Страница:
Трубка могла принадлежать любителю-знатоку, а не этому молодому человеку, который, как свидетельствовало заключение медэксперта, вообще не курил. Было совершенно ясно, что служила она ему не для курения. Тогда для чего же?
Решетов в лупу исследовал поверхность трубки, но ничего подозрительного не обнаружил. Он хотел было отложить ее, когда под чашечкой заметил зазубринку. При более тщательном изучении обнаружилось четыре таких зазубрины, изображавшие якорную цепь. Но якоря не было… Это наводило на мысль, что трубка имела какое-то специальное назначение. Какое же именно?
По ассоциации Решетов вспомнил: как-то, еще до войны, ему доложили, что у человека, убитого при переходе границы, найдена курительная трубка. Трубка казалась на вид обычной, каких много. Но на ее чашечке был выгравирован якорь с одиноким звеном разорванной цепи. Стало ясно, что перебежчик шел на связь с сообщником. Не являются ли та трубка и вот эта звеньями одной и той же цепи? Однако с тех пор минуло столько лет. Может ли быть связь между ними?
Решетов позвонил в следственный отдел. Явился дежурный следователь. Полковник велел просмотреть дела тридцать девятого и сорокового годов и найти нужные сведения. Оказалось, что один из старых работников отдела хорошо помнил этот случай. Не прошло и четверти часа, как на столе у Решетова лежала первая трубка. Тончайшая граверная работа несомненно выполнена одним и тем же мастером. Для чего же должна была служить эта трубка? Решетов нажал кнопку:
— Машину к подъезду! — приказал он явившемуся на вызов дежурному.
Начальник сануправления Дьячков собирался домой, когда к нему постучался Решетов.
— Здравствуйте, Михаил Николаевич! — радушно приветствовал полковника Дьячков.
— Кажется, я не вовремя? Вы собирались уходить? — пожимая руку врача, спросил Решетов.
— Пожалуйста, Михаил Николаевич, я не спешу, — Дьячков стал расстегивать пуговицы плаща.
— Я, собственно, к больному, переведенному к вам из городской больницы. Как он сейчас? Не отразится ли на его здоровье непродолжительная беседа?
— Состояние его удовлетворительное, товарищ полковник, — перешел на официальный тон Дьячков. — Дело идет на поправку… Хорошо ест, бессонница прошла, даже прибавил в весе. Но молчит по-прежнему и сторонится людей. Думаю, беседа ему пойдет на пользу, — Дьячков улыбнулся, понимающе взглянул на Решетова.
— Тогда не стану вас задерживать. Разрешите мне только воспользоваться вашим кабинетом. И еще — распорядитесь привести сюда больного.
Дьячков попрощался и удалился, а Решетов, сняв плащ, удобно расположился на диване, покрытом белоснежным чехлом.
Больной нерешительно переступил порог кабинета, придерживая руками полы халата. Он бросил тревожный взгляд на полковника и замер. Решетов продолжал смотреть в газету, но от его взгляда не ускользнули удивление и испуг, мелькнувшие в глазах вошедшего. Минуту спустя полковник отложил газету и внимательно посмотрел в глаза больному.
В дверях стоял парень лет двадцати—двадцати двух. Светлые волосы прядями падали на лоб и уши. Серые глаза диковато смотрели из-под нависших бровей.
— Звали? — тихо спросил он, очевидно, не выдерживая изучающего взгляда Решетова.
— Садитесь, — Решетов указал на стул напротив себя. Тот послушно сел и уставился в угол.
Глядя на эту сгорбленную худую спину с выдающимися лопатками, на угрюмое лицо, Решетов старался разгадать, кто же этот юноша, показания которого так важны сейчас. Неужели уже ничем нельзя пробудить в нем человеческие чувства? Неужели для него уже все потеряно? Не хотелось верить в это…
Решетов закурил и протянул раскрытый портсигар больному.
— Не курю, — продолжая смотреть в угол комнаты, сказал тот.
Решетов громко захлопнул портсигар и положил вместе со спичками на качалку дивана.
— Вот что, парень, — пристально глядя в лицо больному, заговорил он. — Звать тебя фальшивым именем не хочу и не буду. Настоящую фамилию и имя назовешь сам. А теперь скажи, для чего и кто вручил тебе эту трубку? — Решетов вытащил из кармана и протянул трубку со свисающим кортиком. От взгляда полковника не ускользнуло мимолетное движение парня в сторону трубки. Лицо его побледнело, под тонкой кожей вздулись желваки.
— Молчишь? Эх, ты! Для чего упрямишься? Неужели до тебя не доходит, что нам все известно. Самое лучшее для тебя — все рассказать без утайки.
Парень еще больше сгорбился, как будто слова Решетова тяжким грузом легли на его плечи. Но он по-прежнему молчал. Решетов встал и, сделав два шага по направлению к двери, повернулся и остановился перед парнем. Тот с трудом поднялся. Положив руку на плечо больного, Решетов усадил его.
— Значит, не хочешь сказать, кто дал тебе трубку? Ладно. Тогда, может быть, расскажешь, как тебя эта трубка связала с агентом иностранной разведки?..
— Да что вы, гражданин полковник! — больной вскочил со стула и расширенными глазами уставился на Решетова.
Точно молния, пронзила Решетова мысль, что сидевший перед ним парень уже бывал в заключении, а стало быть, имел на совести какое-то преступление. За всю долголетнюю работу в органах государственной безопасности Решетов не раз наблюдал, как тяжело человеку, впервые находящемуся под следствием, вдруг отвыкнуть от ставшего таким дорогим советскому человеку слова «товарищ» и взамен употреблять в обращении с работниками органов официальное «гражданин». А тут это слово так легко и привычно слетело с губ юноши.
— Я хочу, чтобы ты сам все рассказал, — спокойно продолжал полковник. — За что ты отбывал наказание?
По тому, как вздрогнул молодой человек, Решетов понял, что попал в цель.
— Так я же честно отработал и вышел подчистую, — подняв глаза на Решетова, с трудом шевеля побелевшими губами, тихо вымолвил парень.
— А потом снова связался с той же компанией? За легкой наживой погнался? Так? Ну, а теперь подумай сам, можно ли после этого доверять тебе, считать тебя оправданным «подчистую», как ты говоришь?
Решетов видел, как действует на парня сказанное, и чувствовал, что находится на пороге разгадки. И как бы отвечая на его мысль, тот с дрожью в голосе заговорил:
— Разве ж я добровольно? Чтобы сам я опять к этим гадюкам подался? Да ни за что в жизни! Все это дядя Степан… Пиявкой присосался и пьет мою кровь… Решился пойти, когда он позвал, чтобы только разузнать его подлые затеи, а потом все рассказать в милиции и помочь покончить раз и навсегда, да не успел… Несчастье приключилось, отравился испорченной колбасой…
Итак, значит, «Степан». Кто же он? Настоящий ли дядя или человек, носящий кличку?
— Отравился, говоришь? Ты что же, на самом деле веришь в это? Ведь тебя отравили… — спокойно произнес Решетов, но мозг его напряженно работал: в связи с каким событием слышал он или читал в донесениях имя «Степан». Полковник старался собрать все обширные данные следствия в один узел.
— Не может быть, чтобы меня отравили. Для чего? Ведь они не знали, что я собираюсь сделать… Нет, нет…
Это было сказано с таким искренним удивлением, что Решетов поверил. Но сейчас его занимал другой вопрос этот Степан — смотритель приозерного леса или кто-то другой?
— Даже не подозревая о твоих замыслах, они тебе все равно полностью не доверяли… Эх ты, святая простота! — в спокойном голосе Решетова слышалась отеческая укоризна. — Ты сделал, что требовалось, и больше им не нужен. А какой смысл оставлять в живых свидетелей. Дескать, отравился колбасой и концы в воду. Обычный прием диверсантов…
Опустив голову, сгорбившись еще больше, парень сидел не шевелясь.
Его душила бессильная злоба на людей, искалечивших его молодую жизнь, жег стыд перед этим пожилым человеком в полковничьих погонах. А ведь он хотел заявить, но не сделал этого сразу. И вот получилось, что вместо героического поступка он своими действиями, оказывается, помог врагам да к тому же рисковал собственной жизнью. А дядя Степан опять ускользнул…
— В лесу когда был в последний раз? — вдруг спросил Решетов.
Парень поднял голову:
— Когда на задание дядя посылал. Тогда и трубку от него получил.
Вдруг он вскочил на ноги, взволнованно и быстро заговорил:
— Прошу вас, арестуйте этого дядю! Враг он всей советской власти, всем людям на земле… Замучил, проклятый. И во всем прежнем он виноват, а я отдувался… В тюрьму угодил за его грязные дела, а сейчас он снова толкает туда же… Не могу я больше… — голос его перешел в истерический крик: — Разрешите, я убью своими руками гадюку. — Парень зарыдал и уткнулся головой в ладони.
— Успокойся, — рука Решетова мягко коснулась плеча молодого человека. — Теперь слезы не помогут. Бороться надо. Но для того, чтобы действовать наверняка и победить, надо точно знать их замыслы. В этом ты можешь нам помочь, парень.
— Меня зовут Михаилом, а фамилия Дроздов… — прерывающимся от рыданий голосом сказал молодой человек.
— Так-то лучше, Михаил. Сейчас твоя откровенность — верное оружие против диверсантов. Постарайся точно, не упуская ни одной, даже самой малой подробности, рассказать все, что произошло с того самого дня, когда ты получил задание.
— Не думал я, когда уходил от дяди, что буду вот так сидеть перед вами, а они по-прежнему будут разгуливать на воле… Мне казалось… Я был уверен, что сумею выследить главаря и его шайку, и они все очутятся за решеткой. А вышло, что я сам чуть не погиб… — начал Дроздов.
— Не могу не заметить тебе, Дроздов, что более опрометчиво, чем ты поступил, бросаясь в самую пасть зверю и полагаясь только на свои силы, вряд ли можно было поступить. Бороться с врагами надо не в одиночку, а обязательно сообща с людьми, имеющими опыт в такого рода борьбе.
Дроздов рассказал о том, как был вызван в лес и для видимости согласился на требования дяди, а на самом деле решил разузнать их черные мысли и сообщить в органы, чтобы поймать с поличным. Потом по» дробно изложил все, что предшествовало его первой встрече с одним из сообщников, как состоялась эта встреча и чем она окончилась.
— А куда ты девал деньги, полученные от дяди? — прервал его Решетов.
Румянец залил бледные щеки Дроздова.
— Я их оставил у своего хорошего знакомого… товарища, то есть… В любую минуту я их смогу сдать государству.
Решетов невольно улыбнулся. Придвинув к себе телефон, он набрал номер следственного отдела Комитета и попросил прислать ему дело № 207-И.
— Продолжай, Дроздов, — кивнул он парню.
— Встретились мы с этим гадом в Приморске, в ресторане «Шторм». Как вы и говорили, товарищ полковник, трубка эта помогла ему найти меня.
— Фамилия и имя этого человека?
— Я знал только его кличку, «Силач». Мне тоже дали кличку — «Шофер».
— Какой он из себя, этот «Силач»?
— Бритоголовый, среднего роста.
— Ты не запомнил, какого цвета у него глаза, форма носа и вообще другие приметы?
— Глаза серые, нос небольшой, тонкий, с горбинкой. Ну и все, кажется…
— Курит?
— Да, сигареты. Пользуется мундштуком, в виде маленькой трубки. После того как поговорили, мы покинули ресторан, сели в его машину и поехали. С того дня его машиной пользовался и я. Она хранилась на окраине Приморска во дворе одинокого старика. Он работает где-то сторожем. Днем спит, а ночью дежурит. Я почти не встречал его.
— Адрес гаража?
— Пригород Заречный, улица № 27, дом 19. Я долгое время заданий не имел. Шатался в условленных местах, в ресторанах «Шторм», «Волна», «Кавказ», на четырех улицах окраины Приморска. Если в назначенные часы обнаруживал эту машину где-нибудь в условленном месте, доставлял ее в гараж. Кто ею пользовался до меня — это оставалось тайной. Но, видно, хороший шофер: машина всегда оказывалась в полной исправности.
Первое задание было такое: дежурить на извилистой, ведущей к морю дороге и в указанное время при появлении легковом автомашины сменить шофера. Уже рассветало, когда появилась машина. Шофер выскочил из кабины, а я сел за руль. Даже не успел разглядеть его лицо. Помню только, что парень молодой. Потом мчался вниз по этой проклятой дороге, дважды чуть не свалился в пропасть. У скалы «Лошадиное копыто» резко свернул влево и по очень плохой, почти непроезжей дороге добрался до Приморска. За это мне дали пять тысяч рублей. Вручил мне их «Силач».
— Где же ты хранишь деньги? — спросил Решетов.
— Переводил по почте тому же своему товарищу, — опять смутившись, ответил Дроздов. — После выполнения задания я долго прикидывал, как мне докопаться до их главного логова, узнать кого-нибудь, кроме «Силача»? А время между тем уходило…
Дроздов умолк, собираясь с мыслями.
— Что же дальше? — полковник положил перед собой принесенное дело.
— Второе поручение было тоже необычным. Нужно было 5-м трамваем добраться до железнодорожного моста, пересесть на 31-й и доехать до остановки «Кирпичный завод». В заводском переулке, на небольшом пустыре, в семь вечера меня ждала легковая машина. Я должен был доставить ее сюда к двенадцати ночи, оставить на пятом километре шоссе и ночным поездом вернуться в Приморск. Значит, машину должен взять кто-то третий, «Силач»-то оставался в Приморске. Представлялась возможность увидеть еще какое-то лицо, а может, и самого главаря. В пути я надумал доставить машину раньше срока и засесть в каком-нибудь укромном месте Ехать пришлось на новой, незнакомой мне машине. Я постарался запомнить номер. Я сильно волновался, когда возвращался в город. Надеялся, что вижу того человека и, зная номер машины, помогу милиции задержать его. Ну, а «Силача» на любом перекрестке Приморска можно взять.
В назначенное время прибыл за полчаса до срока. Поставил машину, а сам ушел, потом незаметно вернулся и спрятался. Сижу, а кругом ни души. Только автобус проскочил и остановился далеко впереди. Вскоре на шоссе появился человек Он оглянулся вокруг и подошел к машине. При свете фонаря, освещавшего шоссе, я его успел рассмотреть. Высокий, пожилой, а толстый, что аж тройной подбородок свисает. Еле влез в машину.
Я решил пойти в город и рассказать обо всем милиции. Недалеко от шоссе вошел в дежурный гастрономический магазин, чтобы купить себе что-нибудь на ужин. Взял колбасы и хлеба. Но не успел я отойти от магазина и на десять шагов, как столкнулся с «Силачом».
Дроздов взволнованно теребил лацкан халата. Решетов слушал не перебивая.
— От неожиданности я так растерялся, что в первую минуту не мог выговорить ни слова, — рассказывал Михаил. — А он как ни в чем не бывало попросил меня подождать минутку, вошел в тот же магазин и быстро возвратился. Мы вместе зашагали по шоссе. Он сказал, что прибыл сюда в семь часов, тоже по заданию, и в Приморск вернемся вместе. На вокзале «Силач» купил билеты; я вздохнул с облегчением, узнав, что будем ехать в разных вагонах. До прибытия поезда оставалось еще около часа. Мы расположились в разных концах зала ожидания. Пассажиров оказалось немного. «Силач» развернул пакетик и спокойно принялся есть купленную колбасу. Я тоже решил поужинать. Жуя колбасу с хлебом, я не переставал думать о том, как бы незаметно для «Силача» ускользнуть до отхода поезда. Вдруг он поднялся и направился ко мне, но не остановился, а только поставил на скамью баночку с горчицей и пошел дальше. Колбаса, приправленная горчицей, стала намного вкусней…
Дроздов вдруг замолчал и глазами, полными ужаса, уставился на Решетова.
— Товарищ полковник, неужели горчица?..
Решетов утвердительно кивнул головой. Дроздов подавленно умолк.
— Я слушаю тебя, Михаил.
— Это и все, товарищ полковник, остальное вы знаете.
— Нет. Дроздов, еще не все. Но, может, ты устал? Тогда мы отложим до другого раза…
— Очень прошу вас, товарищ полковник, задавайте вопросы. Я готов отвечать.
— Номер машины запомнил?
— Нет. Но я записал его. Записная книжка лежит в кармане моего пиджака.
— Нет этой книжки, Михаил. Она была украдена у тебя еще до отравления… А какого цвета машина, помнишь?
— Шоколадного.
— Узнал бы ты того человека?
— И через десять лет узнаю этого гада!
— Хорошо. Ну, номер приморской машины ты, наверно, помнишь?
— Номера на ней меняли. Их было три. Могу назвать все.
— Нет, это бесполезно. И гараж, и машина давно сменены.
— Но они же не знают, что я выжил! — с надеждой к голосе воскликнул Дроздов.
— Я не уверен в этом, — задумчиво произнес Решетов. — Так кому же ты все-таки адресовал деньги, Миша?
Опустив голову, глядя себе под ноги, Дроздов молчал. Вид у него был настолько удрученный, что нетрудно было догадаться, как неприятна ему тема разговора.
— Мне будет тяжело, если тот человек узнает, что произошло со мной, — не поднимая головы, проговорил Дроздов.
— Любишь? — помолчав, тихо спросил Решетов и невольно улыбнулся, когда увидел, как вскинул голову Дроздов.
— Товарищ полковник, что-нибудь случилось с Галей? — глаза парня впились в лицо Решетова.
— Успокойся, она жива—здорова и по-прежнему любит тебя. Только она оказалась благоразумнее, чем ты. Ну ладно, сам в этом позднее убедишься. Теперь главное — поправиться. Ты можешь нам очень скоро понадобиться.
Решетов оделся и ушел, оставив Дроздова со своими думами.
ГЛАВА XI
Решетов в лупу исследовал поверхность трубки, но ничего подозрительного не обнаружил. Он хотел было отложить ее, когда под чашечкой заметил зазубринку. При более тщательном изучении обнаружилось четыре таких зазубрины, изображавшие якорную цепь. Но якоря не было… Это наводило на мысль, что трубка имела какое-то специальное назначение. Какое же именно?
По ассоциации Решетов вспомнил: как-то, еще до войны, ему доложили, что у человека, убитого при переходе границы, найдена курительная трубка. Трубка казалась на вид обычной, каких много. Но на ее чашечке был выгравирован якорь с одиноким звеном разорванной цепи. Стало ясно, что перебежчик шел на связь с сообщником. Не являются ли та трубка и вот эта звеньями одной и той же цепи? Однако с тех пор минуло столько лет. Может ли быть связь между ними?
Решетов позвонил в следственный отдел. Явился дежурный следователь. Полковник велел просмотреть дела тридцать девятого и сорокового годов и найти нужные сведения. Оказалось, что один из старых работников отдела хорошо помнил этот случай. Не прошло и четверти часа, как на столе у Решетова лежала первая трубка. Тончайшая граверная работа несомненно выполнена одним и тем же мастером. Для чего же должна была служить эта трубка? Решетов нажал кнопку:
— Машину к подъезду! — приказал он явившемуся на вызов дежурному.
Начальник сануправления Дьячков собирался домой, когда к нему постучался Решетов.
— Здравствуйте, Михаил Николаевич! — радушно приветствовал полковника Дьячков.
— Кажется, я не вовремя? Вы собирались уходить? — пожимая руку врача, спросил Решетов.
— Пожалуйста, Михаил Николаевич, я не спешу, — Дьячков стал расстегивать пуговицы плаща.
— Я, собственно, к больному, переведенному к вам из городской больницы. Как он сейчас? Не отразится ли на его здоровье непродолжительная беседа?
— Состояние его удовлетворительное, товарищ полковник, — перешел на официальный тон Дьячков. — Дело идет на поправку… Хорошо ест, бессонница прошла, даже прибавил в весе. Но молчит по-прежнему и сторонится людей. Думаю, беседа ему пойдет на пользу, — Дьячков улыбнулся, понимающе взглянул на Решетова.
— Тогда не стану вас задерживать. Разрешите мне только воспользоваться вашим кабинетом. И еще — распорядитесь привести сюда больного.
Дьячков попрощался и удалился, а Решетов, сняв плащ, удобно расположился на диване, покрытом белоснежным чехлом.
Больной нерешительно переступил порог кабинета, придерживая руками полы халата. Он бросил тревожный взгляд на полковника и замер. Решетов продолжал смотреть в газету, но от его взгляда не ускользнули удивление и испуг, мелькнувшие в глазах вошедшего. Минуту спустя полковник отложил газету и внимательно посмотрел в глаза больному.
В дверях стоял парень лет двадцати—двадцати двух. Светлые волосы прядями падали на лоб и уши. Серые глаза диковато смотрели из-под нависших бровей.
— Звали? — тихо спросил он, очевидно, не выдерживая изучающего взгляда Решетова.
— Садитесь, — Решетов указал на стул напротив себя. Тот послушно сел и уставился в угол.
Глядя на эту сгорбленную худую спину с выдающимися лопатками, на угрюмое лицо, Решетов старался разгадать, кто же этот юноша, показания которого так важны сейчас. Неужели уже ничем нельзя пробудить в нем человеческие чувства? Неужели для него уже все потеряно? Не хотелось верить в это…
Решетов закурил и протянул раскрытый портсигар больному.
— Не курю, — продолжая смотреть в угол комнаты, сказал тот.
Решетов громко захлопнул портсигар и положил вместе со спичками на качалку дивана.
— Вот что, парень, — пристально глядя в лицо больному, заговорил он. — Звать тебя фальшивым именем не хочу и не буду. Настоящую фамилию и имя назовешь сам. А теперь скажи, для чего и кто вручил тебе эту трубку? — Решетов вытащил из кармана и протянул трубку со свисающим кортиком. От взгляда полковника не ускользнуло мимолетное движение парня в сторону трубки. Лицо его побледнело, под тонкой кожей вздулись желваки.
— Молчишь? Эх, ты! Для чего упрямишься? Неужели до тебя не доходит, что нам все известно. Самое лучшее для тебя — все рассказать без утайки.
Парень еще больше сгорбился, как будто слова Решетова тяжким грузом легли на его плечи. Но он по-прежнему молчал. Решетов встал и, сделав два шага по направлению к двери, повернулся и остановился перед парнем. Тот с трудом поднялся. Положив руку на плечо больного, Решетов усадил его.
— Значит, не хочешь сказать, кто дал тебе трубку? Ладно. Тогда, может быть, расскажешь, как тебя эта трубка связала с агентом иностранной разведки?..
— Да что вы, гражданин полковник! — больной вскочил со стула и расширенными глазами уставился на Решетова.
Точно молния, пронзила Решетова мысль, что сидевший перед ним парень уже бывал в заключении, а стало быть, имел на совести какое-то преступление. За всю долголетнюю работу в органах государственной безопасности Решетов не раз наблюдал, как тяжело человеку, впервые находящемуся под следствием, вдруг отвыкнуть от ставшего таким дорогим советскому человеку слова «товарищ» и взамен употреблять в обращении с работниками органов официальное «гражданин». А тут это слово так легко и привычно слетело с губ юноши.
— Я хочу, чтобы ты сам все рассказал, — спокойно продолжал полковник. — За что ты отбывал наказание?
По тому, как вздрогнул молодой человек, Решетов понял, что попал в цель.
— Так я же честно отработал и вышел подчистую, — подняв глаза на Решетова, с трудом шевеля побелевшими губами, тихо вымолвил парень.
— А потом снова связался с той же компанией? За легкой наживой погнался? Так? Ну, а теперь подумай сам, можно ли после этого доверять тебе, считать тебя оправданным «подчистую», как ты говоришь?
Решетов видел, как действует на парня сказанное, и чувствовал, что находится на пороге разгадки. И как бы отвечая на его мысль, тот с дрожью в голосе заговорил:
— Разве ж я добровольно? Чтобы сам я опять к этим гадюкам подался? Да ни за что в жизни! Все это дядя Степан… Пиявкой присосался и пьет мою кровь… Решился пойти, когда он позвал, чтобы только разузнать его подлые затеи, а потом все рассказать в милиции и помочь покончить раз и навсегда, да не успел… Несчастье приключилось, отравился испорченной колбасой…
Итак, значит, «Степан». Кто же он? Настоящий ли дядя или человек, носящий кличку?
— Отравился, говоришь? Ты что же, на самом деле веришь в это? Ведь тебя отравили… — спокойно произнес Решетов, но мозг его напряженно работал: в связи с каким событием слышал он или читал в донесениях имя «Степан». Полковник старался собрать все обширные данные следствия в один узел.
— Не может быть, чтобы меня отравили. Для чего? Ведь они не знали, что я собираюсь сделать… Нет, нет…
Это было сказано с таким искренним удивлением, что Решетов поверил. Но сейчас его занимал другой вопрос этот Степан — смотритель приозерного леса или кто-то другой?
— Даже не подозревая о твоих замыслах, они тебе все равно полностью не доверяли… Эх ты, святая простота! — в спокойном голосе Решетова слышалась отеческая укоризна. — Ты сделал, что требовалось, и больше им не нужен. А какой смысл оставлять в живых свидетелей. Дескать, отравился колбасой и концы в воду. Обычный прием диверсантов…
Опустив голову, сгорбившись еще больше, парень сидел не шевелясь.
Его душила бессильная злоба на людей, искалечивших его молодую жизнь, жег стыд перед этим пожилым человеком в полковничьих погонах. А ведь он хотел заявить, но не сделал этого сразу. И вот получилось, что вместо героического поступка он своими действиями, оказывается, помог врагам да к тому же рисковал собственной жизнью. А дядя Степан опять ускользнул…
— В лесу когда был в последний раз? — вдруг спросил Решетов.
Парень поднял голову:
— Когда на задание дядя посылал. Тогда и трубку от него получил.
Вдруг он вскочил на ноги, взволнованно и быстро заговорил:
— Прошу вас, арестуйте этого дядю! Враг он всей советской власти, всем людям на земле… Замучил, проклятый. И во всем прежнем он виноват, а я отдувался… В тюрьму угодил за его грязные дела, а сейчас он снова толкает туда же… Не могу я больше… — голос его перешел в истерический крик: — Разрешите, я убью своими руками гадюку. — Парень зарыдал и уткнулся головой в ладони.
— Успокойся, — рука Решетова мягко коснулась плеча молодого человека. — Теперь слезы не помогут. Бороться надо. Но для того, чтобы действовать наверняка и победить, надо точно знать их замыслы. В этом ты можешь нам помочь, парень.
— Меня зовут Михаилом, а фамилия Дроздов… — прерывающимся от рыданий голосом сказал молодой человек.
— Так-то лучше, Михаил. Сейчас твоя откровенность — верное оружие против диверсантов. Постарайся точно, не упуская ни одной, даже самой малой подробности, рассказать все, что произошло с того самого дня, когда ты получил задание.
— Не думал я, когда уходил от дяди, что буду вот так сидеть перед вами, а они по-прежнему будут разгуливать на воле… Мне казалось… Я был уверен, что сумею выследить главаря и его шайку, и они все очутятся за решеткой. А вышло, что я сам чуть не погиб… — начал Дроздов.
— Не могу не заметить тебе, Дроздов, что более опрометчиво, чем ты поступил, бросаясь в самую пасть зверю и полагаясь только на свои силы, вряд ли можно было поступить. Бороться с врагами надо не в одиночку, а обязательно сообща с людьми, имеющими опыт в такого рода борьбе.
Дроздов рассказал о том, как был вызван в лес и для видимости согласился на требования дяди, а на самом деле решил разузнать их черные мысли и сообщить в органы, чтобы поймать с поличным. Потом по» дробно изложил все, что предшествовало его первой встрече с одним из сообщников, как состоялась эта встреча и чем она окончилась.
— А куда ты девал деньги, полученные от дяди? — прервал его Решетов.
Румянец залил бледные щеки Дроздова.
— Я их оставил у своего хорошего знакомого… товарища, то есть… В любую минуту я их смогу сдать государству.
Решетов невольно улыбнулся. Придвинув к себе телефон, он набрал номер следственного отдела Комитета и попросил прислать ему дело № 207-И.
— Продолжай, Дроздов, — кивнул он парню.
— Встретились мы с этим гадом в Приморске, в ресторане «Шторм». Как вы и говорили, товарищ полковник, трубка эта помогла ему найти меня.
— Фамилия и имя этого человека?
— Я знал только его кличку, «Силач». Мне тоже дали кличку — «Шофер».
— Какой он из себя, этот «Силач»?
— Бритоголовый, среднего роста.
— Ты не запомнил, какого цвета у него глаза, форма носа и вообще другие приметы?
— Глаза серые, нос небольшой, тонкий, с горбинкой. Ну и все, кажется…
— Курит?
— Да, сигареты. Пользуется мундштуком, в виде маленькой трубки. После того как поговорили, мы покинули ресторан, сели в его машину и поехали. С того дня его машиной пользовался и я. Она хранилась на окраине Приморска во дворе одинокого старика. Он работает где-то сторожем. Днем спит, а ночью дежурит. Я почти не встречал его.
— Адрес гаража?
— Пригород Заречный, улица № 27, дом 19. Я долгое время заданий не имел. Шатался в условленных местах, в ресторанах «Шторм», «Волна», «Кавказ», на четырех улицах окраины Приморска. Если в назначенные часы обнаруживал эту машину где-нибудь в условленном месте, доставлял ее в гараж. Кто ею пользовался до меня — это оставалось тайной. Но, видно, хороший шофер: машина всегда оказывалась в полной исправности.
Первое задание было такое: дежурить на извилистой, ведущей к морю дороге и в указанное время при появлении легковом автомашины сменить шофера. Уже рассветало, когда появилась машина. Шофер выскочил из кабины, а я сел за руль. Даже не успел разглядеть его лицо. Помню только, что парень молодой. Потом мчался вниз по этой проклятой дороге, дважды чуть не свалился в пропасть. У скалы «Лошадиное копыто» резко свернул влево и по очень плохой, почти непроезжей дороге добрался до Приморска. За это мне дали пять тысяч рублей. Вручил мне их «Силач».
— Где же ты хранишь деньги? — спросил Решетов.
— Переводил по почте тому же своему товарищу, — опять смутившись, ответил Дроздов. — После выполнения задания я долго прикидывал, как мне докопаться до их главного логова, узнать кого-нибудь, кроме «Силача»? А время между тем уходило…
Дроздов умолк, собираясь с мыслями.
— Что же дальше? — полковник положил перед собой принесенное дело.
— Второе поручение было тоже необычным. Нужно было 5-м трамваем добраться до железнодорожного моста, пересесть на 31-й и доехать до остановки «Кирпичный завод». В заводском переулке, на небольшом пустыре, в семь вечера меня ждала легковая машина. Я должен был доставить ее сюда к двенадцати ночи, оставить на пятом километре шоссе и ночным поездом вернуться в Приморск. Значит, машину должен взять кто-то третий, «Силач»-то оставался в Приморске. Представлялась возможность увидеть еще какое-то лицо, а может, и самого главаря. В пути я надумал доставить машину раньше срока и засесть в каком-нибудь укромном месте Ехать пришлось на новой, незнакомой мне машине. Я постарался запомнить номер. Я сильно волновался, когда возвращался в город. Надеялся, что вижу того человека и, зная номер машины, помогу милиции задержать его. Ну, а «Силача» на любом перекрестке Приморска можно взять.
В назначенное время прибыл за полчаса до срока. Поставил машину, а сам ушел, потом незаметно вернулся и спрятался. Сижу, а кругом ни души. Только автобус проскочил и остановился далеко впереди. Вскоре на шоссе появился человек Он оглянулся вокруг и подошел к машине. При свете фонаря, освещавшего шоссе, я его успел рассмотреть. Высокий, пожилой, а толстый, что аж тройной подбородок свисает. Еле влез в машину.
Я решил пойти в город и рассказать обо всем милиции. Недалеко от шоссе вошел в дежурный гастрономический магазин, чтобы купить себе что-нибудь на ужин. Взял колбасы и хлеба. Но не успел я отойти от магазина и на десять шагов, как столкнулся с «Силачом».
Дроздов взволнованно теребил лацкан халата. Решетов слушал не перебивая.
— От неожиданности я так растерялся, что в первую минуту не мог выговорить ни слова, — рассказывал Михаил. — А он как ни в чем не бывало попросил меня подождать минутку, вошел в тот же магазин и быстро возвратился. Мы вместе зашагали по шоссе. Он сказал, что прибыл сюда в семь часов, тоже по заданию, и в Приморск вернемся вместе. На вокзале «Силач» купил билеты; я вздохнул с облегчением, узнав, что будем ехать в разных вагонах. До прибытия поезда оставалось еще около часа. Мы расположились в разных концах зала ожидания. Пассажиров оказалось немного. «Силач» развернул пакетик и спокойно принялся есть купленную колбасу. Я тоже решил поужинать. Жуя колбасу с хлебом, я не переставал думать о том, как бы незаметно для «Силача» ускользнуть до отхода поезда. Вдруг он поднялся и направился ко мне, но не остановился, а только поставил на скамью баночку с горчицей и пошел дальше. Колбаса, приправленная горчицей, стала намного вкусней…
Дроздов вдруг замолчал и глазами, полными ужаса, уставился на Решетова.
— Товарищ полковник, неужели горчица?..
Решетов утвердительно кивнул головой. Дроздов подавленно умолк.
— Я слушаю тебя, Михаил.
— Это и все, товарищ полковник, остальное вы знаете.
— Нет. Дроздов, еще не все. Но, может, ты устал? Тогда мы отложим до другого раза…
— Очень прошу вас, товарищ полковник, задавайте вопросы. Я готов отвечать.
— Номер машины запомнил?
— Нет. Но я записал его. Записная книжка лежит в кармане моего пиджака.
— Нет этой книжки, Михаил. Она была украдена у тебя еще до отравления… А какого цвета машина, помнишь?
— Шоколадного.
— Узнал бы ты того человека?
— И через десять лет узнаю этого гада!
— Хорошо. Ну, номер приморской машины ты, наверно, помнишь?
— Номера на ней меняли. Их было три. Могу назвать все.
— Нет, это бесполезно. И гараж, и машина давно сменены.
— Но они же не знают, что я выжил! — с надеждой к голосе воскликнул Дроздов.
— Я не уверен в этом, — задумчиво произнес Решетов. — Так кому же ты все-таки адресовал деньги, Миша?
Опустив голову, глядя себе под ноги, Дроздов молчал. Вид у него был настолько удрученный, что нетрудно было догадаться, как неприятна ему тема разговора.
— Мне будет тяжело, если тот человек узнает, что произошло со мной, — не поднимая головы, проговорил Дроздов.
— Любишь? — помолчав, тихо спросил Решетов и невольно улыбнулся, когда увидел, как вскинул голову Дроздов.
— Товарищ полковник, что-нибудь случилось с Галей? — глаза парня впились в лицо Решетова.
— Успокойся, она жива—здорова и по-прежнему любит тебя. Только она оказалась благоразумнее, чем ты. Ну ладно, сам в этом позднее убедишься. Теперь главное — поправиться. Ты можешь нам очень скоро понадобиться.
Решетов оделся и ушел, оставив Дроздова со своими думами.
ГЛАВА XI
Решетов положил телефонную трубку и задумался над словами генерала. За последнее время все явственней ощущалась скрытая деятельность врагов. Генерал требовал точно определить, что находится в коробке, извлеченной со дна моря. После кропотливого изучения эксперт установил, что в ней содержался реактивный запал неизвестного оружия, состоящий из взрывчатки и химического заряда.
Все данные говорили о том, что снаряд обладал огромной разрушительной силой. Над разгадкой снаряда работает исследовательская лаборатория.
Решетов понимал, что такое оружие врагу понадобилось для диверсии против какого-нибудь особо важного объекта. Таким объектом, несомненно, является номерной завод, работающие там люди.
Решетов распорядился усилить охрану номерного завода.
Майор Вергизов и капитан Завьялов с группой спешно вели работу в Приморске. Была обнаружена явочная квартира диверсантов, хозяином которой являлся некий Лукьян Андреевич Запыхало. Прошлое этого человека проливало свет на многое. Однако арестовывать его было еще рано.
Генерал сообщил Решетову об отъезде из Москвы трех служащих иностранной торговой фирмы и обращал его внимание на следующее: органы безопасности располагают данными, что один из них является резидентом разведки. Необходимо установить, кто именно из трех. Было ясно, что приезд трех иностранных служащих — это маневр, цель которого замаскировать разведчика и осложнить наблюдение за ним. Очевидно, что резидент является главным руководителем диверсантов. раз он сам пожаловал сюда, значит враги готовятся к решительным действиям. Очень важно, что сообщат Вергизов и Костричкин об этих людях.
Посещение ими театра давало возможность разведчикам внимательно рассмотреть «гостей» и понаблюдать за ними.
Решетов взглянул на часы: близилась полночь. Как было условлено, Вергизов первым должен вернуться в Комитет. В ожидании товарищей Решетов поднялся из-за стола и распахнул окно. Город сверкал огнями. Полковник полной грудью вдохнул аромат цветущей липы.
В кабинет быстрой походкой вошел Вергизов.
Решетов прошел за стол, присел и Вергизов.
— О ваших наблюдениях за приезжими доложите, когда вернется Костричкин. Ему будет полезно послушать.
— Хорошо, Михаил Николаевич. За это время ничего нового не было?
Решетов достал и раскрыл дело № 207-И.
— Вы помните, Василий Кузьмич, сообщения начальника пятого отделения милиции относительно Галины Семеновой и сданных ею в милицию деньгах?
— Конечно, помню.
— Приобщите его к делу Белгородовой…
— В какой связи? — Вергизов удивленно взглянул на Решетова.
— Представьте себе, жених Семеновой, оставивший ей деньги и так таинственно исчезнувший, и отравленный юноша из больницы — одно и то же лицо…
— Наконец-то выяснилась личность пострадавшего, — облегченно выдохнул Вергизов.
— Да, это Михаил Дроздов. Он во всем сознался. Вчера я был у него в больнице. Все, что Семенова показала, полностью подтвердилось. Желая избавиться от ненавистного дяди и его сообщников, тянувших парня в омут преступления, этот Аника-воин решил вступить с ними в единоборство. Он сделал вид, что согласился на предложение дяди, а на самом деле старался разузнать, кто сообщники дяди, и рассказать о них милиции. Этот опрометчивый шаг едва не стоил ему жизни. Кстати, вчера мне звонил начальник пятого отделения милиции. Семенова сделала очередной взнос в сумме четырех тысяч пятисот рублей. Деньги получены из Приморска.
— Молодец девушка, — одобрительно заметил Решетов. — Своим заявлением а милицию она, кроме всего прочего, облегчила судьбу и самого Дроздова.
— Как его здоровье сейчас?
— Опасность окончательно миновала. Он жаждет помочь в поимке врагов и, надо думать, будет нам полезен.
Раздался стук.
— Войдите, — пригласил Решеток Костричкина. Садитесь, товарищ лейтенант, и не будем терять времени, скоро светать начнет. Выкладывайте, Василий Кузьмич, ваши впечатления о приезжих. Что нового стало известно о них?
— Все трое, — начал Вергизов, — держат путь в Приморск. Здесь они проездом. Во всяком случае, так сообщили они портье гостиницы. Пробудут у нас двое суток. Город им очень понравился, и они пожелали ознакомиться со здешними достопримечательностями. В Приморске «гости» рассчитывают дождаться прихода судна, которое доставит в приморский порт принадлежащие их торговой фирме автомашины.
— Опишите, пожалуйста, внешность этих господ.
— Один высокий, тучный, волосы ежиком, небольшие усики. В толстых губах постоянно торчит сигара, расплюснутый, с перебитым хрящом нос (должно быть, след кастета). Двое остальных похожи друг на друга как близнецы. Оба среднего роста. У обоих волосы каштанового цвета. Холодные глаза. Совершенно одинаковые костюмы, галстуки, шляпы и пыльники. Курят сигареты. Единственное различие — один из них криво ставит ступни. Даже зубы у обоих одеты в золотые коронки. Во всяком случае, легко принять одного за другого.
— Еще одна деталь, товарищ полковник, — заговорил Костричкин, после того как Вергизов кончил. — У одного из них не хватает кончика мочки на левом ухе…
— Куда они отправились после театра?
— В гостиницу «Интурист» и там спустились в ресторан.
Решетов жестом остановил Костричкина и снял трубку телефона.
— Решетов слушает. Хорошо, продолжайте наблюдение.
Положив трубку, полковник минуту молчал.
— Недавно звонил генерал, — заговорил он. — Надо быть готовыми к скорой развязке операции. А что развязка близка, свидетельствуют многие признаки, и один из них — приезд этих господ. Сейчас лаборатория работает над исследованием оружия, которое враги, по-видимому, рассчитывают применить при диверсии. Наша задача — не допустить диверсии. Следовательно, поймать и изолировать диверсантов надо прежде, чем они применят это оружие. Все зависит от нашей бдительности, четкой работы и оперативности.
— Я считаю, Михаил Николаевич, что необходимо присутствовать в таможне и тщательно проверить автомашины, все их запчасти и багажники, — сказал Вергизов. — Не исключена возможность, что в машинах спрятано оружие, предназначенное для совершения диверсии.
— Бесспорно, это необходимо. Как только они прибудут в Приморск, немедленно займитесь ими. По данным, которыми мы располагаем, можно, правда ориентировочно, определить, с кем стремятся увидеться «коммерсанты». Но нужно быть начеку, ибо существуют, надо думать, еще не известные нам связи.
Решетов поднялся из-за стола и зашагал по кабинету.
— Не буду говорить вам, насколько серьезна обстановка. Вы знаете не хуже меня. Сейчас взаимодействие всех наших групп должно быть особенно четким. Чрезвычайно важны отлично поставленная взаимная информация о ходе операции и личная находчивость, смекалка и самоотверженность. На связь с Потроховым пошел Смирнов, Вы, Василий Кузьмич, сегодня же отправляйтесь в Приморск к Завьялову, Костричкин остается здесь. Ему предстоит сопровождать «гостей» до Приморска. Но до выезда, надо полагать, «гостям» захочется повидаться кое с кем. Ваша задача, лейтенант, разузнать, с кем именно. А теперь — по своим участкам и — за дело.
— Разрешите, товарищ полковник, задать вопрос, — обратился к Решетову Костричкин.
— Слушаю вас, лейтенант.
— Не есть ли резидент иностранной разведки, один из этих трех, сам Гоулен?
Решетов и Вергизов переглянулись.
— Вы правы, лейтенант. К нам пожаловал именно Гоулен. В стане врага царит растерянность. Провал Белгородовой, неуверенность в завербованных шпионах и диверсантах вызвали там серьезное беспокойство. Вот почему сам шеф отдела по шпионажу в Советской России, Гоулен, лично прибыл сюда. Необходимо, Василий Кузьмич, обратить внимание оперативных работников на возможность применения врагами бактериологического или химического оружия. Ведь было уже дважды применено химическое оружие: на морском берегу и в инсценировании самоубийства Звягинцева, Вам ясно, лейтенант?
Все данные говорили о том, что снаряд обладал огромной разрушительной силой. Над разгадкой снаряда работает исследовательская лаборатория.
Решетов понимал, что такое оружие врагу понадобилось для диверсии против какого-нибудь особо важного объекта. Таким объектом, несомненно, является номерной завод, работающие там люди.
Решетов распорядился усилить охрану номерного завода.
Майор Вергизов и капитан Завьялов с группой спешно вели работу в Приморске. Была обнаружена явочная квартира диверсантов, хозяином которой являлся некий Лукьян Андреевич Запыхало. Прошлое этого человека проливало свет на многое. Однако арестовывать его было еще рано.
Генерал сообщил Решетову об отъезде из Москвы трех служащих иностранной торговой фирмы и обращал его внимание на следующее: органы безопасности располагают данными, что один из них является резидентом разведки. Необходимо установить, кто именно из трех. Было ясно, что приезд трех иностранных служащих — это маневр, цель которого замаскировать разведчика и осложнить наблюдение за ним. Очевидно, что резидент является главным руководителем диверсантов. раз он сам пожаловал сюда, значит враги готовятся к решительным действиям. Очень важно, что сообщат Вергизов и Костричкин об этих людях.
Посещение ими театра давало возможность разведчикам внимательно рассмотреть «гостей» и понаблюдать за ними.
Решетов взглянул на часы: близилась полночь. Как было условлено, Вергизов первым должен вернуться в Комитет. В ожидании товарищей Решетов поднялся из-за стола и распахнул окно. Город сверкал огнями. Полковник полной грудью вдохнул аромат цветущей липы.
В кабинет быстрой походкой вошел Вергизов.
Решетов прошел за стол, присел и Вергизов.
— О ваших наблюдениях за приезжими доложите, когда вернется Костричкин. Ему будет полезно послушать.
— Хорошо, Михаил Николаевич. За это время ничего нового не было?
Решетов достал и раскрыл дело № 207-И.
— Вы помните, Василий Кузьмич, сообщения начальника пятого отделения милиции относительно Галины Семеновой и сданных ею в милицию деньгах?
— Конечно, помню.
— Приобщите его к делу Белгородовой…
— В какой связи? — Вергизов удивленно взглянул на Решетова.
— Представьте себе, жених Семеновой, оставивший ей деньги и так таинственно исчезнувший, и отравленный юноша из больницы — одно и то же лицо…
— Наконец-то выяснилась личность пострадавшего, — облегченно выдохнул Вергизов.
— Да, это Михаил Дроздов. Он во всем сознался. Вчера я был у него в больнице. Все, что Семенова показала, полностью подтвердилось. Желая избавиться от ненавистного дяди и его сообщников, тянувших парня в омут преступления, этот Аника-воин решил вступить с ними в единоборство. Он сделал вид, что согласился на предложение дяди, а на самом деле старался разузнать, кто сообщники дяди, и рассказать о них милиции. Этот опрометчивый шаг едва не стоил ему жизни. Кстати, вчера мне звонил начальник пятого отделения милиции. Семенова сделала очередной взнос в сумме четырех тысяч пятисот рублей. Деньги получены из Приморска.
— Молодец девушка, — одобрительно заметил Решетов. — Своим заявлением а милицию она, кроме всего прочего, облегчила судьбу и самого Дроздова.
— Как его здоровье сейчас?
— Опасность окончательно миновала. Он жаждет помочь в поимке врагов и, надо думать, будет нам полезен.
Раздался стук.
— Войдите, — пригласил Решеток Костричкина. Садитесь, товарищ лейтенант, и не будем терять времени, скоро светать начнет. Выкладывайте, Василий Кузьмич, ваши впечатления о приезжих. Что нового стало известно о них?
— Все трое, — начал Вергизов, — держат путь в Приморск. Здесь они проездом. Во всяком случае, так сообщили они портье гостиницы. Пробудут у нас двое суток. Город им очень понравился, и они пожелали ознакомиться со здешними достопримечательностями. В Приморске «гости» рассчитывают дождаться прихода судна, которое доставит в приморский порт принадлежащие их торговой фирме автомашины.
— Опишите, пожалуйста, внешность этих господ.
— Один высокий, тучный, волосы ежиком, небольшие усики. В толстых губах постоянно торчит сигара, расплюснутый, с перебитым хрящом нос (должно быть, след кастета). Двое остальных похожи друг на друга как близнецы. Оба среднего роста. У обоих волосы каштанового цвета. Холодные глаза. Совершенно одинаковые костюмы, галстуки, шляпы и пыльники. Курят сигареты. Единственное различие — один из них криво ставит ступни. Даже зубы у обоих одеты в золотые коронки. Во всяком случае, легко принять одного за другого.
— Еще одна деталь, товарищ полковник, — заговорил Костричкин, после того как Вергизов кончил. — У одного из них не хватает кончика мочки на левом ухе…
— Куда они отправились после театра?
— В гостиницу «Интурист» и там спустились в ресторан.
Решетов жестом остановил Костричкина и снял трубку телефона.
— Решетов слушает. Хорошо, продолжайте наблюдение.
Положив трубку, полковник минуту молчал.
— Недавно звонил генерал, — заговорил он. — Надо быть готовыми к скорой развязке операции. А что развязка близка, свидетельствуют многие признаки, и один из них — приезд этих господ. Сейчас лаборатория работает над исследованием оружия, которое враги, по-видимому, рассчитывают применить при диверсии. Наша задача — не допустить диверсии. Следовательно, поймать и изолировать диверсантов надо прежде, чем они применят это оружие. Все зависит от нашей бдительности, четкой работы и оперативности.
— Я считаю, Михаил Николаевич, что необходимо присутствовать в таможне и тщательно проверить автомашины, все их запчасти и багажники, — сказал Вергизов. — Не исключена возможность, что в машинах спрятано оружие, предназначенное для совершения диверсии.
— Бесспорно, это необходимо. Как только они прибудут в Приморск, немедленно займитесь ими. По данным, которыми мы располагаем, можно, правда ориентировочно, определить, с кем стремятся увидеться «коммерсанты». Но нужно быть начеку, ибо существуют, надо думать, еще не известные нам связи.
Решетов поднялся из-за стола и зашагал по кабинету.
— Не буду говорить вам, насколько серьезна обстановка. Вы знаете не хуже меня. Сейчас взаимодействие всех наших групп должно быть особенно четким. Чрезвычайно важны отлично поставленная взаимная информация о ходе операции и личная находчивость, смекалка и самоотверженность. На связь с Потроховым пошел Смирнов, Вы, Василий Кузьмич, сегодня же отправляйтесь в Приморск к Завьялову, Костричкин остается здесь. Ему предстоит сопровождать «гостей» до Приморска. Но до выезда, надо полагать, «гостям» захочется повидаться кое с кем. Ваша задача, лейтенант, разузнать, с кем именно. А теперь — по своим участкам и — за дело.
— Разрешите, товарищ полковник, задать вопрос, — обратился к Решетову Костричкин.
— Слушаю вас, лейтенант.
— Не есть ли резидент иностранной разведки, один из этих трех, сам Гоулен?
Решетов и Вергизов переглянулись.
— Вы правы, лейтенант. К нам пожаловал именно Гоулен. В стане врага царит растерянность. Провал Белгородовой, неуверенность в завербованных шпионах и диверсантах вызвали там серьезное беспокойство. Вот почему сам шеф отдела по шпионажу в Советской России, Гоулен, лично прибыл сюда. Необходимо, Василий Кузьмич, обратить внимание оперативных работников на возможность применения врагами бактериологического или химического оружия. Ведь было уже дважды применено химическое оружие: на морском берегу и в инсценировании самоубийства Звягинцева, Вам ясно, лейтенант?