Страница:
— К складам!
Булыжная мостовая сменилась асфальтом Машин, плавно бежала по самой кромке крутого берега. С вы соты море просматривалось до самого горизонта. На водной глади темнели пятна лодок, казавшихся не больше спичечных коробков. Вдали белел приближавшийся теплоход. Взгляд Вергизова скользнул по светлой ленте асфальта, тянувшейся вдоль мори. Издали казалось, что прибой достигает ее, Вергизов проследил за извилистой линией дороги и увидел такие же ленты асфальта, словно повисшие одна над другой. Вот из-за пригорка выглянул грузовик, быстро проскочил верхнюю ленту, скрылся за поворотом и вскоре появился на нижней. Придорожная живая изгородь на некоторое время скрыла от взгляда Вергизова поворот и самое море. Дачи здесь отличались более добротными постройками, увитыми плющом. Это был лучший дачный район.
Шли на большой скорости. Наблюдая за дорогой, майор заметил, как из-за поворота выскочила машина и обогнала грузовик. Это был «Додж»… Зеленый брезент, покрывавший кузов, не оставлял никаких сомнений — машина Комитета! Вергизов схватил шофера за плечо, и тог машинально затормозил. Не говоря ни слова, Вергизов выскочил из машины и подбежал к самому обрыву: «Додж» спускался вниз. Мысленно проследив путь «Доджа», Вергизов понял, что водитель собирается пересечь железнодорожную линию у небольшой станции. За ней, в двадцати километрах, находился лес. Очевидно, именно в лес стремится тот, кто ведет «Додж». Прошло пять лет с тех пор, как Вергизов работал в Приморске. А что, если местность перепланировали и «Додж» уйдет в другом направлении?
— Скажите, — обратился он к капитану, — куда ведет эта асфальтированная дорога? — Вергизов уже забыл о неприятном впечатлении, произведенном капитаном. Он был целиком поглощен предстоящим поединком с водителем «Доджа».
— Туда, куда идет «Додж», только один путь — к железнодорожной станции Путевая, — поспешил ответить капитан. От его самоуверенности не осталось и следа.
— Ясно, — как бы про себя произнес Вергизов. Вдруг он бросился к машине. Капитан последовал за ним.
— Поворачивай и кати за тем «Доджем». Видишь? — приказал Вергизов шоферу.
Для того чтобы выехать на дорогу, ведущую к морю, нужно было вернуться к развилке и свернуть на проселок.
Несколько минут тряской езды на предельной скорости, — и впереди появился мост, переброшенный через овраг. Дальше шла асфальтированная дорога, извилисто спускавшаяся вниз, к морю.
«Доджа» нигде не было видно. Повороты дороги скрывали его от взора.
— Скоро кончится этот проклятый лабиринт, капитан? — не сводя глаз с дороги, нетерпеливо бросил Вергизов.
— Мы на предпоследнем повороте, товарищ майор. Сейчас начнется тридцатикилометровый асфальт, правда, с большим уклоном и подъемом, но хорошо просматриваемый. Потом дорога пойдет круто в гору, а оттуда линейкой протянется до самого железнодорожного переезда.
Вергизов искоса взглянул на капитана. Тот в полной мере прочувствовал свою прежнюю оплошность. Собранный, точно сжатая пружина, капитан был весь наготове.
У последнего поворота лабиринта машина замедлила ход, и капитан без предупреждения вдруг выбросил ногу за борт и выпрыгнул. Вергизов невольно ахнул. Капитан мог разбиться. Но тот, пробежав по инерции несколько шагов, повернул вправо и ринулся по крутому склону берега к морю. Там виднелась стоянка сторожевых катеров. Майор мгновенно понял и оценил замысел капитана: использовать катер, чтобы морем, по прямой, обогнать «Додж». Но как он собирается это сделать? Догадается ли добраться до станции, перекрыть шлагбаум и дождаться машины там, или попытается задержать ее где-нибудь на открытой дороге? Последнее очень рискованно. Цели можно и не достигнуть, а жизнь капитана подвергнется большой опасности… Вергизов с волнением переводил глаза с дороги на море. Ни катера, ни машины не было видно.
Наконец, миновав последний поворот, «Виллис» выскочил на дорогу, ведущую к переезду, и помчался в весь опор. Но сколько ни всматривался Вергизов, «Додж» впереди не появлялся. На море вначале тоже ничего не было заметно. Но вот точно из-под воды их ник стремительно несущийся катер. Взметая фонтан брызг, оставляя пенный след, он мчался с такой скоростью, что казалось, вот-вот будет захлестнут волнам. Взлетая на гребень волны, катер, задрав нос, проскакивал на вершину новой волны и мчался дальше.
— Ай да капитан! — восхищенно воскликнул Вергизов. — Настоящий сорви-голова!
— Да, наш капитан Соловьев храбрый человек, — заметил водитель, — ни одна операция не обходится без него. И всегда придумает что-нибудь такое, что просто ахнешь. От начальства достается ему за лихачество.
Вдруг катер повернул влево и скрылся за каменной глыбой. Вергизов мысленно прикидывал, насколько капитан Соловьев сумеет опередить машину. Но где же она? Дорога сейчас просматривалась хорошо, а «Доджа» нигде не видно. Куда он мог деться?
Вергизов с беспокойством взглянул на небо. Близились сумерки. Впереди, откуда-то сверху, послышался гудок паровоза. Шум быстро нарастал, свистки становились все пронзительнее. Шел скорый Приморск—Москва.
Машина медленно выбиралась на крутой подъем. Казалось, ему конца не будет. Наконец-то — ровное шоссе. С высоты лодки выглядели мошками, облепившими поверхность моря. Дорога по-прежнему была пустынной. Только когда миновали поворот, вдали показался мчащийся «Додж». Впереди виднелись будка смотрителя и поднятый шлагбаум, а левее — небольшой домик станции Путевой.
«Неужели Соловьев не успел?» — с тревогой подумал Вергизов.
Но мгновение спустя шлагбаум стал опускаться. И тут произошло нечто совершенно необъяснимое. «Додж» резко повернул вправо и на полной скорости ринулся к обрыву. Никакой дороги там не было…
Берег, уступами уходивший в море, дыбился огромными каменными глыбами. Между ними образовалась ложбина, очевидно проложенная сточными водами. Но этой ложбине и устремился «Додж». Когда «Виллис» домчался до ложбины, Вергизов увидел, как «Додж» сорвался с обрыва, перевернулся в воздухе и полетел в пропасть…
От шлагбаума к обрыву бежал Соловьев. Но Вергизов опередил его. Майор выскочил из машины и подбежал к самому обрыву. Внизу, скрытые от взора отвесными скалами, бились волны прибоя…
С минуту Вергизов молча стоял у обрыва и смотрел на море. С катера флажками досылали сигналы.
— Товарищ Соловьев, — спросил Вергизов. — Это наш катер?
— Он самый, товарищ майор. Смотрите, идет к месту падения «Доджа».
— Товарищ капитан! Возьмите двух товарищей, один остается со мной. Задание: тщательно обследовать глыбы справа и возможные дороги или спуски к морю. Сбор через тридцать минут на этом месте. Действуйте в зависимости от обстановки. Если обнаружите подозрительных лиц — задержите и немедленно шлите связного!
ГЛАВА XVIII
ГЛАВА XIX
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Таинственный вирус
ГЛАВА I
Булыжная мостовая сменилась асфальтом Машин, плавно бежала по самой кромке крутого берега. С вы соты море просматривалось до самого горизонта. На водной глади темнели пятна лодок, казавшихся не больше спичечных коробков. Вдали белел приближавшийся теплоход. Взгляд Вергизова скользнул по светлой ленте асфальта, тянувшейся вдоль мори. Издали казалось, что прибой достигает ее, Вергизов проследил за извилистой линией дороги и увидел такие же ленты асфальта, словно повисшие одна над другой. Вот из-за пригорка выглянул грузовик, быстро проскочил верхнюю ленту, скрылся за поворотом и вскоре появился на нижней. Придорожная живая изгородь на некоторое время скрыла от взгляда Вергизова поворот и самое море. Дачи здесь отличались более добротными постройками, увитыми плющом. Это был лучший дачный район.
Шли на большой скорости. Наблюдая за дорогой, майор заметил, как из-за поворота выскочила машина и обогнала грузовик. Это был «Додж»… Зеленый брезент, покрывавший кузов, не оставлял никаких сомнений — машина Комитета! Вергизов схватил шофера за плечо, и тог машинально затормозил. Не говоря ни слова, Вергизов выскочил из машины и подбежал к самому обрыву: «Додж» спускался вниз. Мысленно проследив путь «Доджа», Вергизов понял, что водитель собирается пересечь железнодорожную линию у небольшой станции. За ней, в двадцати километрах, находился лес. Очевидно, именно в лес стремится тот, кто ведет «Додж». Прошло пять лет с тех пор, как Вергизов работал в Приморске. А что, если местность перепланировали и «Додж» уйдет в другом направлении?
— Скажите, — обратился он к капитану, — куда ведет эта асфальтированная дорога? — Вергизов уже забыл о неприятном впечатлении, произведенном капитаном. Он был целиком поглощен предстоящим поединком с водителем «Доджа».
— Туда, куда идет «Додж», только один путь — к железнодорожной станции Путевая, — поспешил ответить капитан. От его самоуверенности не осталось и следа.
— Ясно, — как бы про себя произнес Вергизов. Вдруг он бросился к машине. Капитан последовал за ним.
— Поворачивай и кати за тем «Доджем». Видишь? — приказал Вергизов шоферу.
Для того чтобы выехать на дорогу, ведущую к морю, нужно было вернуться к развилке и свернуть на проселок.
Несколько минут тряской езды на предельной скорости, — и впереди появился мост, переброшенный через овраг. Дальше шла асфальтированная дорога, извилисто спускавшаяся вниз, к морю.
«Доджа» нигде не было видно. Повороты дороги скрывали его от взора.
— Скоро кончится этот проклятый лабиринт, капитан? — не сводя глаз с дороги, нетерпеливо бросил Вергизов.
— Мы на предпоследнем повороте, товарищ майор. Сейчас начнется тридцатикилометровый асфальт, правда, с большим уклоном и подъемом, но хорошо просматриваемый. Потом дорога пойдет круто в гору, а оттуда линейкой протянется до самого железнодорожного переезда.
Вергизов искоса взглянул на капитана. Тот в полной мере прочувствовал свою прежнюю оплошность. Собранный, точно сжатая пружина, капитан был весь наготове.
У последнего поворота лабиринта машина замедлила ход, и капитан без предупреждения вдруг выбросил ногу за борт и выпрыгнул. Вергизов невольно ахнул. Капитан мог разбиться. Но тот, пробежав по инерции несколько шагов, повернул вправо и ринулся по крутому склону берега к морю. Там виднелась стоянка сторожевых катеров. Майор мгновенно понял и оценил замысел капитана: использовать катер, чтобы морем, по прямой, обогнать «Додж». Но как он собирается это сделать? Догадается ли добраться до станции, перекрыть шлагбаум и дождаться машины там, или попытается задержать ее где-нибудь на открытой дороге? Последнее очень рискованно. Цели можно и не достигнуть, а жизнь капитана подвергнется большой опасности… Вергизов с волнением переводил глаза с дороги на море. Ни катера, ни машины не было видно.
Наконец, миновав последний поворот, «Виллис» выскочил на дорогу, ведущую к переезду, и помчался в весь опор. Но сколько ни всматривался Вергизов, «Додж» впереди не появлялся. На море вначале тоже ничего не было заметно. Но вот точно из-под воды их ник стремительно несущийся катер. Взметая фонтан брызг, оставляя пенный след, он мчался с такой скоростью, что казалось, вот-вот будет захлестнут волнам. Взлетая на гребень волны, катер, задрав нос, проскакивал на вершину новой волны и мчался дальше.
— Ай да капитан! — восхищенно воскликнул Вергизов. — Настоящий сорви-голова!
— Да, наш капитан Соловьев храбрый человек, — заметил водитель, — ни одна операция не обходится без него. И всегда придумает что-нибудь такое, что просто ахнешь. От начальства достается ему за лихачество.
Вдруг катер повернул влево и скрылся за каменной глыбой. Вергизов мысленно прикидывал, насколько капитан Соловьев сумеет опередить машину. Но где же она? Дорога сейчас просматривалась хорошо, а «Доджа» нигде не видно. Куда он мог деться?
Вергизов с беспокойством взглянул на небо. Близились сумерки. Впереди, откуда-то сверху, послышался гудок паровоза. Шум быстро нарастал, свистки становились все пронзительнее. Шел скорый Приморск—Москва.
Машина медленно выбиралась на крутой подъем. Казалось, ему конца не будет. Наконец-то — ровное шоссе. С высоты лодки выглядели мошками, облепившими поверхность моря. Дорога по-прежнему была пустынной. Только когда миновали поворот, вдали показался мчащийся «Додж». Впереди виднелись будка смотрителя и поднятый шлагбаум, а левее — небольшой домик станции Путевой.
«Неужели Соловьев не успел?» — с тревогой подумал Вергизов.
Но мгновение спустя шлагбаум стал опускаться. И тут произошло нечто совершенно необъяснимое. «Додж» резко повернул вправо и на полной скорости ринулся к обрыву. Никакой дороги там не было…
Берег, уступами уходивший в море, дыбился огромными каменными глыбами. Между ними образовалась ложбина, очевидно проложенная сточными водами. Но этой ложбине и устремился «Додж». Когда «Виллис» домчался до ложбины, Вергизов увидел, как «Додж» сорвался с обрыва, перевернулся в воздухе и полетел в пропасть…
От шлагбаума к обрыву бежал Соловьев. Но Вергизов опередил его. Майор выскочил из машины и подбежал к самому обрыву. Внизу, скрытые от взора отвесными скалами, бились волны прибоя…
С минуту Вергизов молча стоял у обрыва и смотрел на море. С катера флажками досылали сигналы.
— Товарищ Соловьев, — спросил Вергизов. — Это наш катер?
— Он самый, товарищ майор. Смотрите, идет к месту падения «Доджа».
— Товарищ капитан! Возьмите двух товарищей, один остается со мной. Задание: тщательно обследовать глыбы справа и возможные дороги или спуски к морю. Сбор через тридцать минут на этом месте. Действуйте в зависимости от обстановки. Если обнаружите подозрительных лиц — задержите и немедленно шлите связного!
ГЛАВА XVIII
Клиент появился, когда Лукьян Андреевич уже сложил инструменты и собирался закрывать парикмахерскую. Вошедший снял фуражку и опустился в кресло. Не говоря ни слова, парикмахер снова достал инструменты, разложил их на столике и равнодушно посмотрел на клиента. Это был среднего роста человек лет сорока-сорока пяти. Его небольшие темные глаза холодно смотрели на парикмахера, а рот с толстой нижней губой приветливо улыбался. Он был хорошо выбрит и распространял запах «Тройного одеколона». Это являлось частью пароля, но Лукьян Андреевич по-прежнему молчал.
— Спешу на вечеринку, — произнес клиент громко, — нельзя ли побрить побыстрее?
— Побрить-то можно, — тихо ответил мастер, — только бритва притупилась…
— А вы брейте обратной стороной, — уже без улыбки сказал «клиент».
Лукьян Андреевич молча подошел к двери и запер ее.
— Пройдите сюда, — пригласил он посетителя за перегородку. — Вы должны были явиться еще семь дней назад. Почему задержались? — в голосе Лукьяна Андреевича звучали повелительные нотки, как-то не вязавшиеся с его тщедушной фигурой.
— Явился, когда смог, — буркнул «клиент», — В чем дело?
— Вы прежде ответьте на вопрос, — тихо произнес Лукьян Андреевич.
— Послушайте, косоглазый, вам давно бока не мяли? Выкладывайте, что нужно?
— Разве вас не предупредили, что явка срочная?
— Предупредили. Но по возвращении от лесничего я заболел. Только сегодня поднялся. Ясно? Ну, так что там у вас? — раздраженно спросил он.
— Сегодня с девяти до двенадцати вы должны находиться в ресторане «Шторм». Если за это время не появится нужный человек, отправляйтесь туда завтра в то же время.
— На каком основании вы мне приказываете? — гость окинул парикмахера презрительным взглядом, подошел к вешалке и снял фуражку.
— Надзиратель «Лагеря смерти» Минухин, остановитесь! — приглушенно, но повелительно проговорил Лукьян Андреевич.
«Клиент» резко повернулся, в его руке блеснула финка.
— Ах ты, старая собака! Вздумал мне угрожать? — он медленно двинулся на парикмахера. — Ты совершил ошибку, старик. Тот, кто узнает Минухина-надзирателя, после этого больше минуты в живых не остается…
— Попробуй только тронуть меня, — прошипел Лукьян Андреевич, — он тебя уничтожит со всем твоим отродьем…
— Это кто же «он»?
— Массоха!
— Кто? — лицо Минухина стало белее халата парикмахера. Тяжело дыша, он уставился немигающими главами на старика. — Кто?
— Я сказал уже — Массоха! — ответил Лукьян Андреевич. Видя, что его слова возымели действие, он приободрился и вышел за перегородку.
— Где он? — спросил Минухин. — Я хочу видеть ею…
— Не торопись, братец. Когда нужно будет — увидишь. А пока выполняй, что приказано.
— А ты кто, поверенный его?
— Это неважно. Садись, в ногах правды нет. А теперь слушай, — продолжал Лукьян Андреевич. — С сегодняшнего дня будешь ходить в ресторан «Шторм», покуда не встретишь гам одного молодца. В случае надобности, помоги найти угол. Каждую пятницу встречайся с ним в «Шторме». О Массохе — ни звука. Мое имя и адрес не упоминай. Что будет от него — передашь мне, я — Массохе. О том, где сам живешь, помалкивай, да фамилию свою не выболтай. Назовись просто «Силачом». Его кличка «Шофер». Так мы с Массохой называть вас будем. Меня кличут «Воробьем». Ко мне по четвергам будешь приходить бриться, в этот же час что и сегодня.
— А кто тот, с кем мне надо встретиться?
— По хорошей рекомендации паренек. На одной «малине» завалился. Три года отсидел. Шофером стал. Такой нам и нужен.
— Как же я узнаю его? — недоуменно спросил Минухин?
Его бледное лицо выражало растерянность. Лукьян Андреевич решил, что тот не знает, как приступить к делу. На самом деле Минухина мучали совсем другие мысли.
— Мы сами не видели его никогда. Условный знак — курительная трубка с головой вроде черта какого-то, Мефистофель называется, из пустотелого стержня свисает на цепочке маленький кортик. Подсядешь к нему и спросишь: «Давно дядю видел?» Если ответит: «Дядя пошел рыбу удить», — значит он. Ясно?
— Ясно-то ясно… — нерешительно начал Минухин.
Лукьян Андреевич ждал, что он скажет дальше, но тот замялся и замолчал. Тогда парикмахер заговорил сам:
— Не вздумай вилять, Минухин. В случае отказа, одна дорога — на кладбище… Не забыл клятву?
— Клятву не забыл… Только не вовремя прибыл «Рыжий». Обзавелся семьей я. Работать стал. Шофером на лесотарном… Жена на сносях, да трое малолеток еще. Из-за них сомнение берет. Да и не занимался я делами такими с тех пор, как удрали немцы. Могу напутать без привычки или по незнанию… Лучше бы другого взял а? — неуверенно закончил он.
С минуту Лукьян Андреевич пристально смотрел на Минухина. Затем его косые глаза метнулись в сторону. Не глядя на собеседника, он властно проговорил:
— Ты про клятву помнить должен. Про отказ забудь! Жена и дети тебе не помеха. Наоборот, меньше внимания к себе привлекать будешь. А если дурить начнешь, то смотри — как бы потом не пришлось пожалеть… У Силантьева, поди, тоже дети были. А где они?
— Неужели «Рыжий»? — дрогнувшим голосом спросил Минухин. На лице его застыл ужас.
— А то кто же?.. — левая щека Лукьяна Андреевича задергалась. Сейчас перед Минухиным стоял не повелитель, а такой же человек, как и он, больше смерти боявшийся мести «Рыжего». — Рука не дрогнула порешить жизнь четырех малюток и самого Силантьева с женой. И ничего, все отравлением консервами обернулось.
Наступило продолжительное молчание.
— Ну, ясно тебе? — внезапно другим голосом спросил Запыхало.
— Ясно… — прошептал Минухин, медленно поднялся и двинулся к двери. Лукьян Андреевич остановил его.
— Еще одно дело. Вот держи деньги, — он протянул плотный сверток, — подбери исправную легковую автомашину. Сам знаешь какую, учить не надо. Купишь, снимешь гараж у Силыча, сторожа моторного завода. Ты, небось, знаешь его. Живет на отшибе. Ну, вот.
— Что же с машиной я делать буду? Как объясню жене, людям, когда начнут спрашивать, откуда деньги взял?
— А ничего не говори. Ты купи да поставь к Силычу, а дальше время покажет.
— Зачем машина-то? — хмуро спросил Минухин.
— Большое дело задумано, Минухин. Ежели живыми после всего останемся, обеспечены на всю жизнь будем, — и Лукьян Андреевич, позабыв о преследовавших его по ночам кошмарах, довольно потер руки.
Запыхало дал Минухину еще несколько наставлении, отпер дверь и, вежливо прощаясь, громко пригласил заходить почаще. Затем закрыл парикмахерскую и с неизменным чемоданчиком в руке, припадая сильнее обычного на ногу, медленно побрел к остановке трамвая.
— Спешу на вечеринку, — произнес клиент громко, — нельзя ли побрить побыстрее?
— Побрить-то можно, — тихо ответил мастер, — только бритва притупилась…
— А вы брейте обратной стороной, — уже без улыбки сказал «клиент».
Лукьян Андреевич молча подошел к двери и запер ее.
— Пройдите сюда, — пригласил он посетителя за перегородку. — Вы должны были явиться еще семь дней назад. Почему задержались? — в голосе Лукьяна Андреевича звучали повелительные нотки, как-то не вязавшиеся с его тщедушной фигурой.
— Явился, когда смог, — буркнул «клиент», — В чем дело?
— Вы прежде ответьте на вопрос, — тихо произнес Лукьян Андреевич.
— Послушайте, косоглазый, вам давно бока не мяли? Выкладывайте, что нужно?
— Разве вас не предупредили, что явка срочная?
— Предупредили. Но по возвращении от лесничего я заболел. Только сегодня поднялся. Ясно? Ну, так что там у вас? — раздраженно спросил он.
— Сегодня с девяти до двенадцати вы должны находиться в ресторане «Шторм». Если за это время не появится нужный человек, отправляйтесь туда завтра в то же время.
— На каком основании вы мне приказываете? — гость окинул парикмахера презрительным взглядом, подошел к вешалке и снял фуражку.
— Надзиратель «Лагеря смерти» Минухин, остановитесь! — приглушенно, но повелительно проговорил Лукьян Андреевич.
«Клиент» резко повернулся, в его руке блеснула финка.
— Ах ты, старая собака! Вздумал мне угрожать? — он медленно двинулся на парикмахера. — Ты совершил ошибку, старик. Тот, кто узнает Минухина-надзирателя, после этого больше минуты в живых не остается…
— Попробуй только тронуть меня, — прошипел Лукьян Андреевич, — он тебя уничтожит со всем твоим отродьем…
— Это кто же «он»?
— Массоха!
— Кто? — лицо Минухина стало белее халата парикмахера. Тяжело дыша, он уставился немигающими главами на старика. — Кто?
— Я сказал уже — Массоха! — ответил Лукьян Андреевич. Видя, что его слова возымели действие, он приободрился и вышел за перегородку.
— Где он? — спросил Минухин. — Я хочу видеть ею…
— Не торопись, братец. Когда нужно будет — увидишь. А пока выполняй, что приказано.
— А ты кто, поверенный его?
— Это неважно. Садись, в ногах правды нет. А теперь слушай, — продолжал Лукьян Андреевич. — С сегодняшнего дня будешь ходить в ресторан «Шторм», покуда не встретишь гам одного молодца. В случае надобности, помоги найти угол. Каждую пятницу встречайся с ним в «Шторме». О Массохе — ни звука. Мое имя и адрес не упоминай. Что будет от него — передашь мне, я — Массохе. О том, где сам живешь, помалкивай, да фамилию свою не выболтай. Назовись просто «Силачом». Его кличка «Шофер». Так мы с Массохой называть вас будем. Меня кличут «Воробьем». Ко мне по четвергам будешь приходить бриться, в этот же час что и сегодня.
— А кто тот, с кем мне надо встретиться?
— По хорошей рекомендации паренек. На одной «малине» завалился. Три года отсидел. Шофером стал. Такой нам и нужен.
— Как же я узнаю его? — недоуменно спросил Минухин?
Его бледное лицо выражало растерянность. Лукьян Андреевич решил, что тот не знает, как приступить к делу. На самом деле Минухина мучали совсем другие мысли.
— Мы сами не видели его никогда. Условный знак — курительная трубка с головой вроде черта какого-то, Мефистофель называется, из пустотелого стержня свисает на цепочке маленький кортик. Подсядешь к нему и спросишь: «Давно дядю видел?» Если ответит: «Дядя пошел рыбу удить», — значит он. Ясно?
— Ясно-то ясно… — нерешительно начал Минухин.
Лукьян Андреевич ждал, что он скажет дальше, но тот замялся и замолчал. Тогда парикмахер заговорил сам:
— Не вздумай вилять, Минухин. В случае отказа, одна дорога — на кладбище… Не забыл клятву?
— Клятву не забыл… Только не вовремя прибыл «Рыжий». Обзавелся семьей я. Работать стал. Шофером на лесотарном… Жена на сносях, да трое малолеток еще. Из-за них сомнение берет. Да и не занимался я делами такими с тех пор, как удрали немцы. Могу напутать без привычки или по незнанию… Лучше бы другого взял а? — неуверенно закончил он.
С минуту Лукьян Андреевич пристально смотрел на Минухина. Затем его косые глаза метнулись в сторону. Не глядя на собеседника, он властно проговорил:
— Ты про клятву помнить должен. Про отказ забудь! Жена и дети тебе не помеха. Наоборот, меньше внимания к себе привлекать будешь. А если дурить начнешь, то смотри — как бы потом не пришлось пожалеть… У Силантьева, поди, тоже дети были. А где они?
— Неужели «Рыжий»? — дрогнувшим голосом спросил Минухин. На лице его застыл ужас.
— А то кто же?.. — левая щека Лукьяна Андреевича задергалась. Сейчас перед Минухиным стоял не повелитель, а такой же человек, как и он, больше смерти боявшийся мести «Рыжего». — Рука не дрогнула порешить жизнь четырех малюток и самого Силантьева с женой. И ничего, все отравлением консервами обернулось.
Наступило продолжительное молчание.
— Ну, ясно тебе? — внезапно другим голосом спросил Запыхало.
— Ясно… — прошептал Минухин, медленно поднялся и двинулся к двери. Лукьян Андреевич остановил его.
— Еще одно дело. Вот держи деньги, — он протянул плотный сверток, — подбери исправную легковую автомашину. Сам знаешь какую, учить не надо. Купишь, снимешь гараж у Силыча, сторожа моторного завода. Ты, небось, знаешь его. Живет на отшибе. Ну, вот.
— Что же с машиной я делать буду? Как объясню жене, людям, когда начнут спрашивать, откуда деньги взял?
— А ничего не говори. Ты купи да поставь к Силычу, а дальше время покажет.
— Зачем машина-то? — хмуро спросил Минухин.
— Большое дело задумано, Минухин. Ежели живыми после всего останемся, обеспечены на всю жизнь будем, — и Лукьян Андреевич, позабыв о преследовавших его по ночам кошмарах, довольно потер руки.
Запыхало дал Минухину еще несколько наставлении, отпер дверь и, вежливо прощаясь, громко пригласил заходить почаще. Затем закрыл парикмахерскую и с неизменным чемоданчиком в руке, припадая сильнее обычного на ногу, медленно побрел к остановке трамвая.
ГЛАВА XIX
После памятной новогодней ночи Семен Яковлевич Варшавский больше не виделся с Майей. В тот вечер он, испытывая муки ревности, все не решался объясниться в своих чувствах и в душе проклинал эту свою нерешительность.
Но когда, наблюдая за Майей, танцевавшей со Степанковским, Варшавский увидел, как она подняла на Степанковского полные слез глаза, как затем в изнеможении опустилась на стул, он понял: Майя любит другого и, пожалуй, давно потеряна для него.
Прощаясь с Майей у ее дома, Семен Яковлевич сказал, что собирается переехать в другой город. Майя рассеянно ответила что-то невпопад. Варшавский увидел, что до ее сознания не дошло сказанное, и ему стало еще тяжелее.
Через несколько дней, закончив все формальности, он попрощался с коллегами и с грустным чувством покинул больницу, где проработал несколько лет.
Медицинский пункт в Лубково оказался в большом запустении. Варшавский энергично принялся за дело. Это несколько отвлекло от тоскливых мыслей, но ненадолго. Все чаще его одолевали воспоминания, и от них некуда было деться. Особенно трудно приходилось, когда он оставался один. Спасаясь от тоски, Семен Яковлевич много работал, посещал больных, не ожидая вызова. Часто выезжал в Приморск в горздравотдел. В короткий срок медпункт стал образцовым. Слава о молодом энергичном знающем враче быстро разошлась по Лубково. С утра он вел прием больных в медпункте, а после обеда ходил на вызовы.
Когда Римма подкатила на «Победе» к медпункту, Варшавский с небольшим саквояжем собирался к больным. Увидев бледного, окровавленного человека, с трудом выбиравшегося из машины, Семен Яковлевич поспешил на помощь. Бережно подхватил незнакомца и проводил в медпункт.
Вместе с Риммой они осторожно сняли с Завьялова пиджак. Когда Варшавский отошел к умывальнику, что бы помыть руки, Римма что-то шепнула брату на ух (и вышла из комнаты. Минуту спустя послышался шум мотора: Римма куда-то уехала.
Варшавский тщательно обработал рану и приступи, к перевязке.
— Доктор, дорогой, нельзя ли побыстрее? — попросил Завьялов. Ему не терпелось поскорей приняться за поиски «Доджа».
Доктор вскинул на него удивленные глаза.
— Вы, товарищ, на бал что ли спешите? У вас очень серьезное увечье. Кроме раны, наверно есть и трещина в ключице. Об уходе, по крайней мере до утра, даже и думать нечего. Вам необходим полный покой. Так что ночевать придется здесь. Вы ведь не из Лубково, — полуутвердительно спросил Варшавский. — Завтра поедем в Приморск. Посмотрим, что покажет рентген, а там можно будет решить, как поступить с вами.
Завьялов, казалось, не слушал Варшавского. Его мысли занимал «Додж». Куда он девался? Почему он направлялся в пригородное село? Здесь ли он еще или уже уехал? Эти мысли буквально жгли его, не давали покоя. Похититель машины несомненно должен был задержаться в Лубково. Очевидно, здесь он оставил Белгородову, а потом постарался поскорей убраться из опасного места и избавиться от машины. Что же тогда случилось со Звягинцевым? — Завьялов невольно поморщится.
— Больно? — участливо спросил Варшавский.
— Нет, ничего, — ответил Завьялов. Вдруг он резко поднялся и шагнул к двери.
Варшавский догнал его и силой заставил вернуться.
— Вы в своем уме? — прикрикнул врач. — Как вам не стыдно! Извольте сидеть спокойно, а не то я… я вас просто свяжу…
Завьялов покорно сел.
Решение уже было принято, капитан хотел немедленно сообщить о нем Решетову.
Когда Варшавский закончил перевязку, Завьялов посмотрел ему в глаза.
— Послушайте доктор, — спросил он, — вы понимаете, что такое неотложное дело?
— Вообще да. Но вы это к чему? — насторожился Варшавский.
— Я действительно чувствую себя прескверно и вынужден буду воспользоваться вашим гостеприимством. Но сначала я обязан ненадолго отлучиться и немедленно. Понимаете, обязан, товарищ…
— Варшавский, — подсказал врач.
— …Товарищ Варшавский. Это совершенно необходимо.
Было в глазах и голосе раненого нечто такое, что поколебало непреклонность врача.
— Вам далеко? — помогая натягивать пиджак на здоровую руку и застегивая пуговицы, спросил Варшавский.
— Где у вас здесь междугородняя телефонная стан имя или почтовое отделение? — вместо ответа спроси, Завьялов.
— Не очень близко отсюда. Погодите, через несколько минут должна вернуться сестра. Она отвезет вас. Это будет намного быстрее, да и ходить вам при растяжении связок нельзя. Но… — Варшавский замялся. Он опять посмотрел Завьялову в глаза и строго сказал: — Я должен прежде зарегистрировать ваше посещение медпункта.
Завьялов улыбнулся при этом несколько запоздалом проявлении бдительности. Улыбка сразу сделала его лицо открытым и приятным.
— Напрасно улыбаетесь, — как бы угадывая его мысль, нахмурился Варшавский, — мы, врачи, прежде всего оказываем помощь пострадавшему, кто бы он ни был. Ну, а потом… потом долг обязывает…
— Да, да, я понимаю, — снова улыбнулся Завьялов и стал здоровой рукой шарить в карманах. — Боюсь, что вас не удовлетворят мои документы. Паспорта я с собой не взял, а вот эго… — он протянул удостоверение водителя мотоцикла на имя Сергеева Александра Константиновича. Имя и отчество были настоящие.
Варшавский спросил, при каких обстоятельствах пострадал «Сергеев», записал все это в книгу и облегченно вздохнул. Казалось, он в самом деле поверил, что «Сергеев» не заметил телеграфного столба, вернее рельса, поддерживающего столб, и врезался в него мотоциклом.
Десять минут спустя Завьялов, сидя рядом с Риммой в машине, мчался к почтовому отделению…
Но когда, наблюдая за Майей, танцевавшей со Степанковским, Варшавский увидел, как она подняла на Степанковского полные слез глаза, как затем в изнеможении опустилась на стул, он понял: Майя любит другого и, пожалуй, давно потеряна для него.
Прощаясь с Майей у ее дома, Семен Яковлевич сказал, что собирается переехать в другой город. Майя рассеянно ответила что-то невпопад. Варшавский увидел, что до ее сознания не дошло сказанное, и ему стало еще тяжелее.
Через несколько дней, закончив все формальности, он попрощался с коллегами и с грустным чувством покинул больницу, где проработал несколько лет.
Медицинский пункт в Лубково оказался в большом запустении. Варшавский энергично принялся за дело. Это несколько отвлекло от тоскливых мыслей, но ненадолго. Все чаще его одолевали воспоминания, и от них некуда было деться. Особенно трудно приходилось, когда он оставался один. Спасаясь от тоски, Семен Яковлевич много работал, посещал больных, не ожидая вызова. Часто выезжал в Приморск в горздравотдел. В короткий срок медпункт стал образцовым. Слава о молодом энергичном знающем враче быстро разошлась по Лубково. С утра он вел прием больных в медпункте, а после обеда ходил на вызовы.
Когда Римма подкатила на «Победе» к медпункту, Варшавский с небольшим саквояжем собирался к больным. Увидев бледного, окровавленного человека, с трудом выбиравшегося из машины, Семен Яковлевич поспешил на помощь. Бережно подхватил незнакомца и проводил в медпункт.
Вместе с Риммой они осторожно сняли с Завьялова пиджак. Когда Варшавский отошел к умывальнику, что бы помыть руки, Римма что-то шепнула брату на ух (и вышла из комнаты. Минуту спустя послышался шум мотора: Римма куда-то уехала.
Варшавский тщательно обработал рану и приступи, к перевязке.
— Доктор, дорогой, нельзя ли побыстрее? — попросил Завьялов. Ему не терпелось поскорей приняться за поиски «Доджа».
Доктор вскинул на него удивленные глаза.
— Вы, товарищ, на бал что ли спешите? У вас очень серьезное увечье. Кроме раны, наверно есть и трещина в ключице. Об уходе, по крайней мере до утра, даже и думать нечего. Вам необходим полный покой. Так что ночевать придется здесь. Вы ведь не из Лубково, — полуутвердительно спросил Варшавский. — Завтра поедем в Приморск. Посмотрим, что покажет рентген, а там можно будет решить, как поступить с вами.
Завьялов, казалось, не слушал Варшавского. Его мысли занимал «Додж». Куда он девался? Почему он направлялся в пригородное село? Здесь ли он еще или уже уехал? Эти мысли буквально жгли его, не давали покоя. Похититель машины несомненно должен был задержаться в Лубково. Очевидно, здесь он оставил Белгородову, а потом постарался поскорей убраться из опасного места и избавиться от машины. Что же тогда случилось со Звягинцевым? — Завьялов невольно поморщится.
— Больно? — участливо спросил Варшавский.
— Нет, ничего, — ответил Завьялов. Вдруг он резко поднялся и шагнул к двери.
Варшавский догнал его и силой заставил вернуться.
— Вы в своем уме? — прикрикнул врач. — Как вам не стыдно! Извольте сидеть спокойно, а не то я… я вас просто свяжу…
Завьялов покорно сел.
Решение уже было принято, капитан хотел немедленно сообщить о нем Решетову.
Когда Варшавский закончил перевязку, Завьялов посмотрел ему в глаза.
— Послушайте доктор, — спросил он, — вы понимаете, что такое неотложное дело?
— Вообще да. Но вы это к чему? — насторожился Варшавский.
— Я действительно чувствую себя прескверно и вынужден буду воспользоваться вашим гостеприимством. Но сначала я обязан ненадолго отлучиться и немедленно. Понимаете, обязан, товарищ…
— Варшавский, — подсказал врач.
— …Товарищ Варшавский. Это совершенно необходимо.
Было в глазах и голосе раненого нечто такое, что поколебало непреклонность врача.
— Вам далеко? — помогая натягивать пиджак на здоровую руку и застегивая пуговицы, спросил Варшавский.
— Где у вас здесь междугородняя телефонная стан имя или почтовое отделение? — вместо ответа спроси, Завьялов.
— Не очень близко отсюда. Погодите, через несколько минут должна вернуться сестра. Она отвезет вас. Это будет намного быстрее, да и ходить вам при растяжении связок нельзя. Но… — Варшавский замялся. Он опять посмотрел Завьялову в глаза и строго сказал: — Я должен прежде зарегистрировать ваше посещение медпункта.
Завьялов улыбнулся при этом несколько запоздалом проявлении бдительности. Улыбка сразу сделала его лицо открытым и приятным.
— Напрасно улыбаетесь, — как бы угадывая его мысль, нахмурился Варшавский, — мы, врачи, прежде всего оказываем помощь пострадавшему, кто бы он ни был. Ну, а потом… потом долг обязывает…
— Да, да, я понимаю, — снова улыбнулся Завьялов и стал здоровой рукой шарить в карманах. — Боюсь, что вас не удовлетворят мои документы. Паспорта я с собой не взял, а вот эго… — он протянул удостоверение водителя мотоцикла на имя Сергеева Александра Константиновича. Имя и отчество были настоящие.
Варшавский спросил, при каких обстоятельствах пострадал «Сергеев», записал все это в книгу и облегченно вздохнул. Казалось, он в самом деле поверил, что «Сергеев» не заметил телеграфного столба, вернее рельса, поддерживающего столб, и врезался в него мотоциклом.
Десять минут спустя Завьялов, сидя рядом с Риммой в машине, мчался к почтовому отделению…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Таинственный вирус
ГЛАВА I
Ночь. Улицы безлюдны. Лишь изредка в тишине отчетливо прозвучат шаги запоздалого прохожего или прошуршит шинами автомобиль. На перекрестках одиноко маячат милицейские посты. Город погрузился в сон. Только одно окно трехэтажного дома светится в этот поздний час. В кабинете тихо. Монотонно тикают стенные часы. Решетов задумчиво смотрит на сонный город. Легкий ветерок шевелит сильно поседевшие волосы. Он машинально дотрагивается рукой до кармана кителя — привычка, появившаяся в последние дни. С тех пор как уехала в Сибирь на практику единственная дочь Валя, Решетов носит ее фотокарточку с собой, в минуты тоски по ней разглядывает снимок. Но сейчас он только проводит рукой по карману, а мысли его заняты анализом недавних событий. Взгляд карих глаз полковника устремлен вдаль. Открытое, немного скуластое лицо порой хмурится, и тогда на переносице появляется упрямая складка. Снова и снова возвращается он к происшествию на морском берегу.
Попытка иностранной разведки инсценировать неудавшуюся высадку диверсантов и таким образом прикрыть переброску через советскую границу главного шпиона не удалась. Завеса, прятавшая тайну той мглистой туманной ночи, сорвана.
А операция, предпринятая врагом, и впрямь была задумана с дьявольской хитростью и отличалась странной жестокостью.
Дозорные катера и пограничники на суше несли охрану морских рубежей. А в это время на большой глубине к советскому берегу крался враг. Достигнув назначенного места, подводная лодка остановилась. По условленному сигналу туда же подошла вторая подводная лодка и круто свернула на юго-восток, а первая продолжала двигаться на юго-запад. Теперь первая лодка приняла сигнал. Он означал, что ей пора было отвлечь от себя внимание пограничников. Когда радиолокатор обнаружил и засек лодку, с нее были высажены диверсанты. Люди эти не подозревали, что организаторами диверсии они заранее обречены на смерть. Гибель, однако, постигла и лодку, что уж никак не входило в расчеты врага.
Тем временем вторая лодка, надежно, как казалось, прикрытая, выполняла основное задание. Но флагман дозорных катеров уже располагал ее координатами и возглавил погоню. Лодка была настигнута еще в советских водах и атакована. Она получила пробоину, но не потеряла хода и скрылась в нейтральных водах.
Дорогой ценой вражеская разведка высадила на наш. берег диверсанта. Но сохранить высадку в тайне ей не удалось.
Вскоре жертвой диверсанта стала семья Силантьева.
Следствие установило, что Силантьев был надзирателем гитлеровского «Лагеря смерти». Его захватили части Советской Армии в момент, когда он вместе с немцами пытался бежать. При допросе Силантьев чистосердечно во всем признался.
Он был осужден на десять лет тюремного заключения. Находясь на тяжелых работах, он выделялся трудолюбием и старанием. Было видно, что человек хочет искупить свою вину. После пяти лет заключения его досрочно освободили.
Силантьев вернулся в родные края. Здесь он женился на вдове, у которой было двое детей. Вскоре у них родилась двойня. Жили Силантьевы дружно. И вдруг семья погибла. Что смерть насильственна — следствие установило сразу. Никого не обманула версия о случайном отравлении консервами. Решетов и другие сотрудники Комитета разделяли мнение Вергизова, что враг пытался завербовать Силантьева в сообщники, но потерпел неудачу; опасаясь разоблачения, диверсант отравил всю семью.
Похищение «Доджа» и находившихся в нем людей было делом того же шпиона и его сообщников. Одним из них оказался убитый во время операции в лесу обходчик Круглов. Будучи раскулаченным, Круглов затаил злобу и во время оккупации совершил ряд преступлений. Завербованный немцами, он затем перешел на службу к другой иностранной разведке. Работая на отшибе в лесу, Круглов затаился и по-прежнему продолжал свое черное дело. Он втянул в преступную авантюру и Андрея Вяткина. Этот парень был осужден за бандитизм, бежал из заключения и укрывался у Круглова.
То обстоятельство, что именно Круглов служил лесничим в районе предполагаемой базы, подтверждало правдивость показаний Белгородовой.
Личность другого сообщника, которого убил во время стычки младший лейтенант Михайлов, установить не удалось.
Полковника беспокоило еще одно обстоятельство: почти двое суток находился в засаде капитан Завьялов, а кроме лесничего и его «приятеля» никого не обнаружил. Откуда же могли взяться напавшие на машину люди? По-видимому, база действительно существует и служит основным опорным пунктом диверсантов. Раскрытие этой базы по-прежнему остается одной из основных задач операции.
Тревожила судьба шофера Звягинцева.
Из донесений капитана Завьялова можно было сделать вывод, что Белгородову диверсанты скорее всего припрятали в Лубково. Очевидно, они рассчитывают выпытать, что из ее показаний стало известно органам госбезопасности. Потом ее, разумеется, уничтожат. Однако Белгородова слишком умна, чтобы попасться на такую удочку. Ну а если ранение очень тяжелое и она вообще не способна на какие бы то ни было показания? Тогда, возможно, ее сбросили с обрыва в «Додже». Но и в этом случае диверсант рискует многим. Ведь пустив с обрыва машину с Белгородовой, он выдаст тем самым свое присутствие на нашей земле. А по всему видно, что он верит, будто его высадка остается для всех тайной и ему не хочется терять такой козырь.
Какой же маневр предпримет враг сейчас?
Чтобы разгадать это, необходим подробный отчет Вергизова. Решетов взглянул на часы. С минуты на минуту майор должен прибыть с аэродрома.
Зазвонил телефон, полковник взял трубку:
— Здравия желаю, товарищ генерал! — Решетов непроизвольно подтянулся, как если бы собеседник находился рядом. — Да, слышимость хорошая. Так. — Прижимая плечом трубку к уху, он делал записи в блокноте. — Ясно. Будет выполнено! Да. Обязательно! Докладывать буду ежедневно! До свидания!
Решетов положил трубку и пробежал глазами сделанные записи. В дверь постучали, и в кабинет вошел Вергизов.
Попытка иностранной разведки инсценировать неудавшуюся высадку диверсантов и таким образом прикрыть переброску через советскую границу главного шпиона не удалась. Завеса, прятавшая тайну той мглистой туманной ночи, сорвана.
А операция, предпринятая врагом, и впрямь была задумана с дьявольской хитростью и отличалась странной жестокостью.
Дозорные катера и пограничники на суше несли охрану морских рубежей. А в это время на большой глубине к советскому берегу крался враг. Достигнув назначенного места, подводная лодка остановилась. По условленному сигналу туда же подошла вторая подводная лодка и круто свернула на юго-восток, а первая продолжала двигаться на юго-запад. Теперь первая лодка приняла сигнал. Он означал, что ей пора было отвлечь от себя внимание пограничников. Когда радиолокатор обнаружил и засек лодку, с нее были высажены диверсанты. Люди эти не подозревали, что организаторами диверсии они заранее обречены на смерть. Гибель, однако, постигла и лодку, что уж никак не входило в расчеты врага.
Тем временем вторая лодка, надежно, как казалось, прикрытая, выполняла основное задание. Но флагман дозорных катеров уже располагал ее координатами и возглавил погоню. Лодка была настигнута еще в советских водах и атакована. Она получила пробоину, но не потеряла хода и скрылась в нейтральных водах.
Дорогой ценой вражеская разведка высадила на наш. берег диверсанта. Но сохранить высадку в тайне ей не удалось.
Вскоре жертвой диверсанта стала семья Силантьева.
Следствие установило, что Силантьев был надзирателем гитлеровского «Лагеря смерти». Его захватили части Советской Армии в момент, когда он вместе с немцами пытался бежать. При допросе Силантьев чистосердечно во всем признался.
Он был осужден на десять лет тюремного заключения. Находясь на тяжелых работах, он выделялся трудолюбием и старанием. Было видно, что человек хочет искупить свою вину. После пяти лет заключения его досрочно освободили.
Силантьев вернулся в родные края. Здесь он женился на вдове, у которой было двое детей. Вскоре у них родилась двойня. Жили Силантьевы дружно. И вдруг семья погибла. Что смерть насильственна — следствие установило сразу. Никого не обманула версия о случайном отравлении консервами. Решетов и другие сотрудники Комитета разделяли мнение Вергизова, что враг пытался завербовать Силантьева в сообщники, но потерпел неудачу; опасаясь разоблачения, диверсант отравил всю семью.
Похищение «Доджа» и находившихся в нем людей было делом того же шпиона и его сообщников. Одним из них оказался убитый во время операции в лесу обходчик Круглов. Будучи раскулаченным, Круглов затаил злобу и во время оккупации совершил ряд преступлений. Завербованный немцами, он затем перешел на службу к другой иностранной разведке. Работая на отшибе в лесу, Круглов затаился и по-прежнему продолжал свое черное дело. Он втянул в преступную авантюру и Андрея Вяткина. Этот парень был осужден за бандитизм, бежал из заключения и укрывался у Круглова.
То обстоятельство, что именно Круглов служил лесничим в районе предполагаемой базы, подтверждало правдивость показаний Белгородовой.
Личность другого сообщника, которого убил во время стычки младший лейтенант Михайлов, установить не удалось.
Полковника беспокоило еще одно обстоятельство: почти двое суток находился в засаде капитан Завьялов, а кроме лесничего и его «приятеля» никого не обнаружил. Откуда же могли взяться напавшие на машину люди? По-видимому, база действительно существует и служит основным опорным пунктом диверсантов. Раскрытие этой базы по-прежнему остается одной из основных задач операции.
Тревожила судьба шофера Звягинцева.
Из донесений капитана Завьялова можно было сделать вывод, что Белгородову диверсанты скорее всего припрятали в Лубково. Очевидно, они рассчитывают выпытать, что из ее показаний стало известно органам госбезопасности. Потом ее, разумеется, уничтожат. Однако Белгородова слишком умна, чтобы попасться на такую удочку. Ну а если ранение очень тяжелое и она вообще не способна на какие бы то ни было показания? Тогда, возможно, ее сбросили с обрыва в «Додже». Но и в этом случае диверсант рискует многим. Ведь пустив с обрыва машину с Белгородовой, он выдаст тем самым свое присутствие на нашей земле. А по всему видно, что он верит, будто его высадка остается для всех тайной и ему не хочется терять такой козырь.
Какой же маневр предпримет враг сейчас?
Чтобы разгадать это, необходим подробный отчет Вергизова. Решетов взглянул на часы. С минуты на минуту майор должен прибыть с аэродрома.
Зазвонил телефон, полковник взял трубку:
— Здравия желаю, товарищ генерал! — Решетов непроизвольно подтянулся, как если бы собеседник находился рядом. — Да, слышимость хорошая. Так. — Прижимая плечом трубку к уху, он делал записи в блокноте. — Ясно. Будет выполнено! Да. Обязательно! Докладывать буду ежедневно! До свидания!
Решетов положил трубку и пробежал глазами сделанные записи. В дверь постучали, и в кабинет вошел Вергизов.