Forester Cecil. Лейтенант Хорнблауэр

   При мысли о том, что придется докладывать о двух кровавых неудачах, Бакленд явно запаниковал.
   – Понятно, – подавленно ответил Буш.
   – Если мы согласимся, – вернулся Бакленд к своей теме, – негры захватят эту часть острова. Тогда каперы не смогут использовать бухту. Кораблей у негров нет, а и были бы, им с ними не справиться. Мы выполним наши приказы. Вы не согласны, мистер Хорнблауэр?
   Буш перевел взгляд. Утром Хорнблауэр выглядел усталым, а днем почти не отдохнул. Лицо его осунулось, глаза покраснели.
   – Мы могли бы… могли бы прищучить их, сэр, – сказал он.
   – Как?
   – Опасно вести «Славу» дальше в бухту. Но мы могли бы достать их с полуострова, сэр, если вы прикажете.
   – Господи, помилуй! – вырвалось у Буша.
   – Что я прикажу? – спросил Бакленд.
   – Мы могли бы установить пушку на дальнем конце полуострова, откуда простреливается та часть залива, сэр. Каленые ядра нам не понадобятся – в нашем распоряжении будет целый день, чтоб разнести их в куски, даже если они будут менять стоянку.
   – Так мы и сделаем, клянусь Богом, – сказал Бакленд. Лицо его оживилось. – Сможете вы перетащить туда одну из здешних пушек?
   – Я думал об этом, сэр, и боюсь, что не сможем. По крайней мере, не сможем быстро. Двадцатичетырехфунтовки по две с половиной тонны каждая. Гарнизонные лафеты. Лошадей у нас нет. Сто человек не перетащат их через эти овраги – там больше четырех миль.
   – Тогда к чему весь этот разговор? – спросил Бакленд.
   – Нам не придется тащить пушку отсюда, сэр, – сказал Хорнблауэр. – Мы сможем воспользоваться одной из корабельных пушек. Длинной девятифунтовкой, которую мы используем как погонное орудие. У этих девятифунтовок дальность почти такая же, как у двадцатичетырехфунтовок.
   – Но как мы ее туда доставим?
   Ответ забрезжил перед Бушем раньше, чем Хорнблауэр сказал:
   – Отвезем ее на барказе, сэр, с талями и канатами, примерно туда, где вчера высаживались. Обрыв там крутой, и на нем растут большие деревья, за которые можно привязать канат. Мы достаточно легко сможем втянуть туда пушку. Эти девятифунтовки весят всего по тонне.
   – Это я знаю, – сухо сказал Бакленд.
   Одно дело – предлагать неожиданные решения, и совсем другое – напоминать опытному офицеру о том, что тот прекрасно знает.
   – Да, конечно, сэр. Но с вершины обрыва девятифунтовку уже нетрудно будет перетащить через перешеек, и тогда мы сможем держать бухту под обстрелом. Овраги пересекать не придется. Полмили – вверх, но не круто – и дело будет сделано.
   – И что потом?
   – Их корабли окажутся под огнем. Всего-навсего девятифунтовка, но я думаю, им и этого хватит. За двенадцать часов непрерывного обстрела мы разнесем их в щепки. Может даже быстрее. Я думаю, при необходимости мы могли бы греть ядра, но это ни к чему. Я думаю, сэр, достаточно будет открыть огонь.
   – Почему?
   – Доны побоятся потерять эти корабли, сэр. Ортега утверждал, что может заключить с неграми перемирие, но это пустое хвастовство, сэр. Дай неграм такую возможность, и они всем им перережут глотки. И я их не виню – простите, сэр.
   – Ну?
   – Эти корабли для донов – единственный шанс на спасение. Если доны увидят, что мы вот-вот их потопим, они испугаются. Для них это будет значить, что придется сдаваться неграм. Негры перережут всех до единого. А у них женщины. Они лучше сдадутся нам.
   – Сдадутся, клянусь Богом, – сказал Буш.
   – Вы думаете, они пойдут на уступки?
   – Да. То есть я так думаю, сэр. Тогда вы сможете назначить свои условия. Безоговорочная капитуляция для солдат.
   – То есть то, с чего мы и начали, – сказал Буш. – Раз им придется сдаваться, они лучше сдадутся нам, чем неграм.
   – Чтоб пощадить их гордость, сэр, вы сможете согласиться на некоторые послабления, – продолжал Хорнблауэр. – Позволить, чтоб женщин, если они захотят, отправили на Кубу или на Пуэрто-Рико. Но ничего серьезного. Эти корабли будут нашими призами, сэр.
   – Призами, клянусь Богом! – сказал Бакленд.
   Призы означали призовые деньги, и Бакленд в качестве командующего офицера получит львиную долю. И не только это – возможно, деньги волновали его меньше всего – но призы, с триумфом приведенные в порт, произведут куда большее впечатление, чем суда, потопленные вдали от глаз начальства. А безусловная капитуляция придаст всему этому завершенность – большего достигнуть уже нельзя.
   – Что вы сказали, мистер Буш? – спросил Бакленд.
   – Я думаю, стоит попробовать, сэр, – сказал Буш.
   Он смирился с Хорнблауэром. Раздражение, вызванное его неутомимой изобретательностью, достигло пресыщения и умерло само собой. В отношении Буша к Хорнблауэру было что-то от покорности судьбе, но присутствовало в нем и восхищение. Буш был великодушен и не стыдился этого. От него не ускользнуло, как ловко Хорнблауэр управляется со старшими, и он по-хорошему завидовал его такту. Буш честно признался себе, что, как ни мало хотелось ему принимать условия Ортеги, он не мог ничего придумать, чтобы их изменить, а Хорнблауэр смог. Хорнблауэр – блестящий молодой офицер, решил про себя Буш. Сам он не претендовал на такое определение. Наконец он перешагнул через свое недоверие к умникам, заставил себя отбросить осторожность и высказался определенно.
   – Я считаю, мистер Хорнблауэр заслуживает полного доверия, – сказал Буш.
   – Конечно, – ответил Бакленд. Некоторое удивление, прозвучавшее в его голосе, показывало, что сам он так не считает. Чтоб не говорить об этом больше, он переменил тему. – Мы начнем завтра же. Как только матросы позавтракают, я спущу оба барказа. К полудню… в чем дело, мистер Хорнблауэр?
   – Ну, сэр…
   – Давайте, выкладывайте.
   – Завтра утром Ортега явится выслушать наши условия, сэр. Я думаю, он встанет на заре или чуть позже. Он позавтракает. Потом он переговорит с Виллануэвой. Потом он будет идти на веслах через залив. Он будет здесь в восемь склянок. Может, немного позже…
   – Какое нам дело, во сколько Ортега завтракает? К чему вся эта чушь?
   – Ортега будет здесь в две склянки дополуденной вахты. Если он узнает, что мы не теряли ни минуты, если вы скажете ему, что начисто отметаете его условия, сэр, и более того, если вы покажете ему установленную пушку и скажете: не сдадитесь без всяких условий, мы через час откроем огонь, – впечатление будет гораздо сильнее.
   – Это верно, сэр, – сказал Буш.
   – В противном случае все будет куда сложнее, сэр. Вам придется либо тянуть время, пока пушку не установят, либо прибегнуть к угрозам. Мне придется сказать ему: если вы не согласитесь, мы начнем поднимать пушку. В обоих случаях, вы дадите ему время, сэр. Он сможет придумать какой-нибудь выход. Погода может испортиться – может даже подняться ураган. Но если он увидит, что мы шутить не намерены, сэр…
   – Так с ним и надо обращаться, – вставил Буш.
   – Но даже если мы начнем на заре… – начал Бакленд. Произнося эти слова, он увидел другую возможность: – Вы хотите сказать, мы можем начать прямо сейчас?
   – У нас впереди вся ночь, сэр. Вы можете спустить на воду оба барказа и погрузить в один из них пушку. Приготовить тросы, стропы и что-то вроде люльки для переноски. Назначить матросов…
   – И начать на заре!
   – На заре шлюпки могут быть уже за полуостровом. Вы можете послать сюда с корабля матросов со стосаженным линем. Они смогут двинуться по дороге еще до рассвета. Это сэкономит время.
   – Так оно и будет, клянусь Богом! – воскликнул Буш. Он без труда представил себе, и как придется втаскивать на обрыв пушку, и какие сложности при этом возникнут.
   – На корабле и так не хватает матросов, – сказал Бакленд. – Мне придется задействовать обе вахты.
   – Им это не повредит, – заметил Буш. Он не спал уже две ночи кряду и намеревался не спать третью.
   – Кого я пошлю? Руководить должен ответственный офицер. И хороший моряк.
   – Если хотите, могу я, сэр, – предложил Хорнблауэр.
   – Нет. Вы нужны здесь, чтоб разговаривать с Ортегой. Если я пошлю Смита, на судне не останется ни одного лейтенанта.
   – Вы можете послать меня, сэр, – сказал Буш. – Тогда вам придется оставить руководство фортом на мистера Хорнблауэра.
   – Мм… – сказал Бакленд, – другого выхода я не вижу. Могу я положиться на вас, мистер Хорнблауэр?
   – Я приложу все усилия, сэр.
   – Надо подумать… – протянул Бакленд.
   – Я мог бы вернуться на судно вместе с вами, сэр, вашей гичке, – сказал Буш.
   Бушу никогда прежде не случалось побуждать старшего по званию к действиям, но он быстро учился этому искусству. То, что не так давно все трое были заговорщиками, облегчало дело, а как только лед был сломан, как только Бакленд позволил младшим давать себе советы, это с каждым разом становилось все легче и легче.
   – Да, думаю, вам лучше так и сделать, – сказал Бакленд, и Буш тут же вскочил на ноги. Пришлось Бакленду последовать его примеру.
   Буш оглядел изрядно помятого Хорнблауэра.
   – Теперь послушайте меня, мистер Хорнблауэр, –сказал он. – Вы должны поспать. Вам это необходимо.
   – В полночь я сменяю Уайтинга на вахте, сэр, – ответил Хорнблауэр. – Я должен буду сделать обход.
   – Что ж, в любом случае, до полуночи еще два часа. Идите и спите. И пусть Уайтинг сменит вас в восемь склянок.
   – Есть, сэр.
   При одной мысли о вожделенном сне Хорнблауэр зашатался от усталости.
   – Вы можете приказать это, сэр, – предложил Буш Бакленду.
   – Что это? Ах да, отдохните, пока есть время, мистер Хорнблауэр.
   – Есть, сэр.
   Буш, следуя за Баклендом по пятам, спустился по крутой дороге к пристани и уселся рядом с ним на кормовое сидение гички.
   – Никак я этого Хорнблауэра не раскушу, – не без сварливости произнес Бакленд, когда гичка на веслах шла к стоявшей на якоре «Славе».
   – Он хороший офицер, сэр, – рассеянно ответил Буш. Он уже обдумывал, как поднять длинную девятифунтовку на обрыв, мысленно отбирал необходимые приспособления, продумывал необходимые приказы. Чтоб надежно закрепить шлюпки, мало будет кошек, понадобятся два тяжелых якоря. Надо будет подпереть банки, чтоб они выдержали вес пушки. Подвижный блок. Стропы… надежнее всего будет зацепить пушку за цапфы и винград.
   Буш не принадлежал к тому типу людей, которые находят удовольствие в теоретических рассуждениях. Спланировать кампанию, мысленно поставить себя на место противника, найти неожиданное решение – все это значительно превосходило его способности. А вот иметь дело с отдельной, конкретной задачей, с веревками, талями – опыт всей жизни укрепил в нем природную к этому склонность.

XIII

   – Выбирайте трос, – сказал Буш, стоя на краю обрыва и глядя туда, где далеко внизу покачивался привязанный к бую барказ. Спущенный за кормой якорь удерживал шлюпку на месте. Над головой Буша тянулись почти вертикально два троса, шедшие к бую, черные на фоне атлантической синевы. Поэт увидел бы нечто прекрасно-трагическое в этих паутинках, разрезающих воздух, однако Буш видел только два троса и белый флажок на барказе, означавший, что все готово к подъему. Матросы выбирали слабину, блоки поскрипывали.
   – Ну, помалу, – сказал Буш. Работа была слишком ответственная, чтобы доверить ее стоявшему рядом мичману Джеймсу. – Подымай помалу.
   Теперь, когда к блокам был приложен вес, они заскрипели по-иному. Пушка оторвалась от банок, и пологий изгиб несущих тросов сменился более угловатой фигурой. Буш в подзорную трубу видел, как пушка шевелится и медленно (это-то он и назвал на морском языке «помалу») поднимается, свисая с подвижного блока, отрывается от барказа. Она, как Буш и представлял себе заранее, висела на стропах, обвязанных вкруг цапф и пропущенных под винград. Так было довольно надежно – если бы стропы вдруг соскользнули, пушка проломила бы дно барказа. Пропущенный через дуло трос удерживал ее, чтоб она не раскачивалась слишком сильно.
   – Подымай, – снова сказал Буш, и трос с висящей под ним пушкой пошел вверх. Это был следующий сложный момент – тянуть приходилось почти поперек. Но все держалось крепко.
   – Подымай.
   Теперь пушка взбиралась по тросу. За кормой она опустилась, едва не задев воду, так как растянулся и провис державший ее канат, но тали продолжали выбираться, и она поднималась над морем, все выше, выше, выше. Матросы тянули трос, шкивы в блоках ритмично жужжали. Встающее солнце освещало людей, на неровном плато их тени, как и тени деревьев, протянулись неимоверно далеко.
   – Помалу, – сказал Буш. – Стой.
   Пушка достигла края обрыва.
   – Подтащите люльку на несколько футов сюда. Заносите. Спускайте. Хорошо. Отцепите тросы.
   Восемь футов тусклой бронзы лежало на подстеленной люльке, представлявшей собой множество тесно переплетенных веревок; еще несколько десятков веревок, привязанных в ее центральной части, отходили по сторонам. Все они по отдельности были разложены на земле.
   – Сначала мы понесем пушку. Морские пехотинцы беритесь каждый за свою веревку.
   Тридцать пехотинцев в красных мундирах, присланные Хорнблауэром из форта, встали у люльки. Унтер-офицеры под присмотром Буша подталкивали их к своим местам.
   – Беритесь.
   Лучше затратить некоторые усилия в начале и проследить, чтоб все было как следует уравновешено, чем рисковать, что неуправляемая металлическая махина выкатится из люльки, и ее придется с огромным трудом закатывать обратно.
   – Теперь, по моей команде, все вместе. Подымай!
   Пехотинцы напрягли все силы, и пушка оторвалась от земли.
   – Марш! Отставить, сержант.
   Сержант начал было отсчитывать шаг, но на неровной земле людям, которые тащат восемьдесят фунтов металла, лучше не пытаться идти в ногу.
   – Стой! Опускай!
   Пушка переместилась на двадцать ярдов к намеченному Бушем месту.
   – Продолжайте, сержант. Пусть несут. Не торопитесь.
   Морские пехотинцы – всего-навсего бессловесные животные, даже не машины, они могут устать. Лучше не переоценивать их силы. Но пока они тащат пушку полмили до гребня, матросы успеют поднять из барказа остальные боеприпасы. Это уже гораздо проще. По сравнению с пушкой, лафет был совсем легонький. Несложно было поднять даже сетки, в каждой из которых лежало по двадцать девятифунтовых ядер. Прибойники, банники, пыжовники, на всякий случай всего по два, потом картузы. В каждом из них было всего по полфунта пороха, они казались крошечными в сравнении с восьмифунтовыми зарядами, которые Буш привык видеть на нижней пушечной палубе. Под конец поднять тяжелые бревна, предназначенные для настила, на котором будет установлена пушка. Вещь очень неудобная для переноски, но матросы, по четверо на каждое бревно, взвалили их на плечи и довольно быстро пошли вверх по склону. Они обогнали несчастных пехотинцев, которые, обливаясь потом, поднимали и тащили, поднимали и тащили свою огромную ношу.
   Буш постоял немного на краю обрыва, проверяя вместе с Джеймсом боеприпасы. Пальники и огнепроводные шнуры; запальные трубки и фитили; бочонки с водой, правила, молотки, гвозди – все, что нужно, решил он. От того, чтоб ничего не забыть, зависела не только его профессиональная репутация, но и его самоуважение. Он помахал флажком и получил с барказа ответ. Второй барказ отдал швартовы и, подняв якорь, отошел со своим напарником от берега. Им предстояло грести вкруг мыса Самана навстречу «Славе» – на корабле будет отчаянно не хватать матросов, пока не вернутся барказы. Привязанный над головой Буша трос тянулся к бую – его пока оставили на случай, если он еще понадобится. Буш уже не обращал на него внимания. Теперь он мог идти на гребень и готовиться: взглянув на солнце, он удостоверился, что после восхода прошло меньше трех часов.
   Он организовал последний отряд носильщиков и двинулся к гребню. Оттуда открывался вид на бухту. Буш поднес к глазу подзорную трубу: три суденышка стояли на якоре – отсюда легко будет дострелить до них. Посмотрев налево, он едва мог различить вдалеке развевающиеся над фортом флаги – сам форт был скрыт от него гребнем. Буш сложил трубу и занялся поисками ровного участка земли, на который можно было бы уложить бревна для орудийной платформы. Те матросы, чья ноша была полегче, собрались вокруг него, оживленно болтая и тыча пальцами. Он рявкнул на них, и они замолчали.
   Застучали молотки, прибивая поперечины к брусьям. Только покончили с этим, как полдюжины матросов могучим усилием водрузили на платформу лафет. Они привязали тали и убедились, что катки движутся свободно, потом подложили под них клинья. Появились морские пехотинцы, потные, задыхающиеся под своей чудовищной ношей. Сейчас предстояла самая сложная часть намеченной на утро работы. Буш расставил самых сильных своих людей у веревок и по надежному унтер-офицеру с каждой стороны – следить, чтоб точно сохранялось равновесие.
   – Подымайте и несите.
   Пушку положили на платформу рядом с лафетом.
   – Подымай. Подымай. Еще. Подымай, ребята!
   Судорожно глотая воздух, матросы поднимали пушку.
   – Держите так! Правая сторона, заходи назад. Левая сторона, за ними. Подымай! Заноси! Так!
   Пушка в своей люльке покачивалась над лафетом.
   – Теперь на меня! Так! Ниже! Помедленней, черт возьми! Так! Чуть-чуть вперед! Спускайте!
   Пушка легла на лафет, но ее цапфы не попали точно гнезда, а казенная часть – на ложе.
   – Держите пока! Бэрри! Чэпмен! Правила под цапфы. Поправьте ее.
   Тонна металла с дребезжанием скользнула на свое место, цапфы точно вошли в гнезда, казенная часть легла на ложе. Двое матросов принялись развязывать узлы, чтоб вытащить люльку из-под пушки, а Бэрри, помощник артиллериста, уже защелкнул на цапфах горбыли. Теперь пушка снова стала пушкой, живым боевым орудием, а не бездушной металлической болванкой. Ядра горкой сложили на краю платформы.
   – Заряды вот сюда! – указал Буш.
   Никто в здравом рассудке не положит взрывчатые вещества ближе к пушке, чем это необходимо. Бэрри, стоя на коленях, возился с кремнем и огнивом, выбивая искру, чтобы поджечь трут, а от него – огнепроводный шнур. Буш вытер пот, заливавший лицо и шею. Хотя сам он тяжестей не таскал, сказывалась общая усталость. Он снова посмотрел на солнце, чтобы прикинуть время – отдыхать было некогда.
   – Построиться орудийному расчету! – приказал он. – Заряжай и выдвигай!
   Он посмотрел в подзорную трубу.
   – Цельтесь в шхуну, – сказал он. – Цельтесь тщательно.
   Взвизгнули катки: правила поворачивали пушку.
   – Пушка наведена, сэр, – доложил канонир.
   – Тогда огонь!
   Четко и резко громыхнула пушка; по сравнению с оглушительным ревом двадцатичетырехфунтовки звук ее казался пронзительным. Этот грохот должен быть слышен по всей бухте. Даже если первое ядро и не попадет в цель, на кораблях поймут, что попадет второе, или третье. Поспешно наведя подзорные трубы на высокий берег, они увидят плывущий над обрывом пороховой дым и поймут, что обречены. На южном берегу Виллануэва узнает, что пути к бегству перерезаны и для солдат, которыми он командует, и для женщин, которых он обязан защитить. И все же Буш, глядя в подзорную трубу, не увидел, куда упало ядро.
   – Заряжайте и стреляйте снова. Цельтесь тщательнее.
   Пока они целились, Буш в подзорную трубу разглядывал развевающиеся над фортом флаги. Канонир крикнул, что орудие заряжено. Пушка громыхнула, и Буш вроде бы различил черточку летящего ядра.
   – Перелет. Вставьте клинья и уменьшите угол подъема. Еще раз!
   Он снова посмотрел на флаги. Они медленно опускались, потом скрылись из виду. Вот они вновь медленно поднялись, затрепетали на верхушке флагштока и опять поползли вниз. Потом они вновь поднялись и замерли. Это был условленный сигнал. Дважды приспущенные флаги означали, что пушку услышали в форте и что все в порядке. Теперь Буш должен был не торопясь закончить серию из десяти выстрелов. Он внимательно наблюдал за каждым ядром; похоже, они попадали. Летящие девятифунтовые железные шары крушили хрупкие надстройки, ломая все на своем пути, поднимая в воздух град щепок.
   Когда пушка стреляла в восьмой раз, что-то пролетело в двух ярдах над головой Буша, визжа, как привидение, и приземлилось у него за спиной.
   – Что за черт? – спросил Буш.
   – Втулка вылетела, сэр, – сказал Бэрри.
   – Бога душу… – неподконтрольно, почти в истерике, Буш разразился потоком брани. Вот он, финал дней и ночей неусыпных трудов, горчайший удар, какой только можно вообразить. Победа, казалось, уже в руках, и вот она упущена. Он продолжал страшно браниться, потом пришел в себя: нехорошо, чтоб матросы видели, насколько сбит с толку их офицер. Прекратив ругаться, он взял себя в руки и подошел осмотреть пушку.
   Поломка была очевидна. Запальное отверстие – Ахиллесова пята всякой пушки, особенно бронзовой. При каждом выстреле через отверстие вырывается немного горячего газа с остатками несгоревшего пороха, разрушая стенки отверстия, расширяя его. Со временем увеличение размеров отверстия начинает сказываться на качестве стрельбы. Тогда в пушку вставляют «втулку» – конусообразную затычку с высверленным по длине отверстием и с фланцем по краю, которую засовывают в отверстие изнутри пушки, узким концом веред. Дырка в затычке служит новым запальным отверстием, а сама затычка с каждым выстрелом загоняется все прочнее, пока, наконец, сама затычка не начинает разрушаться, пролезая все дальше вверх, по мере того как в яростном жаре взрыва обгорает фланец. В конце концов она вылетает, что и случилось только что.
   Буш посмотрел на огромную, дюймовую дыру в казне: если сейчас выстрелить из пушки, через эту дыру вылети половина пороха. Дальность уменьшится по меньшей мере вдвое, и с каждым выстрелом дыра будет увеличиваться.
   – Запасная втулка есть? – спросил он.
   – Ну, сэр… – Бэрри неторопливо принялся рыться в карманах, перебирая их разнообразное содержимое. При этом он с отсутствующим видом смотрел на небо, а Буш сгорал от нетерпения. – Да, сэр.
   Не прошло и полгода, как Бэрри вытащил из кармана бесценную чугунную затычку.
   – Ваше счастье, – мрачно произнес Буш. – Вставляйте ее и не тратьте даром время.
   – Есть, сэр. Мне придется подогнать ее по размеру. Потом мне надо будет вставить ее на место.
   – Кончайте болтать и начинайте работать. Мистер Джеймс!
   – Сэр!
   – Бегите в форт, – говоря, Буш отошел на несколько шагов от пушки, чтоб матросы его не слышали. – Скажите мистеру Хорнблауэру, что у пушки вылетела втулка. Пройдет не меньше часа, пока мы снова сможем открыть огонь. Скажите ему, что, когда пушка будет готова, я выстрелю три раза. Попросите его подтвердить, что он слышал выстрелы, как прошлый раз.
   – Есть, сэр.
   В последний момент Буш кое-что вспомнил.
   – Мистер Джеймс! Докладывайте так, чтоб никто посторонний вас не услышал. Ни в коем случае не допускайте, чтоб вас услышал этот испанец, как его там. Пожалейте свою задницу.
   – Есть, сэр.
   – Бегом.
   Долго же придется бежать мистеру Джеймсу; Буш приводил его взглядом и повернулся к пушке. Бэрри выбрал из набора инструментов напильник и теперь обтачивал пробку. Буш сел на край платформы: разочарование по поводу вышедшей из строя пушки померкло рядом с тем удовлетворением, которое он испытывал как дипломат. Он был рад, что вспомнил предупредить Джеймса, чтоб тот не посвящал Ортегу в тайну. Матросы и пехотинцы начали болтать и дурачиться – еще немного, и они разбредутся по всему полуострову. Буш поднял голову и прикрикнул:
   – Ну-ка молчать! Сержант!
   – Сэр?
   – Назначьте четырех часовых. Пусть ходят с четырех сторон. Никто не должен ни за чем отходить.
   – Есть, сэр.
   – Остальным всем сесть. Вы орудийный расчет! Сядьте не болтайте, словно португальские маркитанты в лодке.
   Солнце палило, и мерный скрежет напильника навевал сон. Едва Буш замолчал, как усталость и бессонные ночи взяли свое: глаза его закрылись, подбородок опустился на грудь. Через секунду он уже спал, через три проснулся: все плыло у него перед глазами, и он чуть не упал. Буш моргнул: все было какое-то нереальное. Он снова уснул и снова чуть не свалился. Он понял, что отдал бы все в этом мире и в следующем, за то, чтоб тихо прилечь на бочок и погрузиться в сон. Надо было превозмочь искушение – он тут единственный офицер, и могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. Выпрямив спину, он осоловело поглядел вокруг, да так, с выпрямленной спиной, и уснул. Оставалось одно. Буш встал, несмотря на сопротивление своего усталого тела, и заходил вдоль платформы, взад и вперед, взад и вперед под палящим солнцем, обливаясь потом, в то время как орудийная прислуга с завидной скоростью погрузилась в сон. Они спали, словно свиньи в хлеву, кто как лег, а напильник Бэрри все так же скрежетал по затычке. Минута тянулась за минутой, солнце поднималось все выше. Бэрри прервался, чтобы примерить – пробку к отверстию, и снова принялся скрести, опять прервался, чтобы почистить напильник. Каждый раз Буш пристально смотрел на него, и каждый раз разочарованно возвращался к мыслям о том, как же ему хочется спать.
   – Я подогнал ее по размеру, сэр, – сказал наконец Бэрри.
   – Тогда загоните ее на место, черт возьми, – произнес Буш. – Эй, орудийный расчет, просыпайтесь! Вставайте! Эй, просыпайтесь!