Страница:
– Верно, – сказал Хорнблауэр. Как только Буш напомнил ему, что дел еще предстоит много, он вновь принял бесстрастное выражение. – Прикажете мне спуститься вниз и заняться этим, сэр?
XI
XII
XI
Над фортом Самана стояло полуденное солнце. Отражаясь от стен, жар его достигал убийственной силы, и даже в тех уголках, где лежала тень, было нестерпимо жарко. Морской бриз еще не поднялся, и английский военно-морской флаг безвольно повис на флагштоке, до половины закрывая поникший испанский. Однако дисциплина сохранялась. На каждом бастионе стоял под палящим солнцем впередсмотрящий. Судовая полиция, как предписывал устав, размеренным шагом «обходила дозором отведенные для охраны участки с видом бравым и подтянутым»: ружья на плечо, красные мундиры застегнуты на все пуговицы, портупеи строго на месте. Когда один из них доходил до конца своего участка, он останавливался, щелкал каблуками, в три проворных движения ставил ружье к ноге, потом, отведя вперед правую руку и отставив левую ногу, принимал положение «вольно». Однако жара и мухи снова гнали его вперед, он сводил пятки вместе, поднимал ружье на плечо и еще раз проходил тот же маршрут. Возле пушек дремали на жестких камнях орудийные расчеты. Счастливчики устроились в тени пушек, остальные – в узкой полоске тени под парапетом; двое матросов сидели и бодрствовали – они постоянно следили, чтоб не погасли тлевшие в кадке огнепроводные шнуры. Это делалось для того, чтоб при необходимости можно было, не теряя времени, открыть огонь по кораблям в заливе или отразить атаку с суши. За мысом Самана корабль Его Величества «Слава» ждал первых порывов морского бриза, чтоб войти в бухту и связаться со своим наземным десантом.
Возле главного провиантского склада сидел на скамейке лейтенант Буш. Он боролся со сном, проклинал жару, проклинал свое добросердечие, из-за которого позволил младшим офицерам отдохнуть первыми, а обязанности вахтенного офицера взвалил на себя, завидовал храпевшим вокруг морским пехотинцам. Время от времени он вытягивал ноющие от усталости ноги. Он вытер лоб и подумал, не ослабить ли ему шейный платок.
Из-за угла выбежал посыльный.
– Мистер Буш, сэр. Простите, сэр, от батареи за бухтой отошла лодка.
Буш осоловело посмотрел на посыльного.
– Куда направляется?
– Прямо к нам, сэр. На ней флаг – похоже, белый.
– Я пойду посмотрю. Никакой пощады нечестивцам, – сказал Буш и с трудом оторвал себя от скамейки. Все тело его сопротивлялось. Он проковылял по скату и поднялся на батарею. Спустившийся навстречу ему с башни вахтенный унтер-офицер ждал с подзорной трубой в руках. Буш выхватил трубу и посмотрел. Как и сказал посыльный, к ним двигалась шестивесельная лодка, черная на синеве залива. С флагштока свисал флаг, возможно что и белый: не было ветра, чтоб его расправить. Но на лодке всего человек десять, в любом случае, непосредственной опасности она не представляет. Через бухту грести долго. Буш наблюдал, как лодка упорно движется к форту. Низкие обрывы, спускавшиеся к воде с этой стороны Саманского полуострова, переходили недалеко от форта в пологий склон; наискосок через склон шла дорога к пристани, которая, как уже заметил Буш, легко простреливалась из двух пушек, стоявших в правом конце орудийной платформы. Но пока нет необходимости ставить команду к этим пушкам – на атаку не похоже. Словно в подтверждение этим мыслям, порыв ветра расправил на лодке флаг. Он был белый.
Лодка неуклонно двигалась к пристани и наконец подошла к ней. Ярко блеснуло что-то металлическое, и тут же горячий воздух огласился звуками трубы. Высокие и чистые они были отчетливо слышны гарнизону. Из лодки на пристань вылезли двое. Они были в синих с белым мундирах, один – со шпагой на боку, другой – со сверкающей трубой; он снова поднес ее к губам и протрубил. Пронзительный и нежный звук эхом прокатился над обрывами. Дремавшие на припеке птицы с жалобными криками поднялись в воздух – утром их потревожил грохот артиллерийского обстрела, теперь – звуки трубы. Офицер со шпагой развернул белый флаг и вместе с трубачом пошел по крутой дороге вверх к форту. Это – переговоры в соответствии с установленным военным этикетом. Громкие звуки трубы означали, что испанцы не пытаются подкрасться неожиданно, а белый флаг удостоверял их мирные намерения.
Буш, наблюдая за приближающимися испанцами, размышлял, вправе ли он вести переговоры с неприятелем, а так же обдумывал трудности, с которыми эти переговоры столкнутся из-за различия языков.
– Постройте судовую полицию, – сказал он унтер-офицеру, потом обратился к посыльному: – Передайте мистеру Хорнблауэру мои приветствия и попросите его возможно скорее придти сюда.
На дороге снова эхом прокатилась труба. Кое-кто из спящих завозился при этом звуке, остальные устали так сильно, что продолжали спать. Во дворе слышались топот и отрывистые приказы – это строились морские пехотинцы. Белый флаг был уже на краю рва; офицер остановился и посмотрел вверх, а трубач протрубил в последний раз, яростные фанфары разбудили всех, кто еще спал.
– Я здесь, сэр, – доложил Хорнблауэр. Шляпа, которую он держал в руках, была помята, и сам он в потрепанном мундире походил на огородное пугало. Лицо его, хоть и чистое, покрывала густая щетина.
– Вы говорите по-испански? Объясниться с ними можете? – спросил Буш, большим пальцем указывая на парламентариев.
– Ну, сэр… да.
Последнее слово Хорнблауэр произнес как бы против воли. Сперва он хотел потянуть время, а потом ответил четко, по-военному.
– Тогда давайте.
– Есть, сэр.
Хорнблауэр встал на парапет. Увидев его, испанский офицер снял шляпу и изысканно поклонился, Хорнблауэр ответил тем же. Они обменялись несколькими фразами, видимо – вежливыми приветствиями. Потом Хорнблауэр повернулся к Бушу.
– Вы пустите его в форт, сэр? – спросил он. – По его словам, ему много что надо обсудить с вами.
– Нет, – без колебаний ответил Буш. – Не хочу, чтоб он тут вынюхивал.
Буш не знал, что именно может выведать испанец, но подозрительность и осторожность были в его характере.
– Очень хорошо, сэр.
– Вам придется спуститься к нему, мистер Хорнблауэр. Я с морскими пехотинцами прикрою вас отсюда.
– Есть, сэр.
После нового обмена любезностями Хорнблауэр слез с парапета и спустился по скату, в то время как судовая полиция, вызванная Бушем, поднималась по другому. Буш через амбразуру видел, как изменилось лицо испанца, когда в соседних амбразурах появились кивера и красные мундиры морских пехотинцев. Сразу же после этого из-за угла форта появился Хорнблауэр – он перешел ров по узенькой дамбе, идущей от главных ворот. Буш видел, как Хорнблауэр с испанцем вновь сняли шляпы и обменялись поклонами на нелепый европейский манер – неуклюже приседая и сгибаясь. Испанец вытащил бумагу, очевидно, подтверждающую его полномочия, Хорнблауэр просмотрел ее и вернул обратно, потом махнул рукой в сторону Буша – мои, мол, полномочия оттуда. Дальше Буш видел, как испанец что-то взволнованно спрашивает, а Хорнблауэр отвечает. По тому, как Хорнблауэр кивал головой, Буш догадался, что он отвечает положительно, и на какое-то мгновение засомневался, не превышает ли Хорнблауэр свою власть. При этом Буш вовсе не досадовал, что принужден полагаться на кого-то в ведении переговоров. Мысль о том, что он сам мог бы говорить по-испански, была ему совершенно чужда, и он так же мирился с необходимостью полагаться в этом деле на переводчика, как мирился с необходимостью полагаться на канат, чтобы бросить якорь, или на ветер, чтоб доставить судно по назначению.
Он следил за ходом переговоров: наблюдая внимательно, он заметил, что тема их переменилась. В какой-то момент Хорнблауэр указал рукой на залив, испанец, повернувшись посмотрел на «Славу», только что вышедшую из-за мыса. Смотрел он долго и пристально, прежде чем повернулся и продолжил разговор. Оба долго стояли под палящим солнцем – трубач отошел в сторону, чтобы не слышать, – наконец Хорнблауэр повернулся к Бушу.
– Если можно, я вернусь и доложу, сэр, – крикнул он.
– Очень хорошо, мистер Хорнблауэр.
Буш спустился во двор, навстречу ему. Хорнблауэр отдал честь и ждал, пока его спросят.
– Его зовут полковник Ортега, – сказал Хорнблауэр на нетерпеливое «Ну?» Буша. – Его полномочия исходят от главнокомандующего Виллануэвы, который, должно быть сразу на той стороне бухты.
– Чего он хочет? – спросил Буш, пытаясь усвоить эту довольно неудобоваримую информацию.
– Во-первых, он хочет знать про пленных, сэр, – сказал Хорнблауэр, – особенно про женщин.
– И вы сказал ему, что они не пострадали.
– Да, сэр. Он очень волновался за них. Я сказал ему, что спрошу вашего разрешения отправить их с ним обратно.
– Ясно, – сказал Буш.
– Я подумал, это облегчит нам дело, сэр. Он еще много чего хотел сказать, и я подумал, что он будет говорить свободней, если я покажусь ему уступчивым.
– Да, – сказал Буш.
– Потом он захотел узнать про остальных пленных, сэр. Про мужчин. Он хотел знать, есть ли убитые, и когда я сказал, что есть, он спросил, кто. Этого я не мог сказать, сэр – я не знал. Но я сказал, что вы, без сомнения, предоставите ему список. Он сказал, у большинства из них жены там, – Хорнблауэр указал рукой на другую сторону бухты, – и они очень переживают.
– Это я сделаю, – сказал Буш.
– Я думаю, он мог бы взять и раненых вместе с женщинами. Нам бы это немного развязало руки, а тем более мы все равно не сможем обеспечить им надлежащего ухода.
– Это я должен сперва обдумать, – сказал Буш.
– Кстати, сэр, можно было бы избавиться от всех пленных. Я думаю, нетрудно будет взамен получить от него обещание, что они не будут сражаться, пока «Слава» находится в этих водах.
– Это мне кажется подозрительным, – сказал Буш; он не доверял иностранцам.
– Я думаю, он сдержит слово, сэр. Он испанский джентльмен. Тогда нам не придется их охранять или кормить. А когда мы оставим это место, что с ними будем делать? Погрузим на «Славу»?
Сотня пленных будет для «Славы» больший обузой: им потребуется двадцать галлонов питьевой воды в день, их придется сторожить круглые сутки. Но Буш не любил, когда его подталкивают к решению, к тому же ему не понравилось, что Хорнблауэр считает само собой разумеющимся то, к чему сам Буш пришел по некотором размышлении.
– Это я тоже должен обдумать, – сказал он.
– Есть еще одно, на что он только намекает, сэр. Он не стал делать каких-либо определенных предложений, а я счел за лучшее его не расспрашивать.
– В чем дело?
Прежде чем ответить, Хорнблауэр сделал паузу, и это само по себе предупредило Буша, что дело деликатное.
– Это гораздо важнее, чем вопрос о пленных, сэр.
– Ну?
– Не исключено, что можно будет договориться о капитуляции, сэр.
– Что это значит?
– Сдача, сэр. Доны очистят весь этот конец острова.
– Господи!
Предложение было ошеломляющее. Буш мысленно пустился по открывающемуся им пути. Это было бы событие международного значения, это могла бы быть выдающаяся победа. Не один абзац в «Вестнике», но целая страница. Наверняка – награды, отличия, возможно даже повышение в звании. И тут Буш в панике отступил, ибо путь, которым он мысленно следовал, вел в пропасть. Чем значительнее успех, тем пристальнее к нему внимание, тем сильнее его будут критиковать те, кто останется недоволен. Буш знал, что политическая ситуация на Санто-Доминго запутанная, хотя никогда не пытался что-нибудь разузнать о ней, тем более ее анализировать. Он знал только самое общее: что на острове столкнулись интересы французов и испанцев, и что взбунтовавшиеся негры, почти уже победившие, сражались и против тех, и против других. Он даже слышал краем уха, что в парламенте существует сильное течение противников рабства, и что они постоянно привлекают внимание к событиям на острове. Мысль о том, что парламент, кабинет и сам король внимательно изучают его донесения, повергла Буша в ужас. Вполне реальная опасность заслонила воображаемые награды. Если переговоры, в которые он вступит, доставят правительству затруднения, его же первого принесут в жертву – никто не пожалеет бедного лейтенанта, без связей, без гроша в кармане. Он вспомнил, как испугался Бакленд при одном намеке на это: секретные приказы, видимо, очень строги на этот счет.
– И не заикайтесь об этом, – сказал Буш.
– Есть, сэр. Значит, если он об этом заговорит, мне его не слушать?
– Ну… – Это уже смахивало на уклонение от своих обязанностей. – В любом случае, это дело Бакленда.
– Есть, сэр. Тогда я могу кое-что предложить, сэр.
– Что еще? – Буш не знал, сердиться ему или радоваться, что у Хорнблауэра опять новое предложение. Но в своих способностях вести переговоры он сомневался, зная, что крючкотворство и лицемерие ему чужды.
– Если вы договоритесь насчет пленных, сэр, это займет какое-то время. Возникнет вопрос о честном слове. Я могу поспорить о том, как оно будет сформулировано. Потом потребуется время, чтоб перевезти пленных. Вы можете настоять, чтоб к причалу подходило не больше одной лодки – это очевидная предосторожность. За это время «Слава» успеет войти в бухту и встанет на якорь вне досягаемости той батареи, сэр. Тогда выход из бухты будет заперт, а мы сохраним связь с донами, так что Бакленд, если захочет, сможет взять руководство переговорами на себя.
– В этом что-то есть, – сказал Буш. Без сомнения, это снимет с него ответственность. Приятно было подумать о том, чтобы протянуть время, пока «Слава» своим присутствием не усилит позиции англичан.
– Так вы уполномочиваете меня вести переговоры о возвращении пленных под честное слово? – спросил Хорнблауэр.
– Да, – неожиданно решился Буш. – Но ни о чем другом, запомните, мистер Хорнблауэр. Ни о чем другом, если вы дорожите своим местом.
– Есть, сэр. И боевые действия временно приостанавливаются на период передачи пленных?
– Да, – неохотно согласился Буш. Это неизбежно вытекало из предыдущего, однако звучало подозрительно, как бы намекая на возможность дальнейших переговоров.
Так день постепенно перешел в вечер. Целый час ушел на препирательства по поводу честного слова, под которое отпускают пленных. К двум часам соглашение еще не было достигнуто. Чуть позже Буш, стоя у главных ворот, наблюдал, как из них толпой выходят женщины, неся узлы со своими пожитками. Лодка не могла взять их всех, пришлось ей сделать второй заход, и только после этого дело дошло до пленных мужчин, начиная с раненных. Тут к радости Буша из-за мыса появилась, наконец, «Слава». С поднявшимся морским бризом она гордо вступила в бухту.
Вот и Хорнблауэр опять, еле переставляет ноги от усталости.
– На «Славе» ничего не знают о прекращении боевых действий, сэр, – сказал он. – Они увидят лодку, полную испанских солдат, и, ясное дело, откроют по ней огонь.
– Как же дать им знать?
– Мы обсудили это с Ортегой, сэр. Он одолжит нам лодку, чтоб мы смогли передать сообщение на «Славу».
Отсутствие сна и крайнее изнеможение взяли верх над терпением Буша. Этой последней капли его обессиленное от усталости сознание уже не вынесло.
– Вы слишком много на себя берете, мистер Хорнблауэр, – сказал он. – Черт возьми, я здесь командую.
– Да, сэр, – ответил Хорнблауэр, вытягиваясь.
Буш смотрел на него и пытался привести свои мысли в порядок после вспышки раздражения. Нельзя отрицать, что «Славу» нужно поставить в известность. Если она откроет огонь, это будет нарушением достигнутого соглашения, одной из сторон которого был он сам.
– Тысяча чертей! – сказал Буш. – Поступайте, как знаете. Кого вы пошлете?
– Я могу отправиться сам, сэр. Тогда я смогу сказать Бакленду все необходимое.
– Вы имеете в виду о… о… – Бушу решительно не хотелось касаться опасной темы.
– О возможности дальнейших переговоров, – бесстрастно произнес Хорнблауэр. – Рано или поздно он должен будет узнать. А пока Ортега здесь…
Смысл был очевиден, а предложение разумно.
– Хорошо. Я думаю, лучше отправиться вам. И запомните мои слова, мистер Хорнблауэр, вы должны четко сказать, что я не уполномочивал вас вести никаких переговоров по тому вопросу, который вы имеете в виду. Никаких. Я тут ни при чем. Вы поняли?
– Есть, сэр.
Возле главного провиантского склада сидел на скамейке лейтенант Буш. Он боролся со сном, проклинал жару, проклинал свое добросердечие, из-за которого позволил младшим офицерам отдохнуть первыми, а обязанности вахтенного офицера взвалил на себя, завидовал храпевшим вокруг морским пехотинцам. Время от времени он вытягивал ноющие от усталости ноги. Он вытер лоб и подумал, не ослабить ли ему шейный платок.
Из-за угла выбежал посыльный.
– Мистер Буш, сэр. Простите, сэр, от батареи за бухтой отошла лодка.
Буш осоловело посмотрел на посыльного.
– Куда направляется?
– Прямо к нам, сэр. На ней флаг – похоже, белый.
– Я пойду посмотрю. Никакой пощады нечестивцам, – сказал Буш и с трудом оторвал себя от скамейки. Все тело его сопротивлялось. Он проковылял по скату и поднялся на батарею. Спустившийся навстречу ему с башни вахтенный унтер-офицер ждал с подзорной трубой в руках. Буш выхватил трубу и посмотрел. Как и сказал посыльный, к ним двигалась шестивесельная лодка, черная на синеве залива. С флагштока свисал флаг, возможно что и белый: не было ветра, чтоб его расправить. Но на лодке всего человек десять, в любом случае, непосредственной опасности она не представляет. Через бухту грести долго. Буш наблюдал, как лодка упорно движется к форту. Низкие обрывы, спускавшиеся к воде с этой стороны Саманского полуострова, переходили недалеко от форта в пологий склон; наискосок через склон шла дорога к пристани, которая, как уже заметил Буш, легко простреливалась из двух пушек, стоявших в правом конце орудийной платформы. Но пока нет необходимости ставить команду к этим пушкам – на атаку не похоже. Словно в подтверждение этим мыслям, порыв ветра расправил на лодке флаг. Он был белый.
Лодка неуклонно двигалась к пристани и наконец подошла к ней. Ярко блеснуло что-то металлическое, и тут же горячий воздух огласился звуками трубы. Высокие и чистые они были отчетливо слышны гарнизону. Из лодки на пристань вылезли двое. Они были в синих с белым мундирах, один – со шпагой на боку, другой – со сверкающей трубой; он снова поднес ее к губам и протрубил. Пронзительный и нежный звук эхом прокатился над обрывами. Дремавшие на припеке птицы с жалобными криками поднялись в воздух – утром их потревожил грохот артиллерийского обстрела, теперь – звуки трубы. Офицер со шпагой развернул белый флаг и вместе с трубачом пошел по крутой дороге вверх к форту. Это – переговоры в соответствии с установленным военным этикетом. Громкие звуки трубы означали, что испанцы не пытаются подкрасться неожиданно, а белый флаг удостоверял их мирные намерения.
Буш, наблюдая за приближающимися испанцами, размышлял, вправе ли он вести переговоры с неприятелем, а так же обдумывал трудности, с которыми эти переговоры столкнутся из-за различия языков.
– Постройте судовую полицию, – сказал он унтер-офицеру, потом обратился к посыльному: – Передайте мистеру Хорнблауэру мои приветствия и попросите его возможно скорее придти сюда.
На дороге снова эхом прокатилась труба. Кое-кто из спящих завозился при этом звуке, остальные устали так сильно, что продолжали спать. Во дворе слышались топот и отрывистые приказы – это строились морские пехотинцы. Белый флаг был уже на краю рва; офицер остановился и посмотрел вверх, а трубач протрубил в последний раз, яростные фанфары разбудили всех, кто еще спал.
– Я здесь, сэр, – доложил Хорнблауэр. Шляпа, которую он держал в руках, была помята, и сам он в потрепанном мундире походил на огородное пугало. Лицо его, хоть и чистое, покрывала густая щетина.
– Вы говорите по-испански? Объясниться с ними можете? – спросил Буш, большим пальцем указывая на парламентариев.
– Ну, сэр… да.
Последнее слово Хорнблауэр произнес как бы против воли. Сперва он хотел потянуть время, а потом ответил четко, по-военному.
– Тогда давайте.
– Есть, сэр.
Хорнблауэр встал на парапет. Увидев его, испанский офицер снял шляпу и изысканно поклонился, Хорнблауэр ответил тем же. Они обменялись несколькими фразами, видимо – вежливыми приветствиями. Потом Хорнблауэр повернулся к Бушу.
– Вы пустите его в форт, сэр? – спросил он. – По его словам, ему много что надо обсудить с вами.
– Нет, – без колебаний ответил Буш. – Не хочу, чтоб он тут вынюхивал.
Буш не знал, что именно может выведать испанец, но подозрительность и осторожность были в его характере.
– Очень хорошо, сэр.
– Вам придется спуститься к нему, мистер Хорнблауэр. Я с морскими пехотинцами прикрою вас отсюда.
– Есть, сэр.
После нового обмена любезностями Хорнблауэр слез с парапета и спустился по скату, в то время как судовая полиция, вызванная Бушем, поднималась по другому. Буш через амбразуру видел, как изменилось лицо испанца, когда в соседних амбразурах появились кивера и красные мундиры морских пехотинцев. Сразу же после этого из-за угла форта появился Хорнблауэр – он перешел ров по узенькой дамбе, идущей от главных ворот. Буш видел, как Хорнблауэр с испанцем вновь сняли шляпы и обменялись поклонами на нелепый европейский манер – неуклюже приседая и сгибаясь. Испанец вытащил бумагу, очевидно, подтверждающую его полномочия, Хорнблауэр просмотрел ее и вернул обратно, потом махнул рукой в сторону Буша – мои, мол, полномочия оттуда. Дальше Буш видел, как испанец что-то взволнованно спрашивает, а Хорнблауэр отвечает. По тому, как Хорнблауэр кивал головой, Буш догадался, что он отвечает положительно, и на какое-то мгновение засомневался, не превышает ли Хорнблауэр свою власть. При этом Буш вовсе не досадовал, что принужден полагаться на кого-то в ведении переговоров. Мысль о том, что он сам мог бы говорить по-испански, была ему совершенно чужда, и он так же мирился с необходимостью полагаться в этом деле на переводчика, как мирился с необходимостью полагаться на канат, чтобы бросить якорь, или на ветер, чтоб доставить судно по назначению.
Он следил за ходом переговоров: наблюдая внимательно, он заметил, что тема их переменилась. В какой-то момент Хорнблауэр указал рукой на залив, испанец, повернувшись посмотрел на «Славу», только что вышедшую из-за мыса. Смотрел он долго и пристально, прежде чем повернулся и продолжил разговор. Оба долго стояли под палящим солнцем – трубач отошел в сторону, чтобы не слышать, – наконец Хорнблауэр повернулся к Бушу.
– Если можно, я вернусь и доложу, сэр, – крикнул он.
– Очень хорошо, мистер Хорнблауэр.
Буш спустился во двор, навстречу ему. Хорнблауэр отдал честь и ждал, пока его спросят.
– Его зовут полковник Ортега, – сказал Хорнблауэр на нетерпеливое «Ну?» Буша. – Его полномочия исходят от главнокомандующего Виллануэвы, который, должно быть сразу на той стороне бухты.
– Чего он хочет? – спросил Буш, пытаясь усвоить эту довольно неудобоваримую информацию.
– Во-первых, он хочет знать про пленных, сэр, – сказал Хорнблауэр, – особенно про женщин.
– И вы сказал ему, что они не пострадали.
– Да, сэр. Он очень волновался за них. Я сказал ему, что спрошу вашего разрешения отправить их с ним обратно.
– Ясно, – сказал Буш.
– Я подумал, это облегчит нам дело, сэр. Он еще много чего хотел сказать, и я подумал, что он будет говорить свободней, если я покажусь ему уступчивым.
– Да, – сказал Буш.
– Потом он захотел узнать про остальных пленных, сэр. Про мужчин. Он хотел знать, есть ли убитые, и когда я сказал, что есть, он спросил, кто. Этого я не мог сказать, сэр – я не знал. Но я сказал, что вы, без сомнения, предоставите ему список. Он сказал, у большинства из них жены там, – Хорнблауэр указал рукой на другую сторону бухты, – и они очень переживают.
– Это я сделаю, – сказал Буш.
– Я думаю, он мог бы взять и раненых вместе с женщинами. Нам бы это немного развязало руки, а тем более мы все равно не сможем обеспечить им надлежащего ухода.
– Это я должен сперва обдумать, – сказал Буш.
– Кстати, сэр, можно было бы избавиться от всех пленных. Я думаю, нетрудно будет взамен получить от него обещание, что они не будут сражаться, пока «Слава» находится в этих водах.
– Это мне кажется подозрительным, – сказал Буш; он не доверял иностранцам.
– Я думаю, он сдержит слово, сэр. Он испанский джентльмен. Тогда нам не придется их охранять или кормить. А когда мы оставим это место, что с ними будем делать? Погрузим на «Славу»?
Сотня пленных будет для «Славы» больший обузой: им потребуется двадцать галлонов питьевой воды в день, их придется сторожить круглые сутки. Но Буш не любил, когда его подталкивают к решению, к тому же ему не понравилось, что Хорнблауэр считает само собой разумеющимся то, к чему сам Буш пришел по некотором размышлении.
– Это я тоже должен обдумать, – сказал он.
– Есть еще одно, на что он только намекает, сэр. Он не стал делать каких-либо определенных предложений, а я счел за лучшее его не расспрашивать.
– В чем дело?
Прежде чем ответить, Хорнблауэр сделал паузу, и это само по себе предупредило Буша, что дело деликатное.
– Это гораздо важнее, чем вопрос о пленных, сэр.
– Ну?
– Не исключено, что можно будет договориться о капитуляции, сэр.
– Что это значит?
– Сдача, сэр. Доны очистят весь этот конец острова.
– Господи!
Предложение было ошеломляющее. Буш мысленно пустился по открывающемуся им пути. Это было бы событие международного значения, это могла бы быть выдающаяся победа. Не один абзац в «Вестнике», но целая страница. Наверняка – награды, отличия, возможно даже повышение в звании. И тут Буш в панике отступил, ибо путь, которым он мысленно следовал, вел в пропасть. Чем значительнее успех, тем пристальнее к нему внимание, тем сильнее его будут критиковать те, кто останется недоволен. Буш знал, что политическая ситуация на Санто-Доминго запутанная, хотя никогда не пытался что-нибудь разузнать о ней, тем более ее анализировать. Он знал только самое общее: что на острове столкнулись интересы французов и испанцев, и что взбунтовавшиеся негры, почти уже победившие, сражались и против тех, и против других. Он даже слышал краем уха, что в парламенте существует сильное течение противников рабства, и что они постоянно привлекают внимание к событиям на острове. Мысль о том, что парламент, кабинет и сам король внимательно изучают его донесения, повергла Буша в ужас. Вполне реальная опасность заслонила воображаемые награды. Если переговоры, в которые он вступит, доставят правительству затруднения, его же первого принесут в жертву – никто не пожалеет бедного лейтенанта, без связей, без гроша в кармане. Он вспомнил, как испугался Бакленд при одном намеке на это: секретные приказы, видимо, очень строги на этот счет.
– И не заикайтесь об этом, – сказал Буш.
– Есть, сэр. Значит, если он об этом заговорит, мне его не слушать?
– Ну… – Это уже смахивало на уклонение от своих обязанностей. – В любом случае, это дело Бакленда.
– Есть, сэр. Тогда я могу кое-что предложить, сэр.
– Что еще? – Буш не знал, сердиться ему или радоваться, что у Хорнблауэра опять новое предложение. Но в своих способностях вести переговоры он сомневался, зная, что крючкотворство и лицемерие ему чужды.
– Если вы договоритесь насчет пленных, сэр, это займет какое-то время. Возникнет вопрос о честном слове. Я могу поспорить о том, как оно будет сформулировано. Потом потребуется время, чтоб перевезти пленных. Вы можете настоять, чтоб к причалу подходило не больше одной лодки – это очевидная предосторожность. За это время «Слава» успеет войти в бухту и встанет на якорь вне досягаемости той батареи, сэр. Тогда выход из бухты будет заперт, а мы сохраним связь с донами, так что Бакленд, если захочет, сможет взять руководство переговорами на себя.
– В этом что-то есть, – сказал Буш. Без сомнения, это снимет с него ответственность. Приятно было подумать о том, чтобы протянуть время, пока «Слава» своим присутствием не усилит позиции англичан.
– Так вы уполномочиваете меня вести переговоры о возвращении пленных под честное слово? – спросил Хорнблауэр.
– Да, – неожиданно решился Буш. – Но ни о чем другом, запомните, мистер Хорнблауэр. Ни о чем другом, если вы дорожите своим местом.
– Есть, сэр. И боевые действия временно приостанавливаются на период передачи пленных?
– Да, – неохотно согласился Буш. Это неизбежно вытекало из предыдущего, однако звучало подозрительно, как бы намекая на возможность дальнейших переговоров.
Так день постепенно перешел в вечер. Целый час ушел на препирательства по поводу честного слова, под которое отпускают пленных. К двум часам соглашение еще не было достигнуто. Чуть позже Буш, стоя у главных ворот, наблюдал, как из них толпой выходят женщины, неся узлы со своими пожитками. Лодка не могла взять их всех, пришлось ей сделать второй заход, и только после этого дело дошло до пленных мужчин, начиная с раненных. Тут к радости Буша из-за мыса появилась, наконец, «Слава». С поднявшимся морским бризом она гордо вступила в бухту.
Вот и Хорнблауэр опять, еле переставляет ноги от усталости.
– На «Славе» ничего не знают о прекращении боевых действий, сэр, – сказал он. – Они увидят лодку, полную испанских солдат, и, ясное дело, откроют по ней огонь.
– Как же дать им знать?
– Мы обсудили это с Ортегой, сэр. Он одолжит нам лодку, чтоб мы смогли передать сообщение на «Славу».
Отсутствие сна и крайнее изнеможение взяли верх над терпением Буша. Этой последней капли его обессиленное от усталости сознание уже не вынесло.
– Вы слишком много на себя берете, мистер Хорнблауэр, – сказал он. – Черт возьми, я здесь командую.
– Да, сэр, – ответил Хорнблауэр, вытягиваясь.
Буш смотрел на него и пытался привести свои мысли в порядок после вспышки раздражения. Нельзя отрицать, что «Славу» нужно поставить в известность. Если она откроет огонь, это будет нарушением достигнутого соглашения, одной из сторон которого был он сам.
– Тысяча чертей! – сказал Буш. – Поступайте, как знаете. Кого вы пошлете?
– Я могу отправиться сам, сэр. Тогда я смогу сказать Бакленду все необходимое.
– Вы имеете в виду о… о… – Бушу решительно не хотелось касаться опасной темы.
– О возможности дальнейших переговоров, – бесстрастно произнес Хорнблауэр. – Рано или поздно он должен будет узнать. А пока Ортега здесь…
Смысл был очевиден, а предложение разумно.
– Хорошо. Я думаю, лучше отправиться вам. И запомните мои слова, мистер Хорнблауэр, вы должны четко сказать, что я не уполномочивал вас вести никаких переговоров по тому вопросу, который вы имеете в виду. Никаких. Я тут ни при чем. Вы поняли?
– Есть, сэр.
XII
Три офицера сидели в командирском помещении форта Самана. Действительно, раз Буш теперь командовал фортом, это помещение по-прежнему можно было называть командирским. В углу стояла кровать с сеткой от москитов, в другом конце комнаты сидели на кожаных креслах Бакленд, Буш и Хорнблауэр. Свисавшая с потолочной балки лампа наполняла комнату едким запахом и освещала их потные лица. Было жарче и более душно, чем на судне, но зато здесь, в форте не мучило гнетущее сознание того, что за переборкой лежит безумный капитан.
– Я ни на минуту не сомневался, – сказал Хорнблауэр, – что, когда Виллануэва послал Ортегу сюда начать переговоры о пленных, он велел ему прощупать почву на предмет вывода войск.
– Вы не можете знать это наверняка, – сказал Бакленд.
– Ну, сэр, поставьте себя на место Ортеги. Стали бы вы хотя бы намекать на такое важное дело, если б вас на это не уполномочили? Если б не получили на этот счет конкретных распоряжений?
В этом никто, знавший Бакленда, не усомнился бы, и для него самого это было наиболее убедительно.
– Значит, Виллануэва думал о капитуляции с тех самых пор, как узнал, что мы взяли форт и «Слава» сможет встать на якорь в бухте.
– Полагаю, так, – неохотно согласился Бакленд.
– А раз он готов говорить о капитуляции, он или отъявленный трус, или в серьезной опасности, сэр.
– Ну…
– Нам, для того чтоб вести с ним переговоры, неважно, как на самом деле обстоят дела, реальная это опасность, или мнимая.
– Вы говорите, как сутяжник, – сказал Бакленд. Его пытались логическими рассуждениями принудить к быстрому решению, а он этого не хотел, и, обороняясь, употребил одно из самых оскорбительных слов, которые знал.
– Простите, сэр, – сказал Хорнблауэр. – Я не хотел проявить непочтение. Я позволил себе разболтаться. Конечно, ваше дело решать, в чем состоит ваш долг, сэр.
Буш заметил, что слово «долг» заставило Бакленда напрячься.
– Ну ладно, как вы думаете, что за всем этим скрывается? – спросил Бакленд. Вопрос был задан для того, чтоб оттянуть время, но он позволил Хорнблауэру дальше излагать свои взгляды.
– Виллануэва уже несколько месяцев удерживает от восставших этот конец острова, сэр. Мы не знаем, какая территория у него осталась, но можем догадаться, что маленькая – возможно, до того хребта на противоположной стороне бухты. Порох… пули… кремни… обувь – всего этого ему наверняка не хватает.
– Судя по тем пленным, которых мы взяли, это верно, – вставил Буш. Он затруднился бы объяснить, что заставило его внести в разговор свою лепту. Возможно, его интересовала истина сама по себе.
– Может и так, – сказал Бакленд.
– И тут появляемся мы, сэр, и отрезаем его от моря. Он не знает, сколько мы тут пробудем. Он не знает, каковы ваши инструкции, сэр.
Хорнблауэр тоже не знает, заметил про себя Буш. Бакленд при упоминании инструкций беспокойно заерзал.
– Это к делу не относится, – сказал он.
– Он видит, что отрезан от моря, а припасы тают. Если дело пойдет так, он вынужден будет сдаться. Он предпочтет начать переговоры сейчас, пока он еще держится и ему есть о чем поторговаться, не дожидаясь последнего момента, когда придется капитулировать безоговорочно, сэр.
– Ясно, – сказал Бакленд.
– И он предпочтет сдаться нам, а не неграм, сэр, – заключил Хорнблауэр.
– Да, конечно, – сказал Буш.
Все хоть немного да слышали о зверствах, творимых восставшими рабами, которые за восемь лет залили остров кровью и выжгли огнем. Все трое некоторое время молчали, обдумывая смысл последнего замечания.
– Ну что ж, очень хорошо, – сказал наконец Бакленд, – Давайте послушаем, что он скажет.
– Привести его сюда, сэр? Он уже давно ждет. Я могу завязать ему глаза.
– Делайте, что хотите, – покорно ответил Бакленд.
При ближайшем рассмотрении, когда с него сняли повязку, полковник Ортега оказался моложе, чем могло показаться издалека. Он был очень строен, и носил свой потрепанный мундир с претензией на элегантность. Мускул на его левой щеке непрерывно подергивался. Бакленд и Буш медленно поднялись. Хорнблауэр представлял офицеров друг другу.
– Полковник Ортега говорит, что не знает английского.
Хорнблауэр лишь слегка нажал на слово «говорит» и лишь слегка задержал взгляд на старших офицерах, но предупреждение было ясно.
– Хорошо, спросите, чего он хочет, – сказал Бакленд.
Были произнесены первые церемонные фразы на испанском; каждый из говоривших, очевидно, прощупывал слабые места противника, пытаясь в то же время скрыть свои. И даже Буш уловил момент, когда кончились общие фразы и начались конкретные предложения. Ортега вел себя так словно делает одолжение; Хорнблауэр – так, как если бы это одолжение его не волновало. Наконец он повернулся Бакленду и заговорил по-английски.
– Он предлагает вполне сносные условия капитуляции – сказал он.
– Ну?
– Пожалуйста, не показывайте ему, что вы думаете сэр. Но он хочет свободного перемещения для гарнизона – военные – штатские – корабли. Пропуска для судов на проход в испанские владения – иными словами, на Кубу или на Пуэрто-Рико, сэр. В обмен он передает нам все остальное нетронутым. Боеприпасы. Батарею на той стороне бухты. Все.
– Но… – Бакленд отчаянно пытался не выдать своих чувств.
– Я не сказал ему ничего существенного, сэр, – произнес Хорнблауэр.
Ортега внимательно наблюдал за их мимикой. Голова его была высоко поднята, плечи расправлены. Он снова заговорил с Хорнблауэром. Голос его звучал страстно, однако, хотя это мало вязалось с его достойной манерой держаться, одну из своих фраз он сопроводил странным жестом: резким движением руки изобразил, что его рвет.
– Он говорит, иначе они будут драться до последнего, – переводил Хорнблауэр. – Он говорит, на испанских солдат можно положиться, они скорее умрут, чем примут бесчестие. Он говорит, больше, чем мы сделали, мы уже не сделаем, это, так сказать, предел наших возможностей, сэр. И что мы не решимся долго остаться на острове, чтобы взять их измором, из-за желтой лихорадки – vomito negro [3], сэр.
В водовороте прошлых дней Буш начисто забыл о желтой лихорадке. Он понял, что при ее упоминании сделал озабоченное лицо, и попытался поскорей изобразить безразличие. Глядя на Бакленда, он увидел на его лице в точности такую же смену выражений.
– Ясно, – сказал Бакленд.
Это было ужасно. Если вспыхнет желтая лихорадка, через неделю на «Славе» не хватит матросов, чтоб управлять парусами.
Ортега вновь разразился страстной речью.
– Он говорит, его солдаты прожили здесь всю жизнь. Они не подхватят желтую лихорадку так легко, как наши. А многие уже ей переболели. Он говорит, он сам ее перенес, сэр…
Буш вспомнил, как выразительно Ортега ударял себя в грудь.
– … И что негры считают нас врагами после того, что случилось на Доминике, сэр, так он говорит. Он может заключить с ними союз против нас. Тогда они смогут послать армию на форт завтра же. Пожалуйста, не показывайте вида, будто вы ему верите, сэр.
– Ко всем чертям, – обессилено сказал Бакленд. Буш про себя гадал, что же случилось на Доминике. В истории – даже в новейшей – он был не силен.
Снова заговорил Ортега.
– Он говорит, это его последние слова, сэр. Он говорит, это благородное предложение, и, по его словам, он не отступит ни на йоту. Теперь, когда вы его выслушали, вы можете отослать его и сказать, что ответ дадите завтра утром.
– Очень хорошо.
Оставалось еще произнести церемонные прощания. Ортега поклонился так вежливо, что пришлось Бакленду и Бушу неохотно подняться и снизойти до ответных поклонов. Хорнблауэр вновь завязал Ортеге глаза и вывел его из комнаты.
– Что вы об этом думаете? – спросил Бакленд у Буша.
– Я хотел бы обмозговать это, сэр, – ответил Буш. Когда вернулся Хорнблауэр, они все еще обсуждали этот вопрос. Прежде чем обратиться к Бакленду, Хорнблауэр глянул на них обоих.
– Я еще понадоблюсь вам этой ночью, сэр?
– Ох, черт возьми, лучше вам остаться. Вы знаете об этих донах больше нас. Что вы об этом думаете?
– Его аргументы довольно убедительны, сэр.
– Я тоже так подумал, – с явным облегчением сказал Бакленд.
– Не можем ли мы их как-нибудь прищучить, сэр? – спросил Буш.
Хотя сам он не мог предложить ничего конкретного, ему не хотелось так легко соглашаться на условия, предложенные иностранцем, пусть и самые заманчивые.
– Мы можем провести судно вглубь бухты, – сказал Бакленд. – Но фарватер опасный – вы это вчера видели.
Господи! Только вчера «Слава» пыталась пробиться в бухту под градом каленых ядер. Бакленд, проведший относительно спокойный день, не заметил ничего странного в этом «вчера».
– Хотя этот форт в наших руках, батарея за бухтой все равно будет нас обстреливать, – продолжал Бакленд.
– Мы наверняка сможем обойти ее, – возразил Буш. –Надо будет держаться ближе к этому берегу.
– Ну обойдем мы ее. Они отверповали свои суда обратно вглубь бухты. Осадка у них на шесть футов меньше, чем у нас. А если они не полные идиоты, они облегчат свои суда, отверпуют их еще дальше на мелководье. Ну и дураки же мы будем, если окажется, что они вне досягаемости, и нам придется выбираться обратно под огнем. Тогда они смогут упереться и не согласиться даже на те условия, которые предлагают сегодня.
– Я ни на минуту не сомневался, – сказал Хорнблауэр, – что, когда Виллануэва послал Ортегу сюда начать переговоры о пленных, он велел ему прощупать почву на предмет вывода войск.
– Вы не можете знать это наверняка, – сказал Бакленд.
– Ну, сэр, поставьте себя на место Ортеги. Стали бы вы хотя бы намекать на такое важное дело, если б вас на это не уполномочили? Если б не получили на этот счет конкретных распоряжений?
В этом никто, знавший Бакленда, не усомнился бы, и для него самого это было наиболее убедительно.
– Значит, Виллануэва думал о капитуляции с тех самых пор, как узнал, что мы взяли форт и «Слава» сможет встать на якорь в бухте.
– Полагаю, так, – неохотно согласился Бакленд.
– А раз он готов говорить о капитуляции, он или отъявленный трус, или в серьезной опасности, сэр.
– Ну…
– Нам, для того чтоб вести с ним переговоры, неважно, как на самом деле обстоят дела, реальная это опасность, или мнимая.
– Вы говорите, как сутяжник, – сказал Бакленд. Его пытались логическими рассуждениями принудить к быстрому решению, а он этого не хотел, и, обороняясь, употребил одно из самых оскорбительных слов, которые знал.
– Простите, сэр, – сказал Хорнблауэр. – Я не хотел проявить непочтение. Я позволил себе разболтаться. Конечно, ваше дело решать, в чем состоит ваш долг, сэр.
Буш заметил, что слово «долг» заставило Бакленда напрячься.
– Ну ладно, как вы думаете, что за всем этим скрывается? – спросил Бакленд. Вопрос был задан для того, чтоб оттянуть время, но он позволил Хорнблауэру дальше излагать свои взгляды.
– Виллануэва уже несколько месяцев удерживает от восставших этот конец острова, сэр. Мы не знаем, какая территория у него осталась, но можем догадаться, что маленькая – возможно, до того хребта на противоположной стороне бухты. Порох… пули… кремни… обувь – всего этого ему наверняка не хватает.
– Судя по тем пленным, которых мы взяли, это верно, – вставил Буш. Он затруднился бы объяснить, что заставило его внести в разговор свою лепту. Возможно, его интересовала истина сама по себе.
– Может и так, – сказал Бакленд.
– И тут появляемся мы, сэр, и отрезаем его от моря. Он не знает, сколько мы тут пробудем. Он не знает, каковы ваши инструкции, сэр.
Хорнблауэр тоже не знает, заметил про себя Буш. Бакленд при упоминании инструкций беспокойно заерзал.
– Это к делу не относится, – сказал он.
– Он видит, что отрезан от моря, а припасы тают. Если дело пойдет так, он вынужден будет сдаться. Он предпочтет начать переговоры сейчас, пока он еще держится и ему есть о чем поторговаться, не дожидаясь последнего момента, когда придется капитулировать безоговорочно, сэр.
– Ясно, – сказал Бакленд.
– И он предпочтет сдаться нам, а не неграм, сэр, – заключил Хорнблауэр.
– Да, конечно, – сказал Буш.
Все хоть немного да слышали о зверствах, творимых восставшими рабами, которые за восемь лет залили остров кровью и выжгли огнем. Все трое некоторое время молчали, обдумывая смысл последнего замечания.
– Ну что ж, очень хорошо, – сказал наконец Бакленд, – Давайте послушаем, что он скажет.
– Привести его сюда, сэр? Он уже давно ждет. Я могу завязать ему глаза.
– Делайте, что хотите, – покорно ответил Бакленд.
При ближайшем рассмотрении, когда с него сняли повязку, полковник Ортега оказался моложе, чем могло показаться издалека. Он был очень строен, и носил свой потрепанный мундир с претензией на элегантность. Мускул на его левой щеке непрерывно подергивался. Бакленд и Буш медленно поднялись. Хорнблауэр представлял офицеров друг другу.
– Полковник Ортега говорит, что не знает английского.
Хорнблауэр лишь слегка нажал на слово «говорит» и лишь слегка задержал взгляд на старших офицерах, но предупреждение было ясно.
– Хорошо, спросите, чего он хочет, – сказал Бакленд.
Были произнесены первые церемонные фразы на испанском; каждый из говоривших, очевидно, прощупывал слабые места противника, пытаясь в то же время скрыть свои. И даже Буш уловил момент, когда кончились общие фразы и начались конкретные предложения. Ортега вел себя так словно делает одолжение; Хорнблауэр – так, как если бы это одолжение его не волновало. Наконец он повернулся Бакленду и заговорил по-английски.
– Он предлагает вполне сносные условия капитуляции – сказал он.
– Ну?
– Пожалуйста, не показывайте ему, что вы думаете сэр. Но он хочет свободного перемещения для гарнизона – военные – штатские – корабли. Пропуска для судов на проход в испанские владения – иными словами, на Кубу или на Пуэрто-Рико, сэр. В обмен он передает нам все остальное нетронутым. Боеприпасы. Батарею на той стороне бухты. Все.
– Но… – Бакленд отчаянно пытался не выдать своих чувств.
– Я не сказал ему ничего существенного, сэр, – произнес Хорнблауэр.
Ортега внимательно наблюдал за их мимикой. Голова его была высоко поднята, плечи расправлены. Он снова заговорил с Хорнблауэром. Голос его звучал страстно, однако, хотя это мало вязалось с его достойной манерой держаться, одну из своих фраз он сопроводил странным жестом: резким движением руки изобразил, что его рвет.
– Он говорит, иначе они будут драться до последнего, – переводил Хорнблауэр. – Он говорит, на испанских солдат можно положиться, они скорее умрут, чем примут бесчестие. Он говорит, больше, чем мы сделали, мы уже не сделаем, это, так сказать, предел наших возможностей, сэр. И что мы не решимся долго остаться на острове, чтобы взять их измором, из-за желтой лихорадки – vomito negro [3], сэр.
В водовороте прошлых дней Буш начисто забыл о желтой лихорадке. Он понял, что при ее упоминании сделал озабоченное лицо, и попытался поскорей изобразить безразличие. Глядя на Бакленда, он увидел на его лице в точности такую же смену выражений.
– Ясно, – сказал Бакленд.
Это было ужасно. Если вспыхнет желтая лихорадка, через неделю на «Славе» не хватит матросов, чтоб управлять парусами.
Ортега вновь разразился страстной речью.
– Он говорит, его солдаты прожили здесь всю жизнь. Они не подхватят желтую лихорадку так легко, как наши. А многие уже ей переболели. Он говорит, он сам ее перенес, сэр…
Буш вспомнил, как выразительно Ортега ударял себя в грудь.
– … И что негры считают нас врагами после того, что случилось на Доминике, сэр, так он говорит. Он может заключить с ними союз против нас. Тогда они смогут послать армию на форт завтра же. Пожалуйста, не показывайте вида, будто вы ему верите, сэр.
– Ко всем чертям, – обессилено сказал Бакленд. Буш про себя гадал, что же случилось на Доминике. В истории – даже в новейшей – он был не силен.
Снова заговорил Ортега.
– Он говорит, это его последние слова, сэр. Он говорит, это благородное предложение, и, по его словам, он не отступит ни на йоту. Теперь, когда вы его выслушали, вы можете отослать его и сказать, что ответ дадите завтра утром.
– Очень хорошо.
Оставалось еще произнести церемонные прощания. Ортега поклонился так вежливо, что пришлось Бакленду и Бушу неохотно подняться и снизойти до ответных поклонов. Хорнблауэр вновь завязал Ортеге глаза и вывел его из комнаты.
– Что вы об этом думаете? – спросил Бакленд у Буша.
– Я хотел бы обмозговать это, сэр, – ответил Буш. Когда вернулся Хорнблауэр, они все еще обсуждали этот вопрос. Прежде чем обратиться к Бакленду, Хорнблауэр глянул на них обоих.
– Я еще понадоблюсь вам этой ночью, сэр?
– Ох, черт возьми, лучше вам остаться. Вы знаете об этих донах больше нас. Что вы об этом думаете?
– Его аргументы довольно убедительны, сэр.
– Я тоже так подумал, – с явным облегчением сказал Бакленд.
– Не можем ли мы их как-нибудь прищучить, сэр? – спросил Буш.
Хотя сам он не мог предложить ничего конкретного, ему не хотелось так легко соглашаться на условия, предложенные иностранцем, пусть и самые заманчивые.
– Мы можем провести судно вглубь бухты, – сказал Бакленд. – Но фарватер опасный – вы это вчера видели.
Господи! Только вчера «Слава» пыталась пробиться в бухту под градом каленых ядер. Бакленд, проведший относительно спокойный день, не заметил ничего странного в этом «вчера».
– Хотя этот форт в наших руках, батарея за бухтой все равно будет нас обстреливать, – продолжал Бакленд.
– Мы наверняка сможем обойти ее, – возразил Буш. –Надо будет держаться ближе к этому берегу.
– Ну обойдем мы ее. Они отверповали свои суда обратно вглубь бухты. Осадка у них на шесть футов меньше, чем у нас. А если они не полные идиоты, они облегчат свои суда, отверпуют их еще дальше на мелководье. Ну и дураки же мы будем, если окажется, что они вне досягаемости, и нам придется выбираться обратно под огнем. Тогда они смогут упереться и не согласиться даже на те условия, которые предлагают сегодня.