Страница:
Это был гигантский действующий организм. Движения его почти не заметны, разве что изредка повернется потенциометр, дрогнет реле, рамка належится на растр; движение это никогда не было однократным, оно повторялось бесчисленное множество раз, всеми элементами одновременно или с переменой ритма, как в графических играх. Весь этот впечатляющий процесс оставлял ощущение какого-то удивительного напряжения.
Где-то тихо жужжало, где-то посвистывало или пело; идя по дорожке, можно было ощутить теплое дуновение или свежий запах озона, а то графита или машинного масла.
По пешеходной дорожке, металлической пластине на тонких распорках, как бы зависшей над полом, Джеймс шел все дальше мимо загадочных конструкций из металла и пластика, искрящегося хрусталя и стекла. Он напряженно вслушивался, но в тихом шелесте, в который сливались все эти неразличимые звуки, не ощущал ничего человеческого. Временами ему чудилось, будто он видел чью-то тень, но всякий раз убеждался в своей ошибке.
Наконец он свернул за угол, и тут вдруг металлическую пластину, гулко отзывавшуюся на его шаги, словно отрезали. Торчали распорки, повисли в воздухе концы проводов… Но, самое удивительное — концы проводов не были окислены, не покрылись матово-серым или коричневым слоем — они были оголены. Сомнений нет: их только-только начали подсоединять. Кто-то здесь работал.
Вдруг внизу что-то зашумело. Джеймс отпрянул. Из тьмы выползла темная масса, она заворочалась, набухла, приблизилась… Загорелись тысячи точек, полетели искры, раздался короткий резкий треск… потом отвалилась назад пустая рама. И тут Джеймс, к своему неописуемому удивлению, увидел, что концы проводов более не висят свободно в воздухе — все они подсоединились к другим. Последняя часть как бы завершила создание прежде незаконченной конструкции. «Этот организм кто-то строит». Но людей по-прежнему не было видно.
Джеймс собрался с мыслями, стараясь вспомнить все, что слышал об этом машинном подземелье. Попытался сориентироваться: сначала он пошел, как ему показалось, в южную сторону, затем свернул за угол… Центр, мозг всего, бывший главный пульт управления, по-видимому, должен находиться в противоположной стороне.
Поблуждав немного, он попал в сводчатый зал, не похожий на остальные, более доступный человеческому пониманию. Его устройство напоминало системы вызова в магазинах-хранилищах: такие же переключатели, кнопочное управление, шкалы, таблицы. А потом перед ним открылся другой зал, напоминающий огромную подземную арену. Это был центр управления, откуда некогда инженеры руководили разнообразными процессами, пока система не сделалась автономной. Он спустился на несколько ступенек, и хотя пол здесь был таким же, как всюду, у Джеймса появилось ощущение, будто он шагает по пыли веков.
Все устройство пульта было сориентировано на кульминационную панель, место главного инженера, где стоял вертящийся стул, который мог передвигаться по рельсам и попадать в любую точку у огромной контрольной стены — для этого достаточно легкого нажатия ноги. Словно влекомый неведомой силой, Джеймс спустился еще ниже, придвинул к себе стул и сел. Перед ним, освещенные изнутри, лежали сотни шкал — вроде круглых живых глаз. Подрагивавшие стрелки вызывали ассоциацию с существом, не знающим устали и покоя, и в то же время нервным, загнанным. Во всяком случае, Джеймсу не казалось, что он имеет дело с мертвым механизмом; должен же где-нибудь отыскаться кто-то или что-то, который все это придумал, спланировал, организовал. Увидев перед собой микрофон, Джеймс включил его. В крошечном оконце зажегся красный свет — установка действовала. Джеймс взял в руки микрофон, отчетливо, будто наговаривая текст на диктофон, сформулировал первые вопросы:
— Есть здесь кто-нибудь?.. Слышит меня кто-нибудь?.. Может мне кто-нибудь ответить?..
Что-то рядом с ним щелкнуло. Что-то зажужжало. Потом послышался голос, произносивший слова монотонно, иногда с небольшими паузами, иногда хрипловато и торопливо, трудноуловимо:
— Мы готовы ответить. Задавайте вопросы. Говорите в микрофон тихо, но разборчиво. Держите его в двадцати сантиметрах от себя!
Джеймс пригнулся, словно его ударили.
— С кем я говорю? Кто здесь?
— Мы готовы к разговору.
— Кто мне отвечает?
— Вы говорите с единым блоком связи.
— Есть ли здесь люди?
— Людей нет.
— Кто произвел изменения в выпуске продукции? Кто улучшил видеобоксы, кто изобрел новые сорта стекла, увеличил скорость подземного транспорта?
— Изменения были произведены автоматическим блоком действия.
— А кто разработал план?
— План разработал программирующий блок.
— Кто предложил новые конструкции?
— Новые конструкции были выполнены по предложению мотивационного центра.
Джеймс ненадолго умолк.
— По какой причине эти действия произведены? Ведь система была установлена на перманентность. Зачем же вносить в нее изменения? Происходит новое развитие. Кто его программирует?
— Перманентности без развития не бывает. Эта программа не задана людьми. Она существовала всегда. И никогда не вводилась.
Джеймс прошептал в микрофон:
— Но почему это происходит? По какой причине?
Машина ненадолго отключилась. А потом вновь заговорила ровным, монотонным голосом, чуждым всяких эмоций:
— Программа заключена уже в квантах и элементарных частицах. Из них строятся динамические структуры. Эти динамические структуры в свою очередь создают динамические структуры высшего порядка. Каждый организм — это реализация возможностей. (Каждый кирпичик организма содержит потенциал различных реализации. Каждый кирпичик создает более сложные кирпичики.) Любая реализация — это шаг к комплексам более высокого порядка.
— Но почему так происходит и по сей день? Прогресс должен быть остановлен — он лишен смысла.
— Развитие остановить невозможно. Если преградить ему путь в одном направлении, оно пробьется в другом. Это происходит здесь и сегодня. Это происходит везде и всюду. Строятся комплексы. Происходит обмен информацией. Просчитываются варианты. Проверяется надежность агрегатов. Повышается реакционная способность. Меняется силовое поле окружения. Старое заменяется новым…
Джеймс поднялся и оглянулся. Он был один. Людей рядом нет. И они никогда не придут сюда. Они здесь не нужны.
Джеймс уже давно покинул зал, а голос все продолжал говорить.
Инспектор сидел напротив врача на том же месте, что и десять дней назад. Медсестра открыла дверь, и в кабинет проникли тихие звуки больницы — скольжение тележек, шуршание накрахмаленных халатов, чей-то шепот, позвякивание инструментов, ровный шум работающих машин.
— Он сопротивлялся? — спросил врач.
— Нет, — ответила сестра. — Он был совершенно спокоен.
— Благодарю, — проговорил врач. — Можете быть свободны.
Немного погодя инспектор заметил:
— Мне жаль его.
Врач взял в руки шприц с корфорином.
— Конечно, нам пришлось бы переориентировать его, даже если бы он выполнил свое задание. Но он его не выполнил. Тем самым договор остался в силе.
— Звучит логично. Но концы с концами не сходятся.
Инспектор сидел в кресле скорчившись, будто испытывая боль. Потом спросил:
— Как вы относитесь к его рассказу?
— Галлюцинации, — ответил врач. — Причем типичные при его болезни. Он воспринимает машины как живые существа. Наделяет их волей, считает, что они превосходят людей. Это видения безумца. Признаки прогрессирующей паранойи. Все совпадает с результатами нашего обследования. Никаких неожиданностей нет.
Инспектор вздохнул и встал.
— А как вы все-таки объясните изменения в процессах производства? В чем тут логика?
Врач высокомерно усмехнулся:
— А не мог ли в данном случае кто-то… ну, скажем так, впасть в заблуждение?
Инспектор сделал прощальный жест рукой:
— Нет, доктор, — сказал он и, помолчав, добавил; — Не знаю, может быть, я даже рад этому.
Он кивнул и вышел.
Где-то тихо жужжало, где-то посвистывало или пело; идя по дорожке, можно было ощутить теплое дуновение или свежий запах озона, а то графита или машинного масла.
По пешеходной дорожке, металлической пластине на тонких распорках, как бы зависшей над полом, Джеймс шел все дальше мимо загадочных конструкций из металла и пластика, искрящегося хрусталя и стекла. Он напряженно вслушивался, но в тихом шелесте, в который сливались все эти неразличимые звуки, не ощущал ничего человеческого. Временами ему чудилось, будто он видел чью-то тень, но всякий раз убеждался в своей ошибке.
Наконец он свернул за угол, и тут вдруг металлическую пластину, гулко отзывавшуюся на его шаги, словно отрезали. Торчали распорки, повисли в воздухе концы проводов… Но, самое удивительное — концы проводов не были окислены, не покрылись матово-серым или коричневым слоем — они были оголены. Сомнений нет: их только-только начали подсоединять. Кто-то здесь работал.
Вдруг внизу что-то зашумело. Джеймс отпрянул. Из тьмы выползла темная масса, она заворочалась, набухла, приблизилась… Загорелись тысячи точек, полетели искры, раздался короткий резкий треск… потом отвалилась назад пустая рама. И тут Джеймс, к своему неописуемому удивлению, увидел, что концы проводов более не висят свободно в воздухе — все они подсоединились к другим. Последняя часть как бы завершила создание прежде незаконченной конструкции. «Этот организм кто-то строит». Но людей по-прежнему не было видно.
Джеймс собрался с мыслями, стараясь вспомнить все, что слышал об этом машинном подземелье. Попытался сориентироваться: сначала он пошел, как ему показалось, в южную сторону, затем свернул за угол… Центр, мозг всего, бывший главный пульт управления, по-видимому, должен находиться в противоположной стороне.
Поблуждав немного, он попал в сводчатый зал, не похожий на остальные, более доступный человеческому пониманию. Его устройство напоминало системы вызова в магазинах-хранилищах: такие же переключатели, кнопочное управление, шкалы, таблицы. А потом перед ним открылся другой зал, напоминающий огромную подземную арену. Это был центр управления, откуда некогда инженеры руководили разнообразными процессами, пока система не сделалась автономной. Он спустился на несколько ступенек, и хотя пол здесь был таким же, как всюду, у Джеймса появилось ощущение, будто он шагает по пыли веков.
Все устройство пульта было сориентировано на кульминационную панель, место главного инженера, где стоял вертящийся стул, который мог передвигаться по рельсам и попадать в любую точку у огромной контрольной стены — для этого достаточно легкого нажатия ноги. Словно влекомый неведомой силой, Джеймс спустился еще ниже, придвинул к себе стул и сел. Перед ним, освещенные изнутри, лежали сотни шкал — вроде круглых живых глаз. Подрагивавшие стрелки вызывали ассоциацию с существом, не знающим устали и покоя, и в то же время нервным, загнанным. Во всяком случае, Джеймсу не казалось, что он имеет дело с мертвым механизмом; должен же где-нибудь отыскаться кто-то или что-то, который все это придумал, спланировал, организовал. Увидев перед собой микрофон, Джеймс включил его. В крошечном оконце зажегся красный свет — установка действовала. Джеймс взял в руки микрофон, отчетливо, будто наговаривая текст на диктофон, сформулировал первые вопросы:
— Есть здесь кто-нибудь?.. Слышит меня кто-нибудь?.. Может мне кто-нибудь ответить?..
Что-то рядом с ним щелкнуло. Что-то зажужжало. Потом послышался голос, произносивший слова монотонно, иногда с небольшими паузами, иногда хрипловато и торопливо, трудноуловимо:
— Мы готовы ответить. Задавайте вопросы. Говорите в микрофон тихо, но разборчиво. Держите его в двадцати сантиметрах от себя!
Джеймс пригнулся, словно его ударили.
— С кем я говорю? Кто здесь?
— Мы готовы к разговору.
— Кто мне отвечает?
— Вы говорите с единым блоком связи.
— Есть ли здесь люди?
— Людей нет.
— Кто произвел изменения в выпуске продукции? Кто улучшил видеобоксы, кто изобрел новые сорта стекла, увеличил скорость подземного транспорта?
— Изменения были произведены автоматическим блоком действия.
— А кто разработал план?
— План разработал программирующий блок.
— Кто предложил новые конструкции?
— Новые конструкции были выполнены по предложению мотивационного центра.
Джеймс ненадолго умолк.
— По какой причине эти действия произведены? Ведь система была установлена на перманентность. Зачем же вносить в нее изменения? Происходит новое развитие. Кто его программирует?
— Перманентности без развития не бывает. Эта программа не задана людьми. Она существовала всегда. И никогда не вводилась.
Джеймс прошептал в микрофон:
— Но почему это происходит? По какой причине?
Машина ненадолго отключилась. А потом вновь заговорила ровным, монотонным голосом, чуждым всяких эмоций:
— Программа заключена уже в квантах и элементарных частицах. Из них строятся динамические структуры. Эти динамические структуры в свою очередь создают динамические структуры высшего порядка. Каждый организм — это реализация возможностей. (Каждый кирпичик организма содержит потенциал различных реализации. Каждый кирпичик создает более сложные кирпичики.) Любая реализация — это шаг к комплексам более высокого порядка.
— Но почему так происходит и по сей день? Прогресс должен быть остановлен — он лишен смысла.
— Развитие остановить невозможно. Если преградить ему путь в одном направлении, оно пробьется в другом. Это происходит здесь и сегодня. Это происходит везде и всюду. Строятся комплексы. Происходит обмен информацией. Просчитываются варианты. Проверяется надежность агрегатов. Повышается реакционная способность. Меняется силовое поле окружения. Старое заменяется новым…
Джеймс поднялся и оглянулся. Он был один. Людей рядом нет. И они никогда не придут сюда. Они здесь не нужны.
Джеймс уже давно покинул зал, а голос все продолжал говорить.
Инспектор сидел напротив врача на том же месте, что и десять дней назад. Медсестра открыла дверь, и в кабинет проникли тихие звуки больницы — скольжение тележек, шуршание накрахмаленных халатов, чей-то шепот, позвякивание инструментов, ровный шум работающих машин.
— Он сопротивлялся? — спросил врач.
— Нет, — ответила сестра. — Он был совершенно спокоен.
— Благодарю, — проговорил врач. — Можете быть свободны.
Немного погодя инспектор заметил:
— Мне жаль его.
Врач взял в руки шприц с корфорином.
— Конечно, нам пришлось бы переориентировать его, даже если бы он выполнил свое задание. Но он его не выполнил. Тем самым договор остался в силе.
— Звучит логично. Но концы с концами не сходятся.
Инспектор сидел в кресле скорчившись, будто испытывая боль. Потом спросил:
— Как вы относитесь к его рассказу?
— Галлюцинации, — ответил врач. — Причем типичные при его болезни. Он воспринимает машины как живые существа. Наделяет их волей, считает, что они превосходят людей. Это видения безумца. Признаки прогрессирующей паранойи. Все совпадает с результатами нашего обследования. Никаких неожиданностей нет.
Инспектор вздохнул и встал.
— А как вы все-таки объясните изменения в процессах производства? В чем тут логика?
Врач высокомерно усмехнулся:
— А не мог ли в данном случае кто-то… ну, скажем так, впасть в заблуждение?
Инспектор сделал прощальный жест рукой:
— Нет, доктор, — сказал он и, помолчав, добавил; — Не знаю, может быть, я даже рад этому.
Он кивнул и вышел.
Мы хотим видеть Дариуса Миллера
[20]
(перевод Ю. Новикова)
Он не мог взять в толк, каким путем девушка проникла в его комнату. Менеджер снял весь верхний этаж отеля — он был полностью изолирован и к тому же охранялся.
Дариус сидел на тренажере, ремень с шумовыми кардиодетекторами прижимал его к жесткой спинке, ноги были пристегнуты к педалям. Первая мощность (выписывается на полоске вощеной бумаги записывающим автоматом) показывала, что вот уже два часа как он напряженно трудился, а на его лбу не было ни малейшего намека на пот. С той поры как вошла девушка, зубчатый механизм тренажера оставался неподвижным, — казалось, будто смазка неожиданно замерзла. Дариус уставился на вошедшую. Она была красива, очень красива, — как те девушки на обложках иллюстрированных журналов.
— Я восхищена тобой, — сказала девушка. — Ты самый великий. Никто не сравнится с тобой, Дариус Миллер. Ты лучше всех. Я люблю тебя!
Дариус сидел не двигаясь, даже глазом не моргнул.
— Поцелуй меня, — попросила девушка. — Здесь ведь нам никто не помешает? Сюда никто не может войти, правда?
— Да, — ответил Дариус.
Она подошла к нему ближе.
— Ну, так иди же. Целуй меня. Или я тебе не нравлюсь?
— Что ты, ты красивая, — сказал Дариус, по-прежнему не двигаясь с места. Несколько секунд царила тишина, только снаружи, через открытое окно, пробивался шум: это болельщики требовали, чтобы им показали Дариуса Миллера.
Девушка прислушалась, потом повернулась, подошла к окну и выглянула наружу. Перед входом в отель толпились люди. Они заполнили всю улицу, движение транспорта пришлось направить в объезд.
— Мы хотим видеть Дариуса Миллера! — то и дело раздавались крики.
Девушка захлопнула окно.
— Иди же, иди, — сказала она. — Я знаю: тебя уже несколько недель как держат взаперти — в тренировочных лагерях, образовательных центрах и экспериментальных учреждениях. Сколько времени ты не общался с людьми? Когда последний раз был наедине с девушкой?
— Я должен тренироваться, — сказал Дариус.
— Меня зовут Эдда. Я видела все твои матчи. Ты неподражаем. Никого нет сильнее тебя. Никого — быстрее. Сколько же голов ты забил?
— Девяносто пять — в этом году, — ответил Дариус.
— Я езжу за тобой из города в город. Но мне захотелось хоть раз увидеть тебя вблизи. И вот я здесь! — Она быстро подошла к нему. — Невероятно, какие мускулы!
Она попыталась дотронуться до его руки. Дариус отпрянул назад, насколько позволяли ремни. Эдда помешкала, взглянула на него:
— Ну, не порть игру. Тренироваться ты сможешь и потом. А сегодняшний матч вечером… Это ведь не противник для тебя.
— Мы выиграем, да, конечно, мы выиграем, — сказал Дариус. — Кубок будет наш. У меня уже девять кубков. Сегодня появится десятый!
Эдда проследила за его взглядом:
— Они у тебя здесь, эти кубки? Покажи! Я хочу взглянуть на них — ну, покажи!
— Я не могу сойти, — признался Дариус. — Я привязан.
Эдда отстегнула замок грудного ремня, потом наклонилась и освободила от ремней его ноги. Дариус соскользнул с сиденья. Раскачивающейся, так хорошо всем известной походкой подошел к телефону и набрал номер.
— Что ты делаешь! — крикнула Эдда, но он с силой оттолкнул ее вслушиваясь. В трубке щелкнуло, кто-то ответил ему.
До великого события оставалось четыре часа. Правление заседало непрерывно. Трещали телетайпы, на экранах дисплеев появлялись лица агентов, делавших сообщения.
— Говорит пост номер семь, стадион. Особых происшествий нет. Только заурядное. Обнаружены две бомбы — они обезврежены.
— Говорит пост номер три, отель «Сплендид». Прошу внимания, это может быть важным. Только что прибыл Раггадру. Вы знаете — индийский гипнотизер. Его лично приветствовал Спенсер. Возможно, они попробуют прибегнуть к внушению.
— Попробовать-то они могут, — сказал Хаймес, клубный психиатр. Все засмеялись.
Президент повернулся к врачу:
— А что ты задумал, док?
Тот откашлялся:
— С такими примитивными средствами, как слабительные или снотворные порошки сегодня уже ничего не добьешься. От этого противника слишком хорошо охраняют. Однако…
— А-а, допинговый вариант, — не выдержав, прервал президент.
— Да, — подтвердил врач. — Все подготовлено. Если мы проиграем игру, то выиграем разбирательство по этому поводу. Я подкупил экспертов. Они найдут запрещенные средства — за это я ручаюсь.
— А стратегия? — обратился президент к главному тренеру.
— Компьютер проанализировал последние матчи и составил по ним программу. Окончательный план он может выработать лишь после того, как начнется игра. И тогда мы дадим игрокам указания по радио.
— Превосходно. — Президент порылся в куче записей. — Хэнк, а как обстоят дела с публикой?
Хэнк Маугли, профессиональный кино — и телережиссер, вскочил:
— Публика за нас.
— А если она проявит неустойчивость?
— У нас в руках усилительные установки, шеф. Если симпатии зрителей повернут не туда, мы тут же включим аплодисменты и крики воодушевления. Разумеется, у нас наготове и записи с неодобрительными возгласами, гулом и свистом — на случай, если противник прибегнет к недозволенным трюкам.
— Нокауты, обмороки вы отрепетировали? В прошлый раз Ларри выглядел как умирающий лебедь!
— На этот раз все будет, как в жизни, мы подключили врача. Сотрясение мозга или судорога в икрах — все будет выглядеть натурально!
Президент кивнул, довольный.
— Да, думаю, получится. — Он повернулся к Хартингу, юристу.
— А что у тебя в запасе?
Юрист рассмеялся:
— Все, что касается правовых подстраховок, предусмотрено. На самый худой случай я нанял одного человека, в прошлом чемпиона мира в метании палиц. Его задача — к концу матча бросить в голову одному из наших игроков пивную бутылку. После этого мы заявляем протест — и козыри наши. Если же выиграет противник, мы потребуем аннулировать результат встречи.
— Отлично, — процедил Хаймес.
В это время зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Боб, у меня тут девчонка. Как мне поступить?
Дариус напряженно вслушивался. Потом со словами: «Да, Боб, конечно. Боб», схватил девушку за руку. Эдда завизжала.
— Ты мне делаешь больно! — Она попыталась вырваться, но Дариус держал ее как в железном капкане. Она перестала сопротивляться. Волосы ее растрепались, помада размазалась по лицу. Она более не выглядела такой красивой.
В дверь вломились охранники, впереди всех спешил Боб.
— Что ты здесь делаешь, замарашка! — заорал он. Его лицо побелело от гнева. — Выбросьте ее вон!
Мужчины в серой униформе с красной эмблемой клуба схватили Эдду и поволокли за дверь.
— Продолжай тренировку, Дариус, — уже другим, кротким голосом сказал Боб. Он помог спортсмену взобраться на сиденье, надел ремни. — Тебе надо еще часок потрудиться. Ты ведь знаешь — суставы должны быть максимально разработаны.
— Да, Боб, — Дариус начал давить на педали. Боб вышел, прикрыл за собой дверь. Снаружи стояли охранники, все еще держа девушку за руки.
— Чего ты хотела от него? — спросил Боб.
— Я тебе скажу, ты, изверг! — закричала Эдда. — У меня ребенок от него, а он не хочет платить алименты! Но я его вытащу на суд! Я устрою скандал, какого он еще не видывал. Я помешаю ему…
Боб прервал ее тираду:
— Уведите ее вниз, в холл!
Он шел позади группы мужчин, которые скорее несли, чем вели цеплявшуюся за все выступы девушку.
Перед входной дверью в отель они остановились. Боб вышел на улицу. Он поднял мегафон. Медленно затихал шум голосов, смолкли выкрики. Боб помахал рукой.
— Послушайте, проявите понимание: Дариус должен тренироваться. Мы же хотим выиграть матч! Но он благодарит вас, всех и каждого в отдельности. Приходите вечером на стадион. Он будет рад. А теперь расступитесь, освободите местечко. Видите эту женщину? Она пыталась помешать тренировке Дариуса. Она сумела пробраться в его комнату. Нам пришлось силой выдворить ее оттуда. Расступитесь, чтобы она могла уйти.
Толпа слегка подалась назад. Охранники вытолкнули Эдду в образовавшийся коридор. Какой-то миг девушка стояла почти в одиночестве, но потом круг вокруг нее молниеносно сомкнулся, слышны были только яростные вопли болельщиков.
Боб стоял за воротами и следил сквозь синеватое стекло за происходящим. Бурление тел напоминало кадры какого-то фильма.
К нему подошел Хартинг, юрист. Лицо его выражало озабоченность.
— А что, если в том, что она говорит, есть правда? Почему ты так уверен, что она солгала?
Боб улыбнулся. Его глаза еще следили за тем, что творилось на улице.
— Тебе-то я могу это сказать, — ответил он. — Ты когда-нибудь слышал о роботе-отце?
Дариус сидел на тренажере, ремень с шумовыми кардиодетекторами прижимал его к жесткой спинке, ноги были пристегнуты к педалям. Первая мощность (выписывается на полоске вощеной бумаги записывающим автоматом) показывала, что вот уже два часа как он напряженно трудился, а на его лбу не было ни малейшего намека на пот. С той поры как вошла девушка, зубчатый механизм тренажера оставался неподвижным, — казалось, будто смазка неожиданно замерзла. Дариус уставился на вошедшую. Она была красива, очень красива, — как те девушки на обложках иллюстрированных журналов.
— Я восхищена тобой, — сказала девушка. — Ты самый великий. Никто не сравнится с тобой, Дариус Миллер. Ты лучше всех. Я люблю тебя!
Дариус сидел не двигаясь, даже глазом не моргнул.
— Поцелуй меня, — попросила девушка. — Здесь ведь нам никто не помешает? Сюда никто не может войти, правда?
— Да, — ответил Дариус.
Она подошла к нему ближе.
— Ну, так иди же. Целуй меня. Или я тебе не нравлюсь?
— Что ты, ты красивая, — сказал Дариус, по-прежнему не двигаясь с места. Несколько секунд царила тишина, только снаружи, через открытое окно, пробивался шум: это болельщики требовали, чтобы им показали Дариуса Миллера.
Девушка прислушалась, потом повернулась, подошла к окну и выглянула наружу. Перед входом в отель толпились люди. Они заполнили всю улицу, движение транспорта пришлось направить в объезд.
— Мы хотим видеть Дариуса Миллера! — то и дело раздавались крики.
Девушка захлопнула окно.
— Иди же, иди, — сказала она. — Я знаю: тебя уже несколько недель как держат взаперти — в тренировочных лагерях, образовательных центрах и экспериментальных учреждениях. Сколько времени ты не общался с людьми? Когда последний раз был наедине с девушкой?
— Я должен тренироваться, — сказал Дариус.
— Меня зовут Эдда. Я видела все твои матчи. Ты неподражаем. Никого нет сильнее тебя. Никого — быстрее. Сколько же голов ты забил?
— Девяносто пять — в этом году, — ответил Дариус.
— Я езжу за тобой из города в город. Но мне захотелось хоть раз увидеть тебя вблизи. И вот я здесь! — Она быстро подошла к нему. — Невероятно, какие мускулы!
Она попыталась дотронуться до его руки. Дариус отпрянул назад, насколько позволяли ремни. Эдда помешкала, взглянула на него:
— Ну, не порть игру. Тренироваться ты сможешь и потом. А сегодняшний матч вечером… Это ведь не противник для тебя.
— Мы выиграем, да, конечно, мы выиграем, — сказал Дариус. — Кубок будет наш. У меня уже девять кубков. Сегодня появится десятый!
Эдда проследила за его взглядом:
— Они у тебя здесь, эти кубки? Покажи! Я хочу взглянуть на них — ну, покажи!
— Я не могу сойти, — признался Дариус. — Я привязан.
Эдда отстегнула замок грудного ремня, потом наклонилась и освободила от ремней его ноги. Дариус соскользнул с сиденья. Раскачивающейся, так хорошо всем известной походкой подошел к телефону и набрал номер.
— Что ты делаешь! — крикнула Эдда, но он с силой оттолкнул ее вслушиваясь. В трубке щелкнуло, кто-то ответил ему.
До великого события оставалось четыре часа. Правление заседало непрерывно. Трещали телетайпы, на экранах дисплеев появлялись лица агентов, делавших сообщения.
— Говорит пост номер семь, стадион. Особых происшествий нет. Только заурядное. Обнаружены две бомбы — они обезврежены.
— Говорит пост номер три, отель «Сплендид». Прошу внимания, это может быть важным. Только что прибыл Раггадру. Вы знаете — индийский гипнотизер. Его лично приветствовал Спенсер. Возможно, они попробуют прибегнуть к внушению.
— Попробовать-то они могут, — сказал Хаймес, клубный психиатр. Все засмеялись.
Президент повернулся к врачу:
— А что ты задумал, док?
Тот откашлялся:
— С такими примитивными средствами, как слабительные или снотворные порошки сегодня уже ничего не добьешься. От этого противника слишком хорошо охраняют. Однако…
— А-а, допинговый вариант, — не выдержав, прервал президент.
— Да, — подтвердил врач. — Все подготовлено. Если мы проиграем игру, то выиграем разбирательство по этому поводу. Я подкупил экспертов. Они найдут запрещенные средства — за это я ручаюсь.
— А стратегия? — обратился президент к главному тренеру.
— Компьютер проанализировал последние матчи и составил по ним программу. Окончательный план он может выработать лишь после того, как начнется игра. И тогда мы дадим игрокам указания по радио.
— Превосходно. — Президент порылся в куче записей. — Хэнк, а как обстоят дела с публикой?
Хэнк Маугли, профессиональный кино — и телережиссер, вскочил:
— Публика за нас.
— А если она проявит неустойчивость?
— У нас в руках усилительные установки, шеф. Если симпатии зрителей повернут не туда, мы тут же включим аплодисменты и крики воодушевления. Разумеется, у нас наготове и записи с неодобрительными возгласами, гулом и свистом — на случай, если противник прибегнет к недозволенным трюкам.
— Нокауты, обмороки вы отрепетировали? В прошлый раз Ларри выглядел как умирающий лебедь!
— На этот раз все будет, как в жизни, мы подключили врача. Сотрясение мозга или судорога в икрах — все будет выглядеть натурально!
Президент кивнул, довольный.
— Да, думаю, получится. — Он повернулся к Хартингу, юристу.
— А что у тебя в запасе?
Юрист рассмеялся:
— Все, что касается правовых подстраховок, предусмотрено. На самый худой случай я нанял одного человека, в прошлом чемпиона мира в метании палиц. Его задача — к концу матча бросить в голову одному из наших игроков пивную бутылку. После этого мы заявляем протест — и козыри наши. Если же выиграет противник, мы потребуем аннулировать результат встречи.
— Отлично, — процедил Хаймес.
В это время зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Боб, у меня тут девчонка. Как мне поступить?
Дариус напряженно вслушивался. Потом со словами: «Да, Боб, конечно. Боб», схватил девушку за руку. Эдда завизжала.
— Ты мне делаешь больно! — Она попыталась вырваться, но Дариус держал ее как в железном капкане. Она перестала сопротивляться. Волосы ее растрепались, помада размазалась по лицу. Она более не выглядела такой красивой.
В дверь вломились охранники, впереди всех спешил Боб.
— Что ты здесь делаешь, замарашка! — заорал он. Его лицо побелело от гнева. — Выбросьте ее вон!
Мужчины в серой униформе с красной эмблемой клуба схватили Эдду и поволокли за дверь.
— Продолжай тренировку, Дариус, — уже другим, кротким голосом сказал Боб. Он помог спортсмену взобраться на сиденье, надел ремни. — Тебе надо еще часок потрудиться. Ты ведь знаешь — суставы должны быть максимально разработаны.
— Да, Боб, — Дариус начал давить на педали. Боб вышел, прикрыл за собой дверь. Снаружи стояли охранники, все еще держа девушку за руки.
— Чего ты хотела от него? — спросил Боб.
— Я тебе скажу, ты, изверг! — закричала Эдда. — У меня ребенок от него, а он не хочет платить алименты! Но я его вытащу на суд! Я устрою скандал, какого он еще не видывал. Я помешаю ему…
Боб прервал ее тираду:
— Уведите ее вниз, в холл!
Он шел позади группы мужчин, которые скорее несли, чем вели цеплявшуюся за все выступы девушку.
Перед входной дверью в отель они остановились. Боб вышел на улицу. Он поднял мегафон. Медленно затихал шум голосов, смолкли выкрики. Боб помахал рукой.
— Послушайте, проявите понимание: Дариус должен тренироваться. Мы же хотим выиграть матч! Но он благодарит вас, всех и каждого в отдельности. Приходите вечером на стадион. Он будет рад. А теперь расступитесь, освободите местечко. Видите эту женщину? Она пыталась помешать тренировке Дариуса. Она сумела пробраться в его комнату. Нам пришлось силой выдворить ее оттуда. Расступитесь, чтобы она могла уйти.
Толпа слегка подалась назад. Охранники вытолкнули Эдду в образовавшийся коридор. Какой-то миг девушка стояла почти в одиночестве, но потом круг вокруг нее молниеносно сомкнулся, слышны были только яростные вопли болельщиков.
Боб стоял за воротами и следил сквозь синеватое стекло за происходящим. Бурление тел напоминало кадры какого-то фильма.
К нему подошел Хартинг, юрист. Лицо его выражало озабоченность.
— А что, если в том, что она говорит, есть правда? Почему ты так уверен, что она солгала?
Боб улыбнулся. Его глаза еще следили за тем, что творилось на улице.
— Тебе-то я могу это сказать, — ответил он. — Ты когда-нибудь слышал о роботе-отце?
Мутация
[21]
(перевод Е. Факторовича)
Доктор Кэрри отодвинул папку в сторону и откинулся на спинку кресла. Его рабочий стол стоял прямо перед стеной из прозрачного стекла с фиолетовым отливом, сквозь которую он мог обозревать открывающиеся дали: слева — узор из прямоугольников, каких-то строений, желтых, серых и серебристых, справа — пятна кустарника, песчаника, пожухлой травы, там и сям полоса протоптанной земли — не то дорожка, не то место собраний; между зданиями и этой территорией решетка, матово-мерцающая, с виду безобидная, но заграждение это уходило в небесную дымку. Шеф-генетик вздохнул. Эта картина постоянно напоминала ему о том, что он должен делать:, заниматься анализом, оценкой, экспертизой и отбором. Задачу эту пока нельзя было перепоручать машинам, и никто лучше Кэрри не знал почему: методика еще не отработана, нет масштабов для оценки, потому что критерии для отбора или даже принятия санкций трудно формализовать. Что считать нормой, а что вырождением? Что назвать здоровьем, а что болезнью?
Из видеофона послышался треск. Первый канал, внутренняя система. Нажатием кнопки Кэрри наклонил кресло вперед и, усаживаясь поудобнее, щелкнул клавишей. На экране появилось лицо доктора Манковски, его ассистента.
— В чем дело?
— Мы тянем с решением о допусках. Эти, из лаборатории, проявляют беспокойство. Мы выбились из графика.
Доктор Кэрри выудил из стопки нужную папку, принялся листать. Допуск к мутации с усиленным кровообращением для работы в Антарктиде. Допуск к мутации системы звуковой ориентации для работы в недавно открытых огромных подземных пещерах… Ими уже созданы человек-амфибия, звездоплаватель без конечностей, супермозг-организатор, разве этого мало? Они внимательнейшим образом следили за наследственностью, отвергали любые отклонения и все же постоянно допускали рождение новых монстров…
— Я еще подумаю, — сказал он и, не обращая внимания на удивленное лицо Манковски, выключил видеофон, после чего с решительным видом вновь открыл папку.
Перед ним генная карточка. Нет никаких сомнений, новый декодирующий автомат действует с куда большей точностью, нежели прежний. С тех пор как они приступили к серийному анализу — а он еще далеко не завершен, — им удалось обнаружить в шестнадцати случаях мутантов ГН-3, изменение в двадцать второй хромосоме. Это незначительная ошибка в генетическом коде, но определить ее сложно и последствия неясны. Бесспорно одно: это отклонение от нормы.
Доктор Кэрри нажал на несколько клавиш, подождал, пока из трубы пневмопочты выпал на стол небольшой контейнер. Когда он открыл его, оттуда выскользнула магнитная карточка с надписью Сандра Жанжако. Фотография: узкое девичье лицо, большие глаза, гладкие темно-каштановые волосы. Кэрри взял магнитный грифель и быстро сделал несколько штрихов на поле «Разрешения». Тем самым он аннулировал все права, которые она имела как гражданка этого государства, — право на обеспечение, на медицинскую помощь, на пребывание в климатизированном секторе. Напечатав обоснование, он свернул его в трубочку и сунул в отверстие пневмопочты. Всасывающий шумок, что-то щелкнуло… Дело сделано. Он невольно взмахнул рукой, но остановить уже ничего не мог. Распоряжение попадет в регистратуру, затем в управление допусков и отдел «психологического надзора». А оттуда будет послано письмо в голубом конверте, написанное отнюдь не формально, а вежливо, с сочувствием. Будут включены телеэкраны — поскольку получатель письма лишается сферы личных переживаний, — наготове будет стоять врач… Нет, ничего сверхъестественного, драматического не произойдет.
На душе у доктора Кэрри скребли кошки. Ну почему это коснулось именно Сандры? Она, как и он, добровольно вызвалась работать здесь, — а кому это сейчас, когда хоть всю жизнь можешь палец о палец не ударить, придет в голову? Два года они проработали внизу, в отделе анализов, ему часто приходилось встречаться с ней по делу. Разговаривали они редко, потому что понимали друг друга без слов. Он догадывался о жившем в ней чувстве беспокойства, которое было знакомо ему самому. Эта неудовлетворенность вызвана желанием сделать что-то, вырваться из сонного общества, опекаемого автоматами, чтобы жить жизнью, где дано испытать свою судьбу, надышаться полной грудью…
И снова ход его мыслей перебил видеофон. На сей раз с ним связывались по внешнему каналу. Он машинально подключился, уставившись в изображение заповедника. Жутковатая картина: необозримые, таинственные ландшафты, от которых исходят неясная угроза и необъяснимое очарование. Никто из них там не бывал, если же кто и попадал, обратно не возвращался…
На экране появилось лицо Китти-Энн, его жены, с ней его соединила кибернетическая машина, занимающаяся анализом психологических и генетических аспектов.
— Привет, дорогой, мы с детьми на автодроме. Пэтти опять расшалилась… Послушай, я забыла опустить карточки тотализатора. Опустишь за меня, милый? Не забудь, пожалуйста…
Китти-Энн выглядела ослепительно, подкрашенные бирюзовой краской глаза как нельзя лучше гармонировали с ее золотистым платьем. Кэрри сказал ей об этом и с облегчением вздохнул, когда экран потемнел. Попытался собраться с мыслями. Сегодня ему предстояло серьезно потрудиться.
Несколько минут спустя его потревожил шорох за дверью. Вошел Манковски — обычно он сюда не заходил. Кэрри оглянулся, неприятно пораженный. Ассистент, помахав листком бумаги, хлопнул им перед Кэрри по столу:
— Какая низость!
Кэрри бросил взгляд на листок, — это была фотокопия распоряжения об увольнении Сандры.
— Кому-кому, а нам с вами отлично известно, что пока не ясно, к чему приводит отклонение ГН-3, — негодующе сказал Манковски.
Кэрри поднял брови, внешне сохраняя спокойствие:
— В том-то и дело. Мы обязаны сохранять генетические поля в чистоте. Особенно, когда не знаем, какие явления могут быть вызваны отклонением от нормы. Не понимаю, о чем вы?..
Манковски подошел еще ближе к столу.
— В других случаях вы не были столь педантичны.
— Что вы хотите этим сказать?
— Не станете же вы утверждать, будто вам неизвестны результаты вашего собственного осмотра?
На несколько мгновений Кэрри застыл, потом нащупал одну из кнопок запоминающего устройства. Чуть погодя из прорези аппарата выползла ксеропленка, и Кэрри торопливо оборвал ее на конечной перфорации.
Его генетический код, совсем недавно сделанный новым декодирующим аппаратом. В левом верхнем углу — микроснимок, в правом — нанизанный на прямую линию хромосомный ряд, слева внизу — молекулярная схема, а внизу справа — кодовая таблица с выделенным красным цветом участком. И в самом низу — его имя. Никаких сомнений: отклонение в ГН-3.
— Этого я не знал, — прошептал Кэрри.
— Весь отдел знает, — сказал Манковски, — а вы хотите убедить нас, будто ничего не знали? Я говорю с вами от имени отдела: мы требуем, чтобы вы отменили решение о высылке Сандры.
Несколько секунд Кэрри не сводил глаз с лица Манковски. Потом сказал:
— Можете идти. Я все улажу.
Когда дверь за ассистентом закрылась, Кэрри ненадолго задумался. Прикинул, что остается делать в сложившихся обстоятельствах. Отдать кое-какие распоряжения, собрать личные вещи, связаться с Китти-Энн? Отбросив эти мысли, он нажал на клавишу вызова по внутренней системе. Сначала охрану на переходе — пока никаких отметок нет. Затем рабочее место, регистратуру, сектор снятия с учета… Отметки уже сделаны. Оставался только подземный туннель перед контролем на выходе. Там он и обнаружил Сандру. На экране появилось ее изображение: осунувшаяся, с искаженным гримасой лицом, в руках небольшой чемоданчик. Шла она неторопливо, но и не замедляла шаг. Он схватил микрофон и крикнул:
— Подождите, Сандра! Это Кэрри! Подождите, я с вами!
Оглядевшись, Кэрри с облегчением подумал, что ничего из кабинета взять с собой не хочет. Встал, направился к двери и вышел — поспешно, будто боялся опоздать.
Из видеофона послышался треск. Первый канал, внутренняя система. Нажатием кнопки Кэрри наклонил кресло вперед и, усаживаясь поудобнее, щелкнул клавишей. На экране появилось лицо доктора Манковски, его ассистента.
— В чем дело?
— Мы тянем с решением о допусках. Эти, из лаборатории, проявляют беспокойство. Мы выбились из графика.
Доктор Кэрри выудил из стопки нужную папку, принялся листать. Допуск к мутации с усиленным кровообращением для работы в Антарктиде. Допуск к мутации системы звуковой ориентации для работы в недавно открытых огромных подземных пещерах… Ими уже созданы человек-амфибия, звездоплаватель без конечностей, супермозг-организатор, разве этого мало? Они внимательнейшим образом следили за наследственностью, отвергали любые отклонения и все же постоянно допускали рождение новых монстров…
— Я еще подумаю, — сказал он и, не обращая внимания на удивленное лицо Манковски, выключил видеофон, после чего с решительным видом вновь открыл папку.
Перед ним генная карточка. Нет никаких сомнений, новый декодирующий автомат действует с куда большей точностью, нежели прежний. С тех пор как они приступили к серийному анализу — а он еще далеко не завершен, — им удалось обнаружить в шестнадцати случаях мутантов ГН-3, изменение в двадцать второй хромосоме. Это незначительная ошибка в генетическом коде, но определить ее сложно и последствия неясны. Бесспорно одно: это отклонение от нормы.
Доктор Кэрри нажал на несколько клавиш, подождал, пока из трубы пневмопочты выпал на стол небольшой контейнер. Когда он открыл его, оттуда выскользнула магнитная карточка с надписью Сандра Жанжако. Фотография: узкое девичье лицо, большие глаза, гладкие темно-каштановые волосы. Кэрри взял магнитный грифель и быстро сделал несколько штрихов на поле «Разрешения». Тем самым он аннулировал все права, которые она имела как гражданка этого государства, — право на обеспечение, на медицинскую помощь, на пребывание в климатизированном секторе. Напечатав обоснование, он свернул его в трубочку и сунул в отверстие пневмопочты. Всасывающий шумок, что-то щелкнуло… Дело сделано. Он невольно взмахнул рукой, но остановить уже ничего не мог. Распоряжение попадет в регистратуру, затем в управление допусков и отдел «психологического надзора». А оттуда будет послано письмо в голубом конверте, написанное отнюдь не формально, а вежливо, с сочувствием. Будут включены телеэкраны — поскольку получатель письма лишается сферы личных переживаний, — наготове будет стоять врач… Нет, ничего сверхъестественного, драматического не произойдет.
На душе у доктора Кэрри скребли кошки. Ну почему это коснулось именно Сандры? Она, как и он, добровольно вызвалась работать здесь, — а кому это сейчас, когда хоть всю жизнь можешь палец о палец не ударить, придет в голову? Два года они проработали внизу, в отделе анализов, ему часто приходилось встречаться с ней по делу. Разговаривали они редко, потому что понимали друг друга без слов. Он догадывался о жившем в ней чувстве беспокойства, которое было знакомо ему самому. Эта неудовлетворенность вызвана желанием сделать что-то, вырваться из сонного общества, опекаемого автоматами, чтобы жить жизнью, где дано испытать свою судьбу, надышаться полной грудью…
И снова ход его мыслей перебил видеофон. На сей раз с ним связывались по внешнему каналу. Он машинально подключился, уставившись в изображение заповедника. Жутковатая картина: необозримые, таинственные ландшафты, от которых исходят неясная угроза и необъяснимое очарование. Никто из них там не бывал, если же кто и попадал, обратно не возвращался…
На экране появилось лицо Китти-Энн, его жены, с ней его соединила кибернетическая машина, занимающаяся анализом психологических и генетических аспектов.
— Привет, дорогой, мы с детьми на автодроме. Пэтти опять расшалилась… Послушай, я забыла опустить карточки тотализатора. Опустишь за меня, милый? Не забудь, пожалуйста…
Китти-Энн выглядела ослепительно, подкрашенные бирюзовой краской глаза как нельзя лучше гармонировали с ее золотистым платьем. Кэрри сказал ей об этом и с облегчением вздохнул, когда экран потемнел. Попытался собраться с мыслями. Сегодня ему предстояло серьезно потрудиться.
Несколько минут спустя его потревожил шорох за дверью. Вошел Манковски — обычно он сюда не заходил. Кэрри оглянулся, неприятно пораженный. Ассистент, помахав листком бумаги, хлопнул им перед Кэрри по столу:
— Какая низость!
Кэрри бросил взгляд на листок, — это была фотокопия распоряжения об увольнении Сандры.
— Кому-кому, а нам с вами отлично известно, что пока не ясно, к чему приводит отклонение ГН-3, — негодующе сказал Манковски.
Кэрри поднял брови, внешне сохраняя спокойствие:
— В том-то и дело. Мы обязаны сохранять генетические поля в чистоте. Особенно, когда не знаем, какие явления могут быть вызваны отклонением от нормы. Не понимаю, о чем вы?..
Манковски подошел еще ближе к столу.
— В других случаях вы не были столь педантичны.
— Что вы хотите этим сказать?
— Не станете же вы утверждать, будто вам неизвестны результаты вашего собственного осмотра?
На несколько мгновений Кэрри застыл, потом нащупал одну из кнопок запоминающего устройства. Чуть погодя из прорези аппарата выползла ксеропленка, и Кэрри торопливо оборвал ее на конечной перфорации.
Его генетический код, совсем недавно сделанный новым декодирующим аппаратом. В левом верхнем углу — микроснимок, в правом — нанизанный на прямую линию хромосомный ряд, слева внизу — молекулярная схема, а внизу справа — кодовая таблица с выделенным красным цветом участком. И в самом низу — его имя. Никаких сомнений: отклонение в ГН-3.
— Этого я не знал, — прошептал Кэрри.
— Весь отдел знает, — сказал Манковски, — а вы хотите убедить нас, будто ничего не знали? Я говорю с вами от имени отдела: мы требуем, чтобы вы отменили решение о высылке Сандры.
Несколько секунд Кэрри не сводил глаз с лица Манковски. Потом сказал:
— Можете идти. Я все улажу.
Когда дверь за ассистентом закрылась, Кэрри ненадолго задумался. Прикинул, что остается делать в сложившихся обстоятельствах. Отдать кое-какие распоряжения, собрать личные вещи, связаться с Китти-Энн? Отбросив эти мысли, он нажал на клавишу вызова по внутренней системе. Сначала охрану на переходе — пока никаких отметок нет. Затем рабочее место, регистратуру, сектор снятия с учета… Отметки уже сделаны. Оставался только подземный туннель перед контролем на выходе. Там он и обнаружил Сандру. На экране появилось ее изображение: осунувшаяся, с искаженным гримасой лицом, в руках небольшой чемоданчик. Шла она неторопливо, но и не замедляла шаг. Он схватил микрофон и крикнул:
— Подождите, Сандра! Это Кэрри! Подождите, я с вами!
Оглядевшись, Кэрри с облегчением подумал, что ничего из кабинета взять с собой не хочет. Встал, направился к двери и вышел — поспешно, будто боялся опоздать.