Страница:
Постепенно деревня начала пустеть. Из хижин раздавались капризные вопли взбудораженных праздником детей, плач малышей. Но вот все смолкло. Пришла пора ночных джунглей. Хриплое покашливание хищников, пронзительный визг, отдаленное рычание заставляли Бесс вздрагивать от страха, но она оставалась на месте и продолжала ждать Кинкейда.
Девушка незаметно задремала, но вдруг почувствовала, как ее теребит чья-то рука.
— Ты идти, — услышала Бесс женский голос. — Ты идти.
Она покорно поднялась и пошла за индианкой в дальний конец деревни, где на самом краю леса стояла одинокая хижина. В центре ее был разведен огонь, рядом лежала вязанка хвороста.
— Огонь не идти. Огонь хорошо, — говорила женщина, указывая на непроглядную стену джунглей. — Огонь бояться. Огонь хорошо.
В хижине не было ничего, кроме одного-единственного гамака. Женщина указала на него, потом на Бесс.
— Ты. Ты.
— Значит, я должна здесь спать, — поняла Бесс. Индианка улыбнулась и быстро вышла. Вздохнув, Бесс забралась в гамак, вытянулась с облегчением и сразу закрыла глаза.
Если меня кто-нибудь начнет пожирать, по крайней мере, я этого не увижу, думала она, устраиваясь поудобнее в этой необычной кровати. Что-то легкое, крылатое скользнуло по ее лицу, она вслепую отмахнулась, открыла глаза и чуть не завизжала.
Над ней нависла огромная черная фигура.
Не успела девушка прийти в себя, как тень нагнулась еще ниже… Губами Бесс узнала губы любимого.
— Кинкейд! — ахнула она, переводя дыхание.
— Ну, конечно, я. А ты кого ждала — принца Уэльского? — поддразнил он ее.
Прикосновения его рук сразу вызвали у нее чувственную дрожь.
— Что ты делаешь, что ты задумал, Кинкейд? Спиртным от него не пахло, но он казался хмельным.
Рубаха его была расстегнута. Он прижал девушку к себе, сквозь тонкий батист ощущая жар ее тела, обхватил мускулистыми ногами ее стройные бедра.
— Как ты думаешь — что я задумал? — пробормотал он дурачась. Но руки Кинкейда не шутили — с вожделением сжал он ее груди.
— Что ты, нельзя же здесь, — слабо отбивалась Бесс.
— Разве нельзя? Разве нет? Пабло предлагал мне на ночь свою самую молодую жену, но я сказал, что привез с собой свою. — Он скользнул влажным поцелуем по ее щеке. — Так что, я пойду, скажу вождю, что передумал насчет его юной жены, а?
— Только попробуй, — с игривой угрозой отозвалась Бесс.
18
19
Девушка незаметно задремала, но вдруг почувствовала, как ее теребит чья-то рука.
— Ты идти, — услышала Бесс женский голос. — Ты идти.
Она покорно поднялась и пошла за индианкой в дальний конец деревни, где на самом краю леса стояла одинокая хижина. В центре ее был разведен огонь, рядом лежала вязанка хвороста.
— Огонь не идти. Огонь хорошо, — говорила женщина, указывая на непроглядную стену джунглей. — Огонь бояться. Огонь хорошо.
В хижине не было ничего, кроме одного-единственного гамака. Женщина указала на него, потом на Бесс.
— Ты. Ты.
— Значит, я должна здесь спать, — поняла Бесс. Индианка улыбнулась и быстро вышла. Вздохнув, Бесс забралась в гамак, вытянулась с облегчением и сразу закрыла глаза.
Если меня кто-нибудь начнет пожирать, по крайней мере, я этого не увижу, думала она, устраиваясь поудобнее в этой необычной кровати. Что-то легкое, крылатое скользнуло по ее лицу, она вслепую отмахнулась, открыла глаза и чуть не завизжала.
Над ней нависла огромная черная фигура.
Не успела девушка прийти в себя, как тень нагнулась еще ниже… Губами Бесс узнала губы любимого.
— Кинкейд! — ахнула она, переводя дыхание.
— Ну, конечно, я. А ты кого ждала — принца Уэльского? — поддразнил он ее.
Прикосновения его рук сразу вызвали у нее чувственную дрожь.
— Что ты делаешь, что ты задумал, Кинкейд? Спиртным от него не пахло, но он казался хмельным.
Рубаха его была расстегнута. Он прижал девушку к себе, сквозь тонкий батист ощущая жар ее тела, обхватил мускулистыми ногами ее стройные бедра.
— Как ты думаешь — что я задумал? — пробормотал он дурачась. Но руки Кинкейда не шутили — с вожделением сжал он ее груди.
— Что ты, нельзя же здесь, — слабо отбивалась Бесс.
— Разве нельзя? Разве нет? Пабло предлагал мне на ночь свою самую молодую жену, но я сказал, что привез с собой свою. — Он скользнул влажным поцелуем по ее щеке. — Так что, я пойду, скажу вождю, что передумал насчет его юной жены, а?
— Только попробуй, — с игривой угрозой отозвалась Бесс.
18
Бархатной мантией покрыла любовников пульсирующая жаром тропическая ночь. Огненные поцелуи Кинкейда становились все более пылкими, все сильнее разгоралось пламя страсти Бесс. Она не могла насытиться, она жаждала еще и еще ласк.
Россыпями мерцающего света от тлеющего очага озарялось лицо и тело мужчины. Кожа его блестела в красноватом сиянии, и по ней неустанно скользили тонкие пальцы Бесс, сжимали, пощипывали, гладили его плечи, грудь, шею.
Со стоном Кинкейд погрузил руки в копну каштановых волос девушки и поцеловал открывшуюся под локонами грациозную шею. Тонкая батистовая рубашка Бесс давно пропиталась влагой и теперь облегала ее как белоснежная полупрозрачная кисея. Ни корсета, ни белья на девушке не было. Но сейчас и эта одежда стала лишней.
Мир вокруг них был пропитан грозной и зловещей тьмой. Бесс понимала: может случиться так, что рассвет они уже не застанут. Но эти мгновения неистовой близости и вожделенного уединения — их, и только их.
— Дай мне снять с тебя все, Бесс… Я хочу припасть к твоим соскам, я хочу целовать и кусать их, я хочу, чтобы ты стала влажной и жаркой…
Звук хрипловатого низкого голоса дурманил голову. Задыхаясь от желания, хватая ртом густой влажный воздух, Бесс позволила ему обнажить себя. Нежные и сильные руки до безумия довели женщину, она едва сдерживала сладострастные крики нарастающего восторга. Вся в огне, Бесс отвечала на его ласки.
— Что же ты со мной делаешь, девочка… — прохрипел он.
Из груди Кинкейда вырвался сдавленный стон, по его телу пробежали почти осязаемые волны чувственного огня. Он задышал чаще, зашептал еще тише: «Бесс, Бесс». Кинкейд изнемогал под потоком ее ласк, но заставил себя медлить. Потом поцеловал горящие, влажные губы и глухо молвил:
— Теперь я. Теперь моя очередь разжечь в тебе огонь.
Для женщины уже не существовало в этом мире ничего, кроме огненно-жгучего наслаждения, фонтаном бьющего из логова вожделения. Она играла своим телом, извиваясь под его руками, предлагая себя ему откровенно, смело, радостно.
— Бесс, — покусывая мочку уха, шептал он, — Бесс…
Тихие ласковые слова с головы до кончиков пальцев наполняли ее восторгом; прерывисто дыша, она прятала лицо на широкой мужской груди.
— Тебе нравится? Нравится? — сухими губами беззвучно говорил Кинкейд. — Вот так — нравится? А так?
— Да… о… да, — отзывалась она, задыхаясь, не прекращая ответных ласк.
Гамак угрожающе закачался под их быстрыми движениями, когда они сорвали друг с друга оставшуюся одежду. В следующее мгновение мужчина и женщина легли рядом, тела их сплелись, дыхание смешалось, сердца слились в едином пульсирующем ритме». Мужчина и женщина, обнаженные и распаленные, были совершенны в своей первозданной красоте.
— Кинкейд… Кин…
Отдельные удары дождевых капель слились в ровный глухой шум — шел тропический ливень, затапливал мир, но Бесс это не страшило: она уже была потоплена в потоках неудержимого, всепоглощающего желания.
В момент, когда горячий поток семени излился в ее раскаленное лоно, она хрипло вскрикнула, не справившись с сияющим взрывом, взметнувшимся из глубин женского естества. Она уже не слышала его одержимого, страстного шепота, она уже не помнила, как в последней судороге он прижал ее к себе.
Только потом она услышала низкий мужской голос, всколыхнувший ночную тьму.
— Как бы я хотел, чтобы это было правдой, Бесс… — пророкотал Кинкейд. — Я сказал вождю, что ты моя жена. Я хотел бы, чтобы так и было.
Он сгреб девушку в объятия и поцеловал так нежно, что слезы выступили у нее на глазах.
— И я хочу, чтобы так было, — откликнулась она.
— Нет. Ты не понимаешь, что говоришь. Ты не знаешь, что я за человек. Я не из тех, кто женится. У меня был супружеский опыт, и это только измучило и меня, и ее… ту женщину.
Бесс ласкала пальчиками его грудь и слышала, как гулко стучит в ней сердце. Щедрое и нежное мужское сердце…
— Но я не та женщина, Кинкейд, — решилась она продолжить тему, — я…
— Я знаю, какая ты, — отозвался он. — Черт возьми, Бесс, неужели ты не понимаешь, не веришь, что я никогда и ни с кем не переживал такого, как с тобой…
— И я тоже…
— Так давай будем радоваться этому, но без рассуждений о супружеском счастье.
— Почему, Кинкейд, почему? Почему нам нельзя пожениться?
Он поцеловал ее волосы и, в задумчивости наматывая шелковистый локон на палец, сказал:
— Я не земледелец, Бесс, не хозяин. Я наемный убийца. Я даже имени не смогу передать порядочной женщине. У меня его, считай, нет. А потом… — Кинкейд поднял за подбородок ее лицо и глянул прямо в глаза. — Боюсь, я больше никогда не смогу поверить женщине.
Бесс подперла голову.
— Я поверила однажды мужчине, и он изнасиловал меня. Разве это повод, чтобы теперь отвернуться от всех мужчин?
— То, что было между мной и Жильен, — совсем другое дело. Я любил ее. Я не то, что не переспал, я ни разу не взглянул на другую женщину, пока был женат на Жильен. — Голос его надломился. — Я хотел сына, Бесс. Господи, как я хотел сына, который стал бы лучше меня, чище, который достиг бы большего в жизни, чем я. Когда она забеременела, я был на седьмом небе от счастья. Я был готов руку отдать на отсечение, если бы она об этом попросила.
Слеза покатилась по щеке Бесс.
— Кинкейд… — пробормотала она, смахивая ее. — Кинкейд… это ужасно… Мне так жаль…
— Жалеть надо не меня. Роби Манро был мне лучшим другом. Несчетное количество раз мы с ним спасали друг друга от смерти. Мы были как братья. Но застав его в постели Жильен, я вызвал его на поединок, в котором убил Роби. Заколол…
— Она не стоила этого, — молвила Бесс.
— А ребенок-то был не мой. Она хохотала, сообщив мне об этом. Издевалась, дразнила меня дураком. Говорила, что родится «очередной ублюдок, вроде тебя..»
— Ты ее тоже убил?
— Жильен? — Кинкейд покачал головой. — Хотел убить, прости Господи. — В его голосе сквозила боль, остановившиеся вдруг глаза были полны страдания. — Но ее я не тронул. Не решился. Не смог. Я только хотел, чтобы она замолчала, чтобы она не мучала меня страшными словами.
— А что с ней теперь? — спросила Бесс.
— Она умерла в родах, преждевременных. И младенец тоже.
— Может, она лгала тебе, чтобы унизить, уколоть побольнее? Может, это был твой сын?
— Нет. Бедный малец родился шестипалым. Точь-в-точь как Роби Манро. У него все в роду были такие.
— Но все это в прошлом, Кинкейд. И Роби Манро, и Жильен, и их сын давно погребены в земле. Ты живешь и еще сможешь сделать свою жизнь счастливой… увидеть желанного сына.
— Ах, Бесс, моя Бесс. — Он поцеловал ее. — Да, я люблю тебя, — признался Кинкейд. — Разрази меня гром, но это так — люблю.
— И я люблю тебя.
— Этого недостаточно. Я принесу тебе только несчастье, девочка моя. Тебе нужен другой спутник, благородный человек, джентльмен под стать тебе.
— Под стать мне только ты, Кинкейд. Ты мужчина, женой которого я хочу быть.
— У тебя не тропическая ли лихорадка? Похоже, ты совсем рассудок потеряла.
Бесс сглотнула горький комок в горле.
— Значит, твой ответ — нет? Ты не хочешь меня?
— Не хочу тебя?! Тысяча чертей! Конечно, я хочу тебя, хочу быть с тобой, видеть тебя, слышать тебя. Ты самая красивая, самая удивительная женщина из всех, кого я встречал. Ты отважная, дерзкая, волевая. И никого на свете я не хотел бы видеть матерью своего ребенка, кроме тебя, но уже поздно. Поздно.
— Поздно?!
— Я боюсь, Бесс… боюсь, что снова позволю себе размечтаться. Это дорого мне обойдется.
— Разве так страшно мечтать? А как же клад? Ведь он тоже своего рода мечта.
— С этой мечтой я совладаю.
— Но когда мы найдем его, то?..
— То я отвезу тебя домой, в Мэриленд.
— И там оставишь меня? Уйдешь?
— Так будет лучше для нас обоих. Я возьму свою долю золота и уйду на запад, в края индейцев. Построю себе скромную ферму, сложу простой дом и стану жить, девочка моя. А если ночи станут нестерпимо одинокими, что же, подыщу себе женщину, которая согреет мою постель.
— Значит, ты не хочешь жениться на мне.
— Именно это я и сказал.
— Но ты любишь меня.
— Да. — Кинкейд тяжело вздохнул. — Вижу, зря я об этом сказал вслух. Ты этого так не оставишь.
— Забудь, — оборвала она его, отворачиваясь. — Забудь все, что я говорила. Твоего ребенка я выращу одна.
— Какого ребенка? У тебя нет никакого ребенка и не может быть, потому что мы…
— Сегодня — прошептала она, — здесь, в этой хижине я зачала от тебя ребенка.
— Нет, ну ты точно бредишь.
— Ты же признаешь мою колдовскую силу, но почему-то отказываешься верить, что у меня будет ребенок.
— Слушай, женщина, ты бредишь, как выброшенный бурей матрос.
— Если я беременна, может, ты все же возьмешь меня в жены?
Кинкейд смотрел на нее в недоумении и раздражении.
— Где твоя хваленая гордость, если ты готова силой тянуть мужика себе в супруги?
Бесс рассмеялась.
— Силой тебя ничего не заставишь сделать, Кинкейд. Если ты женишься на мне, то по любви — и навеки.
— Хватит об этом. Хватит. — Шотландец встал, подошел к решетчатой стене хижины, за которой царила тьма и бушевала вода. — Где-то там покоится то, за чем мы пришли сюда, Бесс, проделав весь этот долгий путь, — сказал он, вглядываясь в черную стену джунглей. — Настал час, когда ты должна сказать мне, что написано на тех страницах. Теперь мы не имеем права ни на один неверный шаг. Мне надо знать все. Сколько дней идти? Каковы основные ориентиры? Где стоят вешки? Глубоко ли зарыты сокровища?
У Бесс бешено заколотилось сердце. Вот оно! Этой минуты она и боялась! Кьюти не появлялся с той самой встречи у берегов Каролины. А ведь он обещал вести ее за золотом. Но теперь она осталась ни с чем — ни ключа, ни веревочки. Ни малейшего намека куда идти.
Она потянула к себе сорочку. Ткань была влажной, по ней ползали какие-то насекомые. Смахнув их, девушка быстро оделась, соскочила на пол и начала медленно подбрасывать хворост в огонь.
— Черт побери, женщина, ты никогда не делаешь того, что тебе говорят! — резко и сухо сказал Кинкейд, однако голос его звучал уязвленно и даже обиженно.
Бесс открыла рот, но речь отказала ей. Она чувствовала, будто кто-то невидимый железной лапой сдавил ей горло. «Кьюти, — молча кричала она, — Кьюти, где же ты, где?»
— У тебя не только с головой, но и с ушами плохо? — едко спросил Кинкейд. — Я хочу, чтобы ты нарисовала подробную карту. Боже тебя упаси забыть или перепутать что-нибудь.
Девушка в отчаянии думала, что не может сейчас сказать ему правду. Не посмеет. Не рискнет. Силы небесные, на что же я себя обрекла, терзалась она. Прошу тебя, Господи, молилась Бесс, дай мне знак, помоги, научи, Господи…
— Бесс!
Помешивая угольки, Бесс сосредоточилась и попыталась вызвать перед глазами образ Кьюти. Но тщетно. Она чувствовала только смущение, неуверенность, страх.
— Я хочу вспомнить все дословно, — на ходу выдумала она отговорку, чтобы выиграть время.
Кинкейд стоял перед ней, воинственно подбоченясь, и не сводил сурового взгяда с лица девушки. Черты его будто окаменели; он напоминал сейчас античную статую, казалось, он даже не дышит.
— Ну, если ты надула меня… — наконец произнес он, и недосказанные слова угрозы заставили Бесс содрогнуться.
Глотая горячий, сырой воздух, она начала выговаривать столь знакомые строки из старого дедова дневника:
— Нас Морган отослал другой дорогой. Основную часть сокровищ решено было отправить караваном мулов в Портобелло. Он лично сопровождал золото, следуя с большой группой наших людей по реке Чардс. Мы же пошли сквозь джунгли, срезая значительный отрезок пути…
Во рту у Бесс пересохло, язык стал шершавым, как терка, и непослушным. Усилием воли ей приходилось сдерживать дрожь в руках.
От очага поднимались вверх кудрявые завитки дыма, наполняя хижину ароматным духом и растворяясь в стихии дождя. Девушка вдруг заметила, что сладковато-терпкий дымок отпугивает москитов.
Но все эти запахи и доносившиеся из джунглей звуки казались сейчас враждебными, зловещими. Даже отсветы костра на коже будто превратились в кроваво-красные потеки.
Подошел Кинкейд и на корточках сел с другой стороны очага. Взгляд его по-прежнему был сух и неподвижен. Барабанная дробь дождя, насквозь промокшая земля дышали прохладой, но это не приносило Бесс облегчения, напротив, она ощущала озноб и пелену нездоровой испарины на теле.
Почему я затеяла все это, думала она. Почему я отправилась в этот душный сырой ад? Пусть бы у меня отняли часть моих земель, потом я могла бы расчистить от леса новые участки и возделать их под посевы. Питаться можно было бы дичью и рыбой… Конечно, тяжело, но не хуже, чем…
Она вдохнула приторно-пряный, напоенный мельчайшими бисеринами влаги воздух и твердо сказала себе: нет, это решение я приняла сама, никто меня не принуждал. Правильно ли, нет ли, но мы уже здесь, и сокровище будет найдено, чего бы это ни стоило.
И вдруг из самых глубинных уголков подсознания она услышала слабый шелестящий шепот: «Сила Лейси — в тебе. В тебе кровь тех, кому подвластно все лежащее за чертой реальности…»
Затаив дыхание, девушка ждала в надежде услышать еще что-нибудь, но ничего — тишина, шуршание дождя, шелест промокших листьев…
— …В тебе, — эхом повторила Бесс.
— Что ты сказала? — не расслышал Кинкейд.
Во мне сила, дарованная небесами, внезапно поняла Бесс, почувствовав оживление.
— Моя бабка была исключительной доброты человеком. В ней не было ни капли зла, ни капли корысти. Она не могла пройти мимо голодного ребенка, не могла смолчать, когда дело касалось справедливости.
— Бабка? При чем здесь твоя бабка? Нам скорее важен твой дед. Ведь он писал в своем дневнике о том, что нас интересует.
Бесс улыбалась, покачивая головой.
— Моя бабушка Лейси владела особым даром. И мне выпала та же судьба. Во мне живет запредельная сила.
— Вот как? Что ж, покажи мне свою «сверхъестественную силу». — Кинкейд быстро развернул сложенную карту. — Покажи, где клад.
Бесс глядела на желтоватый лист бумаги, видела и не видела его одновременно. Потом закрыла глаза, помедлила, занеся над картой указательный палец, и наконец, опустила его.
— Здесь, — одними губами молвила она. — Сокровища здесь.
Кинкейд недоверчиво взглянул на нее.
— Ты уверена?
— Зачем мне лгать? После всего, через что мы прошли? — спросила она, суеверно перекрещивая за спиной пальцы — на счастье.
Только Бесс смогла убедить индейцев — куна выделить им проводников для поисков клада. Все усилия Эвана Дэвиса были тщетны. Пабло ни в коем случае не хотел, чтобы его воины рисковали жизнью ради нескольких мачете и вороха лоскутков. Вождь не поддавался ни на какие уговоры, пока одна старуха не шепнула ему на ухо слова, после которых он немедленно подозвал к себе Бесс.
На смешанном англо-испанском наречии он спросил, как ее имя. Эван перевел.
— Бесс, — представилась девушка, понимая, что полное ее имя только смутит этого мудрого, но примитивного старого индейца.
Вождь смотрел на нее черными, бездонными, как у Кьюти, глазами. Старуха, та самая, которая накануне колдовала над жарением туши, зашептала ему еще что-то. Внезапно горделивое высокомерие Пабло сменилось искренней теплотой и дружелюбием.
— Большая честь видеть тебя среди нас, — перевел его слова озадаченный Эван.
Впрочем, недоумевали все европейцы, включая Кинкейда и саму Бесс. Пабло, взмахнув рукой, быстро отдавал какие-то распоряжения. В считанные мгновения женщины принесли откуда-то потрясающей красоты разноцветную мантию, сплетенную из тысяч и тысяч ярких перышек. Вождь произнес несколько слов.
— Что-то не понимаю, — растерялся Эван.
— Я немного знаю испанский, — вмешался Кинкейд. — Он говорит, что эта мантия предназначена для женщины звезд.
— Ерунда какая-то! — удивился Эван и переспросил у Пабло.
— Да, — твердо ответил тот. — Женщина Звезд. Бесс не знала, почему куна назвали ее этим именем, однако вождь твердо стоял на своем и даже сказал, что пошлет с ней четыре отряда воинов на четырех лодках. Ее слово для них закон, угодить ей — честь. От всякой платы Пабло наотрез отказался.
Девушка поблагодарила его широкой улыбкой и грациозно присела в книксене, насколько это позволяли узкие мальчишечьи бриджи и грубые ботинки.
А спустя три дня, после долгого пути под бесконечным дождем по полноводной реке она начала сомневаться, уж не медвежью ли услугу оказал им Пабло.
Конечно, осадки временами прекращались. Но как только заканчивалась пытка ливнем, начиналась пытка паром, который влажными клубами исходил от всего, что их окружало. К тому же полчища насекомых налетали, наползали, напрыгивали на свои жертвы, норовя забраться в нос, в уши, укусить в самые болезненные места. От смерти под их ненасытными жалами спасала только чудодейственная ароматная паста, которой Бесс снабдили в индейской деревне. К сожалению, она не отпугивала насекомых, а только предотвращала укусы. Тела путников были облеплены тучами мелких и крупных кровососов, которые с жадностью выискивали необработанные мазью участки кожи.
Нельзя сказать, что Бесс не находила красоты в этом буйстве природы. Девственные заросли по берегам реки, стена джунглей, переливы красок производили на нее неизгладимое впечатление. Огромные тропические жабы, ящерицы, черепахи, аллигаторы, величественные зловещие змеи, яркие чернобородые обезьяны, сонные равнодушные ленивцы, — вся эта армия была чарующей и великолепной. В диковинку были ей райские птицы, дикобразы и пестрые обитатели вод.
Воины-гребцы вели караван по реке все дальше и дальше в глубь материка. Кладоискатели начали, уже было подумывать, что они вот-вот пересекут панамский перешеек и окажутся в водах Тихого океана.
И, наконец, когда Бесс уже окончательно потеряла надежду сойти на твердую земли, индейцы причалили свои каноэ и главный из них указал на джунгли.
Эван коротко поговорил с ним, затем все объяснил Кинкейду.
— Это самая дальняя точка, до какой они могут доставить нас по воде. Они готовы дать одного проводника. Еще один воин останется здесь ждать нашего возвращения. Эти места они называют «Охотничьи угодья Эль-Тегро». Куна дико боятся сюда заходить.
— Хищников боятся? — уточнил шотландец.
— Нет. — Воин быстро затараторил что-то, Эван задал ему еще несколько вопросов. — Он говорит, здесь начинаются владения другого племени, — продолжал переводить Дэвис. — Это не дружественное племя Чоко или Гайамис. — Эван бросил быстрый взгляд на Бесс. — Индеец говорит, тут обитает народ Тегро, они охотятся за маленькими детьми куна, чтобы их съесть. Это племя людоедов.
— Вздор. Суеверные сказки, — буркнул Кинкейд.
А Бесс смотрела на напряженные лица гребцов, и внезапно ее обдала волна ледяного холода.
— Да нет, — заметила она. — Боюсь, что это правда. Ты только взгляни на них.
— Что же, тогда мы пойдем одни, — решительно заявил Кинкейд. — Ты готова, Бесс?
Девушка кивнула, хотя ей на самом деле не хотелось углубляться в дебри. Бесс вдруг ощутила всплеск неуловимых, незнакомых эмоций и сказала:
— Надо идти. Осталось совсем немного.
Кинкейд, Эван и восемь матросов взяли мачете, оружие, взвалили на спины самую необходимую поклажу. Шотландец протянул Бесс пистолет и завернутую в кожаный чехол карту.
— Береги это от сырости, — сказал он, — если жизнь дорога.
От группы индейцев отделились два добровольца.
— Ты уверен, что им можно доверять? — обратился к Эвану Кинкейд. Тот пожал плечами. Тогда шотландец повернулся к Бесс. — Дотронься до их рук, — приказал он, — дотронься, и мы узнаем, не предадут ли они нас.
Девушка изумленно расширила глаза.
— Ты же говорил, что не веришь моим способностям. Говорил, что все это…
— Черт тебя побери, женщина! Делай, что сказано! — прикрикнул он.
Поколебавшись, Бесс подошла к одному из воинов, протянула к нему руку и, вопросительно посмотрев на него, спросила:
— Можно?
Индеец молча и невозмутимо раскрыл ладони, подал девушке. Она плотно накрыла их своими.
— Что происходит? — удивился Эван. Матросы в недоумении зароптали.
Увидев внутренним взором ярко-голубое свечение, Бесс улыбнулась.
— Этот человек честен и надежен, — сказала она. Второй доброволец вдруг повернулся и бросился в джунгли. Прежде чем кто-либо успел остановить его, он скрылся в зеленых дебрях.
— И что теперь? — спросил Эван.
Кинкейд и Бесс переглянулись. Девушка кивнула и встала рядом с шотландцем.
— Идем, — молвила она. — Иначе все кончено.
Как по сигналу, в эту минуту полил дождь. Шотландец кивком велел индейцу возглавить цепочку. Бесс пошла следом за Кинкейдом, за ней Эван и все матросы.
Россыпями мерцающего света от тлеющего очага озарялось лицо и тело мужчины. Кожа его блестела в красноватом сиянии, и по ней неустанно скользили тонкие пальцы Бесс, сжимали, пощипывали, гладили его плечи, грудь, шею.
Со стоном Кинкейд погрузил руки в копну каштановых волос девушки и поцеловал открывшуюся под локонами грациозную шею. Тонкая батистовая рубашка Бесс давно пропиталась влагой и теперь облегала ее как белоснежная полупрозрачная кисея. Ни корсета, ни белья на девушке не было. Но сейчас и эта одежда стала лишней.
Мир вокруг них был пропитан грозной и зловещей тьмой. Бесс понимала: может случиться так, что рассвет они уже не застанут. Но эти мгновения неистовой близости и вожделенного уединения — их, и только их.
— Дай мне снять с тебя все, Бесс… Я хочу припасть к твоим соскам, я хочу целовать и кусать их, я хочу, чтобы ты стала влажной и жаркой…
Звук хрипловатого низкого голоса дурманил голову. Задыхаясь от желания, хватая ртом густой влажный воздух, Бесс позволила ему обнажить себя. Нежные и сильные руки до безумия довели женщину, она едва сдерживала сладострастные крики нарастающего восторга. Вся в огне, Бесс отвечала на его ласки.
— Что же ты со мной делаешь, девочка… — прохрипел он.
Из груди Кинкейда вырвался сдавленный стон, по его телу пробежали почти осязаемые волны чувственного огня. Он задышал чаще, зашептал еще тише: «Бесс, Бесс». Кинкейд изнемогал под потоком ее ласк, но заставил себя медлить. Потом поцеловал горящие, влажные губы и глухо молвил:
— Теперь я. Теперь моя очередь разжечь в тебе огонь.
Для женщины уже не существовало в этом мире ничего, кроме огненно-жгучего наслаждения, фонтаном бьющего из логова вожделения. Она играла своим телом, извиваясь под его руками, предлагая себя ему откровенно, смело, радостно.
— Бесс, — покусывая мочку уха, шептал он, — Бесс…
Тихие ласковые слова с головы до кончиков пальцев наполняли ее восторгом; прерывисто дыша, она прятала лицо на широкой мужской груди.
— Тебе нравится? Нравится? — сухими губами беззвучно говорил Кинкейд. — Вот так — нравится? А так?
— Да… о… да, — отзывалась она, задыхаясь, не прекращая ответных ласк.
Гамак угрожающе закачался под их быстрыми движениями, когда они сорвали друг с друга оставшуюся одежду. В следующее мгновение мужчина и женщина легли рядом, тела их сплелись, дыхание смешалось, сердца слились в едином пульсирующем ритме». Мужчина и женщина, обнаженные и распаленные, были совершенны в своей первозданной красоте.
— Кинкейд… Кин…
Отдельные удары дождевых капель слились в ровный глухой шум — шел тропический ливень, затапливал мир, но Бесс это не страшило: она уже была потоплена в потоках неудержимого, всепоглощающего желания.
В момент, когда горячий поток семени излился в ее раскаленное лоно, она хрипло вскрикнула, не справившись с сияющим взрывом, взметнувшимся из глубин женского естества. Она уже не слышала его одержимого, страстного шепота, она уже не помнила, как в последней судороге он прижал ее к себе.
Только потом она услышала низкий мужской голос, всколыхнувший ночную тьму.
— Как бы я хотел, чтобы это было правдой, Бесс… — пророкотал Кинкейд. — Я сказал вождю, что ты моя жена. Я хотел бы, чтобы так и было.
Он сгреб девушку в объятия и поцеловал так нежно, что слезы выступили у нее на глазах.
— И я хочу, чтобы так было, — откликнулась она.
— Нет. Ты не понимаешь, что говоришь. Ты не знаешь, что я за человек. Я не из тех, кто женится. У меня был супружеский опыт, и это только измучило и меня, и ее… ту женщину.
Бесс ласкала пальчиками его грудь и слышала, как гулко стучит в ней сердце. Щедрое и нежное мужское сердце…
— Но я не та женщина, Кинкейд, — решилась она продолжить тему, — я…
— Я знаю, какая ты, — отозвался он. — Черт возьми, Бесс, неужели ты не понимаешь, не веришь, что я никогда и ни с кем не переживал такого, как с тобой…
— И я тоже…
— Так давай будем радоваться этому, но без рассуждений о супружеском счастье.
— Почему, Кинкейд, почему? Почему нам нельзя пожениться?
Он поцеловал ее волосы и, в задумчивости наматывая шелковистый локон на палец, сказал:
— Я не земледелец, Бесс, не хозяин. Я наемный убийца. Я даже имени не смогу передать порядочной женщине. У меня его, считай, нет. А потом… — Кинкейд поднял за подбородок ее лицо и глянул прямо в глаза. — Боюсь, я больше никогда не смогу поверить женщине.
Бесс подперла голову.
— Я поверила однажды мужчине, и он изнасиловал меня. Разве это повод, чтобы теперь отвернуться от всех мужчин?
— То, что было между мной и Жильен, — совсем другое дело. Я любил ее. Я не то, что не переспал, я ни разу не взглянул на другую женщину, пока был женат на Жильен. — Голос его надломился. — Я хотел сына, Бесс. Господи, как я хотел сына, который стал бы лучше меня, чище, который достиг бы большего в жизни, чем я. Когда она забеременела, я был на седьмом небе от счастья. Я был готов руку отдать на отсечение, если бы она об этом попросила.
Слеза покатилась по щеке Бесс.
— Кинкейд… — пробормотала она, смахивая ее. — Кинкейд… это ужасно… Мне так жаль…
— Жалеть надо не меня. Роби Манро был мне лучшим другом. Несчетное количество раз мы с ним спасали друг друга от смерти. Мы были как братья. Но застав его в постели Жильен, я вызвал его на поединок, в котором убил Роби. Заколол…
— Она не стоила этого, — молвила Бесс.
— А ребенок-то был не мой. Она хохотала, сообщив мне об этом. Издевалась, дразнила меня дураком. Говорила, что родится «очередной ублюдок, вроде тебя..»
— Ты ее тоже убил?
— Жильен? — Кинкейд покачал головой. — Хотел убить, прости Господи. — В его голосе сквозила боль, остановившиеся вдруг глаза были полны страдания. — Но ее я не тронул. Не решился. Не смог. Я только хотел, чтобы она замолчала, чтобы она не мучала меня страшными словами.
— А что с ней теперь? — спросила Бесс.
— Она умерла в родах, преждевременных. И младенец тоже.
— Может, она лгала тебе, чтобы унизить, уколоть побольнее? Может, это был твой сын?
— Нет. Бедный малец родился шестипалым. Точь-в-точь как Роби Манро. У него все в роду были такие.
— Но все это в прошлом, Кинкейд. И Роби Манро, и Жильен, и их сын давно погребены в земле. Ты живешь и еще сможешь сделать свою жизнь счастливой… увидеть желанного сына.
— Ах, Бесс, моя Бесс. — Он поцеловал ее. — Да, я люблю тебя, — признался Кинкейд. — Разрази меня гром, но это так — люблю.
— И я люблю тебя.
— Этого недостаточно. Я принесу тебе только несчастье, девочка моя. Тебе нужен другой спутник, благородный человек, джентльмен под стать тебе.
— Под стать мне только ты, Кинкейд. Ты мужчина, женой которого я хочу быть.
— У тебя не тропическая ли лихорадка? Похоже, ты совсем рассудок потеряла.
Бесс сглотнула горький комок в горле.
— Значит, твой ответ — нет? Ты не хочешь меня?
— Не хочу тебя?! Тысяча чертей! Конечно, я хочу тебя, хочу быть с тобой, видеть тебя, слышать тебя. Ты самая красивая, самая удивительная женщина из всех, кого я встречал. Ты отважная, дерзкая, волевая. И никого на свете я не хотел бы видеть матерью своего ребенка, кроме тебя, но уже поздно. Поздно.
— Поздно?!
— Я боюсь, Бесс… боюсь, что снова позволю себе размечтаться. Это дорого мне обойдется.
— Разве так страшно мечтать? А как же клад? Ведь он тоже своего рода мечта.
— С этой мечтой я совладаю.
— Но когда мы найдем его, то?..
— То я отвезу тебя домой, в Мэриленд.
— И там оставишь меня? Уйдешь?
— Так будет лучше для нас обоих. Я возьму свою долю золота и уйду на запад, в края индейцев. Построю себе скромную ферму, сложу простой дом и стану жить, девочка моя. А если ночи станут нестерпимо одинокими, что же, подыщу себе женщину, которая согреет мою постель.
— Значит, ты не хочешь жениться на мне.
— Именно это я и сказал.
— Но ты любишь меня.
— Да. — Кинкейд тяжело вздохнул. — Вижу, зря я об этом сказал вслух. Ты этого так не оставишь.
— Забудь, — оборвала она его, отворачиваясь. — Забудь все, что я говорила. Твоего ребенка я выращу одна.
— Какого ребенка? У тебя нет никакого ребенка и не может быть, потому что мы…
— Сегодня — прошептала она, — здесь, в этой хижине я зачала от тебя ребенка.
— Нет, ну ты точно бредишь.
— Ты же признаешь мою колдовскую силу, но почему-то отказываешься верить, что у меня будет ребенок.
— Слушай, женщина, ты бредишь, как выброшенный бурей матрос.
— Если я беременна, может, ты все же возьмешь меня в жены?
Кинкейд смотрел на нее в недоумении и раздражении.
— Где твоя хваленая гордость, если ты готова силой тянуть мужика себе в супруги?
Бесс рассмеялась.
— Силой тебя ничего не заставишь сделать, Кинкейд. Если ты женишься на мне, то по любви — и навеки.
— Хватит об этом. Хватит. — Шотландец встал, подошел к решетчатой стене хижины, за которой царила тьма и бушевала вода. — Где-то там покоится то, за чем мы пришли сюда, Бесс, проделав весь этот долгий путь, — сказал он, вглядываясь в черную стену джунглей. — Настал час, когда ты должна сказать мне, что написано на тех страницах. Теперь мы не имеем права ни на один неверный шаг. Мне надо знать все. Сколько дней идти? Каковы основные ориентиры? Где стоят вешки? Глубоко ли зарыты сокровища?
У Бесс бешено заколотилось сердце. Вот оно! Этой минуты она и боялась! Кьюти не появлялся с той самой встречи у берегов Каролины. А ведь он обещал вести ее за золотом. Но теперь она осталась ни с чем — ни ключа, ни веревочки. Ни малейшего намека куда идти.
Она потянула к себе сорочку. Ткань была влажной, по ней ползали какие-то насекомые. Смахнув их, девушка быстро оделась, соскочила на пол и начала медленно подбрасывать хворост в огонь.
— Черт побери, женщина, ты никогда не делаешь того, что тебе говорят! — резко и сухо сказал Кинкейд, однако голос его звучал уязвленно и даже обиженно.
Бесс открыла рот, но речь отказала ей. Она чувствовала, будто кто-то невидимый железной лапой сдавил ей горло. «Кьюти, — молча кричала она, — Кьюти, где же ты, где?»
— У тебя не только с головой, но и с ушами плохо? — едко спросил Кинкейд. — Я хочу, чтобы ты нарисовала подробную карту. Боже тебя упаси забыть или перепутать что-нибудь.
Девушка в отчаянии думала, что не может сейчас сказать ему правду. Не посмеет. Не рискнет. Силы небесные, на что же я себя обрекла, терзалась она. Прошу тебя, Господи, молилась Бесс, дай мне знак, помоги, научи, Господи…
— Бесс!
Помешивая угольки, Бесс сосредоточилась и попыталась вызвать перед глазами образ Кьюти. Но тщетно. Она чувствовала только смущение, неуверенность, страх.
— Я хочу вспомнить все дословно, — на ходу выдумала она отговорку, чтобы выиграть время.
Кинкейд стоял перед ней, воинственно подбоченясь, и не сводил сурового взгяда с лица девушки. Черты его будто окаменели; он напоминал сейчас античную статую, казалось, он даже не дышит.
— Ну, если ты надула меня… — наконец произнес он, и недосказанные слова угрозы заставили Бесс содрогнуться.
Глотая горячий, сырой воздух, она начала выговаривать столь знакомые строки из старого дедова дневника:
— Нас Морган отослал другой дорогой. Основную часть сокровищ решено было отправить караваном мулов в Портобелло. Он лично сопровождал золото, следуя с большой группой наших людей по реке Чардс. Мы же пошли сквозь джунгли, срезая значительный отрезок пути…
Во рту у Бесс пересохло, язык стал шершавым, как терка, и непослушным. Усилием воли ей приходилось сдерживать дрожь в руках.
От очага поднимались вверх кудрявые завитки дыма, наполняя хижину ароматным духом и растворяясь в стихии дождя. Девушка вдруг заметила, что сладковато-терпкий дымок отпугивает москитов.
Но все эти запахи и доносившиеся из джунглей звуки казались сейчас враждебными, зловещими. Даже отсветы костра на коже будто превратились в кроваво-красные потеки.
Подошел Кинкейд и на корточках сел с другой стороны очага. Взгляд его по-прежнему был сух и неподвижен. Барабанная дробь дождя, насквозь промокшая земля дышали прохладой, но это не приносило Бесс облегчения, напротив, она ощущала озноб и пелену нездоровой испарины на теле.
Почему я затеяла все это, думала она. Почему я отправилась в этот душный сырой ад? Пусть бы у меня отняли часть моих земель, потом я могла бы расчистить от леса новые участки и возделать их под посевы. Питаться можно было бы дичью и рыбой… Конечно, тяжело, но не хуже, чем…
Она вдохнула приторно-пряный, напоенный мельчайшими бисеринами влаги воздух и твердо сказала себе: нет, это решение я приняла сама, никто меня не принуждал. Правильно ли, нет ли, но мы уже здесь, и сокровище будет найдено, чего бы это ни стоило.
И вдруг из самых глубинных уголков подсознания она услышала слабый шелестящий шепот: «Сила Лейси — в тебе. В тебе кровь тех, кому подвластно все лежащее за чертой реальности…»
Затаив дыхание, девушка ждала в надежде услышать еще что-нибудь, но ничего — тишина, шуршание дождя, шелест промокших листьев…
— …В тебе, — эхом повторила Бесс.
— Что ты сказала? — не расслышал Кинкейд.
Во мне сила, дарованная небесами, внезапно поняла Бесс, почувствовав оживление.
— Моя бабка была исключительной доброты человеком. В ней не было ни капли зла, ни капли корысти. Она не могла пройти мимо голодного ребенка, не могла смолчать, когда дело касалось справедливости.
— Бабка? При чем здесь твоя бабка? Нам скорее важен твой дед. Ведь он писал в своем дневнике о том, что нас интересует.
Бесс улыбалась, покачивая головой.
— Моя бабушка Лейси владела особым даром. И мне выпала та же судьба. Во мне живет запредельная сила.
— Вот как? Что ж, покажи мне свою «сверхъестественную силу». — Кинкейд быстро развернул сложенную карту. — Покажи, где клад.
Бесс глядела на желтоватый лист бумаги, видела и не видела его одновременно. Потом закрыла глаза, помедлила, занеся над картой указательный палец, и наконец, опустила его.
— Здесь, — одними губами молвила она. — Сокровища здесь.
Кинкейд недоверчиво взглянул на нее.
— Ты уверена?
— Зачем мне лгать? После всего, через что мы прошли? — спросила она, суеверно перекрещивая за спиной пальцы — на счастье.
Только Бесс смогла убедить индейцев — куна выделить им проводников для поисков клада. Все усилия Эвана Дэвиса были тщетны. Пабло ни в коем случае не хотел, чтобы его воины рисковали жизнью ради нескольких мачете и вороха лоскутков. Вождь не поддавался ни на какие уговоры, пока одна старуха не шепнула ему на ухо слова, после которых он немедленно подозвал к себе Бесс.
На смешанном англо-испанском наречии он спросил, как ее имя. Эван перевел.
— Бесс, — представилась девушка, понимая, что полное ее имя только смутит этого мудрого, но примитивного старого индейца.
Вождь смотрел на нее черными, бездонными, как у Кьюти, глазами. Старуха, та самая, которая накануне колдовала над жарением туши, зашептала ему еще что-то. Внезапно горделивое высокомерие Пабло сменилось искренней теплотой и дружелюбием.
— Большая честь видеть тебя среди нас, — перевел его слова озадаченный Эван.
Впрочем, недоумевали все европейцы, включая Кинкейда и саму Бесс. Пабло, взмахнув рукой, быстро отдавал какие-то распоряжения. В считанные мгновения женщины принесли откуда-то потрясающей красоты разноцветную мантию, сплетенную из тысяч и тысяч ярких перышек. Вождь произнес несколько слов.
— Что-то не понимаю, — растерялся Эван.
— Я немного знаю испанский, — вмешался Кинкейд. — Он говорит, что эта мантия предназначена для женщины звезд.
— Ерунда какая-то! — удивился Эван и переспросил у Пабло.
— Да, — твердо ответил тот. — Женщина Звезд. Бесс не знала, почему куна назвали ее этим именем, однако вождь твердо стоял на своем и даже сказал, что пошлет с ней четыре отряда воинов на четырех лодках. Ее слово для них закон, угодить ей — честь. От всякой платы Пабло наотрез отказался.
Девушка поблагодарила его широкой улыбкой и грациозно присела в книксене, насколько это позволяли узкие мальчишечьи бриджи и грубые ботинки.
А спустя три дня, после долгого пути под бесконечным дождем по полноводной реке она начала сомневаться, уж не медвежью ли услугу оказал им Пабло.
Конечно, осадки временами прекращались. Но как только заканчивалась пытка ливнем, начиналась пытка паром, который влажными клубами исходил от всего, что их окружало. К тому же полчища насекомых налетали, наползали, напрыгивали на свои жертвы, норовя забраться в нос, в уши, укусить в самые болезненные места. От смерти под их ненасытными жалами спасала только чудодейственная ароматная паста, которой Бесс снабдили в индейской деревне. К сожалению, она не отпугивала насекомых, а только предотвращала укусы. Тела путников были облеплены тучами мелких и крупных кровососов, которые с жадностью выискивали необработанные мазью участки кожи.
Нельзя сказать, что Бесс не находила красоты в этом буйстве природы. Девственные заросли по берегам реки, стена джунглей, переливы красок производили на нее неизгладимое впечатление. Огромные тропические жабы, ящерицы, черепахи, аллигаторы, величественные зловещие змеи, яркие чернобородые обезьяны, сонные равнодушные ленивцы, — вся эта армия была чарующей и великолепной. В диковинку были ей райские птицы, дикобразы и пестрые обитатели вод.
Воины-гребцы вели караван по реке все дальше и дальше в глубь материка. Кладоискатели начали, уже было подумывать, что они вот-вот пересекут панамский перешеек и окажутся в водах Тихого океана.
И, наконец, когда Бесс уже окончательно потеряла надежду сойти на твердую земли, индейцы причалили свои каноэ и главный из них указал на джунгли.
Эван коротко поговорил с ним, затем все объяснил Кинкейду.
— Это самая дальняя точка, до какой они могут доставить нас по воде. Они готовы дать одного проводника. Еще один воин останется здесь ждать нашего возвращения. Эти места они называют «Охотничьи угодья Эль-Тегро». Куна дико боятся сюда заходить.
— Хищников боятся? — уточнил шотландец.
— Нет. — Воин быстро затараторил что-то, Эван задал ему еще несколько вопросов. — Он говорит, здесь начинаются владения другого племени, — продолжал переводить Дэвис. — Это не дружественное племя Чоко или Гайамис. — Эван бросил быстрый взгляд на Бесс. — Индеец говорит, тут обитает народ Тегро, они охотятся за маленькими детьми куна, чтобы их съесть. Это племя людоедов.
— Вздор. Суеверные сказки, — буркнул Кинкейд.
А Бесс смотрела на напряженные лица гребцов, и внезапно ее обдала волна ледяного холода.
— Да нет, — заметила она. — Боюсь, что это правда. Ты только взгляни на них.
— Что же, тогда мы пойдем одни, — решительно заявил Кинкейд. — Ты готова, Бесс?
Девушка кивнула, хотя ей на самом деле не хотелось углубляться в дебри. Бесс вдруг ощутила всплеск неуловимых, незнакомых эмоций и сказала:
— Надо идти. Осталось совсем немного.
Кинкейд, Эван и восемь матросов взяли мачете, оружие, взвалили на спины самую необходимую поклажу. Шотландец протянул Бесс пистолет и завернутую в кожаный чехол карту.
— Береги это от сырости, — сказал он, — если жизнь дорога.
От группы индейцев отделились два добровольца.
— Ты уверен, что им можно доверять? — обратился к Эвану Кинкейд. Тот пожал плечами. Тогда шотландец повернулся к Бесс. — Дотронься до их рук, — приказал он, — дотронься, и мы узнаем, не предадут ли они нас.
Девушка изумленно расширила глаза.
— Ты же говорил, что не веришь моим способностям. Говорил, что все это…
— Черт тебя побери, женщина! Делай, что сказано! — прикрикнул он.
Поколебавшись, Бесс подошла к одному из воинов, протянула к нему руку и, вопросительно посмотрев на него, спросила:
— Можно?
Индеец молча и невозмутимо раскрыл ладони, подал девушке. Она плотно накрыла их своими.
— Что происходит? — удивился Эван. Матросы в недоумении зароптали.
Увидев внутренним взором ярко-голубое свечение, Бесс улыбнулась.
— Этот человек честен и надежен, — сказала она. Второй доброволец вдруг повернулся и бросился в джунгли. Прежде чем кто-либо успел остановить его, он скрылся в зеленых дебрях.
— И что теперь? — спросил Эван.
Кинкейд и Бесс переглянулись. Девушка кивнула и встала рядом с шотландцем.
— Идем, — молвила она. — Иначе все кончено.
Как по сигналу, в эту минуту полил дождь. Шотландец кивком велел индейцу возглавить цепочку. Бесс пошла следом за Кинкейдом, за ней Эван и все матросы.
19
Бесс капля за каплей теряла уверенность в себе, по мере того как они пробирались сквозь сырые заросли колючего кустарника и жестких лиан. Сумрачный лес был на удивление молчалив и необитаем. Впереди шли мужчины, им приходилось прорубать дорогу с помощью мачете. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, но жара и влажность все равно превратили этот переход в пытку. Рубашка и бриджи Бесс были пропитаны дождем и потом, острые шипы в клочья изорвали чулки, и теперь ноги были исполосованы в кровь. Бесс атаковали муравьи и пауки, они наползали на нее, падали, наскакивали со всех сторон. Кожаные башмаки стали от воды тяжелыми и корявыми, на ступнях появились болезненные мозоли, кровоточащие при каждом шаге.
Постепенно пальмы и обвитые лианами кусты сменились велчественными, высоченными мамонтовыми деревьями, баобабами, секвойями и совершенно неизвестными огромными растениями. Стволы были толстыми, могли занять, наверное, целую лондонскую мостовую. Тропу обрамляли стены зеленых зарослей, а сверху ее покрывал, на огромной высоте, плотный ковер густых ветвей, который затмевал солнечный свет, превращая лес в мрачный, просторный зал. Идти здесь было гораздо легче. Деревья с огромными кронами росли редко, почва под ногами была упругой и мягкой.
Но как же душно, жарко… Все липнет… И опять что-то жалит в руку… Опять.
Бесс шла и шла, радуясь хотя бы тому, что она не мужчина и может идти следом за сильными… радуясь, что видит перед собой надежную спину Кинкейда.
Индеец-куна откликался на имя Ха-кобо, но было ли оно искаженным испанским Якоб или каким-то местным прозвищем, Бесс не знала. Весь запас английских слов проводника состоял из слов «Мы идти» и «Нет», остальное он передавал с помощью жестов и мимики. Другой проводник, Че, который сбежал еще на берегу реки, похоже, бесследно исчез.
Группа двигалась в большей степени наугад, только приблизительно указав проводнику ту точку, которую выбрала на карте Бесс.
Постепенно пальмы и обвитые лианами кусты сменились велчественными, высоченными мамонтовыми деревьями, баобабами, секвойями и совершенно неизвестными огромными растениями. Стволы были толстыми, могли занять, наверное, целую лондонскую мостовую. Тропу обрамляли стены зеленых зарослей, а сверху ее покрывал, на огромной высоте, плотный ковер густых ветвей, который затмевал солнечный свет, превращая лес в мрачный, просторный зал. Идти здесь было гораздо легче. Деревья с огромными кронами росли редко, почва под ногами была упругой и мягкой.
Но как же душно, жарко… Все липнет… И опять что-то жалит в руку… Опять.
Бесс шла и шла, радуясь хотя бы тому, что она не мужчина и может идти следом за сильными… радуясь, что видит перед собой надежную спину Кинкейда.
Индеец-куна откликался на имя Ха-кобо, но было ли оно искаженным испанским Якоб или каким-то местным прозвищем, Бесс не знала. Весь запас английских слов проводника состоял из слов «Мы идти» и «Нет», остальное он передавал с помощью жестов и мимики. Другой проводник, Че, который сбежал еще на берегу реки, похоже, бесследно исчез.
Группа двигалась в большей степени наугад, только приблизительно указав проводнику ту точку, которую выбрала на карте Бесс.