Страница:
Между тем уборка квартиры была завершена. Под наши ликующие крики Домовушка с помощью Пса выволок из шкафа кадку с елкой. Елочка была невысокой – от силы метр, но действительно зеленой и пушистой. Паук сразу же перебрался на нее и зашмыгал по веткам в поисках желтых иголок, которые надо было удалить, а также вредных насекомых. Насекомых он не нашел – откуда насекомые в нашей заколдованной квартире? – желтых иголок и обломанных веточек тоже. Покончив с осмотром, Паук строго предупредил, что если кто-то из нас сломает на елочке хоть иголочку, то будет иметь дело с ним, с Пауком. Грозный его вид с поднятыми кверху жвалами не обещал осмелившемуся ничего хорошего. Но Домовушка, с его привычкой стараться все сразу уладить и разрядить обстановку, быстро нашел Пауку работу – украшать оконные стекла снежинками, слепленными из паутины. Паук плохо себе представлял, как это делается, и удалился в кухню экспериментировать. Мы же, повосхищавшись елочкой, разбрелись по углам, чтобы до прихода Лады хоть немного отдохнуть после непривычных дневных трудов. Кроме Домовушки, конечно: занятый уборкой, он не успел приготовить обед, и теперь собирал нам поесть что-нибудь на скорую руку, хотя бы всухомятку.
Он почти успел справиться с этим, как запоры нашей двери начали открываться сами собой: в замочных скважинах со скрежетом проворачивались невидимые ключи, засов отодвинулся, цепочка выскочила из гнездышка и закачалась, болтаясь… Я подскочил на всех четырех лапах и испуганно взирал на все это – нашествие страшной вражьей силы виделось мне, а Лады дома нет, значит, я должен буду предпринять что-либо, как единственный в наличии практикующий маг, хотя ну какой, какой я маг? Ученик только, фамулус, я ведь, кроме чиха да сглаза, еще никаких приемов не знаю, и вряд ли вражью силу можно одолеть, всего только чихнув на нее. Шерсть моя на загривке сама собою встала торчком, усы распушились, хвост в напряжении задрожал, спинка выгнулась, а когти самостоятельно, без всякого моего на то желания, покинули мягкие подушечки лап. Я был очень, очень испуган, но внешне, наверное, представлял собой вполне достойное зрелище рассвирепевшего кота. И тут я услышал спокойный и даже радостный голос Домовушки:
– Ишь, как Ладушка наша нынче домой поторапливается! Видно, все купила, груз тяжелый да неудобный; опять же елку нынче наряжать надобно – она с малолетства это дело страсть как любит. Пес, ты б пошел ее встренул, что ль?
Но Пес, не дожидаясь робко высказанной просьбы Домовушки, уже сорвался с места и кинулся к двери, услужливо перед ним распахнувшейся.
– Ну и ну, – покрутил я головой, с облегчением переводя дух и чувствуя, как приглаживается – опять же сама собой – моя вздыбившаяся шерсть, как втягиваются на место когти, как расслабляются напруженные мышцы. – Так это Лада нам такой переполох устроила? Неужели она двери вот так, на расстоянии открывать может? Что же она всякий раз звонит, чтоб ей открыли?
– Ну, – сказал Домовушка, расставляя на столе тарелки, – поперву, не годится волшбой каждый день разбрасываться, так и всю свою силушку растерять недолго. Я так мыслю. И потом, это ж тоже приятно, когда тебе дверь отворяют – ждут, значит, дома… Она вот так только когда оченно злая, а чаще – когда спешит чрезмерно. Нынче же, я думаю, у нее сумки очень тяжелые, потому и сама отперла.
Но Домовушка ошибался. То есть сумки Лады действительно были очень тяжелыми, и их было много, и были они громоздкими и неудобными. Но, помимо всего прочего, Лада спешила.
Она влетела в коридор, швырнула сумки в кухню и скрылась в своей комнате. Я кинулся подхватить сумки, чтобы они не упали, хотя был слишком далеко. Порыв мой, загодя обреченный на неудачу, оказался одновременно и ненужным, и бесполезным: сумки зависли в воздухе, как будто стояли на столе. Присмотревшись, то есть определенным образом прищурившись, я различил тонкую, ажурного плетения авоську из магионов, мешающую сумкам упасть.
Из комнаты Лады вылетел, квохча и теряя перья, встрепанный и возмущенный Петух. Он оглядел нас недоумевающим круглым глазом, взлетел на резную перекладину – насест Ворона – сунул голову под крыло и уснул.
Потом в дверь протиснулся пыхтящий Пес. В зубах он тащил сумку, опять же в магионного плетения авоське, то есть сумка никак не могла быть для него тяжела. Однако она была очень велика, и Псу приходилось изо всех сил вытягивать шею, чтобы не волочить ее (сумку) по земле.
Домовушка запер дверь и занялся разбором покупок, когда Лада позвала его к себе в комнату.
Я обошел вокруг сумок. Конечно, меня очень интересовало, что же такое тяжелое и громоздкое принесла Лада, но я рассудил (и вполне логично, по-моему), что содержимое сумок никуда не денется и я успею узнать, что в них лежит; уж верно, Лада значительно расширила список, выданный ей с утра Домовушкой! А вот содержание разговора, который Лада с этим самым Домовушкой вела, и причины Ладиной спешки – это куда более интересный предмет и, если так можно выразиться, куда более животрепещущий. Я прошелся вдоль коридора туда-сюда с видом кота, совершающего свой ежедневный моцион, – невозмутимо и с достоинством. Я не собирался подслушивать – нет и нет! Подслушивать некрасиво, это знает каждый младенец, а я уже никак не могу причислять себя к младенцам и отговариваться младенческим неведением и младенческой невинностью. Однако если у кота возникает потребность в чем-либо, пусть даже и в моционе, он ее тут же должен утолить. И не его вина, что рядом с выбранным им для прогулок местом кто-то очень громко разговаривает. Он совершенно не собирается прислушиваться. Но если какие-то слова достигнут его ушей, он в том определенно не виноват. И уж никак не подслушивает. Говорите тише, если не хотите, чтоб вас услышали!..
К сожалению, они не хотели быть услышанными и говорили слишком тихо, чтобы я мог хоть что-нибудь разобрать. Только время от времени до меня доносились Домовушкины вопли: наш охранитель духа был близок к истерике. Самой настоящей.
«Бзрз!.. – доносилось до меня. – С-с-м стыд прр… Ч-ч-б-ш-ш-с-ж!»
Я подумал и перевел это так:
«Безразумная! Совсем стыд потеряла! Что я Бабушке (возможен вариант «батюшке») скажу!»
Очень скоро Домовушка вылетел из комнаты с таким же взъерошенным видом, как и Петух, на ходу перекидываясь в таракана. Я было сунул нос в слегка приоткрытую дверь – и чуть не получил этой дверью по своему любопытному носу: дверь с треском захлопнулась. К счастью, у меня хорошая реакция.
Я вернулся в кухню. Те, кто там находился, сидели тихо, как мышки. Домовушка успел забиться в какую-то щель. Жаб затаился в чаще дубовой поросли. По-моему, он даже и в миску свою забрался, и полотенцем укрылся. Рыб влез в грот головой вперед, так что вместо улыбающегося рыла был виден только слегка подрагиваюшии хвост. Паук, в последнее время порядком потолстевший, спешно наращивал новый ряд паутины. Даже Пес, большой и бесстрашный, залез под стол, и оттуда торчали его лапы – они были слишком велики. Один лишь Петух дремал на насесте, ничтоже сумняшеся.
Мне места не нашлось. Я уже понял, что Лада чем-то разгневана, а также сообразил, что разгневанной магине под руку лучше не попадаться. Поэтому я оставил их дрожать от страха в кухне и отправился в Бабушкину комнату. Я собирался дрожать от страха там. Туда Лада почти никогда не заходила.
Но в этот раз она изменила своей привычке. Не успел я свернуться клубочком на бархатном покрывале, как Лада влетела в комнату, споткнувшись по пути об угол кровати. Я, естественно, слетел кубарем вниз и шмыгнул в закрывающуюся уже дверь. Последнее, что я успел заметить, – Лада, скидывающая свой (розовенький, в оборочках) кокетливый халатик.
– Она пошла в Бабушкину комнату, – сообщил я, входя в кухню. Единодушный вздох облегчения оповестил меня о том, что все дурное, что могло бы случиться, осталось позади. К сожалению, будущее несколько не оправдало наших ожиданий, но – заранее рад успокоить вас – никто из нас не пострадал.
Лампочка в кухне неожиданно вспыхнула особенно ярким светом, загудела и взорвалась с треском. Точно так же поступила и лампочка в коридоре.
– Опять свет выключили, – сказал Пес. Он уже успел вылезти из-под стола.
– Не, это что-то случилось, – не согласился Жаб. – Видел, как напряжение скакнуло?
Зашелестели мягко перья, и мы услышали голос Ворона – одновременно с встревоженным кудахтаньем. Это Ворон прилетел из кабинета, где он не то дремал перед обедом, не то составлял для меня учебный план, и спихнул Петуха со своего насеста.
– Авария в трансформаторной будке, – сообщил Ворон спокойно. – Нечто ужасное. Полыхнуло до небес. Весь район остался без света.
Домовушка продолжал отсиживаться в щели, поэтому я взял на себя его функции и зажег свечу. Петух поквохтал немного, всполошенный, и удалился в комнату – досыпать. Но в коридоре он столкнулся с Ладой, встревоженно взвыл – это был именно вой, а не квохтанье, – вытянув шею, расправив крылья, прибежал в кухню и заметался по углам в поисках убежища. Он был так напуган, что забыл о своем умении летать.
Я не понял, что его так напугало, пока в кухне не появилась Лада.
– А что вы тут сидите без света? – удивилась она.
– Авария в трансформаторной, – пояснил Ворон.
– Странно, – сказала Лада. – А у меня свет горел…
И тут мы в колеблющемся пламени свечи разглядели ее и единодушно ахнули. На Ладе было новое платье.
– Так вот почему будка на воздух взлетела! – произнес Ворон не предвещающим ничего хорошего тоном. – Значит, ты опять занималась магией без соблюдения правил техники безопасности!
Лада отмахнулась полненькой, обнаженной до плеча ручкой:
– Отстань, Ворон. Лучше скажи, как тебе нравится мое новое платье.
Она что-то сделала, потому что свеча вдруг выбросила сноп искр и загорелась настолько ярко, что я зажмурился от неожиданного потока света. Потом осторожно взглянул на Ладу.
То, что на ней было одето, назвать платьем можно было с очень большой натяжкой.
Платье переливалось всеми цветами радуги, как новая змеиная кожа. Собственно, оно и имитировало змеиную кожу и сделано было – я не могу тут употребить слово «сшито» – из чешуек. В свете ярко пылающей свечи чешуйки горели и искрились, бросая разноцветные блики на мебель и наши удивленные лица.
Но не только материал, из которого платье было сделано, – фасон также заставлял вспомнить о змее. Рукавов у этого платья не было. А вырез был настолько глубоким, что можно было бы говорить о нарушении правил приличия, если бы оно вдруг сползло хотя бы на миллиметр. Но оно не сползало, точно приклеилось к коже. В этом платье Лада, обычно аппетитно полненькая, приобрела формы женщины-вамп. Ее грудь выглядела настолько пышной, что, казалось, чешуйки вот-вот посыплются на пол, не выдержав внутреннего натяжения. Платье подчеркивало тонкую талию, а вид сзади был не менее соблазнительным. Бесспорным украшением платья служил высокий разрез. При ходьбе обнажалась стройная ножка в тонком чулке.
Кажется, она ко всему прочему еще и ярко накрасилась и собрала свои белокурые волосы в высокую прическу. Да, выглядела Лада сногсшибательно. Я даже забыл о том, что я кот, и у меня потекли слюнки. Если Лада появится в этом платье в каком-нибудь людном месте, то заставит всех мужчин в радиусе пятисот метров забыть о долге, чести и совести и поддаться низменным животным инстинктам.
– Ну что же вы молчите? – требовательно спросила Лада, поворачиваясь к нам то одним, то другим боком, а то и спиной. – Как я вам?
Я сглотнул, но во рту снова пересохло. Попробуй скажи ей сейчас, что мы думаем о ее новом наряде, – испепелит!
Как видно, та же мысль посетила и Пса – он вдруг жалобно взвыл и присел на задние лапы, низко пригибая голову к полу. Ворон прокашлялся и сказал:
– Спору нет, Лада, платье очень эффектное, только я не совсем понимаю, куда ты собралась в нем идти.
– Меня пригласили в компанию встречать Новый год, – объяснила Лада, будто не замечая кислого тона Ворона.
– А я было подумал, что ты решила стать эстрадной певичкой, – сказал задумчиво Ворон. – Такой наряд был бы как нельзя более уместен в ночном клубе или ресторане.
– Что? – Брови Лады вскинулись двумя тонкими дугами, а изящно вырезанные ноздри задрожали.
– А мне нравится! – спас положение, высовывая морду из зарослей, бесшабашный Жаб. – Ты в этом платье такая крутая телка, что хоть падай! Все мужики будут за тобой бегать, как кобели за сучкой во время течки, и лапки задирать на подол. Ей-ей, ни один не устоит против!
Опасно вздернутые брови Лады опали, но ноздри продолжали дрожать, дрожал и голос:
– Вам не нравится?
– Нравится, очень даже нравится! – воскликнули мы хором.
– Просто видишь ли, – продолжал я один наимягчайшим, с наинежнейшими обертонами голосом, – видишь ли, Ладушка, всякая одежда, помимо функций защиты от непогоды и украшения ее обладателя, выполняет еще и функцию, я бы сказал, информационную…
От испуга я начал говорить совсем как Ворон, не только употребляя его словечки, но позаимствовав также и построение фразы, смягчив, впрочем, назидательную интонацию. Я старался говорить не нравоучительно, не как строгий наставник – нет, я увещевал мягко, убаюкивая подозрения на оказываемое давление, возражал нежно, взывая к здравому смыслу, который у этой девочки, невзирая на ее возраст, все-таки присутствовал.
– …Не помню, кто сказал, кажется, Стендаль: «Одеваясь так или иначе, женщина обещает себя в той или иной степени». Видишь ли, Ладушка, как совершенно правильно отметил Ворон, это платье вполне уместно на эстраде – потому что эстрадная звезда в силу профессии своей должна пообещать себя как можно большему количеству мужчин, – или в небольшой компании, если ты решила отомстить всем окружающим тебя женщинам и отбить у них поклонников. Все мужчины будут твоими, в этом ты не сомневайся, а вот женщины все как одна возненавидят тебя в ту минуту, когда ты снимешь курточку. Для дружеской вечеринки, если ты хочешь сохранить хорошие отношения с собравшимися, я бы посоветовал надеть что-нибудь более скромное, менее вызывающее и, конечно, не менее элегантное.
Лада страдальчески скривилась, развернулась на каблучках и вышла.
– Ну дает! – сказал Жаб, когда хлопнула дверь в Бабушкину комнату. – Могёт, еще как могёт! Одно слово – ведьма!
Я ожидал протестующего рычания Пса, но тот, как видно, еще не оправился от шока. Он по-прежнему приседал, пригибался и совсем по-щенячьи повизгивал.
– Эй, вы, там! Свет починили! – воскликнул Рыб. Мы выглянули на улицу – фонари дворового освещения зажглись. Мы ввернули новые лампочки в кухне и в коридоре. Домовушка не выказывал никакого желания покинуть свое убежище, поэтому я предложил всем усесться за стол и перекусить. В конце концов неизвестно, сколько времени он собирается отсиживаться в своей щели, а голод не тетка, с самого завтрака маковой росинки во рту (или в пасти, если хотите) ни у кого из нас не было. Со мной согласились, тем более что стол был уже накрыт. Мы дружно принялись за еду – и тут лампочки полопались опять.
– Что за безалаберность! – каркнул Ворон, срываясь с места.
Я побежал в кабинет посмотреть на трансформаторную будку.
– Так и есть – будка снова взорвалась. Вернее, полыхнула ярким желтым пламенем, и рабочие, только что починившие ее, разбегались в разные стороны, теряя инструменты и шапки. Мальчишки, которые в этот еще не поздний час в изобилии толклись поодаль, радостно улюлюкали. Зрелище было завораживающим, хотя и ужасным. К ужасу примешивалось понимание того, что район остался без света надолго – вряд ли рабочие возьмутся второй раз подряд устранять последствия аварии. Они решат, что надо подождать до утра и уже утром, разобравшись, что к чему, привести в порядок окончательно. Они не знали, что виновница аварии просто никак не может выбрать себе наряд на новогодний вечер.
– Что ты делаешь, Лада? – услышал я гневный голос Ворона. – Сколько раз Бабушка предупреждала тебя, чтобы ты не смела заниматься серьезной магией, не выставив отражатели!
– Ой, да что такое! – недовольно отвечала Лада из-за двери. – Подумаешь, платье только одно сделала!..
– Посмотри, до чего ты доигралась – будка второй раз за сегодняшний вечер горит, люди без света остались!
– Отстань от меня, мне некогда, – сказала Лада. – Починят. Ничего страшного.
– Починят? А если кто-то пострадал? Ты понимаешь, что будет, если кого-то сейчас зашибло? Обожгло? Если кто-то погиб?
– Ой, Ворон, что ты меня все пугаешь да пугаешь! Никто не пострадал.
– Лада!.. – снова начал было Ворон и запнулся на полуслове. Я ринулся посмотреть, что это его так удивило.
Дверь в Бабушкину комнату была открыта. Как ни странно, свет там действительно горел, только какой-то синеватый. И воняло чем-то химическим – то ли серой, то ли еще чем-то противным. Я пригляделся: лампочка здесь тоже взорвалась, но волосок остался цел, он-то и светился синим холодным светом.
Лада смастачила себе новое платье и крутилась теперь перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. Старое платье из чешуек валялось на полу и очень напоминало кожу, сброшенную змеей. Еще на полу, на кровати, на кресле валялись раскрытые журналы мод – «Бурда» и «Неккерман». На одной из журнальных красоток я увидел нечто похожее на платье Лады из змеиной кожи, только менее облегающее и менее откровенное. Теперь же Лада надела что-то вроде пеньюара – прозрачное, воздушное, со множеством рюшечек, оборочек и воланчиков. В этом наряде присутствовала только одна пуговица – на животе, и при малейшем движении он распахивался, выставляя на обозрение пижамку из черного плотного кружева.
– Лада! – воскликнул я. – Ты решила завести себе любовника?
Ее тонкие бровки опасно сдвинулись над переносицей.
– Думай, что говоришь, Кот! – гневно сказала она.
– А ты думай, что делаешь! – завопил Ворон. – Что это ты на себя напялила?
– Платье, – сказала Лада, возвращаясь к прежнему своему занятию. Она подбоченилась, соблазнительно изогнув талию, потом повела плечиком. Выражение ее лица не оставляло сомнений – она чрезвычайно нравилась себе в этом новом туалете.
– Ладушка, – плачуще промурлыкал я, – это же домашняя одежда! Пеньюар называется! Вот, гляди! – в одном из раскрытых журналов я углядел что-то подобное тому, что было надето на Ладе, и сунул ей этот журнал. Журнал был не на русском и даже не на английском языке, но слово «пеньюар», написанное латинскими буквами, я, слава богу, прочитать смог. Лада посмотрела на страничку и рассеянно спросила:
– Ну и что?
– Как это «ну и что»? – возмутился я. – Ты читать умеешь? Здесь все написано!
– Написано, – согласилась Лада. – Написано, что это – пеньюар, то есть платье для вечерних приемов. Вечерние платья всегда так выглядят, как будто ночные рубашки.
– Лада, но пеньюар – это совсем не то, что платье для коктейля, – вступил в разговор Ворон. – Пеньюар – это все-таки домашняя одежда. Элегантное неглиже. Нечто вроде домашнего халатика. Одевается поверх ночной сорочки или пижамы. В пеньюаре можно принимать гостей с утра, приблизительно до десяти часов пополуночи. После указанного времени эта одежда считается неприличной…
– Правда? – спросила Лада дрогнувшим голосом. – А я думала… – Она покраснела, как спелый помидор.
Я перелистнул несколько страничек в журнале.
– Вот миленькое платьице – смотри! – обратился я к Ладе. Платье, на которое я указал, ничем особенным не отличалось. Главное – оно не было коротким, не имело разрезов, и декольте было маленькое-маленькое, почти под горлышко. – Очень славное платьице.
– Ничего особенного, – фыркнула Лада, но тут же поинтересовалась жалобно:
– Тебе что, правда нравится?
– Ну не так чтоб очень, – сжалился я. – Просто, по-моему, оно лучше подойдет к случаю. Ты не забывай, что вечеринка у нас – это совсем не то, что вечерний прием у них. В вечернем платье тебе будет неудобно. Нужно что-то более нейтральное.
– Самая нейтральная одежда – это джинсы и свитер, – сказала Лада.
– Да! – обрадованно кивнул я. – И главное – тебе так хорошо в джинсах и в свитере!
– Я каждый день хожу в джинсах и свитере, мне надоело, – отрезала Лада. – Хочу платье!..
Кое-как мы нашли такой фасон платья, который удовлетворял требованиям Лады и при этом был достаточно скромен. Когда Лада появилась в нем в кухне, одобрение было единодушным. Платье темно-синего цвета прекрасно гармонировало с голубыми глазами Лады, оно не облегало фигуру тесно, но в то же время слегка подчеркивало то, что нужно, юбка была прямая и чуть выше колен, а воротник-стоечка приятно оттенял белую шейку. Лада прошлась туда-сюда, подражая походке манекенщиц, и мы все зааплодировали. По-моему, мы были довольны не столько платьем, сколько тем, что теперь Ладу можно было выпустить на улицу, не опасаясь неприятных последствий. Лада раскраснелась от удовольствия, несколько раз поклонилась нам и убежала переодеваться в халатик.
И мы наконец пообедали.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
Назавтра Лада свое новое платье не надела. Я удивился: почему?
– Ой, Кот, как ты не понимаешь, я же хочу Новый год встретить в новом платье. А если я его сегодня надену, оно будет уже не новое!
Вот поди пойми этих женщин: зачем вчера надо было так торопиться, заставлять всех сидеть голодными, оставить целый квартал без электричества – и все равно пойти на работу в старом вытянутом свитере и потрепанных джинсах?
– А сегодня ты не хочешь принарядиться? У вас же наверняка никто работать не будет, предпраздничный день все-таки…
Она махнула рукой.
– А, им все равно, как я одета. Да и мне тоже все равно.
Ну этого я уж совсем не понял. Обычно женщина или совсем не следит за собой, одевается как попало, причесывается наспех, стрижется в мужской парикмахерской и не употребляет косметики, или же, наоборот, тщательно продумывает как праздничный, так и повседневный туалет, выбрасывает сумасшедшие деньги на парикмахерскую (прическа, маникюр, педикюр, косметолог), не выйдет даже и мусор вынести без помады на губах. Наверное, она все-таки еще слишком молода, наша Лада, ее стиль жизни еще до конца не сформировался. Итак, Лада натянула свой старый свитер и линялые джинсы, быстренько заплела косу, подмазала глаза и губы, повертелась перед зеркалом и убежала на работу, пообещав вернуться пораньше – ведь вчера елку убрать не успели. Только после этого хмурый, как ненастная ночь, Домовушка покинул свое убежище.
– Совсем девка от рук отбилась, – буркнул он в ответ на мой невысказанный вопрос. – Куда это годится – в такой великий праздник дома не ночевать!.. А случись что – кого виноватить? Домового – не уследил-де!.. Что я Бабушке скажу, как вернется и ответ спросит? Как я ей в глаза гляну?
– Ну пока еще ничего не случилось, да и вряд ли случится, – сказал я уверенно. – В конце концов Лада – вполне разумная взрослая девушка, к тому же не обделенная талантами. Как она вчера лихо платья себе мастерила!
– Вот то-то и оно, что лихо! – буркнул Домовушка, засыпая ненавистное пшено в кастрюльку с молоком. – Нет бы – чинно, благородно, по-людски иголочку в пальчики взять, ножнички, да и скроить-сметать себе одежку приличную, нет: тыр! фыр! бах! Нетканое, нешитое, в один секунд сладила, потом раз оденет – и бросит. Небось потрудилась бы как след – до дыр доносила бы, да и после бы латала-штопал а… Ленивица у нас выросла, капризница балованная.
Он почти успел справиться с этим, как запоры нашей двери начали открываться сами собой: в замочных скважинах со скрежетом проворачивались невидимые ключи, засов отодвинулся, цепочка выскочила из гнездышка и закачалась, болтаясь… Я подскочил на всех четырех лапах и испуганно взирал на все это – нашествие страшной вражьей силы виделось мне, а Лады дома нет, значит, я должен буду предпринять что-либо, как единственный в наличии практикующий маг, хотя ну какой, какой я маг? Ученик только, фамулус, я ведь, кроме чиха да сглаза, еще никаких приемов не знаю, и вряд ли вражью силу можно одолеть, всего только чихнув на нее. Шерсть моя на загривке сама собою встала торчком, усы распушились, хвост в напряжении задрожал, спинка выгнулась, а когти самостоятельно, без всякого моего на то желания, покинули мягкие подушечки лап. Я был очень, очень испуган, но внешне, наверное, представлял собой вполне достойное зрелище рассвирепевшего кота. И тут я услышал спокойный и даже радостный голос Домовушки:
– Ишь, как Ладушка наша нынче домой поторапливается! Видно, все купила, груз тяжелый да неудобный; опять же елку нынче наряжать надобно – она с малолетства это дело страсть как любит. Пес, ты б пошел ее встренул, что ль?
Но Пес, не дожидаясь робко высказанной просьбы Домовушки, уже сорвался с места и кинулся к двери, услужливо перед ним распахнувшейся.
– Ну и ну, – покрутил я головой, с облегчением переводя дух и чувствуя, как приглаживается – опять же сама собой – моя вздыбившаяся шерсть, как втягиваются на место когти, как расслабляются напруженные мышцы. – Так это Лада нам такой переполох устроила? Неужели она двери вот так, на расстоянии открывать может? Что же она всякий раз звонит, чтоб ей открыли?
– Ну, – сказал Домовушка, расставляя на столе тарелки, – поперву, не годится волшбой каждый день разбрасываться, так и всю свою силушку растерять недолго. Я так мыслю. И потом, это ж тоже приятно, когда тебе дверь отворяют – ждут, значит, дома… Она вот так только когда оченно злая, а чаще – когда спешит чрезмерно. Нынче же, я думаю, у нее сумки очень тяжелые, потому и сама отперла.
Но Домовушка ошибался. То есть сумки Лады действительно были очень тяжелыми, и их было много, и были они громоздкими и неудобными. Но, помимо всего прочего, Лада спешила.
Она влетела в коридор, швырнула сумки в кухню и скрылась в своей комнате. Я кинулся подхватить сумки, чтобы они не упали, хотя был слишком далеко. Порыв мой, загодя обреченный на неудачу, оказался одновременно и ненужным, и бесполезным: сумки зависли в воздухе, как будто стояли на столе. Присмотревшись, то есть определенным образом прищурившись, я различил тонкую, ажурного плетения авоську из магионов, мешающую сумкам упасть.
Из комнаты Лады вылетел, квохча и теряя перья, встрепанный и возмущенный Петух. Он оглядел нас недоумевающим круглым глазом, взлетел на резную перекладину – насест Ворона – сунул голову под крыло и уснул.
Потом в дверь протиснулся пыхтящий Пес. В зубах он тащил сумку, опять же в магионного плетения авоське, то есть сумка никак не могла быть для него тяжела. Однако она была очень велика, и Псу приходилось изо всех сил вытягивать шею, чтобы не волочить ее (сумку) по земле.
Домовушка запер дверь и занялся разбором покупок, когда Лада позвала его к себе в комнату.
Я обошел вокруг сумок. Конечно, меня очень интересовало, что же такое тяжелое и громоздкое принесла Лада, но я рассудил (и вполне логично, по-моему), что содержимое сумок никуда не денется и я успею узнать, что в них лежит; уж верно, Лада значительно расширила список, выданный ей с утра Домовушкой! А вот содержание разговора, который Лада с этим самым Домовушкой вела, и причины Ладиной спешки – это куда более интересный предмет и, если так можно выразиться, куда более животрепещущий. Я прошелся вдоль коридора туда-сюда с видом кота, совершающего свой ежедневный моцион, – невозмутимо и с достоинством. Я не собирался подслушивать – нет и нет! Подслушивать некрасиво, это знает каждый младенец, а я уже никак не могу причислять себя к младенцам и отговариваться младенческим неведением и младенческой невинностью. Однако если у кота возникает потребность в чем-либо, пусть даже и в моционе, он ее тут же должен утолить. И не его вина, что рядом с выбранным им для прогулок местом кто-то очень громко разговаривает. Он совершенно не собирается прислушиваться. Но если какие-то слова достигнут его ушей, он в том определенно не виноват. И уж никак не подслушивает. Говорите тише, если не хотите, чтоб вас услышали!..
К сожалению, они не хотели быть услышанными и говорили слишком тихо, чтобы я мог хоть что-нибудь разобрать. Только время от времени до меня доносились Домовушкины вопли: наш охранитель духа был близок к истерике. Самой настоящей.
«Бзрз!.. – доносилось до меня. – С-с-м стыд прр… Ч-ч-б-ш-ш-с-ж!»
Я подумал и перевел это так:
«Безразумная! Совсем стыд потеряла! Что я Бабушке (возможен вариант «батюшке») скажу!»
Очень скоро Домовушка вылетел из комнаты с таким же взъерошенным видом, как и Петух, на ходу перекидываясь в таракана. Я было сунул нос в слегка приоткрытую дверь – и чуть не получил этой дверью по своему любопытному носу: дверь с треском захлопнулась. К счастью, у меня хорошая реакция.
Я вернулся в кухню. Те, кто там находился, сидели тихо, как мышки. Домовушка успел забиться в какую-то щель. Жаб затаился в чаще дубовой поросли. По-моему, он даже и в миску свою забрался, и полотенцем укрылся. Рыб влез в грот головой вперед, так что вместо улыбающегося рыла был виден только слегка подрагиваюшии хвост. Паук, в последнее время порядком потолстевший, спешно наращивал новый ряд паутины. Даже Пес, большой и бесстрашный, залез под стол, и оттуда торчали его лапы – они были слишком велики. Один лишь Петух дремал на насесте, ничтоже сумняшеся.
Мне места не нашлось. Я уже понял, что Лада чем-то разгневана, а также сообразил, что разгневанной магине под руку лучше не попадаться. Поэтому я оставил их дрожать от страха в кухне и отправился в Бабушкину комнату. Я собирался дрожать от страха там. Туда Лада почти никогда не заходила.
Но в этот раз она изменила своей привычке. Не успел я свернуться клубочком на бархатном покрывале, как Лада влетела в комнату, споткнувшись по пути об угол кровати. Я, естественно, слетел кубарем вниз и шмыгнул в закрывающуюся уже дверь. Последнее, что я успел заметить, – Лада, скидывающая свой (розовенький, в оборочках) кокетливый халатик.
– Она пошла в Бабушкину комнату, – сообщил я, входя в кухню. Единодушный вздох облегчения оповестил меня о том, что все дурное, что могло бы случиться, осталось позади. К сожалению, будущее несколько не оправдало наших ожиданий, но – заранее рад успокоить вас – никто из нас не пострадал.
Лампочка в кухне неожиданно вспыхнула особенно ярким светом, загудела и взорвалась с треском. Точно так же поступила и лампочка в коридоре.
– Опять свет выключили, – сказал Пес. Он уже успел вылезти из-под стола.
– Не, это что-то случилось, – не согласился Жаб. – Видел, как напряжение скакнуло?
Зашелестели мягко перья, и мы услышали голос Ворона – одновременно с встревоженным кудахтаньем. Это Ворон прилетел из кабинета, где он не то дремал перед обедом, не то составлял для меня учебный план, и спихнул Петуха со своего насеста.
– Авария в трансформаторной будке, – сообщил Ворон спокойно. – Нечто ужасное. Полыхнуло до небес. Весь район остался без света.
Домовушка продолжал отсиживаться в щели, поэтому я взял на себя его функции и зажег свечу. Петух поквохтал немного, всполошенный, и удалился в комнату – досыпать. Но в коридоре он столкнулся с Ладой, встревоженно взвыл – это был именно вой, а не квохтанье, – вытянув шею, расправив крылья, прибежал в кухню и заметался по углам в поисках убежища. Он был так напуган, что забыл о своем умении летать.
Я не понял, что его так напугало, пока в кухне не появилась Лада.
– А что вы тут сидите без света? – удивилась она.
– Авария в трансформаторной, – пояснил Ворон.
– Странно, – сказала Лада. – А у меня свет горел…
И тут мы в колеблющемся пламени свечи разглядели ее и единодушно ахнули. На Ладе было новое платье.
– Так вот почему будка на воздух взлетела! – произнес Ворон не предвещающим ничего хорошего тоном. – Значит, ты опять занималась магией без соблюдения правил техники безопасности!
Лада отмахнулась полненькой, обнаженной до плеча ручкой:
– Отстань, Ворон. Лучше скажи, как тебе нравится мое новое платье.
Она что-то сделала, потому что свеча вдруг выбросила сноп искр и загорелась настолько ярко, что я зажмурился от неожиданного потока света. Потом осторожно взглянул на Ладу.
То, что на ней было одето, назвать платьем можно было с очень большой натяжкой.
Платье переливалось всеми цветами радуги, как новая змеиная кожа. Собственно, оно и имитировало змеиную кожу и сделано было – я не могу тут употребить слово «сшито» – из чешуек. В свете ярко пылающей свечи чешуйки горели и искрились, бросая разноцветные блики на мебель и наши удивленные лица.
Но не только материал, из которого платье было сделано, – фасон также заставлял вспомнить о змее. Рукавов у этого платья не было. А вырез был настолько глубоким, что можно было бы говорить о нарушении правил приличия, если бы оно вдруг сползло хотя бы на миллиметр. Но оно не сползало, точно приклеилось к коже. В этом платье Лада, обычно аппетитно полненькая, приобрела формы женщины-вамп. Ее грудь выглядела настолько пышной, что, казалось, чешуйки вот-вот посыплются на пол, не выдержав внутреннего натяжения. Платье подчеркивало тонкую талию, а вид сзади был не менее соблазнительным. Бесспорным украшением платья служил высокий разрез. При ходьбе обнажалась стройная ножка в тонком чулке.
Кажется, она ко всему прочему еще и ярко накрасилась и собрала свои белокурые волосы в высокую прическу. Да, выглядела Лада сногсшибательно. Я даже забыл о том, что я кот, и у меня потекли слюнки. Если Лада появится в этом платье в каком-нибудь людном месте, то заставит всех мужчин в радиусе пятисот метров забыть о долге, чести и совести и поддаться низменным животным инстинктам.
– Ну что же вы молчите? – требовательно спросила Лада, поворачиваясь к нам то одним, то другим боком, а то и спиной. – Как я вам?
Я сглотнул, но во рту снова пересохло. Попробуй скажи ей сейчас, что мы думаем о ее новом наряде, – испепелит!
Как видно, та же мысль посетила и Пса – он вдруг жалобно взвыл и присел на задние лапы, низко пригибая голову к полу. Ворон прокашлялся и сказал:
– Спору нет, Лада, платье очень эффектное, только я не совсем понимаю, куда ты собралась в нем идти.
– Меня пригласили в компанию встречать Новый год, – объяснила Лада, будто не замечая кислого тона Ворона.
– А я было подумал, что ты решила стать эстрадной певичкой, – сказал задумчиво Ворон. – Такой наряд был бы как нельзя более уместен в ночном клубе или ресторане.
– Что? – Брови Лады вскинулись двумя тонкими дугами, а изящно вырезанные ноздри задрожали.
– А мне нравится! – спас положение, высовывая морду из зарослей, бесшабашный Жаб. – Ты в этом платье такая крутая телка, что хоть падай! Все мужики будут за тобой бегать, как кобели за сучкой во время течки, и лапки задирать на подол. Ей-ей, ни один не устоит против!
Опасно вздернутые брови Лады опали, но ноздри продолжали дрожать, дрожал и голос:
– Вам не нравится?
– Нравится, очень даже нравится! – воскликнули мы хором.
– Просто видишь ли, – продолжал я один наимягчайшим, с наинежнейшими обертонами голосом, – видишь ли, Ладушка, всякая одежда, помимо функций защиты от непогоды и украшения ее обладателя, выполняет еще и функцию, я бы сказал, информационную…
От испуга я начал говорить совсем как Ворон, не только употребляя его словечки, но позаимствовав также и построение фразы, смягчив, впрочем, назидательную интонацию. Я старался говорить не нравоучительно, не как строгий наставник – нет, я увещевал мягко, убаюкивая подозрения на оказываемое давление, возражал нежно, взывая к здравому смыслу, который у этой девочки, невзирая на ее возраст, все-таки присутствовал.
– …Не помню, кто сказал, кажется, Стендаль: «Одеваясь так или иначе, женщина обещает себя в той или иной степени». Видишь ли, Ладушка, как совершенно правильно отметил Ворон, это платье вполне уместно на эстраде – потому что эстрадная звезда в силу профессии своей должна пообещать себя как можно большему количеству мужчин, – или в небольшой компании, если ты решила отомстить всем окружающим тебя женщинам и отбить у них поклонников. Все мужчины будут твоими, в этом ты не сомневайся, а вот женщины все как одна возненавидят тебя в ту минуту, когда ты снимешь курточку. Для дружеской вечеринки, если ты хочешь сохранить хорошие отношения с собравшимися, я бы посоветовал надеть что-нибудь более скромное, менее вызывающее и, конечно, не менее элегантное.
Лада страдальчески скривилась, развернулась на каблучках и вышла.
– Ну дает! – сказал Жаб, когда хлопнула дверь в Бабушкину комнату. – Могёт, еще как могёт! Одно слово – ведьма!
Я ожидал протестующего рычания Пса, но тот, как видно, еще не оправился от шока. Он по-прежнему приседал, пригибался и совсем по-щенячьи повизгивал.
– Эй, вы, там! Свет починили! – воскликнул Рыб. Мы выглянули на улицу – фонари дворового освещения зажглись. Мы ввернули новые лампочки в кухне и в коридоре. Домовушка не выказывал никакого желания покинуть свое убежище, поэтому я предложил всем усесться за стол и перекусить. В конце концов неизвестно, сколько времени он собирается отсиживаться в своей щели, а голод не тетка, с самого завтрака маковой росинки во рту (или в пасти, если хотите) ни у кого из нас не было. Со мной согласились, тем более что стол был уже накрыт. Мы дружно принялись за еду – и тут лампочки полопались опять.
– Что за безалаберность! – каркнул Ворон, срываясь с места.
Я побежал в кабинет посмотреть на трансформаторную будку.
– Так и есть – будка снова взорвалась. Вернее, полыхнула ярким желтым пламенем, и рабочие, только что починившие ее, разбегались в разные стороны, теряя инструменты и шапки. Мальчишки, которые в этот еще не поздний час в изобилии толклись поодаль, радостно улюлюкали. Зрелище было завораживающим, хотя и ужасным. К ужасу примешивалось понимание того, что район остался без света надолго – вряд ли рабочие возьмутся второй раз подряд устранять последствия аварии. Они решат, что надо подождать до утра и уже утром, разобравшись, что к чему, привести в порядок окончательно. Они не знали, что виновница аварии просто никак не может выбрать себе наряд на новогодний вечер.
– Что ты делаешь, Лада? – услышал я гневный голос Ворона. – Сколько раз Бабушка предупреждала тебя, чтобы ты не смела заниматься серьезной магией, не выставив отражатели!
– Ой, да что такое! – недовольно отвечала Лада из-за двери. – Подумаешь, платье только одно сделала!..
– Посмотри, до чего ты доигралась – будка второй раз за сегодняшний вечер горит, люди без света остались!
– Отстань от меня, мне некогда, – сказала Лада. – Починят. Ничего страшного.
– Починят? А если кто-то пострадал? Ты понимаешь, что будет, если кого-то сейчас зашибло? Обожгло? Если кто-то погиб?
– Ой, Ворон, что ты меня все пугаешь да пугаешь! Никто не пострадал.
– Лада!.. – снова начал было Ворон и запнулся на полуслове. Я ринулся посмотреть, что это его так удивило.
Дверь в Бабушкину комнату была открыта. Как ни странно, свет там действительно горел, только какой-то синеватый. И воняло чем-то химическим – то ли серой, то ли еще чем-то противным. Я пригляделся: лампочка здесь тоже взорвалась, но волосок остался цел, он-то и светился синим холодным светом.
Лада смастачила себе новое платье и крутилась теперь перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. Старое платье из чешуек валялось на полу и очень напоминало кожу, сброшенную змеей. Еще на полу, на кровати, на кресле валялись раскрытые журналы мод – «Бурда» и «Неккерман». На одной из журнальных красоток я увидел нечто похожее на платье Лады из змеиной кожи, только менее облегающее и менее откровенное. Теперь же Лада надела что-то вроде пеньюара – прозрачное, воздушное, со множеством рюшечек, оборочек и воланчиков. В этом наряде присутствовала только одна пуговица – на животе, и при малейшем движении он распахивался, выставляя на обозрение пижамку из черного плотного кружева.
– Лада! – воскликнул я. – Ты решила завести себе любовника?
Ее тонкие бровки опасно сдвинулись над переносицей.
– Думай, что говоришь, Кот! – гневно сказала она.
– А ты думай, что делаешь! – завопил Ворон. – Что это ты на себя напялила?
– Платье, – сказала Лада, возвращаясь к прежнему своему занятию. Она подбоченилась, соблазнительно изогнув талию, потом повела плечиком. Выражение ее лица не оставляло сомнений – она чрезвычайно нравилась себе в этом новом туалете.
– Ладушка, – плачуще промурлыкал я, – это же домашняя одежда! Пеньюар называется! Вот, гляди! – в одном из раскрытых журналов я углядел что-то подобное тому, что было надето на Ладе, и сунул ей этот журнал. Журнал был не на русском и даже не на английском языке, но слово «пеньюар», написанное латинскими буквами, я, слава богу, прочитать смог. Лада посмотрела на страничку и рассеянно спросила:
– Ну и что?
– Как это «ну и что»? – возмутился я. – Ты читать умеешь? Здесь все написано!
– Написано, – согласилась Лада. – Написано, что это – пеньюар, то есть платье для вечерних приемов. Вечерние платья всегда так выглядят, как будто ночные рубашки.
– Лада, но пеньюар – это совсем не то, что платье для коктейля, – вступил в разговор Ворон. – Пеньюар – это все-таки домашняя одежда. Элегантное неглиже. Нечто вроде домашнего халатика. Одевается поверх ночной сорочки или пижамы. В пеньюаре можно принимать гостей с утра, приблизительно до десяти часов пополуночи. После указанного времени эта одежда считается неприличной…
– Правда? – спросила Лада дрогнувшим голосом. – А я думала… – Она покраснела, как спелый помидор.
Я перелистнул несколько страничек в журнале.
– Вот миленькое платьице – смотри! – обратился я к Ладе. Платье, на которое я указал, ничем особенным не отличалось. Главное – оно не было коротким, не имело разрезов, и декольте было маленькое-маленькое, почти под горлышко. – Очень славное платьице.
– Ничего особенного, – фыркнула Лада, но тут же поинтересовалась жалобно:
– Тебе что, правда нравится?
– Ну не так чтоб очень, – сжалился я. – Просто, по-моему, оно лучше подойдет к случаю. Ты не забывай, что вечеринка у нас – это совсем не то, что вечерний прием у них. В вечернем платье тебе будет неудобно. Нужно что-то более нейтральное.
– Самая нейтральная одежда – это джинсы и свитер, – сказала Лада.
– Да! – обрадованно кивнул я. – И главное – тебе так хорошо в джинсах и в свитере!
– Я каждый день хожу в джинсах и свитере, мне надоело, – отрезала Лада. – Хочу платье!..
Кое-как мы нашли такой фасон платья, который удовлетворял требованиям Лады и при этом был достаточно скромен. Когда Лада появилась в нем в кухне, одобрение было единодушным. Платье темно-синего цвета прекрасно гармонировало с голубыми глазами Лады, оно не облегало фигуру тесно, но в то же время слегка подчеркивало то, что нужно, юбка была прямая и чуть выше колен, а воротник-стоечка приятно оттенял белую шейку. Лада прошлась туда-сюда, подражая походке манекенщиц, и мы все зааплодировали. По-моему, мы были довольны не столько платьем, сколько тем, что теперь Ладу можно было выпустить на улицу, не опасаясь неприятных последствий. Лада раскраснелась от удовольствия, несколько раз поклонилась нам и убежала переодеваться в халатик.
И мы наконец пообедали.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
предновогодняя
В лесу родилась елочка…
Песня
Назавтра Лада свое новое платье не надела. Я удивился: почему?
– Ой, Кот, как ты не понимаешь, я же хочу Новый год встретить в новом платье. А если я его сегодня надену, оно будет уже не новое!
Вот поди пойми этих женщин: зачем вчера надо было так торопиться, заставлять всех сидеть голодными, оставить целый квартал без электричества – и все равно пойти на работу в старом вытянутом свитере и потрепанных джинсах?
– А сегодня ты не хочешь принарядиться? У вас же наверняка никто работать не будет, предпраздничный день все-таки…
Она махнула рукой.
– А, им все равно, как я одета. Да и мне тоже все равно.
Ну этого я уж совсем не понял. Обычно женщина или совсем не следит за собой, одевается как попало, причесывается наспех, стрижется в мужской парикмахерской и не употребляет косметики, или же, наоборот, тщательно продумывает как праздничный, так и повседневный туалет, выбрасывает сумасшедшие деньги на парикмахерскую (прическа, маникюр, педикюр, косметолог), не выйдет даже и мусор вынести без помады на губах. Наверное, она все-таки еще слишком молода, наша Лада, ее стиль жизни еще до конца не сформировался. Итак, Лада натянула свой старый свитер и линялые джинсы, быстренько заплела косу, подмазала глаза и губы, повертелась перед зеркалом и убежала на работу, пообещав вернуться пораньше – ведь вчера елку убрать не успели. Только после этого хмурый, как ненастная ночь, Домовушка покинул свое убежище.
– Совсем девка от рук отбилась, – буркнул он в ответ на мой невысказанный вопрос. – Куда это годится – в такой великий праздник дома не ночевать!.. А случись что – кого виноватить? Домового – не уследил-де!.. Что я Бабушке скажу, как вернется и ответ спросит? Как я ей в глаза гляну?
– Ну пока еще ничего не случилось, да и вряд ли случится, – сказал я уверенно. – В конце концов Лада – вполне разумная взрослая девушка, к тому же не обделенная талантами. Как она вчера лихо платья себе мастерила!
– Вот то-то и оно, что лихо! – буркнул Домовушка, засыпая ненавистное пшено в кастрюльку с молоком. – Нет бы – чинно, благородно, по-людски иголочку в пальчики взять, ножнички, да и скроить-сметать себе одежку приличную, нет: тыр! фыр! бах! Нетканое, нешитое, в один секунд сладила, потом раз оденет – и бросит. Небось потрудилась бы как след – до дыр доносила бы, да и после бы латала-штопал а… Ленивица у нас выросла, капризница балованная.