Страница:
В прежнее время у каренов в Бирме существовал следующий обряд заключения мира с врагами. После встречи представителей сторон изготовляли порошок из опилок меча, копья, ружейного дула и камня и смешивали его в чашке с водой и кровью специально для этой цели убитых собаки, свиньи и курицы. Смесь эта называлась «миротворческая вода». Затем череп убитой собаки рассекался пополам; представитель одной стороны брал нижнюю челюсть животного и привешивал его веревкой к своей шее, а представитель другой стороны надевал себе на шею верхнюю челюсть собаки. Вслед за этим оба давали торжественный обет, что отныне их народы будут жить в мире друг с другом, и в подтверждение обета выпивали «миротворческую воду», а потом произносили следующую формулу: «Если теперь, после того как мы заключили между собой мир, кто-нибудь нарушит договор, если он не будет поступать честно, опять затеет войну и новую вражду, то пусть копье поразит его грудь, ружье – внутренности его, а меч – его голову; пусть собака пожрет его; пусть свинья пожрет его; пусть камень пожрет его!» Здесь предполагается, что меч, копье, ружье и камень, а также убитые собака и свинья участвуют в совершении акта мести клятвопреступнику, который вместе с глотком «миротворческой воды» впитал в себя частицу каждого из них.
В этих примерах сила возмездия, приписываемая жертвоприношению, выражена вполне недвусмысленно в сопровождающей обряд формуле: убийство животного символизирует убийство клятвопреступника или, вернее сказать, является симпатическим средством для этого.
Но спрашивается, как можно теорией возмездия объяснить особенность еврейского и греческого обряда, которая состоит в том, что приносящие жертву проходят между частями убитого животного или становятся на них ногами? Поэтому Робертсон-Смит предложил такое толкование обряда, которое можно назвать сакраментальным или очистительным. Он предполагает, что «стороны становятся между частями животного, символизируя этим свое приобщение к мистической жизни жертвы». В подтверждение этой теории он ссылается на соблюдение того же обычая в других случаях, к которым неприменима идея наказания или возмездия, но которые если не всегда, то по крайней мере часто могут быть объяснены как способы торжественного очищения. Так, в Беотии формой общественного очищения служило разрезание собаки на части и прохождение между этими частями. Подобный обряд соблюдался при очищении македонской армии. Разрезали собаку пополам: голова и передняя половина тела клались направо, а задняя половина и внутренности – налево, и вооруженные войска проходили между обеими половинами. В заключение обряда войско разделялось на две части и притворно обращалось в бегство. Точно так же, по греческому мифу, Пелей, разграбив город Иолос, убил царицу Астидамию и, разрезав ее тело на части, провел между ними свою армию в город. Эта церемония, вероятно, была формой очищения, для пущей торжественности которой была принесена человеческая жертва. Такое объяснение подтверждается обрядом, который кавказские албанцы [23] соблюдали в храме луны: периодически они приносили в жертву посвященного храму раба, которого прокалывали копьем, после чего тело его выставлялось на определенном месте, весь народ проходил, наступая на него ногами, что имело значение очистительного обряда.
У южноафриканских басуто существует такая форма торжественного очищения. Убивают животное и прокалывают его насквозь, а затем через образовавшееся в трупе отверстие пропускают подвергающегося очищению человека. Мы видели, что у племени баролонг (в Южной Африке) соблюдается такой же обычай при заключении договора: договаривающиеся стороны протискиваются через дыру, сделанную в брюхе убитого вола. Эти южноафриканские обычаи, сопоставленные вместе, наводят на мысль, что прохождение между кусками убитой жертвы заменяет прохождение через самый труп.
Очистительный или, лучше сказать, охранительный смысл таких обрядов в значительной степени подтверждается обычаями моавитянских арабов, которые и теперь еще в годину всеобщих бедствий, таких, как засуха или эпидемия, прибегают к подобным обрядам, объясняя их намерением освободить народ от приключившегося или угрожающего несчастья. Если, например, среди племени начинает свирепствовать холера, то шейх становится среди кочевья и восклицает: «Искупайте, люди, свои грехи, искупайте свои грехи!» Вслед за тем каждая семья приносит в жертву овцу, режет ее пополам и подвешивает обе половины в шатре или на двух столбах у входа. После этого все члены семьи проходят между обеими частями жертвы; детей, не умеющих еще ходить, родители несут на руках. Часто они проходят по нескольку раз между сочащимися кровью двумя половинами овцы, так как, по мнению арабов, эти последние обладают свойством прогонять беду или злого духа, наводящего порчу.
К подобному же средству прибегают во время засухи, когда трава выгорает без дождя и погибает скот. Жертва служит как бы выкупом за человека и скотину. Арабы говорят: «Это наш выкуп за нас и за наши стада». Когда их спрашивают, каким образом обряд производит такой спасительный эффект, то они отвечают, что жертва сталкивается с напастью и вступает с ней в борьбу. Эпидемия, засуха или другое бедствие представляются им в виде ветра, дующего в степи и сметающего все на своем пути, пока он не встречает жертву, которая, точно лев, преграждает ему дорогу. Между ними завязывается ужасный бой, но болезнь или засуха терпит поражение и, разбитая врагом, отступает, а победоносная жертва овладевает полем сражения.
Здесь, конечно, нет места идее возмездия, нет предположения о том, что смерть овцы символически или магически предопределяет смерть людей, прошедших между кусками баранины; напротив, смерть животного, по поверью арабов, спасает им жизнь, охраняя ее от той или иной угрожающей ей опасности.
При тех же самых обстоятельствах вполне аналогичный обычай существовал и смысл его таким же образом истолковывался у чинов, населяющих горную страну на границе Ассама и Бирмы. «Когда у них кто-нибудь подозревает, что его преследует разгневанный дух, например дух холеры, то принято разрезать собаку пополам, не задевая кишок, и класть переднюю часть по одну сторону дороги, а заднюю часть – по другую, так что обе части остаются связаны кишками, протянутыми поперек дороги. Это делается для того, чтобы укротить дух и отвратить его от дальнейшего преследования». Чины до такой степени представляют холеру в виде опасного духа, что, когда несколько человек из этого племени явились в город Рангун во время эпидемии, всюду, куда они ни приходили, они держали наготове обнаженные мечи, чтобы отпугнуть демона, и весь день прятались в кустах, боясь встречи с ним.
Такие же средства употребляли против чумы и моровой язвы коряки в Северо-Восточной Сибири. Они убивали собаку, привешивали ее кишки к двум столбам и проходили под ними. Таким путем они, без сомнения, тоже думали увильнуть от духа болезни, для которого собачьи кишки представляют неодолимую преграду.
Женщины после родов обычно считаются нечистыми и подверженными преследованию злых духов. Отсюда – обычай у трансильванских цыган: когда женщина после родов встает с постели, то ее пропускают между двумя половинами разрезанного петуха, если она родила мальчика, или разрезанной курицы, если она родила девочку, после чего петуха съедают мужчины, а курицу – женщины.
Во всех этих случаях прохождение между кусками разрезанного животного имело своей целью не возмездие, а защиту: мясо и кровь жертвы так или иначе мыслились как препятствие для сил зла, не дающее им преследовать или делать вред тому, кто сумел преодолеть его. Все такие обряды могут быть поэтому названы очистительными в широком смысле этого слова, так как они очищают или освобождают страждущего от зловредных влияний.
Возвращаясь теперь к нашему исходному пункту, можно поставить вопрос: что лежало в основании древнееврейской формы заключения договора путем прохождения между частями жертвенного животного – идея возмездия или идея очищения? Иными словами, был ли это символический способ призывания смерти на голову клятвопреступника, или же это магическое средство очищения договаривающихся сторон от пагубных влияний, самозащиты против некоей угрожающей им опасности? Все остальные приведенные мной случаи обращения к этому обряду говорят в пользу очистительного, или охранительного, значения еврейского обычая: ни один из этих примеров не может быть истолкован в духе теории возмездия, ибо некоторые из них полностью исключают возможность такого толкования, а другие не могут быть поняты иначе, как с точки зрения очистительной, или охранительной, теории, как об этом иногда прямо свидетельствуют те самые племена, которые соблюдают данный обычай, а именно арабы и чины. Само собой разумеется, что при всякой попытке объяснить древнееврейский обряд мы должны придавать большое значение его аналогии с современной нам арабской церемонией, потому что оба обычая тождественны по форме, а народы, соблюдающие их сейчас или соблюдавшие в прошлом, принадлежат к одной и той же семитической семье, говорили на родственных семитических языках и населяли одну и ту же страну – землю Моав, где арабы и теперь еще соблюдают свой древний обычай. Отсюда неизбежно напрашивается тот вывод, что как древнееврейский, так и современный арабский обряд одинаково произошли от общего семитического источника, очистительный, или охранительный, характер которого и доныне запечатлен в сознании моавитянских арабов.
Остается ответить еще на один вопрос. В чем заключалась очистительная, или охранительная, сила подобного акта? Почему, проходя между кусками убитого животного, человек полагал, что этим действием он предохраняет себя от опасности? Ответ, который дает Робертсон-Смит, можно назвать сакраментальным толкованием обряда. Он высказал такую гипотезу: люди, которые стояли или проходили между частями жертвы, считали, что связывают себя с жертвенным животным и друг с другом узами общей крови. По его мнению, такой договор был одной из форм известного и широко распространенного обычая, состоящего в том, что вступающие в договор люди создают для себя искусственную кровную связь, смешивая вместе немного крови каждого из участников договора. По этой гипотезе, вся разница между обеими формами заключения договора состоит лишь в том, что во втором случае кровь животного заменяется человеческой кровью договаривающихся лиц. В пользу этой теории можно привести много соображений. Прежде всего, как мы видели, южноафриканские обычаи дают основание заключить, что прохождение между частями жертвенного животного практикуется взамен прохождения через самое тело животного. Подтверждением этого служит обычай, наблюдаемый у чинов: разрезав пополам жертвенную собаку, они оставляют в целости кишки, которые связывают переднюю часть животного с задней, и под ними проходят очищающиеся. Такой же обычай, но в менее отчетливой форме, как уже было сказано, существовал и у коряков. Сохранение вытянутых кишок в качестве связи между разъединенными половинами жертвы служит явным указанием на попытку сочетать абстрактное единство убитого животного с практической необходимостью разделить его тело, чтобы создать фикцию прохождения людей сквозь труп. Но какой же другой смысл могло иметь прохождение людей через тело животного, если не тот, что таким путем они наделялись теми или иными свойствами животного, которые, как предполагалось, могли быть перенесены на всякого, кто физически отождествил себя с животным, проникнув в его тело?
Что именно такая идея лежит в основе этого обряда, подтверждается аналогичным обычаем патагонских индейцев. У этих туземцев «при рождении ребенка убивают корову или кобылу, вынимают желудок, вскрывают его и, пока он еще не успел остынуть, кладут внутрь новорожденного младенца. Остальные части животного съедает племя на устраиваемом пиршестве… Другая вариация этой церемонии, сопровождающей рождение ребенка, носит еще более дикий характер. Когда рождается мальчик, берут кобылу или жеребенка, в зависимости от имущественного и общественного положения отца, и набрасывают лассо на каждую ногу животного, а на шею и туловище по паре лассо. Народ размещается вокруг животного и держит в руках свободные концы веревки так, что животное не может упасть. Затем отец новорожденного приближается к кобыле или жеребенку и вскрывает ножом тело животного от шеи книзу; после этого вынимают сердце и внутренности и в образовавшуюся пустоту кладут младенца, причем стараются не упустить момент, пока животное еще трепещет. Индейцы верят, что благодаря этой процедуре ребенок со временем вырастет хорошим наездником». Как сам обычай, так и преследуемая им цель весьма характерны. Патагонские индейцы рассуждают так: если желательно сделать из ребенка хорошего наездника, то нет лучшего средства, как при самом рождении отождествить его с лошадью, поместив ребенка в тело живой кобылы или жеребенка. Окруженный со всех сторон мясом и кровью животного, ребенок физически соединяется с ним в одно целое, во время езды на лошади он уподобляется кентавру, у которого человеческая часть тела есть продолжение лошадиной части. На этом примере мы видим, что помещение ребенка в тело кобылы или жеребенка есть не более чем симпатическое средство одарить человеческое существо свойствами лошади.
С этой точки зрения, как отмечает Робертсон-Смит, становится понятной существовавшая у скифов форма заключения договора посредством попирания ногою шкуры убитого вола. Все наступившие правой ногой на шкуру тем самым объединяли себя в одно существо с животным и друг с другом; все они таким образом связывались узами общей крови, служившей залогом их взаимной верности. Ибо наступание на шкуру было, вероятно, упрощенной формой оборачивания шкуры вокруг тела человека. Так пилигримы, стекавшиеся к святилищу сирийской богини в Иераполисе, преклоняли колени на шкуре принесенной в жертву овцы, и, натянув овечью голову на собственную, каждый паломник, уподобившись овце, обращался к богине с просьбой принять его овечью жертву.
Такое объяснение скифского обычая, предложенное Робертсоном-Смитом, как нельзя лучше подтверждается одним африканским аналогичным примером. У племени вачева (в Восточной Африке) существует обычай, в соответствии с которым молодые люди спустя два года после обрезания принимают, так сказать, боевое крещение. Они собираются вместе с отцами и всем взрослым населением в деревне вождя племени. Убивают двух волов и двух козлов и кровь их собирают на воловьей шкуре, поддерживаемой несколькими людьми. Молодые люди раздеваются и четыре раза обходят вокруг шкуры, наполненной кровью. Затем они выстраиваются в ряд, и один из стариков делает каждому из них легкий надрез на руке, ниже локтя. После этого юноши один за другим подходят к воловьей шкуре, роняют на нее несколько капель крови из своей руки и, зачерпнув ладонью смешанную кровь, проглатывают ее и окропляют ею свою одежду. Далее они садятся на корточки вокруг вождя племени, и после ряда наставлений каждый юноша получает военную кличку от своего отца, а если отец умер, то от старого человека, заменяющего ему отца. Вслед за этим вождь обращается к молодым людям с приветственной речью, объявляя им, что с этого дня они уже не дети, а воины, и разъясняет им их новые обязанности. Он также выбирает одну общую эмблему для их щитов, которая служит признаком принадлежности юношей к одному и тому же отряду. Здесь мы видим, что будущие воины, которым предстоит сражаться плечом к плечу в одном отряде, взаимно связываются двойными кровными узами; они смешивают на шкуре вола собственную кровь с кровью жертвенного животного и вместе пьют ее. Трудно подобрать более разительный пример для иллюстрации правильности догадки, высказанной Робертсоном-Смитом, о значении воловьей шкуры в скифском обряде: она также служит средством для объединения воинов кровной связью.
Критический анализ библейского рассказа о союзе между богом и Авраамом, быть может, бросает свет на одно очень темное место в истории Ханаана. При раскопках в городе Гезере, в Палестине, профессор Стюарт Макалистер открыл весьма примечательную гробницу. Это высеченная в скале цилиндрическая камера около 20 футов глубиной и 15 футов шириной, имеющая вход сверху через сделанное в крыше круглое отверстие. Первоначально она, по-видимому, служила цистерной для собирания воды. На полу камеры найдено было 15 человеческих скелетов или, точнее, 14 с половиной, потому что у одного скелета не хватало нижней половины. Половина скелета принадлежала девочке в возрасте около 14 лет. Скелет был разрублен или распилен пополам на уровне восьмого грудного позвонка, а так как передние концы ребер были разрублены на этом же самом уровне, то ясно, что рассечение было сделано в то время, когда кости еще поддерживались мягкими частями. Остальные 14 скелетов были мужские, два из них – юношей в возрасте 18 – 19 лет, а прочие – мужчин высокого роста и крепкого сложения. Судя по положению тел, они не были брошены сюда через отверстие в крыше, а помещены людьми, вместе с ними спустившимися в склеп.
Много древесного угля, найденного между костями, показывает, что в этой могильной пещере имело место погребальное пиршество, жертвоприношение или другой какой-нибудь торжественный обряд. Обнаруженное также бронзовое оружие в виде наконечников копий, топора, ножа, сложенное здесь вместе с трупами, наводит на мысль, что погребение произошло до прихода в страну евреев и что похороненные люди, стало быть, принадлежали к народу, жившему в Палестине до занятия ее евреями. По форме костей, крупным размерам черепов, орлиным носам и другим анатомическим признакам можно заключить, что мужчины были представителями народа, похожего на современных палестинских арабов.
Если допустить, что физическое сходство этих древних людей с теперешними обитателями страны дает право считать тех и других ветвями одного общего ствола, то мы можем, пожалуй, сделать вывод об их общей принадлежности к той ханаанской народности, которую еврейские завоеватели застали господствующей в Палестине и которую они хотя и обратили в рабство, но никогда не могли истребить. Ибо по мнению авторитетных ученых, современные феллахи, или говорящие по-арабски палестинские крестьяне, – потомки тех языческих народностей, которые жили здесь до нашествия евреев и с тех пор постоянно крепко сидели на своей земле, несмотря на все новые и новые волны завоеваний, против которых они сумели устоять. Если это так, то есть основание предположить, что найденная в Гезере половина женского скелета представляет собой остаток человеческих жертвоприношений – обычая, игравшего, как мы знаем от еврейских пророков и классических писателей древности, выдающуюся роль в религии ханаанеев.
Предположение это подтверждается найденными в той же Гезере детскими скелетами, зарытыми в кувшинах под землей на территории храма; эти скелеты, по общему мнению, свидетельствуют о практиковавшемся обычае приносить в жертву местному божеству первородных детей тотчас по рождении. Подобные детские гробницы-кувшины найдены также вокруг высеченного в скале капища в городе Таанахе, в Палестине, и факт этот был одинаковым образом истолкован.
Но если полускелет девочки, найденный в цистерне в Гезере, есть действительно остаток человеческой жертвы, то спрашивается, почему она была рассечена или распилена пополам? Аналогичный пример в завете между богом и Авраамом и другие подобные обряды, рассмотренные нами выше, наводят на мысль, что рассечение пополам человеческой жертвы могло иметь целью либо общественное очищение, либо санкцию договора; или, выражаясь точнее, можно допустить, что девочка была разрезана пополам, а люди прошли между обеими половинами тела для того, чтобы отвратить приключившуюся либо угрожающую беду, или же для того, чтобы скрепить мирный договор. Рассмотрим сначала очистительное, или охранительное, толкование.
Мы видели, что, когда Пелей завоевал город Иолос, он, по преданию, захватил в плен царицу, разрезал ее пополам и провел свою армию в город между обеими частями ее тела. Едва ли это предание есть простой вымысел; надо думать, что оно воспроизводит варварский обычай, некогда соблюдавшийся завоевателями при вступлении в завоеванный город. Мы знаем, что первобытный человек проявляет большой страх перед магическим влиянием чужеземцев и прибегает к разным церемониям, чтобы защитить себя против подобного влияния, когда допускает в свою страну чужих людей или сам вступает на землю другого племени. Подобный страх перед магическим влиянием врага может заставить победителя принять чрезвычайные меры предосторожности с целью обезопасить себя и свое войско на случай каких-нибудь происков со стороны врага раньше, чем решиться вступить в город, который он покорил силой меча. Такая чрезвычайная мера может состоять в том, чтобы захватить пленника, разрубить его пополам и провести войско в город между обеими половинами тела. С точки зрения сакраментального толкования такого обряда прохождение между частями тела убитого создает кровный союз между победителями и побежденными и таким образом гарантирует первым безопасность против враждебных замыслов со стороны последних. Так можно объяснить предание об участи, которой подверг Пелей пленную царицу Иолоса: то был торжественный обряд заключения союза между завоевателями и завоеванными. Если допустить именно такое объяснение, то приходится признать, что очистительный, или охранительный, характер обряда в этом случае фактически совпадает с его договорным характером: завоеватели очищают, или предохраняют, себя от зловредного влияния врагов путем молчаливого заключения с ними кровного договора.
Возможно, что рассечение скелета девочки в Гезере объясняется подобным обычаем у семитов. Судя по найденным здесь человеческим останкам, город был населен в разные времена различными народами. Первоначально здесь жил низкорослый, тонкий в кости, но мускулистый народ, с длинной овальной головой, не принадлежавший к семитической семье и не находившийся еще в сношениях с какой-либо из известных рас Средиземного моря. Если город был завоеван владевшими им впоследствии ханаанеями, то эти варвары-завоеватели могли освятить свое вступление в город казнью царицы или другой пленницы, распилить пополам ее тело и пройти в город между обеими его частями. Но в таком случае как объяснить отсутствие нижней половины тела? Нет надобности предполагать, как это делает лицо, производившее раскопки, что она была сожжена или съедена на каннибальском пиру; она могла быть похоронена в другом месте, может быть, в противоположном конце города, для того чтобы расширить сферу магического влияния жертвы на все промежуточное пространство и обезопасить таким образом весь город, сделав его неприступным для вражеских нападений. Подобным образом поступил, как передают, один древний царь в Бирме: чтобы сделать неприступной свою столицу, он казнил изменника и разрезал тело на четыре части, похоронив их в четырех концах города. Тщетно осаждал столицу своей армией брат казненного; все его атаки не имели успеха, пока вдова убитого не разъяснила ему, что он не овладеет городом до тех пор, пока ее покойный муж охраняет городские стены. Тогда осаждавший столицу вырыл из могил истлевшие части четвертованного брата, и город был взят без сопротивления.
Точно так же у племени лушеи в Ассаме существует такой обычай: когда женщина мучается в родах, ее подруги, чтобы облегчить роды, убивают курицу и режут ее на две равные части. Одну часть курицы с головой они кладут в верхнем конце деревни с семью связками тростника, а нижнюю часть курицы кладут в нижнем конце деревни с пятью связками тростника. Кроме того, женщине дают выпить немного воды. Церемония эта называется «открывание живота при помощи курицы», потому что она, как полагают, способствует разрешению от бремени. О том, каким образом обряд этот, по мнению туземцев, оказывает такое спасительное действие, не говорится ни слова, но мы можем предположить, что отдельные части курицы, положенные в двух концах деревни, согласно поверью, охраняют пространство между ними от действия злых, в особенности демонических, сил, препятствовавших ранее рождению младенца.
Предположение об очистительном, или охранительном, характере жертвоприношения девочки в Гезере как будто подтверждается другой находкой, сделанной в том же месте. Дальнейшие раскопки обнаружили половину скелета семнадцатилетнего юноши, который, как и девочка в цистерне, был разрезан или распилен пополам между ребрами и тазом; как и в случае с девочкой, найдена только верхняя половина тела, а нижней не оказалось. Рядом находились целые скелеты двух мужчин, лежащие во всю длину, а также много глиняной посуды над ними и вокруг них. Эти остатки были открыты под фундаментом здания. Отсюда профессор Стюарт Макалистер сделал правдоподобный вывод, что найденные скелеты – остатки людей, которые, согласно широко распространенному обычаю, были принесены в жертву и похоронены под фундаментом, чтобы придать зданию большую прочность и устойчивость или охранять его от врагов.
В этих примерах сила возмездия, приписываемая жертвоприношению, выражена вполне недвусмысленно в сопровождающей обряд формуле: убийство животного символизирует убийство клятвопреступника или, вернее сказать, является симпатическим средством для этого.
Но спрашивается, как можно теорией возмездия объяснить особенность еврейского и греческого обряда, которая состоит в том, что приносящие жертву проходят между частями убитого животного или становятся на них ногами? Поэтому Робертсон-Смит предложил такое толкование обряда, которое можно назвать сакраментальным или очистительным. Он предполагает, что «стороны становятся между частями животного, символизируя этим свое приобщение к мистической жизни жертвы». В подтверждение этой теории он ссылается на соблюдение того же обычая в других случаях, к которым неприменима идея наказания или возмездия, но которые если не всегда, то по крайней мере часто могут быть объяснены как способы торжественного очищения. Так, в Беотии формой общественного очищения служило разрезание собаки на части и прохождение между этими частями. Подобный обряд соблюдался при очищении македонской армии. Разрезали собаку пополам: голова и передняя половина тела клались направо, а задняя половина и внутренности – налево, и вооруженные войска проходили между обеими половинами. В заключение обряда войско разделялось на две части и притворно обращалось в бегство. Точно так же, по греческому мифу, Пелей, разграбив город Иолос, убил царицу Астидамию и, разрезав ее тело на части, провел между ними свою армию в город. Эта церемония, вероятно, была формой очищения, для пущей торжественности которой была принесена человеческая жертва. Такое объяснение подтверждается обрядом, который кавказские албанцы [23] соблюдали в храме луны: периодически они приносили в жертву посвященного храму раба, которого прокалывали копьем, после чего тело его выставлялось на определенном месте, весь народ проходил, наступая на него ногами, что имело значение очистительного обряда.
У южноафриканских басуто существует такая форма торжественного очищения. Убивают животное и прокалывают его насквозь, а затем через образовавшееся в трупе отверстие пропускают подвергающегося очищению человека. Мы видели, что у племени баролонг (в Южной Африке) соблюдается такой же обычай при заключении договора: договаривающиеся стороны протискиваются через дыру, сделанную в брюхе убитого вола. Эти южноафриканские обычаи, сопоставленные вместе, наводят на мысль, что прохождение между кусками убитой жертвы заменяет прохождение через самый труп.
Очистительный или, лучше сказать, охранительный смысл таких обрядов в значительной степени подтверждается обычаями моавитянских арабов, которые и теперь еще в годину всеобщих бедствий, таких, как засуха или эпидемия, прибегают к подобным обрядам, объясняя их намерением освободить народ от приключившегося или угрожающего несчастья. Если, например, среди племени начинает свирепствовать холера, то шейх становится среди кочевья и восклицает: «Искупайте, люди, свои грехи, искупайте свои грехи!» Вслед за тем каждая семья приносит в жертву овцу, режет ее пополам и подвешивает обе половины в шатре или на двух столбах у входа. После этого все члены семьи проходят между обеими частями жертвы; детей, не умеющих еще ходить, родители несут на руках. Часто они проходят по нескольку раз между сочащимися кровью двумя половинами овцы, так как, по мнению арабов, эти последние обладают свойством прогонять беду или злого духа, наводящего порчу.
К подобному же средству прибегают во время засухи, когда трава выгорает без дождя и погибает скот. Жертва служит как бы выкупом за человека и скотину. Арабы говорят: «Это наш выкуп за нас и за наши стада». Когда их спрашивают, каким образом обряд производит такой спасительный эффект, то они отвечают, что жертва сталкивается с напастью и вступает с ней в борьбу. Эпидемия, засуха или другое бедствие представляются им в виде ветра, дующего в степи и сметающего все на своем пути, пока он не встречает жертву, которая, точно лев, преграждает ему дорогу. Между ними завязывается ужасный бой, но болезнь или засуха терпит поражение и, разбитая врагом, отступает, а победоносная жертва овладевает полем сражения.
Здесь, конечно, нет места идее возмездия, нет предположения о том, что смерть овцы символически или магически предопределяет смерть людей, прошедших между кусками баранины; напротив, смерть животного, по поверью арабов, спасает им жизнь, охраняя ее от той или иной угрожающей ей опасности.
При тех же самых обстоятельствах вполне аналогичный обычай существовал и смысл его таким же образом истолковывался у чинов, населяющих горную страну на границе Ассама и Бирмы. «Когда у них кто-нибудь подозревает, что его преследует разгневанный дух, например дух холеры, то принято разрезать собаку пополам, не задевая кишок, и класть переднюю часть по одну сторону дороги, а заднюю часть – по другую, так что обе части остаются связаны кишками, протянутыми поперек дороги. Это делается для того, чтобы укротить дух и отвратить его от дальнейшего преследования». Чины до такой степени представляют холеру в виде опасного духа, что, когда несколько человек из этого племени явились в город Рангун во время эпидемии, всюду, куда они ни приходили, они держали наготове обнаженные мечи, чтобы отпугнуть демона, и весь день прятались в кустах, боясь встречи с ним.
Такие же средства употребляли против чумы и моровой язвы коряки в Северо-Восточной Сибири. Они убивали собаку, привешивали ее кишки к двум столбам и проходили под ними. Таким путем они, без сомнения, тоже думали увильнуть от духа болезни, для которого собачьи кишки представляют неодолимую преграду.
Женщины после родов обычно считаются нечистыми и подверженными преследованию злых духов. Отсюда – обычай у трансильванских цыган: когда женщина после родов встает с постели, то ее пропускают между двумя половинами разрезанного петуха, если она родила мальчика, или разрезанной курицы, если она родила девочку, после чего петуха съедают мужчины, а курицу – женщины.
Во всех этих случаях прохождение между кусками разрезанного животного имело своей целью не возмездие, а защиту: мясо и кровь жертвы так или иначе мыслились как препятствие для сил зла, не дающее им преследовать или делать вред тому, кто сумел преодолеть его. Все такие обряды могут быть поэтому названы очистительными в широком смысле этого слова, так как они очищают или освобождают страждущего от зловредных влияний.
Возвращаясь теперь к нашему исходному пункту, можно поставить вопрос: что лежало в основании древнееврейской формы заключения договора путем прохождения между частями жертвенного животного – идея возмездия или идея очищения? Иными словами, был ли это символический способ призывания смерти на голову клятвопреступника, или же это магическое средство очищения договаривающихся сторон от пагубных влияний, самозащиты против некоей угрожающей им опасности? Все остальные приведенные мной случаи обращения к этому обряду говорят в пользу очистительного, или охранительного, значения еврейского обычая: ни один из этих примеров не может быть истолкован в духе теории возмездия, ибо некоторые из них полностью исключают возможность такого толкования, а другие не могут быть поняты иначе, как с точки зрения очистительной, или охранительной, теории, как об этом иногда прямо свидетельствуют те самые племена, которые соблюдают данный обычай, а именно арабы и чины. Само собой разумеется, что при всякой попытке объяснить древнееврейский обряд мы должны придавать большое значение его аналогии с современной нам арабской церемонией, потому что оба обычая тождественны по форме, а народы, соблюдающие их сейчас или соблюдавшие в прошлом, принадлежат к одной и той же семитической семье, говорили на родственных семитических языках и населяли одну и ту же страну – землю Моав, где арабы и теперь еще соблюдают свой древний обычай. Отсюда неизбежно напрашивается тот вывод, что как древнееврейский, так и современный арабский обряд одинаково произошли от общего семитического источника, очистительный, или охранительный, характер которого и доныне запечатлен в сознании моавитянских арабов.
Остается ответить еще на один вопрос. В чем заключалась очистительная, или охранительная, сила подобного акта? Почему, проходя между кусками убитого животного, человек полагал, что этим действием он предохраняет себя от опасности? Ответ, который дает Робертсон-Смит, можно назвать сакраментальным толкованием обряда. Он высказал такую гипотезу: люди, которые стояли или проходили между частями жертвы, считали, что связывают себя с жертвенным животным и друг с другом узами общей крови. По его мнению, такой договор был одной из форм известного и широко распространенного обычая, состоящего в том, что вступающие в договор люди создают для себя искусственную кровную связь, смешивая вместе немного крови каждого из участников договора. По этой гипотезе, вся разница между обеими формами заключения договора состоит лишь в том, что во втором случае кровь животного заменяется человеческой кровью договаривающихся лиц. В пользу этой теории можно привести много соображений. Прежде всего, как мы видели, южноафриканские обычаи дают основание заключить, что прохождение между частями жертвенного животного практикуется взамен прохождения через самое тело животного. Подтверждением этого служит обычай, наблюдаемый у чинов: разрезав пополам жертвенную собаку, они оставляют в целости кишки, которые связывают переднюю часть животного с задней, и под ними проходят очищающиеся. Такой же обычай, но в менее отчетливой форме, как уже было сказано, существовал и у коряков. Сохранение вытянутых кишок в качестве связи между разъединенными половинами жертвы служит явным указанием на попытку сочетать абстрактное единство убитого животного с практической необходимостью разделить его тело, чтобы создать фикцию прохождения людей сквозь труп. Но какой же другой смысл могло иметь прохождение людей через тело животного, если не тот, что таким путем они наделялись теми или иными свойствами животного, которые, как предполагалось, могли быть перенесены на всякого, кто физически отождествил себя с животным, проникнув в его тело?
Что именно такая идея лежит в основе этого обряда, подтверждается аналогичным обычаем патагонских индейцев. У этих туземцев «при рождении ребенка убивают корову или кобылу, вынимают желудок, вскрывают его и, пока он еще не успел остынуть, кладут внутрь новорожденного младенца. Остальные части животного съедает племя на устраиваемом пиршестве… Другая вариация этой церемонии, сопровождающей рождение ребенка, носит еще более дикий характер. Когда рождается мальчик, берут кобылу или жеребенка, в зависимости от имущественного и общественного положения отца, и набрасывают лассо на каждую ногу животного, а на шею и туловище по паре лассо. Народ размещается вокруг животного и держит в руках свободные концы веревки так, что животное не может упасть. Затем отец новорожденного приближается к кобыле или жеребенку и вскрывает ножом тело животного от шеи книзу; после этого вынимают сердце и внутренности и в образовавшуюся пустоту кладут младенца, причем стараются не упустить момент, пока животное еще трепещет. Индейцы верят, что благодаря этой процедуре ребенок со временем вырастет хорошим наездником». Как сам обычай, так и преследуемая им цель весьма характерны. Патагонские индейцы рассуждают так: если желательно сделать из ребенка хорошего наездника, то нет лучшего средства, как при самом рождении отождествить его с лошадью, поместив ребенка в тело живой кобылы или жеребенка. Окруженный со всех сторон мясом и кровью животного, ребенок физически соединяется с ним в одно целое, во время езды на лошади он уподобляется кентавру, у которого человеческая часть тела есть продолжение лошадиной части. На этом примере мы видим, что помещение ребенка в тело кобылы или жеребенка есть не более чем симпатическое средство одарить человеческое существо свойствами лошади.
С этой точки зрения, как отмечает Робертсон-Смит, становится понятной существовавшая у скифов форма заключения договора посредством попирания ногою шкуры убитого вола. Все наступившие правой ногой на шкуру тем самым объединяли себя в одно существо с животным и друг с другом; все они таким образом связывались узами общей крови, служившей залогом их взаимной верности. Ибо наступание на шкуру было, вероятно, упрощенной формой оборачивания шкуры вокруг тела человека. Так пилигримы, стекавшиеся к святилищу сирийской богини в Иераполисе, преклоняли колени на шкуре принесенной в жертву овцы, и, натянув овечью голову на собственную, каждый паломник, уподобившись овце, обращался к богине с просьбой принять его овечью жертву.
Такое объяснение скифского обычая, предложенное Робертсоном-Смитом, как нельзя лучше подтверждается одним африканским аналогичным примером. У племени вачева (в Восточной Африке) существует обычай, в соответствии с которым молодые люди спустя два года после обрезания принимают, так сказать, боевое крещение. Они собираются вместе с отцами и всем взрослым населением в деревне вождя племени. Убивают двух волов и двух козлов и кровь их собирают на воловьей шкуре, поддерживаемой несколькими людьми. Молодые люди раздеваются и четыре раза обходят вокруг шкуры, наполненной кровью. Затем они выстраиваются в ряд, и один из стариков делает каждому из них легкий надрез на руке, ниже локтя. После этого юноши один за другим подходят к воловьей шкуре, роняют на нее несколько капель крови из своей руки и, зачерпнув ладонью смешанную кровь, проглатывают ее и окропляют ею свою одежду. Далее они садятся на корточки вокруг вождя племени, и после ряда наставлений каждый юноша получает военную кличку от своего отца, а если отец умер, то от старого человека, заменяющего ему отца. Вслед за этим вождь обращается к молодым людям с приветственной речью, объявляя им, что с этого дня они уже не дети, а воины, и разъясняет им их новые обязанности. Он также выбирает одну общую эмблему для их щитов, которая служит признаком принадлежности юношей к одному и тому же отряду. Здесь мы видим, что будущие воины, которым предстоит сражаться плечом к плечу в одном отряде, взаимно связываются двойными кровными узами; они смешивают на шкуре вола собственную кровь с кровью жертвенного животного и вместе пьют ее. Трудно подобрать более разительный пример для иллюстрации правильности догадки, высказанной Робертсоном-Смитом, о значении воловьей шкуры в скифском обряде: она также служит средством для объединения воинов кровной связью.
Критический анализ библейского рассказа о союзе между богом и Авраамом, быть может, бросает свет на одно очень темное место в истории Ханаана. При раскопках в городе Гезере, в Палестине, профессор Стюарт Макалистер открыл весьма примечательную гробницу. Это высеченная в скале цилиндрическая камера около 20 футов глубиной и 15 футов шириной, имеющая вход сверху через сделанное в крыше круглое отверстие. Первоначально она, по-видимому, служила цистерной для собирания воды. На полу камеры найдено было 15 человеческих скелетов или, точнее, 14 с половиной, потому что у одного скелета не хватало нижней половины. Половина скелета принадлежала девочке в возрасте около 14 лет. Скелет был разрублен или распилен пополам на уровне восьмого грудного позвонка, а так как передние концы ребер были разрублены на этом же самом уровне, то ясно, что рассечение было сделано в то время, когда кости еще поддерживались мягкими частями. Остальные 14 скелетов были мужские, два из них – юношей в возрасте 18 – 19 лет, а прочие – мужчин высокого роста и крепкого сложения. Судя по положению тел, они не были брошены сюда через отверстие в крыше, а помещены людьми, вместе с ними спустившимися в склеп.
Много древесного угля, найденного между костями, показывает, что в этой могильной пещере имело место погребальное пиршество, жертвоприношение или другой какой-нибудь торжественный обряд. Обнаруженное также бронзовое оружие в виде наконечников копий, топора, ножа, сложенное здесь вместе с трупами, наводит на мысль, что погребение произошло до прихода в страну евреев и что похороненные люди, стало быть, принадлежали к народу, жившему в Палестине до занятия ее евреями. По форме костей, крупным размерам черепов, орлиным носам и другим анатомическим признакам можно заключить, что мужчины были представителями народа, похожего на современных палестинских арабов.
Если допустить, что физическое сходство этих древних людей с теперешними обитателями страны дает право считать тех и других ветвями одного общего ствола, то мы можем, пожалуй, сделать вывод об их общей принадлежности к той ханаанской народности, которую еврейские завоеватели застали господствующей в Палестине и которую они хотя и обратили в рабство, но никогда не могли истребить. Ибо по мнению авторитетных ученых, современные феллахи, или говорящие по-арабски палестинские крестьяне, – потомки тех языческих народностей, которые жили здесь до нашествия евреев и с тех пор постоянно крепко сидели на своей земле, несмотря на все новые и новые волны завоеваний, против которых они сумели устоять. Если это так, то есть основание предположить, что найденная в Гезере половина женского скелета представляет собой остаток человеческих жертвоприношений – обычая, игравшего, как мы знаем от еврейских пророков и классических писателей древности, выдающуюся роль в религии ханаанеев.
Предположение это подтверждается найденными в той же Гезере детскими скелетами, зарытыми в кувшинах под землей на территории храма; эти скелеты, по общему мнению, свидетельствуют о практиковавшемся обычае приносить в жертву местному божеству первородных детей тотчас по рождении. Подобные детские гробницы-кувшины найдены также вокруг высеченного в скале капища в городе Таанахе, в Палестине, и факт этот был одинаковым образом истолкован.
Но если полускелет девочки, найденный в цистерне в Гезере, есть действительно остаток человеческой жертвы, то спрашивается, почему она была рассечена или распилена пополам? Аналогичный пример в завете между богом и Авраамом и другие подобные обряды, рассмотренные нами выше, наводят на мысль, что рассечение пополам человеческой жертвы могло иметь целью либо общественное очищение, либо санкцию договора; или, выражаясь точнее, можно допустить, что девочка была разрезана пополам, а люди прошли между обеими половинами тела для того, чтобы отвратить приключившуюся либо угрожающую беду, или же для того, чтобы скрепить мирный договор. Рассмотрим сначала очистительное, или охранительное, толкование.
Мы видели, что, когда Пелей завоевал город Иолос, он, по преданию, захватил в плен царицу, разрезал ее пополам и провел свою армию в город между обеими частями ее тела. Едва ли это предание есть простой вымысел; надо думать, что оно воспроизводит варварский обычай, некогда соблюдавшийся завоевателями при вступлении в завоеванный город. Мы знаем, что первобытный человек проявляет большой страх перед магическим влиянием чужеземцев и прибегает к разным церемониям, чтобы защитить себя против подобного влияния, когда допускает в свою страну чужих людей или сам вступает на землю другого племени. Подобный страх перед магическим влиянием врага может заставить победителя принять чрезвычайные меры предосторожности с целью обезопасить себя и свое войско на случай каких-нибудь происков со стороны врага раньше, чем решиться вступить в город, который он покорил силой меча. Такая чрезвычайная мера может состоять в том, чтобы захватить пленника, разрубить его пополам и провести войско в город между обеими половинами тела. С точки зрения сакраментального толкования такого обряда прохождение между частями тела убитого создает кровный союз между победителями и побежденными и таким образом гарантирует первым безопасность против враждебных замыслов со стороны последних. Так можно объяснить предание об участи, которой подверг Пелей пленную царицу Иолоса: то был торжественный обряд заключения союза между завоевателями и завоеванными. Если допустить именно такое объяснение, то приходится признать, что очистительный, или охранительный, характер обряда в этом случае фактически совпадает с его договорным характером: завоеватели очищают, или предохраняют, себя от зловредного влияния врагов путем молчаливого заключения с ними кровного договора.
Возможно, что рассечение скелета девочки в Гезере объясняется подобным обычаем у семитов. Судя по найденным здесь человеческим останкам, город был населен в разные времена различными народами. Первоначально здесь жил низкорослый, тонкий в кости, но мускулистый народ, с длинной овальной головой, не принадлежавший к семитической семье и не находившийся еще в сношениях с какой-либо из известных рас Средиземного моря. Если город был завоеван владевшими им впоследствии ханаанеями, то эти варвары-завоеватели могли освятить свое вступление в город казнью царицы или другой пленницы, распилить пополам ее тело и пройти в город между обеими его частями. Но в таком случае как объяснить отсутствие нижней половины тела? Нет надобности предполагать, как это делает лицо, производившее раскопки, что она была сожжена или съедена на каннибальском пиру; она могла быть похоронена в другом месте, может быть, в противоположном конце города, для того чтобы расширить сферу магического влияния жертвы на все промежуточное пространство и обезопасить таким образом весь город, сделав его неприступным для вражеских нападений. Подобным образом поступил, как передают, один древний царь в Бирме: чтобы сделать неприступной свою столицу, он казнил изменника и разрезал тело на четыре части, похоронив их в четырех концах города. Тщетно осаждал столицу своей армией брат казненного; все его атаки не имели успеха, пока вдова убитого не разъяснила ему, что он не овладеет городом до тех пор, пока ее покойный муж охраняет городские стены. Тогда осаждавший столицу вырыл из могил истлевшие части четвертованного брата, и город был взят без сопротивления.
Точно так же у племени лушеи в Ассаме существует такой обычай: когда женщина мучается в родах, ее подруги, чтобы облегчить роды, убивают курицу и режут ее на две равные части. Одну часть курицы с головой они кладут в верхнем конце деревни с семью связками тростника, а нижнюю часть курицы кладут в нижнем конце деревни с пятью связками тростника. Кроме того, женщине дают выпить немного воды. Церемония эта называется «открывание живота при помощи курицы», потому что она, как полагают, способствует разрешению от бремени. О том, каким образом обряд этот, по мнению туземцев, оказывает такое спасительное действие, не говорится ни слова, но мы можем предположить, что отдельные части курицы, положенные в двух концах деревни, согласно поверью, охраняют пространство между ними от действия злых, в особенности демонических, сил, препятствовавших ранее рождению младенца.
Предположение об очистительном, или охранительном, характере жертвоприношения девочки в Гезере как будто подтверждается другой находкой, сделанной в том же месте. Дальнейшие раскопки обнаружили половину скелета семнадцатилетнего юноши, который, как и девочка в цистерне, был разрезан или распилен пополам между ребрами и тазом; как и в случае с девочкой, найдена только верхняя половина тела, а нижней не оказалось. Рядом находились целые скелеты двух мужчин, лежащие во всю длину, а также много глиняной посуды над ними и вокруг них. Эти остатки были открыты под фундаментом здания. Отсюда профессор Стюарт Макалистер сделал правдоподобный вывод, что найденные скелеты – остатки людей, которые, согласно широко распространенному обычаю, были принесены в жертву и похоронены под фундаментом, чтобы придать зданию большую прочность и устойчивость или охранять его от врагов.