В тот момент это мнение мне показалось довольно сомнительным. (Мне еще многому предстояло учиться.) — И вот с тех пор, как я перешла на сторону вашего отца, — продолжала Оринда, — я уже не так прислушиваюсь к Алдерни. А раньше я привыкла делать все, что он предлагал. Мы всегда так делали. Деннис и я. Алдерни говорил нам: на политической сцене произойдет то-то и то-то. И почти всегда он оказывался прав. А сейчас я много времени провожу с вами и с вашим отцом...
Вам покажется смешным, но я почти уверена, что он ревнует!
Мне это не показалось смешным. Я видел, какое сильное впечатление производил отец на каждую женщину в Хупуэстерне. Начиная от злоязычной Лаванды и кончая сотнями других. Меня бы не удивило, если бы ревность, будто хвост кометы, летела за ним по всему избирательному округу. Правда, ему были нужны мужские голоса так же, как и женские. И я наблюдал, как он держался на тактичном расстоянии от жен.
Алдерни Уайверн вышел из машины, стоявшей у обочины, и в агрессивной позе стоял на тротуаре, уперев руки в боки и глядя на Оринду.
— Пожалуй, я подойду к нему и поговорю, — решила она.
— Лучше не надо, — инстинктивно посоветовал я.
— Я знаю его много лет. — Оринда улыбнулась, услышав тревогу в моем голосе.
Я еще не сталкивался с тяжелой мужской зрелой разновидностью ревности, только с бессильной яростью взросления. Но я интуитивно почувствовал, какая огромная и опасная перемена произошла с А. Л. Уайверном.
При каждом случае, когда я видел его, он всегда по собственному желанию стремился стушеваться. Он запомнился мне спокойной замкнутой манерой поведения, словно он хотел оставаться незамеченным. Теперь все это исчезло.
Плотная фигура вроде бы отяжелела, плечи ссутулились. Лицо исказилось от злости, что было видно даже с такого расстояния. Он выглядел как потерявший самообладание бунтовщик или воинственный забастовщик.
— Не ходите, — попросил я Оринду.
— Не говорите глупости.
Она доверчиво пошла к нему в своем отважном оранжево-алом костюме.
До меня донесся его голос, низкий, с рыкающими нотками. Она ответила беззаботно и чуть поддразнивая. Потом положила ему на предплечье руку, нежно поглаживая. Он сильно ударил ее в лицо.
Оринда вскрикнула от потрясения, но еще больше от боли. Я побежал к ней. И хотя Уайверн видел меня, он еще раз наотмашь ударил ее по носу и рту.
Она пронзительно взвизгнула, закрывая руками лицо и стараясь вырваться. Но он вцепился в плечо жакета, не позволяя ей убежать, и занес кулак для третьего удара.
Изогнувшись, она высвободилась. Потеряла равновесие. Споткнулась и сошла на мостовую.
Спокойную улицу процветающих домов, которая казалась такой мирной и пустынной, вдруг будто заполнил до краев тяжелый грузовик. Он мчался прямо на Оринду. Скрипели тормоза, леденящими душу воплями надрывался гудок.
Оринда как слепая брела по проезжей части. Я бросился к ней, не рассчитав ни скорости, ни расстояния. Просто побуждаемый требованием момента.
Водитель грузовика свернул в сторону, стараясь объехать ее. Но на самом деле только ухудшил положение. Это было непредсказуемое движение, и я легко мог толкнуть ее ему под колеса, вместо того чтобы оттащить в сторону.
Но я просто бросился на нее, как в регби полузащитник бросается на мяч. Она упала на твердую мостовую и чуть откатилась, наполовину оставшись подо мной. Проскрежетавшие шины оставили отметку в дюйме от наших ног.
У Оринды из носа шла кровь, глаза наполнились слезами, вызванными болью. И кроме того, она была потрясена и сбита с толку. Я стоял возле нее на коленях и проклинал себя, опасаясь, что без нужды толкнул ее на мостовую, когда грузовик и так мог бы объехать оранжево-алую фигуру.
Грузовик остановился недалеко от нас. Водитель выпрыгнул из кабины и побежал назад, на ходу репетируя огорченную невинность.
— Она шла прямо впереди меня. Я не мог... Это не моя вина... Я ничего не мог сделать... Это не моя вина, что она вся в крови.
Ни Оринда, ни я ничего не ответили. Это было лишним. Это была не его вина. И можно бы сказать, ничья вина. Виноватый стоял, ослепленный яростью, прямо через дорогу от нас. Оцепеневший и свирепый, он не спешил к нам на помощь.
Отдышавшись, я спросил Оринду, все ли с ней в порядке. Поистине глупый вопрос. Из носа текла кровь, и на лице остались следы от тяжелого кулака Уайверна. Жакет порван. Потерялась где-то одна черная туфля. Тщательный макияж размазан. И слабость охватила все ее тело. Оринда лежала на дороге и совершенно не походила на ту уверенную и умудренную опытом женщину, повелевавшую камерами телевидения, какой я привык ее видеть. Она выглядела как растерянная, обыкновенная средних лет женщина, довольно симпатичная, которая пыталась собраться с мыслями и понять, что произошло. Я наклонился и просунул руку ей под шею, чтобы проверить, может ли она сидеть. И к моему облегчению, она позволила мне помочь ей сесть. Теперь она сидела на мостовой, с согнутыми коленями, положив на них голову и руки. Кости у нее не поломаны, с благодарностью судьбе подумал я. Переломы были душевные и психические. Тут уж ничего не поделаешь.
— У вас есть платок или салфетка? — попросила она все еще со слезами на глазах и пытаясь стереть кровь пальцами. У меня ничего не было. — В сумке есть платок.
Ее сумка, я знал, лежала в «рейнджровере».
— Я схожу за ней, — предложит я. — Нет... Бенедикт, не оставляйте меня одну.
— Вызовите «скорую», — посоветовал водитель грузовика и упрямо добавил:
— Я не задел ее. Я знаю, что не задел. Это не моя вина, что у нее идет кровь.
— Нет, не ваша, — согласился я, вставая. — Но вы крупный сильный парень, вы можете помочь поднять леди и довести ее вон до того золотистого «рейнджровера».
— И не надейтесь, — перебил он. — Мне ни к чему запачкаться в ее крови. Проклятие, это не моя вина, она шла прямо под колеса.
— Да, о'кей, — остановил его я. — Это не ваша вина. И вы все же остановились. Если вы поможете довести ее до той машины и я запишу вашу фамилию и фирму, которой принадлежит грузовик и в которой вы работаете, то, уверен, у вас все будет в порядке, никто вас не будет обвинять.
— Никакой полиции.
— Вы не должны сообщать в полицию о происшествии, если в нем никто не пострадал. И, как вы сказали, вы не задели эту леди.
— Разве так? Откуда вы знаете? Вы же еще мальчик.
Я выучил правила, когда готовился к экзаменам на водительское удостоверение. Но не мог же я тратить время на объяснения. Я нагнулся и попытался поднять Оринду. Она встала, пошатываясь, и вцепилась в меня, чтобы не упасть.
Я поддерживал ее со спины. Она вся дрожала. Отец просто подхватил бы ее на руки и донес до «рейнджровера». Но помимо сомнений, что у меня не хватит сил, меня еще смущала разница в возрасте. Смешно, я чувствовал себя ее защитником и сам в это не верил.
Мимо нас проехала пара машин, пассажиры с любопытством изгибали шеи.
— Ой, пойдемте, миссис, — неожиданно сказал водитель, поднял ее отлетевшую в сторону туфлю и надел на нее. — Держитесь за мою руку.
Так между нами двумя Оринда двинулась, неуверенно переставляя ноги, будто ощупывая дорогу и не зная, куда наступить. Наконец мы добрались до «рейнджровера» и устроили Оринду на переднем пассажирском сиденье. Она чуть расслабилась и поблагодарила водителя.
— Эге! — вдруг воскликнул он, оглядев очень заметную машину. — Эта тачка принадлежит политику? Интересно, как его фамилия?
— Джулиард.
— Ага.
— Я его сын, — объяснил я. — А леди, которую вы так искусно объехали и которой только что помогали, миссис Оринда Нэгл, чей муж до своей смерти был членом парламента.
— Ого! — Удивление по крайней мере остановило очередную волну самооправдания. По-моему, он уже начал репетировать отредактированную историю, которую расскажет своим хозяевам. — Я живу в Куиндле, — сказал он. — Там говорят, что, судя по тому, как идут дела, у вашего отца нет шанса. Но, может быть, теперь проголосую за него. Большего обещать не могу!
Он охотно дал свое имя, и я записал его, как и название мебельной фирмы, где он работал, и номер телефона. Он доброжелательно сиял, поглядывая на Оринду, и посоветовал ей не волноваться. И, проезжая мимо, улыбнулся нам — улыбнулся! — и помахал рукой.
Все это время Алдерни Уайверн не шелохнулся, будто подошвы у него приклеились к земле.
Вой гудка и визг тормозов привлек внимание некоторых обитателей домов, и они вышли посмотреть. Но поскольку аварии фактически не произошло, а Оринда встала и пошла, их любопытство быстро иссякло.
Хоть раз Ушер Рудд со своими объективами прозевал реальную сенсацию, где не надо ничего выдумывать.
Отец, Мервин, Фейт и Лаванда вышли из дома для престарелых, где с блеском провели беседу, и в ужасе заохали, увидев окровавленную Оринду.
Платка из сумки явно не хватило. Горькие слезы просто катились по щекам, почти умыв их.
— Что случилось? — разгневанно обратился ко мне отец. — Что ты сделал?
— Ничего! выпалил я. — Я имею в виду... ничего.
— Джордж, Бенедикт спас меня, — встала на мою защиту Оринда...Не могу поверить... — Голос прервался. — ... Алдерни... Алдерни... уд... ударил меня.
— Что?
Мы все посмотрели на дорогу, где Уайверн по-прежнему стоял в боевой готовности. И если Оринде пришлось объяснить мне эмоции, которые кипели в нем, то отец все понял мгновенно. Возмущенный, он зашагал туда, где виднелся бывший лучший друг, явно не испытывающий угрызений совести. Отец громко бросил ему вызов. Слов мы не слышали. Тот, взмахнув кулаками, ответил с такой же яростью.
— Бенедикт, — попросила меня еще более огорченная Оринда, — идите остановите его.
Ей легко говорить «остановите». Это два взрослых мужчины, а я... Ноя быстро пошел к ним и успел схватить отца за руку, занесенную для удара.
Уайверн ждал атаки, презрительно усмехаясь. Невероятно.
— Убирайся, черт возьми, не стой на дороге, — резко повернувшись, вне себя заорал отец.
— Пакт! — крикнул я. — Вспомни пакт!
— Что?
— Пакт, — повторил я. — Не трогай его, отец... папа... не бей его.
Убийственная ярость исчезла из его глаз, будто он проснулся.
— Он хочет, чтобы ты ударил его, — воскликнул я. Не знаю, как я это понял. Но я был уверен. Что-то подсказывала его поза. Он стоял на месте, не делая никаких движений. Но у меня сработала интуиция, понимавшая язык тела.
Он нарывался на драку. Ему надо было причинить отцу вред. Любой вред. И не в последнюю очередь неблагоприятную известность накануне дня выборов.
Отец пустыми глазами посмотрел на меня, прошел мимо и направился к «рейнджроверу». Я повернулся, чтобы идти за ним. Но тут Уайверн схватил меня и повернул к себе лицом. Его никогда не улыбавшаяся физиономия сейчас мгновенно исказилась в жестокой злобной усмешке. Если он не сумел добиться желаемого от отца, он вырвет это у сына. Я не учился ни боксу, ни карате.
Но у меня от природы быстрая реакция и благодаря верховой езде и лыжам инстинктивное чувство равновесия. Уайверн мог вкладывать весь свой вес в кулаки, но я нырял и увертывался. И два неистовых удара в лицо, которые уложили бы меня на обе лопатки, не попали в цель. Я сосредоточился только на том, чтобы устоять на ногах.
Он швырнул меня на стену из круглых камней высотой до плеча, отгораживавшую тротуар от палисадника. А я вывернулся из его хватки и просто побежал. Моя цель — не победить в каких-то битвах, а сдержаться и убежать.
Я слышал, как Уайверн догоняет меня, и видел, как отец с вновь проснувшимся бешенством спешит ко мне на помощь.
— Садись в «рейнджровер»! — дико завопил я. — Садись в машину! И он, немного поколебавшись, повернулся и расчудесно сделал, как я сказал.
За три шага до «рейнджровера» я остановился и молниеносно повернулся лицом к Уайверну. В этом человеке эмоции никогда не подавляли расчет. Он оценил партер, перед которым играл: Оринда, отец, Мервин, Фейт, Лаванда. И под взглядами этих свидетелей он тут же сообразил, что дальнейшие атаки повлекут за собой неприятности с законом, которые не доставят ему удовольствия.
Он остановился буквально в шести шагах от того места, где я стоял. От злобности его выражения у меня рот наполнился слюной.
— Когда-нибудь, — просипел он, — когда-нибудь ты мне попадешься.
Но не сегодня, подумал я. А для нас важно сегодня. Он отступил на несколько шагов назад, лицо разгладилось в привычную невыразительную маску.
Потом он повернулся и как ни в чем не бывало зашагал к своей машине. Усевшись за руль, он включил мотор и спокойно уехал. Ни дымящихся шин, ни других наигранных выходок.
Уайверн отнял дар речи у многих. И в «рейнджровере», и вокруг него.
— Оринде нужен доктор, — наконец, прокашлявшись, проговорил Мервин.
— Мне нужна бумажная салфетка, — возразила Оринда.
Фейт и Лаванда, посовещавшись, откуда-то извлекли смятые белые квадратики. Оринда вытерла лицо, посмотрела в маленькое зеркало и застонала, увидев багровые полосы. — В таком виде я никуда не пойду.
— Полиция?.. — предложила Фейт.
— Нет, — сказала Оринда, и никто не возразил. Все чувствовали себя подавленными. Мы ехали в штаб-квартиру, где отец проводил Оринду до ее недалеко припаркованной машины, а потом сел за руль и повез домой. Я ехал следом, чтобы доставить отца в отель.
Всю обратную дорогу он молчал, но в конце, когда я затормозил и остановился, он сказал:
— Оринда утверждает, что ты спас ее, иначе она попала бы под грузовик.
— М-м-м...
— Это так?
— Грузовик проехал мимо.
Он настаивал, чтобы я рассказал, что случилось.
— У нее были мокрые глаза, она не видела, куда шла, — объяснил я.
Я сделал движение, будто собираюсь выйти из машины, но он остановил меня.
— Подожди. — Вроде бы он искал слова и не находил их.
Я ждал.
— Боюсь, я втянул тебя в большее, чем собирался, — наконец проговорил он.
— Это не было скучно, — почти засмеялся я.
В следующую субботу рано утром он уехал с Мервином в Куиндл, чтобы еще раз повторить всеохватывающий объезд городских пригородов. Вечером в Куиндле активисты устраивали обед, а утром в воскресенье предстояли еще какие-то обязательные встречи, и отец остался там ночевать. ; В то воскресенье мне исполнялось восемнадцать лет. Отец сказал, что оставит мне у Кристэл записку и что я должен прийти в девять утра и забрать ее. Он вернется во второй половине дня, и мы вместе пообедаем и отпразднуем. Больше никаких политических встреч, пообещал он. Только мы вдвоем. С шампанским.
В девять я подошел к офису партии, но дверь оказалась запертой. Прошло пятнадцать минут, прежде чем приехала Кристэл и вошла в помещение. Да, подтвердила она, отец оставил мне открытку и много пожеланий счастья и все такое.
Она взяла со стола конверт и вручила мне. Внутри я нашел открытку с шуткой, что с взрослением приближается старость. И ничего больше. «Твой папа», подписался он.
— Джордж сказал, — продолжала Кристэл, — чтобы вы вышли на улицу и нашли черную машину с шофером. И больше ни о чем меня не спрашивайте. Он ничего мне не объяснил. Только улыбался так, что у него чуть щеки не лопнули. Вот идите и ищите машину.
— Спасибо, Кристэл.
Она кивнула и помахала рукой, мол, иди же. И я вышел и нашел в ста ярдах от офиса черную машину с терпеливо ждавшим шофером. Шофер, ничего не говоря, вручил мне белый конверт без адреса.
«Садись в машину» — сообщала карточка в конверте. И внизу — «Пожалуйста».
Сияя и дыша полной грудью, в отличном настроении я подчинился указанию. Шофер (не тот человек, что прошлый раз, но та же машина) отказался объяснить, куда мы едем. И это не стало для меня большим сюрпризом. Но вскоре я понял, что направляемся мы на запад. А многие дорожные указатели определенно обещали Эксетер.
Машина въехала в центр города и остановилась у парадных дверей самого большого отеля. Как и в тот раз, задняя дверь машины церемонно открылась, позволяя мне выйти. И опять широко улыбаясь (не по инструкции), шофер молча указал на вестибюль отеля и оставил меня портье в униформе, который вопросительно шмыгал носом, интересуясь моим багажом.
И на этот раз мой багаж состоял из того, что на мне: красивая белая рубашка с длинными рукавами, голубые джинсы и испытанные временем кроссовки. Я уверенно вошел в холл отеля, приблизился к стойке «Reception» и спросил у клерка, где могу увидеть Джорджа Джулиарда. Клерк нажала на клавиши компьютера.
— Простите, но никто с именем Джулиард в отеле не живет.
— Пожалуйста, проверьте еще раз.
Девушка проверила и одарила меня профессиональной улыбкой. Но по-прежнему никого с именем Джулиард. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем.
В этот раз я определенно попаял не в курортные места. Никаких отрезанных выше колен джинсов и футболок, разрисованных рекламой. Даже в последний летний день августа преобладали деловые костюмы. Леди все под пятьдесят. Шофер привез меня не туда, мрачно заключил я.
Холл отеля с одной стороны переходил в оранжерею под застекленной крышей, с креслами и зелеными растениями. Я сел там, чтобы обдумать, что делать дальше. Не хотел ли отец, чтобы я лучше узнал Эксетер, прежде чем поеду в университет? Или что?
Примерно через полчаса человек, одетый так же, как и я, но лет на десять старше, вошел в вестибюль, огляделся и не спеша направился ко мне.
— Джулиард? — спросил он. — Бенедикт?
— Да. — Я встал и оказался выше его на дюйм или два, что вроде бы удивило его. Светлые желтоватые волосы, белые ресницы, задубевшая от работы на воздухе кожа. Мужчина с сильными мышцами, самоуверенный, в своем мире он хозяин дома.
— Я Джим, — сообщил он. — Приехал, чтобы забрать вас.
— Кто вы? — спросил я. — Куда мы поедем?
— Пошли, — улыбнувшись, только и сказал он. Он вывел меня из отеля, мы обогнули несколько углов и обнаружили запыленную, с вмятинами красную машину, в которой валялись порванные журналы, скрученные обертки от сандвичей, пластмассовые стаканчики из-под кофе и сидел пес смешанного происхождения, представленный как Берт.
— Не обращайте внимания на беспорядок, — весело проговорил Джим, смахивая с переднего сиденья на пол грязные скомканные газеты. — Кстати, с днем рождения, желаю счастья.
— Спасибо.
Меня учили, что так водить машину, как он, нельзя. То жал на акселератор, то вдруг на тормоза. То останавливался, то рвался вперед. Импульсивно и осторожно. Мне предстоял долгий путь с Джимом.
Насколько я мог судить, место назначения оказалось милях в восьми на запад. Выехав из города, мы миновали указатель на студенческий городок Стрит-хэм университета Эксетера (среди многих других и здание математического факультета). Дальше начиналась глубинка сельского Девона с тяжелыми соломенными крышами, хмуро нависавшими над домиками с крохотными окнами.
Джим рывком остановился перед большим строением, образцом типичной местной архитектуры, и показал на тяжелую деревянную парадную дверь.
— Входите туда, — инструктировал он меня, — прямо по коридору последняя дверь налево. — Он усмехнулся. — И удачи вам.
Я с большой радостью выбрался из машины, хотя бы только потому, что лишал многопородного Берта возможности лизать мне шею.
— Кто здесь живет? — спросил я. — Узнаете.
Он ушел, а передо мной стоял простой выбор: или сделать, как он сказал, или искать способ возвращения в Эксетер. Алиса спускается в нору кролика, подумал я.
Я открыл тяжелую дверь и пошел по коридору к последней двери налево.
Глава 8
Вам покажется смешным, но я почти уверена, что он ревнует!
Мне это не показалось смешным. Я видел, какое сильное впечатление производил отец на каждую женщину в Хупуэстерне. Начиная от злоязычной Лаванды и кончая сотнями других. Меня бы не удивило, если бы ревность, будто хвост кометы, летела за ним по всему избирательному округу. Правда, ему были нужны мужские голоса так же, как и женские. И я наблюдал, как он держался на тактичном расстоянии от жен.
Алдерни Уайверн вышел из машины, стоявшей у обочины, и в агрессивной позе стоял на тротуаре, уперев руки в боки и глядя на Оринду.
— Пожалуй, я подойду к нему и поговорю, — решила она.
— Лучше не надо, — инстинктивно посоветовал я.
— Я знаю его много лет. — Оринда улыбнулась, услышав тревогу в моем голосе.
Я еще не сталкивался с тяжелой мужской зрелой разновидностью ревности, только с бессильной яростью взросления. Но я интуитивно почувствовал, какая огромная и опасная перемена произошла с А. Л. Уайверном.
При каждом случае, когда я видел его, он всегда по собственному желанию стремился стушеваться. Он запомнился мне спокойной замкнутой манерой поведения, словно он хотел оставаться незамеченным. Теперь все это исчезло.
Плотная фигура вроде бы отяжелела, плечи ссутулились. Лицо исказилось от злости, что было видно даже с такого расстояния. Он выглядел как потерявший самообладание бунтовщик или воинственный забастовщик.
— Не ходите, — попросил я Оринду.
— Не говорите глупости.
Она доверчиво пошла к нему в своем отважном оранжево-алом костюме.
До меня донесся его голос, низкий, с рыкающими нотками. Она ответила беззаботно и чуть поддразнивая. Потом положила ему на предплечье руку, нежно поглаживая. Он сильно ударил ее в лицо.
Оринда вскрикнула от потрясения, но еще больше от боли. Я побежал к ней. И хотя Уайверн видел меня, он еще раз наотмашь ударил ее по носу и рту.
Она пронзительно взвизгнула, закрывая руками лицо и стараясь вырваться. Но он вцепился в плечо жакета, не позволяя ей убежать, и занес кулак для третьего удара.
Изогнувшись, она высвободилась. Потеряла равновесие. Споткнулась и сошла на мостовую.
Спокойную улицу процветающих домов, которая казалась такой мирной и пустынной, вдруг будто заполнил до краев тяжелый грузовик. Он мчался прямо на Оринду. Скрипели тормоза, леденящими душу воплями надрывался гудок.
Оринда как слепая брела по проезжей части. Я бросился к ней, не рассчитав ни скорости, ни расстояния. Просто побуждаемый требованием момента.
Водитель грузовика свернул в сторону, стараясь объехать ее. Но на самом деле только ухудшил положение. Это было непредсказуемое движение, и я легко мог толкнуть ее ему под колеса, вместо того чтобы оттащить в сторону.
Но я просто бросился на нее, как в регби полузащитник бросается на мяч. Она упала на твердую мостовую и чуть откатилась, наполовину оставшись подо мной. Проскрежетавшие шины оставили отметку в дюйме от наших ног.
У Оринды из носа шла кровь, глаза наполнились слезами, вызванными болью. И кроме того, она была потрясена и сбита с толку. Я стоял возле нее на коленях и проклинал себя, опасаясь, что без нужды толкнул ее на мостовую, когда грузовик и так мог бы объехать оранжево-алую фигуру.
Грузовик остановился недалеко от нас. Водитель выпрыгнул из кабины и побежал назад, на ходу репетируя огорченную невинность.
— Она шла прямо впереди меня. Я не мог... Это не моя вина... Я ничего не мог сделать... Это не моя вина, что она вся в крови.
Ни Оринда, ни я ничего не ответили. Это было лишним. Это была не его вина. И можно бы сказать, ничья вина. Виноватый стоял, ослепленный яростью, прямо через дорогу от нас. Оцепеневший и свирепый, он не спешил к нам на помощь.
Отдышавшись, я спросил Оринду, все ли с ней в порядке. Поистине глупый вопрос. Из носа текла кровь, и на лице остались следы от тяжелого кулака Уайверна. Жакет порван. Потерялась где-то одна черная туфля. Тщательный макияж размазан. И слабость охватила все ее тело. Оринда лежала на дороге и совершенно не походила на ту уверенную и умудренную опытом женщину, повелевавшую камерами телевидения, какой я привык ее видеть. Она выглядела как растерянная, обыкновенная средних лет женщина, довольно симпатичная, которая пыталась собраться с мыслями и понять, что произошло. Я наклонился и просунул руку ей под шею, чтобы проверить, может ли она сидеть. И к моему облегчению, она позволила мне помочь ей сесть. Теперь она сидела на мостовой, с согнутыми коленями, положив на них голову и руки. Кости у нее не поломаны, с благодарностью судьбе подумал я. Переломы были душевные и психические. Тут уж ничего не поделаешь.
— У вас есть платок или салфетка? — попросила она все еще со слезами на глазах и пытаясь стереть кровь пальцами. У меня ничего не было. — В сумке есть платок.
Ее сумка, я знал, лежала в «рейнджровере».
— Я схожу за ней, — предложит я. — Нет... Бенедикт, не оставляйте меня одну.
— Вызовите «скорую», — посоветовал водитель грузовика и упрямо добавил:
— Я не задел ее. Я знаю, что не задел. Это не моя вина, что у нее идет кровь.
— Нет, не ваша, — согласился я, вставая. — Но вы крупный сильный парень, вы можете помочь поднять леди и довести ее вон до того золотистого «рейнджровера».
— И не надейтесь, — перебил он. — Мне ни к чему запачкаться в ее крови. Проклятие, это не моя вина, она шла прямо под колеса.
— Да, о'кей, — остановил его я. — Это не ваша вина. И вы все же остановились. Если вы поможете довести ее до той машины и я запишу вашу фамилию и фирму, которой принадлежит грузовик и в которой вы работаете, то, уверен, у вас все будет в порядке, никто вас не будет обвинять.
— Никакой полиции.
— Вы не должны сообщать в полицию о происшествии, если в нем никто не пострадал. И, как вы сказали, вы не задели эту леди.
— Разве так? Откуда вы знаете? Вы же еще мальчик.
Я выучил правила, когда готовился к экзаменам на водительское удостоверение. Но не мог же я тратить время на объяснения. Я нагнулся и попытался поднять Оринду. Она встала, пошатываясь, и вцепилась в меня, чтобы не упасть.
Я поддерживал ее со спины. Она вся дрожала. Отец просто подхватил бы ее на руки и донес до «рейнджровера». Но помимо сомнений, что у меня не хватит сил, меня еще смущала разница в возрасте. Смешно, я чувствовал себя ее защитником и сам в это не верил.
Мимо нас проехала пара машин, пассажиры с любопытством изгибали шеи.
— Ой, пойдемте, миссис, — неожиданно сказал водитель, поднял ее отлетевшую в сторону туфлю и надел на нее. — Держитесь за мою руку.
Так между нами двумя Оринда двинулась, неуверенно переставляя ноги, будто ощупывая дорогу и не зная, куда наступить. Наконец мы добрались до «рейнджровера» и устроили Оринду на переднем пассажирском сиденье. Она чуть расслабилась и поблагодарила водителя.
— Эге! — вдруг воскликнул он, оглядев очень заметную машину. — Эта тачка принадлежит политику? Интересно, как его фамилия?
— Джулиард.
— Ага.
— Я его сын, — объяснил я. — А леди, которую вы так искусно объехали и которой только что помогали, миссис Оринда Нэгл, чей муж до своей смерти был членом парламента.
— Ого! — Удивление по крайней мере остановило очередную волну самооправдания. По-моему, он уже начал репетировать отредактированную историю, которую расскажет своим хозяевам. — Я живу в Куиндле, — сказал он. — Там говорят, что, судя по тому, как идут дела, у вашего отца нет шанса. Но, может быть, теперь проголосую за него. Большего обещать не могу!
Он охотно дал свое имя, и я записал его, как и название мебельной фирмы, где он работал, и номер телефона. Он доброжелательно сиял, поглядывая на Оринду, и посоветовал ей не волноваться. И, проезжая мимо, улыбнулся нам — улыбнулся! — и помахал рукой.
Все это время Алдерни Уайверн не шелохнулся, будто подошвы у него приклеились к земле.
Вой гудка и визг тормозов привлек внимание некоторых обитателей домов, и они вышли посмотреть. Но поскольку аварии фактически не произошло, а Оринда встала и пошла, их любопытство быстро иссякло.
Хоть раз Ушер Рудд со своими объективами прозевал реальную сенсацию, где не надо ничего выдумывать.
Отец, Мервин, Фейт и Лаванда вышли из дома для престарелых, где с блеском провели беседу, и в ужасе заохали, увидев окровавленную Оринду.
Платка из сумки явно не хватило. Горькие слезы просто катились по щекам, почти умыв их.
— Что случилось? — разгневанно обратился ко мне отец. — Что ты сделал?
— Ничего! выпалил я. — Я имею в виду... ничего.
— Джордж, Бенедикт спас меня, — встала на мою защиту Оринда...Не могу поверить... — Голос прервался. — ... Алдерни... Алдерни... уд... ударил меня.
— Что?
Мы все посмотрели на дорогу, где Уайверн по-прежнему стоял в боевой готовности. И если Оринде пришлось объяснить мне эмоции, которые кипели в нем, то отец все понял мгновенно. Возмущенный, он зашагал туда, где виднелся бывший лучший друг, явно не испытывающий угрызений совести. Отец громко бросил ему вызов. Слов мы не слышали. Тот, взмахнув кулаками, ответил с такой же яростью.
— Бенедикт, — попросила меня еще более огорченная Оринда, — идите остановите его.
Ей легко говорить «остановите». Это два взрослых мужчины, а я... Ноя быстро пошел к ним и успел схватить отца за руку, занесенную для удара.
Уайверн ждал атаки, презрительно усмехаясь. Невероятно.
— Убирайся, черт возьми, не стой на дороге, — резко повернувшись, вне себя заорал отец.
— Пакт! — крикнул я. — Вспомни пакт!
— Что?
— Пакт, — повторил я. — Не трогай его, отец... папа... не бей его.
Убийственная ярость исчезла из его глаз, будто он проснулся.
— Он хочет, чтобы ты ударил его, — воскликнул я. Не знаю, как я это понял. Но я был уверен. Что-то подсказывала его поза. Он стоял на месте, не делая никаких движений. Но у меня сработала интуиция, понимавшая язык тела.
Он нарывался на драку. Ему надо было причинить отцу вред. Любой вред. И не в последнюю очередь неблагоприятную известность накануне дня выборов.
Отец пустыми глазами посмотрел на меня, прошел мимо и направился к «рейнджроверу». Я повернулся, чтобы идти за ним. Но тут Уайверн схватил меня и повернул к себе лицом. Его никогда не улыбавшаяся физиономия сейчас мгновенно исказилась в жестокой злобной усмешке. Если он не сумел добиться желаемого от отца, он вырвет это у сына. Я не учился ни боксу, ни карате.
Но у меня от природы быстрая реакция и благодаря верховой езде и лыжам инстинктивное чувство равновесия. Уайверн мог вкладывать весь свой вес в кулаки, но я нырял и увертывался. И два неистовых удара в лицо, которые уложили бы меня на обе лопатки, не попали в цель. Я сосредоточился только на том, чтобы устоять на ногах.
Он швырнул меня на стену из круглых камней высотой до плеча, отгораживавшую тротуар от палисадника. А я вывернулся из его хватки и просто побежал. Моя цель — не победить в каких-то битвах, а сдержаться и убежать.
Я слышал, как Уайверн догоняет меня, и видел, как отец с вновь проснувшимся бешенством спешит ко мне на помощь.
— Садись в «рейнджровер»! — дико завопил я. — Садись в машину! И он, немного поколебавшись, повернулся и расчудесно сделал, как я сказал.
За три шага до «рейнджровера» я остановился и молниеносно повернулся лицом к Уайверну. В этом человеке эмоции никогда не подавляли расчет. Он оценил партер, перед которым играл: Оринда, отец, Мервин, Фейт, Лаванда. И под взглядами этих свидетелей он тут же сообразил, что дальнейшие атаки повлекут за собой неприятности с законом, которые не доставят ему удовольствия.
Он остановился буквально в шести шагах от того места, где я стоял. От злобности его выражения у меня рот наполнился слюной.
— Когда-нибудь, — просипел он, — когда-нибудь ты мне попадешься.
Но не сегодня, подумал я. А для нас важно сегодня. Он отступил на несколько шагов назад, лицо разгладилось в привычную невыразительную маску.
Потом он повернулся и как ни в чем не бывало зашагал к своей машине. Усевшись за руль, он включил мотор и спокойно уехал. Ни дымящихся шин, ни других наигранных выходок.
Уайверн отнял дар речи у многих. И в «рейнджровере», и вокруг него.
— Оринде нужен доктор, — наконец, прокашлявшись, проговорил Мервин.
— Мне нужна бумажная салфетка, — возразила Оринда.
Фейт и Лаванда, посовещавшись, откуда-то извлекли смятые белые квадратики. Оринда вытерла лицо, посмотрела в маленькое зеркало и застонала, увидев багровые полосы. — В таком виде я никуда не пойду.
— Полиция?.. — предложила Фейт.
— Нет, — сказала Оринда, и никто не возразил. Все чувствовали себя подавленными. Мы ехали в штаб-квартиру, где отец проводил Оринду до ее недалеко припаркованной машины, а потом сел за руль и повез домой. Я ехал следом, чтобы доставить отца в отель.
Всю обратную дорогу он молчал, но в конце, когда я затормозил и остановился, он сказал:
— Оринда утверждает, что ты спас ее, иначе она попала бы под грузовик.
— М-м-м...
— Это так?
— Грузовик проехал мимо.
Он настаивал, чтобы я рассказал, что случилось.
— У нее были мокрые глаза, она не видела, куда шла, — объяснил я.
Я сделал движение, будто собираюсь выйти из машины, но он остановил меня.
— Подожди. — Вроде бы он искал слова и не находил их.
Я ждал.
— Боюсь, я втянул тебя в большее, чем собирался, — наконец проговорил он.
— Это не было скучно, — почти засмеялся я.
В следующую субботу рано утром он уехал с Мервином в Куиндл, чтобы еще раз повторить всеохватывающий объезд городских пригородов. Вечером в Куиндле активисты устраивали обед, а утром в воскресенье предстояли еще какие-то обязательные встречи, и отец остался там ночевать. ; В то воскресенье мне исполнялось восемнадцать лет. Отец сказал, что оставит мне у Кристэл записку и что я должен прийти в девять утра и забрать ее. Он вернется во второй половине дня, и мы вместе пообедаем и отпразднуем. Больше никаких политических встреч, пообещал он. Только мы вдвоем. С шампанским.
В девять я подошел к офису партии, но дверь оказалась запертой. Прошло пятнадцать минут, прежде чем приехала Кристэл и вошла в помещение. Да, подтвердила она, отец оставил мне открытку и много пожеланий счастья и все такое.
Она взяла со стола конверт и вручила мне. Внутри я нашел открытку с шуткой, что с взрослением приближается старость. И ничего больше. «Твой папа», подписался он.
— Джордж сказал, — продолжала Кристэл, — чтобы вы вышли на улицу и нашли черную машину с шофером. И больше ни о чем меня не спрашивайте. Он ничего мне не объяснил. Только улыбался так, что у него чуть щеки не лопнули. Вот идите и ищите машину.
— Спасибо, Кристэл.
Она кивнула и помахала рукой, мол, иди же. И я вышел и нашел в ста ярдах от офиса черную машину с терпеливо ждавшим шофером. Шофер, ничего не говоря, вручил мне белый конверт без адреса.
«Садись в машину» — сообщала карточка в конверте. И внизу — «Пожалуйста».
Сияя и дыша полной грудью, в отличном настроении я подчинился указанию. Шофер (не тот человек, что прошлый раз, но та же машина) отказался объяснить, куда мы едем. И это не стало для меня большим сюрпризом. Но вскоре я понял, что направляемся мы на запад. А многие дорожные указатели определенно обещали Эксетер.
Машина въехала в центр города и остановилась у парадных дверей самого большого отеля. Как и в тот раз, задняя дверь машины церемонно открылась, позволяя мне выйти. И опять широко улыбаясь (не по инструкции), шофер молча указал на вестибюль отеля и оставил меня портье в униформе, который вопросительно шмыгал носом, интересуясь моим багажом.
И на этот раз мой багаж состоял из того, что на мне: красивая белая рубашка с длинными рукавами, голубые джинсы и испытанные временем кроссовки. Я уверенно вошел в холл отеля, приблизился к стойке «Reception» и спросил у клерка, где могу увидеть Джорджа Джулиарда. Клерк нажала на клавиши компьютера.
— Простите, но никто с именем Джулиард в отеле не живет.
— Пожалуйста, проверьте еще раз.
Девушка проверила и одарила меня профессиональной улыбкой. Но по-прежнему никого с именем Джулиард. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем.
В этот раз я определенно попаял не в курортные места. Никаких отрезанных выше колен джинсов и футболок, разрисованных рекламой. Даже в последний летний день августа преобладали деловые костюмы. Леди все под пятьдесят. Шофер привез меня не туда, мрачно заключил я.
Холл отеля с одной стороны переходил в оранжерею под застекленной крышей, с креслами и зелеными растениями. Я сел там, чтобы обдумать, что делать дальше. Не хотел ли отец, чтобы я лучше узнал Эксетер, прежде чем поеду в университет? Или что?
Примерно через полчаса человек, одетый так же, как и я, но лет на десять старше, вошел в вестибюль, огляделся и не спеша направился ко мне.
— Джулиард? — спросил он. — Бенедикт?
— Да. — Я встал и оказался выше его на дюйм или два, что вроде бы удивило его. Светлые желтоватые волосы, белые ресницы, задубевшая от работы на воздухе кожа. Мужчина с сильными мышцами, самоуверенный, в своем мире он хозяин дома.
— Я Джим, — сообщил он. — Приехал, чтобы забрать вас.
— Кто вы? — спросил я. — Куда мы поедем?
— Пошли, — улыбнувшись, только и сказал он. Он вывел меня из отеля, мы обогнули несколько углов и обнаружили запыленную, с вмятинами красную машину, в которой валялись порванные журналы, скрученные обертки от сандвичей, пластмассовые стаканчики из-под кофе и сидел пес смешанного происхождения, представленный как Берт.
— Не обращайте внимания на беспорядок, — весело проговорил Джим, смахивая с переднего сиденья на пол грязные скомканные газеты. — Кстати, с днем рождения, желаю счастья.
— Спасибо.
Меня учили, что так водить машину, как он, нельзя. То жал на акселератор, то вдруг на тормоза. То останавливался, то рвался вперед. Импульсивно и осторожно. Мне предстоял долгий путь с Джимом.
Насколько я мог судить, место назначения оказалось милях в восьми на запад. Выехав из города, мы миновали указатель на студенческий городок Стрит-хэм университета Эксетера (среди многих других и здание математического факультета). Дальше начиналась глубинка сельского Девона с тяжелыми соломенными крышами, хмуро нависавшими над домиками с крохотными окнами.
Джим рывком остановился перед большим строением, образцом типичной местной архитектуры, и показал на тяжелую деревянную парадную дверь.
— Входите туда, — инструктировал он меня, — прямо по коридору последняя дверь налево. — Он усмехнулся. — И удачи вам.
Я с большой радостью выбрался из машины, хотя бы только потому, что лишал многопородного Берта возможности лизать мне шею.
— Кто здесь живет? — спросил я. — Узнаете.
Он ушел, а передо мной стоял простой выбор: или сделать, как он сказал, или искать способ возвращения в Эксетер. Алиса спускается в нору кролика, подумал я.
Я открыл тяжелую дверь и пошел по коридору к последней двери налево.
Глава 8
В комнате за большим столом сидел мужчина. И вначале сердце у меня пустилось в неприятную скачку. Я подумал, будто это Вивиан Дэрридж, намеренный снова отказать мне от места. Когда я вошел, он оторвал голову от бумаг, и я увидел, что хотя это не Вивиан Дэрридж, но человек того же поколения и такого же сурового склада ума.
Никакого теплого приветствия. Он медленно осмотрел меня с головы до ног.
— Ваш отец пошел на огромные хлопоты ради вас, — пробасил он. Надеюсь, вы это цените.
Я не нашел подходящего ответа и промолчал.
— Вы знаете, кто я? — спросил он.
— Боюсь, что нет, сэр.
— Сталлуорти.
Он подождал, пока имя сработает в моих мозгах. И это случилось очень быстро. Но значение имени заместило мой ответ. Слишком много надежды плохо для пульса.
— М-м-м, вы имеете в виду Спенсер Сталлуорти, тренер скаковых лошадей?
— Да. — Он помолчал. — Ваш отец позвонил мне. Он хочет купить лошадь и отдать ее тренировать сюда, ко мне. Тогда вы сможете на велосипеде приезжать из университета и работать с ней в свободное время. Он просил меня не отказываться от мероприятий для любителей, чтобы вы могли участвовать в скачках.
Он изучал мое лицо. Должно быть, я выглядел как человек в экстазе, потому что медленная улыбка смягчила его суровую физиономию.
— Я только надеюсь, — продолжал он, — что вы достаточно хорошо ездите верхом и не опозорите мою конюшню.
А я только надеялся, что он не разговаривал с Вивианом Дэрриджем.
— Ваш отец просил меня найти подходящую лошадь. Конечно, мы обсудили цену. Я сказал ему, что тренирую сорок или чуть больше лошадей, и одна-две среди них идут на продажу. Сейчас у меня две, которые могут быть проданы.
Ваш отец и я договорились, что вы сегодня приедете сюда и поездите верхом на обеих. Вы должны выбрать, какую предпочтете. Он хотел, чтобы это был сюрприз к вашему дню рождения. И, как я вижу, это сюрприз.
У меня перехватило горло, и я кивнул.
— Хорошо. Тогда выйдите через черный ход. Мой помощник, Джим, вы приехали сюда с ним, проведет вас в конюшню, где лошади уже подготовлены.
Так, а теперь идите.
— Спасибо... — пролепетал я, — большое.
Он кивнул и снова склонился над бумагами. А широко улыбавшийся Джим провел меня с полмили к конюшне с большим двором. Старая, давно не крашенная, она каждый год посылала победителей на дюжину мелких скачек, проходивших в западных графствах. Сталлуорти не целил в Челтенхем или Сэндаун, или Эйнтри. Он работал с лошадьми местных фермеров и бизнесменов, и тренировки проходили недалеко от дома.
— Сбруйная. — Джим стоял в центре двора и лаконично показывал, где что находится. Потом чуть повернулся. — Лошадь в деннике номер двадцать семь. О'кей?
— О'кей.
Я осмотрел обитателя двадцать седьмого номера. Гнедой мерин с сильными мышцами казался взволнованным возможностью выйти на волю и скакать галопом. У него были хорошие ноги с крепкими коленными сухожилиями, не слишком угловатыми, и широкая грудь, способная расталкивать или преодолевать любые препятствия, какие попадутся на пути. Скорее тип довольно тяжелого скакуна для стипль-чеза, чем лошади для гладких скачек.
Я угадал в нем выносливость и невозмутимость, которые всегда могли помочь усталому любителю достичь финишной прямой. Если на первый взгляд что-то и говорило против него, так это коротковатая шея.
Джим свистнул конюха, чтобы тот оседлал гнедого. Хотя у меня сложилось впечатление, что вначале он хотел, чтоб я сделал это сам. Джим рассматривал меня как своего рода шутку. Возможно, теперь мое присутствие на конном дворе превращало меня из шутки в покупателя. Во всяком случае, ни Джим, ни конюх не увидели ничего, кроме обычного порядка, когда я спросил, нельзя ли провести гнедого шагом по двору. Когда-то во время моего обрывочного жокейского образования доброжелательный старый профессионал сказал и показал мне, что лошадь, которая хорошо ходит, хорошо и галопирует. Длинный медленный шаг предвещает хорошего скакуна на длинные дистанции. Гарцующая лошадь с поспешным коротким шагом и галопировать будет нервно и мелкими прыжками.
Шаг гнедого был достаточно медленный и достаточно длинный, чтобы предположить в нем характер вечного трудяги. Когда конюх с гнедым завершили второй круг по двору, я остановил их и пощупал у мерина ноги (нет ли шишек от прошлых неприятностей с сухожилиями) и заглянул в рот (что, вероятно, не следовало делать, конь-то дареный). Я определил, что ему, наверно, лет семь. Хороший, зрелый возраст для лошади, участвующей в стипль-чезе.
— Куда я могу с ним отправиться? — спросил я Джима. И он показал, как подъехать по двору к воротам, которые вели к огромному полю, главной тренировочной площадке для всей конюшни, как я узнал позже. Вроде бы здесь, в уютной части Девона, не было широких открытых долин, где лошадь могла скакать галопом.
— Вы можете рысью или легким галопом дойти до дальнего конца поля, — объяснил Джим, — а вернуться хафспид-галопом. Гнедой знает дорогу.
Я вспрыгнул на спину лошади и всунул в стремена носки кроссовок, не подходящих для данного случая. Потом удлинял поводья до тех пор, пока не понял, что «чувствую» лошадь.
Возможно, мне никогда не быть великим жокеем. Возможно, порой я выгляжу неуклюжим и теряю координацию, потому что быстро расту и меняются мои размеры. Но я работал с огромным множеством разных лошадей. Во время школьных каникул я нанимался к людям, которые хотели, чтобы кто-нибудь заботился об их лошадях, пока они путешествуют. Я задавал много вопросов тренерам. В последние два года я участвовал в любом заезде, какой мне предлагали. Я двадцать шесть раз выходил на скаковой круг, у меня три победы, два третьих места и три падения.
Никакого теплого приветствия. Он медленно осмотрел меня с головы до ног.
— Ваш отец пошел на огромные хлопоты ради вас, — пробасил он. Надеюсь, вы это цените.
Я не нашел подходящего ответа и промолчал.
— Вы знаете, кто я? — спросил он.
— Боюсь, что нет, сэр.
— Сталлуорти.
Он подождал, пока имя сработает в моих мозгах. И это случилось очень быстро. Но значение имени заместило мой ответ. Слишком много надежды плохо для пульса.
— М-м-м, вы имеете в виду Спенсер Сталлуорти, тренер скаковых лошадей?
— Да. — Он помолчал. — Ваш отец позвонил мне. Он хочет купить лошадь и отдать ее тренировать сюда, ко мне. Тогда вы сможете на велосипеде приезжать из университета и работать с ней в свободное время. Он просил меня не отказываться от мероприятий для любителей, чтобы вы могли участвовать в скачках.
Он изучал мое лицо. Должно быть, я выглядел как человек в экстазе, потому что медленная улыбка смягчила его суровую физиономию.
— Я только надеюсь, — продолжал он, — что вы достаточно хорошо ездите верхом и не опозорите мою конюшню.
А я только надеялся, что он не разговаривал с Вивианом Дэрриджем.
— Ваш отец просил меня найти подходящую лошадь. Конечно, мы обсудили цену. Я сказал ему, что тренирую сорок или чуть больше лошадей, и одна-две среди них идут на продажу. Сейчас у меня две, которые могут быть проданы.
Ваш отец и я договорились, что вы сегодня приедете сюда и поездите верхом на обеих. Вы должны выбрать, какую предпочтете. Он хотел, чтобы это был сюрприз к вашему дню рождения. И, как я вижу, это сюрприз.
У меня перехватило горло, и я кивнул.
— Хорошо. Тогда выйдите через черный ход. Мой помощник, Джим, вы приехали сюда с ним, проведет вас в конюшню, где лошади уже подготовлены.
Так, а теперь идите.
— Спасибо... — пролепетал я, — большое.
Он кивнул и снова склонился над бумагами. А широко улыбавшийся Джим провел меня с полмили к конюшне с большим двором. Старая, давно не крашенная, она каждый год посылала победителей на дюжину мелких скачек, проходивших в западных графствах. Сталлуорти не целил в Челтенхем или Сэндаун, или Эйнтри. Он работал с лошадьми местных фермеров и бизнесменов, и тренировки проходили недалеко от дома.
— Сбруйная. — Джим стоял в центре двора и лаконично показывал, где что находится. Потом чуть повернулся. — Лошадь в деннике номер двадцать семь. О'кей?
— О'кей.
Я осмотрел обитателя двадцать седьмого номера. Гнедой мерин с сильными мышцами казался взволнованным возможностью выйти на волю и скакать галопом. У него были хорошие ноги с крепкими коленными сухожилиями, не слишком угловатыми, и широкая грудь, способная расталкивать или преодолевать любые препятствия, какие попадутся на пути. Скорее тип довольно тяжелого скакуна для стипль-чеза, чем лошади для гладких скачек.
Я угадал в нем выносливость и невозмутимость, которые всегда могли помочь усталому любителю достичь финишной прямой. Если на первый взгляд что-то и говорило против него, так это коротковатая шея.
Джим свистнул конюха, чтобы тот оседлал гнедого. Хотя у меня сложилось впечатление, что вначале он хотел, чтоб я сделал это сам. Джим рассматривал меня как своего рода шутку. Возможно, теперь мое присутствие на конном дворе превращало меня из шутки в покупателя. Во всяком случае, ни Джим, ни конюх не увидели ничего, кроме обычного порядка, когда я спросил, нельзя ли провести гнедого шагом по двору. Когда-то во время моего обрывочного жокейского образования доброжелательный старый профессионал сказал и показал мне, что лошадь, которая хорошо ходит, хорошо и галопирует. Длинный медленный шаг предвещает хорошего скакуна на длинные дистанции. Гарцующая лошадь с поспешным коротким шагом и галопировать будет нервно и мелкими прыжками.
Шаг гнедого был достаточно медленный и достаточно длинный, чтобы предположить в нем характер вечного трудяги. Когда конюх с гнедым завершили второй круг по двору, я остановил их и пощупал у мерина ноги (нет ли шишек от прошлых неприятностей с сухожилиями) и заглянул в рот (что, вероятно, не следовало делать, конь-то дареный). Я определил, что ему, наверно, лет семь. Хороший, зрелый возраст для лошади, участвующей в стипль-чезе.
— Куда я могу с ним отправиться? — спросил я Джима. И он показал, как подъехать по двору к воротам, которые вели к огромному полю, главной тренировочной площадке для всей конюшни, как я узнал позже. Вроде бы здесь, в уютной части Девона, не было широких открытых долин, где лошадь могла скакать галопом.
— Вы можете рысью или легким галопом дойти до дальнего конца поля, — объяснил Джим, — а вернуться хафспид-галопом. Гнедой знает дорогу.
Я вспрыгнул на спину лошади и всунул в стремена носки кроссовок, не подходящих для данного случая. Потом удлинял поводья до тех пор, пока не понял, что «чувствую» лошадь.
Возможно, мне никогда не быть великим жокеем. Возможно, порой я выгляжу неуклюжим и теряю координацию, потому что быстро расту и меняются мои размеры. Но я работал с огромным множеством разных лошадей. Во время школьных каникул я нанимался к людям, которые хотели, чтобы кто-нибудь заботился об их лошадях, пока они путешествуют. Я задавал много вопросов тренерам. В последние два года я участвовал в любом заезде, какой мне предлагали. Я двадцать шесть раз выходил на скаковой круг, у меня три победы, два третьих места и три падения.