— Но, сэр… — возмущенно начал Хорнблоуэр.
   — Я получил коммандера в мае восьмисотого, тремя годами раньше вас, между прочим. А о вашем производстве сообщения в «Газетт» пока что еще не появлялось. Вы все еще такой же коммандер, как и я, только с меньшей выслугой.
   В словах Мидоуса была горькая правда. Хорнблоуэр был произведен в коммандеры только в апреле 1803 года и до формального подтверждения его капитанского чина обязан был официально подчиняться приказам Мидоуса. Он вспомнил, как пытался поддержать Мидоуса в его несчастье дружеской беседой и со стыдом понял, что тот, должно быть, расценил его попытки, как стремление навязаться в конфиденты старшему по званию, а вовсе не как дружеское проявление. Он испытал сильнейшее чувство раздражения, от того что не подумал об этом раньше. Но всего обиднее было вновь ощутить себя младшим по званию, имеющим право, в лучшем случае, на совет, но не на отдачу приказаний. И это после двух лет самостоятельного командования кораблем! Да, пилюля оказалась неожиданно горькой, но это метафорическое сравнение, ни странно, успокоило Хорнблоуэра и дало ему селу проглотить горькое лекарство внешне спокойно, тем более, что по странному совпадению ему и в самом деле пришлось в этот момент проглотить скопившуюся во рту горькую слюну. Совпадение несколько развеселило Хорнблоуэра и позволило без особых усилий удержаться от резкого ответа на обидные слова и надменный тон Мидоуса. Все трое капитанов находились не в лучшем расположении духа и не питали к друг к другу особо теплых чувств, но открытая ссора могла только привести их всех кратчайшим путем во французскую тюрьму.
   — Безусловно, сэр! — согласился Хорнблоуэр и добавил, решив, раз уж начал, довести дело до логического конца. — Прошу прощения, сэр, с моей стороны это был необдуманный поступок.
   — Принимаю, — проворчал Мидоус, но уже значительно более мягким тоном.
   Обстановка разрядилась, и теперь можно было без труда сменить тему, тем более, что приближающийся бриг давал для такой перемены отличный повод. Все трое снова повернулись в сторону француза.
   — Черт бы их побрал! Этот «кирпич» не только по прямой идет много быстрее нас, но и к ветру способен забирать чуть ли не вдвое круче! — ругался Бедлстоун.
   Оба судна по-прежнему двигались левым галсом, но дистанция между ними все сокращалась. Прекрасные мореходные качества брига позволяли ему спокойно нагонять «Принцессу», не изменяя курса. Обиднее всего в этой ситуации было сознавать, что любая попытка со стороны экипажа баржи лечь на другой галс неизбежно привела бы только к дальнейшему сокращению расстояния.
   — Мы не подняли флага! — спохватился Мидоус.
   — Пока нет, — согласился Бедлстоун. Хорнблоуэр поймал взгляд шкипера и уставился тому прямо в глаза. Он считал несвоевременным делать какие-либо замечания или знаки, чтобы не вызвать очередной вспышки гнева со стороны Мидоуса, но Бедлстоун и так понял его мысль.
   — Я не думаю, что именно сейчас для этого подходящий момент, — продолжил он, — пусть лучше руки у нас будут развязаны.
   Старик был прав. Не стоило сжигать за собой мосты. Оставалась еще слабая надежда, что французы не сумеют определить принадлежность «Принцессы» к военному флоту, хотя на такой исход шансов почти не было. С другой стороны, в рапорте по команде или даже в судовом журнале можно было написать что угодно. Предположим, французу наскучит гнаться за баржей или возникнет какое-то другое обстоятельство? В таком случае, зачем лишать преследователя спасительной лазейки в виде записи о встреченном в море голландце или бременце?
   — Скоро уже должно стемнеть, — сказал Хорнблоуэр.
   — Да, но к тому времени они уже сядут прямо нам на хвост! — отозвался Мидоус и снова разразился, потоком грязных ругательств. — Черт побери! Загнали нас в угол, точно крыс!
   Сравнение выглядело удивительно точным: баржа в самом деле оказалась зажатой в угол, образованный невидимой стеной, создаваемой направлением ветра и преследуемым кораблем. Единственный путь к отступлению лежал как раз в той стороне, откуда неуклонно приближался неприятельский бриг. Если считать «Принцессу» крысой, то бриг можно было назвать охотником с дубиной в руке, а самым страшным в положении загнанной в угол крысы было то обстоятельство, что даже наступившая темнота ничего не изменит в относительном расположении обоих. Даже под покровом мрака баржа не в состоянии будет проделать обманный маневр и скрыться от преследования. Оставалось лишь бежать до последнего, а потом повернуться к преследователю лицом и отчаянно наброситься на него.
   — Клянусь Богом, — сказал Мидоус, — уж лучше бы мы сразу ринулись на них, как только увидели! А мои пистолет и шпага на дне морском, будь они прокляты! Кстати, капитан, у вас на борту есть хоть какое-нибудь оружие?
   Бедлстоуну не понадобилось много времени на ревизию своего скудного арсенала. Помимо тесаков и нескольких пистолетов для защиты от пиратов, нередко отваживающихся атаковать на гребных судах беззащитные торговые корабли, на барже ничего больше не было.
   — Мы можем надеяться раздобыть кое-что еще, — вмешался Хорнблоуэр, — они ведь наверняка пошлют шлюпку с призовой командой. А в темноте…
   — Верно, черт побери! — вскричал Мидоус и повернулся к Бедлстоуну. — Ни в коем случае не поднимать флага! Мы еще выберемся из этой передряги, клянусь Богом. Мы сами захватим этих лягушатников!
   — Можно попытаться, — весьма осторожно ответил Бедлстоун.
   — И я старший морской офицер на борту! О, Господи! — прошептал Мидоус с трепетом в голосе.
   Человеку с подмоченной репутацией, вернись он в Англию с таким призом, сразу простятся все прошлые грехи, и кто знает, не суждено ли будет Мидоусу увидеть свое имя в Реестре Капитанов еще прежде Хорнблоуэра.
   — Хватит болтать, — распорядился Мидоус. — Надо предупредить команду.
   То, что они собирались предпринять, было фантастической, невероятной и рискованной затеей, но в отчаянных обстоятельствах приходится прибегать к отчаянным методам. Хорнблоуэр особенно остро ощущал безвыходность положения, хотя и пытался успокоить себя тем, что играет, в сущности, подчиненную роль и только выполняет чужие приказы. Он даже запретил себе вспоминать, что план нападения на вражеский бриг созрел изначально именно у него в голове.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   Лежащую в дрейфе «Принцессу» окутывала ночная тьма. Беспомощное ее положение могло быть расценено неприятелем как капитуляция, но фактически таковой пока не являвшейся. Единственный зажженный фонарь на фок-стакселе был установлен таким образом, чтобы наблюдатель на французском корабле мог различать тусклое пятнышко света в непроглядном мраке на расстоянии примерно кабельтова, но был полностью лишен возможности следить за происходящим на палубе «Принцессы». Зато на самом бриге на обеих мачтах горело по четыре ярких фонаря, давая достаточно света для спуска на воду шлюпки и одновременно четко обозначая положение вражеского судна.
   — Подходят! — прорычал сквозь зубы скорчившийся за фальшбортом Мидоус. — Не забудьте, только холодное оружие!
   Свежий бриз наверняка унесет прочь все звуки рукопашного боя, но первый же выстрел будет без сомнения услышан на бриге. Тем временем, спрятавшиеся за бортиком люди начали понемногу различать во мраке приближающуюся темную массу. Вот уже слышен скрип весел в уключинах и отчетливая французская речь. Хорнблоуэр ждал подхода шлюпки не скрываясь и бросил французам конец сразу, как только те зацепились багром за борт баржи.
   — Поднимайтесь, — сказал он по-французски, стараясь выгнать из своего голоса все признаки охватившего его возбуждения. Только одно его лицо смутно белело в темноте — все остальные намазались черной краской.
   Как всегда «Принцесса» плясала на волнах в своей невообразимой манере. Лишь через несколько секунд первый из французов сумел улучить момент, чтобы перепрыгнуть на палубу. Это был мичман, очевидно, старший в призовой команде, отправленной с брига, чтобы вступить во владение захваченным судном. Он был вооружен тесаком и двумя пистолетами. Хорнблоуэр услышал только глухой удар за спиной: мичман был обезврежен еще до того, как следующий за ним матрос перебрался на борт баржи. Того постигла та же участь, как и всех последующих. Сама легкость, с которой происходила эта безжалостная расправа, могла показаться отвратительной, ужасной, но не следовало забывать, что у этих людей просто не было иного выхода.
   Со своего места Хорнблоуэр без труда определил, когда последний человек из призовой команды покинул шлюпку. Гребцы приготовились к передаче снаряжения.
   — Давай! — резко выкрикнул Хорнблоуэр. Мидоус и его команда только этого и ждали: они градом обрушились в шлюпку на ничего не подозревающих французов. Загремело упавшее на дно весло, послышались глухие удары по головам, прозвучал чей-то изумленный возглас и на этом все закончилось. Хорнблоуэр не слышал, как сбрасывают в воду тела убитых и оглушенных без разбора, но знал, что именно этим сейчас заняты его соотечественники.
   — Есть оружие на семерых, — донесся до него голос Мидоуса. — Абордажная команда, в баркас! Хорнблоуэр, приступайте!
   Двух часов до наступления темноты вполне хватило, чтобы во всех деталях разработать план нападения на бриг. Каждый знал свое место и действовал согласно плану. Хорнблоуэр бросился на корму, где его уже ждала группа моряков, чьи выкрашенные в черное лица едва различались в темноте. Это напомнило ему кое-что. Он поспешно запустил руку в стоящую тут же банку с краской и вымазал себе лоб и щеки, прежде чем приступить к следующему этапу. Единственная шлюпка «Принцессы» уже была спущена на воду и тащилась за кормой на буксире. Ее дружно подтянули к борту баржи, а затем вся команда Хорнблоуэра перебралась в лодку.
   — Отваливай! — скомандовал Хорнблоуэр.
   Сразу несколько весел уперлось в корму, последовал мощный толчок, и шлюпка отошла от баржи на несколько ярдов.
   — Стоп! Суши весла!
   Держась за румпель, Хорнблоуэр напряженно вглядывался в темноту за нависающей кормой. Погрузка людей на неприятельский баркас отняла больше времени, чем планировалось, и он только сейчас пустился в обратный путь. Баркас вынесло на гребень волны, и Хорнблоуэр на мгновение увидел четкий силуэт на фоне зажженных на французском корабле огней. Ему предстояло выждать еще несколько секунд: стоило команде брига заметить сразу две шлюпки, приближающиеся со стороны баржи, неизбежно поднялась бы тревога.
   Скверно было еще то, что все французы из баркаса оказались выброшенными за борт. Можно было спорить, насколько необходима была такая мера для успеха операции, но французы, скорее всего, обвинили бы англичан в хладнокровном убийстве. Это, в свою очередь, означало, что пощады в случае неудачи ждать не придется. Предстоящая схватка обещала быть жаркой и закончиться могла либо победой, либо всеобщей гибелью. А баркас тем временем уже подходил к борту брига, ясно видимый в свете корабельных огней.
   — Левый борт, табань! Шлюпка послушно развернулась.
   — Греби! Дружно!
   Шлюпка начала набирать скорость. Румпель в руке Хорнблоуэра ожил. Он заранее определил свой курс; не было нужды заставлять гребцов выкладываться, тем более, что те были заранее проинструктирован насчет отведенной им роли. Хорнблоуэр когда-то читал о любопытном эпизоде из истории Англии: верховным король саксов в знак своей власти и могущества прокатился как-то по реке Ди на лодке, гребцами которой были восемь подчиненных ему королей.
   На шлюпке Хорнблоуэра большинство гребцов были офицерами. Буш греб справа по носу, последующие позиции занимали боцман Уайз и врач Уоллис, а также двое помощников штурмана. С левого борта находились казначей Хафнелл, старший канонир и другие офицеры и лишь несколько матросов. Шлюпка была переполнена и угрожающе низко сидела в воде, но выбирать не приходилось: каждый человек, способный держать в руках оружие, был на вес золота.
   Шлюпка продвигалась в абсолютной темноте, тяжело переваливаясь с волны на волну. Корабельные огни француза с каждым взмахом весел становились все ближе. Оттуда все еще не доносилось никакие звуков, свидетельствующих о поднявшейся тревоге, — на бриге ничего не подозревали и не стали бы предпринимать никаких действий, пока баркас не пришвартуется к борту. Было бы слишком наивным ожидать, что Мидоусу удастся без шума высадиться на палубе и разом наброситься на французов всеми своими силами, но и такой вариант, в конечном счете, нельзя, было не принимать во внимание. А двадцать разъяренных англичан вместо полудюжины своих, да еще подкрепленных фактором внезапности, могли совершить, настоящие чудеса.
   Нет! Сохранить тишину не удалось. С подветренной стороны послышался пистолетный выстрел, а за ним еще несколько. Было заранее договорено, что Мидоус и его люди начнут стрелять только после того, как поднимутся на борт. Такой план преследовал двоякую цель: заставить врагов запаниковать и сразу подавить в зародыше всякую возможность сопротивления. Появление на палубе двух десятков вооруженных мужчин, стреляющих направо и налево, было вполне способно осуществить и то и другое.
   — Суши весла! Отдать носовой!
   Шлюпка ткнулась в борт брига близ носового якорного клюза. С противоположной стороны доносились крики и проклятия, свидетельствующие о том, что Мидоус и его команда еще не закончили бой. Дюжина рук одновременно вцепилась в ванты французского корабля, Хорнблоуэр оказался в числе первых. Каким-то чудом шлюпка не перевернулась, когда все сразу бросились на ближайший к бригу борт. Капитан мельком подумал, что в определенных случаях даже опытные морские офицеры ведут себя так же бесшабашно и неразумно, как необстрелянные юнцы.
   — Вперед! За мной! — завопил он во весь голос. К черту «Устав» и прочие формальности — это были не те люди, которые нуждались в приказаниях. В считанные секунды шлюпка опустела, а орава моряков с разрисованными черной краской лицами переместилась на неприятельскую территорию. Хорнблоуэр сумел ступить на палубу пятым или шестым. На этой стороне судна они не встретили никакого сопротивления, хотя вокруг металось довольно много людей, чьи фигуры смутно белели на тускло освещенной палубе. Из носового люка показалось чье-то белое лицо. Человек не успел еще и наполовину выбраться из узкого отверстия, как к нему подскочил один из чернолицых англичан. Взмах топора — и француз с грохотом покатился вниз по трапу. Кто-то выскочил из темноты и с разбегу врезался в Хорнблоуэра, едва не сбив его с ног. Непосредственной опасности не было, так как француз был озабочен одной-единственной мыслью: как бы поскорее удрать. Не обратив на Хорнблоуэра никакого внимания, он сходу нырнул в открытый люк.
   Вслед за ним туда же кинулись еще несколько человек. Секунду спустя стала ясна причина охватившей их паники — двое англичан с черными физиономиями и огромными обнаженными тесаками, преследующие несчастных по пятам. Как только последний из французов скрылся внизу, Хорнблоуэр подскочил к люку и разрядил в него свой пистолет. В сложившейся ситуации он вряд ли мог найти лучшее применение для своего единственного заряда: этот выстрел в гущу врагов наверняка отбил у них на некоторое время всякое желание соваться на палубу через этот проход.
   — Закрыть люк, — приказал Хорнблоуэр, — а вы, боцман Уайз, задрайте его. Помощникам штурмана оставаться с м-ром Уайзом, остальные — за мной!
   Он ринулся на корму, держа в правой руке обнаженную шпагу с медной рукоятью. Двое или трое французов пытались преградить им путь, но с ними разговор был коротким — время для чего-либо другого еще не наступило. Капитан внезапно вспомнил, что надо поднять шум: если на корме у Мидоуса возникли затруднения, боевые крики его команды наверняка посеют панику среди противников и дадут англичанам дополнительное преимущество. Он заорал изо всех сил, и вопль его был моментально подхвачен бегущей за ним по пятам толпой. Неожиданно прямо перед Хорнблоуэром из мрака возникла чья-то высокая фигура, облаченная во все белое: белые штаны, белая рубаха и бледное лицо. Одновременно в темноте палубы обрисовался освещенный треугольник, из чего Хорнблоуэр заключил, что выбежавший на палубу француз — это сам капитан, выскочивший из своей каюты на шум драки. Но столкнуться с ним Хорнблоуэру так и не довелось. Откуда-то с боку возникла грузная фигура англичанина с черным лицом и обнаженным тесаком в руке. Он яростно атаковал француза, но тот вовремя заметил опасность и встретил нападавшего выпадом своей шпаги. Хорнблоуэр успел заметить вытянутую руку и выставленное вперед колено французского капитана, опускающийся на его голову тесак, а затем оба покатились куда-то в сторону и исчезли во мраке.
   Сражение, если можно назвать его таковым, почти закончилось. Не успевшие вооружиться, захваченные врасплох французы не смогли предпринять ничего существенного. Им оставалось только спасаться, кто как может. За каждым, чье лицо белело в темноте, победители устраивали самую настоящую охоту. Застигнутых убивали без пощады, что можно объяснить только овладевшим всеми азартом и безумием битвы. Уцелела лишь небольшая группа французов. Они бросились на колени и взмолились о пощаде. В горячке англичане зарубили еще двух-трех матросов, но это были последние жертвы. Их смерть несколько охладила пыл победителей, и оставшиеся в живых были препровождены на корму, где к ним приставили охрану.
   У Хорнблоуэра создалось впечатление, что несколько человек из экипажа нашли убежище наверху, среди снастей, но с этим можно было разобраться позже. Он окинул взглядом палубу, причудливо освещенную качающимися на реях фонарями. К их рассеянному свету периодически добавлялся свет из капитанской каюты, дверь которой то открывалась, то закрывалась, в зависимости от колебаний на волнах корпуса судна. Множество разбросанных тут и там трупов вместе с освещением придавали этой сцене уродливо гротескный характер. А это еще что такое? Оживший мертвец или просто пришедший в себя раненый? В принявшем вертикальное положение теле было что-то неестественное, живой человек не смог бы так себя вести. Хорнблоуэру понадобилось несколько секунд, чтобы понять происходящее. Этот человек на самом деле был мертв, а его труп приподнялся над палубой лишь потому, что его выталкивали снизу из кормового люка. Оставшиеся внизу члены экипажа решили таким образом избавиться от неприятного соседства. Пока Хорнблоуэр рассуждал, мертвец повалился на палубу с глухим стуком и откатился в сторону. Из люка высунулись две руки, и в ту же секунду Хорнблоуэр прыгнул. Взмах шпаги, и руки тут же скрылись, а снизу донесся дикий вопль боли. Капитан поспешно закрыл крышку люка и сам задраил его. Теперь с этой стороны можно было некоторое время не опасаться нападения.
   Выпрямившись, Хорнблоуэр оказался лицом к лицу с неизвестным, пришедшим сюда с той же целью — закрыть люк. От неожиданности он едва не проткнул того шпагой, но вовремя опомнился, увидев раскрашенное черной краской лицо.
   — С ними покончено, — раздался голос Бедлстоуна; только теперь капитан узнал его.
   — А где Мидоус? — хрипло спросил Хорнблоуэр, У которого внезапно пересохло в горле.
   — С ним тоже покончено, — ответил Бедлстоун, делая рукой неопределенный жест куда-то в сторону.
   Словно в ответ на этот жест дверь капитанской каюты снова распахнулась, осветив большой кусок палубы, и Хорнблоуэр увидел все своими глазами. Поодаль от люка распростерлись два тела. Одно из них принадлежало Мидоусу. Он лежал на боку, раскинув в разные стороны руки и ноги. Из груди торчала рукоятка шпаги, а два фута стали, вышедшие из спины, не позволяли телу полностью опуститься на палубу. На черном лице зловеще сверкали оскаленные белые зубы — с этим свирепым оскалом Мидоус, похоже, и ринулся в смертельную для него атаку. В неровном свете фонарей казалось, что на губах у него по-прежнему играет презрительная усмешка. Сразу за телом Мидоуса лежал труп французского капитана, но его белые штаны и рубаха уже не были белыми. Лицо француза представляло собой невообразимое месиво. Тут же валялся тесак, которым был нанесен ужасающий удар. Пронзенный клинком шпаги в сердце, Мидоус сумел найти в себе силы, чтобы обрушить в последней вспышке угасающего сознания свое оружие на голову противника. Много лет назад французский эмигрант, обучавший Хорнблоуэра французскому языку и фехтованию, упоминал как-то «le coup des deux veuves» — безрассудную обоюдоострую атаку, делающую вдовами сразу двух женщин. Сейчас он видел перед собой яркий пример ее последствий.
   — Будут какие-нибудь приказания, сэр? — голос Буша вернул Хорнблоуэра к реальности.
   — С этим обращайтесь к капитану Бедлстоуну, — сухо ответил он.
   Чисто формальный ответ, но он помог проясниться мыслям в голове Хорнблоуэра. В то же мгновение он вдруг сообразил, что дело-то еще далеко не закончено и успокаиваться рано. Прямо у него под ногами раздался мощный удар, произведенный с такой силой, что болезненно отозвался в пятках. Запертые внизу французы опомнились от первого потрясения и теперь пытались выбить кормовой люк. Аналогичные удары послышались со стороны носового люка. Чей-то голос окликнул Хорнблоуэра:
   — Что делать, сэр?
   — Когда мы пошли на абордаж, внизу осталась целая вахта, — заметил Бедлстоун.
   Да, не меньше половины французов все еще находилось внизу. Это обстоятельство, в известной степени, способствовало сравнительной легкости одержанной победы. Тридцать вооруженных англичан напали на полсотни безоружных и не ждавших ничего подобного французов и стали победителями, но теперь приходилось считаться с тем, что еще большее число врагов находится в трюме и, судя по их поведению, не собирается сдаваться.
   — Отправляйся на бак, Буш, и разберись там, — распорядился Хорнблоуэр; только когда тот бросился выполнять приказ, до Хорнблоуэра дошло, что он забыл обязательное «мистер» в своем обращении. Должно быть, нервы совсем расшатались.
   — Мы в состоянии не допустить их наверх, — сказал Бедлстоун.
   Шкипер был прав: запертые внизу французы вряд ли сумеют пробиться на палубу через охраняемый люк даже в том случае, если им удастся разломать или выбить крышку. А именно это и происходило в настоящий момент. К сожалению, англичан было слишком мало. Им приходилось одновременно караулить оба выхода — на носу и на корме, — сторожить пленных, сгрудившихся у гакаборта, да еще и обеспечивать управление как бригом, так и оставшейся без экипажа «Принцессой». Все это было трудным делом для поредевшей команды.
   Брошенный штурвал брига свободно вращался сам по себе. Сначала Хорнблоуэр решил, что тусклое освещение сыграло шутку с его зрением, но взяв в руки рулевое колесо, он не почувствовал той легкости, с какой должен был отзываться штурвал при дрейфе, а в следующий момент он вообще превратился в безжизненный кусок дерева.
   — Они перерезали рулевые тросы, — сообщил од Бедлстоуну.
   В ту же секунду палуба под ногами вздрогнула от громового удара. Оба капитана даже подпрыгнули от неожиданности.
   — Что за черт? — растерянно воскликнул Хорнблоуэр, но вместо ответа еще один удар обрушила снизу на палубные доски, и рядом с правой ногой Хорнблоуэра возник тоненький лучик света, пробивающийся сквозь неведомо откуда взявшееся круглое отверстие.
   — Уходите скорее! — крикнул он Бедлстоуну к сам ретировался поближе к шпигатам. — Они стреляют снизу из мушкетов!
   Хотя мушкетная пуля весит всего унцию, при выстреле в упор она обладает силой удара двух десятков кузнечных молотов и не только способна пробить однодюймовое палубное перекрытие, но и сохранить при этом достаточно убойной силы, чтобы раздробить руку или ногу, а то и вовсе прикончить попавшегося на ее пути бедолагу.
   — Они наверняка догадались, что у штурвала кто-то обязательно будет стоять, — сказал Бедлстоун.
   Со стороны носового люка доносились непрекращающиеся удары по дереву, свидетельствующие о твердей решимости французов разделаться с этим препятствием. Немного погодя удары возобновились и со стороны кормового люка. Похоже было, что французы раздобыли где-то парочку топоров и теперь старались вовсю.
   — Нелегко будет довести этот «кирпичик» до дому, — заметил Бедлстоун, вопросительно обратив к Хорнблоуэру выделяющиеся в темноте белки глаз.
   — Чертовски тяжело, если только они не сдадутся, — согласился тот.
   Чаще всего так и случалось: оставшаяся в часть команды захваченного корабля оказывалась настолько деморализованной, что без сопротивления складывала оружие. Но если экипаж был полон решимости продолжать сопротивление, да еще к тому же, как в настоящем случае, превышал по численности захватчиков, могли возникнуть серьезные осложнения. Мало того, судя по ожесточенности сопротивления, можно было не сомневаться, что во главе лягушатников находится смелый и энергичный вожак.
   — Мы могли бы управлять кораблем, — сказал Хорнблоуэр, — вот только вспомогательные тросы…
   — Чтоб их черти взяли! — согласился Бедлстоун. Искусным маневрированием парусами можно было управлять бригом и без помощи руля, но внизу имелись вспомогательные рулевые тросы, посредством которых дюжина матросов могла выворачивать его в любую сторону и сводить на нет все усилия людей на палубе. Мало того, поворачивая руль вслепую, можно было запросто перевернуть или даже потопить судно, если такой маневр осуществлялся бы где-нибудь вблизи подводных камней или на мелководье…