Forester Cecil. Лейтенант Хорнблауэр

   – Мы ему покажем, – сказал Ламберт.
   – Аминь, – заключил Парри и спрятал монету в карман. – Но мы отвлеклись от дела. Боюсь, это моя вина. Давайте снимем. А, на этот раз, полковник, вы мой партнер. Изволите сесть напротив меня? Забыл поблагодарить вас, мистер Хорнблауэр, вы – великолепный партнер.
   – Вы слишком добры, милорд, – сказал Хорнблауэр, садясь на стул справа от адмирала.
   Следующий роббер прошел в молчании.
   – Я рад, что карты в конце концов смилостивились над вами, мистер Хорнблауэр, – сказал Парри. – Хотя наши онеры и уменьшили ваш выигрыш. Пятнадцать шиллингов, насколько я понимаю?
   – Спасибо, – – сказал Хорнблауэр, забирая деньги. Буш вспомнил, как Хорнблауэр говорил, что сможет проиграть три роббера, если выиграет два.
   – По мне ставки чертовски малы, – сказал полковник. – Может увеличим?
   – Это решать обществу, – ответил Парри. – Я сам ничего не имею против. Полкроны вместо шиллинга? Давайте спросим мистера Хорнблауэра.
   Буш с новой тревогой взглянул на друга.
   – Как вам будет угодно, милорд, – сказал Хорнблауэр с напускным безразличием.
   – Сэр Ричард?
   – Не возражаю, – ответил Ламберт.
   – Значит, полкроны взятка, – сказал Парри. – Слуга, новую колоду, пожалуйста.
   Буш лихорадочно пересчитывал в уме, сколько проигрышей может позволить себе Хорнблауэр. Ставки почти утроились и будет плохо, если Хорнблауэр проиграет хотя бы один роббер.
   – Снова мы с вами, мистер Хорнблауэр, – сказал Парри, глядя на карты. – Вы хотите остаться на прежнем месте?
   – Мне безразлично, милорд.
   – А мне нет, – сказал Парри. – Я еще не настолько стар, чтоб отказаться менять место в соответствии с выпавшей картой. Наши философы еще не доказали, что это вульгарный предрассудок.
   Он поднялся со стула и сел напротив Хорнблауэра. Игра началась по новой, и Буш наблюдал с возросшей тревогой. Сначала обе стороны по очереди взяли нечетную взятку, потом он три раза подряд видел, как Хорнблауэр складывает перед собой большую часть взяток. Потом он потерял счет, но, наконец, с облегчением увидел, что роббер закончен, а у полковника всего две взятки.
   – Превосходно, – сказал Парри. – Отличный роббер, мистер Хорнблауэр. Я рад, что вы решились взять козырем моего червового валета. Вам нелегко было на это решиться, но вы поступили совершенно правильно.
   – И лишили меня захода, который я мог бы неплохо использовать, – заметил Ламберт. – Наши противники играли превосходно, полковник.
   – Да, – согласился полковник без особого энтузиазма. – А мне дважды не приходило ни туза, ни короля, что позволило нашим противникам сыграть превосходно. Вы можете дать мне сдачи, мистер Хорнблауэр?
   Полковник протянул Хорнблауэру пятифунтовую бумажку, которую тот убрал в нагрудный карман.
   – По крайней мере, полковник, – сказал Парри, снимая колоду, – в этот раз вам снова достался в партнеры мистер Хорнблауэр.
   Буш заметил, что стоящий рядом с ним флаг-адъютант наблюдает с растущим интересом.
   – На нечетную взятку, клянусь Богом! – воскликнул он, когда вышли последние карты.
   – Еле-еле проскочили, партнер. – К полковнику вернулось хорошее настроение. – Я надеялся, что вы придержите эту даму, но не был уверен.
   – Фортуна к нам благоволила, – сказал Хорнблауэр.
   Флаг-адъютант взглянул на Буша. По-видимому, он считал, что полковник, памятуя прежнюю игру Хорнблауэра, мог бы в нем не сомневаться. Теперь, когда он привлек внимание Буша к этому обстоятельству, тот решил, что и Хорнблауэр думает также – это можно было уловить в его голосе – но благоразумно не высказывает.
   – Я проиграл роббер в пять фунтов десять шиллингов и выиграл в пятнадцать шиллингов, – сказал полковник, получая от Ламберта деньги. – Кто хотел бы увеличить ставки?
   К чести двух адмиралов оба без слов посмотрели на Хорнблауэра.
   – Как джентльменам угодно, – произнес Хорнблауэр.
   – В таком случае я за, – сказал Парри.
   – Тогда пять шиллингов взятка, – объявил полковник, – С такими ставками стоит играть.
   – Играть всегда стоит, – возразил Парри.
   – Да, милорд, – согласился полковник, но к прежним ставкам вернуться не предложил.
   Теперь ставки были действительно серьезные. Буш подсчитал, что очень неудачный роббер может обойтись Хорнблауэру в двадцать фунтов, а дальнейшие расчеты привели его к выводу, что вряд ли у Хорнблауэра в нагрудном кармане больше двадцати фунтов. К его облегчению, Хорнблауэр и Ламберт легко выиграли следующий роббер.
   – Удивительно приятный вечер, – сказал Ламберт, с улыбкой глядя на пригоршню полковничьих денег в своей руке. – Я не имею в виду меркантильную сторону.
   – Приятный и поучительный, – согласился Парри, расплачиваясь с Хорнблауэром.
   Игра шла все в том же молчании, лишь изредка прерываемом короткими замечаниями игроков между робберами. Один роббер Хорнблауэр проиграл, но, к счастью, он уже мог себе это позволить. Тем более роббер этот был дешевый, и Хорнблауэр тут же выиграл следующий, вернув больше, чем потерял. Выигрыш его рос, практически не убывая. Было поздно, Буш устал, но игроки не проявляли ни малейших признаков утомления, а флаг-адъютант стоял с тем философски-обреченным терпением, которое приобрел на нынешней своей должности; он знал, что никоим образом не может повлиять на решение своего адмирала, когда тому отправляться спать. Остальные посетители постепенно разошлись; позднее приоткрылся занавес, из-за него толпой вывалились игроки, одни шумные, другие притихшие. Появился маркиз. Он молча и невозмутимо наблюдал, как играются последние робберы, следил за тем, чтоб со свеч вовремя снимали нагар, чтоб без задержки приносили новые свечи, чтоб в нужный момент свежая колода оказалась наготове. Парри первый взглянул на часы.
   – Полчетвертого, – заметил он. – Может быть, джентльмены…
   – Слишком поздно ложиться спать, милорд, – ответил полковник. – Вы же знаете, нам с сэром Ричардом завтра рано вставать.
   – Мои приказы отданы, – произнес Ламберт.
   – И мои, – сказал полковник.
   Буш отупел от долгого стояния в духоте, но ему показалось, что он уловил укоризненный взгляд, который Парри бросил на говоривших. Буш тщетно гадал, что за приказы отдали Ламберт с полковником, и почему Парри так не хочет, чтоб эти приказы упоминались. В голосе и поведении Парри чувствовался легчайший намек на поспешность, легчайший намек на желание сменить тему.
   – Очень хорошо, значит, мы можем сыграть еще один роббер, если мистер Хорнблауэр не возражает.
   – Ничуть, милорд.
   Хорнблауэр был абсолютно невозмутим: если он и заметил что-то необычное в предыдущем разговоре, он этого не показывал. Хотя, возможно, он устал – Буш заподозрил это по той самой его невозмутимости. Буш теперь знал, что Хорнблауэр старательно скрывает человеческие слабости, как другие скрывают недостойное происхождение.
   Хорнблауэру снова достался в партнеры полковник, и все в комнате почувствовали, что последний роббер играется еще более напряженно, чем предыдущие. Ни слова не произносилось между раздачами: подсчитывали, собирали взятки и снова сдавали в гробовом молчании. Счет был почти равный. Каждая взятка могла оказаться решающей, так что роббер тянулся медленно и мучительно. Флат-адъютант и маркиз считали про себя, и, когда Ламберт взял последнюю взятку, шумно выдохнули. Полковник так разволновался, что нарушил молчание.
   – Голова к голове, разрази меня гром, – сказал он. – Сейчас все решится.
   Укором ему было каменное молчание, которым остальные встретили его слова. Парри просто взял карты, лежавшие справа от полковника, и дал Хорнблауэру подснять. Потом раздал, перевернул карту, показывая козыри – это был бубновый король. Полковник зашел. Некоторое время, упустив лишь одну взятку, Ламберт и Парри шли напролом. Шесть взяток лежало перед Парри и только одна перед Хорнблауэром. Еще одна взятка из оставшихся шести – и два адмирала выиграют роббер. Шансы пять к одному. Буш смирился с тем, что его друг проиграет последний роббер. Но следующую взятку взял полковник. Хорнблауэр пошел с бубнового туза, и тут же, не дожидаясь, пока остальные снесут, выложил последние три карты – бубновые дама и валет лежали у всех на виду.
   – Роббер! – воскликнул полковник. – Мы выиграли, партнер! Я думал, мы проиграем.
   Парри горестно оплакивал своего павшего короля.
   – Я согласен, вы должны были пойти с туза, мистер Хорнблауэр, – сказал он, – но я был бы крайне вам обязан, если б вы сказали, откуда знали с такой точностью, что король у меня бланковый? Ведь оставались еще две бубны. Можно попросить вас, чтоб вы открыли секрет?
   Хорнблауэр поднял бровь, удивляясь, что у него спрашивают такую очевидную вещь.
   – Известно было, что у вас король, – сказал он. – Но ведь известно было, что у вас есть три трефы. Поскольку у вас оставалось всего четыре карты, ясно, что король не мог не быть бланковым.
   – Превосходное объяснение, – сказал Парри. – Оно только подтверждает мое убеждение, что вы – великолепный игрок, мистер Хорнблауэр.
   – Спасибо, милорд.
   Загадочная улыбка Парри выражала дружелюбие. Если бы предыдущее поведение Хорнблауэра не завоевало еще симпатии Парри, это сделало бы последнее объяснение.
   – Я запомню ваше имя, мистер Хорнблауэр, – сказал он. – Сэр Ричард уже объяснил, почему оно мне знакомо. Прискорбно, что политика экономии, навязанная Адмиралтейству Кабинетом, привела к тому, что вы не были утверждены в звании капитан-лейтенанта.
   – Я думал, я один жалею об этом, милорд.
   Буш снова заморгал: сейчас Хорнблауэру время заискивать перед высоким начальством, а не оскорблять его нескрываемой горечью. Такая встреча с Парри –невероятное везение, за которое любой флотский офицер на половинном жаловании не задумываясь отдал бы два пальца. Однако, взглянув на говоривших, Буш успокоился. Хорнблауэр улыбался с заразительным легкомыслием, Парри улыбался в ответ. То ли горечь ответа ускользнула от Парри, то ли она существовала только в воображении Буша.
   – Я совершенно забыл, что я должен вам еще тридцать пять шиллингов, – вспомнил вдруг Парри. – Простите великодушно. Так, с денежными долгами я расквитался, за полученный опыт остаюсь у вас в долгу.
   Хорнблауэр убрал в карман толстую пачку купюр.
   – Надеюсь, вы поостережетесь грабителей по дороге домой, мистер Хорнблауэр, – сказал Парри, провожая пачку взглядом.
   – Мистер Буш пойдет домой вместе со мной, милорд. Ни один грабитель не решится на него напасть.
   – Этой ночью можно не бояться грабителей, – вмешался полковник.
   Он многозначительно ухмыльнулся, двое других на мгновение нахмурились, услышав такое, на их взгляд, неосторожное высказывание, но полковник указал рукой на часы, и лица их тут же прояснились.
   – Наши приказы вступают в силу в четыре, милорд, – сказал Ламберт.
   – А теперь полпятого. Превосходно. В этот момент вошел флаг-адъютант – он выскользнул на улицу, когда доиграли последний роббер.
   – Экипаж у дверей, милорд, – сказал он.
   – Спасибо. Спокойной ночи, джентльмены.
   Все пошли к дверям, на улице стоял экипаж. Два адмирала, полковник и флаг-адъютант забрались в него. Хорнблауэр и Буш взглядами проводили экипаж.
   – Что это за приказы, которые вступают в силу в четыре? – спросил Буш.
   Небо над крышами домов начинало светлеть.
   – Бог их знает, – ответил Хорнблауэр. Они шли к углу Хайбери-стрит.
   – Много вы выиграли?
   – Больше сорока фунтов. Что-то около сорока пяти, – ответил Хорнблауэр.
   – Неплохо.
   – Да. Шансы всегда со временем выравниваются. – Голос его звучал на удивление вяло. Хорнблауэр прошел несколько шагов и вдруг взорвался: – Господи, если бы это случилось на прошлой неделе! Даже вчера!
   – Но почему?
   – Девушка. Бедная девушка.
   – О, Господи! – сказал Буш. Он совершенно забыл и про Марию, и про ее полкроны. Ему было странно, что Хорнблауэр не забыл. – Зачем тревожиться о таких пустяках?
   – Не знаю, – сказал Хорнблауэр и прошел еще два шага. – Но тревожусь.
   Буш не успел обдумать это странное признание: он услышал звук, заставивший его в волнении ухватить Хорнблауэра за локоть.
   – Послушайте!
   Впереди, на тихой улочке, слышалась тяжелая, военная поступь. Звуки приближались. Брезжащий предутренний свет отражался от медных пуговиц и белых перевязей. Это военный патруль с ружьями на плечо. Рядом шел сержант с нашивками и короткой пикой.
   – Что за черт… – начал Буш.
   – Стой! – скомандовал солдатам сержант, потом обратился к Хорнблауэру с Бушем. – Могу я спросить у джентльменов, кто они такие?
   – Мы флотские офицеры.
   В свете своего фонаря сержант сразу не разглядел. Теперь он вытянулся по стойке «смирно».
   – Спасибо, сэр, – сказал он.
   – Что делает ваш патруль, сержант? – спросил Буш.
   – У меня приказ, сэр, – ответил сержант. – Прошу прощения, сэр. Левой – марш!
   Патруль зашагал дальше, и сержант, проходя мимо, отсалютовал пикой.
   – Что это значит, во имя всего святого! – дивился Буш. – Не мог же Бони неожиданно высадиться. Тогда бы все колокола звонили. Можно подумать, идет вербовка, настоящая вербовка. Но не может же этого быть!
   – Смотрите! – сказал Хорнблауэр.
   По улице двигался еще один отряд, но не в красных мундирах и без военной выправки. Клетчатые рубахи, синие штаны; впереди шагал мичман с белыми нашивками на воротнике и с кортиком на боку.
   – Это и впрямь вербовочный отряд! – воскликнул Буш. – Посмотрите на их дубинки!
   Каждый моряк держал в руке дубинку,
   – Мичман! – резко сказал Хорнблауэр. – Что все это такое?
   Мичман остановился, услышав командирский голос и увидев мундиры.
   – Приказы, сэр, – начал он, потом, осознав, что наступает день и можно больше не таиться, тем более перед флотскими, продолжил: – Вербовочный отряд, сэр. Нам приказано завербовать всех моряков, которых мы встретим. Патруль на каждой дороге.
   – Ясно. Но из-за чего вербовка?
   – Не знаю, сэр. Приказ.
   Наверно, он и сам больше не знал.
   – Очень хорошо. Продолжайте.
   – Вербовка, разрази меня гром! – воскликнул Буш. – Что-то стряслось.
   – Я думаю, вы правы, – сказал Хорнблауэр.
   Они свернули на Хайбери-стрит и подходили к дому миссис Мейсон.
   – А вот и первые результаты, – заметил Хорнблауэр. Они остановились у входа, наблюдая, как мимо них проходит не меньше сотни людей под конвоем двух десятков моряков с дубинками, возглавляемых мичманом. Часть завербованных ошалело молчала, другие что-то громко выкрикивали – шум наверняка перебудил всю улицу, все завербованные хотя бы одну руку держали в карманах, а те, кто не жестикулировал – обе.
   – Как в старые времена, – ухмыльнулся Буш. – Им перерезали пояса.
   Раз пояса перерезаны, приходится держать руки в карманах, не то штаны спадут. В спадающих штанах далеко не убежишь.
   – Первоклассные моряки, – сказал Буш, оценивая их профессиональным взглядом.
   – Не повезло им, – заметил Хорнблауэр.
   – Не повезло? – удивился Буш.
   Разве быку не везет, когда он превращается в бифштекс? Или гинее, когда она переходит из рук в руки? Такова жизнь. Для торгового моряка оказаться в военном флоте столь же естественно, как поседеть, если он доживет до старости. А единственный способ его заполучить – напасть ночью, вытащить из постели, от кружки пива в таверне или из борделя, и в несколько секунд превратить из свободного человека, зарабатывающего на жизнь, как ему вздумается, в завербованного, не могущего по своей воле ступить на берег без риска быть поротым на всех кораблях флота подряд. Буш не больше сочувствовал завербованным, чем жалел сменяющийся ночью день.
   Хорнблауэр по-прежнему смотрел на вербовочный отряд и на рекрутов.
   – Возможно, это война, – медленно выговорил он.
   – Война! – воскликнул Буш.
   – Мы узнаем, когда придет почта, – сказал Хорнблауэр. – Полагаю, Парри мог бы сообщить нам, если б захотел.
   – Но… война! – повторил Буш.
   Толпа двигалась в сторону дока, шум затихал, и Хорнблауэр повернулся к двери, вынимая из кармана массивный ключ. Войдя в дом, они увидели на лестнице Марию с незажженной свечой в руке. Мария была в длинном пальто поверх ночной рубашки, видимо, чепец она надевала в спешке, ибо из-под него выбивались папильотки.
   – Вы целы! – выдохнула она.
   – Конечно, мы целы, Мария, – ответил Хорнблауэр. – Что, по-вашему, могло с нами статься?
   – На улице такой шум, – сказала Мария. – Я выглянула. Это что, вербовочный отряд?
   – Он самый, – ответил Буш.
   – Это… это война?
   – Очень может быть.
   – Ох, – Мария была убита. – Ох!
   – Не стоит беспокоиться, мисс Мария, – сказал Буш. – Бони не скоро сможет привести свои плоскодонные посудины в Спитхед.
   – Не в этом дело, – ответила Мария. Она смотрела только на Хорнблауэра, забыв о существовании Буша.
   – Вы нас оставите! – сказала она.
   – Если потребуется, я буду исполнять свой долг, Мария, – сказал Хорнблауэр.
   Мрачная фигура поднялась по лестнице из подвального этажа – миссис Мейсон. Она была без чепца, так что каждый мог созерцать ее папильотки.
   – Этим шумом вы перебудите других моих джентльменов, – сказала она.
   – Мама, они думают, будет война, – воскликнула Мария.
   – Может, это не так и плохо, если некоторые заплатят, что задолжали.
   – Я сделаю это сию же минуту, – запальчиво произнес Хорнблауэр. – Сколько я вам должен, мистер Мейсон?
   – Пожалуйста, мама, пожалуйста, – вмешалась Мария.
   – Заткнитесь, мисс, – отрезала миссис Мейсон. – Только из-за тебя я давным-давно не выгнала этого молодого щеголя.
   – Мама!
   – «Я заплачу, сколько должен» – он говорит, что твой лорд. А у самого в сундуке ни одной рубашки. Да и сундук его давно был бы в ломбарде, если б не я.
   – Раз я сказал, что я заплачу, значит я заплачу, миссис Мейсон, – с невероятным достоинством объявил Хорнблауэр.
   – Давайте-ка посмотрим, какие у вас такие деньги, – настаивала миссис Мейсон, ни мало не убежденная. – Двадцать семь шиллингов и шесть пенсов.
   Хорнблауэр извлек из кармана штанов пригоршню серебра. Но этого оказалось мало, пришлось ему вытащить банкноту из нагрудного кармана. При этом стало видно, что их там еще много.
   – Вот как! – сказала миссис Мейсон. Она смотрела на деньги в своей руке, словно это чистое золото, и на ее лице боролись противоречивые чувства.
   – Я думаю так же предупредить вас, что съезжаю, – резко объявил Хорнблауэр.
   – О нет! – воскликнула Мария.
   – У вас такая хорошая комната, – сказала миссис Мейсон. – Не станете же вы от меня съезжать из-за нескольких поспешных слов?
   – Пожалуйста, не оставляйте нас, – взмолилась Мария. Хорнблауэр был в полном замешательстве. Бушу трудно было не улыбнуться, глядя на него. Человек, который не потерял головы, играя по крупной с двумя адмиралами, человек, который дал бортовой залп, вытащивший «Славу» из глины под огнем каленых ядер – оказался совершенно беспомощным перед двумя женщинами. Заплатить по счету и съехать было бы эффектным жестом – если понадобится, заплатить за неделю вперед, как принято в таких случаях – и отрясти прах с ног. Но с другой стороны, тут ему позволяли жить в долг, и съехать, как только появились деньги, было бы черной неблагодарностью. Оставаться же в доме, где знают его секреты, тоже малоприятно. Хорнблауэр, стыдящийся любого проявления человеческих слабостей, вряд ли будет чувствовать себя уютно с людьми, знающими, что он был настолько по-человечески слаб, чтоб оказаться в долгах. Буш ощущал все, что переживал Хорнблауэр в этот момент, его добрые чувства и его озлобление, И он любил Хорнблауэра даже смеясь над ним, уважал, даже сознавая его слабости.
   – Когда джентльмены ужинали? – спросила миссис Мейсон.
   – Я не помню, чтобы мы ужинали, – ответил Хорнблауэр, взглянув на Буша.
   – Так вы голодные! Давайте-ка я приготовлю вам завтрак. Как насчет парочки толстых отбивных каждому?
   – Отлично, – сказал Хорнблауэр.
   – Сейчас вы пойдете наверх, – объявила миссис Мейсон, – а я пошлю вам служанку с горячей водой для бритья. Когда вы спуститесь вниз, завтрак будет готов. Мария, беги, разведи огонь.
   В мансарде Хорнблауэр со странной веселостью посмотрел на Буша.
   – Ваша постель за шиллинг стоит нетронутой. По моей вине вы за всю ночь не сомкнули глаз. Прошу простить меня.
   – Это не первая моя бессонная ночь, – ответил Буш. Он не спал в ту ночь, когда они штурмовали Саману, часто в плохую погоду ему приходилось проводить на палубе по двадцать четыре часа кряду. А проживя месяц с сестрами в Чичестерском домике, не имея других дел кроме прополки сада и пытаясь по этой причине спать по двенадцать часов в сутки, он находил приятными разнообразные волнения сегодняшней ночи. Он сел на кровать, а Хорнблауэр заходил по комнате.
   – Если будет война, вам частенько придется бодрствовать по ночам, – сказал Хорнблауэр.
   Буш пожал плечами.
   Стук в дверь возвестил о приходе служанки. В каждой руке она несла по кружке с горячей водой. На ней было большое, не по размеру, донельзя заношенное платье, доставшееся, видимо, от миссис Мейсон или Марии; волосы ее были всклокочены, но и она смотрела на Хорнблауэра круглыми глазами. Эти круглые глаза были слишком велики для ее тощего личика, и они следили за ходящим по комнате Хорнблауэром, ни разу не обратившись на Буша. Ясно, что Хорнблауэр был таким же героем для этого четырнадцатилетнего заморыша, как и для Марии.
   – Спасибо, Сьюзи, – сказал Хорнблауэр.
   Сьюзи неловко присела и выбежала из комнаты, бросив последний взгляд на Хорнблауэра.
   Тот указал рукой на тазик и на горячую воду.
   – Вначале вы, – сказал Буш.
   Хорнблауэр, стащив сюртук и рубашку, приступил к бритью. Он скреб покрытые щетиной щеки, наклоняя голову то на одну, то на другую сторону. Говорить не хотелось. Хорнблауэр в молчании умылся, вылил воду в помойное ведро и отошел, пуская Буша побриться.
   – Пользуйтесь случаем, – сказал Хорнблауэр. – Больше пинты пресной воды в неделю вы для бритья не получите.
   – Ну и что? – ответил Буш.
   Он побрился, тщательно поправил бритву и убрал вместе с остальными туалетными принадлежностями. Шрамы белели на его ребрах. Закончив одеваться, он взглянул на Хорнблауэра.
   – Отбивные, – сказал тот. – Толстые отбивные. Идемте.
   В столовой было накрыто на несколько человек, однако никто еще не спускался – очевидно, другие постояльцы миссис Мейсон завтракали позже.
   – Одну минуточку, сэр, – сказала Сьюзи, просовывая голову в дверь, и тут же побежала на кухню.
   Она вернулась с подносом, Хорнблауэр отодвинул стул попытался помочь ей, но она остановила его оскорбленным возгласом и исхитрилась благополучно поставить поднос на роковой стол, ничего не опрокинув.
   – Я вам подам, сэр, – сказала она.
   Сьюзи забегала между двумя столами, словно юнга с сезнями вдоль выбираемого каната. Кофейник, поджаренный хлеб, масло, джем, сахар, молоко, горчица, горячие тарелки и, наконец, большое блюдо, которое она водрузила перед Хорнблауэром. Сьюзи сняла крышку: там лежали отбивные, чей дивный аромат, до того скрываемый, заполнил комнату.
   – Ах! – сказал Хорнблауэр, беря ложку с вилкой и собираясь раскладывать. – А ты завтракала, Сьюзи?
   – Я, сэр? Нет, сэр. Нет еще, сэр.
   Хорнблауэр остановился с ложкой в руке, переводя взгляд с отбивных на Сьюзи и обратно. Потом он положил ложку и запустил правую руку в карман штанов.
   – Ты никак не можешь получить одну из этих отбивных? – спросил он.
   – Я, сэр? Конечно нет, сэр.
   – Тогда вот тебе полкроны.
   – Полкроны, сэр!
   Это было больше, чем дневная плата рабочего.
   – За это я хочу, чтоб ты мне кое-что пообещала, Сьюзи.
   – Сэр… сэр?..
   Сьюзи держала руки за спиной.
   – Бери деньги и пообещай мне, что при первой возможности, как только миссис Мейсон тебя отпустит, ты купишь себе что-нибудь поесть. Наполнишь свой маленький несчастный желудочек. Оладьи, гороховый пудинг, свиные ножки – все, что тебе захочется. Обещай мне.
   – Но, сэр…
   Полкроны и возможность наесться от души – этого попросту не может быть.
   – Бери, – строго сказал Хорнблауэр.
   – Да, сэр.
   Сьюзи зажала монету в худеньком кулачке.
   – Не забудь, что ты обещала.
   – Да, сэр, спасибо, сэр.
   – Теперь спрячь ее и быстренько выметайся.
   – Да, сэр.
   Она выбежала из комнаты, и Хорнблауэр снова принялся раскладывать отбивные.
   – Теперь я смогу позавтракать с удовольствием, – смущенно сказал он.
   – Не сомневаюсь, – ответил Буш, намазывая маслом хлеб и накладывая на тарелку горчицу. Привычка есть говядину с горчицей сразу выдавала в нем моряка, но он делал это, не задумываясь. Когда перед тобой стоит отличная еда, думать незачем, и он ел в молчании. Только когда Хорнблауэр заговорил, Буш понял, что тот мог расценить его молчание как осуждение.
   – Полкроны, – оправдывался Хорнблауэр, – для разных людей означает разное. Вчера…
   – Вы совершенно правы. – Буш из вежливости заполнил наступившую паузу и только подняв глаза обнаружил, почему Хорнблауэр замолчал.
   В дверях стояла Мария. Шляпка, перчатки и шаль показывали, что она собирается выходить, вероятно, за покупками, раз школа, где она преподает, временно закрыта.
   – Я… я… заглянула посмотреть, не нужно ли вам чего, – сказала она. Голос ее дрожал, то ли оттого, что она услышала последние слова Хорнблауэра, то ли по какой-то другой причине.