Страница:
Лёня тихо всхлипывала, свернувшись в кресле калачиком, а потом засопела ровно и почти неслышно. Заснула, значит.
И почти в тот же момент в комнату вошла Лада.
– Задерни шторы, – сказала она устало.
Я послушно пошел к окну. А когда выполнил требуемое и обернулся, Лада уже спала, упав на тахту прямо так, как была, в платье, не раздеваясь. Поверх постеленной для Лёни постели.
Я кликнул Домовушку. Вдвоем мы выпростали из-под нее одеяло и укрыли ее, чтобы она во сне не замерзла. Выглядела она ужасно – похудела, подурнела, ручки стали тоненькие, вот как у Лёни, щечки запали, а вокруг глаз легли темные круги.
– Паук сказывает, три месяца она там, не пивши, не евши, болезная, – прошептал Домовушка и уронил слезинку. – Веришь ли, сделала какую-то ловушку необыкновенную. Теперича не надобно с сачком по квартире прыгать, времяжоров ловить. Сами, как мухи на мед, летят.
– А где «там»? – не понял я.
– Да в шкапчике, тде же еще! Там у Бабушки нашей лабатория была, Ладушка в прежнее время частенько ей, Бабушке то есть, помогала. Однако же столь долго там находиться неладно, нездорово. Вот гляди, каково-то она исхудала, побледнела, кралечка-то наша… – Домовушка утер слезы и потащил меня за собой. В кухню.
В кухне уже собрались все, то есть Пес, Ворон, Паук с Петухом. Крыс проснулся и сидел в клетке тихо, только время от времени поглядывал на всех красными глазками. Жаб храпел в своей миске, накрывшись полотенцем, и полотенце вздымалось и опадало в такт его храпу. Рыб по-прежнему смотрел в окно.
Солнце уже не носилось стремительно по небу, а только катилось, и его скорость постоянно уменьшалась. Ловушки для хронофагов я нигде не заметил.
– А вон, на притолоке висит, – указал на нее Домовушка в ответ на мой немой вопрос. – Вроде бы для мух липучка.
Я поглядел. Действительно, к притолоке тоненьким гвоздиком была прибита клейкая лента для мух. Она слегка колебалась в воздухе, как будто от сквозняка, но сквозняка в нашей квартире не было и быть не могло – двери и окна были закрыты. Квартира наша запечатывалась в таких случаях наглухо. Герметически. Что вы хотите – магия!
Видеть хроночастицы я не мог, потому что мое магическое зрение было еще недостаточно развито. Однако по колебаниям липучки я понял, что процесс очистки воздуха от вредных частиц идет полным ходом.
Хотя движению хроночастиц никакие запоры и преграды не были помехой. Пусть и в небольшом количестве, но все же они могли просачиваться сквозь стены, то есть у непосредственных наших соседей время тоже текло быстрее, чем в других местах земного шара.
– Ворон, – спросил я, – а хронофаги и хроностазионы – это элементарные частицы? Или нет?
– Нет! – каркнул Ворон.
Он с вожделением следил за действиями Домовушки, а Домовушка пытался собрать на стол, то есть сварить кашу – без молока, разумеется, и даже без масла, потому что подсолнечное масло прогоркло, а сливочное протухло. Крупа была вполне съедобна, а вот лук пророс, свекла и морковка сморщились и засохли, сушеные грибы превратились в труху.
– А что тогда это такое? – не сдавался я.
– Примо, не «что такое», а «кто такие», – снизошел до ответа Ворон. – Секундо, не знаю, кто они такие. И никто не знает. Даже Бабушка.
Я со вздохом, потому что чувствовал себя усталым, поплелся в ванную комнату налаживать аппарат живомертвой воды. Надо было лечить Крыса.
– Честно говоря, мне пришлось попотеть. Сращивать кости и залечивать раны теплокровным мне еще не приходилось. Я очень боялся напутать с концентрацией магионов: а вдруг вместо того, чтобы вылечить Крыса, я его уморю? Но ждать, пока Лада проснется, мне показалось нецелесообразным.
Однако мое беспокойство было напрасным. Когда призванный мною на помощь Пес опустил клетку с Крысом (мы побоялись до времени возвращать ему свободу) в пронизанную пузыриками воду, раненая лапа срослась и порванная мышца затянулась на глазах за считаные минуты. Крыс, вначале визжавший и шипевший, посмотрел на свою здоровую лапу с недоумением и даже, кажется, хотел что-то сказать. Но промолчал.
Каша между тем сварилась. Домовушка, кряхтя от огорчения, что не может сдобрить ее, как полагается, разложил кашу по тарелкам, стараясь размазать тонким слоем, чтобы быстрее остыла.
Овсянка без молока и масла – это, я вам скажу, гадость. Но в тот момент мы были рады любой еде, даже и такой. Только вспоминали, как пахли пироги, испеченные Домовушкой к приходу гостя.
По случаю трапезы Крыса выпустили из клетки, строго-настрого предупредив, что при малейшей его попытке обидеть кого бы то ни было Пес сразу же, без всякого объяснения, откусывает Крысу хвост. Крыс молча кивнул, показывая, что понял.
Вел он себя довольно прилично, и после обеда мы решили не возвращать его в клетку и позволили лечь спать под столом. Сам я устроился на своей подушке, сплю я достаточно чутко, и даже легкий шорох из-под стола заставил бы меня встрепенуться. Пес, вздыхая, улегся на коврике у двери, Ворон взгромоздился на насест, Паук наконец оставил голову Петуха и перебрался в свою паутину. Даже Домовушка прилег отдохнуть. Правда, в Бабушкину комнату он не пошел, а устроился прямо тут, в кухне, на лавке.
Но уснуть нам не удалось.
Спустя несколько минут после того, как мы улеглись, Петух прогорланил свое «кукареку!» и подступил к Домовушке с требованием жратвы.
Домовушка покорно слез с лавки и выгреб из кастрюльки остатки каши. Петух бодро заклевал, мы, зевая, улеглись, и едва только смежили веки, как петушиный крик раздался снова.
Петух выглядел удивленным, но кукарекал, самозабвенно вытянув голову и хлопая крыльями.
Откукарекав, он по-прежнему удивленно сказал:
– Жрать! Утро!
Домовушка не стал варить кашу, а насыпал Петуху пшена на блюдечко. Петух затарабанил клювом, подбирая зернышки, но, не успел он доклевать пшено, а мы не успели даже и закрыть глаза, как Петух заорал снова, теперь уже лениво, как бы и нехотя.
В этот раз ему удалось разбудить даже Жаба.
– Да что такое? – недовольно проворчал Жаб, откидывая полотенце. – Ясно же, кажется, сказал, не будить меня, даже если пожар. Чего ты орешь, курица недоощипанная?
Петух, сделав вид, что не слышит, занялся пшеном.
– Должно быть, это движение солнца сбивает его с толку, – подал голос Рыб. – Он орет как раз перед рассветом. Рассвет сейчас наступает достаточно часто.
– Почему он тогда прежде не орал? – возразил я. – Он должен был в таком случае кукарекать не переставая!
Петух, словно отзываясь на мои слова, захлопал крыльями и вытянул шею, готовясь издать новую порцию звуков.
– Он не кукарекал, потому что я запретил ему делать это, пока сижу на его голове, – пояснил Паук, вылезая из паутины. И скомандовал:
– Младший лейтенант!
– Я, – гаркнул Петух, хлопнув крыльями и вытянувшись в струнку.
– Отставить кукареканье! Соблюдать тишину! Вплоть до особого распоряжения! Приказ ясен? Выполнять!
– Есть оставить кукареканье и соблюдать тишину вплоть до особого распоряжения! – гаркнул Петух, и я восхитился. Такая длинная фраза, из десяти слов, а он ни разу не сбился и ничего не перепутал. Вот что значит дисциплина!
ГЛАВА СОРОКОВАЯ,
Когда мы проснулись, солнце висело над крышами высоко и мчаться на запад вроде бы не собиралось.
Был ясный день. Может быть, полдень, а может, около того. Судя по не успевшей еще потемнеть листве и по цветущей во дворе акации, конец мая. Но чтобы определить точное время, а также день, месяц и год, надо было выйти из квартиры. Пес потянулся и сказал:
– Я пойду прогуляюсь.
– Я с тобой, – сказал я. Мое тело настоятельно требовало разминки и пробежки, к тому же я мог умереть от любопытства, ожидая возвращения Пса с прогулки.
Пес покосился на Крыса, смирно сидевшего под столом, и заявил:
– Я думаю, нам с тобой надо гулять по отдельности.
Я понял, что он прав. Крыса без присмотра кого-либо из нас, меня или Пса, оставлять было опасно.
Домовушка, по-видимому проснувшийся уже давно, царапал что-то на огрызочке оберточной бумаги химическим карандашом, по своей привычке весьма усердно мусоля карандаш языком.
– В гастратомическую[13] лавку сходить надобно, – сказал он деловито. – Я тут перечень сообразил. А Ладушка спит, умаявшись…
– Она теперь долго будет спать, – сообщил Ворон, прерывая свой утренний туалет – он чистил клюв о жердочку насеста. – Сколько времени она занималась в лаборатории?
– Три месяца, Паук сказывал, – сообщил растерянный Домовушка.
– Вот три месяца спать и будет. Не просыпаясь.
– Ой, она спать без просыпу, а вы все с голоду дохни! – расстроился Домовушка и даже уронил слезу. Слеза, прокатившись по окрашенной химическим карандашом шерсти вокруг мордочки, тоже окрасилась и упала на столешницу голубой кляксой. – Я-то что, я в таракана перекинусь и хоть год без пищи перемогусь, тако же и Паук; да и Рыб претерпит, а вот вы все, зверье да птица… На соленьях да на пресных лепехах не протянете.
– Можно было бы воспользоваться способом, изобретенным Котом, – подал голос Паук, не вылезая из паутины. – Напечатать записку с указанием необходимых продуктов, дать ее Псу вместе с сумкой и кошельком…
– Можно, – согласился я. – Только мы не знаем, в какое время нас забросило. Может быть, здесь изменилась валюта и наши деньги в магазине не примут.
– Разведать надобно, разузнать. – В Домовушке проснулся азарт преданного поклонника фильмов детективного жанра. – Это, мыслю, Котейке надобно поручить. Он у нас пройдошливый да дотошливый и в любую щель пролезти может.
– А мне надо… – Пес не договорил фразы, прерванный появившейся из комнаты Лёней. Она по-прежнему куталась в пальто, лицо ее опухло от сна, потеряло все краски, кроме серой и немножко черной – там, где под глазами остались следы размазанной во время сна туши для ресниц. Она зевала.
– Ну что, можно мне уже домой? – капризно спросила она.
Мы с Домовушкой переглянулись.
– Вначале, я думаю, тебе умыться надобно, – засуетился Домовушка, ставя на огонь чайник, – а после кофейку испить. Песик, проводи девицу в мыльную камору.
Пес послушно пошел впереди Лёни в ванную. Он, как видно, тоже сообразил, что наша гостья может нам пригодиться.
– Коток, надобно ее упросить. Она нам и купит все, ежели наши денежки пригодные в Нынче. Да и разузнает все получше, чем ты, – ты уж не серчай, что я так, я не то что веры тебе не имею, а и ты не расспросишь прохожего, не разузнаешь истинно, только догадками да подсмотрами…
– Да понимаю я! – с досадой оборвал я Домовушку. Хоть и неприятно мне было признать это, но Домовушка был прав. Я не мог подойти к человеку на улице и спросить его: «Скажите, пожалуйста, какое сегодня число, какого месяца, какого года?»
А Лёня могла.
Пусть даже бы на нее потом посмотрели, как на сумасшедшую.
Со мной бы он просто не стал разговаривать. Решив, что тронулся умом (не я, а он сам).
Домовушка вытащил из загашника деньги. Загашник его находился в глубине ларя с мукой, в вышитом бисером ридикюле, с какими ходили дамы в начале века в театр или на балы. Деньги в этом ридикюле были разные: начиная от царских двадцатипятирублевок, смятых керенок и простыней первых советских денег до денег военных, послевоенных и прочих – все виды валюты, имевшей хождение в нашей стране в последнее столетие. Даже и золотые червонцы, царские и советские, были там.
А вот иностранной валюты не было.
В ней не случалось нужды.
Я задумался над тем, почему Бабушка, имея неограниченные возможности в смысле обеспечения себя необходимыми документами, а также хорошим к себе отношением со стороны властей предержащих, не эмигрировала в свое время от греха подальше куда-нибудь в спокойную Европу или в еще более спокойную тогда Америку. Хотя – все в мире относительно, в том числе и спокойствие. А дома (или почти дома, потому как наше Здесь не являлось для нее родиной в полном смысле слова, но все же было ближе к Там, чем, скажем, Франция или Бразилия), дома и стены помогают.
Но я отвлекся.
Домовушка, слюнявя пальчики синим от химического карандаша языком, отсчитал некоторое количество карбованцев.
– А где доллары, что Лада принесла? – вспомнил я о причине давешнего переполоха.
Домовушка, испуганно округлив глазки, посмотрел на меня и шикнул:
– Да чтой это ты, Кот! Да как можно! В шкапчик я запрятал, подалее!
– Вот и вынь их из этого «подалее». Потому что, я думаю, даже если карбованцы наши не имеют уже хождения, доллары остаются долларами, и их можно обменять на нынешние деньги.
– Да что это у тебя за недоверие к отечественной валюте? – вдруг встрял в разговор излишне взволновавшийся, по моему мнению, Рыб. – Не слушай его, Домовушка.
– Ты не жил при инфляции, а я жил, – огрызнулся я.
– Пожалуй, Кот прав, как это ни прискорбно признать, – вступил в разговор Ворон. – Тенденции к обесцениванию карбованца, наблюдавшиеся в наше время, могли привести к финансовому краху и к гиперинфляции карбованца. В таком случае – опять же повторюсь, как это ни прискорбно, – мы должны быть готовы к обмену валюты на имеющие теперь хождение деньги, будь то карбованцы или что другое. Потому что наших тысяч может не хватить на обеспечение даже и насущных нужд.
– Нет! – заявил вконец расстроенный Домовушка. – Не позволю законы порушать!
– А мы дохни с голоду, да? – спросил нахальный Жаб. Он, кажется, оправился уже окончательно и вполне владел всеми четырьмя лапами, когда спрыгнул с подоконника и запрыгнул на лавку. – Он тут будет лелеять свою чистую незапятнанную совесть, а мы будем подыхать с голоду. Хорошенькое дело!
– Интересно, – глядя в потолок и не обращаясь ни к кому конкретно, заметил Рыб, – откуда только это земноводное такое слово узнало! «Лелеять»!
– А ты, рыбное, думаешь, ты один книжки читал? – рассвирепел Жаб. – Я, может, тоже читал! Целых три прочитал! И нечего меня земноводным обзывать!
– Я тебя не обзывал, и к кому же ты относишься, к земноводным! – не сдавался Рыб. – А «целых три книжки», которые ты прочел, я могу себе представить! Про майора Пронина небось!
– И ни про какого майора, – миролюбиво сказал внезапно успокоившийся Жаб. – А вовсе про собаку одну, она ночью по болоту шастала, людей пугала, а потом обнаружилось, что ее фосфором мазали. И еще про Спартака. Во был мужик!
– А третью? – ехидно спросил Рыб.
– А третья была про любовь. Это моя бывшая заставила. Она эту книжку по ночам читала и ревела над ней, как корова. В голос. Только я не дочитал, больно толстая была.
– Кто, твоя бывшая? – елейным тоном осведомился Рыб.
– Нет, книжка! – взорвался Жаб. – Моя бывшая была стройная баба, и очень даже! Слишком даже, потому как плоская, точно доска-сороковка!.. А жрать нам дадут или нет?
– Ой! – вскрикнул Домовушка, отшвырнув и список, и карандаш в сторону. – Сей момент!
Чайник уже кипел. Домовушка насыпал в кофейник кофе, залил кипятком, остаток кипятка перелил из чайника в кастрюльку, поставил кастрюльку на огонь и всыпал туда гречку.
– Ни молочка, ни маслица кашку сдобрить… Что она там прохолаживается, заснувши, что ль?
– Ты про Ладу? – спросил я, помахивая хвостом. Я тоже уже чувствовал, что некоторое количество пищи пойдет на пользу моему организму.
– Нет, про эту…
«Эта», как Домовушка обозвал Лёню, появилась в кухне в сопровождении скучного Пса. Псу надо было выйти (напоминаю, что, в отличие от всех нас, он не мог воспользоваться туалетом).
Лёня зря времени не теряла. Прибегнув к косметическим запасам Лады, Лёня восстановила цвет лица и выглядела теперь вполне сносно. Даже и привлекательно – если кто любит худеньких.
Правда, наша Лада тоже теперь худенькая, вспомнил я некстати. Но ничего, это ненадолго. Проснется – восстановит прежние формы.
– Кофейку, – забеспокоился Домовушка, пододвигая к краю стола чашку с блюдцем и нацеживая из кофейника в чашку ароматную темную жидкость. – Не обессудь, к кофею у нас ничего нет. Все попортившись. Кашку, поверишь ли, заправить нечем. Не пособишь ли, не спасешь ли нас от голодной смерти? – Расчувствовавшийся Домовушка пролил синюю слезу, спохватился, вытер тряпочкой стол и сел напротив Лёни, подперев подбородок лапкой.
– Ладушке нашей спать теперича три месяца без просыпу, нам и в булочную, за хлебушком, послать некого, не сказывая про молоко с маслом. Не сжалишься ли…
– Я домой хочу, – неуверенно сказала сердобольная Лёня. – Разве что если быстренько…
– Быстренько, быстренько, – обрадованно залопотал Домовушка, вскакивая, выхватывая кошелек из сумки, укладывая туда приготовленные карбованцы, а также список необходимых продуктов. – Вот и перечень кладу тебе, чтоб, значит, знала ты, что надобно… А что сумка тяжела, так ты не сомневайся, Пес тебе подсобит нести. Он у нас дюж вельми…
– Ладно, я только позвоню, – кивнула Лёня, встала и прошла в коридор к телефону. – Ой, не работает! – удивленно и расстроенно воскликнула она.
– Конечно, не работает! – каркнул Ворон. – Сколько лет прошло, ты знаешь?
– Лет? – переспросила растерянная Лёня, возвращаясь в кухню.
– Лет, – кивнул Ворон. – Что, Кот тебе не объяснил?..
Что-то в его голосе предвещало, мне кажется, некоторое количество отрицательных эмоций.
– Объяснял, – сказал я. – Я не виноват, что она плохо поняла мои объяснения. По объективным причинам, – добавил я, чтобы Лёня на меня не обиделась слишком уж сильно. – Свежему человеку, без должной подготовки, с непривычки, тяжело, знаешь ли…
– Знаю! – сварливо каркнул Ворон. – Знаю еще, что некоторые коты манкируют своими обязанностями! И будут за то расплачиваться долго и без устали. Где реферат на тему «Волшебника Земноморья»?
– После завтрака будет, – сказал я.
– А он должен уже быть! Лежать на столе, чтобы я перед завтраком мог с ним ознакомиться!
– Да ладно тебе, премудрейший! – вступился за меня Домовушка. – Недосуг Котейке было со всеми этими неурядицами! Ты бы лучше обсказал красной девице, как есть, и чтобы она для нас время вызнала, какой на дворе год, какое число да часы с минутами…
– Какой год? – не поняла Лёня. – Так ведь…
– «Так ведь» не ведь! – гаркнул Ворон оглушительно. – Неизвестны нам ни год, ни месяц, ни число! Ясно теперь?
– Ясно, – упавшим голосом отозвалась Лёня.
– Доллары! – скомандовал Ворон безапелляционно, и Домовушка покорно повиновался, сбегал в Бабушкину комнату, вернулся, держа в руках пять десятидолларовых бумажек.
– Десяти хватит, я думаю, – мурлыкнул я.
Домовушка протянул Лёне дрожащей лапкой одну бумажку, а остальные запрятал в ридикюль. Делал он это с отвращением, стараясь лишний раз на незаконно внесенную в наш дом валюту не смотреть.
Я занялся дверью, сворачивая охранительное заклятие, а также отодвигая засовы, снимая цепочку, поворачивая ключи и откидывая щеколду.
– Ждем вас с нетерпением! – крикнул Ворон вдогонку сопровождаемой Псом Лёне.
Мы даже не успели проявить нетерпение, как Пес с Лёней вернулись. В ту же самую секунду, как я закрыл за ними дверь, раздался звонок.
– Что случилось? – спросил я. – Что-нибудь забыли?
– Да нет, мы уже, – сказала Лёня, а Пес, пасть которого была занята тяжелой кошелкой, кивнул лобастой своей головой.
Я недоуменно посмотрел на них, потом на Ворона.
– Ловушка! – каркнул Ворон. – Она продолжает действовать. То есть улавливать хронофагов. Эффект хроностазиса распространился на всю нашу квартиру.
– Заумен, аж жуть берет, – сказал недовольно Домовушка. – Доходчиво не мог ли, свет мой?
– Доходчиво – мы застряли во времени. Теперь у нас во всей квартире, как внутри шкафа. Время остановилось.
– Что же делать? – спросил я.
– Найти хрононепроницаемый контейнер, каким была прежняя ловушка, и поместить в него ловушку нынешнюю. Открыть окна и хорошенько проветрить квартиру на предмет естественного заражения воздуха хронофагами в необходимом для нормального течения времени количестве…
– А из чего можно сделать хрононепроницаемый контейнер?
– Не знаю! – каркнул Ворон раздраженно. – Лада знает!
– Ну так подождем. Каких-то три месяца… – Я уже успел частично ознакомиться с содержимым сумки, которое Лёня выкладывала на стол, увидел пару бутылок молока, банку со сметаной и успокоился.
– Она может никогда не проснуться, имбецил! – каркнул Ворон еще громче, чем прежде. – Она не проснется, пока не пройдут три месяца! А три месяца не пройдут никогда! Потому что у нас во всей квартире не найдется ни одного хронофага!
– А если открыть форточку?
– Ловушка их сразу уловит. Или ты хочешь остановить время сразу во всем мире?
– Рано или поздно ловушка переполнится, как та, прежняя.
– Или не переполнится. И сколько надо лет для того, чтобы она переполнилась!
– Может быть, уничтожить ее?
– Чтобы время снова сошло с ума?
– Ну все. Я пошла домой, – сказала Лёня, закончив выгружать продукты из кошелки и повесив ее, пустую, на ручку кухонной двери. – Будьте здоровы, Ладе привет.
– Меня, меня не оставляй! – завопил вдруг молчавший до сих пор Крыс, вылетел из-под стола и обхватил четырьмя лапами бедную Лёню. Лёня завизжала и упала без чувств.
– Снова обморок, – констатировал я.
Пес надвинулся на Крыса:
– Кто тебе позволил…
– А она не член вашей семьи! – нахально заявил Крыс. – И я ее не обижал!
Он оскалил острые зубы. Пес не остался в долгу и тоже показал зубы, правда, не такие острые, но гораздо более внушительные. Убедительная демонстрация Пса подействовала – Крыс снова юркнул под стол и затаился.
Домовушка вылил на Лёню стакан холодной воды. Лёня застонала.
– Кто это был? – спросила она слабым голосом.
– Ухажер твой бывший, кто ж еще, – пояснил ей Домовушка с готовностью. – Ты б его не слушала. Не справиться тебе с ним, слабосильна больно. Оставляй здесь.
– Да, да, конечно, – кивнула Лёня и с трудом села. – Ни за что!.. – Она передернулась от отвращения.
– Лёнечка! – взвыл Крыс, но из-под стола не вылез.
Зато из своей паутины вылез Паук.
– Мне кажется, – сказал он с сомнением в голосе, – Лада что-то такое говорила… Когда работа близилась к завершению…
– Что, что Крыса надо оставить у нас? – спросил я.
– Нет, про ловушку. Что ее надо будет каким-то образом свернуть, когда все хронофаги будут уловлены. Эта лента внутри полая, и…
– Умница! – умилился я, мгновенно поняв гениальный – я не боюсь этого слова! – замысел Лады. – Конечно! Вывернуть наизнанку! Хронофаги окажутся внутри, как в мешке!..
Мы быстро проделали этот опыт. Лёня, сидя все еще на полу, с интересом следила за нами.
Хронофаги оказались в хрононепроницаемом контейнере. По виду контейнер напоминал чулок. По верхней кромке чулка Лада продела нитку, чтобы затянуть вход в ловушку.
– Ой, да это ж она свой чулочек приспособила! – воскликнул Домовушка расстроенно. – Я ей в ту зиму… уж не знаю, в какую теперь, но в зиму ей вязал, в сапоги чтобы, ножкам чтобы тепленько… А она и не носила их даже… И вон что удумала.
– Пригодились, значит, – поучительно заметил Рыб. – Я бы на твоем месте радовался.
– А я и радуюсь, – кивнул Домовушка. Но голос его звучал по-прежнему печально.
Затянув нитку потуже, мы повесили плотно набитый хронофагами чулок на прежнее место. На гвоздик, вбитый в притолоку. Я торжественно распахнул форточку в кухне и отправился открывать все остальные форточки.
– Ну я пойду, – сказала Лёня, приветливо кивая всем нам и опасливо косясь на Крыса. – Если можно…
Она замялась, и заботливый Домовушка, превратно истолковав ее замешательство, сказал:
– Да вон, по коридору прямо, что, Пес и не озаботился показать?
– Да нет, – окончательно смешалась она, краснея. – Я не про туалет, я про… Ну вы мне все очень понравились, если честно. Когда к вам привыкаешь, и не страшно вовсе. Можно я к вам буду иногда заходить?
Мы дали свое позволение, и Лёня, еще раз попрощавшись со всеми, кроме Крыса, ушла.
Крыс сидел под столом, надувшийся.
Каша сварилась, Домовушка раскладывал ее по тарелкам в соответствии с давно изученными вкусами домочадцев, сдабривая ее кому молоком, кому – маслом.
– А тебе как, с молочком, али с маслицем, али еще как? – спросил он, нагибаясь и заглядывая под стол. Надо отметить, что Крыс занимал под столом все пространство, упираясь головой в одну ножку стола и выпростав хвост из-за противоположной.
Крыс молчал и только сопел обиженно.
– Да ты не серчай, не серчай, – продолжал сердобольный Домовушка. – Известно, девки – они тщеславятся, им дружок нужен, чтоб кудри кольцами, румянец, кровь чтобы с молоком, а без кудрей, без румянца ты ей в дружки никак… Да и на что она тебе, коли ты ей такой без надобности? Плюнь, милок, вылазь, да и откушай с нами. А девок этих – ну их!
Крыс закрыл глаза и отвернулся к стене, делая вид, что не слышит.
– А ну вылезай! – рявкнул Пес, приближая голову – вместе с пастью, между прочим, и со всеми своими внушающими уважение зубами – к голове Крыса. – Вылезай, кому говорю!
Крыс повиновался.
И почти в тот же момент в комнату вошла Лада.
– Задерни шторы, – сказала она устало.
Я послушно пошел к окну. А когда выполнил требуемое и обернулся, Лада уже спала, упав на тахту прямо так, как была, в платье, не раздеваясь. Поверх постеленной для Лёни постели.
Я кликнул Домовушку. Вдвоем мы выпростали из-под нее одеяло и укрыли ее, чтобы она во сне не замерзла. Выглядела она ужасно – похудела, подурнела, ручки стали тоненькие, вот как у Лёни, щечки запали, а вокруг глаз легли темные круги.
– Паук сказывает, три месяца она там, не пивши, не евши, болезная, – прошептал Домовушка и уронил слезинку. – Веришь ли, сделала какую-то ловушку необыкновенную. Теперича не надобно с сачком по квартире прыгать, времяжоров ловить. Сами, как мухи на мед, летят.
– А где «там»? – не понял я.
– Да в шкапчике, тде же еще! Там у Бабушки нашей лабатория была, Ладушка в прежнее время частенько ей, Бабушке то есть, помогала. Однако же столь долго там находиться неладно, нездорово. Вот гляди, каково-то она исхудала, побледнела, кралечка-то наша… – Домовушка утер слезы и потащил меня за собой. В кухню.
В кухне уже собрались все, то есть Пес, Ворон, Паук с Петухом. Крыс проснулся и сидел в клетке тихо, только время от времени поглядывал на всех красными глазками. Жаб храпел в своей миске, накрывшись полотенцем, и полотенце вздымалось и опадало в такт его храпу. Рыб по-прежнему смотрел в окно.
Солнце уже не носилось стремительно по небу, а только катилось, и его скорость постоянно уменьшалась. Ловушки для хронофагов я нигде не заметил.
– А вон, на притолоке висит, – указал на нее Домовушка в ответ на мой немой вопрос. – Вроде бы для мух липучка.
Я поглядел. Действительно, к притолоке тоненьким гвоздиком была прибита клейкая лента для мух. Она слегка колебалась в воздухе, как будто от сквозняка, но сквозняка в нашей квартире не было и быть не могло – двери и окна были закрыты. Квартира наша запечатывалась в таких случаях наглухо. Герметически. Что вы хотите – магия!
Видеть хроночастицы я не мог, потому что мое магическое зрение было еще недостаточно развито. Однако по колебаниям липучки я понял, что процесс очистки воздуха от вредных частиц идет полным ходом.
Хотя движению хроночастиц никакие запоры и преграды не были помехой. Пусть и в небольшом количестве, но все же они могли просачиваться сквозь стены, то есть у непосредственных наших соседей время тоже текло быстрее, чем в других местах земного шара.
– Ворон, – спросил я, – а хронофаги и хроностазионы – это элементарные частицы? Или нет?
– Нет! – каркнул Ворон.
Он с вожделением следил за действиями Домовушки, а Домовушка пытался собрать на стол, то есть сварить кашу – без молока, разумеется, и даже без масла, потому что подсолнечное масло прогоркло, а сливочное протухло. Крупа была вполне съедобна, а вот лук пророс, свекла и морковка сморщились и засохли, сушеные грибы превратились в труху.
– А что тогда это такое? – не сдавался я.
– Примо, не «что такое», а «кто такие», – снизошел до ответа Ворон. – Секундо, не знаю, кто они такие. И никто не знает. Даже Бабушка.
Я со вздохом, потому что чувствовал себя усталым, поплелся в ванную комнату налаживать аппарат живомертвой воды. Надо было лечить Крыса.
– Честно говоря, мне пришлось попотеть. Сращивать кости и залечивать раны теплокровным мне еще не приходилось. Я очень боялся напутать с концентрацией магионов: а вдруг вместо того, чтобы вылечить Крыса, я его уморю? Но ждать, пока Лада проснется, мне показалось нецелесообразным.
Однако мое беспокойство было напрасным. Когда призванный мною на помощь Пес опустил клетку с Крысом (мы побоялись до времени возвращать ему свободу) в пронизанную пузыриками воду, раненая лапа срослась и порванная мышца затянулась на глазах за считаные минуты. Крыс, вначале визжавший и шипевший, посмотрел на свою здоровую лапу с недоумением и даже, кажется, хотел что-то сказать. Но промолчал.
Каша между тем сварилась. Домовушка, кряхтя от огорчения, что не может сдобрить ее, как полагается, разложил кашу по тарелкам, стараясь размазать тонким слоем, чтобы быстрее остыла.
Овсянка без молока и масла – это, я вам скажу, гадость. Но в тот момент мы были рады любой еде, даже и такой. Только вспоминали, как пахли пироги, испеченные Домовушкой к приходу гостя.
По случаю трапезы Крыса выпустили из клетки, строго-настрого предупредив, что при малейшей его попытке обидеть кого бы то ни было Пес сразу же, без всякого объяснения, откусывает Крысу хвост. Крыс молча кивнул, показывая, что понял.
Вел он себя довольно прилично, и после обеда мы решили не возвращать его в клетку и позволили лечь спать под столом. Сам я устроился на своей подушке, сплю я достаточно чутко, и даже легкий шорох из-под стола заставил бы меня встрепенуться. Пес, вздыхая, улегся на коврике у двери, Ворон взгромоздился на насест, Паук наконец оставил голову Петуха и перебрался в свою паутину. Даже Домовушка прилег отдохнуть. Правда, в Бабушкину комнату он не пошел, а устроился прямо тут, в кухне, на лавке.
Но уснуть нам не удалось.
Спустя несколько минут после того, как мы улеглись, Петух прогорланил свое «кукареку!» и подступил к Домовушке с требованием жратвы.
Домовушка покорно слез с лавки и выгреб из кастрюльки остатки каши. Петух бодро заклевал, мы, зевая, улеглись, и едва только смежили веки, как петушиный крик раздался снова.
Петух выглядел удивленным, но кукарекал, самозабвенно вытянув голову и хлопая крыльями.
Откукарекав, он по-прежнему удивленно сказал:
– Жрать! Утро!
Домовушка не стал варить кашу, а насыпал Петуху пшена на блюдечко. Петух затарабанил клювом, подбирая зернышки, но, не успел он доклевать пшено, а мы не успели даже и закрыть глаза, как Петух заорал снова, теперь уже лениво, как бы и нехотя.
В этот раз ему удалось разбудить даже Жаба.
– Да что такое? – недовольно проворчал Жаб, откидывая полотенце. – Ясно же, кажется, сказал, не будить меня, даже если пожар. Чего ты орешь, курица недоощипанная?
Петух, сделав вид, что не слышит, занялся пшеном.
– Должно быть, это движение солнца сбивает его с толку, – подал голос Рыб. – Он орет как раз перед рассветом. Рассвет сейчас наступает достаточно часто.
– Почему он тогда прежде не орал? – возразил я. – Он должен был в таком случае кукарекать не переставая!
Петух, словно отзываясь на мои слова, захлопал крыльями и вытянул шею, готовясь издать новую порцию звуков.
– Он не кукарекал, потому что я запретил ему делать это, пока сижу на его голове, – пояснил Паук, вылезая из паутины. И скомандовал:
– Младший лейтенант!
– Я, – гаркнул Петух, хлопнув крыльями и вытянувшись в струнку.
– Отставить кукареканье! Соблюдать тишину! Вплоть до особого распоряжения! Приказ ясен? Выполнять!
– Есть оставить кукареканье и соблюдать тишину вплоть до особого распоряжения! – гаркнул Петух, и я восхитился. Такая длинная фраза, из десяти слов, а он ни разу не сбился и ничего не перепутал. Вот что значит дисциплина!
ГЛАВА СОРОКОВАЯ,
в которой проходит четыре года
Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе?
Борис Пастернак
Когда мы проснулись, солнце висело над крышами высоко и мчаться на запад вроде бы не собиралось.
Был ясный день. Может быть, полдень, а может, около того. Судя по не успевшей еще потемнеть листве и по цветущей во дворе акации, конец мая. Но чтобы определить точное время, а также день, месяц и год, надо было выйти из квартиры. Пес потянулся и сказал:
– Я пойду прогуляюсь.
– Я с тобой, – сказал я. Мое тело настоятельно требовало разминки и пробежки, к тому же я мог умереть от любопытства, ожидая возвращения Пса с прогулки.
Пес покосился на Крыса, смирно сидевшего под столом, и заявил:
– Я думаю, нам с тобой надо гулять по отдельности.
Я понял, что он прав. Крыса без присмотра кого-либо из нас, меня или Пса, оставлять было опасно.
Домовушка, по-видимому проснувшийся уже давно, царапал что-то на огрызочке оберточной бумаги химическим карандашом, по своей привычке весьма усердно мусоля карандаш языком.
– В гастратомическую[13] лавку сходить надобно, – сказал он деловито. – Я тут перечень сообразил. А Ладушка спит, умаявшись…
– Она теперь долго будет спать, – сообщил Ворон, прерывая свой утренний туалет – он чистил клюв о жердочку насеста. – Сколько времени она занималась в лаборатории?
– Три месяца, Паук сказывал, – сообщил растерянный Домовушка.
– Вот три месяца спать и будет. Не просыпаясь.
– Ой, она спать без просыпу, а вы все с голоду дохни! – расстроился Домовушка и даже уронил слезу. Слеза, прокатившись по окрашенной химическим карандашом шерсти вокруг мордочки, тоже окрасилась и упала на столешницу голубой кляксой. – Я-то что, я в таракана перекинусь и хоть год без пищи перемогусь, тако же и Паук; да и Рыб претерпит, а вот вы все, зверье да птица… На соленьях да на пресных лепехах не протянете.
– Можно было бы воспользоваться способом, изобретенным Котом, – подал голос Паук, не вылезая из паутины. – Напечатать записку с указанием необходимых продуктов, дать ее Псу вместе с сумкой и кошельком…
– Можно, – согласился я. – Только мы не знаем, в какое время нас забросило. Может быть, здесь изменилась валюта и наши деньги в магазине не примут.
– Разведать надобно, разузнать. – В Домовушке проснулся азарт преданного поклонника фильмов детективного жанра. – Это, мыслю, Котейке надобно поручить. Он у нас пройдошливый да дотошливый и в любую щель пролезти может.
– А мне надо… – Пес не договорил фразы, прерванный появившейся из комнаты Лёней. Она по-прежнему куталась в пальто, лицо ее опухло от сна, потеряло все краски, кроме серой и немножко черной – там, где под глазами остались следы размазанной во время сна туши для ресниц. Она зевала.
– Ну что, можно мне уже домой? – капризно спросила она.
Мы с Домовушкой переглянулись.
– Вначале, я думаю, тебе умыться надобно, – засуетился Домовушка, ставя на огонь чайник, – а после кофейку испить. Песик, проводи девицу в мыльную камору.
Пес послушно пошел впереди Лёни в ванную. Он, как видно, тоже сообразил, что наша гостья может нам пригодиться.
– Коток, надобно ее упросить. Она нам и купит все, ежели наши денежки пригодные в Нынче. Да и разузнает все получше, чем ты, – ты уж не серчай, что я так, я не то что веры тебе не имею, а и ты не расспросишь прохожего, не разузнаешь истинно, только догадками да подсмотрами…
– Да понимаю я! – с досадой оборвал я Домовушку. Хоть и неприятно мне было признать это, но Домовушка был прав. Я не мог подойти к человеку на улице и спросить его: «Скажите, пожалуйста, какое сегодня число, какого месяца, какого года?»
А Лёня могла.
Пусть даже бы на нее потом посмотрели, как на сумасшедшую.
Со мной бы он просто не стал разговаривать. Решив, что тронулся умом (не я, а он сам).
Домовушка вытащил из загашника деньги. Загашник его находился в глубине ларя с мукой, в вышитом бисером ридикюле, с какими ходили дамы в начале века в театр или на балы. Деньги в этом ридикюле были разные: начиная от царских двадцатипятирублевок, смятых керенок и простыней первых советских денег до денег военных, послевоенных и прочих – все виды валюты, имевшей хождение в нашей стране в последнее столетие. Даже и золотые червонцы, царские и советские, были там.
А вот иностранной валюты не было.
В ней не случалось нужды.
Я задумался над тем, почему Бабушка, имея неограниченные возможности в смысле обеспечения себя необходимыми документами, а также хорошим к себе отношением со стороны властей предержащих, не эмигрировала в свое время от греха подальше куда-нибудь в спокойную Европу или в еще более спокойную тогда Америку. Хотя – все в мире относительно, в том числе и спокойствие. А дома (или почти дома, потому как наше Здесь не являлось для нее родиной в полном смысле слова, но все же было ближе к Там, чем, скажем, Франция или Бразилия), дома и стены помогают.
Но я отвлекся.
Домовушка, слюнявя пальчики синим от химического карандаша языком, отсчитал некоторое количество карбованцев.
– А где доллары, что Лада принесла? – вспомнил я о причине давешнего переполоха.
Домовушка, испуганно округлив глазки, посмотрел на меня и шикнул:
– Да чтой это ты, Кот! Да как можно! В шкапчик я запрятал, подалее!
– Вот и вынь их из этого «подалее». Потому что, я думаю, даже если карбованцы наши не имеют уже хождения, доллары остаются долларами, и их можно обменять на нынешние деньги.
– Да что это у тебя за недоверие к отечественной валюте? – вдруг встрял в разговор излишне взволновавшийся, по моему мнению, Рыб. – Не слушай его, Домовушка.
– Ты не жил при инфляции, а я жил, – огрызнулся я.
– Пожалуй, Кот прав, как это ни прискорбно признать, – вступил в разговор Ворон. – Тенденции к обесцениванию карбованца, наблюдавшиеся в наше время, могли привести к финансовому краху и к гиперинфляции карбованца. В таком случае – опять же повторюсь, как это ни прискорбно, – мы должны быть готовы к обмену валюты на имеющие теперь хождение деньги, будь то карбованцы или что другое. Потому что наших тысяч может не хватить на обеспечение даже и насущных нужд.
– Нет! – заявил вконец расстроенный Домовушка. – Не позволю законы порушать!
– А мы дохни с голоду, да? – спросил нахальный Жаб. Он, кажется, оправился уже окончательно и вполне владел всеми четырьмя лапами, когда спрыгнул с подоконника и запрыгнул на лавку. – Он тут будет лелеять свою чистую незапятнанную совесть, а мы будем подыхать с голоду. Хорошенькое дело!
– Интересно, – глядя в потолок и не обращаясь ни к кому конкретно, заметил Рыб, – откуда только это земноводное такое слово узнало! «Лелеять»!
– А ты, рыбное, думаешь, ты один книжки читал? – рассвирепел Жаб. – Я, может, тоже читал! Целых три прочитал! И нечего меня земноводным обзывать!
– Я тебя не обзывал, и к кому же ты относишься, к земноводным! – не сдавался Рыб. – А «целых три книжки», которые ты прочел, я могу себе представить! Про майора Пронина небось!
– И ни про какого майора, – миролюбиво сказал внезапно успокоившийся Жаб. – А вовсе про собаку одну, она ночью по болоту шастала, людей пугала, а потом обнаружилось, что ее фосфором мазали. И еще про Спартака. Во был мужик!
– А третью? – ехидно спросил Рыб.
– А третья была про любовь. Это моя бывшая заставила. Она эту книжку по ночам читала и ревела над ней, как корова. В голос. Только я не дочитал, больно толстая была.
– Кто, твоя бывшая? – елейным тоном осведомился Рыб.
– Нет, книжка! – взорвался Жаб. – Моя бывшая была стройная баба, и очень даже! Слишком даже, потому как плоская, точно доска-сороковка!.. А жрать нам дадут или нет?
– Ой! – вскрикнул Домовушка, отшвырнув и список, и карандаш в сторону. – Сей момент!
Чайник уже кипел. Домовушка насыпал в кофейник кофе, залил кипятком, остаток кипятка перелил из чайника в кастрюльку, поставил кастрюльку на огонь и всыпал туда гречку.
– Ни молочка, ни маслица кашку сдобрить… Что она там прохолаживается, заснувши, что ль?
– Ты про Ладу? – спросил я, помахивая хвостом. Я тоже уже чувствовал, что некоторое количество пищи пойдет на пользу моему организму.
– Нет, про эту…
«Эта», как Домовушка обозвал Лёню, появилась в кухне в сопровождении скучного Пса. Псу надо было выйти (напоминаю, что, в отличие от всех нас, он не мог воспользоваться туалетом).
Лёня зря времени не теряла. Прибегнув к косметическим запасам Лады, Лёня восстановила цвет лица и выглядела теперь вполне сносно. Даже и привлекательно – если кто любит худеньких.
Правда, наша Лада тоже теперь худенькая, вспомнил я некстати. Но ничего, это ненадолго. Проснется – восстановит прежние формы.
– Кофейку, – забеспокоился Домовушка, пододвигая к краю стола чашку с блюдцем и нацеживая из кофейника в чашку ароматную темную жидкость. – Не обессудь, к кофею у нас ничего нет. Все попортившись. Кашку, поверишь ли, заправить нечем. Не пособишь ли, не спасешь ли нас от голодной смерти? – Расчувствовавшийся Домовушка пролил синюю слезу, спохватился, вытер тряпочкой стол и сел напротив Лёни, подперев подбородок лапкой.
– Ладушке нашей спать теперича три месяца без просыпу, нам и в булочную, за хлебушком, послать некого, не сказывая про молоко с маслом. Не сжалишься ли…
– Я домой хочу, – неуверенно сказала сердобольная Лёня. – Разве что если быстренько…
– Быстренько, быстренько, – обрадованно залопотал Домовушка, вскакивая, выхватывая кошелек из сумки, укладывая туда приготовленные карбованцы, а также список необходимых продуктов. – Вот и перечень кладу тебе, чтоб, значит, знала ты, что надобно… А что сумка тяжела, так ты не сомневайся, Пес тебе подсобит нести. Он у нас дюж вельми…
– Ладно, я только позвоню, – кивнула Лёня, встала и прошла в коридор к телефону. – Ой, не работает! – удивленно и расстроенно воскликнула она.
– Конечно, не работает! – каркнул Ворон. – Сколько лет прошло, ты знаешь?
– Лет? – переспросила растерянная Лёня, возвращаясь в кухню.
– Лет, – кивнул Ворон. – Что, Кот тебе не объяснил?..
Что-то в его голосе предвещало, мне кажется, некоторое количество отрицательных эмоций.
– Объяснял, – сказал я. – Я не виноват, что она плохо поняла мои объяснения. По объективным причинам, – добавил я, чтобы Лёня на меня не обиделась слишком уж сильно. – Свежему человеку, без должной подготовки, с непривычки, тяжело, знаешь ли…
– Знаю! – сварливо каркнул Ворон. – Знаю еще, что некоторые коты манкируют своими обязанностями! И будут за то расплачиваться долго и без устали. Где реферат на тему «Волшебника Земноморья»?
– После завтрака будет, – сказал я.
– А он должен уже быть! Лежать на столе, чтобы я перед завтраком мог с ним ознакомиться!
– Да ладно тебе, премудрейший! – вступился за меня Домовушка. – Недосуг Котейке было со всеми этими неурядицами! Ты бы лучше обсказал красной девице, как есть, и чтобы она для нас время вызнала, какой на дворе год, какое число да часы с минутами…
– Какой год? – не поняла Лёня. – Так ведь…
– «Так ведь» не ведь! – гаркнул Ворон оглушительно. – Неизвестны нам ни год, ни месяц, ни число! Ясно теперь?
– Ясно, – упавшим голосом отозвалась Лёня.
– Доллары! – скомандовал Ворон безапелляционно, и Домовушка покорно повиновался, сбегал в Бабушкину комнату, вернулся, держа в руках пять десятидолларовых бумажек.
– Десяти хватит, я думаю, – мурлыкнул я.
Домовушка протянул Лёне дрожащей лапкой одну бумажку, а остальные запрятал в ридикюль. Делал он это с отвращением, стараясь лишний раз на незаконно внесенную в наш дом валюту не смотреть.
Я занялся дверью, сворачивая охранительное заклятие, а также отодвигая засовы, снимая цепочку, поворачивая ключи и откидывая щеколду.
– Ждем вас с нетерпением! – крикнул Ворон вдогонку сопровождаемой Псом Лёне.
Мы даже не успели проявить нетерпение, как Пес с Лёней вернулись. В ту же самую секунду, как я закрыл за ними дверь, раздался звонок.
– Что случилось? – спросил я. – Что-нибудь забыли?
– Да нет, мы уже, – сказала Лёня, а Пес, пасть которого была занята тяжелой кошелкой, кивнул лобастой своей головой.
Я недоуменно посмотрел на них, потом на Ворона.
– Ловушка! – каркнул Ворон. – Она продолжает действовать. То есть улавливать хронофагов. Эффект хроностазиса распространился на всю нашу квартиру.
– Заумен, аж жуть берет, – сказал недовольно Домовушка. – Доходчиво не мог ли, свет мой?
– Доходчиво – мы застряли во времени. Теперь у нас во всей квартире, как внутри шкафа. Время остановилось.
– Что же делать? – спросил я.
– Найти хрононепроницаемый контейнер, каким была прежняя ловушка, и поместить в него ловушку нынешнюю. Открыть окна и хорошенько проветрить квартиру на предмет естественного заражения воздуха хронофагами в необходимом для нормального течения времени количестве…
– А из чего можно сделать хрононепроницаемый контейнер?
– Не знаю! – каркнул Ворон раздраженно. – Лада знает!
– Ну так подождем. Каких-то три месяца… – Я уже успел частично ознакомиться с содержимым сумки, которое Лёня выкладывала на стол, увидел пару бутылок молока, банку со сметаной и успокоился.
– Она может никогда не проснуться, имбецил! – каркнул Ворон еще громче, чем прежде. – Она не проснется, пока не пройдут три месяца! А три месяца не пройдут никогда! Потому что у нас во всей квартире не найдется ни одного хронофага!
– А если открыть форточку?
– Ловушка их сразу уловит. Или ты хочешь остановить время сразу во всем мире?
– Рано или поздно ловушка переполнится, как та, прежняя.
– Или не переполнится. И сколько надо лет для того, чтобы она переполнилась!
– Может быть, уничтожить ее?
– Чтобы время снова сошло с ума?
– Ну все. Я пошла домой, – сказала Лёня, закончив выгружать продукты из кошелки и повесив ее, пустую, на ручку кухонной двери. – Будьте здоровы, Ладе привет.
– Меня, меня не оставляй! – завопил вдруг молчавший до сих пор Крыс, вылетел из-под стола и обхватил четырьмя лапами бедную Лёню. Лёня завизжала и упала без чувств.
– Снова обморок, – констатировал я.
Пес надвинулся на Крыса:
– Кто тебе позволил…
– А она не член вашей семьи! – нахально заявил Крыс. – И я ее не обижал!
Он оскалил острые зубы. Пес не остался в долгу и тоже показал зубы, правда, не такие острые, но гораздо более внушительные. Убедительная демонстрация Пса подействовала – Крыс снова юркнул под стол и затаился.
Домовушка вылил на Лёню стакан холодной воды. Лёня застонала.
– Кто это был? – спросила она слабым голосом.
– Ухажер твой бывший, кто ж еще, – пояснил ей Домовушка с готовностью. – Ты б его не слушала. Не справиться тебе с ним, слабосильна больно. Оставляй здесь.
– Да, да, конечно, – кивнула Лёня и с трудом села. – Ни за что!.. – Она передернулась от отвращения.
– Лёнечка! – взвыл Крыс, но из-под стола не вылез.
Зато из своей паутины вылез Паук.
– Мне кажется, – сказал он с сомнением в голосе, – Лада что-то такое говорила… Когда работа близилась к завершению…
– Что, что Крыса надо оставить у нас? – спросил я.
– Нет, про ловушку. Что ее надо будет каким-то образом свернуть, когда все хронофаги будут уловлены. Эта лента внутри полая, и…
– Умница! – умилился я, мгновенно поняв гениальный – я не боюсь этого слова! – замысел Лады. – Конечно! Вывернуть наизнанку! Хронофаги окажутся внутри, как в мешке!..
Мы быстро проделали этот опыт. Лёня, сидя все еще на полу, с интересом следила за нами.
Хронофаги оказались в хрононепроницаемом контейнере. По виду контейнер напоминал чулок. По верхней кромке чулка Лада продела нитку, чтобы затянуть вход в ловушку.
– Ой, да это ж она свой чулочек приспособила! – воскликнул Домовушка расстроенно. – Я ей в ту зиму… уж не знаю, в какую теперь, но в зиму ей вязал, в сапоги чтобы, ножкам чтобы тепленько… А она и не носила их даже… И вон что удумала.
– Пригодились, значит, – поучительно заметил Рыб. – Я бы на твоем месте радовался.
– А я и радуюсь, – кивнул Домовушка. Но голос его звучал по-прежнему печально.
Затянув нитку потуже, мы повесили плотно набитый хронофагами чулок на прежнее место. На гвоздик, вбитый в притолоку. Я торжественно распахнул форточку в кухне и отправился открывать все остальные форточки.
– Ну я пойду, – сказала Лёня, приветливо кивая всем нам и опасливо косясь на Крыса. – Если можно…
Она замялась, и заботливый Домовушка, превратно истолковав ее замешательство, сказал:
– Да вон, по коридору прямо, что, Пес и не озаботился показать?
– Да нет, – окончательно смешалась она, краснея. – Я не про туалет, я про… Ну вы мне все очень понравились, если честно. Когда к вам привыкаешь, и не страшно вовсе. Можно я к вам буду иногда заходить?
Мы дали свое позволение, и Лёня, еще раз попрощавшись со всеми, кроме Крыса, ушла.
Крыс сидел под столом, надувшийся.
Каша сварилась, Домовушка раскладывал ее по тарелкам в соответствии с давно изученными вкусами домочадцев, сдабривая ее кому молоком, кому – маслом.
– А тебе как, с молочком, али с маслицем, али еще как? – спросил он, нагибаясь и заглядывая под стол. Надо отметить, что Крыс занимал под столом все пространство, упираясь головой в одну ножку стола и выпростав хвост из-за противоположной.
Крыс молчал и только сопел обиженно.
– Да ты не серчай, не серчай, – продолжал сердобольный Домовушка. – Известно, девки – они тщеславятся, им дружок нужен, чтоб кудри кольцами, румянец, кровь чтобы с молоком, а без кудрей, без румянца ты ей в дружки никак… Да и на что она тебе, коли ты ей такой без надобности? Плюнь, милок, вылазь, да и откушай с нами. А девок этих – ну их!
Крыс закрыл глаза и отвернулся к стене, делая вид, что не слышит.
– А ну вылезай! – рявкнул Пес, приближая голову – вместе с пастью, между прочим, и со всеми своими внушающими уважение зубами – к голове Крыса. – Вылезай, кому говорю!
Крыс повиновался.