Фрэнсис Дик. Твердая рука

   Два наемника из Глазго. Джекси рассказал мне о них. Первый, карауливший Чико, несомненно, был профи. Не запутанный заказчиком бездумный, заурядный исполнитель, а крепкий, напористый, быстро соображающий убийца. Что гораздо хуже.
   Внезапно тряска прекратилась, и до меня донеслось какое-то лязганье. Я догадался, что денник разъединили с «Лендровером». В наступившей тишине я услышал голос Чико.
   — Что случилось? — дрожа от волнения, спросил он.
   — Скоро узнаешь, приятель.
   — Где Сид?
   — Успокойся, парень. Удара не последовало, но Чико притих. Дверцы распахнулись. Я полностью осознал, что сейчас среда, половина седьмого и уже начинает смеркаться.
   — Вылезай, — скомандовали мне.
   Я поднялся на ноги. Шотландец стоял передо мной и держал наготове вилы, указывая мне путь их острыми зубцами. Я выглянул и увидел, куда нас привезли.
   Отсоединенный от «Лендровера» прицеп стоял в помещении, а само это помещение было залом для верховой езды на ферме Питера Раммилиза.
   Стены из деревянных панелей. Окна на крыше распахнуты из-за жары. И снаружи ничего не разглядишь.
   — Вылезай, — повторил он и взмахнул вилами.
   — Делай, что он сказал, парень, — грозно проговорил охранник Чико.
   — И давай по-быстрому. Я безропотно подчинился.
   Выбрался из прицепа и прошелся по мягкой золотой стружке.
   — Сюда, — он опять поднял вилы. — К стенке. — Его голос звучал грубее, а акцент был сильнее, чем у караулившего Чико. Да ничего другого я от этого бугая и не ждал.
   Я сделал несколько шагов и почувствовал, что ноги мне не повинуются.
   — А ну, давай мигом к стенке.
   Я повернулся и задел плечами панель. В эту минуту я заметил, что, скрывшись от меня за спиной человека с вилами, стоит Питер Раммилиз. Он мерзко ухмылялся и радовался, предвкушая расправу. В отличие от него двое шотландцев застыли в напряжении. Я понял, что Раммилиз вел «Лендровер» и потому я не мог его видеть.
   Бугай, охранявший Чико, усадил его на пол и не отпускал. Бедняга скорчился и норовил прилечь. Он слегка улыбался и никак не мог прийти в себя.
   — Привет, Сид — сказал он. Шотландец поднял руку, занес дубинку над головой Чико и обратился ко мне:
   — А теперь слушай, парень. Стой спокойно. Не шевелись. Если сдвинешься хоть на шаг, я укокошу твоего дружка, он и пикнуть не успеет. Ясно?
   Я не отреагировал. Через минуту он кивнул своему напарнику с вилами.
   Тот неторопливо приблизился ко мне и направил на меня зловеще сверкнувшие зубцы.
   Я посмотрел на Чико. На дубинку. Мне никак нельзя было рисковать. Я стоял... не шелохнувшись.
   Высокий поднял вилы — сначала на уровень моего живота, потом выше — к сердцу, потом еще выше. Он не спешил и осторожно, дюйм за дюймом приподнимал их, пока один зубец не уткнулся мне в тело.
   — Ни с места, — пригрозил охранник Чико.
   Я не двигался.
   Зубцы вил скользнули по моей шее, прямо под подбородком и остановились на деревянной панели, отодвинув мою голову назад. Кольнули меня по шее, но даже не поцарапали. Хорошо, что у них зубцы широкие, мелькнуло в голове. Но уверенности мне это не прибавило.
   Он установил вилы как хотел, резко толкнул их, и острия вонзились в деревянную обшивку. Потом он с силой схватился за рукоятку, чтобы я не смог их вырвать и освободиться. Я давно не чувствовал себя таким дураком и ничтожеством.
   Бандит, державший Чико, внезапно отодвинулся, словно желая расслабиться.
   Он спустил Чико вниз и пнул его в зад, надеясь, что тот потеряет равновесие.
   Ослабевший, как тряпичная кукла, Чико растянулся на мягких стружках, а киллер шагнул ко мне, чтобы убедиться, что я не сдвинусь с места.
   Он кивнул своему напарнику:
   — Не лезь не в свое дело, присмотри за вторым.
   Я поглядел на них и навсегда запомнил их лица.
   Твердые, жесткие линии подбородка и рта. Холодные глаза, внимательные и бесчувственные. Черные волосы и бледная кожа. Небольшие головы на толстых шеях.
   Тяжелые, выбритые до синевы подбородки. Обоим около сорока. Оба очень похожи друг на друга, преуспевшие в своей карьере наемники.
   Питер Раммилиз подошел к ним. Он показался мне в сравнении с ними просто мокрой тряпкой.
   Несмотря на недовольство парней, он тоже положил руку на вилы и попытался их подвинуть. Но не смог, и это его удивило. Он пнул меня носком ботинка под колено.
   — Больше ты свой грязный нос сюда не сунешь.
   Я не стал отвечать. Чико незаметно поднялся. На секунду я подумал, что он хочет их одурачить и хорошенько стукнуть, применив какой-нибудь из приемов дзюдо. Но Чико не рассчитал силы и промахнулся. От его удара не разлетелся бы и карточный домик. Я с бессильной яростью наблюдал, как дубинка вновь опустилась на голову напарника, как он упал на колени и чуть не потерял сознание.
   Я рванулся, желая освободиться, но не смог, а здоровенный наемник еще пару раз ударил Чико нотой и стал расстегивать ремень.
   Я не поверил своим глазам, увидев, что это не кожаный ремень, а длинная, узкая цепь, похожая на те, которые наши деды носили с брелоком. К одному ее концу была прикреплена рукоятка. Шотландец сжал ее, а потом взмахнул рукой так, что свободный конец цепи со свистом рассек воздух и обвился вокруг шеи Чико.
   Его голова оказалась в ловушке, он широко раскрыл глаза и рот, словно новый приступ боли рассеял сгустившийся в его сознании туман. Бандит снова взмахнул рукой и ударил Чико цепью. Я услыхал собственный крик:
   — Ублюдки, чертовы ублюдки.
   Чико встал и, пошатываясь, попытался отбежать, но шотландец последовал за ним, набросился на него в новом порыве ярости и принялся избивать, жестоко и методично.
   Я что-то бессвязно кричал, пробовал их остановить, но на меня обращали внимания не больше, чем на пришпиленную к обоям бабочку. Если бы я не взял Чико в Ньюмаркет, если бы я не испугался Тревора Динсгейта... Чико попал сюда из-за моего страха... сегодня... Боже. Ублюдок. Прекрати... Прекрати... Вырвать вилы и суметь освободиться.
   Чико наклонился в сторону, покачнулся, прополз кругами по полу и наконец лег на живот невдалеке от меня. Его легкая рубашка порвалась на месте ударов, и я заметил красные полосы с пятнами крови у него на теле.
   Чико... Господи...
   Его муки прекратились лишь после того, как он отключился. Бандит встал над ним, пристально поглядел вниз и немного разжал руку с цепью.
   Питер Раммилиз показался мне смущенным и испуганным, а ведь это он привез нас сюда и все устроил.
   Человек, державший вилы, перестал смотреть на меня и переключил внимание на Чико. Он лишь чуть-чуть передвинулся, но я сразу испытал облегчение и смог высвободить шею. Он совсем не был готов к тому, что я выхвачу вилы и вырвусь. Я набросился не на охранника, а на Питера Раммилиза, который стоял ближе.
   Я ударил его по лицу протезом. Он пронзительно взвизгнул и поднял руку над головой. Я с ненавистью проговорил «ублюдок» и вновь ударил его, на этот раз по ребрам.
   Наемник, не отпускавший Чико, повернулся ко мне, и я понял, что он так и не оправился от изумления.
   Невероятная боль от ударов просто обжигала, и мне казалось, что я горю.
   Я с неостывшей яростью двинулся к шотландцу, и он... отступил от меня на несколько шагов.
   Я поймал на лету конец его цепи и сжал его в своем протезе. Свободный конец сам обернулся вокруг предплечья, и я в бешенстве кинулся на бандита. Он потерял равновесие и разжал руку. Цепь дернулась, и ее кожаная петля едва не хлестнула меня по лицу. Я зажал в кулаке кожаную петлю и, когда цепь размоталась, очертил ею круг над головой и принялся лупить бандита по плечам.
   Он широко раскрыл глаза и дико взревел. Я догадался, что ему впервые отплатили той же монетой.
   В эту секунду человек с вилами бросился ему на помощь. С одним я еще как-то справлялся, но против двоих оказался бессилен.
   Он двинулся на меня, и острые зубцы его вил устрашающе блеснули. Я постарался увернуться от них, как тореадор, но избитый схватил меня за правую руку и начал отбирать цепь.
   Я развернулся ему навстречу, подпрыгнул и с размаху ударил его по уху и виску металлической частью протеза, в котором затряслись все рычажки И провода.
   На мгновение я увидел его глаза совсем близко и понял, что такой человек будет держаться до последнего. Уж он-то не поползет в угол и не расплачется, как Питер Раммилиз.
   От удара по голове он разжал руку. Я смог освободиться и оторваться от него. Я по-прежнему крепко держал его цепь и обернулся посмотреть на того, с вилами. Однако шотландец уже бросил их и стал расстегивать ремень. Я подскочил к нему, когда обе его руки были заняты, и успел пару раз ударить цепью.
   Оба бандита остолбенели, а я за полсекунды добежал до двери. Я не сомневался, что стоит мне оказаться снаружи, и моя безопасность будет обеспечена.
   Но выйти мне так и не удалось. От моих шагов поленья, лежащие у стены, с грохотом покатились к стене, и дверь закрылась на засов.
   Один из громил очутился рядом со мной, когда я еще не успел открыть задвижку. Приглядевшись, я обнаружил, что его ремень не кожаный и не похож на дедовскую цепь с брелоком. Он куда больше напоминал суровый поводок для караульных собак. Его удар не такой болезненный, но достаточно сильный.
   Я пригнулся, чтобы вырвать ремень и опутать ноги киллера цепью. Он увернулся и набросился на меня. Подоспел и его напарник.
   Он схватил меня за руку и ударил ее об стенку, чтобы ослабить хватку и забрать цепь. Второй киллер в это время крепко держал мою другую руку. Два удара в живот заставили меня согнуться и упасть на колени.
   После этого они градом посыпались на меня: в голову, в лицо, по ребрам, снова в голову.
   Я кончил точно так же, как и Чико: распластался на посыпанном опилками полу.
   Через минуту все кончится, подумал я и закрыл глаза. Я им слишком насолил, чтобы оставлять меня в живых.

Глава 18

   Я лежал, уткнувшись лицом в стружку, и прислушивался к тяжелому дыханию бандитов. Они стояли совсем близко и понемногу приходили в себя.
   Судя по всему, к ним присоединился Питер Раммилиз. Я услыхал его голос прямо над ухом. Он кипел от злости и невнятно бормотал:
   — Убейте его. Не останавливайтесь на полпути. Убейте его.
   — Убить его? — переспросил киллер, державший Чико. — Да вы с ума сошли.
   — Он сломал мне челюсть.
   — Ну, тогда сами и убивайте. Мы этого делать не будем.
   — Почему? Он отрезал тебе половину уха.
   — Ничего, отрастет. — Киллер снова кашлянул. — Мы и так здесь задержались.
   Нас многие успели засечь. А этот парень ничего, в Шотландии он выиграл бы деньги на любой скачке.
   — Я хочу его убить, — упрямо повторил Питер Раммилиз.
   — Нам не за это платили, — заметил шотландец, продолжая тяжело дышать. Мы сделали все, о чем договаривались. А теперь мы пойдем к вам и выпьем пивка.
   Вот когда стемнеет, уберем их и ночью двинем на север. Нам уже давно пора.
   Они вышли. До меня донеслись их шаги по дорожке. Дверь захлопнулась, и металлический засов громко заскрежетал.
   Я немного передвинул голову, счистил с носа опилки и посмотрел на них. Мне было плохо. Я продолжал лежать и чувствовал себя раздавленным, отупевшим и побежденным.
   Не тело, а настоящее желе. Красного цвета. Пылающее. Горящее на костре.
   О боли написано масса романтической чепухи, подумал я. Но человеку трудно ее выносить, ведь природа не снабдила его особыми резервами. Такого механизма просто не существует. Нервы нельзя обмануть, они передают информацию до тех пор, пока в состоянии это делать. Никакие иные системы их не заменят, и опыт тысячелетий это доказал. Только человек, самый жестокий дикарь среди животных, способен причинять боль себе подобным и радоваться.
   Наверное, на короткое время мне удастся ее побороть. Ведь за годы скачек у меня накопился немалый опыт в этом деле.
   Я вспомнил, как провел страшную ночь в больнице, то и дело глядя на часы.
   Мне хотелось отвлечься и не думать, в какую катастрофу я угодил. Вот я и стал считать время. Я убеждал себя, что стоит мне закрыть глаза и просчитать пять минут, как они незаметно пролетят. Но мне не удалось перехитрить самого себя всякий раз, когда я открывал глаза, в запасе оставалось четыре минуты и ночь тянулась бесконечно. Сейчас я бы поступил иначе.
   Я думал о Джоне Вайкинге, о его аэростате и представлял, как он скользит под облаками. В голубых глазах сумасшедшего воздухоплавателя веселые огоньки, он забывает об опасности и стремится только к победе — над собой, над ветром и высотой. Я думал о Флотилле, о том, как он скачет по Ньюмаркету и выигрывает приз на бегах Дерби, в Йорке. Я думал о скачках, в которых участвовал выигрывал и проигрывал, думал о Льюис, больше всего я думал о Льюис и четырехспальной кровати.
   Под конец я вспомнил, что Чико и я пролежали здесь, наверное, час, хотя и не мог сказать точно, сколько теперь времени. Первым столкновением с неприглядной действительностью стал для меня грохот отпираемой двери. Потом она со скрежетом приоткрылась. Да, конечно, они же предупредили, что уберут нас, когда стемнеет.
   Кто-то бесшумно прошел по мягкому полу, и я услышал голос:
   — Вы спите?
   — Нет; — ответил я, слегка откинул голову и увидел, как маленький Марк подкрался на цыпочках. Он был в пижаме и не сводил с меня глаз. Дверь широко распахнулась, и я смог разглядеть стоявший во дворе «Лендровер».
   — Пойди и посмотри, не проснулся ли мой друг, — сказал я.
   — О'кей.
   Он направился к Чико, а я приподнялся, встал на колени и принялся ждать, когда он вернется.
   — Он спит, — сообщил мальчик и бросил на меня тревожный взгляд. — У вас мокрое лицо. Вам жарко?
   — Твой папа знает, куда ты пошел? — поинтересовался я.
   — Нет, не знает. Я рано лег спать, но услыхал какой-то грохот и перепугался.
   — А где сейчас твой папа? — спросил я.
   — Он в гостиной с этими дядями. У него разбито лицо, и он страшно зол. Я улыбнулся.
   — А что еще?
   — Мама сказала ему, что другого нельзя было ждать, и они все выпили. — Он задумался. — Один из дядей говорил, что у него лопнула барабанная перепонка.
   — На твоем месте я бы вернулся домой и лег спать, чтобы они тебя здесь не застукали. А не то пала разозлится на тебя, и дело добром не кончится.
   Он кивнул.
   — В таком случае спокойной ночи, — попрощался я.
   — Спокойной ночи.
   — И оставь дверь открытой, Я сам ее закрою, — предупредил я.
   — Ладно.
   Он с видом заговорщика улыбнулся мне и пошел к выходу.
   Я встал, пошатнулся и нетвердыми шагами добрел до двери.
   «Лендровер» стоял всего в десяти футах от сарая. Если ключи в нем, мелькнуло у меня в голове, зачем ждать, когда нас прикончат? Десять шагов. Я склонился над серо-зеленой машиной и заглянул внутрь.
   Ключи. В замке зажигания.
   Я возвратился в сарай, подошел к Чико и опустился перед ним на колени, потому что мне было трудно наклоняться.
   — Давай просыпайся, — проговорил я. — Нам пора ехать.
   Он простонал.
   — Чико, ты должен идти сам. Я не смогу тебя нести.
   Он открыл глаза. Чико все еще был не в себе, но начал что-то соображать.
   — Вставай, — поторопил его я. — Мы сможем выбраться, если у тебя сейчас хватит сил.
   — Сид...
   — Да, — сказал я. — Идем.
   — Отстань, я не могу.
   — Нет, черт возьми, ты отлично можешь. Ты только скажи: «Класть я на них хотел», и все пойдет как надо.
   Однако Чико чувствовал себя хуже, чем я думал. Я не без труда поставил его на ноги, обнял за талию, и мы, пошатываясь, добрели до двери, как парочка перебравших гуляк, Мы вышли и двинулись к «Лендроверу». Похоже, что нас не обнаружили, во всяком случае, я не заметил, чтобы в доме кто-то зашевелился. Гостиная находилась в дальнем конце, а значит, мы могли рассчитывать, что нам повезет и они не услышат, как я завожу мотор.
   Я усадил Чико на переднее сиденье, осторожно закрыл дверцу и прошел к водительскому месту.
   Я с отвращением подумал, что «Лендроверы» созданы для левшей. Контрольные кнопки, за исключением указателей, находились на левой стороне. Не знаю, в чем причина — то ли я ослабел, то ли батарейки уже плохо действовали, то ли я повредил оборудование протеза, но пальцы моей левой руки почти не сгибались.
   Я выругался и стал делать все правой рукой.
   Завел мотор. Включил первую скорость. К счастью, для остального нужны были только ноги. Несколько метров я проехал не гладко, но вполне прилично.
   «Лендровер» миновал ворота, и я направился в противоположную сторону от Лондона. Я догадался, что если они обнаружат наше отсутствие и пустятся за нами в погоню, то, конечно, поедут в Лондон.
   Я злился и повторял про себя: «Класть я на них хотел». Это помогло мне одолеть две или три мили и одной рукой поменять скорость. Однако через несколько минут я обнаружил, что запасы бензина на исходе.
   Надо было срочно решать, куда мы сможем доехать, но сначала мы свернули на шоссе и увидели большой гараж и бензоколонку рядом с ним. Я не поверил своим глазам, неловко отклонился и резкими толчками приблизился к двум зажженным звездам.
   В моем правом кармане лежали деньги, ключи от машины и носовой платок. Я достал их и расправил смятые банкноты. Открыл окно. Дал механику деньги и сказал, что нам надо заправить машину.
   Это был совсем молоденький парнишка, очевидно, еще школьник. Он с любопытством посмотрел на меня.
   — С вами все в порядке?
   — Сейчас очень жарко, — сказал я и протер лицо платком. С моих волос слетели стружки. Вероятно, я и впрямь странно выглядел. Парнишка кивнул и вставил наконечник насоса с бензином в отверстие для заливки. Он взглянул на Чико, полулежащего на переднем сиденье.
   — А что с ним такое?
   — Перебрал, — пояснил я.
   По-видимому, мальчик решил, что мы оба крепко поддали, но как ни в чем не бывало залил бензин, закрыл крышку и повернулся к следующей машине. Я вновь не без труда завел мотор правой рукой и вырулил на шоссе.
   — Что случилось? — спросил Чико.
   Я взглянул в его затуманенные глаза. Решай, куда ехать, сказал я себе.
   Решай за Чико. Сам я уже сделал выбор, поняв, что могу вести машину. В гараже нас посетила удача, у меня хватило денег на бензин, и я не стал просить мальчика вызвать врача или полицейского.
   Больницы, расспросы, подозрения, как же я все это ненавидел. Я не нуждался ни в чьей помощи, но вот Чико...
   — Куда мы сегодня двинем? — спросил я.
   — В Ньюмаркет, — немного помолчав, ответил он.
   — Сколько будет дважды восемь? Пауза.
   — Шестнадцать.
   Я обрадовался, что он пришел в себя, хотя сам был еще очень слаб. Ведь когда я сел в «Лендровер» и добрался до бензоколонки, боль на время отступила, но потом возобновилась и начала меня жечь. Ничего, силы восстановятся, надо только подождать. Это дело наживное, сейчас тебе плохо, а через минуту будет лучше.
   — Я весь горю, — признался Чико.
   — М-м-м...
   — Это было уже слишком.
   Я не ответил. Он передвинулся и попытался сесть прямо. Я заметил, что выражение его лица стало совсем нормальным. Он крепко закрыл глаза, пробормотал: «О, Господи», а после, прищурившись, посмотрел на меня и спросил:
   — И ты тоже?
   — М-м-м...
   Долгий жаркий день сменился сумерками. Какое счастье, что мы вырвались.
   Вести «Лендровер» одной рукой было рискованно и даже опасно. Мне приходилось отрывать ее от руля и наклоняться влево, чтобы поменять скорость. Досадно, что пальцы левой руки почти не сгибались и не могли нажимать на кнопки. Короче, она была обречена на бездействие. Мне очень хотелось поскорее добраться до дома и как следует выпить.
   — Куда мы едем? — полюбопытствовал Чико.
   — К адмиралу.
   Я двинулся к югу, обогнув Севеноакс, Кингстон и Колибрук. Мне нужно было проехать дорогу № 4, пересечь Мейденхед по шоссе № 40 к северу от Марлоу, затем объехать Оксфорд по кольцевой дороге и лишь тогда очутиться в Эйнсфорде.
   «Лендроверы» вообще машины не из удобных. Неудивительно, что Чико постоянно стонал и ругался. Он говорил, что больше этого не выдержит. Сил у меня не прибавлялось, и я дважды останавливался. К счастью, машин по дороге было мало, и путешествие к Чарльзу заняло у нас три с половиной часа. Не так уж и плохо.
   Я притормозил и отпустил левую руку. Ее пальцы не действовали. Я с горечью подумал, что этим вечером с меня хватило унижений. Неужели я должен снять протез и оставить его рядом с коробкой передач? Ну почему у меня не две руки, как у всех прочих?
   — Не напрягайся, и тебе станет легче, — посоветовал мне Чико.
   Я кашлянул, этот звук был похож то ли на смех, то ли на плач, но мои пальцы чуть-чуть зашевелились, и рука опустилась на кнопку.
   — Я же тебе говорил, — заметил Чико.
   Я положил правую руку на руль и пригнул к нему голову, ощутив усталость и тоску. Кто же меня так наказал? А ведь мне сейчас нужно зайти к Чарльзу и сказать, что мы здесь.
   Однако вопрос решился сам собой — адмирал вышел к нам в халате. Его освещала полоса света из двери. Я увидел, как он встал рядом с «Лендровером» и заглянул в кабину.
   — Сид? — недоверчиво спросил он. — Это ты? Я поднял голову от руля, открыл глаза и ответил:
   — Да.
   — Сейчас уже за полночь, — удивился он. Я улыбнулся и откликнулся:
   — А кто говорил, что я могу приезжать сюда в любое время?
   Через час мы уложили Чико в постель, а я удобно устроился на золотистом диване, снял ботинки и с наслаждением вытянул ноги.
   Чарльз спустился в гостиную и сообщил, что врач осмотрел Чико и готов помочь мне. Я поблагодарил и наотрез отказался.
   — Он даст тебе что-нибудь болеутоляющее, как и Чико.
   — Вот этого-то я и не хочу. Надеюсь, что Чико его лекарство не повредило.
   — Но ты же сам просил вызвать врача. Целых шесть раз. — Чарльз немного помедлил. — Он тебя ждет.
   — Я знаю, Чарльз, — отозвался я. — Дайте мне подумать. Я хочу просто посидеть и подумать. Пожелайте врачу спокойной ночи и ложитесь спать.
   — Нет, — возразил он. — Так нельзя.
   — Как хотите, а я поступлю по-своему. Я до сих пор чувствую... — Я осекся.
   Я до сих пор чувствовал себя так, словно с меня содрали кожу, но не мог об этом сказать.
   — Ты ведешь себя неразумно.
   — Нет. Все, что случилось, неразумно. Вот в чем дело. Так что идите и оставьте меня в покое.
   Я и прежде обращал внимание, что, когда тело корчится от боли, сознание проясняется и мозг начинает активно работать. Это время необходимо использовать. Тратить его попусту — преступно.
   — Ты видел кожу Чико? — спросил он.
   — Несколько раз, — спокойно и даже довольно небрежно откликнулся я.
   — Твоя в таком же состоянии?
   — Я не смотрел.
   — Ну вот, ты и рассердился.
   — Да, — проговорил я. — Ложитесь спать.
   Когда он ушел, я сел и живо припомнил весь обрушившийся на меня кошмар.
   Это уж слишком, как сказал бы Чико.
   Слишком? Почему?
   Чарльз снова спустился в гостиную в шесть часов. Он по-прежнему был в халате и показался мне совершенно невозмутимым.
   — Ты еще здесь? — проговорил он.
   — Ага.
   — Хочешь кофе?
   — Лучше чай.
   Он вышел и вскоре принес две большие чашки. Одну из них поставил на столик прямо у дивана, а сам сел со своей чашкой в кресло. Он не отрывал от меня глаз, но их взгляд был невыразительным.
   — Ну, как? — осведомился он. Я вытер лоб.
   — Когда вы смотрите на меня, — нерешительно начал я. — Нет, не сейчас.
   Интересно, что вы во мне видите?
   — Ты же сам знаешь.
   — Вы видите мои страхи, сомнения, стыд, сознание бесполезности и неприспособленность?
   — Конечно, нет. — Кажется, его изумил мой вопрос. Он отпил глоток чая и серьезным тоном проговорил:
   — Ты никогда не выказывал таких чувств.
   — У каждого человека есть внешний и внутренний мир, — отозвался я. — И они могут не совпадать.
   — Это, что, окончательный вывод?
   — Нет. — Я взял чашку и подул на кипяток. — Для себя я просто комок нервов. Мне кажется, что я весь состою из страха, нерешительности и глупости. А для других... Что ж, это выглядит иначе. Поэтому мы с Чико и угодили в такую передрягу. — Я отпил глоток. Чарльз по обыкновению заварил чай так крепко, что у меня защипало язык. Впрочем, иногда мне это нравилось. — Когда мы начали расследование, нам подфартило. Иными словами, работа оказалась сравнительно легкой, и нас стали считать везунчиками. А на самом деле мы немногого добились.
   — И это, конечно, значит, что вы действовали наугад, — сухо заметил Чарльз.
   — Вы же знаете, что я хочу сказать.
   — Да, знаю. Томас Улластон звонил мне вчера утром. Он сказал, что хочет выяснить, как быть с распорядителями на скачках в Эпсоме. Полагаю, что это лишь предлог. Ему не терпелось сообщить, что он о тебе думает. По его мнению, ты нашел себя в расследованиях, и хорошо, что ты больше не жокей.
   — А вот мне жаль. Теперь я был бы жокеем экстра-класса, — со вздохом признался я.
   — Итак, кто-то напал вчера на тебя и Чико, испугавшись вашего нового успеха?
   — Это не совсем точно, — возразил я и рассказал ему, о чем думал ночью. Он жадно слушал, и его чай успел остыть.
   Когда я кончил, он долго молчал и глядел на меня, а потом произнес:
   — Похоже, что вчера у тебя был ужасный вечер.
   — Да, вы правы.
   Он снова замолчал, а через минуту спросил:
   — И что же дальше?
   — Я прикидываю, — робко сказал я, — сможете ли вы мне сегодня помочь. У меня есть несколько дел, а я...
   — Ну, конечно, — охотно отозвался он. — А что именно ты собирался сделать?
   — По четвергам вы бываете в Лондоне. Не трудно ли вам поехать на «Лендровере» вместо «Роллса», оставить его на стоянке и забрать мою машину?