Страница:
Передо мной возникла неядовитая Белладонна, налила мне еще глинтвейна из дымящегося кувшина и напрямик спросила, зачем это такой на вид разумный человек, как я, связался с этим психом Айронсайдом.
— Он умный, — коротко ответил я.
— И что, этого достаточно?
— Отчего он вам так не нравится? — поинтересовался я.
— Не нравится? Я его когда-то любила, этого ублюдка.
Она одарила меня мимолетной улыбкой, передернула плечами и отправилась наливать вино другим гостям. Ну, а я, как полагается на подобных сборищах, через некоторое время присоединился к одной из беседующих кучек, в которой был и вечно озабоченный Оливер Квигли. Он желал знать, что сулит этот ветер.
— Холодно сегодня! — сказал Квигли.
Почему-то присутствие меня во плоти — особенно с фотоаппаратом — совершенно выбило его из колеи. Хотя ничего страшного во мне нет. Я привык к гневу и недоверию со стороны лошадников определенного сорта — тех, что, в точности как дети, почему-то полагали, будто это я сам нарочно устраиваю плохую погоду. Я привык играть роль неприятного посланца, который приносит вести о проигранных битвах. Не раз меня ругали за то, что я позволил себе улыбаться, рассказывая о грядущих метелях. Но вот бояться меня вроде бы никто не боялся…
Хотя, быть может, я просто ошибаюсь, подумал я. Тем более я знаю его только как чересчур нервного тренера, помешанного на погоде, — но ведь у него еще могут быть проблемы…
— Все зависит от Урала, — сказал я успокаивающе.
Квигли был озадачен.
— Что — все?
— Восточный ветер, — пояснил я. — Такие порывы холодного арктического воздуха с континента более характерны для зимы, но, если ветер продержится до пятницы, кобылке Каспара Гарви предстоит ясный и погожий день.
— А он продержится? — несколько агрессивно поинтересовалась импозантная дама лет пятидесяти, с седыми волосами и американским акцентом, которая только что присоединилась к нашей группке со своими тремя нитками жемчугов и виновато выглядящим мужем.
— Эвелин, дорогая… — терпеливо пробормотал муж.
Но Эвелин была настойчива:
— И что это за Урал такой?
Ее муж, невысокий кругленький мужчина в очках в тяжелой темной оправе, спокойно ответил ей:
— Эвелин, дорогая, Урал — это такие горы в России. Между Уралом и Лондоном нет никаких других гор, и ничто не мешает продвижению холодных воздушных масс с востока, из Сибири.
Он окинул меня пронзительным, но доброжелательным взглядом карих глаз, прячущихся за толстыми стеклами.
— Это не вы тот молодой человек, что прилетел с метеорологом?
Не успел я согласиться, что да, я и есть тот молодой человек, как вмешался Оливер Квигли и с жаром, энергично жестикулируя, сообщил, что я тоже предсказываю погоду и что телезрители знают меня, пожалуй, даже лучше, чем Криса.
— Робин с Эвелин — они американцы, — заверил меня Квигли, боясь быть неправильно понятым, — живут по большей части во Флориде и британского телевидения почти не смотрят.
— Дарси, — сказал невысокий мужчина и, чтобы завершить обряд знакомства, аккуратно переложил свой бокал в левую руку, а правую протянул мне. — Робин Дарси.
Его светская речь была отмечена легким бостонским акцентом.
— Вы собираетесь ехать в отпуск вместе с Крисом?
Насколько мне известно, нет.
— Нет, вряд ли, — ответил я. И подумал про себя, что Робин таким образом деликатно осведомился о моей сексуальной ориентации. Интересно, а сам-то он кто? Эвелин, почтенная матрона в черном, на несколько лет старше своего мужа, отнюдь не похожа на женщину чьей-либо мечты…
— Будете в наших краях — заезжайте в гости, — сказала она машинально, совершенно неискренне.
— С удовольствием, — ответил я с деланной радостью, как положено в подобных случаях.
Ее супруг незаметно покачивался с каблука на носок, сложив руки на животе. Его первоначальный интерес к моей персоне быстро увял, и он удалился вместе со своей Эвелин на поиски более восприимчивых умов.
Снова появилась Белладонна со своим кувшином. Она проводила взглядом супругов Дарси и заметила:
— Если вы любите умников, этот Дарси должен прийтись вам по вкусу.
— А в чем именно проявляется его ум?
Бледные веки Белл вспорхнули и снова опустились.
— Во всем. Это как красота. Он такой уродился.
Со стороны Дарси не производил впечатления человека заметного и значительного. Все, что было слышно, — это голос его общительной супруги.
— Не давайте себя обмануть, — сказала Белл.
— Ладно, не дам.
— Крис говорил, что вы пару раз спасли ему жизнь…
Помолчав, я ответил:
— Ему нравилось играть с поездами.
— А теперь?
— Чем дальше, тем меньше.
— Я отказалась лететь с ним, — сказала она. — Из-за этого мы и поссорились.
После паузы она добавила:
— Между нами все кончено. Он вас не пугает?
Был период — всего лишь год тому назад, — когда поезда едва не взяли верх. Однажды я просидел с ним целую ночь. Он лежал скрючившись, как младенец в утробе, и стонал от боли. И единственное слово, которое он произнес, было: «Яд…»
Крис стоял в паре шагов от нас. Он был на вершине своего душевного подъема. Он рассказывал анекдоты про летчиков, вызывая взрывы искреннего хохота.
— «Вызываю пилота!» — «Пилот п-пьян…» — «Вызываю второго пилота!» — «Второй пилот п-пьян…» — «Тогда позовите штурмана!» — «Штурман п-пьян…» — «А это кто говорит?» — «Это автоп-пилот… Ик!»
— Господи! — простонала Белл. — Это же я рассказала ему этот анекдот, тыщу лет тому назад!
— Все новое — это хорошо забытое старое.
— А вы знаете, что он иногда пишет стихи?
— Угу.
Я помолчал.
— В основном научные.
— А вы видели, как он их рвет?
Видел. Тоже своего рода самоубийство. Ничего, пусть лучше уничтожает стихи, чем себя самого.
Белл повернулась спиной к Крису и объявила, что в столовой подано кушать. Там стояли столы с белыми скатертями и стулья с позолотой. Осенняя трапеза была рассчитана на миллионеров и проголодавшихся метеорологов. Я беззастенчиво набрал себе полную тарелку всяческих кушаний. Напористая Эвелин Дарси пригласила меня за круглый стол, за которым ее муж и еще четверо гостей сосредоточенно жевали жареных куропаток.
Мы с четырьмя незнакомцами представились друг другу, как это принято, и обсудили вопрос, не будет ли сегодня дождя. Я улыбался им и отвечал дружелюбно, потому что на самом деле я очень люблю свою работу, а хорошие отношения с публикой никогда не помешают.
Двое из моих соседей по столу были Джордж Лорикрофт, представительный сорокапятилетний тренер скаковых лошадей высшего разряда, и его белокурая и пухленькая молодая жена Гленда. Что бы она ни сказала, ее муж каждый раз либо опровергал ее слова, либо просто обрывал супругу на полуслове. Я мог бы поручиться, что под нервным хихиканьем Гленды скрывается давняя, горькая обида.
Эвелин Дарси, обладательница трех ниток жемчугов, черного платья и серебристо-седых волос, чересчур обильно смоченных лаком, оказалась исключительно настырна и беззастенчива. Она пожелала знать — громко, во всеуслышание, — правда ли, что мы с Крисом получаем целое состояние за то, что то и дело появляемся на экране. А иначе откуда бы Крис брал деньги на то, чтобы содержать самолет?
Ее услышали все. Крис, сидевший на другом конце комнаты, едва не поперхнулся от смеха, скорчил мне рожу и крикнул в ответ:
— Мы оба государственные служащие, мадам! И жалованье нам платят из бюджета. Так что содержите нас вы, налогоплательщики. А того, что мы получаем, не хватает даже на месячный запас презервативов.
Реакция гостей на это нескромное — и, прямо скажем, не совсем правдивое — заявление была разной. Кто-то расхохотался, кто-то смутился, кто-то возмутился. Я спокойно продолжал кушать куропатку. Если уж дружишь с Крисом, приходится принимать его таким, каков он есть. Он мог бы сказать и что-нибудь похуже. Такое уже не раз бывало.
Эвелин Дарси тряслась от смеха. Робин сидел со страдальческим видом. Джордж Лорикрофт, угнетатель жен, уточнил у меня, правда ли, что нам платят жалованье из бюджета, и я невозмутимо согласился, что да, а почему бы и нет, мы ведь работаем на всю страну.
Тут появился Оливер Квигли. Он принес стул и втиснулся между Эвелин и мной. Вел он себя так, точно его преследует военная полиция, чтобы арестовать за какие-то жуткие преступления. Да неужели этот человек вообще не способен хоть на миг успокоиться?
— Я вам хотел сказать, — промямлил он, брызгая слюной едва не в самую мою тарелку, — что мне вчера по почте пришла рекламка от одной новой фирмы, они предлагают… э-э, ну, в смысле, я думаю, стоит попробовать, знаете ли…
Он забуксовал.
— Так что же они предлагают? — спросил я без особого интереса.
— Ну… э-э… персональные прогнозы погоды.
— Частная фирма? — уточнил я. — Вы это имеете в виду?
— Н-ну… да. Вы им посылаете… э-э… электронной почтой, конечно… место и время, для которого вам нужен прогноз, и сразу же получаете ответ.
— Замечательно, — сухо сказал я.
— Вы об этом еще не слышали? Это же для вас вроде как конкуренты, а?
Если бы Квигли был чуть похрабрее, я бы сказал, что он ехидничает. А так я покончил с превосходной куропаткой в сухарях и улыбнулся, нимало не задетый.
— Ну что ж, мистер Квигли, советуйтесь с ними. Это неплохая идея.
— Вы меня удивляете! — воскликнул он. — Ни за что бы не подумал, что вы так к этому отнесетесь! В смысле… неужели вы не против?
— Ни в коей мере.
Робин Дарси наклонился вперед и спросил у меня, через свою жену и трясущегося тренера:
— А сколько мистер Квигли заплатит вам за то, что вы скажете, стоит ли выставлять в пятницу кобылку Каспара?
Оливер Квигли был человек нервозный, но не дурак. Он все понял. Он открыл рот, потом закрыл. Я знал, что он, как и прежде, будет требовать от меня точных сведений, за которые ему не придется платить.
Робин Дарси спросил у меня — похоже, с неподдельным интересом, — когда я впервые заинтересовался метеорологией. И я объяснил ему, как объяснял сотни раз до того, что лет с шести полюбил смотреть на облака и никогда не мечтал о другой жизни.
Я подумал, что добродушие Дарси основывается на уверенности в собственном интеллектуальном превосходстве. Я давно уже научился не спорить с подобными убеждениями и был дважды вознагражден продвижением по службе. В этом цинизме я никому, кроме себя, не признавался. Но зато нередко я смиренно признавался себе, что встретил человека, который действительно умнее меня. Я слабо улыбался Робину Дарси и никак не мог понять, где же кончается — или начинается — его ум.
— А где вы учились на метеоролога? — спросила Эвелин. — Что, есть какой-то специальный колледж?
— Да нет, как-то так сложилось… — ответил я.
Крис, направлявшийся к буфету за добавкой, подслушал ее вопрос и мой ответ и бросил через плечо:
— Не слушайте его! Он физик. Доктор Перри Стюарт, и никак иначе.
Робин зевнул и прикрыл свои близорукие глаза, но колесики у него в голове завертелись быстрее. Я видел это, я это чувствовал и не понимал, почему он старается это скрыть.
Оливер Квигли, не переставая трепетать, поспешил заверить меня, что вовсе не хотел меня обидеть своим предположением, будто частная фирма может оказаться лучше, хотя оба мы знали, что он был чертовски близок к этому. Вся разница была в том, что его это, похоже, страшно смущало, а мне было все равно. Если трепетный Оливер Квигли свалит свои тревоги на чьи-нибудь еще широкие плечи, я буду только рад.
Каспар Гарви разыгрывал радушного хозяина, желающего, чтобы его гости унесли с собой хорошие воспоминания. Он вытащил меня из-за стола, водил за собой и представлял всем по очереди, убеждая всех позволить мне их сфотографировать. Если кто-то отказывался, Каспар совал упрямцу еще стакан вина и в конце концов добивался своего.
Я щелкнул вместе Квигли и Лорикрофта, двух тренеров, сошедшихся у буфета, чтобы положить себе хрустящей жареной картошки, и ненадолго задержавшихся, чтобы поговорить о работе. До меня долетел обрывок реплики Квигли: «…и никогда не платит вовремя!», потом голос Лорикрофта: «На скачках в Баден-Бадене мою лошадь толкнули на старте…»
Пышногрудая жена Лорикрофта гордо сообщила соседям по столу:
— Джордж постоянно ездит в Германию и выигрывает там скачки — ведь правда, Джордж?
Однако Лорикрофт беспощадно остудил ее энтузиазм, возразив, что в Германии он был всего один раз, в прошлом сезоне.
— Я куда чаще бываю во Франции и действительно выигрываю там скачки, но моя супружница вечно все путает.
Он обвел нас взглядом, как бы ища сочувствия своей тяжкой семейной жизни, и самодовольно улыбнулся. Я подумал, что сама Гленда, конечно, не сахар, но ее дорогой Джордж хуже горькой редьки.
Роскошный ленч плавно перешел в кофе и вполне достойный портвейн, и в конце концов гости не без сожаления принялись расходиться. Но нам с Крисом надо было, чтобы кто-то подкинул нас до нашего «Чероки», а между тем Белл нигде видно не было.
Я стоял, переминаясь с ноги на ногу и не зная, куда деваться, но этому положил конец сам Каспар Гарви. Он подошел ко мне и сказал тоном, не допускающим возражений:
— Раз уж вы добрались к нам в Ньюмаркет, давайте съездим взглянуть на мою кобылку. Заодно сфотографируете ее. По крайней мере будете знать, какова та лошадь, ради которой мы интересуемся погодой в пятницу.
Он решительно подхватил меня под локоть, так что противиться было бы попросту невежливо — хотя, с другой стороны, отчего бы мне и не взглянуть на кобылку, раз хозяину так этого хочется? Не такая уж это большая услуга после превосходного ленча. Вот только Крис торопился — нам надо было вернуться домой засветло.
Впрочем, Крис выходил из себя не из-за времени, а из-за того, что ему придется ехать в «Лендровере» вдвоем с Белл. Казалось бы, зачем нам на четверых две машины — но Каспар Гарви явно и недвусмысленно намеревался ехать на двух машинах. Он сердечно помахал рукой Оливеру Квигли, последнему из отбывших гостей, прощаясь с ним до скорой встречи, и направился к своей машине.
Он выехал из ворот вслед за голубым «Вольво» Квигли и предоставил Крису и своей дочери добираться до конюшни на «Лендровере».
Поскольку до конюшни было рукой подать — миль шесть или около того, — Каспар Гарви не стал терять времени и сразу взял быка за рога.
— Как вы считаете, насколько неуравновешен этот ваш Крис?
— Хм… Н-ну… — неопределенно промычал я.
— Я не желаю, чтобы он стал моим зятем! — объявил Гарви.
— Ну, в настоящий момент это представляется маловероятным, — заметил я.
— Как бы не так! Девчонка от него без ума. В том году они грызлись, как собаки, — и я, честно говоря, был рад этому. Не то чтобы он был плохим спецом — он блестящий метеоролог. Я всегда следую его советам, и это сберегло мне тысячи — буквально тысячи! — фунтов.
Гарви замялся — видно, следующий вопрос показался ему чересчур прямым, но он все-таки его задал:
— Не могли бы вы ему сказать, чтобы он оставил мою дочь в покое?
Ну что можно ответить на такое? «Нет, не могу». Но мне показалось, что сам вопрос был поставлен неправильно.
Видя, что я молчу, Гарви продолжал:
— В том году она шипела и плевалась, как дикая кошка. Сорвалась с места, уехала в Испанию, устроилась там на работу. А полтора месяца назад вернулась и потребовала, чтобы я устроил этот ленч и не говорил Крису, что она тут будет, — и я сделал, как она просила, бог весть почему. Я думал, что между ними все кончено. Я ошибся.
Он мрачно умолк. Мощная машина урчала, пожирая мили.
— Он спросил, нельзя ли захватить с собой приятеля, и когда я увидел вас… вы выглядите человеком разумным, не то что он, — я подумал, может, вы ему скажете, чтобы не заводил все сызнова, не тревожил Белл… но вы, похоже, считаете, что это плохая идея…
— Сами разберутся… — сказал я, чувствуя себя довольно беспомощно.
Гарви явно ожидал другого ответа. Оставшуюся часть пути мы ехали в угрюмом молчании, взаимно недовольные друг другом.
Оказалось, что конюшня Оливера Квигли находится на противоположном конце Ньюмаркета. Там магазины и гостиницы сменялись тем, ради чего и существовал этот город: денниками выхоленных лошадей и пустошами, где эти лошади учились побеждать.
Тренер Квигли остановил голубой «Вольво» посреди двора. Даже здесь, в собственных владениях, он похоже, чувствовал себя не в своей тарелке. В большой прямоугольной конюшне суетились конюхи: они кормили и поили лошадей, меняли соломенные подстилки, чтобы их подопечным было тепло и уютно ночью. Один из работников — очевидно, главный конюх — отмерял лошадям вечерние порции корма. Двери некоторых денников стояли открытыми, в некоторых горел свет, другие были заперты, и свет в них был потушен. Чувствовалось, что все конюхи торопятся поскорее управиться с воскресной программой и перейти к более приятным занятиям.
Каспар Гарви остановил свою машину рядом с машиной Квигли. О чувствах своей дочери он так больше и не упоминал.
Конюхи заметно подтянулись, когда появились двое самых могущественных людей в их жизни: тренер Оливер Квигли (и неважно, что Квигли такой дерганый: жалованье-то все равно платит он, и никто другой!) и Каспар Гарви, владелец четырех чемпионов, бывших честью и славой не только этой конюшни, но и всего конного спорта.
Кобылка, которая должна была участвовать в скачках в пятницу, находилась за одной из запертых дверей. До нее очередь еще не дошла.
Каспар Гарви, приятно взбудораженный предстоящей встречей со своим имуществом, подошел к шести денникам, расположенным отдельно от прочих, между двумя дорожками. Одна из них вела от конюшни к Уоррен-Хиллу, где тренировали лошадей, другая — к большому дому, где, видимо, жил сам Квигли.
— Вот денник кобылки, — сказал Гарви, жестом приглашая меня подойти поближе. Он отодвинул засов на верхней половинке двери денника. — Она тут.
Кобылка действительно была там. Но сразу стало ясно, что в пятницу она выступать не будет.
Я увидел, как гордость на лице Гарви постепенно сменилась ужасом. Он оттянул воротник — ему не хватало воздуха. Его сокровище, его пятничная кобылка-двухлетка, которую готовили к тому, чтобы взять приз в скачках для кобылок, предполагаемая фаворитка зимних «1000 Гиней» и «Оукса» грядущего зимнего сезона, будущая мать чемпионов, золотисто-гнедая с маленькой белой звездочкой на лбу, знаменитая и резвая спортсменка стояла на коленях и стонала. Бока ее потемнели от пота.
Мы с Гарви и Квигли ошеломленно застыли перед дверью. И кобылка у нас на глазах повалилась на бок. Она тяжело, хрипло дышала и, очевидно, испытывала сильную боль.
Казалось, она умирает. Но она не умерла.
ГЛАВА 2
— Он умный, — коротко ответил я.
— И что, этого достаточно?
— Отчего он вам так не нравится? — поинтересовался я.
— Не нравится? Я его когда-то любила, этого ублюдка.
Она одарила меня мимолетной улыбкой, передернула плечами и отправилась наливать вино другим гостям. Ну, а я, как полагается на подобных сборищах, через некоторое время присоединился к одной из беседующих кучек, в которой был и вечно озабоченный Оливер Квигли. Он желал знать, что сулит этот ветер.
— Холодно сегодня! — сказал Квигли.
Почему-то присутствие меня во плоти — особенно с фотоаппаратом — совершенно выбило его из колеи. Хотя ничего страшного во мне нет. Я привык к гневу и недоверию со стороны лошадников определенного сорта — тех, что, в точности как дети, почему-то полагали, будто это я сам нарочно устраиваю плохую погоду. Я привык играть роль неприятного посланца, который приносит вести о проигранных битвах. Не раз меня ругали за то, что я позволил себе улыбаться, рассказывая о грядущих метелях. Но вот бояться меня вроде бы никто не боялся…
Хотя, быть может, я просто ошибаюсь, подумал я. Тем более я знаю его только как чересчур нервного тренера, помешанного на погоде, — но ведь у него еще могут быть проблемы…
— Все зависит от Урала, — сказал я успокаивающе.
Квигли был озадачен.
— Что — все?
— Восточный ветер, — пояснил я. — Такие порывы холодного арктического воздуха с континента более характерны для зимы, но, если ветер продержится до пятницы, кобылке Каспара Гарви предстоит ясный и погожий день.
— А он продержится? — несколько агрессивно поинтересовалась импозантная дама лет пятидесяти, с седыми волосами и американским акцентом, которая только что присоединилась к нашей группке со своими тремя нитками жемчугов и виновато выглядящим мужем.
— Эвелин, дорогая… — терпеливо пробормотал муж.
Но Эвелин была настойчива:
— И что это за Урал такой?
Ее муж, невысокий кругленький мужчина в очках в тяжелой темной оправе, спокойно ответил ей:
— Эвелин, дорогая, Урал — это такие горы в России. Между Уралом и Лондоном нет никаких других гор, и ничто не мешает продвижению холодных воздушных масс с востока, из Сибири.
Он окинул меня пронзительным, но доброжелательным взглядом карих глаз, прячущихся за толстыми стеклами.
— Это не вы тот молодой человек, что прилетел с метеорологом?
Не успел я согласиться, что да, я и есть тот молодой человек, как вмешался Оливер Квигли и с жаром, энергично жестикулируя, сообщил, что я тоже предсказываю погоду и что телезрители знают меня, пожалуй, даже лучше, чем Криса.
— Робин с Эвелин — они американцы, — заверил меня Квигли, боясь быть неправильно понятым, — живут по большей части во Флориде и британского телевидения почти не смотрят.
— Дарси, — сказал невысокий мужчина и, чтобы завершить обряд знакомства, аккуратно переложил свой бокал в левую руку, а правую протянул мне. — Робин Дарси.
Его светская речь была отмечена легким бостонским акцентом.
— Вы собираетесь ехать в отпуск вместе с Крисом?
Насколько мне известно, нет.
— Нет, вряд ли, — ответил я. И подумал про себя, что Робин таким образом деликатно осведомился о моей сексуальной ориентации. Интересно, а сам-то он кто? Эвелин, почтенная матрона в черном, на несколько лет старше своего мужа, отнюдь не похожа на женщину чьей-либо мечты…
— Будете в наших краях — заезжайте в гости, — сказала она машинально, совершенно неискренне.
— С удовольствием, — ответил я с деланной радостью, как положено в подобных случаях.
Ее супруг незаметно покачивался с каблука на носок, сложив руки на животе. Его первоначальный интерес к моей персоне быстро увял, и он удалился вместе со своей Эвелин на поиски более восприимчивых умов.
Снова появилась Белладонна со своим кувшином. Она проводила взглядом супругов Дарси и заметила:
— Если вы любите умников, этот Дарси должен прийтись вам по вкусу.
— А в чем именно проявляется его ум?
Бледные веки Белл вспорхнули и снова опустились.
— Во всем. Это как красота. Он такой уродился.
Со стороны Дарси не производил впечатления человека заметного и значительного. Все, что было слышно, — это голос его общительной супруги.
— Не давайте себя обмануть, — сказала Белл.
— Ладно, не дам.
— Крис говорил, что вы пару раз спасли ему жизнь…
Помолчав, я ответил:
— Ему нравилось играть с поездами.
— А теперь?
— Чем дальше, тем меньше.
— Я отказалась лететь с ним, — сказала она. — Из-за этого мы и поссорились.
После паузы она добавила:
— Между нами все кончено. Он вас не пугает?
Был период — всего лишь год тому назад, — когда поезда едва не взяли верх. Однажды я просидел с ним целую ночь. Он лежал скрючившись, как младенец в утробе, и стонал от боли. И единственное слово, которое он произнес, было: «Яд…»
Крис стоял в паре шагов от нас. Он был на вершине своего душевного подъема. Он рассказывал анекдоты про летчиков, вызывая взрывы искреннего хохота.
— «Вызываю пилота!» — «Пилот п-пьян…» — «Вызываю второго пилота!» — «Второй пилот п-пьян…» — «Тогда позовите штурмана!» — «Штурман п-пьян…» — «А это кто говорит?» — «Это автоп-пилот… Ик!»
— Господи! — простонала Белл. — Это же я рассказала ему этот анекдот, тыщу лет тому назад!
— Все новое — это хорошо забытое старое.
— А вы знаете, что он иногда пишет стихи?
— Угу.
Я помолчал.
— В основном научные.
— А вы видели, как он их рвет?
Видел. Тоже своего рода самоубийство. Ничего, пусть лучше уничтожает стихи, чем себя самого.
Белл повернулась спиной к Крису и объявила, что в столовой подано кушать. Там стояли столы с белыми скатертями и стулья с позолотой. Осенняя трапеза была рассчитана на миллионеров и проголодавшихся метеорологов. Я беззастенчиво набрал себе полную тарелку всяческих кушаний. Напористая Эвелин Дарси пригласила меня за круглый стол, за которым ее муж и еще четверо гостей сосредоточенно жевали жареных куропаток.
Мы с четырьмя незнакомцами представились друг другу, как это принято, и обсудили вопрос, не будет ли сегодня дождя. Я улыбался им и отвечал дружелюбно, потому что на самом деле я очень люблю свою работу, а хорошие отношения с публикой никогда не помешают.
Двое из моих соседей по столу были Джордж Лорикрофт, представительный сорокапятилетний тренер скаковых лошадей высшего разряда, и его белокурая и пухленькая молодая жена Гленда. Что бы она ни сказала, ее муж каждый раз либо опровергал ее слова, либо просто обрывал супругу на полуслове. Я мог бы поручиться, что под нервным хихиканьем Гленды скрывается давняя, горькая обида.
Эвелин Дарси, обладательница трех ниток жемчугов, черного платья и серебристо-седых волос, чересчур обильно смоченных лаком, оказалась исключительно настырна и беззастенчива. Она пожелала знать — громко, во всеуслышание, — правда ли, что мы с Крисом получаем целое состояние за то, что то и дело появляемся на экране. А иначе откуда бы Крис брал деньги на то, чтобы содержать самолет?
Ее услышали все. Крис, сидевший на другом конце комнаты, едва не поперхнулся от смеха, скорчил мне рожу и крикнул в ответ:
— Мы оба государственные служащие, мадам! И жалованье нам платят из бюджета. Так что содержите нас вы, налогоплательщики. А того, что мы получаем, не хватает даже на месячный запас презервативов.
Реакция гостей на это нескромное — и, прямо скажем, не совсем правдивое — заявление была разной. Кто-то расхохотался, кто-то смутился, кто-то возмутился. Я спокойно продолжал кушать куропатку. Если уж дружишь с Крисом, приходится принимать его таким, каков он есть. Он мог бы сказать и что-нибудь похуже. Такое уже не раз бывало.
Эвелин Дарси тряслась от смеха. Робин сидел со страдальческим видом. Джордж Лорикрофт, угнетатель жен, уточнил у меня, правда ли, что нам платят жалованье из бюджета, и я невозмутимо согласился, что да, а почему бы и нет, мы ведь работаем на всю страну.
Тут появился Оливер Квигли. Он принес стул и втиснулся между Эвелин и мной. Вел он себя так, точно его преследует военная полиция, чтобы арестовать за какие-то жуткие преступления. Да неужели этот человек вообще не способен хоть на миг успокоиться?
— Я вам хотел сказать, — промямлил он, брызгая слюной едва не в самую мою тарелку, — что мне вчера по почте пришла рекламка от одной новой фирмы, они предлагают… э-э, ну, в смысле, я думаю, стоит попробовать, знаете ли…
Он забуксовал.
— Так что же они предлагают? — спросил я без особого интереса.
— Ну… э-э… персональные прогнозы погоды.
— Частная фирма? — уточнил я. — Вы это имеете в виду?
— Н-ну… да. Вы им посылаете… э-э… электронной почтой, конечно… место и время, для которого вам нужен прогноз, и сразу же получаете ответ.
— Замечательно, — сухо сказал я.
— Вы об этом еще не слышали? Это же для вас вроде как конкуренты, а?
Если бы Квигли был чуть похрабрее, я бы сказал, что он ехидничает. А так я покончил с превосходной куропаткой в сухарях и улыбнулся, нимало не задетый.
— Ну что ж, мистер Квигли, советуйтесь с ними. Это неплохая идея.
— Вы меня удивляете! — воскликнул он. — Ни за что бы не подумал, что вы так к этому отнесетесь! В смысле… неужели вы не против?
— Ни в коей мере.
Робин Дарси наклонился вперед и спросил у меня, через свою жену и трясущегося тренера:
— А сколько мистер Квигли заплатит вам за то, что вы скажете, стоит ли выставлять в пятницу кобылку Каспара?
Оливер Квигли был человек нервозный, но не дурак. Он все понял. Он открыл рот, потом закрыл. Я знал, что он, как и прежде, будет требовать от меня точных сведений, за которые ему не придется платить.
Робин Дарси спросил у меня — похоже, с неподдельным интересом, — когда я впервые заинтересовался метеорологией. И я объяснил ему, как объяснял сотни раз до того, что лет с шести полюбил смотреть на облака и никогда не мечтал о другой жизни.
Я подумал, что добродушие Дарси основывается на уверенности в собственном интеллектуальном превосходстве. Я давно уже научился не спорить с подобными убеждениями и был дважды вознагражден продвижением по службе. В этом цинизме я никому, кроме себя, не признавался. Но зато нередко я смиренно признавался себе, что встретил человека, который действительно умнее меня. Я слабо улыбался Робину Дарси и никак не мог понять, где же кончается — или начинается — его ум.
— А где вы учились на метеоролога? — спросила Эвелин. — Что, есть какой-то специальный колледж?
— Да нет, как-то так сложилось… — ответил я.
Крис, направлявшийся к буфету за добавкой, подслушал ее вопрос и мой ответ и бросил через плечо:
— Не слушайте его! Он физик. Доктор Перри Стюарт, и никак иначе.
Робин зевнул и прикрыл свои близорукие глаза, но колесики у него в голове завертелись быстрее. Я видел это, я это чувствовал и не понимал, почему он старается это скрыть.
Оливер Квигли, не переставая трепетать, поспешил заверить меня, что вовсе не хотел меня обидеть своим предположением, будто частная фирма может оказаться лучше, хотя оба мы знали, что он был чертовски близок к этому. Вся разница была в том, что его это, похоже, страшно смущало, а мне было все равно. Если трепетный Оливер Квигли свалит свои тревоги на чьи-нибудь еще широкие плечи, я буду только рад.
Каспар Гарви разыгрывал радушного хозяина, желающего, чтобы его гости унесли с собой хорошие воспоминания. Он вытащил меня из-за стола, водил за собой и представлял всем по очереди, убеждая всех позволить мне их сфотографировать. Если кто-то отказывался, Каспар совал упрямцу еще стакан вина и в конце концов добивался своего.
Я щелкнул вместе Квигли и Лорикрофта, двух тренеров, сошедшихся у буфета, чтобы положить себе хрустящей жареной картошки, и ненадолго задержавшихся, чтобы поговорить о работе. До меня долетел обрывок реплики Квигли: «…и никогда не платит вовремя!», потом голос Лорикрофта: «На скачках в Баден-Бадене мою лошадь толкнули на старте…»
Пышногрудая жена Лорикрофта гордо сообщила соседям по столу:
— Джордж постоянно ездит в Германию и выигрывает там скачки — ведь правда, Джордж?
Однако Лорикрофт беспощадно остудил ее энтузиазм, возразив, что в Германии он был всего один раз, в прошлом сезоне.
— Я куда чаще бываю во Франции и действительно выигрываю там скачки, но моя супружница вечно все путает.
Он обвел нас взглядом, как бы ища сочувствия своей тяжкой семейной жизни, и самодовольно улыбнулся. Я подумал, что сама Гленда, конечно, не сахар, но ее дорогой Джордж хуже горькой редьки.
Роскошный ленч плавно перешел в кофе и вполне достойный портвейн, и в конце концов гости не без сожаления принялись расходиться. Но нам с Крисом надо было, чтобы кто-то подкинул нас до нашего «Чероки», а между тем Белл нигде видно не было.
Я стоял, переминаясь с ноги на ногу и не зная, куда деваться, но этому положил конец сам Каспар Гарви. Он подошел ко мне и сказал тоном, не допускающим возражений:
— Раз уж вы добрались к нам в Ньюмаркет, давайте съездим взглянуть на мою кобылку. Заодно сфотографируете ее. По крайней мере будете знать, какова та лошадь, ради которой мы интересуемся погодой в пятницу.
Он решительно подхватил меня под локоть, так что противиться было бы попросту невежливо — хотя, с другой стороны, отчего бы мне и не взглянуть на кобылку, раз хозяину так этого хочется? Не такая уж это большая услуга после превосходного ленча. Вот только Крис торопился — нам надо было вернуться домой засветло.
Впрочем, Крис выходил из себя не из-за времени, а из-за того, что ему придется ехать в «Лендровере» вдвоем с Белл. Казалось бы, зачем нам на четверых две машины — но Каспар Гарви явно и недвусмысленно намеревался ехать на двух машинах. Он сердечно помахал рукой Оливеру Квигли, последнему из отбывших гостей, прощаясь с ним до скорой встречи, и направился к своей машине.
Он выехал из ворот вслед за голубым «Вольво» Квигли и предоставил Крису и своей дочери добираться до конюшни на «Лендровере».
Поскольку до конюшни было рукой подать — миль шесть или около того, — Каспар Гарви не стал терять времени и сразу взял быка за рога.
— Как вы считаете, насколько неуравновешен этот ваш Крис?
— Хм… Н-ну… — неопределенно промычал я.
— Я не желаю, чтобы он стал моим зятем! — объявил Гарви.
— Ну, в настоящий момент это представляется маловероятным, — заметил я.
— Как бы не так! Девчонка от него без ума. В том году они грызлись, как собаки, — и я, честно говоря, был рад этому. Не то чтобы он был плохим спецом — он блестящий метеоролог. Я всегда следую его советам, и это сберегло мне тысячи — буквально тысячи! — фунтов.
Гарви замялся — видно, следующий вопрос показался ему чересчур прямым, но он все-таки его задал:
— Не могли бы вы ему сказать, чтобы он оставил мою дочь в покое?
Ну что можно ответить на такое? «Нет, не могу». Но мне показалось, что сам вопрос был поставлен неправильно.
Видя, что я молчу, Гарви продолжал:
— В том году она шипела и плевалась, как дикая кошка. Сорвалась с места, уехала в Испанию, устроилась там на работу. А полтора месяца назад вернулась и потребовала, чтобы я устроил этот ленч и не говорил Крису, что она тут будет, — и я сделал, как она просила, бог весть почему. Я думал, что между ними все кончено. Я ошибся.
Он мрачно умолк. Мощная машина урчала, пожирая мили.
— Он спросил, нельзя ли захватить с собой приятеля, и когда я увидел вас… вы выглядите человеком разумным, не то что он, — я подумал, может, вы ему скажете, чтобы не заводил все сызнова, не тревожил Белл… но вы, похоже, считаете, что это плохая идея…
— Сами разберутся… — сказал я, чувствуя себя довольно беспомощно.
Гарви явно ожидал другого ответа. Оставшуюся часть пути мы ехали в угрюмом молчании, взаимно недовольные друг другом.
Оказалось, что конюшня Оливера Квигли находится на противоположном конце Ньюмаркета. Там магазины и гостиницы сменялись тем, ради чего и существовал этот город: денниками выхоленных лошадей и пустошами, где эти лошади учились побеждать.
Тренер Квигли остановил голубой «Вольво» посреди двора. Даже здесь, в собственных владениях, он похоже, чувствовал себя не в своей тарелке. В большой прямоугольной конюшне суетились конюхи: они кормили и поили лошадей, меняли соломенные подстилки, чтобы их подопечным было тепло и уютно ночью. Один из работников — очевидно, главный конюх — отмерял лошадям вечерние порции корма. Двери некоторых денников стояли открытыми, в некоторых горел свет, другие были заперты, и свет в них был потушен. Чувствовалось, что все конюхи торопятся поскорее управиться с воскресной программой и перейти к более приятным занятиям.
Каспар Гарви остановил свою машину рядом с машиной Квигли. О чувствах своей дочери он так больше и не упоминал.
Конюхи заметно подтянулись, когда появились двое самых могущественных людей в их жизни: тренер Оливер Квигли (и неважно, что Квигли такой дерганый: жалованье-то все равно платит он, и никто другой!) и Каспар Гарви, владелец четырех чемпионов, бывших честью и славой не только этой конюшни, но и всего конного спорта.
Кобылка, которая должна была участвовать в скачках в пятницу, находилась за одной из запертых дверей. До нее очередь еще не дошла.
Каспар Гарви, приятно взбудораженный предстоящей встречей со своим имуществом, подошел к шести денникам, расположенным отдельно от прочих, между двумя дорожками. Одна из них вела от конюшни к Уоррен-Хиллу, где тренировали лошадей, другая — к большому дому, где, видимо, жил сам Квигли.
— Вот денник кобылки, — сказал Гарви, жестом приглашая меня подойти поближе. Он отодвинул засов на верхней половинке двери денника. — Она тут.
Кобылка действительно была там. Но сразу стало ясно, что в пятницу она выступать не будет.
Я увидел, как гордость на лице Гарви постепенно сменилась ужасом. Он оттянул воротник — ему не хватало воздуха. Его сокровище, его пятничная кобылка-двухлетка, которую готовили к тому, чтобы взять приз в скачках для кобылок, предполагаемая фаворитка зимних «1000 Гиней» и «Оукса» грядущего зимнего сезона, будущая мать чемпионов, золотисто-гнедая с маленькой белой звездочкой на лбу, знаменитая и резвая спортсменка стояла на коленях и стонала. Бока ее потемнели от пота.
Мы с Гарви и Квигли ошеломленно застыли перед дверью. И кобылка у нас на глазах повалилась на бок. Она тяжело, хрипло дышала и, очевидно, испытывала сильную боль.
Казалось, она умирает. Но она не умерла.
ГЛАВА 2
Глубоко взволнованный — по многим причинам, — Каспар Гарви взял дело в свои руки. Именно он вызвал ветеринара, отодвинув Квигли от телефона и посулив врачу, которого он хорошо знал, заплатить вдвое против обычного, если тот согласится прервать свой воскресный отдых и немедленно приехать на конюшню к Квигли.
Сам Гарви ничего для кобылки сделать не мог, поскольку не знал, что с ней. Однако он знал силу денег и готов был тратить их, не скупясь, если дело того стоило.
— Колики?
Он задумался.
— Оливер, может, ее поводить? Вроде бы при коликах лошадь полагается вываживать…
Оливер Квигли присел на корточки рядом с головой лошади и погладил ее по носу. Он сказал, что, на его взгляд, от вываживания будет больше вреда, чем пользы, даже если удастся поднять кобылку на ноги, и лучше подождать ветеринара. Я обратил внимание, что сейчас, когда одной из его лошадей грозила реальная, серьезная опасность, Квигли внезапно перестал трястись и сделался вполне уверенным.
Каспар Гарви подавил свою тревогу и задумался о будущем.
— Вы… — сказал он мне, — в смысле, Стюарт, — фотоаппарат у вас с собой?
Я достал его из кармана брюк. Гарви кивнул.
— Сфотографируйте кобылку для страховой компании. Фотографии — они как-то убедительнее.
Я сделал несколько снимков. В темном деннике вспышка слепила глаза.
— Потом пришлете, — сказал Гарви.
Я пообещал прислать.
Тут во двор въехали Белладонна с Крисом на ее «Лендровере». Белладонна, увидев, в каком состоянии лошадь, бросилась к ней, забыв обо всем на свете. Она ужасно рассердилась, когда Крис сказал, что как бы то ни было, а нам с ним надо лететь, а не ждать ветеринара, потому что приземляться в темноте на Уайт-Уолтеме небезопасно. А потому мы должны подняться в воздух не позже половины пятого. Белл гневно возразила, что вполне можно подождать и до половины шестого. Крис сказал, что, если она не согласится отвезти нас к самолету когда надо, он позвонит и вызовет такси. Я подумал, что Каспару Гарви пока рано беспокоиться насчет зятя.
Ветеринар отработал свою двойную плату: вскоре во дворе завизжали тормоза. Доктор склонился к лошади со стетоскопом и, так сказать, почесал в затылке.
— Не похоже, чтобы у нее были колики, — сказал он. — Чем ее кормили?
Главный конюх и все прочие тут же возмутились и оскорбились — их заподозрили в небрежности! Они поклялись, что кобылка за весь день не ела ничего, кроме овса, отрубей и сена.
Крис снова сцепился с Белл. В конце концов разъяренная девушка сказала отцу, что ненадолго отлучится — вот сейчас только доставит этого чертова Криса к его самолету. Ее отец рассеянно кивнул — сейчас все его внимание было поглощено страдающей лошадью. Я поблагодарил его за ленч, повторил, что вышлю снимки, — он даже не оглянулся.
Белл вихрем промчала нас через город и резко затормозила рядом с «Чероки». Крис еще раз попытался объяснить, что сегодня вечером мы оба работаем, так что нам просто необходимо вернуться вовремя. Мы действительно работали в тот вечер, но на самом-то деле нам не было никакой необходимости улетать из Ньюмаркета ровно в половине пятого. Однако старая дружба заставила меня придержать язык.
Крис пошел обходить «Чероки» с обычной проверкой. Белл смотрела ему вслед.
— Он меня просто бесит! — вздохнула она. Я кивнул.
— Я за ним присмотрю. А вы возвращайтесь к отцу.
Она в упор взглянула на меня своими голубыми глазами. И сказала:
— Я вовсе не стараюсь быть стервой. Просто так получается.
Я подумал, что, раз ей приходится иметь дело с двумя упрямыми мужчинами, да и сама она особой гибкостью не отличается, ей никак не удастся установить трехстороннее равновесие без вулканических выбросов энергии. Одними хлопающими ресницами тут не обойдешься.
Крис закончил проверку. Мы с Белл вышли из «Лендровера». Белл и Крис молча посмотрели друг на друга. Молчание было наэлектризовано, как воздух перед грозой.
Наконец Белл сказала:
— Я устроилась помощником тренера к Джорджу Лорикрофту. Так что теперь буду жить в Ньюмаркете.
Лорикрофт сидел за ленчем вместе со мной, Эвелин Дарси (жемчуга) и Робином Дарси (очки). Крис обдумал это, слегка хмурясь.
— У меня скоро будет месячный отпуск, — сказал он. — Часть времени я проведу во Флориде.
— Рада за тебя.
— Поехали со мной?
— Нет.
Крис резко развернулся и полез в самолет. Сейчас он меньше всего был похож на романтичного пилота из песенок, которые крутят по радио.
Я неуклюже попрощался с Белл, выразил надежду, что с кобылкой все будет в порядке.
— Оставьте телефон, я вам позвоню, когда что-то выяснится.
У меня была ручка, но бумаги не оказалось. Белл взяла ручку и записала номер на левой ладони.
— Залезай, Перри, а то без тебя улечу! — крикнул Крис.
— С-скотина! — сказала Белл.
— Он вас любит, — заметил я.
— Это не человек, а торнадо: налетел, растерзал и умчался дальше!
Крис завел мотор. Мне не хотелось рисковать: чего доброго, и впрямь без меня улетит! Я забрался в «Чероки», захлопнул дверцу, повернул ручку, пристегнул ремень и замахал в окно Белл. Белл вяло махнула мне в ответ. А Крис упрямо смотрел вперед, пока уже не стало слишком поздно прощаться. Однако, когда мы наконец оторвались от земли, а Белл все еще стояла у «Лендровера», глядя нам вслед, Крис сделал круг почета и покачал крыльями на прощание.
От Ньюмаркета до Уайт-Уолтема на самом деле не так уж и далеко. Когда мы приземлились, было еще совсем светло, и времени у нас оставалось навалом, а к моему пилоту вернулось утреннее хорошее настроение.
Холодный ветер продержался до пятницы. Воскресная солнечная погода сменилась унылой свинцовой серостью. Кобылка Каспара Гарви цеплялась за жизнь. Я узнавал о симптомах и развитии болезни буквально из первых рук — от Белл, которая сказала мне, что только в последний момент, уже налив на руку жидкого мыла, вспомнила о том, что надо бы переписать мой телефон на что-нибудь более надежное.
— По всей видимости, бедняжка все время прижималась головой к стене, стояла и прижималась… Я никогда не видела, чтобы лошадь прижималась головой к стене, и ее конюх тоже такого не видел, но ветеринар говорит, что это признак отравления, и теперь все стоят на ушах. Паника жуткая.
— А что за яд? Не белладонна, случаем? — спросил я, желая слегка поддеть ее.
— Нет. Спасибо большое. Очень остроумно. Эта «Белладонна» мне самой всю жизнь отравила! Врач любезно сообщил мне, что от белладонны кобылка, вероятнее всего, откинула бы копыта.
Через два дня Белл снова позвонила, чтобы сообщить последние известия. Это было в среду.
Сам Гарви ничего для кобылки сделать не мог, поскольку не знал, что с ней. Однако он знал силу денег и готов был тратить их, не скупясь, если дело того стоило.
— Колики?
Он задумался.
— Оливер, может, ее поводить? Вроде бы при коликах лошадь полагается вываживать…
Оливер Квигли присел на корточки рядом с головой лошади и погладил ее по носу. Он сказал, что, на его взгляд, от вываживания будет больше вреда, чем пользы, даже если удастся поднять кобылку на ноги, и лучше подождать ветеринара. Я обратил внимание, что сейчас, когда одной из его лошадей грозила реальная, серьезная опасность, Квигли внезапно перестал трястись и сделался вполне уверенным.
Каспар Гарви подавил свою тревогу и задумался о будущем.
— Вы… — сказал он мне, — в смысле, Стюарт, — фотоаппарат у вас с собой?
Я достал его из кармана брюк. Гарви кивнул.
— Сфотографируйте кобылку для страховой компании. Фотографии — они как-то убедительнее.
Я сделал несколько снимков. В темном деннике вспышка слепила глаза.
— Потом пришлете, — сказал Гарви.
Я пообещал прислать.
Тут во двор въехали Белладонна с Крисом на ее «Лендровере». Белладонна, увидев, в каком состоянии лошадь, бросилась к ней, забыв обо всем на свете. Она ужасно рассердилась, когда Крис сказал, что как бы то ни было, а нам с ним надо лететь, а не ждать ветеринара, потому что приземляться в темноте на Уайт-Уолтеме небезопасно. А потому мы должны подняться в воздух не позже половины пятого. Белл гневно возразила, что вполне можно подождать и до половины шестого. Крис сказал, что, если она не согласится отвезти нас к самолету когда надо, он позвонит и вызовет такси. Я подумал, что Каспару Гарви пока рано беспокоиться насчет зятя.
Ветеринар отработал свою двойную плату: вскоре во дворе завизжали тормоза. Доктор склонился к лошади со стетоскопом и, так сказать, почесал в затылке.
— Не похоже, чтобы у нее были колики, — сказал он. — Чем ее кормили?
Главный конюх и все прочие тут же возмутились и оскорбились — их заподозрили в небрежности! Они поклялись, что кобылка за весь день не ела ничего, кроме овса, отрубей и сена.
Крис снова сцепился с Белл. В конце концов разъяренная девушка сказала отцу, что ненадолго отлучится — вот сейчас только доставит этого чертова Криса к его самолету. Ее отец рассеянно кивнул — сейчас все его внимание было поглощено страдающей лошадью. Я поблагодарил его за ленч, повторил, что вышлю снимки, — он даже не оглянулся.
Белл вихрем промчала нас через город и резко затормозила рядом с «Чероки». Крис еще раз попытался объяснить, что сегодня вечером мы оба работаем, так что нам просто необходимо вернуться вовремя. Мы действительно работали в тот вечер, но на самом-то деле нам не было никакой необходимости улетать из Ньюмаркета ровно в половине пятого. Однако старая дружба заставила меня придержать язык.
Крис пошел обходить «Чероки» с обычной проверкой. Белл смотрела ему вслед.
— Он меня просто бесит! — вздохнула она. Я кивнул.
— Я за ним присмотрю. А вы возвращайтесь к отцу.
Она в упор взглянула на меня своими голубыми глазами. И сказала:
— Я вовсе не стараюсь быть стервой. Просто так получается.
Я подумал, что, раз ей приходится иметь дело с двумя упрямыми мужчинами, да и сама она особой гибкостью не отличается, ей никак не удастся установить трехстороннее равновесие без вулканических выбросов энергии. Одними хлопающими ресницами тут не обойдешься.
Крис закончил проверку. Мы с Белл вышли из «Лендровера». Белл и Крис молча посмотрели друг на друга. Молчание было наэлектризовано, как воздух перед грозой.
Наконец Белл сказала:
— Я устроилась помощником тренера к Джорджу Лорикрофту. Так что теперь буду жить в Ньюмаркете.
Лорикрофт сидел за ленчем вместе со мной, Эвелин Дарси (жемчуга) и Робином Дарси (очки). Крис обдумал это, слегка хмурясь.
— У меня скоро будет месячный отпуск, — сказал он. — Часть времени я проведу во Флориде.
— Рада за тебя.
— Поехали со мной?
— Нет.
Крис резко развернулся и полез в самолет. Сейчас он меньше всего был похож на романтичного пилота из песенок, которые крутят по радио.
Я неуклюже попрощался с Белл, выразил надежду, что с кобылкой все будет в порядке.
— Оставьте телефон, я вам позвоню, когда что-то выяснится.
У меня была ручка, но бумаги не оказалось. Белл взяла ручку и записала номер на левой ладони.
— Залезай, Перри, а то без тебя улечу! — крикнул Крис.
— С-скотина! — сказала Белл.
— Он вас любит, — заметил я.
— Это не человек, а торнадо: налетел, растерзал и умчался дальше!
Крис завел мотор. Мне не хотелось рисковать: чего доброго, и впрямь без меня улетит! Я забрался в «Чероки», захлопнул дверцу, повернул ручку, пристегнул ремень и замахал в окно Белл. Белл вяло махнула мне в ответ. А Крис упрямо смотрел вперед, пока уже не стало слишком поздно прощаться. Однако, когда мы наконец оторвались от земли, а Белл все еще стояла у «Лендровера», глядя нам вслед, Крис сделал круг почета и покачал крыльями на прощание.
От Ньюмаркета до Уайт-Уолтема на самом деле не так уж и далеко. Когда мы приземлились, было еще совсем светло, и времени у нас оставалось навалом, а к моему пилоту вернулось утреннее хорошее настроение.
Холодный ветер продержался до пятницы. Воскресная солнечная погода сменилась унылой свинцовой серостью. Кобылка Каспара Гарви цеплялась за жизнь. Я узнавал о симптомах и развитии болезни буквально из первых рук — от Белл, которая сказала мне, что только в последний момент, уже налив на руку жидкого мыла, вспомнила о том, что надо бы переписать мой телефон на что-нибудь более надежное.
— По всей видимости, бедняжка все время прижималась головой к стене, стояла и прижималась… Я никогда не видела, чтобы лошадь прижималась головой к стене, и ее конюх тоже такого не видел, но ветеринар говорит, что это признак отравления, и теперь все стоят на ушах. Паника жуткая.
— А что за яд? Не белладонна, случаем? — спросил я, желая слегка поддеть ее.
— Нет. Спасибо большое. Очень остроумно. Эта «Белладонна» мне самой всю жизнь отравила! Врач любезно сообщил мне, что от белладонны кобылка, вероятнее всего, откинула бы копыта.
Через два дня Белл снова позвонила, чтобы сообщить последние известия. Это было в среду.