Страница:
Последняя часть, с ее поворотами, интенсивным движением и необходимостью часто менять скорость будет самой трудной. Только мысль о том, что речь идет о жизни и смерти Элинор, заставляла меня держаться в седле, но я по сей день с дрожью вспоминаю эту поездку и ни за что не хотел бы повторить ее.
Не знаю, сколько ударов мне сегодня досталось, думал я по дороге, но чувствую я себя как на совесть выбитый ковер. Однако надо попытаться забыть об этом и сконцентрироваться на главном. Если Элинор поехала прямо в колледж, она должна была почувствовать сонливость вскоре по возвращении. Насколько я помню – черт, жаль, никогда не обращал на это внимания! – барбитураты действуют в течение часа. А в сочетании с алкоголем? Наверняка быстрее. Двадцать минут? Полчаса? Не знаю. Двадцати минут вполне достаточно, чтобы добраться от конюшни до колледжа. А что потом? Она поднялась к себе… почувствовала усталость… прилегла и заснула. Пока я дрался с Эдамсом и Хамбером, она ехала в Дарем. Трудно сказать точно, как долго я пробыл в ванной, но вряд ли она вернулась в колледж намного раньше, чем я поехал следом за ней. Может, она успела позвать подругу, сказать, что ей плохо… Но ведь она и сама не знает, в чем дело!
Я въехал в Дарем, несколько раз повернул, затормозил на оживленном перекрестке на красный свет, подавив желание проделать последние полмили со скоростью пешехода, чтобы не поворачивать чертову ручку. Но неуверенность в том, сколько времени требуется отраве, чтобы произвести необратимые разрушения, заставляла меня лететь сломя голову.
Глава 18
Не знаю, сколько ударов мне сегодня досталось, думал я по дороге, но чувствую я себя как на совесть выбитый ковер. Однако надо попытаться забыть об этом и сконцентрироваться на главном. Если Элинор поехала прямо в колледж, она должна была почувствовать сонливость вскоре по возвращении. Насколько я помню – черт, жаль, никогда не обращал на это внимания! – барбитураты действуют в течение часа. А в сочетании с алкоголем? Наверняка быстрее. Двадцать минут? Полчаса? Не знаю. Двадцати минут вполне достаточно, чтобы добраться от конюшни до колледжа. А что потом? Она поднялась к себе… почувствовала усталость… прилегла и заснула. Пока я дрался с Эдамсом и Хамбером, она ехала в Дарем. Трудно сказать точно, как долго я пробыл в ванной, но вряд ли она вернулась в колледж намного раньше, чем я поехал следом за ней. Может, она успела позвать подругу, сказать, что ей плохо… Но ведь она и сама не знает, в чем дело!
Я въехал в Дарем, несколько раз повернул, затормозил на оживленном перекрестке на красный свет, подавив желание проделать последние полмили со скоростью пешехода, чтобы не поворачивать чертову ручку. Но неуверенность в том, сколько времени требуется отраве, чтобы произвести необратимые разрушения, заставляла меня лететь сломя голову.
Глава 18
Уже темнело, когда я ворвался в ворота колледжа, выключил двигатель и торопливо взбежал по ступенькам. Конторка дежурного пустовала, кругом царила тишина. Я понесся по коридорам, судорожно вспоминая, куда надо сворачивать, нашел лестницу, поднялся на два этажа и… понял, что заблудился. Я совершенно не представлял, в какой стороне комната Элинор.
По коридору ко мне приближалась пожилая женщина в пенсне, неся под мышкой кипу бумаг и толстую книгу. Видимо, сотрудница, решил я.
– Простите, – обратился я к ней, – как мне найти комнату мисс Тэррен?
Она подошла поближе, окинула меня взглядом, и на лице ее отразилось явное неодобрение. Чего бы я только не отдал в эту минуту, чтобы выглядеть прилично!
– Пожалуйста! – сказал я умоляюще. – Она может быть больна. Где ее комната?
– У вас лицо в крови, – отметила она.
– Да, я порезался… пожалуйста, покажите мне… – Я схватил ее за руку. – Послушайте, проводите меня в ее комнату, если она не больна и с ней все в порядке, я тут же уйду. Но я боюсь, что ей срочно нужна помощь. Пожалуйста, поверьте мне…
– Ну хорошо, – нехотя согласилась она. – Мы пойдем и посмотрим. Нам надо свернуть сюда… и вот сюда.
Мы стояли у двери Элинор. Я громко постучал – ответа не было. Тогда я встал на колени и посмотрел в замочную скважину. Ключ торчал в замке с той стороны, и ничего не было видно.
– Откройте дверь, – попросил я с подозрением глядевшую на меня женщину. – Откройте и проверьте, не случилось ли с ней чего.
Она взялась за ручку двери и повернула ее. Но дверь не открылась – она была заперта изнутри. Я снова заколотил в нее, но столь же безрезультатно.
– Теперь послушайте меня, – настойчиво сказал я. – Раз дверь заперта изнутри, значит, Элинор Тэррен находится там. Она не отзывается, потому что не может. Ей действительно срочно нужен врач. Вы можете найти его?
Женщина кивнула, серьезно глядя на меня сквозь пенсне. Я не был уверен, что она поверила мне, – но, судя по всему, все-таки поверила.
– Скажите врачу, что ее отравили джином с фенобарбитоном. Минут сорок назад. И ради Бога поторопитесь! Есть еще ключ от этой двери?
– Вы не сможете вытолкнуть тот, что торчит изнутри. Мы уже пробовали в других случаях. Надо ломать замок. Я пойду позвоню.
Она с деловым видом пошла по коридору, все еще сохраняя спокойствие, невероятное для женщины, которой только что какой-то дикий окровавленный тип сообщил, что одна из ее студенток находится на полпути в морг. Вот что значит здравомыслящая преподавательница университета!
Викторианцы, построившие здание колледжа, явно не рассчитывали на назойливых кавалеров, которые будут вламываться в девичьи комнаты. Дверь была солидная. Но я не мог ударить в грязь лицом перед худенькой женщиной, уверенно предположившей, что мне вполне по силам справиться с подобным препятствием. Попытавшись и так и эдак, я кончил тем, что выбил замок каблуком. Косяк треснул, и дверь с шумом распахнулась.
Странно, но, несмотря на грохот, коридор был по-прежнему пуст – никто из студенток не полюбопытствовал, что же здесь происходит. Я вошел в комнату Элинор, включил свет и вставил дверь в петли.
Элинор крепко спала, раскинувшись на голубом покрывале кровати, серебристые волосы густой волной обрамляли ее лицо. У нее было спокойное, умиротворенное выражение. Видимо, она заперла дверь и начала раздеваться – сейчас на ней были только лифчик и трусики, бело-розовые, украшенные какими-то ленточками и цветочками. Белинде понравились бы. Но в ту минуту все эти трогательные подробности отчего-то только усилили мои самые худшие опасения.
Костюм, в котором Элинор приезжала к Хамберу, валялся на полу. Один чулок свисал со спинки стула, второй лежал на полу возле безжизненной руки девушки. На столике у кровати я увидел новую пару чулок, а на дверце гардероба – голубое шерстяное платье. Должно быть, она собиралась переодеться к вечеру.
Если уж она не услышала, как я ломал дверь, вряд ли мне удастся разбудить ее. Но я все-таки попробовал потрясти ее за плечо. Она не пошевелилась. Пульс был нормальный, дыхание спокойное, цвет лица не изменился. Казалось, все в полном порядке, и это напугало меня еще больше. Когда же придет врач? Я лихорадочно высчитывал: дверь была прочная (или я ослаб, что одно и то же), и я провозился с ней долго – значит, прошло уже минут десять, а то и больше, с тех пор как та женщина ушла звонить.
Но именно в эту секунду дверь отворилась. Аккуратный плотный мужчина средних лет в сером костюме стоял на пороге, проницательным взглядом окидывая представшую перед ним картину. Он был один. В руках у него были чемоданчик и пожарный топорик. Войдя, он покосился на разбитый косяк, прикрыл дверь и положил топорик на письменный стол.
– Во всяком случае, это сэкономило время, – бросил он.
Затем без энтузиазма оглядел меня и жестом приказал не мешаться под ногами. Посмотрел на полуодетую Элинор и подозрительно спросил:
– Вы трогали ее одежду?
– Нет. Я только потряс ее за руку и пощупал пульс. Когда я вошел, она так и лежала.
Что-то – возможно, моя крайняя усталость – заставило его взглянуть на меня с профессиональным любопытством.
– Ну ладно, – сказал он и склонился над Элинор.
Я стоял за его спиной и с нетерпением ждал результатов осмотра.
– Значит, фенобарбитон с джином… – наконец произнес он. – Вы уверены?
– Совершенно.
– Она приняла это сама? Он открыл чемоданчик.
– Нет. Точно нет.
– Обычно тут полным-полно женщин, – вдруг заявил он без видимой связи с предыдущими словами. – Но, по всей видимости, все они на каком-нибудь собрании или вечеринке. – Он бросил на меня еще один испытующий взгляд. – Вы в состоянии мне помочь?
– Да.
Он заколебался.
– Уверены?
– Что надо делать?
– Хорошо. Найдите большой кувшин и ведро или таз. Сначала я ею займусь, а потом вы расскажете мне, как это произошло.
Он достал шприц, наполнил его лекарством и сделал Элинор укол в вену на внутренней стороне локтя. Тем временем я нашел во встроенной кухоньке кувшин и таз.
– Я вижу, вы бывали здесь раньше, – заметил он.
– Да, один раз, – сознался я и добавил, ради Элинор: – Я работаю у ее отца. Ничего личного.
– А-а. Тогда понятно.
Он вынул иглу, разобрал шприц и вымыл руки.
– А вы не знаете, сколько таблеток она выпила?
– Это были не таблетки, а порошок, и выпила она по меньшей мере чайную ложку. Может быть, больше.
Он встревожился, но потом сказал:
– Вряд ли так много – она почувствовала бы горький вкус.
– Но ведь джин с кампари и так горький.
– Верно. Так… теперь надо промыть ей желудок. Конечно, большая часть уже всосалась, но если она и в самом деле приняла так много… стоит попробовать.
Он велел мне наполнить кувшин чуть теплой водой, а сам осторожно вставил в горло Элинор толстую трубку. Я был удивлен, когда он приложил ухо к свободному концу трубки, но он объяснил, что если пациент без сознания, надо проверить, не попала ли трубка в легкие вместо желудка. Если слышно дыхание – значит, это легкие.,
Затем он взял у меня кувшин и стал через воронку потихоньку вливать в трубку воду. Влив фантастическое, на мой взгляд, количество, он остановился, отдал мне кувшин и показал, чтобы я придвинул таз к его ногам. Потом, убрав воронку, опустил конец трубки в таз, и из нее хлынула вода вместе с содержимым желудка Элинор.
– Хм-м, – хладнокровно проговорил он. – Она перед этим что-то ела. Похоже на пирог. Это удачно.
Я не мог разделить его спокойствия.
– С ней будет все в порядке?
Он быстро взглянул на меня и вытащил трубку.
– Вы говорите, она выпила всю эту дрянь меньше чем за час до моего прихода?
– Мне кажется, минут за пятьдесят.
– А перед этим поела… Да, думаю, все будет в порядке. Она здоровая девушка. Я вколол ей сильное противоядие, и примерно через час она проснется. Ночь в больнице – и яд выйдет из организма. Так что будет как новенькая!
Я провел рукой по лицу.
– В таких случаях большое значение имеет время, – продолжал он. – Если бы она пролежала так несколько часов… Чайная ложка – это примерно тридцать гран [16] или даже больше. – Он покачал головой. – Она наверняка умерла бы.
Он взял часть содержимого таза для анализа, а остальное прикрыл полотенцем.
– Как вы умудрились разбить голову? – вдруг спросил он.
– В драке.
– Надо зашить. Если хотите, могу это сделать.
– Да, спасибо.
– Я займусь этим, когда мисс Тэррен увезут в больницу. Доктор Причард сказала, что вызовет «скорую помощь», так что они вот-вот будут здесь.
– Доктор Причард?
– Преподавательница, которая мне звонила. Моя приемная здесь рядом, за углом. Она сказала, что какой-то кошмарный окровавленный молодой человек утверждает, что мисс Тэррен отравили, и лучше мне прийти и посмотреть. – Он слегка улыбнулся. – Но вы не рассказали мне, как же это все-таки произошло.
– Да-а… это очень долгая история, – устало проговорил я.
– Вам все равно придется рассказать полиции, – заметил он.
Я кивнул. Мне слишком многое придется рассказать полиции, и это отнюдь не приводило меня в восторг. Доктор достал ручку и листок бумаги и написал сопроводительную записку для больницы.
В коридоре вдруг раздался гомон девичьих голосов, послышался топот множества ног, захлопали двери. Обитательницы общежития вернулись со своего мероприятия. Для Элинор, пожалуй, слишком рано _ теперь они увидят, как ее будет увозить «скорая помощь».
Мы услышали более тяжелые шаги, они остановились у нашей двери, раздался стук. Пришли два санитара с носилками. Быстрыми, профессиональными движениями они подняли Элинор, закутали ее в одеяло и унесли. По коридору пронесся гул удивления и сочувствия.
Доктор закрыл дверь за санитарами и, не теряя времени, вынул из чемоданчика иглу и нитку, чтобы заштопать мой лоб. Я сидел на кровати Элинор, пока он суетился вокруг меня с иглой и дезинфицирующей жидкостью.
– А почему вы дрались? – поинтересовался он, делая стежки.
– Потому что на меня напали, – объяснил я.
– Да?
Он сдвинулся, чтобы сделать стежок под другим углом, и оперся на мое плечо, удерживая равновесие. Я дернулся, и он насмешливо спросил:
– Так значит, вам досталось больше всех?
– Нет, – медленно ответил я. – Я победил.
Он закончил свое дело и отрезал нитку ножницами.
– Ну вот и все. Большого шрама не будет.
– Спасибо.
Мой голос звучал слабо.
– Вы хорошо себя чувствуете? – резко осведомился он. – Бледно-желтый с серым – это ваш нормальный цвет лица?
– Бледно-желтый – да. А серый как раз говорит о моем самочувствии. – Я слабо улыбнулся. – Я еще и по затылку получил.
Он осмотрел шишку у меня за ухом и сообщил, что я выживу. Мы как раз выясняли, сколько еще ушибов и ссадин у меня на теле, когда в коридоре снова послышались тяжелые шаги и дверь со стуком распахнулась.
В комнату вошли два широкоплечих деловых полицейских. С доктором они были знакомы – оказалось, что он делает кое-какую работу для даремской полиции. Они вежливо поздоровались, и доктор начал было объяснять, что мисс Тэррен уже в больнице, но его прервали.
– Мы пришли за ним, сэр, – сказал тот, что был повыше, показывая на меня. – Конюх по имени Дэниел Роук.
– Ну да, он сообщил об отравлении мисс Тэррен…
– Нет-нет, сэр, это не имеет отношения к мисс Тэррен или ее отравлению. Нам надо допросить его по другому делу.
Доктор сказал:
– Но он плохо себя чувствует. Вы не могли бы дать ему время прийти в себя?
– Боюсь, это невозможно, сэр.
Они решительно направились ко мне. Один из них – который разговаривал с доктором – был рыжеволосый парень примерно моих лет с угрюмым, настороженным лицом. Его спутник был чуть пониже, его карие глаза тоже глядели с опаской. Похоже, они ждут, что я сейчас вскочу и задушу их обоих. Быстрым натренированным движением полицейские наклонились надо мной и крепко схватили за обе руки. Рыжий вытащил из кармана пару наручников и защелкнул их на моих запястьях.
– Лучше не рыпайся, приятель, – посоветовал рыжий, приняв мою попытку освободить больную руку из его клешни за стремление иступить в схватку с полицией.
– Пустите… руку, – с трудом выговорил я. – Никуда я не денусь.
Они отпустили меня и отошли на шаг в сторону. По явному облегчению, написанному на их лицах, я понял, что они и в самом деле боялись нападения с моей стороны. Я глубоко дышал, пережидая боль в руке.
– С ним не будет особых хлопот, – заметил темноволосый. – У него и вид-то – краше в гроб кладут.
– Он подрался, – сообщил доктор.
– Это он вам сказал, сэр? – рассмеялся темноволосый.
Я поглядел на наручники. Оказывается, они не только неудобны, но и страшно унизительны.
– Что он натворил? – спросил доктор.
– Он… э-э… ему придется дать показания в связи с нападением на его бывшего хозяина, тренера скаковых лошадей, который в данный момент находится без сознания, и еще на одного человека, которому пробили череп.
– Он мертв?
– Нам сообщили, что мертв, сэр. Мы еще не были в конюшне, но говорят, там была настоящая бойня. Нас двоих послали из Клейверинга за этим типом. Его надо доставить туда, потому что конюшня относится к нашему району.
– Быстро вы его нашли, – сказал доктор.
– Это точно, – с удовлетворением отозвался рыжий. – Наши ребята неплохо сработали. Какая-то женщина позвонила отсюда в полицейский участок Дарема и описала его, а потом они получили из Клейверинга сообщение о преступлении в конюшне и приметы. Они сравнили два описания и тут же связались с нами. Мы рванули сюда, и вот вам, пожалуйста, – у входа стоял его мотоцикл, номер совпал и все такое.
Я поднял голову. Доктор смотрел на меня с разочарованием и презрением. Пожав плечами, он произнес устало:
– Да-а, никогда не угадаешь… Мне бы и в голову не пришло, что он просто-напросто бандит. Надо же… – Он отвернулся и поднял свой чемоданчик.
И тут я не выдержал. Я слишком долго позволял окружающим презирать себя, не пытаясь оправдаться. Видно, эта капля переполнила чашу моего терпения.
– Я дрался, потому что они напали на меня, – сказал я. Доктор полуобернулся. Не знаю почему, но в тот момент мне
было очень важно убедить его. Темноволосый полицейский поднял брови и заметил, обращаясь к доктору:
– Этот тренер его бывший хозяин, а убитый – богатый джентльмен, владелец нескольких лошадей. Об убийстве сообщил старший конюх. Он увидел, как Роук выезжает со двора на мотоцикле, и удивился – ведь его накануне уволили. Пошел сказать об этом тренеру и обнаружил, что тот без сознания, а второй джентльмен убит.
Доктору этого было вполне достаточно. Он вышел из комнаты не оглянувшись. Что толку оправдываться? Уж лучше последовать совету рыжего и «не рыпаться».
– Ну, пошли, приятель, – сказал темноволосый.
Они снова смотрели на меня недоверчиво и враждебно, готовые ко всему. Я медленно поднялся на ноги, чувствуя, что каждое движение дается мне с мучительным трудом, и не желая напрашиваться на сочувствие, которого мне все равно не видать. Против своего ожидания, я не только не упал, но даже несколько приободрился. Наверное, здесь сыграл роль психологический фактор – когда я стоял, полицейские казались мне не огромными, угрожающе нависшими стражами порядка, а двумя обычными молодыми людьми моего роста, выполняющими свою работу и очень старающимися не наделать ошибок.
С ними же все, естественно, было наоборот. Видимо, они подсознательно считали, что все конюхи – коротышки, и мой рост неприятно поразил их. Они стали гораздо агрессивнее.
В моем положении не было большого смысла вступать в конфликт с полицией, мне не хотелось осложнять свои и без того неважные дела.
– Не беспокойтесь, – вздохнул я, – у вас не будет со мной проблем.
Но им приказали доставить бешеного головореза, который размозжил человеку череп, и они были начеку. Рыжий крепко сжал мою правую руку и подтолкнул меня к двери. В коридоре темноволосый таким же образом схватил меня слева.
Коридор кишел группками любопытных студенток. Я остановился как вкопанный. На глазах у десятков девушек полицейский потащил меня вперед.
Смысл желания провалиться сквозь землю дошел до меня во всей полноте. Остатки моего чувства собственного достоинства внезапно восстали – я не мог пережить, что меня волокут, как преступника, перед столькими умными и «симпатичными молодыми женщинами. Их пол и возраст меня доконали. Мне было бы намного легче, если бы это были мужчины!
Но мне пришлось выпить всю чашу до дна. На протяжении всего долгого пути от комнаты Элинор до входной двери, всех этих нескончаемых лестниц и запутанных коридоров, каждый мой шаг сопровождался внимательными женскими взглядами. Это было унижение, которого мне никогда не забыть. А может быть, с отчаянием подумал я, человек привыкает даже к тому, что его ведут через толпу в наручниках, если это случается довольно часто. Когда привыкаешь, перестаешь реагировать… Сейчас это было бы кстати!
Хорошо хоть, мне удалось ни разу не споткнуться, даже на ступеньках, что в прямом и переносном смысле спасло меня от окончательного падения. Когда меня наконец впихнули в стоявшую внизу полицейскую машину, она показалась мне тихой пристанью и раем небесным!
Меня посадили впереди, между двумя полицейскими. Вел машину темноволосый.
– Уф-ф, – сказал он, сдвигая на затылок фуражку, – эти уж мне девицы…
Лицо у него было красное от смущения, на лбу выступили мелкие капли пота.
– А этому хоть бы хны, – заметил рыжий, садясь между мной и дверью и вытирая шею платком. – Силен парень.
Я сидел, уставившись в окно, следя глазами за пробегающими по бокам огнями Дарема, и думал, что лицо человека и впрямь создано, чтобы скрывать его мысли. Весь кошмарный путь по колледжу был для меня пыткой, а они этого не заметили… Значит, долгие месяцы практики, когда мне приходилось маскировать свои чувства и мысли, не прошли даром – мое лицо автоматически сохраняло равнодушное выражение. Что ж, пожалуй, эта привычка еще сослужит мне службу в ближайшие несколько часов, а то и дней.
Остаток пути я посвятил размышлению о том, что я попал в неприятный переплет и выпутаться будет не так просто. Ведь я же действительно убил Эдамса! К тому же ко мне отнесутся не как к солидному уважаемому гражданину, а как к убийце и подонку, норовящему уйти от правосудия. Меня оценят согласно той роли, которую я добровольно взял на себя, и оценка эта, боюсь, окажется очень низкой. Тут уж ничего не поделаешь. Понятно, что я продержался у Хамбера восемь недель не только благодаря своему оборванному виду. Если Эдамс поверил в то, что я подонок, поверит и полиция – живые доказательства этому сидели с двух сторон от меня, с подозрением следя за каждым моим движением.
Рыжий не сводил с меня глаз.
– А он не слишком разговорчив, – отметил он после долгого молчания.
– Небось есть о чем подумать, – саркастически поддержал второй.
Собственные преступления Эдамса и Хамбера никак меня не оправдывали. Я заерзал на сиденье, наручники звякнули. Где те легкомыслие и беспечность, с которыми я когда-то отправился в Слоу в своем маскарадном костюме?
Впереди виднелись огни Клейверинга. Темноволосый посмотрел на меня с плохо сдерживаемой радостью – дело сделано, преступник задержан. Рыжий прервал затянувшуюся паузу, в его голосе было слышно такое же удовлетворение.
– Он будет гораздо старше, когда выйдет из тюрьмы, – сказал он.
Хотелось надеяться, что его прогноз не оправдается. Однако я прекрасно понимал, что продолжительность моего заключения будет всецело зависеть от того, насколько убедительно я смогу доказать убийство в целях самообороны. Недаром мой отец был юристом!
Следующие несколько часов прошли как в страшном сне. Полицейские Клейверинга были ожесточившимися циничными парнями, в меру своих возможностей пытающимися сбить растущую волну преступности в шахтерском районе с высоким процентом безработицы. Мягкость не фигурировала среди их методов обращения с преступниками. Очень возможно, что каждый из них в отдельности любил жену и баловал детей, но даже если это было и так, они сохраняли доброту и человечность исключительно для внеслужебного пользования.
Без работы они, похоже, не сидели – все здание полицейского участка гудело от хлопанья дверей, торопливых шагов и громких голосов. Меня, все так же в наручниках, таскали из одной комнаты в другую, задавая отрывистые вопросы и нетерпеливо отмахиваясь – «потом, сейчас не до него, займемся этим ночью».
Я с тоской думал о горячей ванне, мягкой постели и пригоршне аспирина. Но моим мечтам не суждено было сбыться. Ближе к ночи меня усадили на стул в ярко освещенной комнатушке с голыми стенами, и я рассказал, как я попал к Хамберу и почему убил Эдамса, подробно описав все события последнего дня. Они не поверили ни одному моему слову, и их можно понять! Мне тут же было предъявлено официальное обвинение в совершении убийства. Все мои протесты остались без ответа.
Потом они принялись меня допрашивать. Снова и снова мне задавали одни и те же вопросы, я отвечал, и вопросы опять повторялись. Допрашивающие сменяли друг друга, как участники эстафеты, оставаясь свежими и полными рвения, я же все больше уставал. Слава Богу, что мне не надо было врать – смертельная усталость и полнейшее отупление вряд ли позволили бы мне сохранять ясную голову. Мне и правду-то трудно было выговаривать – в голове царил густой туман, язык не ворочался, – а они только и ждали какой-нибудь ошибки с моей стороны.
– Теперь расскажи, как все было на самом деле.
– Я рассказал.
– Ну, это все шпионские страсти.
– Запросите из Австралии копию договора, который я подписал, когда нанимался на эту работу.
Я в четвертый раз повторил адрес адвоката, и в четвертый раз они его не записали.
– Так кто тебя нанял?
– Граф Октобер.
– С ним мы тоже можем связаться?
– Он в Германии до субботы.
– Какая неприятность!
Тут они нехорошо ухмылялись. От Касса им стало известно, что я работал в конюшне Октобера. Касс также сообщил им, что я ленивый, нечестный, трусливый и не слишком сообразительный конюх. Он верил в то, что говорил, – поверили и они.
– Ты попал в историю с дочерью его светлости, это правда? Черт бы побрал этого Касса и его длинный язык!
– А теперь ты хочешь отомстить ему за увольнение, впутав его имя в эту историю? С мистером Хамбером ты ведь тоже расквитался за то, что вчера он тебя выгнал?
– Нет. Я ушел, потому что моя работа была закончена.
– Тогда за то, что он тебя ударил?
– Нет.
– Старший конюх говорит, ты это заслужил.
– Эдамс и Хамбер занимались мошенничеством с лошадьми. Я вывел их на чистую воду, и они попытались убить меня.
Кажется, эта фраза звучала уже в десятый раз, не производя ни малейшего впечатления.
– Итак, тебя побили, ты затаил злобу и нашел способ рассчитаться… Обычная история.
– Нет.
– Ты все обдумал, вернулся и напал на них. Устроил настоящую бойню – там вся комната в крови.
– Это моя кровь.
– Мы можем установить ее группу.
– Сделайте это, и вы убедитесь, что это моя кровь.
– И все из такого крошечного пореза? Не считай нас за идиотов.
– Но врач мне все зашил!
– Ах, да! Вернемся к леди Элинор Тэррен, дочери лорда Октобера… Это с ней ты впутался в историю?
– Нет.
– Она забеременела…
– Да нет же! Спросите у врача.
– …и приняла таблетки…
– Нет. Ее отравил Эдамс.
Дважды я рассказал им о флаконе с фенобарбитоном. Наверняка они наткнулись на него в конторе, но не желали признавать этого.
– Ее отец вышвырнул тебя, потому что ты ее соблазнил. Она не стерпела позора и выпила снотворное.
По коридору ко мне приближалась пожилая женщина в пенсне, неся под мышкой кипу бумаг и толстую книгу. Видимо, сотрудница, решил я.
– Простите, – обратился я к ней, – как мне найти комнату мисс Тэррен?
Она подошла поближе, окинула меня взглядом, и на лице ее отразилось явное неодобрение. Чего бы я только не отдал в эту минуту, чтобы выглядеть прилично!
– Пожалуйста! – сказал я умоляюще. – Она может быть больна. Где ее комната?
– У вас лицо в крови, – отметила она.
– Да, я порезался… пожалуйста, покажите мне… – Я схватил ее за руку. – Послушайте, проводите меня в ее комнату, если она не больна и с ней все в порядке, я тут же уйду. Но я боюсь, что ей срочно нужна помощь. Пожалуйста, поверьте мне…
– Ну хорошо, – нехотя согласилась она. – Мы пойдем и посмотрим. Нам надо свернуть сюда… и вот сюда.
Мы стояли у двери Элинор. Я громко постучал – ответа не было. Тогда я встал на колени и посмотрел в замочную скважину. Ключ торчал в замке с той стороны, и ничего не было видно.
– Откройте дверь, – попросил я с подозрением глядевшую на меня женщину. – Откройте и проверьте, не случилось ли с ней чего.
Она взялась за ручку двери и повернула ее. Но дверь не открылась – она была заперта изнутри. Я снова заколотил в нее, но столь же безрезультатно.
– Теперь послушайте меня, – настойчиво сказал я. – Раз дверь заперта изнутри, значит, Элинор Тэррен находится там. Она не отзывается, потому что не может. Ей действительно срочно нужен врач. Вы можете найти его?
Женщина кивнула, серьезно глядя на меня сквозь пенсне. Я не был уверен, что она поверила мне, – но, судя по всему, все-таки поверила.
– Скажите врачу, что ее отравили джином с фенобарбитоном. Минут сорок назад. И ради Бога поторопитесь! Есть еще ключ от этой двери?
– Вы не сможете вытолкнуть тот, что торчит изнутри. Мы уже пробовали в других случаях. Надо ломать замок. Я пойду позвоню.
Она с деловым видом пошла по коридору, все еще сохраняя спокойствие, невероятное для женщины, которой только что какой-то дикий окровавленный тип сообщил, что одна из ее студенток находится на полпути в морг. Вот что значит здравомыслящая преподавательница университета!
Викторианцы, построившие здание колледжа, явно не рассчитывали на назойливых кавалеров, которые будут вламываться в девичьи комнаты. Дверь была солидная. Но я не мог ударить в грязь лицом перед худенькой женщиной, уверенно предположившей, что мне вполне по силам справиться с подобным препятствием. Попытавшись и так и эдак, я кончил тем, что выбил замок каблуком. Косяк треснул, и дверь с шумом распахнулась.
Странно, но, несмотря на грохот, коридор был по-прежнему пуст – никто из студенток не полюбопытствовал, что же здесь происходит. Я вошел в комнату Элинор, включил свет и вставил дверь в петли.
Элинор крепко спала, раскинувшись на голубом покрывале кровати, серебристые волосы густой волной обрамляли ее лицо. У нее было спокойное, умиротворенное выражение. Видимо, она заперла дверь и начала раздеваться – сейчас на ней были только лифчик и трусики, бело-розовые, украшенные какими-то ленточками и цветочками. Белинде понравились бы. Но в ту минуту все эти трогательные подробности отчего-то только усилили мои самые худшие опасения.
Костюм, в котором Элинор приезжала к Хамберу, валялся на полу. Один чулок свисал со спинки стула, второй лежал на полу возле безжизненной руки девушки. На столике у кровати я увидел новую пару чулок, а на дверце гардероба – голубое шерстяное платье. Должно быть, она собиралась переодеться к вечеру.
Если уж она не услышала, как я ломал дверь, вряд ли мне удастся разбудить ее. Но я все-таки попробовал потрясти ее за плечо. Она не пошевелилась. Пульс был нормальный, дыхание спокойное, цвет лица не изменился. Казалось, все в полном порядке, и это напугало меня еще больше. Когда же придет врач? Я лихорадочно высчитывал: дверь была прочная (или я ослаб, что одно и то же), и я провозился с ней долго – значит, прошло уже минут десять, а то и больше, с тех пор как та женщина ушла звонить.
Но именно в эту секунду дверь отворилась. Аккуратный плотный мужчина средних лет в сером костюме стоял на пороге, проницательным взглядом окидывая представшую перед ним картину. Он был один. В руках у него были чемоданчик и пожарный топорик. Войдя, он покосился на разбитый косяк, прикрыл дверь и положил топорик на письменный стол.
– Во всяком случае, это сэкономило время, – бросил он.
Затем без энтузиазма оглядел меня и жестом приказал не мешаться под ногами. Посмотрел на полуодетую Элинор и подозрительно спросил:
– Вы трогали ее одежду?
– Нет. Я только потряс ее за руку и пощупал пульс. Когда я вошел, она так и лежала.
Что-то – возможно, моя крайняя усталость – заставило его взглянуть на меня с профессиональным любопытством.
– Ну ладно, – сказал он и склонился над Элинор.
Я стоял за его спиной и с нетерпением ждал результатов осмотра.
– Значит, фенобарбитон с джином… – наконец произнес он. – Вы уверены?
– Совершенно.
– Она приняла это сама? Он открыл чемоданчик.
– Нет. Точно нет.
– Обычно тут полным-полно женщин, – вдруг заявил он без видимой связи с предыдущими словами. – Но, по всей видимости, все они на каком-нибудь собрании или вечеринке. – Он бросил на меня еще один испытующий взгляд. – Вы в состоянии мне помочь?
– Да.
Он заколебался.
– Уверены?
– Что надо делать?
– Хорошо. Найдите большой кувшин и ведро или таз. Сначала я ею займусь, а потом вы расскажете мне, как это произошло.
Он достал шприц, наполнил его лекарством и сделал Элинор укол в вену на внутренней стороне локтя. Тем временем я нашел во встроенной кухоньке кувшин и таз.
– Я вижу, вы бывали здесь раньше, – заметил он.
– Да, один раз, – сознался я и добавил, ради Элинор: – Я работаю у ее отца. Ничего личного.
– А-а. Тогда понятно.
Он вынул иглу, разобрал шприц и вымыл руки.
– А вы не знаете, сколько таблеток она выпила?
– Это были не таблетки, а порошок, и выпила она по меньшей мере чайную ложку. Может быть, больше.
Он встревожился, но потом сказал:
– Вряд ли так много – она почувствовала бы горький вкус.
– Но ведь джин с кампари и так горький.
– Верно. Так… теперь надо промыть ей желудок. Конечно, большая часть уже всосалась, но если она и в самом деле приняла так много… стоит попробовать.
Он велел мне наполнить кувшин чуть теплой водой, а сам осторожно вставил в горло Элинор толстую трубку. Я был удивлен, когда он приложил ухо к свободному концу трубки, но он объяснил, что если пациент без сознания, надо проверить, не попала ли трубка в легкие вместо желудка. Если слышно дыхание – значит, это легкие.,
Затем он взял у меня кувшин и стал через воронку потихоньку вливать в трубку воду. Влив фантастическое, на мой взгляд, количество, он остановился, отдал мне кувшин и показал, чтобы я придвинул таз к его ногам. Потом, убрав воронку, опустил конец трубки в таз, и из нее хлынула вода вместе с содержимым желудка Элинор.
– Хм-м, – хладнокровно проговорил он. – Она перед этим что-то ела. Похоже на пирог. Это удачно.
Я не мог разделить его спокойствия.
– С ней будет все в порядке?
Он быстро взглянул на меня и вытащил трубку.
– Вы говорите, она выпила всю эту дрянь меньше чем за час до моего прихода?
– Мне кажется, минут за пятьдесят.
– А перед этим поела… Да, думаю, все будет в порядке. Она здоровая девушка. Я вколол ей сильное противоядие, и примерно через час она проснется. Ночь в больнице – и яд выйдет из организма. Так что будет как новенькая!
Я провел рукой по лицу.
– В таких случаях большое значение имеет время, – продолжал он. – Если бы она пролежала так несколько часов… Чайная ложка – это примерно тридцать гран [16] или даже больше. – Он покачал головой. – Она наверняка умерла бы.
Он взял часть содержимого таза для анализа, а остальное прикрыл полотенцем.
– Как вы умудрились разбить голову? – вдруг спросил он.
– В драке.
– Надо зашить. Если хотите, могу это сделать.
– Да, спасибо.
– Я займусь этим, когда мисс Тэррен увезут в больницу. Доктор Причард сказала, что вызовет «скорую помощь», так что они вот-вот будут здесь.
– Доктор Причард?
– Преподавательница, которая мне звонила. Моя приемная здесь рядом, за углом. Она сказала, что какой-то кошмарный окровавленный молодой человек утверждает, что мисс Тэррен отравили, и лучше мне прийти и посмотреть. – Он слегка улыбнулся. – Но вы не рассказали мне, как же это все-таки произошло.
– Да-а… это очень долгая история, – устало проговорил я.
– Вам все равно придется рассказать полиции, – заметил он.
Я кивнул. Мне слишком многое придется рассказать полиции, и это отнюдь не приводило меня в восторг. Доктор достал ручку и листок бумаги и написал сопроводительную записку для больницы.
В коридоре вдруг раздался гомон девичьих голосов, послышался топот множества ног, захлопали двери. Обитательницы общежития вернулись со своего мероприятия. Для Элинор, пожалуй, слишком рано _ теперь они увидят, как ее будет увозить «скорая помощь».
Мы услышали более тяжелые шаги, они остановились у нашей двери, раздался стук. Пришли два санитара с носилками. Быстрыми, профессиональными движениями они подняли Элинор, закутали ее в одеяло и унесли. По коридору пронесся гул удивления и сочувствия.
Доктор закрыл дверь за санитарами и, не теряя времени, вынул из чемоданчика иглу и нитку, чтобы заштопать мой лоб. Я сидел на кровати Элинор, пока он суетился вокруг меня с иглой и дезинфицирующей жидкостью.
– А почему вы дрались? – поинтересовался он, делая стежки.
– Потому что на меня напали, – объяснил я.
– Да?
Он сдвинулся, чтобы сделать стежок под другим углом, и оперся на мое плечо, удерживая равновесие. Я дернулся, и он насмешливо спросил:
– Так значит, вам досталось больше всех?
– Нет, – медленно ответил я. – Я победил.
Он закончил свое дело и отрезал нитку ножницами.
– Ну вот и все. Большого шрама не будет.
– Спасибо.
Мой голос звучал слабо.
– Вы хорошо себя чувствуете? – резко осведомился он. – Бледно-желтый с серым – это ваш нормальный цвет лица?
– Бледно-желтый – да. А серый как раз говорит о моем самочувствии. – Я слабо улыбнулся. – Я еще и по затылку получил.
Он осмотрел шишку у меня за ухом и сообщил, что я выживу. Мы как раз выясняли, сколько еще ушибов и ссадин у меня на теле, когда в коридоре снова послышались тяжелые шаги и дверь со стуком распахнулась.
В комнату вошли два широкоплечих деловых полицейских. С доктором они были знакомы – оказалось, что он делает кое-какую работу для даремской полиции. Они вежливо поздоровались, и доктор начал было объяснять, что мисс Тэррен уже в больнице, но его прервали.
– Мы пришли за ним, сэр, – сказал тот, что был повыше, показывая на меня. – Конюх по имени Дэниел Роук.
– Ну да, он сообщил об отравлении мисс Тэррен…
– Нет-нет, сэр, это не имеет отношения к мисс Тэррен или ее отравлению. Нам надо допросить его по другому делу.
Доктор сказал:
– Но он плохо себя чувствует. Вы не могли бы дать ему время прийти в себя?
– Боюсь, это невозможно, сэр.
Они решительно направились ко мне. Один из них – который разговаривал с доктором – был рыжеволосый парень примерно моих лет с угрюмым, настороженным лицом. Его спутник был чуть пониже, его карие глаза тоже глядели с опаской. Похоже, они ждут, что я сейчас вскочу и задушу их обоих. Быстрым натренированным движением полицейские наклонились надо мной и крепко схватили за обе руки. Рыжий вытащил из кармана пару наручников и защелкнул их на моих запястьях.
– Лучше не рыпайся, приятель, – посоветовал рыжий, приняв мою попытку освободить больную руку из его клешни за стремление иступить в схватку с полицией.
– Пустите… руку, – с трудом выговорил я. – Никуда я не денусь.
Они отпустили меня и отошли на шаг в сторону. По явному облегчению, написанному на их лицах, я понял, что они и в самом деле боялись нападения с моей стороны. Я глубоко дышал, пережидая боль в руке.
– С ним не будет особых хлопот, – заметил темноволосый. – У него и вид-то – краше в гроб кладут.
– Он подрался, – сообщил доктор.
– Это он вам сказал, сэр? – рассмеялся темноволосый.
Я поглядел на наручники. Оказывается, они не только неудобны, но и страшно унизительны.
– Что он натворил? – спросил доктор.
– Он… э-э… ему придется дать показания в связи с нападением на его бывшего хозяина, тренера скаковых лошадей, который в данный момент находится без сознания, и еще на одного человека, которому пробили череп.
– Он мертв?
– Нам сообщили, что мертв, сэр. Мы еще не были в конюшне, но говорят, там была настоящая бойня. Нас двоих послали из Клейверинга за этим типом. Его надо доставить туда, потому что конюшня относится к нашему району.
– Быстро вы его нашли, – сказал доктор.
– Это точно, – с удовлетворением отозвался рыжий. – Наши ребята неплохо сработали. Какая-то женщина позвонила отсюда в полицейский участок Дарема и описала его, а потом они получили из Клейверинга сообщение о преступлении в конюшне и приметы. Они сравнили два описания и тут же связались с нами. Мы рванули сюда, и вот вам, пожалуйста, – у входа стоял его мотоцикл, номер совпал и все такое.
Я поднял голову. Доктор смотрел на меня с разочарованием и презрением. Пожав плечами, он произнес устало:
– Да-а, никогда не угадаешь… Мне бы и в голову не пришло, что он просто-напросто бандит. Надо же… – Он отвернулся и поднял свой чемоданчик.
И тут я не выдержал. Я слишком долго позволял окружающим презирать себя, не пытаясь оправдаться. Видно, эта капля переполнила чашу моего терпения.
– Я дрался, потому что они напали на меня, – сказал я. Доктор полуобернулся. Не знаю почему, но в тот момент мне
было очень важно убедить его. Темноволосый полицейский поднял брови и заметил, обращаясь к доктору:
– Этот тренер его бывший хозяин, а убитый – богатый джентльмен, владелец нескольких лошадей. Об убийстве сообщил старший конюх. Он увидел, как Роук выезжает со двора на мотоцикле, и удивился – ведь его накануне уволили. Пошел сказать об этом тренеру и обнаружил, что тот без сознания, а второй джентльмен убит.
Доктору этого было вполне достаточно. Он вышел из комнаты не оглянувшись. Что толку оправдываться? Уж лучше последовать совету рыжего и «не рыпаться».
– Ну, пошли, приятель, – сказал темноволосый.
Они снова смотрели на меня недоверчиво и враждебно, готовые ко всему. Я медленно поднялся на ноги, чувствуя, что каждое движение дается мне с мучительным трудом, и не желая напрашиваться на сочувствие, которого мне все равно не видать. Против своего ожидания, я не только не упал, но даже несколько приободрился. Наверное, здесь сыграл роль психологический фактор – когда я стоял, полицейские казались мне не огромными, угрожающе нависшими стражами порядка, а двумя обычными молодыми людьми моего роста, выполняющими свою работу и очень старающимися не наделать ошибок.
С ними же все, естественно, было наоборот. Видимо, они подсознательно считали, что все конюхи – коротышки, и мой рост неприятно поразил их. Они стали гораздо агрессивнее.
В моем положении не было большого смысла вступать в конфликт с полицией, мне не хотелось осложнять свои и без того неважные дела.
– Не беспокойтесь, – вздохнул я, – у вас не будет со мной проблем.
Но им приказали доставить бешеного головореза, который размозжил человеку череп, и они были начеку. Рыжий крепко сжал мою правую руку и подтолкнул меня к двери. В коридоре темноволосый таким же образом схватил меня слева.
Коридор кишел группками любопытных студенток. Я остановился как вкопанный. На глазах у десятков девушек полицейский потащил меня вперед.
Смысл желания провалиться сквозь землю дошел до меня во всей полноте. Остатки моего чувства собственного достоинства внезапно восстали – я не мог пережить, что меня волокут, как преступника, перед столькими умными и «симпатичными молодыми женщинами. Их пол и возраст меня доконали. Мне было бы намного легче, если бы это были мужчины!
Но мне пришлось выпить всю чашу до дна. На протяжении всего долгого пути от комнаты Элинор до входной двери, всех этих нескончаемых лестниц и запутанных коридоров, каждый мой шаг сопровождался внимательными женскими взглядами. Это было унижение, которого мне никогда не забыть. А может быть, с отчаянием подумал я, человек привыкает даже к тому, что его ведут через толпу в наручниках, если это случается довольно часто. Когда привыкаешь, перестаешь реагировать… Сейчас это было бы кстати!
Хорошо хоть, мне удалось ни разу не споткнуться, даже на ступеньках, что в прямом и переносном смысле спасло меня от окончательного падения. Когда меня наконец впихнули в стоявшую внизу полицейскую машину, она показалась мне тихой пристанью и раем небесным!
Меня посадили впереди, между двумя полицейскими. Вел машину темноволосый.
– Уф-ф, – сказал он, сдвигая на затылок фуражку, – эти уж мне девицы…
Лицо у него было красное от смущения, на лбу выступили мелкие капли пота.
– А этому хоть бы хны, – заметил рыжий, садясь между мной и дверью и вытирая шею платком. – Силен парень.
Я сидел, уставившись в окно, следя глазами за пробегающими по бокам огнями Дарема, и думал, что лицо человека и впрямь создано, чтобы скрывать его мысли. Весь кошмарный путь по колледжу был для меня пыткой, а они этого не заметили… Значит, долгие месяцы практики, когда мне приходилось маскировать свои чувства и мысли, не прошли даром – мое лицо автоматически сохраняло равнодушное выражение. Что ж, пожалуй, эта привычка еще сослужит мне службу в ближайшие несколько часов, а то и дней.
Остаток пути я посвятил размышлению о том, что я попал в неприятный переплет и выпутаться будет не так просто. Ведь я же действительно убил Эдамса! К тому же ко мне отнесутся не как к солидному уважаемому гражданину, а как к убийце и подонку, норовящему уйти от правосудия. Меня оценят согласно той роли, которую я добровольно взял на себя, и оценка эта, боюсь, окажется очень низкой. Тут уж ничего не поделаешь. Понятно, что я продержался у Хамбера восемь недель не только благодаря своему оборванному виду. Если Эдамс поверил в то, что я подонок, поверит и полиция – живые доказательства этому сидели с двух сторон от меня, с подозрением следя за каждым моим движением.
Рыжий не сводил с меня глаз.
– А он не слишком разговорчив, – отметил он после долгого молчания.
– Небось есть о чем подумать, – саркастически поддержал второй.
Собственные преступления Эдамса и Хамбера никак меня не оправдывали. Я заерзал на сиденье, наручники звякнули. Где те легкомыслие и беспечность, с которыми я когда-то отправился в Слоу в своем маскарадном костюме?
Впереди виднелись огни Клейверинга. Темноволосый посмотрел на меня с плохо сдерживаемой радостью – дело сделано, преступник задержан. Рыжий прервал затянувшуюся паузу, в его голосе было слышно такое же удовлетворение.
– Он будет гораздо старше, когда выйдет из тюрьмы, – сказал он.
Хотелось надеяться, что его прогноз не оправдается. Однако я прекрасно понимал, что продолжительность моего заключения будет всецело зависеть от того, насколько убедительно я смогу доказать убийство в целях самообороны. Недаром мой отец был юристом!
Следующие несколько часов прошли как в страшном сне. Полицейские Клейверинга были ожесточившимися циничными парнями, в меру своих возможностей пытающимися сбить растущую волну преступности в шахтерском районе с высоким процентом безработицы. Мягкость не фигурировала среди их методов обращения с преступниками. Очень возможно, что каждый из них в отдельности любил жену и баловал детей, но даже если это было и так, они сохраняли доброту и человечность исключительно для внеслужебного пользования.
Без работы они, похоже, не сидели – все здание полицейского участка гудело от хлопанья дверей, торопливых шагов и громких голосов. Меня, все так же в наручниках, таскали из одной комнаты в другую, задавая отрывистые вопросы и нетерпеливо отмахиваясь – «потом, сейчас не до него, займемся этим ночью».
Я с тоской думал о горячей ванне, мягкой постели и пригоршне аспирина. Но моим мечтам не суждено было сбыться. Ближе к ночи меня усадили на стул в ярко освещенной комнатушке с голыми стенами, и я рассказал, как я попал к Хамберу и почему убил Эдамса, подробно описав все события последнего дня. Они не поверили ни одному моему слову, и их можно понять! Мне тут же было предъявлено официальное обвинение в совершении убийства. Все мои протесты остались без ответа.
Потом они принялись меня допрашивать. Снова и снова мне задавали одни и те же вопросы, я отвечал, и вопросы опять повторялись. Допрашивающие сменяли друг друга, как участники эстафеты, оставаясь свежими и полными рвения, я же все больше уставал. Слава Богу, что мне не надо было врать – смертельная усталость и полнейшее отупление вряд ли позволили бы мне сохранять ясную голову. Мне и правду-то трудно было выговаривать – в голове царил густой туман, язык не ворочался, – а они только и ждали какой-нибудь ошибки с моей стороны.
– Теперь расскажи, как все было на самом деле.
– Я рассказал.
– Ну, это все шпионские страсти.
– Запросите из Австралии копию договора, который я подписал, когда нанимался на эту работу.
Я в четвертый раз повторил адрес адвоката, и в четвертый раз они его не записали.
– Так кто тебя нанял?
– Граф Октобер.
– С ним мы тоже можем связаться?
– Он в Германии до субботы.
– Какая неприятность!
Тут они нехорошо ухмылялись. От Касса им стало известно, что я работал в конюшне Октобера. Касс также сообщил им, что я ленивый, нечестный, трусливый и не слишком сообразительный конюх. Он верил в то, что говорил, – поверили и они.
– Ты попал в историю с дочерью его светлости, это правда? Черт бы побрал этого Касса и его длинный язык!
– А теперь ты хочешь отомстить ему за увольнение, впутав его имя в эту историю? С мистером Хамбером ты ведь тоже расквитался за то, что вчера он тебя выгнал?
– Нет. Я ушел, потому что моя работа была закончена.
– Тогда за то, что он тебя ударил?
– Нет.
– Старший конюх говорит, ты это заслужил.
– Эдамс и Хамбер занимались мошенничеством с лошадьми. Я вывел их на чистую воду, и они попытались убить меня.
Кажется, эта фраза звучала уже в десятый раз, не производя ни малейшего впечатления.
– Итак, тебя побили, ты затаил злобу и нашел способ рассчитаться… Обычная история.
– Нет.
– Ты все обдумал, вернулся и напал на них. Устроил настоящую бойню – там вся комната в крови.
– Это моя кровь.
– Мы можем установить ее группу.
– Сделайте это, и вы убедитесь, что это моя кровь.
– И все из такого крошечного пореза? Не считай нас за идиотов.
– Но врач мне все зашил!
– Ах, да! Вернемся к леди Элинор Тэррен, дочери лорда Октобера… Это с ней ты впутался в историю?
– Нет.
– Она забеременела…
– Да нет же! Спросите у врача.
– …и приняла таблетки…
– Нет. Ее отравил Эдамс.
Дважды я рассказал им о флаконе с фенобарбитоном. Наверняка они наткнулись на него в конторе, но не желали признавать этого.
– Ее отец вышвырнул тебя, потому что ты ее соблазнил. Она не стерпела позора и выпила снотворное.