Из носа кровь больше не текла. Он осторожно ощупал его большим и указательным пальцами.
– Вроде не качается. И я не чувствую, что там скрипит. Когда у меня был перелом, там все скрипело.
Теперь, когда он стер кровь, в глаза бросалась страшная бледность, которую еще подчеркивали рыжие волосы. Но он совсем не казался огорченным.
– К понедельнику все будет в порядке. А сейчас, пожалуй, влезу в самолет и буду там сидеть... Пойдем...
Я помог Кенни взобраться в кабину. Он медленно опустился на сиденье, вовсе не походя на человека, который через сорок восемь часов будет способен участвовать в скачках.
– Послушайте... – сказал он, – я так и не спросил вас, с вами все в порядке?
– Да... Я, пожалуй, попрошу вашего пилота принести виски.
– Это будет очень здорово. Но он не пойдет. – Голос Кенни выдавал, как плохо он себе чувствует.
– Пойдет, – ответил я.
И он пошел. Британская авиация – маленький мирок. Все друг друга знают. Новости определенного рода распространяются медленно, но обязательно рано или поздно о поступке узнают все. Он понял, что последует, и даже согласился купить виски.
К тому времени, когда он хмуро принес четверть бутылки виски и картонный стаканчик со льдом, закончился последний заезд, и пассажиры маленькими группами потянулись к самолетам. Кенни уже не выглядел таким напуганным, и, когда пришли два жокея и стали возмущаться и сочувствовать ему, я вернулся к "Чероки".
Возле самолета уже ждала Энни Вилларс, не особенно взволнованная победой Рудиментса.
– Я думала, что на этот раз вы не отойдете от самолета. – На меня повеяло арктическим холодом.
– Я не сводил с него глаз.
Она фыркнула, а я быстро осмотрел все внутри: хотел лишний раз убедиться, что после последней проверки ничего не изменилось. Внешний осмотр я провел медленнее и тщательнее. Ничего.
Удары, которые я подучил, напомнили о себе. Звон в голове перешел в давящую боль. Заныли синяки и ссадины в плечах. Солнечное сплетение и мышцы вокруг него подсказали, как чувствуют себя тяжеловесы на следующее утро после нокдауна.
– Знаете, – обратился я к Энни Вилларс таким тоном, будто собираюсь из вежливости поддержать разговор, – двое типов только что избили Кенни Бейста.
– И сильно избили? – Если она почувствовала сострадание, то просто артистически скрыла его.
– Ему предстоит неприятная ночь.
– Да... Но я бы сказала, что он заслужил.
– За что?
– Вы не глухой. – Она прямо посмотрела мне в глаза.
– Кенни считает, что мистер Голденберг нанял этих двух типов.
Видимо, Энни Вилларс не знала, что Кенни собирались избить. И не знала, кто это устроил – Голденберг или кто-то другой. Я наблюдал, как она размышляет над полученной информацией. Наконец мисс Энни довольно равнодушно произнесла:
– Кенни не умел держать язык за зубами. – Потом тихо буркнула: – Болван! Сделать такую глупость.
Майор Тайдермен, герцог Уэссекс и Финелла Боль-в-печенках подошли вместе. Герцог счастливым голосом рассказывал о своей победившей лошади.
– Где Колин? – удивилась Финелла. – Разве его здесь нет? Как странно! Я спросила в весовой, и этот человек – как он назвал себя? Ах да, гардеробщик, конечно... его гардеробщик сказал, что Колин уже пошел к самолету. – Она обиженно выпятила нижнюю губу. По глазам было видно, что она хлебнула шампанского, в голосе слышалось капризное нетерпение. Золотые браслеты раздраженно позвякивали, и за утро совсем не выветрился тяжелый запах духов. Я подумал, что Колин ловко увильнул. Майор тоже участвовал в праздновании победы Рудиментса. Ему не удавалось ни на чем сфокусировать глаза, и в нем не чувствовалось прежней напряженности. Рука, поглаживавшая жесткие усы, казалась почти нежной. И даже в подбородке не осталось агрессивности. У меня мелькнула мысль, что его манеры и подозрительность – всего лишь способ создать себе репутацию проницательного человека.
Герцог спросил, не будет ли майор возражать, если они поменяются местами, и герцог сядет впереди.
– Мне нравится смотреть, как колеблются стрелки на приборах, – объяснил он свою просьбу.
Майор, в котором еще играло герцогское шампанское, любезно согласился. Он и Финелла влезли в самолет, а мы с герцогом стояли и ждали внизу.
– Друг мой, вас что-то тревожит? – спросил герцог.
– Нет, сэр.
– По-моему, что-то случилось. – Он внимательно изучал мое лицо.
– Жаркий день. – Я провел пальцем по лбу и почувствовал капельки пота.
В этот момент подошел Колин, тоже мокрый от пота, светлая рубашка помялась, и под мышками темнели большие круги. Он сегодня провел пять заездов и выглядел осунувшимся и усталым.
– Мэтт, с тобой все в порядке? – резко спросил он.
– Я так и знал! – сказал герцог.
– Спасибо, все в порядке.
Колин оглянулся на самолет "Полиплейн", который еще ждал пассажиров.
– Кенни плохо?
– Ему досталось. Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал.
– Один из жокеев, который прилетел с ним в одном самолете, вернулся и рассказал нам. Кенни говорит, что ты спас его от судьбы, худшей, чем смерть, или что-то в этом роде.
– Что? – удивился герцог.
Колин объяснил, что произошло.
Они оба подозрительно разглядывали меня.
– Со мной все в порядке, я вполне могу вести самолет, если вас это беспокоит.
– Ох, старина, конечно, это нас беспокоит.
Колин состроил ироническую гримасу, усмехнулся, набрал побольше воздуха и полез в самолет, чтобы сесть рядом с Финеллой. Герцог подождал, пока я займу свое место, потом сел справа от меня.
Мы сразу попали в плотные облака, которые тянулись к югу до самого Кембриджа, и герцог ничего не видел, кроме пропеллера. Наверно, поэтому он спросил, какая гарантия, что мы не столкнемся с другим самолетом.
Гарантии не было. Только вероятность.
– Небо огромное, – объяснил я. – И существуют строгие правила полетов в облаках. Столкновений практически не бывает.
Он несколько расслабился, приняв более удобную позу и спокойно положив руки на подлокотники.
– Как вы определяете, где мы находимся? – спросил он.
– Радио, – ответил я. – Передатчик с земли посылает радиосигнал. Если стрелка на приборе стоит в центре и показывает вниз, это означает, что мы летим прямо в Оттрингем, откуда приходит сигнал.
– Необычайно интересно, – заметил он.
На подновленном "Чероки" не было таких усовершенствований, как на взорванном. Там специальный прибор, принимавший радиосигнал, автоматически передавал его рулевому управлению. После встречи с типами, атаковавшими Кенни Бейста, мне совсем не помешал бы такой прибор.
– Как мы догадаемся, что подлетаем к Кембриджу? – спросил герцог.
– Стрелка вот на этом диске поменяет направление: из положения прямо вверх перейдет в положение прямо вниз. Это будет означать, что мы проходим над передатчиком в Кембридже.
– Чего только не придумают! – воскликнул герцог.
Мы подлетели к Кембриджу в сплошной облачности и приземлились под проливным дождем на мокрый гудрон. Я подогнал самолет поближе к зданию аэропорта, выключил мотор и откинул необычно тяжелую голову на спинку сиденья.
– Рад, что не пропустил это. – Герцог отстегнул спасательный пояс. – Раньше я всегда ездил только на машине. Энни убедила меня лететь. "Только разочек", – сказала она. Но с вами, друг мой, я полечу снова.
– Очень рад, сэр.
Он внимательно, добрым взглядом посмотрел на меня.
– Когда приедете домой, Мэтью, сразу ложитесь в постель. Пусть ваша жена вам ее приготовит, теплую и уютную.
– Да, сэр, – ответил я.
– Хорошо. Очень хорошо. – Он кивнул и, открыв дверцу, стал вылезать на крыло. – Вы покорили моего племянника, друг мой. А я уважаю мнение Мэтью. У него отличный нюх: он чувствует за милю и хороших людей, и плохих.
– Ваш племянник – очень милый мальчик, – согласился я.
– Мой наследник. – Герцог расплылся в счастливой улыбке.
Он легко спрыгнул с крыла и поспешил помочь Энни Вилларс надеть пальто. Без сомнения, это следовало бы сделать мне, но я сидел, не расстегнув ремень, чувствуя себя совершенно разбитым. Меньше всего мне хотелось двигаться, и мысль о перелете в облаках в Букингем, где не было хорошего маяка, который помог бы мне сесть, удручала, как никогда. Пожалуй, лучше сделать круг и лететь через Лютенский комплекс: там радар работает двадцать четыре часа, и сигнал поможет мне добраться домой...
Я вздрогнул, вспомнив о вагончике. Холодная маленькая пристань.
Пассажиры забрали свои вещи, закрыли заднюю дверку, помахали мне рукой и направились к входу в аэровокзал. Я рассматривал карту, планируя маршрут возвращения домой. Потом наблюдал за готовившейся к взлету машиной и решил, что отправлюсь за ней следом. А пока подпер тяжелую голову руками и закрыл глаза.
Нелепая растрата времени... Кембриджский аэропорт, если работает после шести вечера, берет добавочную плату за каждую минуту стоянки самолета. Пассажиры и так уже заплатили больше чем за час. Каждое мгновение, которое я провожу здесь, будет стоить им лишних расходов.
В окно с моей стороны раздался легкий стук. Я поднял голову резче, чем того требовала мудрость. Колин Росс, лукаво улыбаясь, смотрел на меня. Я отодвинул задвижку и открыл окно.
– "Я вполне могу вести самолет"... Так, по-моему, ты сказал?
– Это было два часа назад.
– Ах да. Действительно, большая разница. – Он слегка улыбнулся. – Я только подумал: если тебе не хочется сейчас снова лететь, может, согласишься переночевать у меня? Тогда закончишь маршрут завтра. А завтра может быть прекрасный день.
Ему приходилось очень много летать, и он понимал наши профессиональные трудности. Но все равно меня удивило, что он побеспокоился и вернулся за мной.
– Да, ты прав, – согласился я. – Но я могу переночевать в гостинице...
– Выходи из самолета и закажи место в ангаре, – холодно перебил он меня.
– Мне нужно сообщить в "Дерридаун"...
– Сообщи.
Я медленно вылез из самолета и надел куртку. Затем мы вместе пошли к аэровокзалу.
– И позвони жене, – добавил он.
– Жены нету.
– О-о. – Он взглянул на меня с задумчивым любопытством.
– Нет. Не это. Двенадцать лет был женат и три года, как разведен, – объяснил я.
– Лучше, чем я. – Он иронически улыбнулся. – Женат два года, разведен – четыре.
Харли поднял трубку после первого гудка.
– Где вы? В Кембридже? Сегодня не вернетесь? Если вы останетесь там, нам придется платить за ангар.
Я не сказал ему, что пришлось драться и теперь мне не совсем по себе.
– Я сам заплачу. Вы можете вычесть эти деньги из моего жалованья. Колин Росс пригласил меня останься у него.
Эти слова решили дело. Харли понял, как важно для его престижа такое предложение, а Колин Росс был его лучшим клиентом.
– Да? Ну, тогда другое дело. Договорились. Возвращайтесь утром.
Я подошел к контрольному посту и условился, что самолет простоит ночь под крышей. Лишняя работа для дежурных, прежде чем они уйдут домой. Потом я плюхнулся в "Астон-Мартин" Росса. А мир пусть сам заботится о себе!
– Садись, – предложил он.
Я сел. Откинул голову назад. Закрыл глаза.
– Виски или бренди? – спросил он.
– Все равно.
Я услышал, как он наливает, судя по звуку, полный бокал.
– Вот, – сказал он.
Я открыл глаза и с благодарностью взял бокал. Это было бренди с водой. И оно произвело волшебное действие.
Из кухни доносились шипение сковородок и вкусный запах жареных цыплят. Колин потянул носом.
– Обед скоро будет готов... Пойду скажу поварихам, что у нас гость.
Он вышел и почти тотчас вернулся с двумя поварихами.
Я медленно встал, совершенно неподготовленный. У меня и в мыслях не было.
На первый взгляд они выглядели, как две половинки целого: Нэнси и Мидж. Одинаковые темные волосы, стянутые на макушке черной лентой. Одинаковые карие глаза. Прямые брови. Одинаковые улыбки.
– Сам летающий человек! – воскликнула Нэнси. – Колин, как тебе удалось его заманить?
– Накинул сеть.
– Это Мидж, – сказала Нэнси. – Мидж, это Мэтт.
– Человек с бомбой в самолете? – засмеялась Мидж.
Присмотревшись, я уже смог различить их. Мидж была тоньше и гораздо бледнее, она казалась хрупкой, а Нэнси сильной. Но, если бы рядом не стояла сестра, то не создавалось бы впечатления, что Мидж так тяжело больна.
– Надеюсь, с первой и последней бомбой, – вздохнул я.
– Эта была слишком близка. – Мидж поежилась.
Колин налил сестрам "Дюбоне", а себе – виски.
– Бомбы, драки... Теперь ты получил представление, что такое скачки.
– Столько событий, не то что обработка полей, – согласился я.
– Обработка полей? Это скучная работа? – удивилась Мидж.
– Скучная и опасная. До смерти надоедает таскаться по шесть часов в день над пустыми полями то вверх, то вниз... Понимаете, летать приходится очень низко, не дай Бог на секунду задремать, а от скуки нападает зевота. В один прекрасный день человек теряет осторожность, задевает землю крылом и ломает дорогую машину. После этого его популярность у хозяев падает ниже нулевой отметки.
– Что с вами и случилось? – засмеялась Нэнси.
– Нет... Однажды я в воздухе на секунду заснул, а проснулся в двадцати футах от опоры электропередачи. Я миновал ее в нескольких миллиметрах. После этого я ушел, пока цел.
– Ничего, – засмеялась Мидж, – зато следующий самолет вы разломили так, что даже кусочков не осталось.
Все трое засмеялись. Дружная, спаянная семья.
Колин рассказал об истории с Кенни Бейстом, и сестры сочувственно охали, а я казался себе симулянтом. Ведь Колин постоянно доводил себя до изнеможения, Мидж была неизлечимо больна, а у меня всего-то несколько небольших синяков.
Обед состоял из горячих жареных цыплят и зеленого салата, а на десерт – крупно нарезанный сыр. Мы ели на кухне, положив локти на темно-алый стол и обгладывая кости. Ни разу за все эти долгие тоскливые годы я не проводил вечер так приятно.
– О чем вы думаете? – спросила Нэнси. – В этот момент?
– Делал зарубку на память: всегда заболевать в Кэмбридже.
– Не надо ничего придумывать, – сказала Мидж. – Просто приходите в любое время. – Она досмотрела на сестру и брата, словно ища у них поддержки, и оба кивнули. – Всегда, когда захотите.
Застарелое предостерегающее чувство зашевелилось в голове: не увлекайся, не давай себе волю, не рискуй.
Не увлекайся.
– Ничего лучшего я не хотел бы, – ответил я, сам не понимая, на самом ли деле это так.
Девушки отнесли тарелки в мойку и приготовили кофе. Нэнси осторожно наливала сливки до самого верха чашки.
– Вы думаете, бомба и вправду предназначалась Колину? – вдруг спросила она.
– Не знаю. – Я пожал плечами. – Так же точно она могла предназначаться майору Тайдермену, или Энни Вилларс, или Голденбергу. Или даже Кенни Бейсту. Ведь никто не знал, что он решит обратно ехать на машине, а не лететь. А может быть, бомба предназначалась фирме... "Дерридаун", если вы понимаете, что я имею в виду. Если бы Колин погиб, то "Дерридауну", скорее всего, пришел бы конец.
– Не понимаю, почему кому-то может прийти в голову убить Колина. – Мидж вопросительно взглянула на меня. – Конечно, многие ему завидуют, но одно дело завидовать, а другое – убить пять человек.
– Все так спокойно относятся к этой бомбе, – вдруг взорвалась Нэнси. – Этот проклятый тип подложил бомбу, теперь крутится где-то рядом, никто не знает, что он сделает в следующий раз, и никто его не ищет. Ведь это сумасшедший, его надо изолировать.
– Не представляю, как его можно найти, – спокойно перебил ее Колин. – И, по-моему, он не станет рисковать во второй раз.
– Господи, ты же... ты... страус! – с горечью воскликнула Нэнси. – Тебе не приходит в голову, что из-за тебя подложили бомбу в самолет? И какая же должна быть для этого чрезвычайная причина, пусть даже этот человек сумасшедший? И если у него тогда ничего не получилось, все равно это причина давит на него, и что, ты думаешь, мы с Мидж должны делать, если в следующий раз ты разлетишься на куски?
Я заметил, что Мидж с состраданием и пониманием относится к страху Нэнси. Рано или поздно Нэнси придется потерять сестру. Ей невыносима мысль, что угроза нависла и над братом.
– Этого не случится, – спокойно сказал Колин.
Сестры посмотрели на него, а потом на меня. Наступило долгое-долгое молчание. Затем Мидж взяла грудную дужку цыпленка и, зажав один конец, предложила мне отломить. Я ухитрился так держать косточку, чтобы длинный конец остался в кулаке у Мидж.
– Я задумала, – серьезно сказала она, – чтобы Колин перестал стричь ногти на ногах в ванне.
Глава 7
– Вроде не качается. И я не чувствую, что там скрипит. Когда у меня был перелом, там все скрипело.
Теперь, когда он стер кровь, в глаза бросалась страшная бледность, которую еще подчеркивали рыжие волосы. Но он совсем не казался огорченным.
– К понедельнику все будет в порядке. А сейчас, пожалуй, влезу в самолет и буду там сидеть... Пойдем...
Я помог Кенни взобраться в кабину. Он медленно опустился на сиденье, вовсе не походя на человека, который через сорок восемь часов будет способен участвовать в скачках.
– Послушайте... – сказал он, – я так и не спросил вас, с вами все в порядке?
– Да... Я, пожалуй, попрошу вашего пилота принести виски.
– Это будет очень здорово. Но он не пойдет. – Голос Кенни выдавал, как плохо он себе чувствует.
– Пойдет, – ответил я.
И он пошел. Британская авиация – маленький мирок. Все друг друга знают. Новости определенного рода распространяются медленно, но обязательно рано или поздно о поступке узнают все. Он понял, что последует, и даже согласился купить виски.
К тому времени, когда он хмуро принес четверть бутылки виски и картонный стаканчик со льдом, закончился последний заезд, и пассажиры маленькими группами потянулись к самолетам. Кенни уже не выглядел таким напуганным, и, когда пришли два жокея и стали возмущаться и сочувствовать ему, я вернулся к "Чероки".
Возле самолета уже ждала Энни Вилларс, не особенно взволнованная победой Рудиментса.
– Я думала, что на этот раз вы не отойдете от самолета. – На меня повеяло арктическим холодом.
– Я не сводил с него глаз.
Она фыркнула, а я быстро осмотрел все внутри: хотел лишний раз убедиться, что после последней проверки ничего не изменилось. Внешний осмотр я провел медленнее и тщательнее. Ничего.
Удары, которые я подучил, напомнили о себе. Звон в голове перешел в давящую боль. Заныли синяки и ссадины в плечах. Солнечное сплетение и мышцы вокруг него подсказали, как чувствуют себя тяжеловесы на следующее утро после нокдауна.
– Знаете, – обратился я к Энни Вилларс таким тоном, будто собираюсь из вежливости поддержать разговор, – двое типов только что избили Кенни Бейста.
– И сильно избили? – Если она почувствовала сострадание, то просто артистически скрыла его.
– Ему предстоит неприятная ночь.
– Да... Но я бы сказала, что он заслужил.
– За что?
– Вы не глухой. – Она прямо посмотрела мне в глаза.
– Кенни считает, что мистер Голденберг нанял этих двух типов.
Видимо, Энни Вилларс не знала, что Кенни собирались избить. И не знала, кто это устроил – Голденберг или кто-то другой. Я наблюдал, как она размышляет над полученной информацией. Наконец мисс Энни довольно равнодушно произнесла:
– Кенни не умел держать язык за зубами. – Потом тихо буркнула: – Болван! Сделать такую глупость.
Майор Тайдермен, герцог Уэссекс и Финелла Боль-в-печенках подошли вместе. Герцог счастливым голосом рассказывал о своей победившей лошади.
– Где Колин? – удивилась Финелла. – Разве его здесь нет? Как странно! Я спросила в весовой, и этот человек – как он назвал себя? Ах да, гардеробщик, конечно... его гардеробщик сказал, что Колин уже пошел к самолету. – Она обиженно выпятила нижнюю губу. По глазам было видно, что она хлебнула шампанского, в голосе слышалось капризное нетерпение. Золотые браслеты раздраженно позвякивали, и за утро совсем не выветрился тяжелый запах духов. Я подумал, что Колин ловко увильнул. Майор тоже участвовал в праздновании победы Рудиментса. Ему не удавалось ни на чем сфокусировать глаза, и в нем не чувствовалось прежней напряженности. Рука, поглаживавшая жесткие усы, казалась почти нежной. И даже в подбородке не осталось агрессивности. У меня мелькнула мысль, что его манеры и подозрительность – всего лишь способ создать себе репутацию проницательного человека.
Герцог спросил, не будет ли майор возражать, если они поменяются местами, и герцог сядет впереди.
– Мне нравится смотреть, как колеблются стрелки на приборах, – объяснил он свою просьбу.
Майор, в котором еще играло герцогское шампанское, любезно согласился. Он и Финелла влезли в самолет, а мы с герцогом стояли и ждали внизу.
– Друг мой, вас что-то тревожит? – спросил герцог.
– Нет, сэр.
– По-моему, что-то случилось. – Он внимательно изучал мое лицо.
– Жаркий день. – Я провел пальцем по лбу и почувствовал капельки пота.
В этот момент подошел Колин, тоже мокрый от пота, светлая рубашка помялась, и под мышками темнели большие круги. Он сегодня провел пять заездов и выглядел осунувшимся и усталым.
– Мэтт, с тобой все в порядке? – резко спросил он.
– Я так и знал! – сказал герцог.
– Спасибо, все в порядке.
Колин оглянулся на самолет "Полиплейн", который еще ждал пассажиров.
– Кенни плохо?
– Ему досталось. Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал.
– Один из жокеев, который прилетел с ним в одном самолете, вернулся и рассказал нам. Кенни говорит, что ты спас его от судьбы, худшей, чем смерть, или что-то в этом роде.
– Что? – удивился герцог.
Колин объяснил, что произошло.
Они оба подозрительно разглядывали меня.
– Со мной все в порядке, я вполне могу вести самолет, если вас это беспокоит.
– Ох, старина, конечно, это нас беспокоит.
Колин состроил ироническую гримасу, усмехнулся, набрал побольше воздуха и полез в самолет, чтобы сесть рядом с Финеллой. Герцог подождал, пока я займу свое место, потом сел справа от меня.
Мы сразу попали в плотные облака, которые тянулись к югу до самого Кембриджа, и герцог ничего не видел, кроме пропеллера. Наверно, поэтому он спросил, какая гарантия, что мы не столкнемся с другим самолетом.
Гарантии не было. Только вероятность.
– Небо огромное, – объяснил я. – И существуют строгие правила полетов в облаках. Столкновений практически не бывает.
Он несколько расслабился, приняв более удобную позу и спокойно положив руки на подлокотники.
– Как вы определяете, где мы находимся? – спросил он.
– Радио, – ответил я. – Передатчик с земли посылает радиосигнал. Если стрелка на приборе стоит в центре и показывает вниз, это означает, что мы летим прямо в Оттрингем, откуда приходит сигнал.
– Необычайно интересно, – заметил он.
На подновленном "Чероки" не было таких усовершенствований, как на взорванном. Там специальный прибор, принимавший радиосигнал, автоматически передавал его рулевому управлению. После встречи с типами, атаковавшими Кенни Бейста, мне совсем не помешал бы такой прибор.
– Как мы догадаемся, что подлетаем к Кембриджу? – спросил герцог.
– Стрелка вот на этом диске поменяет направление: из положения прямо вверх перейдет в положение прямо вниз. Это будет означать, что мы проходим над передатчиком в Кембридже.
– Чего только не придумают! – воскликнул герцог.
Мы подлетели к Кембриджу в сплошной облачности и приземлились под проливным дождем на мокрый гудрон. Я подогнал самолет поближе к зданию аэропорта, выключил мотор и откинул необычно тяжелую голову на спинку сиденья.
– Рад, что не пропустил это. – Герцог отстегнул спасательный пояс. – Раньше я всегда ездил только на машине. Энни убедила меня лететь. "Только разочек", – сказала она. Но с вами, друг мой, я полечу снова.
– Очень рад, сэр.
Он внимательно, добрым взглядом посмотрел на меня.
– Когда приедете домой, Мэтью, сразу ложитесь в постель. Пусть ваша жена вам ее приготовит, теплую и уютную.
– Да, сэр, – ответил я.
– Хорошо. Очень хорошо. – Он кивнул и, открыв дверцу, стал вылезать на крыло. – Вы покорили моего племянника, друг мой. А я уважаю мнение Мэтью. У него отличный нюх: он чувствует за милю и хороших людей, и плохих.
– Ваш племянник – очень милый мальчик, – согласился я.
– Мой наследник. – Герцог расплылся в счастливой улыбке.
Он легко спрыгнул с крыла и поспешил помочь Энни Вилларс надеть пальто. Без сомнения, это следовало бы сделать мне, но я сидел, не расстегнув ремень, чувствуя себя совершенно разбитым. Меньше всего мне хотелось двигаться, и мысль о перелете в облаках в Букингем, где не было хорошего маяка, который помог бы мне сесть, удручала, как никогда. Пожалуй, лучше сделать круг и лететь через Лютенский комплекс: там радар работает двадцать четыре часа, и сигнал поможет мне добраться домой...
Я вздрогнул, вспомнив о вагончике. Холодная маленькая пристань.
Пассажиры забрали свои вещи, закрыли заднюю дверку, помахали мне рукой и направились к входу в аэровокзал. Я рассматривал карту, планируя маршрут возвращения домой. Потом наблюдал за готовившейся к взлету машиной и решил, что отправлюсь за ней следом. А пока подпер тяжелую голову руками и закрыл глаза.
Нелепая растрата времени... Кембриджский аэропорт, если работает после шести вечера, берет добавочную плату за каждую минуту стоянки самолета. Пассажиры и так уже заплатили больше чем за час. Каждое мгновение, которое я провожу здесь, будет стоить им лишних расходов.
В окно с моей стороны раздался легкий стук. Я поднял голову резче, чем того требовала мудрость. Колин Росс, лукаво улыбаясь, смотрел на меня. Я отодвинул задвижку и открыл окно.
– "Я вполне могу вести самолет"... Так, по-моему, ты сказал?
– Это было два часа назад.
– Ах да. Действительно, большая разница. – Он слегка улыбнулся. – Я только подумал: если тебе не хочется сейчас снова лететь, может, согласишься переночевать у меня? Тогда закончишь маршрут завтра. А завтра может быть прекрасный день.
Ему приходилось очень много летать, и он понимал наши профессиональные трудности. Но все равно меня удивило, что он побеспокоился и вернулся за мной.
– Да, ты прав, – согласился я. – Но я могу переночевать в гостинице...
– Выходи из самолета и закажи место в ангаре, – холодно перебил он меня.
– Мне нужно сообщить в "Дерридаун"...
– Сообщи.
Я медленно вылез из самолета и надел куртку. Затем мы вместе пошли к аэровокзалу.
– И позвони жене, – добавил он.
– Жены нету.
– О-о. – Он взглянул на меня с задумчивым любопытством.
– Нет. Не это. Двенадцать лет был женат и три года, как разведен, – объяснил я.
– Лучше, чем я. – Он иронически улыбнулся. – Женат два года, разведен – четыре.
Харли поднял трубку после первого гудка.
– Где вы? В Кембридже? Сегодня не вернетесь? Если вы останетесь там, нам придется платить за ангар.
Я не сказал ему, что пришлось драться и теперь мне не совсем по себе.
– Я сам заплачу. Вы можете вычесть эти деньги из моего жалованья. Колин Росс пригласил меня останься у него.
Эти слова решили дело. Харли понял, как важно для его престижа такое предложение, а Колин Росс был его лучшим клиентом.
– Да? Ну, тогда другое дело. Договорились. Возвращайтесь утром.
Я подошел к контрольному посту и условился, что самолет простоит ночь под крышей. Лишняя работа для дежурных, прежде чем они уйдут домой. Потом я плюхнулся в "Астон-Мартин" Росса. А мир пусть сам заботится о себе!
* * *
Росс жил в обычном кирпичном бунгало на окраине Ньюмаркета. Внутри дом был уютным и теплым, с большой гостиной, в которой стояли роскошные глубокие бархатные кресла.– Садись, – предложил он.
Я сел. Откинул голову назад. Закрыл глаза.
– Виски или бренди? – спросил он.
– Все равно.
Я услышал, как он наливает, судя по звуку, полный бокал.
– Вот, – сказал он.
Я открыл глаза и с благодарностью взял бокал. Это было бренди с водой. И оно произвело волшебное действие.
Из кухни доносились шипение сковородок и вкусный запах жареных цыплят. Колин потянул носом.
– Обед скоро будет готов... Пойду скажу поварихам, что у нас гость.
Он вышел и почти тотчас вернулся с двумя поварихами.
Я медленно встал, совершенно неподготовленный. У меня и в мыслях не было.
На первый взгляд они выглядели, как две половинки целого: Нэнси и Мидж. Одинаковые темные волосы, стянутые на макушке черной лентой. Одинаковые карие глаза. Прямые брови. Одинаковые улыбки.
– Сам летающий человек! – воскликнула Нэнси. – Колин, как тебе удалось его заманить?
– Накинул сеть.
– Это Мидж, – сказала Нэнси. – Мидж, это Мэтт.
– Человек с бомбой в самолете? – засмеялась Мидж.
Присмотревшись, я уже смог различить их. Мидж была тоньше и гораздо бледнее, она казалась хрупкой, а Нэнси сильной. Но, если бы рядом не стояла сестра, то не создавалось бы впечатления, что Мидж так тяжело больна.
– Надеюсь, с первой и последней бомбой, – вздохнул я.
– Эта была слишком близка. – Мидж поежилась.
Колин налил сестрам "Дюбоне", а себе – виски.
– Бомбы, драки... Теперь ты получил представление, что такое скачки.
– Столько событий, не то что обработка полей, – согласился я.
– Обработка полей? Это скучная работа? – удивилась Мидж.
– Скучная и опасная. До смерти надоедает таскаться по шесть часов в день над пустыми полями то вверх, то вниз... Понимаете, летать приходится очень низко, не дай Бог на секунду задремать, а от скуки нападает зевота. В один прекрасный день человек теряет осторожность, задевает землю крылом и ломает дорогую машину. После этого его популярность у хозяев падает ниже нулевой отметки.
– Что с вами и случилось? – засмеялась Нэнси.
– Нет... Однажды я в воздухе на секунду заснул, а проснулся в двадцати футах от опоры электропередачи. Я миновал ее в нескольких миллиметрах. После этого я ушел, пока цел.
– Ничего, – засмеялась Мидж, – зато следующий самолет вы разломили так, что даже кусочков не осталось.
Все трое засмеялись. Дружная, спаянная семья.
Колин рассказал об истории с Кенни Бейстом, и сестры сочувственно охали, а я казался себе симулянтом. Ведь Колин постоянно доводил себя до изнеможения, Мидж была неизлечимо больна, а у меня всего-то несколько небольших синяков.
Обед состоял из горячих жареных цыплят и зеленого салата, а на десерт – крупно нарезанный сыр. Мы ели на кухне, положив локти на темно-алый стол и обгладывая кости. Ни разу за все эти долгие тоскливые годы я не проводил вечер так приятно.
– О чем вы думаете? – спросила Нэнси. – В этот момент?
– Делал зарубку на память: всегда заболевать в Кэмбридже.
– Не надо ничего придумывать, – сказала Мидж. – Просто приходите в любое время. – Она досмотрела на сестру и брата, словно ища у них поддержки, и оба кивнули. – Всегда, когда захотите.
Застарелое предостерегающее чувство зашевелилось в голове: не увлекайся, не давай себе волю, не рискуй.
Не увлекайся.
– Ничего лучшего я не хотел бы, – ответил я, сам не понимая, на самом ли деле это так.
Девушки отнесли тарелки в мойку и приготовили кофе. Нэнси осторожно наливала сливки до самого верха чашки.
– Вы думаете, бомба и вправду предназначалась Колину? – вдруг спросила она.
– Не знаю. – Я пожал плечами. – Так же точно она могла предназначаться майору Тайдермену, или Энни Вилларс, или Голденбергу. Или даже Кенни Бейсту. Ведь никто не знал, что он решит обратно ехать на машине, а не лететь. А может быть, бомба предназначалась фирме... "Дерридаун", если вы понимаете, что я имею в виду. Если бы Колин погиб, то "Дерридауну", скорее всего, пришел бы конец.
– Не понимаю, почему кому-то может прийти в голову убить Колина. – Мидж вопросительно взглянула на меня. – Конечно, многие ему завидуют, но одно дело завидовать, а другое – убить пять человек.
– Все так спокойно относятся к этой бомбе, – вдруг взорвалась Нэнси. – Этот проклятый тип подложил бомбу, теперь крутится где-то рядом, никто не знает, что он сделает в следующий раз, и никто его не ищет. Ведь это сумасшедший, его надо изолировать.
– Не представляю, как его можно найти, – спокойно перебил ее Колин. – И, по-моему, он не станет рисковать во второй раз.
– Господи, ты же... ты... страус! – с горечью воскликнула Нэнси. – Тебе не приходит в голову, что из-за тебя подложили бомбу в самолет? И какая же должна быть для этого чрезвычайная причина, пусть даже этот человек сумасшедший? И если у него тогда ничего не получилось, все равно это причина давит на него, и что, ты думаешь, мы с Мидж должны делать, если в следующий раз ты разлетишься на куски?
Я заметил, что Мидж с состраданием и пониманием относится к страху Нэнси. Рано или поздно Нэнси придется потерять сестру. Ей невыносима мысль, что угроза нависла и над братом.
– Этого не случится, – спокойно сказал Колин.
Сестры посмотрели на него, а потом на меня. Наступило долгое-долгое молчание. Затем Мидж взяла грудную дужку цыпленка и, зажав один конец, предложила мне отломить. Я ухитрился так держать косточку, чтобы длинный конец остался в кулаке у Мидж.
– Я задумала, – серьезно сказала она, – чтобы Колин перестал стричь ногти на ногах в ванне.
Глава 7
Меня уложили на диване в кабинете Колина, заставленном призами, полученными на скачках, полками и шкафами с книгами. На стенах в аккуратных рамках висели фотографии лошадей на финише и владельцев, с гордым видом ведущих победителей получать награду. Копыта лошадей всю ночь стучали у меня в голове, но к утру я спокойно уснул.
В темном шерстяном банном халате, позевывая, Колин принес мне чашку чаю, поставил на маленький столик возле дивана и раздвинул шторы.
– Льет как из ведра, – объявил он. – Утром не удастся вылететь, так что можешь продолжать спать и не беспокоиться.
Я посмотрел, на серое беспросветное небо. Поспать я был не прочь.
– У меня сегодня выходной, – сказал я.
– Тем лучше. – Он присел на край стола. – Сегодня тебе лучше?
– Гораздо лучше. Горячая ванна позволила расслабиться.
– Вчера каждое движение выдавало, как тебе больно.
– Уж извини, – произнес я, состроив огорченную гримасу.
– Брось. В этом доме можешь охать, сколько хочется.
– Я это уже понял, – сухо проговорил я.
– Каждый живет на краю обрыва. – Он усмехнулся. – Мидж постоянно говорит, что, если мы не будем осторожны, она переживет нас.
– Она замечательная.
– Да, это правда. – Колин посмотрел в окно. – Вначале, когда нам сообщили диагноз, мы были в ужасном шоке. Ужасном. Но сейчас... Не знаю... Мы будто смирились. Все. Даже она.
– Сколько... – нерешительно начал я.
– Сколько она проживет? Никто не знает. Это бывает по-разному. Врачи считают, что она больна года три. После того, как болезнь станет такой явной, что можно поставить диагноз, у многих остается всего год. Но никто точно не знает, когда у Мидж началось. Некоторые, заболев, умирают через несколько дней, другие живут по двадцать лет. Сейчас врачи говорят, что с современными методами лечения и лекарствами средний срок после того, как поставили диагноз, от двух до шести лет, но можно протянуть и десять. У нас два года... Мы надеемся на десять. Так легче.
– Она не выглядит больной.
– В данный момент не выглядит. У нее недавно была пневмония, и странное дело, на это время лейкемия будто замирает Может, потому, что температура. Но как бы то ни было, после болезни становится легче. Ей прописали сеансы облучения на руки, ноги, на другие кости и органы. У нее было несколько рецидивов и несколько довольно долгих периодов хорошего самочувствия. И в такое время кажется, что все нормально. Но кровь у нее становится хуже, и кости меняются, как бы она хорошо ни выглядела... Я видел рентгеновские снимки... И в какой-то день... Да, в какой-то день у нее начнется острый рецидив, от которого она не оправится.
– Бедная Мидж.
– И мы все тоже.
– А... Нэнси? Они же близнецы...
– Одинаковая внешность, одинаковая кровь, ты это имеешь в виду? – Колин взглянул на меня, но он стоял спиной к окну, и глаз его я не видел. – Да, это тоже ужасный шок. Врачи считают, что вероятность заболевания бесконечно мала. Они говорят, что известны только восемнадцать случаев, когда лейкемия дважды бывала в одной семье. Ею нельзя заразиться и нельзя получить по наследству. Женщина с лейкемией может иметь ребенка, и у него не будет белокровия. Можно перелить кровь от человека с лейкемией здоровому, и он не заразится. Врачи считают, что у Нэнси столько же шансов заболеть, как у меня, или у тебя, или у соседского почтальона. Но они не знают. В книгах не описаны такие случаи, но это не значит, что их не бывает. – Он замолчал. Сглотнул. – По-моему, мы больше всего на свете теперь боимся за Нэнси.
Колин разграфил большой лист на семь колонок – семь дней недели, на каждый день приходилось какое-нибудь соревнование. А под названием скачек он вписывал клички лошадей, призы, дистанции заездов. К концу дня почти в каждый заезд он вписал имя лошади, с которой будет работать. И я заметил, что он собирался участвовать в тех скачках, где наибольшая награда.
– Бизнес есть бизнес, – усмехнулся он, заметив, с каким интересом я наблюдаю за его работой.
– Понимаю. Надо рассчитать время и поступившие предложения.
Получалось так, что три раза за неделю в один день он участвовал в двух скачках на разных ипподромах.
– Сможешь доставить меня из Брайтона в Виндзор, чтобы в течение полутора часов я попал на два заезда? В три часа в Брайтоне и в четыре тридцать в Виндзоре? И в субботу в три часа в Бате и в четыре тридцать в Брайтоне?
– Если там будет ждать быстрая машина, почему же нет?
– Хорошо. – Он зачеркнул два вопросительных знака и вместо них поставил крестики. – В следующее воскресенье сможешь отвезти меня во Францию?
– Если Харли согласится.
– Харли согласится, – с уверенностью сказал Колин.
– Ты не берешь выходного дня?
– Сегодня, – он удивленно вскинул брови, – у меня выходной. Разве ты не заметил?
– Хм... заметил.
– Лошадь, с которой я должен был сегодня работать, в четверг захромала. А то бы я сегодня вылетел в Париж. Самолетом Британских европейских аэролиний.
– С марта по ноябрь это динамо крутится в Англии и Европе, потом со свистом переносится в Японию или еще куда-нибудь, – с шутливым возмущением объяснила Нэнси. – И так до февраля. Зато в феврале выпадают дня два, когда мы можем все втроем плюхнуться в кресла, задрав ноги.
– В прошлый раз мы задрали ноги на Багамах, – улыбнулась Мидж. – Как в сказке. Никаких дождей. Жаркое солнце...
Все трое засмеялись.
– Первую неделю дождь не переставал, – таким же счастливым тоном добавила Нэнси.
К ленчу девушки приготовили бифштекс.
– В вашу честь, – сообщила Мидж. – Вы слишком худой.
Я был толще любого из них, но это еще ни о чем не говорило.
После ленча Мидж убрала посуду, а Нэнси разложила на кухонном столе карты и маршруты полетов.
– Мне очень хочется самой возить Колина на скачки, и скоро я решусь, если вы поможете...
– Конечно.
Она склонилась над столом, темные волосы рассыпались по щекам. "Не привыкай, – сказал я сам себе. – Только не привыкай".
– На следующей неделе я полечу с Колином в Хейдок. Если будет хорошая погода.
– Она оставит вас без работы, – улыбнулась Мидж, вытирая стаканы.
– Подождем, пока гром не грянет.
– Чудовище.
Нэнси прочертила на карте маршрут и попросила рассказать, как пройти контрольную зону Манчестера, и что делать, если ей дадут инструкции, которых она не поймет.
– Попросите повторить. Если все равно не поймете, попросите разъяснить.
– Они решат, что я тупица.
– Но это лучше, чем переть вперед не глядя, и врезаться в авиалайнер.
– Да, – вздохнула она, – учту.
– Если Нэнси сядет за штурвал, Колину надо дать медаль, – заметила Мидж.
– Заткнись, – сказала Нэнси. – Ты грубишь.
Когда дождь перестал, все трое, набившись в "Астон-Мартин", повезли меня в Кембридж. Вела машину Мидж, с явным удовольствием. Нэнси наполовину сидела на мне, наполовину – на Колине, а я полусидел на ручке дверцы.
Когда я взлетел, они выстроились в ряд и махали мне руками, а я покачал крыльями, прощаясь с ними, и направился в Букингем. Я старался не обращать внимания на сожаление из-за того, что пришлось уехать.
На контрольной вышке в "Дерридаун" сидела Хони. Воскресенье или не воскресенье, Харли болтался в воздухе, давая урок вождения самолета. Услышав по радио, что я приземляюсь, он проворчал:
– Давно пора.
Вспомнив сумму на моем счету в банке, я промолчал. Чантер, мелькнула злая мысль, вправе презирать меня.
Поставив "Чероки-шесть" в ангар, я направился к своему вагончику. Он показался мне еще более пустым, еще более убогим и грязным, чем раньше. Окна не вредно бы помыть. Постель не убрана. Вчерашнее молоко прокисло, и опять в холодильнике ничего нет.
Я сел перед окном, наблюдая, как, пробиваясь сквозь бегущие облака, садится солнце, как неуверенно идет на посадку ученик Харли, и размышлял, через сколько времени разорится "Дерридаун" и успею ли я до тех пор накопить достаточно денег, чтобы купить машину. Харли платит мне сорок пять фунтов в неделю – больше, чем он мог себе позволить, и меньше, чем я стоил. Из них алименты Сьюзен, налоги и страховка забирали половину. Харли вычитал еще четыре фунта за вагончик. Оставалась совсем немного.
В темном шерстяном банном халате, позевывая, Колин принес мне чашку чаю, поставил на маленький столик возле дивана и раздвинул шторы.
– Льет как из ведра, – объявил он. – Утром не удастся вылететь, так что можешь продолжать спать и не беспокоиться.
Я посмотрел, на серое беспросветное небо. Поспать я был не прочь.
– У меня сегодня выходной, – сказал я.
– Тем лучше. – Он присел на край стола. – Сегодня тебе лучше?
– Гораздо лучше. Горячая ванна позволила расслабиться.
– Вчера каждое движение выдавало, как тебе больно.
– Уж извини, – произнес я, состроив огорченную гримасу.
– Брось. В этом доме можешь охать, сколько хочется.
– Я это уже понял, – сухо проговорил я.
– Каждый живет на краю обрыва. – Он усмехнулся. – Мидж постоянно говорит, что, если мы не будем осторожны, она переживет нас.
– Она замечательная.
– Да, это правда. – Колин посмотрел в окно. – Вначале, когда нам сообщили диагноз, мы были в ужасном шоке. Ужасном. Но сейчас... Не знаю... Мы будто смирились. Все. Даже она.
– Сколько... – нерешительно начал я.
– Сколько она проживет? Никто не знает. Это бывает по-разному. Врачи считают, что она больна года три. После того, как болезнь станет такой явной, что можно поставить диагноз, у многих остается всего год. Но никто точно не знает, когда у Мидж началось. Некоторые, заболев, умирают через несколько дней, другие живут по двадцать лет. Сейчас врачи говорят, что с современными методами лечения и лекарствами средний срок после того, как поставили диагноз, от двух до шести лет, но можно протянуть и десять. У нас два года... Мы надеемся на десять. Так легче.
– Она не выглядит больной.
– В данный момент не выглядит. У нее недавно была пневмония, и странное дело, на это время лейкемия будто замирает Может, потому, что температура. Но как бы то ни было, после болезни становится легче. Ей прописали сеансы облучения на руки, ноги, на другие кости и органы. У нее было несколько рецидивов и несколько довольно долгих периодов хорошего самочувствия. И в такое время кажется, что все нормально. Но кровь у нее становится хуже, и кости меняются, как бы она хорошо ни выглядела... Я видел рентгеновские снимки... И в какой-то день... Да, в какой-то день у нее начнется острый рецидив, от которого она не оправится.
– Бедная Мидж.
– И мы все тоже.
– А... Нэнси? Они же близнецы...
– Одинаковая внешность, одинаковая кровь, ты это имеешь в виду? – Колин взглянул на меня, но он стоял спиной к окну, и глаз его я не видел. – Да, это тоже ужасный шок. Врачи считают, что вероятность заболевания бесконечно мала. Они говорят, что известны только восемнадцать случаев, когда лейкемия дважды бывала в одной семье. Ею нельзя заразиться и нельзя получить по наследству. Женщина с лейкемией может иметь ребенка, и у него не будет белокровия. Можно перелить кровь от человека с лейкемией здоровому, и он не заразится. Врачи считают, что у Нэнси столько же шансов заболеть, как у меня, или у тебя, или у соседского почтальона. Но они не знают. В книгах не описаны такие случаи, но это не значит, что их не бывает. – Он замолчал. Сглотнул. – По-моему, мы больше всего на свете теперь боимся за Нэнси.
* * *
До пяти вечера, когда небо прояснилось, я оставался в их доме. Колин составлял расписание скачек, в которых он будет участвовать на следующей неделе, и отвечал на телефонные звонки владельцев лошадей и тренеров, желавших заполучить его. Постоянная работа у Колина была в конюшне, расположенной в полумиле от дома, но он объяснил, что условия контракта с тренером оставляли ему право участвовать в скачках и с лошадьми других конюшен.Колин разграфил большой лист на семь колонок – семь дней недели, на каждый день приходилось какое-нибудь соревнование. А под названием скачек он вписывал клички лошадей, призы, дистанции заездов. К концу дня почти в каждый заезд он вписал имя лошади, с которой будет работать. И я заметил, что он собирался участвовать в тех скачках, где наибольшая награда.
– Бизнес есть бизнес, – усмехнулся он, заметив, с каким интересом я наблюдаю за его работой.
– Понимаю. Надо рассчитать время и поступившие предложения.
Получалось так, что три раза за неделю в один день он участвовал в двух скачках на разных ипподромах.
– Сможешь доставить меня из Брайтона в Виндзор, чтобы в течение полутора часов я попал на два заезда? В три часа в Брайтоне и в четыре тридцать в Виндзоре? И в субботу в три часа в Бате и в четыре тридцать в Брайтоне?
– Если там будет ждать быстрая машина, почему же нет?
– Хорошо. – Он зачеркнул два вопросительных знака и вместо них поставил крестики. – В следующее воскресенье сможешь отвезти меня во Францию?
– Если Харли согласится.
– Харли согласится, – с уверенностью сказал Колин.
– Ты не берешь выходного дня?
– Сегодня, – он удивленно вскинул брови, – у меня выходной. Разве ты не заметил?
– Хм... заметил.
– Лошадь, с которой я должен был сегодня работать, в четверг захромала. А то бы я сегодня вылетел в Париж. Самолетом Британских европейских аэролиний.
– С марта по ноябрь это динамо крутится в Англии и Европе, потом со свистом переносится в Японию или еще куда-нибудь, – с шутливым возмущением объяснила Нэнси. – И так до февраля. Зато в феврале выпадают дня два, когда мы можем все втроем плюхнуться в кресла, задрав ноги.
– В прошлый раз мы задрали ноги на Багамах, – улыбнулась Мидж. – Как в сказке. Никаких дождей. Жаркое солнце...
Все трое засмеялись.
– Первую неделю дождь не переставал, – таким же счастливым тоном добавила Нэнси.
К ленчу девушки приготовили бифштекс.
– В вашу честь, – сообщила Мидж. – Вы слишком худой.
Я был толще любого из них, но это еще ни о чем не говорило.
После ленча Мидж убрала посуду, а Нэнси разложила на кухонном столе карты и маршруты полетов.
– Мне очень хочется самой возить Колина на скачки, и скоро я решусь, если вы поможете...
– Конечно.
Она склонилась над столом, темные волосы рассыпались по щекам. "Не привыкай, – сказал я сам себе. – Только не привыкай".
– На следующей неделе я полечу с Колином в Хейдок. Если будет хорошая погода.
– Она оставит вас без работы, – улыбнулась Мидж, вытирая стаканы.
– Подождем, пока гром не грянет.
– Чудовище.
Нэнси прочертила на карте маршрут и попросила рассказать, как пройти контрольную зону Манчестера, и что делать, если ей дадут инструкции, которых она не поймет.
– Попросите повторить. Если все равно не поймете, попросите разъяснить.
– Они решат, что я тупица.
– Но это лучше, чем переть вперед не глядя, и врезаться в авиалайнер.
– Да, – вздохнула она, – учту.
– Если Нэнси сядет за штурвал, Колину надо дать медаль, – заметила Мидж.
– Заткнись, – сказала Нэнси. – Ты грубишь.
Когда дождь перестал, все трое, набившись в "Астон-Мартин", повезли меня в Кембридж. Вела машину Мидж, с явным удовольствием. Нэнси наполовину сидела на мне, наполовину – на Колине, а я полусидел на ручке дверцы.
Когда я взлетел, они выстроились в ряд и махали мне руками, а я покачал крыльями, прощаясь с ними, и направился в Букингем. Я старался не обращать внимания на сожаление из-за того, что пришлось уехать.
На контрольной вышке в "Дерридаун" сидела Хони. Воскресенье или не воскресенье, Харли болтался в воздухе, давая урок вождения самолета. Услышав по радио, что я приземляюсь, он проворчал:
– Давно пора.
Вспомнив сумму на моем счету в банке, я промолчал. Чантер, мелькнула злая мысль, вправе презирать меня.
Поставив "Чероки-шесть" в ангар, я направился к своему вагончику. Он показался мне еще более пустым, еще более убогим и грязным, чем раньше. Окна не вредно бы помыть. Постель не убрана. Вчерашнее молоко прокисло, и опять в холодильнике ничего нет.
Я сел перед окном, наблюдая, как, пробиваясь сквозь бегущие облака, садится солнце, как неуверенно идет на посадку ученик Харли, и размышлял, через сколько времени разорится "Дерридаун" и успею ли я до тех пор накопить достаточно денег, чтобы купить машину. Харли платит мне сорок пять фунтов в неделю – больше, чем он мог себе позволить, и меньше, чем я стоил. Из них алименты Сьюзен, налоги и страховка забирали половину. Харли вычитал еще четыре фунта за вагончик. Оставалась совсем немного.