Фрэнсис Дик. Твердая рука

   — Да, теперь в этом можно не сомневаться. Мое замечание рассердило ее, хотя и не слишком сильно.
   — Вам легко смеяться, но если бы вы хоть раз его видели. Вы бы поверили ему, совсем как мы.
   Я не стал ей возражать. Может быть, такое и случилось бы.
   — Эти открытки? — спросил я. — Кому вы их отправляли?
   — У Ники был огромный список имен и адресов. Целые тысячи.
   — Они у вас остались? Я хочу сказать, списки? Она уныло взглянула на меня.
   — Он забрал их с собой.
   — А что за люди в них значились?
   — Владельцы старинной мебели, которым выложить лишнюю пятерку все равно что плюнуть.
   — Он не говорил, где узнал их адреса?
   — Говорил, — подтвердила она. — В главном офисе Фонда милосердия.
   — Кто надписывал адреса и посылал открытки? — продолжал я расспрашивать Льюис.
   — Ники печатал адреса на конвертах. Да, не задавайте мне этот вопрос, на моей машинке. Он работал очень быстро и мог отпечатать до сотни адресов в день.
   Дженни расписывалась на каждой открытке, а я обычно складывала их в конверты.
   Вы знаете, у нее неразборчивый почерк, и Ники часто ей помогал.
   — То есть он за нее расписывался?
   — Вы правы. Он копировал ее подпись. Так бывало тысячи раз. Ему это отлично удавалось. И вы бы ни за что не смогли отличить.
   Я молча посмотрел на нее.
   — Понимаю, — откликнулась она. — Дженни сама себя подставила. Но, видите ли, в его присутствии вся эта трудная работа с письмами превращалась в сплошное удовольствие. Вроде игры. Он постоянно шутил, и мы смеялись до слез. Вы не понимаете. А потом, когда чеки начали приходить, нам сделалось ясно, что затраты окупились и результат налицо.
   — Кто отправлял воск? — мрачно поинтересовался я.
   — Ники печатал адреса на этикетках. Я помогала Дженни укладывать воск в коробки, заклеивала их липучкой и относила на почту.
   — Эш никогда их сам не отсылал?
   — Он был слишком занят и печатал с утра до вечера. Обычно мы брали сумки на колесиках, набивали их доверху коробочками и шли на почту.
   — А чеки? Я полагаю, Дженни ходила в банк их оплачивать?
   — Верно.
   — И долго вы этим занимались?
   — Несколько месяцев, когда открытки были отпечатаны и партия воска уже пришла.
   — Вы получили много воска?
   — О, целые груды, так что ставить было некуда. Нам прислали эти большие коричневые ящики по шестьдесят банок в каждом. Мы и шагу ступить по квартире не могли. Дженни предложила заказать еще, запасы понемногу истощались, но Ники сказал — нет, не надо, закончим с этой партией и немного передохнем. А потом займемся новой.
   — Он имел в виду, что с воском вообще пора кончать? — уточнил я.
   — Да, — нехотя согласилась она.
   — Сколько денег положила в банк Дженни? — задал я очередной вопрос.
   Льюис смерила меня угрюмым взглядом.
   — Что-то около десяти тысяч фунтов Может быть, чуть больше Некоторые присылали нам не пять фунтов, а суммы покрупней. Один или два пожертвовали сотню и отказались от воска.
   — Невероятно.
   — Деньги только-только стали приходить Они и сейчас приходят, каждый день.
   Но поступают с почты прямо в полицию, а те отправляют их обратно. У них сейчас работы невпроворот.
   — В комнате Эша стоит ящик с открытками, на которых написано: «Чеки прилагаются». Как с ними быть?
   — Деньги этих людей лежат в банке, а воск им уже отправлен, — пояснила она.
   — Почему же полиция не заинтересовалась этими открытками? Она пожала плечами.
   — Во всяком случае, они их не взяли.
   — Вы не возражаете, если я их заберу?
   — Сколько угодно.
   Я спустился, отнес ящик с ними к двери парадного, а потом вернулся в гостиную и продолжил расспрос. Льюис успела вновь погрузиться в книгу и без всякого воодушевления посмотрела на меня.
   — Как Эшу удалось получить деньги в банке?
   — Он захватил с собой отпечатанную открытку с подписью Дженни. В ней говорилось, что она хочет закрыть счет и направить средства в Фонд милосердия для ежегодного званого обеда. И еще взял чек, опять-таки с подписью Дженни под всеми суммами вплоть до самых мелких.
   — Но она этого не писала...
   — Нет. Все сделал он. Я видела и открытку и чек. Банк передал их в полицию. Вы никогда не догадались бы, что он подделал почерк. У него получилось в точности как у Дженни. Даже она не увидела никакой разницы.
   Льюис поднялась, оставив книгу на полу.
   — Вы уже уходите? — явно с радостью осведомилась она. — У меня полно дел.
   Из-за Ники я запустила занятия.
   Она проводила меня в холл и по дороге не удержалась от очередной ехидной реплики.
   — Банковские клерки не смогли припомнить Ники. Они каждый день открывают и закрывают тысячи счетов и выплачивают уйму денег. Как-никак Оксфорд — крупный торговый центр. Они имели дело только с Дженни, и это было за десять дней до того, как полиция нагрянула в банк и принялась задавать вопросы. Никто из них не запомнил Ники.
   — Он — настоящий профессионал, — сухо проговорил я.
   — Боюсь, что вы правы. — Она пошла открывать дверь, а я в это время нагнулся и с трудом поднял коричневый ящик, стараясь сохранить равновесие и не выронить лежавшие наверху открытки.
   — Спасибо вам за помощь, — сказал я.
   — Позвольте мне отнести этот ящик.
   — Я справлюсь и сам, — отозвался я. Она окинула меня беглым взглядом.
   — Я в этом не сомневаюсь. Но у вас просто сатанинская гордыня. — Она выхватила ящик у меня из рук и уверенно двинулась по лестнице. Я направился за ней, чувствуя себя последним идиотом. Наконец мы вышли из дома на асфальтированную площадку.
   — Где ваша машина? — спросила она.
   — Сзади, во дворе, но...
   С таким же успехом я мог бы обратиться к морской волне. Я старался не отставать от Льюис, робко указал на «Шимитар» и открыл багажник. Она поставила туда ящик, и я захлопнул крышку.
   — Спасибо, — вновь произнес я. — За все. В ее глазах мелькнула усмешка.
   — Если вы надумаете как-нибудь помочь Дженни, вам не трудно будет связаться со мной и дать мне знать? — обратился я к Льюис.
   — В таком случае оставьте ваш адрес. Я достал из внутреннего кармана визитную карточку и вручил ей.
   — Там написано.
   — Ладно. — Она постояла минуту, и по выражению лица Льюис я так и не смог определить, что у нее на душе. — Буду с вами откровенна, — напоследок призналась она. — По рассказам Дженни я представляла вас... совсем другим.

Глава 5

   Из Оксфорда я взял курс на запад в Глостершир и добрался до конного завода Гарви в половине двенадцатого. Воскресное утро — самое удобное время для посещения.
   Я застал Тома Гарви в его конюшне. Он разговаривал с конюхом, уверенно расхаживая вдоль стойл. Я замедлил шаги.
   — Сид Холли! — воскликнул он. — Какой сюрприз! Что тебя сюда привело?
   Я скорчил гримасу и открыл окно машины.
   — Почему при встрече со мной все думают, будто мне что-нибудь нужно?
   — Конечно, парень. У тебя прекрасный нюх, ты чуешь суть любого дела, потому так и говорят. Знаешь, даже до нас, сельских простаков, многое доходит.
   Я улыбнулся, выбрался из машины и пожал руку шестидесятилетнему плуту. Он был так же далек от сельского простака, как мыс Горн от Аляски. Это был здоровый и сильный как бык мужчина с железной волей, громким, властным голосом и какой-то цыганской хитрецой. Его рукопожатие показалось мне столь же крепким, как его деловая хватка, и столь же сухим. С людьми он обходился без сантиментов, а вот лошадей нежно любил. Он преуспевал год от года, и если бы мне понадобилось отыскать в его конюшне какого-нибудь чистокровного жеребца с чертами вырождения, я бы ничего не добился.
   — Так что тебе здесь нужно, Сид? — спросил он.
   — Я приехал посмотреть кобылу. Том. Ее к тебе недавно привезли. Мне это просто интересно.
   — Неужели? Какую именно?
   — Бетезду.
   Выражение его лица мгновенно изменилось. Сперва он глядел на меня с веселым недоумением. Но когда я заговорил о лошади, и веселье и недоумение мгновенно улетучились: Он прищурил глаза и резко бросил:
   — А почему ее?
   — Ну, может быть, она ожеребилась?
   — Она умерла.
   — Умерла?
   — Разве ты не слышал, что я сказал, парень. Она умерла. Лучше зайдем ко мне.
   Он повернулся и вышел из конюшни. Я последовал за ним. Дом у него был старый, темный, со спертым воздухом. Жизнь шла за его стенами — в поляк, конских стойлах, под навесом для молодняка. А здесь тишину нарушал только бой тяжелых старинных часов, и даже на кухне, судя по всему, ничего не готовили.
   — Садись.
   Какая-то странная комбинация столовой и служебного кабинета: массивный старый стол и плотный ряд стульев по одну сторону, а по другую — шкафы с картотеками и кресла. Никаких попыток приукрасить обстановку и произвести впечатление на покупателя. Впрочем, сделки обычно заключались на ходу.
   Том уселся за стол, а я примостился на ручке кресла, решив, что во время этого разговора мне вряд ли удастся расслабиться и спокойно вздохнуть.
   — Итак, — проговорил он. — Почему ты спросил меня о Бетезде?
   — Просто хотел выяснить, что с ней стало.
   — Не крути, парень. Меня трудно обмануть. Из одного любопытства ты не потащился бы за много миль. Для чего ты хотел узнать?
   — Ко мне обратился клиент.
   — Какой клиент?
   — Если бы я работал для тебя, — сказал я, — и ты попросил бы меня держать дело в тайне, тебе было бы приятно, если бы я проболтался?
   Несколько минут он сосредоточенно смотрел на меня. Взгляд у него был унылый.
   — Нет, парень. Вряд ли. По-моему, тут и скрывать-то нечего. Бетезда умерла при родах. И жеребенок вместе с ней. Такой малюсенький, сразу видно, не жилец.
   — Мне жаль, — откликнулся я. Он пожал плечами.
   — Иногда такое бывает. Правда, не часто. У нее сердце не выдержало.
   — Сердце?
   — Угу. Жеребенок лежал не правильно, и кобыла перенапряглась, а ей это никак нельзя. Мы помогли извлечь мальца, и тут она застыла. Ни на йоту больше с места не сдвинулась, и все. Что уж тут поделаешь. Да и рожала она за полночь.
   — А ветеринара вы не вызывали?
   — Он пробыл здесь до утра. Я позвонил ему, когда схватки только начались.
   Мы надеялись, что все легко обойдется. Но, видишь ли, первые роды, сердечные спазмы и так далее.
   Я чуть заметно нахмурился.
   — Значит, у нее уже были сердечные спазмы, когда ее привезли к тебе?
   — Конечно, были, парень. Вот почему ее и сняли со скачек. Похоже, ты ее совсем не знал, я не ошибся?
   — Нет, — подтвердил я. — Расскажи мне. Он снова повел плечами.
   — Она из конюшни Джорджа Каспара, это тебе, конечно, известно. Хозяин мечтал получить от нее потомство. Ты ведь помнишь, ей только что исполнилось два года, самый расцвет. Мы спарили ее и Тимберли, думали, что от него родится отличный скакун. Но, сам знаешь, человек предполагает, и прочее.
   — Когда она умерла?
   — Да, пожалуй, месяц назад.
   — Что ж, благодарю, Том. — Я встал. — Спасибо, что выкроил для меня время.
   Он тоже поднялся из-за стола.
   — По-моему, тебе это скучно — ездить, расспрашивать и вынюхивать. Я-то помню прежнего Сида Холли, как он мчался во весь опор и перелетал через барьеры. Вот была жизнь, и сравнивать нечего.
   — Времена меняются.
   — Угу, видимо, так. Но могу поклясться, что ты до сих пор жалеешь. Еще бы, шум, крики на трибунах, когда ты у последнего барьера и лошадь его берет. — Его лицо оживилось от воспоминаний. — Бог ты мой, парень, какое зрелище! И ты никогда не нервничал, не показывал вида... Не знаю, как тебе удавалось.
   Я подумал, что он невольно расчувствовался, и с трудом смог выдержать его темпераментную речь.
   — Да, тебе крупно не повезло, когда ты лишился руки. Впрочем, теперь на стипль-чезе вечно какие-то катастрофы. Переломы позвоночника и тому подобное.
   Мы направились к двери.
   — Но уж если ты жокей, то без риска не обойдешься.
   — Вы правы, — согласился я.
   Мы вышли, и он проводил меня до машины.
   — Хотя ты легко управляешься с этой штуковиной. Водишь машину и прочее.
   — Со мной все в порядке.
   — Ладно, приятель. — Он знал, что мои слова далеки от истины, однако ему хотелось мне посочувствовать, и он старался как мог. Я улыбнулся ему, сел в машину, помахал рукой на прощание и был таков.
   Я вернулся в Эйнсфорд. Чарльз, Дженни и Тоби сидели в гостиной и пили шерри перед ленчем.
   Чарльз предложил мне бокал «Фино». Тоби презрительно поглядел на меня сверху вниз, как будто я только что возвратился из хлева, а Дженни сообщила, что успела переговорить с Льюис по телефону.
   — Мы решили, что ты от нас сбежал. Ведь ты расстался с ней два часа назад.
   — Сид не сбежал, — проговорил Чарльз, констатируя факт.
   — Ну, в таком случае он с трудом доплелся, — уточнила Дженни.
   Тоби с ухмылкой посмотрел на меня поверх бокала. Он испытывал злорадное превосходство здорового над калекой и не собирался его скрывать. Любопытно, понимал ли он, до какой степени Дженни была увлечена Никласом Эшем. А может быть, и знал, но не придавал значения.
   Я отпил глоток шерри, его тонкий, суховатый привкус вполне соответствовал обстановке.
   — Где ты покупала эту полировку? — спросил я.
   — Не помню. — Дженни говорила громко, выделяя каждый слог, с подчеркнутой, почти вызывающей неприязнью.
   — Дженни! — попытался одернуть ее Чарльз. Я вздохнул.
   — Чарльз, полиция забрала счета-фактуры, а на них отпечатаны названия и адреса фирм, торгующих полировкой. Вам не трудно попросить вашего знакомого Квэйла обратиться к ним за этими сведениями, а потом прислать их мне?
   — Разумеется, — откликнулся он.
   — Я не понимаю, — с прежней интонацией произнесла Дженни. — Какая разница, кто присылал этот проклятый воск. Ну, допустим, мы узнаем, и что изменится?
   Я почувствовал, Что в душе Чарльз согласен с ней, и не стал объяснять.
   Вполне вероятно, что она рассудила правильно.
   — Льюис сказала, что ты измучил ее расспросами.
   — Она мне понравилась, — добродушно заметил я.
   Дженни по обыкновению недовольно хмыкнула и сморщила нос.
   — Она не для тебя, Сид, — надменно проронила она.
   — В каком смысле?
   — По интеллекту, дорогой.
   Чарльз постарался смягчить ситуацию, предложил еще немного выпить и налил всем шерри из графина.
   — По-моему, у Льюис хорошие способности к математике, — обратился он ко мне. — Я играл с ней в шахматы, но, знаешь, ты бы сразу одержал над ней верх.
   — Гроссмейстер может быть маньяком, дураком и просто одержимым разными комплексами, например преследования, — возразила Дженни.
   Атмосфера оставалась напряженной и во время ленча. После я отправился наверх и начал складывать вещи в чемодан. К счастью, их было немного. В этот момент в комнате появилась Дженни. Она пристально наблюдала за мной.
   — Ты почти не используешь левую руку, — проговорила она. Я не ответил.
   — Не знаю, почему она тебя так волнует.
   — Прекрати, Дженни.
   — Если бы ты последовал моему совету и перестал выступать на скачках, ты бы ее не потерял.
   — Возможно.
   — У тебя была бы нормальная рука, а не... жалкая половина, не обрубок. Я швырнул в чемодан губку.
   — Скачки на первом месте. Вечные скачки. Старт, победа и слава. А меня словно и не было. Что ж, ты получил по заслугам. Мы могли бы по-прежнему жить вместе... у тебя была бы рука... если бы ты бросил свои драгоценные скачки, когда я хотела. Но ты мечтал стать чемпионом, а я для тебя ничего не значила, — Мы говорили об этом тысячу раз, — устало отозвался я.
   — А теперь у тебя ничего нет. Совсем ничего. Надеюсь, ты доволен.
   На серванте стоял прибор для подзарядки батареек. Дженни выдернула шнур из розетки и швырнула черную коробку на кровать. Батарейки вылетели и упали на покрывало.
   — Они отвратительны, — сказала она, поглядев на них. — Они вызывают у меня омерзение.
   — Я успел к ним привыкнуть. Более или менее.
   — Похоже, тебя это не слишком беспокоит. Я промолчал. Надо ли говорить, что меня это беспокоило.
   — Тебе нравится, что ты калека, Сид. Ты просто упиваешься своим положением.
   Упиваюсь... Боже правый.
   Она подошла к двери. Я ощутил, что за паузой последует очередной выпад, и начал гадать, какими будут ее следующие слова.
   Вскоре до меня донесся ее голос.
   — Ники ходил с ножом в носке. Я тут же повернул голову. Она вызывающе и с ожиданием посмотрела на меня.
   — Это правда? — спросил я.
   — Иногда.
   — Как мальчишка, — отозвался я. Мой ответ ее разозлил.
   — А мчаться во весь опор на лошади, зная... зная... что это может кончиться переломом рук и ног и страшными болями, по-твоему, признак зрелости?
   — Но ты никогда не думала, что так случится.
   — А ты постоянно ошибался.
   — Больше не буду.
   — Но если бы ты мог, то начал снова.
   Я ничего не сказал Дженни. Мы оба знали, что она права.
   — Посмотри на себя, — продолжила она. — Когда ты кончил выступать, разве ты подыскал себе чистую, спокойную работу, ну, допустим, биржевого маклера, и начал вести нормальную жизнь? Нет, черт побери, не стал. Ты сунулся в самое пекло — тебе нужна борьба, драки, отчаянные схватки. Ты не способен жить без опасностей, Сид. Ты опьянен ими. Сейчас ты примешься мне возражать, но это вроде наркотика. Представь себе, что ты устроился на службу — с девяти до пяти — и ведешь себя как любой обычный человек, и ты поймешь, что я имею в виду.
   Я подумал об этом и вновь промолчал.
   — Конечно, — пришла она к выводу, — на службе ты бы умер.
   — А нож в носке безопаснее? — удивился я. Когда мы познакомились, я был жокеем. Ты знала, какие могут быть последствия.
   — Тогда я не варилась в этом соку. Не видела ужасных синяков, не понимала, как ты себя ограничиваешь, живя целыми днями без еды и питья, да и без секса, черт бы тебя подрал.
   — Он показывал тебе нож или ты его сама заметила? — Какая разница?
   — Он — хвастливый сопляк или по-настоящему опасен?
   — Вот ты и раскрылся, — проговорила она. — Тебе хочется думать, что он опасен.
   — Вовсе не из-за тебя.
   — Ладно... я уже поняла. Нож был в ножнах, привязанных к его ноге. И Ники сам шутил по этому поводу.
   — Но ты же сказала мне, — не отставал я. — Значит, он пытался угрожать?
   Внезапно она утратила уверенность, смутилась, нахмурилась и через минуту покинула меня, спустившись вниз.
   Если привязанность к ее драгоценному Ники хоть немного ослабла и в стене уверенности обозначилась первая трещина, то тем лучше, подумал я.
   Во вторник утром я взял с собой Чико, и мы двинулись на север, в Ньюмаркет. День выдался ветреный, ясный и довольно холодный.
   — Какие у тебя сейчас отношения с женой? — поинтересовался он.
   Чико встречался с Дженни только раз и сказал, что ее невозможно забыть.
   Однако, судя по его интонации, впечатление было неоднозначным, и мне оставалось гадать, какой смысл он вложил в эти слова.
   — У нее трудный период, — ответил я.
   — Она что — забеременела?
   — Ты знаешь, бывают осложнения и другого рода.
   — Неужели?
   Я выложил ему все начистоту, не умолчав ни о мошенничестве, ни об Эше, ни даже о его ноже.
   — Он свалил на нее всю эту грязь, а сам сделал ноги, — подытожил Чико.
   — Испугался.
   — Интересно, придется ли нам платить, чтобы помочь ей выпутаться?
   Я искоса поглядел на него.
   — Да, — откликнулся он. — Я так думаю. Пока что мы работаем задаром. К счастью, Сид, ты неплохо устроился и можешь мне маленько подкинуть. Как у тебя в этом году? Удалось разбогатеть на чем-нибудь с Рождества?
   — В основном у меня идет серебро. И какао. Я покупаю и продаю.
   — Какао? — недоверчиво переспросил он.
   — Бобы, — пояснил я. — Шоколад.
   — Плитки с орешками?
   — Нет, не с орешками. С ними рискованно.
   — Не понимаю, как у тебя хватает времени.
   — Почти столько же у тебя уходит на болтовню с официантками.
   — И что ты будешь делать с этими деньгами?
   — Знаешь, я к ним уже привык, — сказал я. — И отношусь как к еде.
   Мы мирно беседовали и, сами того не заметив, подъехали совсем близко к Ньюмаркету, сверились по карте, расспросили нескольких местных жителей и наконец добрались до невероятно чистой И ухоженной конюшни Генри Трейса.
   — Похоже, посторонних тут нет, — проговорил я.
   — Точно, — откликнулся Чико, и мы притормозили на гравийной дорожке. Я выбрался из машины и отправился на поиски Генри Трейса. Уборщица, которую я встретил у входа в дом, сообщила мне, что он вон там, направо, у себя в офисе.
   Когда я вошел. Генри дремал в кресле. Мой приход разбудил его. Он сразу проснулся, как человек, привыкший спать урывками. Моложавый мужчина с безукоризненными манерами, короче, полная противоположность грубоватому, жесткому и лукавому Тому Гарви. Согласно бытующему мнению. Трейс считал выращивание лошадей настоящим большим бизнесом. Он полагал, что с кобылами способен управиться любой мало-мальски подготовленный человек. Однако его первые слова не соответствовали этому образу.
   — Простите. Я не спал полночи... А собственно говоря, кто вы такой? Мы когда-нибудь встречались?
   — Нет. — Я покачал головой. — Я просто надеялся вас повидать. Меня зовут Сид Холли.
   — Да? А вы не родственник... Боже мой. Вы — это он.
   — Я — это он.
   — Что я могу для вас сделать? Хотите выпить кофе? — Он протер глаза. Миссис Эванс вам сейчас сварит.
   — Не беспокойтесь. Если только...
   — Нет. Валяйте. — Он поглядел на часы. — Вам хватит десяти минут? У меня деловое свидание в Ньюмаркете.
   — В сущности, все очень неясно, — начал я. — Мне нужно узнать, в каком состоянии сейчас два жеребца, которых вам привезли.
   — Какие два жеребца?
   — Глинер, — проговорил я. — И Зингалу. Мне пришлось рассказать, почему это меня интересует и почему он должен сообщить мне о них. В конце концов он, подобно Тому Гарви, пожал плечами и ответил, что особой тайны тут нет.
   — Наверное, мне не следует это говорить, но я бы не советовал клиентам делать на них ставку, — признался он. Очевидно, Трейс решил, что цель моего визита именно такова. — У них могут возникнуть трудности со спариванием, хотя им всего по четыре года.
   — Почему?
   — У жеребцов плохо с сердцем. Они устают от долгих тренировок.
   — Оба?
   — Да. Потому-то они в три года и перестали участвовать в скачках. И, по-моему, с тех пор их здоровье еще ухудшилось.
   — Кто-то упоминал, что Глинер прихрамывает, — неуверенно произнес я.
   Генри Трейс с грустью посмотрел на меня.
   — У него артрит. В этом городе ничего нельзя сохранить в тайне.
   На столе зазвонил будильник. Трейс привстал и выключил его.
   — Боюсь, что мне пора. — Он зевнул. — В это время у меня особенно напряженный график.
   Он достал из ящика стола электробритву и занялся своим подбородком.
   — У вас все, Сид?
   — Да, — откликнулся я. — Спасибо.
   Чико захлопнул дверцу машины, и мы поехали назад в город.
   — У них плохо с сердцем, — поделился с ним я.
   — Плохо с сердцем.
   — Настоящая эпидемия, тебе так не кажется?
   — Давай спросим у ветеринара Бразерсмита. Чико прочел адрес. Он жил на Мидлтон-роуд.
   — Да, я знаю. Этот дом принадлежал старому ветеринару Фулетту. В свой последний приезд я еще застал его в живых.
   Чико улыбнулся.
   — Занятно, когда кто-то помнит тебя сопливым мальчишкой-подручным, которого дразнили старшие.
   — И у меня от страха мурашки по коже бегали.
   — Ну, что же, вполне обычная реакция. Я провел в Ньюмаркете пять лет приехал туда в семнадцать и покинул город в двадцать один год. Там я выучился ездить верхом, скакать, да и вообще понял, что такое жизнь. Мне попался хороший старый наставник, и, поскольку я каждый день видел его жену, знал, как он живет и как ему удается все организовать, постепенно превратился из оболтуса в человека с приличными манерами. Он научил меня обращаться с деньгами, когда я начал много зарабатывать. Потом он решил, что с меня довольно, и отпустил. Я осознал, что его конюшня была для меня лучшей школой. Иными словами, с его помощью я приобрел социальный статус. Да, мне повезло с наставником, и в дальнейшем моя судьба складывалась удачно — я достиг высот в деле, которое по-настоящему любил. Но вот когда после этого вам изменяет удача, такое, черт побери, трудно пережить.
   — Ты все вспоминаешь? — обратился ко мне Чико.
   — Да.
   На подъезде к городу мы миновали ипподром. Лошадей там было немного, что меня не удивило: позднее утро, они на привязи или в стойлах, а каких-то уже развезли по домам.
   Я свернул, осмотрев знакомые уголки. Мы выбрались из машины, и я отправился искать ветеринара.
   Мистера Бразерсмита на месте не оказалось. Мне сказали, что если я хочу срочно с ним связаться, то должен подъехать в конюшню на Бьюри-роуд. Его вызвали туда к заболевшей лошади. А если дело терпит, мне лучше зайти к нему домой, через полчаса он вернется завтракать. Мы поблагодарили служащих, снова сели в машину и начали ждать.
   — У нас есть и другая работа, — напомнил я Чико. — Нам надо проверить синдикаты.
   — А я думал, что этим занимается только Жокейский Клуб.
   — Да, обычно они все делают сами. Но у нас иная задача — проверить человека, который курирует синдикаты.
   — Рискованное дельце, — поразмыслив, отозвался Чико.
   — Но так, чтобы он об этом не догадался.
   — Неужели? Я кивнул.
   — Речь идет об отставном суперинтенданте Эдди Кейте.
   Чико разинул рот.
   — Ты шутишь.
   — Нет.
   — Но ведь он сыщик. Сыщик из Жокейского Клуба.