Беспомощным взглядом Чиддингфолд обвел сплоченные шеренги молчаливых гостей, виднеющихся сквозь окошко; всех обуревало волнение перед ужасным головокружительным прыжком в экстаз августейшего рукопожатия.
- Как же нам, э, быть? - беспомощно спросил Чиддингфолд.
Нунн снова почувствовал себя хладнокровным хозяином положения.
- Придется довести дело до конца, - сказал он. - Надо все-таки открыть новый корпус. Не объявлять же всем приглашенным, что можно временно разойтись по домам!
Чиддингфолд наклонил голову.
- И если мы не хотим, чтобы все пошло наперекосяк, надо продолжать в точности как на репетициях. Нельзя же на этом этапе затевать все снова-здорово.
- Но как же, э?
- Надо еще раз положиться на славного старину Ноббса.
Цинния отправилась за Ноббсом, извлекла его из шеренги старших научных сотрудников. Общество беспокойно загалдело. Люди крутили головами, пытаясь обнаружить причину затяжки. Стеклянная дверь коммутатора стукнулась о Ноббсово бедро с таким дребезжанием, что отголоски пошли по всему фойе и все головы повернулись на шум. Чиддингфолд, казалось, старел и буквально усыхал на глазах.
- Очень здорово, Ноббс, - сказал Нунн. - К сожалению, должен вам сообщить, что в последнюю минуту визит королевы отложили и вам еще раз придется нас выручить.
- Что? - вскрикнул Ноббс.
- Мне очень жаль, - сказал Нунн. - Но я уверен, вы первый согласитесь, что так надо.
- Да пропади все пропадом!
- Очень здорово. Я же знал, что вы не подведете.
- Да что вы ко мне привязались?
- Начать придется немедленно.
- Да почему все я да я?
- Значит, заметано? Ну, вперед.
Ноббс в отчаянии переводил взгляд с Нунна на Чиддингфолда.
- Благодарю вас, - вымолвил Чиддингфолд замогильным голосом, и уголки его губ попытались по привычке подняться на высоту положения.
- Но... - заикнулся Ноббс.
Однако все трое были уже в пути и шли через фойе.
Исполним все с самого начала, - сказал Нунн, когда они вышли на улицу. - Как говорится, в чрезвычайных обстоятельствах важны три вещи: дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина. Ну-ка, Ноббс, представьте себе, что вы сию минуту вышли из машины, и пожмите руку директору.
Обменялись рукопожатиями.
- Добрый день, ваше величество, - обреченно сказал Чиддингфолд.
Они уделили должное внимание почетному караулу, приняли букет от малолетней дочки Чиддингфолда и наткнулись на Ротемира Пошлака.
- Что здесь творится? - нервозно спросил Пошлак.
- Надо продолжать как ни в чем ни бывало, убеждал его Нунн тихим, но повелительным голосом. - Королевский самолет задержан... Визит отложен... Этот малый будет дублером. Пожмите ему руку как ни в чем не бывало.
Пошлак не совсем понял. Он с сомнением протянул руку. Ноббс ее сгреб.
- Рад познакомиться, - нерешительно произнес Пошлак.
- Черта лысого, - ответил Ноббс.
Подошли к миссис Пошлак. Она тупо покосилась на мужа, затем пожала руку Ноббса и сделала компромиссный жест намека на реверанс. Ноббс застонал. Следующими в строю стояли сэр Прествик и леди Ныттинг. Видя пример мистера и миссис Пошлак, они обменялись рукопожатием и изъявили почтение без лишних расспросов.
- А это мой заместитель мистер Нунн, ваше величество, - сказал Чиддингфолд.
- Здравствуйте, ваше величество, - склонил голову Нунн.
После этого все пошло гладко. Каждый гость видел, что кто-то рядом с ним пожимает руку, кланяется, приседает в реверансе и шепчет: "Ваше величество", и каждый в свою очередь проделывал то же самое, не задавая вопросов. Бесспорно, кое у кого на душе скребли кошки, оттого что августейшая особа, представшая перед ними во плоти, оказалась неуклюжим молодым бородачом, который в ответ на воздаваемые почести стонал и бормотал: "Черта лысого!". Однако его сопровождал директор института с председателем Объединенной телестудии, его окружали все атрибуты королевского достоинства. Нельзя же было срывать тщательно продуманный спектакль королевского визита сомнениями насчет личности главного исполнителя. К тому же о привычках и внешности августейших особ все были наслышаны только из газет, а пресса наверняка искажает или чрезмерно упрощает истину. Да и вообще Ноббс подходил, тряс руку и отходил, прежде чем люди успевали опомниться.
В конце концов были пожаты все двести потных рук, и процессия бодро двинулась прочь по фойе, вверх по лестнице, знакомиться с типичным ученым ассистентом (первого класса) в политическом отделе. На этом этапе Нунн откололся, локтями пробил себе путь против течения (толпа беспорядочно толклась на лестнице, все рвались вслед за главными действующими лицами).
- Очень здорово, - восклицал Нунн, подобно нападающему в регби, распихивая кричаще разодетых жен сотрудников, и наконец добрался до коммутатора.
- Цинния, - сказал он, - если будут еще звонки - откуда бы ни звонили и кому бы ни звонили, - переключайте на меня. Лично.
И снова вышел в фойе, уже почти пустое. Последние отставшие солдаты наступающей армии покидали поле боя. Все было взято под контроль - под его, Нунна, контроль. Он боролся против несметных полчищ и ухватил победу за хвост на самом пороге поражения. Он, бесспорно, взял верх. Теперь он не мог не чувствовать некоторого самодовольства.
- Очень, очень, очень здорово, - сказал он.
35
Наконец-то до Голдвассера дошло, что дверь заперта. Нормальный и разумный человек, он не стал терять времени на нелепые гипотезы, а решил, что раз дверь не открылась, значит, ее заклинило. Он налегал на дверь, и его постепенно охватывал страх. Он стал ее трясти. Уперся ногой в стену и снова налег. Дверь не поддавалась.
Он огляделся по сторонам, заметил дверь, ведущую в кабинет Чиддингфолда, и подбежал к ней. Подергал ее. Она не шелохнулась. "Естественно, - со свойственной ему кристальной логикой подумал Голдвассер, - ею не пользуются, поэтому она и заперта". Он метнулся к окну, выглянул во двор, но и там не было пути к отступлению. Он снова метнулся к входной двери и яростно дергал ручку, пока у него не заныли мышцы. Он посмотрел на часы. Ровно три. Теперь не было смысла рваться на волю; все равно нельзя спускаться вниз, после того как приехала королева.
Он плюхнулся в кресло. Больше всего удручало, что он выглядит дурак дураком. Как похоже на него - в такую ответственную минуту не справиться с дверью! Он слышал у всех на устах слова: "Как это типично для старины Голдвассера! Какой осел этот старина Голдвассер!".
Никому и в голову не придет винить Нунна. А ведь Нунн виноват ничуть не меньше. До чего же идиотское время выбрал он, чтобы вербовать подмогу! Почему бы не потолковать с Голдвассером раньше, не дать ему времени опомниться, подготовиться к решительным действиям?
А все же он не мог избавиться от ощущения, что подвел Нунна. Какой от него прок, если он ухитрился заклинить дверь? Но, собственно, если поразмыслить, где сам Нунн? Он ведь так и не принес пистолета. Может быть, у него все сошло как по маслу, и он спустился в фойе, занял свое место на церемонии, не потрудившись даже поставить Голдвассера в известность? Или, может, Чиддингфолду как-то удалось подстеречь Нунна и помешать ему вернуться?
Голдвассеру мерещилась страшная картина: Чиддингфолд запирает беспомощного Нунна в другом кабинете, а сам приступает к осуществлению своих злодейских замыслов. Чудовищно. И все-таки было в этой картине что-то правдоподобное, не позволяющее Голдвассеру отмести ее целиком. Что же именно?
Внезапно он понял, и ему стало скучно. Что бы там не случилось с Нунном, его-то, беднягу Голдвассера, запер в этом кабинете Чиддингфолд! Он медленно поднялся в кресле, будто его потянули за ниточку, привязанную к голове. И содрогнулся. Разгул фантазии! Если серьезно поверить, что его запер Чиддингфолд, то недолго и поверить в теософию, и услышать голоса призраков. Он снова сел, криво улыбаясь.
Но тут опять нахлынули подозрения, и Голдвассеру пришло в голову, что его рабочую гипотезу можно проверить простейшим способом. Стоит лишь осмотреть дверь и узнать, действительно ли ее заклинило. Он приник глазом к дверному косяку.
Когда он снова распрямился, ему показалось, что рухнула вся его жизненная философия, все представление о вселенной. Он чувствовал себя глубоко несчастным, почва уходила из-под ног. Если он так долго заблуждался относительно Чиддингфолда, то, может быть, он заблуждается и относительно Роу, Ребус и Нунна. Может быть, он заблуждается даже относительно макинтоша. Если необъятная, ослепительная респектабельность Чиддингфолда - ложь, значит, в мире вообще все лживо, нет ничего святого.
Надо немедленно предупредить кого-нибудь насчет Чиддингфолда. Но кого? И как? Он отчаянно рыскал по кабинету в поисках сам не зная чего горючего для дымовых сигналов, трубы центрального отопления для отстукивания азбуки морзе, чего угодно. Тут его взгляд упал на еще более остроумное средство связи - телефоны на столе Нунна. Телефон! Боже правый, можно ведь просто позвонить в полицию!
Он снял трубку городского телефона, но запас энтузиазма истощился прежде, чем он поднес ее к уху. Как приступить к объяснениям? "Извините, но директор института имени Уильяма Морриса запер меня в кабинете своего заместителя..."? "С целью обеспечить немедленную реализацию своих злодейских замыслов против королевы директор..."? "Королеве грозит опасность, а я заперт в кабинете там-то и там-то..."? Чуть ли не с облегчением он установил, что телефон не работает: мисс Фрам не включила основной аппарат в приемной.
Он положил трубку городского телефона и снял трубку внутреннего. Она с готовностью загудела у него над ухом, и он протянул было руку набрать номер. Но какой? Во всем здании никто не сидит за своим столом; все собрались в фойе - приобщиться к историческому рукопожатию. Звонить некому.
Он положил трубку и задумался. Насколько он понимал, выход был только один: дождаться, когда торжественное сборище покинет фойе и отправится осматривать помещение. В первую очередь они посетят политический отдел, и там-то Голдвассер их перехватит.
Он расположился ждать - сидел совсем тихо, напряженно вслушиваясь в неумолчный хор слабых будничных шумов и пытаясь расшифровать каждый из них. Дальний отзвук ревущих моторов. Недолгое завывание самолета, прочертившего уголок неба. Негромкое хлопанье открытого окна на ветру. Едва уловимый пульсирующий гул какого-то механизма (генератора? холодильника? вентилятора?) в чреве здания. И еще что-то. Шелест рукопожатий, бормотание "ваше величество", приглушенный треск немолодых суставов, согнутых в реверансе?
Прошло десять минут. Вдруг смутный, неопределенный шум стал чуть отчетливее; где-то открылась дверь. Послышались шаги - сперва две пары ног, затем три, затем десяток, и вот все это переросло в частый топот, словно ливень обрушился на натянутый брезент. Ошибки быть не могло: это двести человек поднимались по лестнице.
Голдвассер потянулся к внутреннему телефону. Очевидно, Чиддингфолд еще не начал срывать распорядок дня. Голдвассер выжидал, пытаясь по шуму определить, успело ли торжественное сборище дойти до политического отдела. Он отчетливо представил себе всю сцену: Чиддингфолд с натянутой предательской улыбкой сопровождает королеву, делая неуклюжие микрожесты; Пошлак напускает на себя деятельный и заинтересованный вид; все начальники отделов в противоестественно чистых, накрахмаленных, тугих воротничках, все никак не сообразят, куда девать руки: то заложат их за спину, то развязно сунут в карманы, то, спохватившись, поспешно выдернут оттуда, скрестят их на груди, а сами поражены гнетущей неестественностью осанки соседа. Он представил себе, как выталкивают вперед типичного ученого ассистента (первого класса), как осматривают типичную вычислительную машину, как задают типичный вопрос. И в разгаре всего этого в углу вдруг звонит телефон. Двести голов оборачиваются, потом все делают вид, будто ничего не слышали. Типичный научный сотрудник дает свой типичный ответ под телефонное дребезжание, пока кто-нибудь, стоящий рядом с телефоном (кто? Роу? миссис Плашков? неведомый лаборант? может быть, Ноббс?), не очухается и не снимет трубку. И услышит, как какой-то псих (он, Голдвассер!) рассказывает бредовую, путаную историю: его, мол, заперли в кабинете, и надо безотлагательно арестовать Чиддингфолда. Голдвассера так и передернуло, он явственно слышал достойное жалости смущение в голосе собеседника, который пытается прекратить разговор и замять скандальный инцидент. Голдвассер видел каменные физиономии всех остальных. Люди прилагают все усилия, чтобы сосредоточиться на августейшей оценке работы отдела и не слышать мучительной неловкости в приглушенном голосе коллеги. У Голдвассера взмокли ладони. Все его естество запросилось прочь от телефона. На такое он не решится.
Он положил трубку на место и попытался ни о чем не думать. Но ведь снести можно что угодно, только не собственную трусость. Надо решиться! Только теперь уже, наверное, поздно; торжественная процессия направляется сейчас в отдел спорта. Голдвассер дал себе клятву, что туда-то он позвонит непременно. Он опять прислушался, и действительно, спустя несколько минут до него донесся приглушенный топот четырех сотен ног, шагающих по коридору. Еще не пора, еще не пора. Дай им время войти в отдел. Пора! Нет-нет, рано, сейчас там, в пустой лаборатории, только королева со своей ближайшей свитой. Погоди. Истинная смелость - смелость ожидания. Может, теперь? Но топот уже стихал - все двести голов были уже в отделе спорта. Слишком поздно; никакие силы не заставят его звонить всем двумстам.
Мысленно Голдвассер нанизывал довод за доводом в объяснение того, почему звонить не следовало. В отделе просто сняли бы трубку с рычага, ничего не ответив. А если бы и ответили, то не поверили бы. К телефону подошел бы сам Чиддингфолд. Заслышав телефонный звонок, Чиддингфолд бы сразу обо всем догадался и умертвил королеву на месте. Тем не менее каждый раз, слыша, как гости перемещаются из одного отдела в другой, Голдвассер тянулся к телефону и уверял себя, что сейчас решится, и каждый раз не решался. Самые жестокие муки он испытал, когда услышал, как все пересекают двор, направляясь в новый корпус отдела этики. Если он их и тут не поймает, они перекочуют в фанерную пристройку "буфет", а уж там поминай как звали. Голдвассер с таким болезненным усердием напрягал барабанные перепонки, что ему казалось, будто он различает звон золотого мастерка о мемориальный камень, гудение неугасимого огня в вечную память о событии, звяканье золотых ножничек, щелчок золотого выключателя, скрежет золотого ключа. Но он так и не позвонил.
Наконец он услышал дальний топот - толпа перебиралась по двору из корпуса этики к закускам. Голдвассер пал духом. Провалился он позорно, с треском. Топот затих, совсем прекратился, наступила гробовая тишина. Общество углубилось в сандвичи с огурцами и шампанское. Голдвассер углубился в мрачные мысли.
Тут ошеломительно громко и внезапно зазвонил телефон. Голдвассер ринулся к нему так порывисто, что опрокинул кресло. Телефон, трубку которого он шесть раз снимал и шесть раз вешал, звонит теперь сам! Голдвассер виновато нащупал трубку и поднес ее к уху, не в силах вымолвить хоть слово.
- Вам звонят по городскому, мистер Нунн, - сказала телефонистка цинния. - Если вы не возражаете, я переключу этот вызов на вас лично через внутренний. Абонент, соединяю с заместителем директора.
- Алло, это заместитель директора? - заговорил мужской голос. - Вас вызывает кавалер воздушного пирога <автор пародирует старинные, поныне сохранившиеся названия придворных должностей типа "дама королевской опочивальни", "кавалер чайного сервиза" и т.п.>.
- Кто-кто? - вскрикнул Голдвассер. Ему не ответили, только что-то щелкнуло в трубке.
В приливе отчаяния Голдвассер понял, что все это время мог соединиться с коммутатором.
- Алло, это заместитель директора? - сказал кавалер воздушного пирога. - У меня для вас хорошая новость. Неисправность в самолете устранена. Просто какой-то прибор разладился. Самолет взлетел четверть часа назад, и ее величество пожалует к вам минут через тридцать пять.
36
Славно открыли новый корпус этики. Задали все положенные вопросы, выразили все положенные чувства. А после, потягивая в буфете шампанское, жены только и говорили, что о Ноббсе.
- Она совершенно не похожа на свои фотографии.
- Мне показалось, что у нее вроде как борода.
- Да это же не королева.
- Разве?
- Говорят, это молодой служащий из института.
- Правда?
- Очень отважно заменил королеву в последний момент, потому что она не смогла приехать.
- Что ж, по-моему, он был изумителен.
- Такой естественный.
- И человечный.
- Вовсе не задавался.
- Совершенно изумительный.
- Как-то чувствовалось, что с ним можно поговорить, верно?
- Да, у него нашлось словечко для каждого. Вы заметили?
- Через одного человека от меня стояла женщина, так он ей сказал: "Рад познакомиться". Я чуть не умерла.
- А мне он, знаете, что сказал?
- Что?
- Он сказал: "Черта лысого".
- Не может быть!
- Разве не изумительно?
- Так естественно и непосредственно.
- Так освежающе-бесцеремонно.
- По-моему, он изумителен.
Ноббс поистине сиял. В промежутках между бокалами праздничного шампанского он все тыкал Чиддингфолда локтем в бок и весело спрашивал:
- Ну как получилось, а?
Чиддингфолд, которого успех операции вернул к нормальному уровню натянутости, не переставал улыбаться своей замороженной улыбкой. Нунн был в великолепной форме, он без конца делал официанту знаки, чтобы тот принес еще шампанского. Он даже вспомнил о циннии и послал в коммутатор официанта, чтобы тот привел ее на празднество.
- Звонков не было? - спросил он.
- Только тот последний.
- Очень здорово.
Только звонок из аэропорта. Очень здорово, потрясающе удачно, что Голдвассеру не пришло в голову воспользоваться телефоном. Теперь, когда цинния здесь, Голдвассер, конечно, может звонить сколько душе угодно. У Нунна было смутное ощущение, будто он слышит, как где-то вдали стучат кулаками в дверь и кричат, но все это тонуло в шуме празднества. Крики и стук, надо же! Нунн сообразил, что склонен был переоценивать умственные способности противника. Все-таки не очень смышленый человек этот Голдвассер.
Голдвассера искала Ребус.
- Как, разве его здесь нет? - удивился Роу.
- Что-то не видно. По-моему, его уже давно нет.
- Да он где-то тут, - сказал Мак-Интош.
- И при рукопожатии его не видели.
- Нет, я его, кажется, видел, - сказал Мак-Интош.
- И я видел, это уж точно, - сказал Хоу.
- По-моему, я его видел, когда перерезали ленту, - сказал Роу.
- И я, - сказал Хоу.
- Он где-нибудь тут, - сказал Мак-Интош.
Ноббс, который уже начал было швырять через плечо пустые бокалы из-под шампанского, теперь снова пожимал руки. Он пожал руки мистеру и миссис Чиддингфолд, мистеру и миссис Пошлак, миссис Плашков.
- Рад познакомиться, - приговаривал он. - Крайне интересно. Очень рад видеть проделанную вами работу. До чего же интересно.
Людской ручеек струился вокруг миссис Плашков, ее поздравляли с умелой организацией мероприятия и особенно с тем, как она ловко подыскала Ноббса на роль королевы.
- По слухам, здесь присутствует ваш муж, - говорили ей все. - Я очень надеюсь, что вы нас познакомите. Мы все так давно хотим его увидеть.
- Он где-то здесь, - отвечала миссис Плашков. - Но где он сейчас, я сама не знаю.
Мак-Интош отвел Роу в сторонку.
- Да, повторял Роу. - Да.
- Понимаете, ведь будет куда быстрее, если на выполнение этой операции запрограммировать вычислительную машину.
- Да. Да-а-а-а.
- Нет ничего принципиально невозможного в том, чтобы запрограммировать машину на сочинение романа.
- Нет. Нет-нет.
- Мы можем с легкостью запрограммировать на эту работу "Эхо-4", новую вычислительную машину, которую установили в корпусе этики. Пусть на первом этапе это не будет ни глубокий, ни оригинальный роман. Пусть он даже не будет качественный. Не такой сложный, многоплановый труд, как задумали вы. Но тем не менее роман.
- Да-а-а-а, - произнес Роу.
Нунн отправил официантов за ящиком виски, заблаговременно припрятанным, чтобы в одиночестве пропустить рюмашку-другую после отъезда королевы. Он как нельзя лучше поладил с Пошлаком, который фамильярно облокотился на спинку больничного кресла сэра Прествика и выкладывал Нунну всю подноготную о программах Объединенной телестудии.
- Мы не презираем популярность, - говорил он. - Мы не стыдимся, что "Обхохочешься"... на каком счету у нас "Обхохочешься", Прествик?
- Делит четвертое место с "Деньгами на кон", Эр-Пэ, - ответил сэр Прествик; он потягивал напиток с глюкозой и едва ворочал языком.
- Очень здорово, - сказал Нунн.
- Но мы также почитаем за честь и удовольствие еженедельно давать интеллектуальную программу под названием... как называется наша интеллектуальная программа, Прествик?
- "Северные Афины", Эр-Пэ.
- Это тематическая дискуссионная передача на древнегреческом. Ее никто не смотрит - в буквальном смысле, почти никто. Каковы показатели восприятия, Прествик?
- Слишком малы для подсчета, Эр-Пэ.
- А все же мы и не помышляем с ней распрощаться.
- Очень здорово.
- Почитаем за честь и удовольствие.
- Еще каплю виски, мистер Пошлак? - предложил Нунн.
- Спасибо. Почту за честь и удовольствие. Вот я и говорю... Что это за шум, Прествик?
Ноббс стал обходить помещение, пожимая руку всем и каждому.
- Чрезвычайно приятно, - приговаривал он. - В восторге от знакомства. Очарован.
- Ну разве он не изумителен? - снова зашептались жены. - На самой дружеской ноге со всеми.
Один-два человека помоложе - сотрудники менее чопорных отделов пустились в пляс. Ребус исчезла. Хоу поддакивал заведующему сбытом из паркетной фирмы, что, вне всякого сомнения, мир был создан между восьмым и четырнадцатым июля 5663 года до нашей эры. Пошлак обвил рукой плечо Чиддингфолда.
- Мы почитаем за честь и удовольствие ставить "Обхохочешься", мистер Чиддингфолд. За честь и удовольствие.
- Еще глоточек виски? - спросил Нунн.
- Почту за честь и удовольствие. Мне на донышко, Кен, плесни самую малость на донышко. За честь и... ради бога, Прествик, примите меры, чтобы прекратить этот адов грохот!
Окружающий мир казался Нунну тепленьким, веселым и приветливым. Словно вернулись былые времена, когда после жаркого трудового денечка, извлекши информацию из какого-нибудь непокорного туземца, Нунн, исполненный тихого торжества, возвращался в столовую, а там его ждала чертовски симпатичная рюмашка. В какие же игры они тогда играли? Комнатное регби. Английские бульдоги. "Где ты, Мориарти?" Все игры были чертовски симпатичные. Он поднял пустую бутылку из-под виски и огляделся, ища, кому бы ее отпасовать.
- Давайте же! - крикнул он. - Посмотрим на вас в деле!
Но никто не обратил на него внимания, и в конце концов Нунн провел быстрый пас какому-то человеку, смотревшему совсем в другую сторону, просто проучить его за то, что он такой дрянной спортсмен.
- Давай же! - призвал он, но человек раскричался, стал потирать колено и прыгать на одной ноге. Вокруг него собралась горстка сочувствующих. В центре этой группы, на полу, Нунн увидел бутылку, послужившую мячом для регби, и почуял запах битвы. Он согнулся, защищая живот, и врезался в самую гущу, руками обхватил талии соседей справа и слева, проорал: "Трусы! Трусы, черт бы вас взял!"
В пляс пускалось все больше и больше народу. Ноббс стал проделывать свой обход с самого начала, на сей раз пожимая людям левую руку, чтобы никто не заподозрил, будто он слишком консервативен или высокомерен, чтобы распространить королевскую милость на левые руки.
- Какое у него чувство юмора! - шептались жены, правыми руками помогая ему сохранять вертикальное положение. - Честное слово, по-моему, он замечательный.
Пошлак тяжело опирался на плечо Чиддингфолда, другой рукой стискивая локоть миссис Чиддингфолд.
- Ваш муж поставил чудесный спектакль, - сообщал он ей. - За честь и удовольствие почитаю здесь находиться. Все прошло без задка без сучоринки. Без задка без сучоринки? Что я хочу сказать, Прествик?
- Без судка без заборинки, Эр-Пэ, - поправил его сэр Прествик, у которого лицо стало необычайно землистым и измученным.
Нунн выбрался из свалки и теперь вел отряд лаборантов швырять сандвичи с крабами и пустые бутылки из-под горячительного в двух репортеров и фотографа, плененных в загоне для прессы.
Вошел Джелликоу, потянул Нунна за рукав.
- Прошу прощения, сэр, - сказал он. - Но там прибыла еще одна компания из привилегированных слоев, этакий похоронный кортеж на "роллс-ройсах" и "даймлерах".
- Очень здорово, - сказал Нунн. - Зови всех сюда. Друзья моих друзей - мои друзья.
Со стороны политического отдела в буфетную пристройку ворвалась Ребус с пунцовыми щеками и пылающими глазами, а за нею плелся потрепанный сутулый коротышка, улыбаясь терпеливо и смущенно.
- Я хочу познакомить вас с мистером Плашков, - сказала она всем, кто находился в пределах слышимости. - Мы с ним женимся.
37
"Эхо-4" - сочиняло "Эхо-4" в мирном уединении нового корпуса имени Ротемира Пошлака - блистательная новая фигура на литературной арене. "Оловянные солдатики" - первый его роман, и критики, рецензировавшие это произведение перед выходом в свет..."
- Как же нам, э, быть? - беспомощно спросил Чиддингфолд.
Нунн снова почувствовал себя хладнокровным хозяином положения.
- Придется довести дело до конца, - сказал он. - Надо все-таки открыть новый корпус. Не объявлять же всем приглашенным, что можно временно разойтись по домам!
Чиддингфолд наклонил голову.
- И если мы не хотим, чтобы все пошло наперекосяк, надо продолжать в точности как на репетициях. Нельзя же на этом этапе затевать все снова-здорово.
- Но как же, э?
- Надо еще раз положиться на славного старину Ноббса.
Цинния отправилась за Ноббсом, извлекла его из шеренги старших научных сотрудников. Общество беспокойно загалдело. Люди крутили головами, пытаясь обнаружить причину затяжки. Стеклянная дверь коммутатора стукнулась о Ноббсово бедро с таким дребезжанием, что отголоски пошли по всему фойе и все головы повернулись на шум. Чиддингфолд, казалось, старел и буквально усыхал на глазах.
- Очень здорово, Ноббс, - сказал Нунн. - К сожалению, должен вам сообщить, что в последнюю минуту визит королевы отложили и вам еще раз придется нас выручить.
- Что? - вскрикнул Ноббс.
- Мне очень жаль, - сказал Нунн. - Но я уверен, вы первый согласитесь, что так надо.
- Да пропади все пропадом!
- Очень здорово. Я же знал, что вы не подведете.
- Да что вы ко мне привязались?
- Начать придется немедленно.
- Да почему все я да я?
- Значит, заметано? Ну, вперед.
Ноббс в отчаянии переводил взгляд с Нунна на Чиддингфолда.
- Благодарю вас, - вымолвил Чиддингфолд замогильным голосом, и уголки его губ попытались по привычке подняться на высоту положения.
- Но... - заикнулся Ноббс.
Однако все трое были уже в пути и шли через фойе.
Исполним все с самого начала, - сказал Нунн, когда они вышли на улицу. - Как говорится, в чрезвычайных обстоятельствах важны три вещи: дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина. Ну-ка, Ноббс, представьте себе, что вы сию минуту вышли из машины, и пожмите руку директору.
Обменялись рукопожатиями.
- Добрый день, ваше величество, - обреченно сказал Чиддингфолд.
Они уделили должное внимание почетному караулу, приняли букет от малолетней дочки Чиддингфолда и наткнулись на Ротемира Пошлака.
- Что здесь творится? - нервозно спросил Пошлак.
- Надо продолжать как ни в чем ни бывало, убеждал его Нунн тихим, но повелительным голосом. - Королевский самолет задержан... Визит отложен... Этот малый будет дублером. Пожмите ему руку как ни в чем не бывало.
Пошлак не совсем понял. Он с сомнением протянул руку. Ноббс ее сгреб.
- Рад познакомиться, - нерешительно произнес Пошлак.
- Черта лысого, - ответил Ноббс.
Подошли к миссис Пошлак. Она тупо покосилась на мужа, затем пожала руку Ноббса и сделала компромиссный жест намека на реверанс. Ноббс застонал. Следующими в строю стояли сэр Прествик и леди Ныттинг. Видя пример мистера и миссис Пошлак, они обменялись рукопожатием и изъявили почтение без лишних расспросов.
- А это мой заместитель мистер Нунн, ваше величество, - сказал Чиддингфолд.
- Здравствуйте, ваше величество, - склонил голову Нунн.
После этого все пошло гладко. Каждый гость видел, что кто-то рядом с ним пожимает руку, кланяется, приседает в реверансе и шепчет: "Ваше величество", и каждый в свою очередь проделывал то же самое, не задавая вопросов. Бесспорно, кое у кого на душе скребли кошки, оттого что августейшая особа, представшая перед ними во плоти, оказалась неуклюжим молодым бородачом, который в ответ на воздаваемые почести стонал и бормотал: "Черта лысого!". Однако его сопровождал директор института с председателем Объединенной телестудии, его окружали все атрибуты королевского достоинства. Нельзя же было срывать тщательно продуманный спектакль королевского визита сомнениями насчет личности главного исполнителя. К тому же о привычках и внешности августейших особ все были наслышаны только из газет, а пресса наверняка искажает или чрезмерно упрощает истину. Да и вообще Ноббс подходил, тряс руку и отходил, прежде чем люди успевали опомниться.
В конце концов были пожаты все двести потных рук, и процессия бодро двинулась прочь по фойе, вверх по лестнице, знакомиться с типичным ученым ассистентом (первого класса) в политическом отделе. На этом этапе Нунн откололся, локтями пробил себе путь против течения (толпа беспорядочно толклась на лестнице, все рвались вслед за главными действующими лицами).
- Очень здорово, - восклицал Нунн, подобно нападающему в регби, распихивая кричаще разодетых жен сотрудников, и наконец добрался до коммутатора.
- Цинния, - сказал он, - если будут еще звонки - откуда бы ни звонили и кому бы ни звонили, - переключайте на меня. Лично.
И снова вышел в фойе, уже почти пустое. Последние отставшие солдаты наступающей армии покидали поле боя. Все было взято под контроль - под его, Нунна, контроль. Он боролся против несметных полчищ и ухватил победу за хвост на самом пороге поражения. Он, бесспорно, взял верх. Теперь он не мог не чувствовать некоторого самодовольства.
- Очень, очень, очень здорово, - сказал он.
35
Наконец-то до Голдвассера дошло, что дверь заперта. Нормальный и разумный человек, он не стал терять времени на нелепые гипотезы, а решил, что раз дверь не открылась, значит, ее заклинило. Он налегал на дверь, и его постепенно охватывал страх. Он стал ее трясти. Уперся ногой в стену и снова налег. Дверь не поддавалась.
Он огляделся по сторонам, заметил дверь, ведущую в кабинет Чиддингфолда, и подбежал к ней. Подергал ее. Она не шелохнулась. "Естественно, - со свойственной ему кристальной логикой подумал Голдвассер, - ею не пользуются, поэтому она и заперта". Он метнулся к окну, выглянул во двор, но и там не было пути к отступлению. Он снова метнулся к входной двери и яростно дергал ручку, пока у него не заныли мышцы. Он посмотрел на часы. Ровно три. Теперь не было смысла рваться на волю; все равно нельзя спускаться вниз, после того как приехала королева.
Он плюхнулся в кресло. Больше всего удручало, что он выглядит дурак дураком. Как похоже на него - в такую ответственную минуту не справиться с дверью! Он слышал у всех на устах слова: "Как это типично для старины Голдвассера! Какой осел этот старина Голдвассер!".
Никому и в голову не придет винить Нунна. А ведь Нунн виноват ничуть не меньше. До чего же идиотское время выбрал он, чтобы вербовать подмогу! Почему бы не потолковать с Голдвассером раньше, не дать ему времени опомниться, подготовиться к решительным действиям?
А все же он не мог избавиться от ощущения, что подвел Нунна. Какой от него прок, если он ухитрился заклинить дверь? Но, собственно, если поразмыслить, где сам Нунн? Он ведь так и не принес пистолета. Может быть, у него все сошло как по маслу, и он спустился в фойе, занял свое место на церемонии, не потрудившись даже поставить Голдвассера в известность? Или, может, Чиддингфолду как-то удалось подстеречь Нунна и помешать ему вернуться?
Голдвассеру мерещилась страшная картина: Чиддингфолд запирает беспомощного Нунна в другом кабинете, а сам приступает к осуществлению своих злодейских замыслов. Чудовищно. И все-таки было в этой картине что-то правдоподобное, не позволяющее Голдвассеру отмести ее целиком. Что же именно?
Внезапно он понял, и ему стало скучно. Что бы там не случилось с Нунном, его-то, беднягу Голдвассера, запер в этом кабинете Чиддингфолд! Он медленно поднялся в кресле, будто его потянули за ниточку, привязанную к голове. И содрогнулся. Разгул фантазии! Если серьезно поверить, что его запер Чиддингфолд, то недолго и поверить в теософию, и услышать голоса призраков. Он снова сел, криво улыбаясь.
Но тут опять нахлынули подозрения, и Голдвассеру пришло в голову, что его рабочую гипотезу можно проверить простейшим способом. Стоит лишь осмотреть дверь и узнать, действительно ли ее заклинило. Он приник глазом к дверному косяку.
Когда он снова распрямился, ему показалось, что рухнула вся его жизненная философия, все представление о вселенной. Он чувствовал себя глубоко несчастным, почва уходила из-под ног. Если он так долго заблуждался относительно Чиддингфолда, то, может быть, он заблуждается и относительно Роу, Ребус и Нунна. Может быть, он заблуждается даже относительно макинтоша. Если необъятная, ослепительная респектабельность Чиддингфолда - ложь, значит, в мире вообще все лживо, нет ничего святого.
Надо немедленно предупредить кого-нибудь насчет Чиддингфолда. Но кого? И как? Он отчаянно рыскал по кабинету в поисках сам не зная чего горючего для дымовых сигналов, трубы центрального отопления для отстукивания азбуки морзе, чего угодно. Тут его взгляд упал на еще более остроумное средство связи - телефоны на столе Нунна. Телефон! Боже правый, можно ведь просто позвонить в полицию!
Он снял трубку городского телефона, но запас энтузиазма истощился прежде, чем он поднес ее к уху. Как приступить к объяснениям? "Извините, но директор института имени Уильяма Морриса запер меня в кабинете своего заместителя..."? "С целью обеспечить немедленную реализацию своих злодейских замыслов против королевы директор..."? "Королеве грозит опасность, а я заперт в кабинете там-то и там-то..."? Чуть ли не с облегчением он установил, что телефон не работает: мисс Фрам не включила основной аппарат в приемной.
Он положил трубку городского телефона и снял трубку внутреннего. Она с готовностью загудела у него над ухом, и он протянул было руку набрать номер. Но какой? Во всем здании никто не сидит за своим столом; все собрались в фойе - приобщиться к историческому рукопожатию. Звонить некому.
Он положил трубку и задумался. Насколько он понимал, выход был только один: дождаться, когда торжественное сборище покинет фойе и отправится осматривать помещение. В первую очередь они посетят политический отдел, и там-то Голдвассер их перехватит.
Он расположился ждать - сидел совсем тихо, напряженно вслушиваясь в неумолчный хор слабых будничных шумов и пытаясь расшифровать каждый из них. Дальний отзвук ревущих моторов. Недолгое завывание самолета, прочертившего уголок неба. Негромкое хлопанье открытого окна на ветру. Едва уловимый пульсирующий гул какого-то механизма (генератора? холодильника? вентилятора?) в чреве здания. И еще что-то. Шелест рукопожатий, бормотание "ваше величество", приглушенный треск немолодых суставов, согнутых в реверансе?
Прошло десять минут. Вдруг смутный, неопределенный шум стал чуть отчетливее; где-то открылась дверь. Послышались шаги - сперва две пары ног, затем три, затем десяток, и вот все это переросло в частый топот, словно ливень обрушился на натянутый брезент. Ошибки быть не могло: это двести человек поднимались по лестнице.
Голдвассер потянулся к внутреннему телефону. Очевидно, Чиддингфолд еще не начал срывать распорядок дня. Голдвассер выжидал, пытаясь по шуму определить, успело ли торжественное сборище дойти до политического отдела. Он отчетливо представил себе всю сцену: Чиддингфолд с натянутой предательской улыбкой сопровождает королеву, делая неуклюжие микрожесты; Пошлак напускает на себя деятельный и заинтересованный вид; все начальники отделов в противоестественно чистых, накрахмаленных, тугих воротничках, все никак не сообразят, куда девать руки: то заложат их за спину, то развязно сунут в карманы, то, спохватившись, поспешно выдернут оттуда, скрестят их на груди, а сами поражены гнетущей неестественностью осанки соседа. Он представил себе, как выталкивают вперед типичного ученого ассистента (первого класса), как осматривают типичную вычислительную машину, как задают типичный вопрос. И в разгаре всего этого в углу вдруг звонит телефон. Двести голов оборачиваются, потом все делают вид, будто ничего не слышали. Типичный научный сотрудник дает свой типичный ответ под телефонное дребезжание, пока кто-нибудь, стоящий рядом с телефоном (кто? Роу? миссис Плашков? неведомый лаборант? может быть, Ноббс?), не очухается и не снимет трубку. И услышит, как какой-то псих (он, Голдвассер!) рассказывает бредовую, путаную историю: его, мол, заперли в кабинете, и надо безотлагательно арестовать Чиддингфолда. Голдвассера так и передернуло, он явственно слышал достойное жалости смущение в голосе собеседника, который пытается прекратить разговор и замять скандальный инцидент. Голдвассер видел каменные физиономии всех остальных. Люди прилагают все усилия, чтобы сосредоточиться на августейшей оценке работы отдела и не слышать мучительной неловкости в приглушенном голосе коллеги. У Голдвассера взмокли ладони. Все его естество запросилось прочь от телефона. На такое он не решится.
Он положил трубку на место и попытался ни о чем не думать. Но ведь снести можно что угодно, только не собственную трусость. Надо решиться! Только теперь уже, наверное, поздно; торжественная процессия направляется сейчас в отдел спорта. Голдвассер дал себе клятву, что туда-то он позвонит непременно. Он опять прислушался, и действительно, спустя несколько минут до него донесся приглушенный топот четырех сотен ног, шагающих по коридору. Еще не пора, еще не пора. Дай им время войти в отдел. Пора! Нет-нет, рано, сейчас там, в пустой лаборатории, только королева со своей ближайшей свитой. Погоди. Истинная смелость - смелость ожидания. Может, теперь? Но топот уже стихал - все двести голов были уже в отделе спорта. Слишком поздно; никакие силы не заставят его звонить всем двумстам.
Мысленно Голдвассер нанизывал довод за доводом в объяснение того, почему звонить не следовало. В отделе просто сняли бы трубку с рычага, ничего не ответив. А если бы и ответили, то не поверили бы. К телефону подошел бы сам Чиддингфолд. Заслышав телефонный звонок, Чиддингфолд бы сразу обо всем догадался и умертвил королеву на месте. Тем не менее каждый раз, слыша, как гости перемещаются из одного отдела в другой, Голдвассер тянулся к телефону и уверял себя, что сейчас решится, и каждый раз не решался. Самые жестокие муки он испытал, когда услышал, как все пересекают двор, направляясь в новый корпус отдела этики. Если он их и тут не поймает, они перекочуют в фанерную пристройку "буфет", а уж там поминай как звали. Голдвассер с таким болезненным усердием напрягал барабанные перепонки, что ему казалось, будто он различает звон золотого мастерка о мемориальный камень, гудение неугасимого огня в вечную память о событии, звяканье золотых ножничек, щелчок золотого выключателя, скрежет золотого ключа. Но он так и не позвонил.
Наконец он услышал дальний топот - толпа перебиралась по двору из корпуса этики к закускам. Голдвассер пал духом. Провалился он позорно, с треском. Топот затих, совсем прекратился, наступила гробовая тишина. Общество углубилось в сандвичи с огурцами и шампанское. Голдвассер углубился в мрачные мысли.
Тут ошеломительно громко и внезапно зазвонил телефон. Голдвассер ринулся к нему так порывисто, что опрокинул кресло. Телефон, трубку которого он шесть раз снимал и шесть раз вешал, звонит теперь сам! Голдвассер виновато нащупал трубку и поднес ее к уху, не в силах вымолвить хоть слово.
- Вам звонят по городскому, мистер Нунн, - сказала телефонистка цинния. - Если вы не возражаете, я переключу этот вызов на вас лично через внутренний. Абонент, соединяю с заместителем директора.
- Алло, это заместитель директора? - заговорил мужской голос. - Вас вызывает кавалер воздушного пирога <автор пародирует старинные, поныне сохранившиеся названия придворных должностей типа "дама королевской опочивальни", "кавалер чайного сервиза" и т.п.>.
- Кто-кто? - вскрикнул Голдвассер. Ему не ответили, только что-то щелкнуло в трубке.
В приливе отчаяния Голдвассер понял, что все это время мог соединиться с коммутатором.
- Алло, это заместитель директора? - сказал кавалер воздушного пирога. - У меня для вас хорошая новость. Неисправность в самолете устранена. Просто какой-то прибор разладился. Самолет взлетел четверть часа назад, и ее величество пожалует к вам минут через тридцать пять.
36
Славно открыли новый корпус этики. Задали все положенные вопросы, выразили все положенные чувства. А после, потягивая в буфете шампанское, жены только и говорили, что о Ноббсе.
- Она совершенно не похожа на свои фотографии.
- Мне показалось, что у нее вроде как борода.
- Да это же не королева.
- Разве?
- Говорят, это молодой служащий из института.
- Правда?
- Очень отважно заменил королеву в последний момент, потому что она не смогла приехать.
- Что ж, по-моему, он был изумителен.
- Такой естественный.
- И человечный.
- Вовсе не задавался.
- Совершенно изумительный.
- Как-то чувствовалось, что с ним можно поговорить, верно?
- Да, у него нашлось словечко для каждого. Вы заметили?
- Через одного человека от меня стояла женщина, так он ей сказал: "Рад познакомиться". Я чуть не умерла.
- А мне он, знаете, что сказал?
- Что?
- Он сказал: "Черта лысого".
- Не может быть!
- Разве не изумительно?
- Так естественно и непосредственно.
- Так освежающе-бесцеремонно.
- По-моему, он изумителен.
Ноббс поистине сиял. В промежутках между бокалами праздничного шампанского он все тыкал Чиддингфолда локтем в бок и весело спрашивал:
- Ну как получилось, а?
Чиддингфолд, которого успех операции вернул к нормальному уровню натянутости, не переставал улыбаться своей замороженной улыбкой. Нунн был в великолепной форме, он без конца делал официанту знаки, чтобы тот принес еще шампанского. Он даже вспомнил о циннии и послал в коммутатор официанта, чтобы тот привел ее на празднество.
- Звонков не было? - спросил он.
- Только тот последний.
- Очень здорово.
Только звонок из аэропорта. Очень здорово, потрясающе удачно, что Голдвассеру не пришло в голову воспользоваться телефоном. Теперь, когда цинния здесь, Голдвассер, конечно, может звонить сколько душе угодно. У Нунна было смутное ощущение, будто он слышит, как где-то вдали стучат кулаками в дверь и кричат, но все это тонуло в шуме празднества. Крики и стук, надо же! Нунн сообразил, что склонен был переоценивать умственные способности противника. Все-таки не очень смышленый человек этот Голдвассер.
Голдвассера искала Ребус.
- Как, разве его здесь нет? - удивился Роу.
- Что-то не видно. По-моему, его уже давно нет.
- Да он где-то тут, - сказал Мак-Интош.
- И при рукопожатии его не видели.
- Нет, я его, кажется, видел, - сказал Мак-Интош.
- И я видел, это уж точно, - сказал Хоу.
- По-моему, я его видел, когда перерезали ленту, - сказал Роу.
- И я, - сказал Хоу.
- Он где-нибудь тут, - сказал Мак-Интош.
Ноббс, который уже начал было швырять через плечо пустые бокалы из-под шампанского, теперь снова пожимал руки. Он пожал руки мистеру и миссис Чиддингфолд, мистеру и миссис Пошлак, миссис Плашков.
- Рад познакомиться, - приговаривал он. - Крайне интересно. Очень рад видеть проделанную вами работу. До чего же интересно.
Людской ручеек струился вокруг миссис Плашков, ее поздравляли с умелой организацией мероприятия и особенно с тем, как она ловко подыскала Ноббса на роль королевы.
- По слухам, здесь присутствует ваш муж, - говорили ей все. - Я очень надеюсь, что вы нас познакомите. Мы все так давно хотим его увидеть.
- Он где-то здесь, - отвечала миссис Плашков. - Но где он сейчас, я сама не знаю.
Мак-Интош отвел Роу в сторонку.
- Да, повторял Роу. - Да.
- Понимаете, ведь будет куда быстрее, если на выполнение этой операции запрограммировать вычислительную машину.
- Да. Да-а-а-а.
- Нет ничего принципиально невозможного в том, чтобы запрограммировать машину на сочинение романа.
- Нет. Нет-нет.
- Мы можем с легкостью запрограммировать на эту работу "Эхо-4", новую вычислительную машину, которую установили в корпусе этики. Пусть на первом этапе это не будет ни глубокий, ни оригинальный роман. Пусть он даже не будет качественный. Не такой сложный, многоплановый труд, как задумали вы. Но тем не менее роман.
- Да-а-а-а, - произнес Роу.
Нунн отправил официантов за ящиком виски, заблаговременно припрятанным, чтобы в одиночестве пропустить рюмашку-другую после отъезда королевы. Он как нельзя лучше поладил с Пошлаком, который фамильярно облокотился на спинку больничного кресла сэра Прествика и выкладывал Нунну всю подноготную о программах Объединенной телестудии.
- Мы не презираем популярность, - говорил он. - Мы не стыдимся, что "Обхохочешься"... на каком счету у нас "Обхохочешься", Прествик?
- Делит четвертое место с "Деньгами на кон", Эр-Пэ, - ответил сэр Прествик; он потягивал напиток с глюкозой и едва ворочал языком.
- Очень здорово, - сказал Нунн.
- Но мы также почитаем за честь и удовольствие еженедельно давать интеллектуальную программу под названием... как называется наша интеллектуальная программа, Прествик?
- "Северные Афины", Эр-Пэ.
- Это тематическая дискуссионная передача на древнегреческом. Ее никто не смотрит - в буквальном смысле, почти никто. Каковы показатели восприятия, Прествик?
- Слишком малы для подсчета, Эр-Пэ.
- А все же мы и не помышляем с ней распрощаться.
- Очень здорово.
- Почитаем за честь и удовольствие.
- Еще каплю виски, мистер Пошлак? - предложил Нунн.
- Спасибо. Почту за честь и удовольствие. Вот я и говорю... Что это за шум, Прествик?
Ноббс стал обходить помещение, пожимая руку всем и каждому.
- Чрезвычайно приятно, - приговаривал он. - В восторге от знакомства. Очарован.
- Ну разве он не изумителен? - снова зашептались жены. - На самой дружеской ноге со всеми.
Один-два человека помоложе - сотрудники менее чопорных отделов пустились в пляс. Ребус исчезла. Хоу поддакивал заведующему сбытом из паркетной фирмы, что, вне всякого сомнения, мир был создан между восьмым и четырнадцатым июля 5663 года до нашей эры. Пошлак обвил рукой плечо Чиддингфолда.
- Мы почитаем за честь и удовольствие ставить "Обхохочешься", мистер Чиддингфолд. За честь и удовольствие.
- Еще глоточек виски? - спросил Нунн.
- Почту за честь и удовольствие. Мне на донышко, Кен, плесни самую малость на донышко. За честь и... ради бога, Прествик, примите меры, чтобы прекратить этот адов грохот!
Окружающий мир казался Нунну тепленьким, веселым и приветливым. Словно вернулись былые времена, когда после жаркого трудового денечка, извлекши информацию из какого-нибудь непокорного туземца, Нунн, исполненный тихого торжества, возвращался в столовую, а там его ждала чертовски симпатичная рюмашка. В какие же игры они тогда играли? Комнатное регби. Английские бульдоги. "Где ты, Мориарти?" Все игры были чертовски симпатичные. Он поднял пустую бутылку из-под виски и огляделся, ища, кому бы ее отпасовать.
- Давайте же! - крикнул он. - Посмотрим на вас в деле!
Но никто не обратил на него внимания, и в конце концов Нунн провел быстрый пас какому-то человеку, смотревшему совсем в другую сторону, просто проучить его за то, что он такой дрянной спортсмен.
- Давай же! - призвал он, но человек раскричался, стал потирать колено и прыгать на одной ноге. Вокруг него собралась горстка сочувствующих. В центре этой группы, на полу, Нунн увидел бутылку, послужившую мячом для регби, и почуял запах битвы. Он согнулся, защищая живот, и врезался в самую гущу, руками обхватил талии соседей справа и слева, проорал: "Трусы! Трусы, черт бы вас взял!"
В пляс пускалось все больше и больше народу. Ноббс стал проделывать свой обход с самого начала, на сей раз пожимая людям левую руку, чтобы никто не заподозрил, будто он слишком консервативен или высокомерен, чтобы распространить королевскую милость на левые руки.
- Какое у него чувство юмора! - шептались жены, правыми руками помогая ему сохранять вертикальное положение. - Честное слово, по-моему, он замечательный.
Пошлак тяжело опирался на плечо Чиддингфолда, другой рукой стискивая локоть миссис Чиддингфолд.
- Ваш муж поставил чудесный спектакль, - сообщал он ей. - За честь и удовольствие почитаю здесь находиться. Все прошло без задка без сучоринки. Без задка без сучоринки? Что я хочу сказать, Прествик?
- Без судка без заборинки, Эр-Пэ, - поправил его сэр Прествик, у которого лицо стало необычайно землистым и измученным.
Нунн выбрался из свалки и теперь вел отряд лаборантов швырять сандвичи с крабами и пустые бутылки из-под горячительного в двух репортеров и фотографа, плененных в загоне для прессы.
Вошел Джелликоу, потянул Нунна за рукав.
- Прошу прощения, сэр, - сказал он. - Но там прибыла еще одна компания из привилегированных слоев, этакий похоронный кортеж на "роллс-ройсах" и "даймлерах".
- Очень здорово, - сказал Нунн. - Зови всех сюда. Друзья моих друзей - мои друзья.
Со стороны политического отдела в буфетную пристройку ворвалась Ребус с пунцовыми щеками и пылающими глазами, а за нею плелся потрепанный сутулый коротышка, улыбаясь терпеливо и смущенно.
- Я хочу познакомить вас с мистером Плашков, - сказала она всем, кто находился в пределах слышимости. - Мы с ним женимся.
37
"Эхо-4" - сочиняло "Эхо-4" в мирном уединении нового корпуса имени Ротемира Пошлака - блистательная новая фигура на литературной арене. "Оловянные солдатики" - первый его роман, и критики, рецензировавшие это произведение перед выходом в свет..."