Страница:
— Поднимай девочку, — тихо распорядился он.
Пока Хессет возилась с Йенсени, он проверил боеготовность своего оружия, зарядил устройство, которое оставил ему Таррант. Подобно арбалетам Запада, оно стреляло дротиками с металлическими наконечниками, было скорострельно и достаточно точно. Но, в отличие от арбалетов Запада, его требовалось перезаряжать после каждого выстрела. В поединке со стаей хищников это отличие работало явно не на человека. Но разве у Владетеля не было пистоля? Вроде бы Дэмьен его где-то видел. Может быть, в сумке у Тарранта? Он начал было искать пистоль, но затем передумал. Ведь дело происходит во враждебной стране явно колдовского происхождения, контролируемой посвященным, который и сейчас держит своих противников в поле зрения… Короче говоря, если оружие порой взрывается в руках у стреляющего, то сейчас именно такой случай. Нет. Придется ограничиться более элементарной техникой, чтобы не давать Принцу такую фору.
Но вот уже Хессет оказалась рядом с ним. И девочка тоже. Красноглазая и нетвердо стоящая на ногах, она выглядела такой хрупкой и маленькой, что он и сам не верил, что ей удалось продержаться вместе с ними до сих пор. Большинству детей такое оказалось бы не по плечу.
— С тобой все в порядке? — ласково спросил он.
Личико у нее было бледное и осунувшееся, с большими мешками под глазами, и все-таки она кивнула. По ее неловким движениям священник понял, что все у нее по-прежнему страшно болит (особенно, конечно, спина, в которую впивались корешки), но девочка, судя по всему, не собиралась признаваться в этом. «Она по-прежнему боится, — подумал он. — По-прежнему убеждена, что, если ей станет очень страшно или очень больно, они ее бросят». Как будто в здешних условиях они могли бы так поступить.
«Когда-нибудь все это кончится, — мысленно пообещал он. — Когда-нибудь мы сможем увезти тебя отсюда и подыскать тебе настоящий дом, где ты сможешь жить и расти, не ведая тревог. Где ты снова сможешь превратиться в ребенка».
— Я собираюсь предпринять Творение, — предупредил он.
И, повернувшись на восток, сосредоточился. Может, и глупо вновь прибегать к Творению, но, на его взгляд, Принц уже наверняка обнаружил их местонахождение и цель пребывания здесь, так что, прибегнув к Познанию в целях самозащиты, он лишней беды не натворит. Священник воспользовался визуальным ключом — неким линейным контуром, развитие которого проследил мысленным взором, чтобы полностью сфокусировать внимание.
Познание приобрело видимые очертания внезапно и ярко. И он увидел чешуйчатую тварь обсидианово-черного цвета, длинное приземистое тело которой передвигалось или, вернее, ползло по пустыне со змеиной грацией. Узкая голова с зубастой пастью поблескивала в солнечном свете, когда зверюга, вбирая запахи региона, дышала во весь рот. Когти жадно шарили по сухой черной почве, словно отыскивая в ней пролившуюся кровь. На некотором расстоянии от первой по пустыне ползли и другие гадины, причем их движения казались столь безупречно скоординированными, словно всеми чудищами управляли из единого центра. «Как оно, должно быть, и есть», — внезапно подумал Дэмьен. Какая же мощь нужна колдуну, чтобы аж из Черных Земель дотянуться сюда и добиться послушания от этих гадин? «Вообще-то особенной мощи и не нужно, — догадался Дэмьен, — если их именно на такой случай и создали».
Похолодев от отвращения, он повернулся к Хессет. Ничего не нужно было говорить: она все прочла у него на лице.
— Целая стая? — только и спросила она.
— Быть может, даже хуже. Вроде бы целая стая, управляемая извне.
— И сколько же их?
Видение уже исчезло; закрыв глаза, Дэмьен попытался воскресить его.
— Не меньше дюжины. Но не исключено, что и больше.
— Хищники, — протянула Хессет. — Но откуда они взялись? Здесь ведь нет дичи.
— Не считая нас, — напомнил Дэмьен. — И всех тех, кого убили деревья. Кто знает, вдруг корни не пожирают мяса. Может быть, оставляют его стервятникам.
«А иногда это могут быть не трупы, а живые люди, оцепеневшие под воздействием деревьев». Он вспомнил скелеты, разорванные на части. Головы, торсы, конечности и хвосты вполне могли быть, так сказать, индивидуальными порциями.
«Они могут охотиться и на другую дичь — на людей и животных, еще не парализованных деревьями, но уже попавших под их власть настолько, что у них не хватает силы мышц и ясности ума для сопротивления… Как обстояло дело с нами прошлой ночью. И как было бы сегодня, вздумай мы сойти с гранитного островка».
— Здесь нам не продержаться, — услышал Дэмьен звук собственного голоса. — Если они додумаются окружить нас…
Эти твари, разумеется, додумаются, понимал он. Инстинкт стаи. Ждать спасения, когда на тебя охотится целая стая, не приходится.
— Куда же нам деться?
Он беспомощно огляделся по сторонам, заранее зная, что увидит. Группы деревьев здесь и там на равнине, сплошное базальтовое плато. Иначе говоря: все плоско. И пусто. Полное и абсолютное отсутствие какого бы то ни было укрытия, и одному только Богу ведомо, на сколько миль вокруг.
Священник почувствовал, как его охватывает паника, и сделал намеренно затяжной вдох, чтобы преодолеть ее. Бывал он и в переделках похуже, разве не так? И каждый раз брал верх и выходил из схватки победителем. Выйдет победителем и сейчас, уж будьте уверены.
— Будь ты проклят, Неумирающий Принц, — пробормотал он.
Противник Дэмьена допустил решающую ошибку. Заставив священника прибегнуть к Творению, которое выдало его местонахождение, он лишил Дэмьена причины избегать новых обращений к Фэа. Еще раз сделав глубокий вдох, он припал к земным потокам. На этот раз Творение заключалось не в Познании, а в Поиске. В поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать как оборонительный рубеж. В поисках такого места, где можно будет, фигурально выражаясь, прижаться спиной к стене и встретить опасность лицом к лицу.
— На юг, — прошептал он, получив необходимое направление. — Строго на юг. Почти на целую милю.
— А что там такое?
— Не знаю. — Поиск развеялся, едва отыграв свою роль, и Дэмьен не стал воскрешать его. — Какое-то выгодное для нас место. Позиция, которую мы сможем удержать.
Хессет посмотрела ему прямо в глаза. Заглянула в них глубоко-глубоко.
— Ничего себе прогулочка!
И он понял, что она имеет в виду. И чего боится.
— Деревья не нападут на нас, пока мы не захотим отдохнуть. — Он произнес это спокойно, хотя и сам едва не вздрогнул при одной мысли о том, что придется вновь пройти мимо этих растений. — Если мы ни разу не остановимся, все будет в порядке.
— Ты в этом уверен?
Он замешкался с ответом.
— Здесь нам оставаться нельзя. А это означает, что надо воспользоваться подвернувшейся возможностью. Но какой-то смысл в этом есть, не правда ли? Если сила деревьев заключается в усыплении, то только естественно ожидать, что они не начнут действовать, пока наши собственные тела не проделают за них полработы. Или, по меньшей мере, усыпят нашу бдительность.
— Будем надеяться, что ты прав, — пробормотала она.
Путники как можно быстрей собрали свои пожитки. Дэмьен особо проследил за тем, чтобы аптечка осталась под рукой; ведь нельзя было предугадать, в какой именно миг она может понадобиться. Йенсени захотела было понести часть поклажи, но едва она взвалила скатанные одеяла на худенькое плечо, Дэмьен забрал у нее эту ношу и добавил к собственной. Слишком она была мала, слишком слаба и слишком потрясена недавним нападением; и если им понадобится бежать — и ей тоже, то лучше не обременять ее никакой дополнительной тяжестью.
— Я справлюсь, — пообещала она Дэмьену, и он расслышал в ее голосе страх. Страх не перед деревьями, подумал он, и даже не перед Принцем. Страх перед тем, что она окажется бесполезной и ее из-за этого бросят.
— Все в порядке, — хрипло прошептал он, погладив ее по плечу. — Просто старайся не отставать от нас.
Они сошли с южного края гранитного островка, но разницы никакой не ощутили — почва и здесь и там была одинаково твердой. Тем не менее это было для Дэмьена одним из самых трудных шагов в его жизни. Он почувствовал, как подобралось все его тело при одной мысли о том, что придется приблизиться к деревьям, и ему пришлось заставить себя тронуться с места, а потом просто-напросто поставить ногу на землю, возможно пронизанную смертоносными корнями. И все же он сделал этот шаг, и ничего страшного не произошло, и тогда он понял, что власть, которую имели над ним деревья, исчезла. Или же была изгнана — мастерством Тарранта и его собственными отчаянными усилиями.
Какая-то миля пути. В одиночку он покрыл бы это расстояние минут за пятнадцать; вдвоем с Хессет — ноги и, соответственно, шаг которой были короче, — за чуть большее время. Ему не хотелось думать о том, сколько времени им понадобится в обществе маленькой девочки. И так они шли на предельной для нее скорости. Иногда, когда они невольно ускоряли шаг, Йенсени переходила на бег, лишь бы не отстать. Что ж, все правильно. Ей не вредно время от времени и пробежаться, а они, обремененные поклажей, не могут себе этого позволить. На исходе мили им придется вступить в бой со стаей убийц, присланной Принцем, и если они выбьются из сил, потеряют энергию и утратят хладнокровие, им суждено будет стать легкой добычей.
Каждую пару минут Дэмьен задерживался, чтобы провести Затемнение, — не потому, что надеялся сбить со следа погоню, но в стремлении хоть как-то затянуть ее. Вдруг, оставив в пустыне ложный след, он ненадолго отвлечет преследователей от истинного, а может быть (хотя эта вероятность выглядела совсем уж незначительной), попав на ложный след, они не сразу сообразят вернуться на настоящий. Ему оставалось только надеяться. Он даже попытался создать Иллюзию на их гранитном островке, чтобы преследователи решили, будто путники все еще находятся там, но ему было ясно, что практически невозможно создать образ, достаточно сложный, чтобы в него поверило животное. А кроме того, даже решив наброситься на Иллюзию, звери распознают ее мнимость в первые же мгновения — и, таким образом, весь эффект полностью пропадет. Таррант, конечно, в состоянии создать Иллюзию, обладающую необходимым запахом, необходимым вкусом и даже бьющуюся в агонии, когда на нее набрасываются… Но для того чтобы это сработало, необходима и живая приманка. А Дэмьен уже столько раз вынужденно наблюдал, как вместо него самого гибнут симулакры, что ни за что не решился бы на это по собственной воле. Даже когда речь зашла бы о жизни и смерти.
Что же касается Хессет, то она не предпринимала никаких попыток помочь Дэмьену собственным искусством, из чего он сделал вывод, что приливное Фэа на данный момент просто-напросто недоступно. Что ж, тем хуже для них. При всей неустойчивости и неуправляемости приливное Фэа должно было быть именно той силой, с которой едва ли доводилось схватываться Принцу; и Дэмьен отдал бы сейчас все на свете, лишь бы с ее помощью организовать настоящее Затемнение. Что ж, возможно, Хессет подключится к приливной Фэа позже. На этот раз у нее не должно быть никаких затруднений морального свойства. Хотя, как правило, она защищала только своих соплеменников, Дэмьен пробыл с ней уже достаточно долго и вступил в достаточно близкие отношения, чтобы она относилась к нему как к своего рода родственнику. Не говоря уж о девочке… Дэмьен вспомнил разговор, который невольно подслушал однажды утром, еще не полностью проснувшись.
— А у тебя есть дети? — спросила Йенсени.
Хессет ответила не сразу, а когда все-таки заговорила, стало ясно, что слова даются ей с огромным трудом:
— У меня была дочка. Ей было пять лет, когда я впервые отправилась к людям. И я оставила ее на попечении у родственников. На целый месяц.
— И что случилось?
— Произошел… несчастный случай. Во время землетрясения. Иногда такое бывает. — Она сделала паузу. — Я и не знала об этом, пока не вернулась домой. А они не знали, как рассказать мне…
Ее голос поплыл, в нем слышалась невыразимая печаль.
Йенсени шепотом задала следующий вопрос:
— А ты когда-нибудь заведешь других детей?
В разговоре возникло долгое молчание. А когда Хессет заговорила, было понятно, что она пытается найти слова, которые смогла бы воспринять Йенсени:
— Когда мои соплеменницы созревают для материнства… у нас это не как у людей. Они больше ни о чем не могут думать, они больше ничем не могут заниматься… и от людей такого не скроешь. Поэтому, если переводчица хочет отправиться к людям, ей приходится отказаться от мыслей о материнстве. Раз и навсегда. Так это было и со мной.
— Значит, у тебя больше никогда не будет детей?
— Нет, малышка. Никогда. — И шепотом добавила: — Но у меня есть ты.
Тем утром Дэмьен почувствовал стыд. Стыд из-за того, что странствует с ракханкой по свету так долго, знает ее так хорошо, а при этом даже не подумал о том, чтобы задать ей столь основополагающий вопрос. Возможно, ему казалось, что если Хессет захочется поделиться с ним личными воспоминаниями, то она возьмет инициативу в свои руки, а самому к ней приставать с расспросами нечего. Или, если уж начистоту, воспоминания о ракханках в период течки все еще вызывали у него неприятный осадок, и он избегал любых разговоров, хотя бы косвенно связанных с этой темой. Конечно, это было не более чем предубеждением, правда, вполне естественным для представителя человеческой расы.
Время от времени он оборачивался и проводил торопливое Познание. Действовать против потоков Фэа было трудно, и он получал лишь отрывочную информацию. Вот звери пошли по ложному следу. Вот оставили его. Вот нашли, наконец, истинный след и отправились по нему, время от времени теряя минуту-другую на расставленные священником Отвлечения, но неизменно возвращаясь на истинный след. Было совершенно ясно, что от этой погони не избавиться, и Дэмьен молился о том, чтобы ему со спутницами удалось своевременно добраться до таинственного оборонительного рубежа. Если их настигнут в чистом поле, у них не будет ни малейшего шанса.
И вот они вышли к трещине или, возможно, к ущелью, настолько глубокому, что нельзя было увидеть дна. Стены ущелья образовывали гладкие черные плиты, поблескивающие в лучах солнца подобно лезвиям.
«Ширина футов двенадцать, — прикинул Дэмьен. — С гарантией не перепрыгнешь. А уж о Йенсени и говорить нечего».
— Сюда мы и шли? — резко спросила Хессет.
— Похоже на то. Черт побери. — Он покачал головой, глядя в бездну. — Да, не об этом я мечтал, это уж точно.
— Но все равно лучше, чем открытая равнина. Не так ли?
«Неужели?»
— Наверное. — Он едва выдавил это из себя. — Самую малость получше.
«Думай, Райс, думай! Наверняка из этой ситуации имеется какой-нибудь выход».
— И нам не перейти на ту сторону? — жалобно протянула Йенсени.
— Перепрыгнуть не удастся, — пробормотал он.
— А как насчет деревьев? — вдруг встрепенулась Хессет. И указала на группу коренастых деревьев, растущих всего в нескольких футах от края ущелья.
Дэмьен понял, что она имеет в виду, и ему это не понравилось. Не понравилась даже мысль о том, что придется приблизиться к чертовым деревьям, а еще меньше — мысль о том, что придется валить их и наводить шаткие мостки и перебираться по этим мосткам на ту сторону над пропастью, одному только Богу ведомо какой глубины. Но это могло сработать. Черт побери, это могло спасти их. Стоит перебраться на ту сторону до того, как звери настигнут их, а затем сбросить мостки в пропасть…
Он сделал глубокий вдох — предельно глубокий — и уставился на коренастые деревья. Когда он сделал первый шаг по направлению к ним, с севера до его слуха донесся какой-то звук. Тонкий жалобный стон, который мог оказаться воем ветра. Или криком боли. Или охотничьим кличем зверей, наконец завидевших добычу.
«Господи, — взмолился он, — только бы у нас хватило времени. Это все, о чем я прошу. Несколько минут на то, чтобы управиться с этим делом и убраться отсюда. Прошу тебя, Господи. Только это».
Дерево, которое облюбовала Хессет, было сравнительно высоким и стройным, толщиной в основании с ногу самого Дэмьена. Он постарался не думать о том, что за жертвы напоили своими соками дерево, придав ему такую высоту и такую мощь, попытался не смотреть вниз — туда, где среди корней наверняка должны были оказаться человеческие кости. Все это не имело сейчас значения. Он схватился за ближайший сук и согнул его, преодолевая накатившую на него тошноту. Но дерево, судя по всему, было вполне нормальным — и упругость сука свидетельствовала о том, что он имеет дело с крепкой древесиной, что в создавшейся ситуации, подумал он, чертовски удачно. Потому что на высоте в двадцать футов оно уже не было таким толстым, а ему чертовски не хотелось бы, чтобы оно обломилось под их тяжестью, когда они будут перебираться через бездну.
— Ладно, — крикнул он Хессет. — Попробуем!
Теперь рык зверей звучал уже вполне отчетливо — торжествующий рев охотников, не только почуявших, но и завидевших добычу. С бешено колотящимся сердцем он присел возле дерева на корточки и приготовился к Творению. На этот раз никаких тонкостей, никакого предварительного Познания — на это не было времени. Просто грубая сила, как учил действовать в иных обстоятельствах Охотник. И он сам сумеет сделать это, а если и не сумеет, то исхитрится как-нибудь подключиться к мощи Тарранта.
Преисполненный решимостью, которая не оставляла места для страха (по крайней мере, в данный момент), Дэмьен впился и впилился волей в живое дерево. Шок соприкосновения оказался практически невыносимым, и ему потребовались все мужество и вся сила духа, чтобы не отпрянуть, — даже если, всего лишь отпрянув, он смог бы спастись. Если ранее одно из таких деревьев атаковало его, то теперь он сам пошел в контратаку, сотрясаясь всем телом и всей душой в попытке взять верх. Дерево впитывало его в себя, втягивало его в свою глубь, к источнику внутренней мощи, и в процессе этого единоборства он ощущал, как потянулись навстречу ему белые корешки, тонкие как волос, а пористый камень, под которым они росли, едва ли мог послужить для них непреодолимым препятствием, — тонкие белые пальцы самой погибели уже зашевелились у него под ногами. Колоссальных усилий стоило не думать об этом, не предпринимать никаких мер предосторожности, — но, отпрянув сейчас от дерева, он окончательно и бесповоротно проиграл бы — и мог бы с таким же успехом предать себя и своих спутниц во власть обсидианово-черных хищников. И осознание этого придавало ему дополнительную силу и столь нужную храбрость.
Он овладевал тканью дерева, подчиняя себе одну растительную клетку вслед за другой. Он заставлял свою волю внедряться в каждый слой дерева, как это происходило бы в ходе Исцеления. Только на этот раз он стремился не Исцелить дерево, а Умертвить, он не сшивал клетки воедино, а, напротив, разрывал их — и их сами, и те структуры, в которые они входили. Это было самое настоящее анти-Исцеление, Исцеление наоборот, — и такой акт показался бы ему отвратительным, не иди речь, как в данном случае, о жизни и смерти. И дерево начало поддаваться. Клетки умирали одна за другой под его напором. Их стенки трескались, а содержимое перетекало из одной клетки в другую и ослабляло структуру в целом. Дюйм за дюймом прорубался Дэмьен сквозь ствол белого дерева, клетку за клеткой…
И вот дело было сделано. Он отпрянул, выбившись из сил и судорожно восстанавливая дыхание, потом полюбовался на дело рук своих. С внешней стороны ствола ущерб был почти незаметен, но колдовскими чувствами он видел круговой срез живой древесины, воспринимал след, подобный ране, нанесенной мечом. И этого было вполне достаточно. Если только ему хватит сил повалить дерево — и повалить его в нужную сторону…
— Они идут, — предостерегла спутников Хессет.
Дэмьен не стал оглядываться. Он просто не смог себе этого позволить. Если ему не удастся повалить дерево — и повалить его как надо — к тому моменту, когда стая пойдет в атаку, им всем конец, поэтому нельзя было тратить ни секунды даже на простой взгляд через плечо. Он подошел к дереву с севера, собрал все свои силы, — не в том традиционном стиле, как его учили это делать, но как поступал Таррант, используя грубую силу потоков Фэа для того, чтобы расщепить дерево, — и навалился, надавил, обрушился на него всею земною Фэа, заставляя дерево упасть так, чтобы оно надежно перекрыло пропасть; а надо было еще использовать силу Фэа для того, чтобы дерево не треснуло, не рассыпалось в труху, не промахнулось мимо противоположного края пропасти. Тело священника, пропуская через себя потоки Фэа и направляя ее волевым напором, неистово сотрясалось. И вот дерево начало заваливаться. Сначала медленно, словно ему хотелось во что бы то ни стало устоять. Потом ровно, не без изящества, его верхние ветки описали по воздуху правильную дугу, прежде чем глухо шлепнуться наземь. Следя за его падением, Дэмьен подметил, что сам невольно молится, понимая, что стоит хотя бы одному из многочисленных и разнонаправленных Творений сорваться, как прахом пойдут и все остальные.
Дерево рухнуло со страшным треском, земля вокруг заходила ходуном. Дэмьен почувствовал, как сила этого столкновения отозвалась в стволе, как он едва не распался на части. И все же дерево не раскололось. Слава тебе Господи, не раскололось. Дрогнув разок-другой, оно застыло на земле. Получился практически идеальный мост над пропастью.
Он посмотрел через плечо на Хессет — и заметил какое-то движение на заднем плане, блеск зубов цвета слоновой кости и обсидианово-черной чешуи.
— Пошла! — крикнул он. — И возьми девочку! — Он увидел, что ракханка разулась, чтобы помогать себе на переправе когтями ног. — Пошла!
— А сам?..
Он посмотрел на узкий мостик и затрепетал от страха. Слишком узкий, слишком непрочный — по крайней мере, для него.
— Если он и сломается, то только под моей тяжестью. Сначала вы, потом я. — Хессет замерла в нерешительности, и Дэмьен заорал во все горло: — Вперед!
И она подхватила девочку и подбежала к краю пропасти. Здесь взяла девочку на руки и пошла вперед по поваленному стволу. На мгновение Дэмьен обмер, следя за ними, а затем, невольно залюбовавшись безупречным равновесием ракханки и мощью длинных крепких когтей, и понял, что она справится. Ракхи словно нарочно созданы для таких приключений.
«В отличие от людей», — мрачно подумал он.
Вновь оглянувшись — и убедившись, что преследователи уже практически настигли его, — он и сам рванулся к самодельному мосту. Хищные твари были уже совсем рядом, он слышал шорох, с которым их когти цеплялись за твердую землю, слышал их вой голода и торжества, пока они преодолевали последние ярды, отделяющие их от живой добычи. И вот он уже запрыгнул на мостик и зашагал над зияющей бездной, пытаясь не смотреть ни назад, ни вниз, а главное, стараясь не думать о том, что ствол может в любое мгновение подломиться у него под ногами и сам он тогда рухнет в бездонное и изголодавшееся жерло… Дерево трещало у него под ногами, а позади, на том краю ущелья, уже толпились обсидианово-черные звери, — и тут Дэмьен со внезапным ужасом осознал, что когти предоставляют страшилищам по сравнению с ним колоссальное преимущество, что они смогут перебраться по мосту с такою же легкостью, как Хессет, тогда как ему самому с превеликим трудом дается каждый дюйм. «Не думай об этом. Не думай!» Он почувствовал, как рука машинально потянулась к мечу, и отдернул ее — чтобы сохранить равновесие, требовались обе руки. Шаг за шагом — быстро и вместе с тем предельно осторожно. Где-то посредине ствола торчал массивный сук — и Дэмьену пришлось посмотреть вниз, чтобы невзначай не наступить на него (ведь это было бы чревато падением). Белое дерево трещало у него под ногами, казалось, он уже чувствует жаркое дыхание зверей себе в затылок. Инстинкты взывали, требуя, чтобы он обнажил меч или хотя бы нож, все, что угодно, — однако он понимал, что, если звери нападут на него на самодельном мосту, шансов спастись просто-напросто не будет, с мечом или без меча, поэтому он тратил всю энергию на то, чтобы идти как можно быстрее и вместе с тем как можно осторожней, отчаянно надеясь на то, что и тонкий конец ствола выдержит тяжесть его тела…
Он все-таки перебрался на другую сторону. И спрыгнул на твердую землю с такой поспешностью, что споткнулся и упал, зацепившись ногой за одну из верхних ветвей. Если бы у него не было спутниц, это обернулось бы неминуемой гибелью, но когда первая из гадин рванулась вперед, норовя вцепиться ему в щиколотку, Хессет встретила ее ударом ножа в загривок, пропоровшим сонную артерию. Алая кровь хлестнула из раны, заливая дерево, Хессет, Дэмьена да и все кругом. Пока ракханка отражала нападение самой проворной твари, Дэмьену удалось подняться на ноги, — и вот он уже выхватил меч и принялся рубить им налево и направо, отчаянно стараясь предотвратить переправу на южный край ущелья всей стаи. Иногда одной из тварей удавалось проскочить мимо него — и тогда с нею управлялась Хессет. Однажды она коротко вскрикнула, и священник понял, что когти обсидианово-черного зверя все-таки зацепили ее.
Пока Хессет возилась с Йенсени, он проверил боеготовность своего оружия, зарядил устройство, которое оставил ему Таррант. Подобно арбалетам Запада, оно стреляло дротиками с металлическими наконечниками, было скорострельно и достаточно точно. Но, в отличие от арбалетов Запада, его требовалось перезаряжать после каждого выстрела. В поединке со стаей хищников это отличие работало явно не на человека. Но разве у Владетеля не было пистоля? Вроде бы Дэмьен его где-то видел. Может быть, в сумке у Тарранта? Он начал было искать пистоль, но затем передумал. Ведь дело происходит во враждебной стране явно колдовского происхождения, контролируемой посвященным, который и сейчас держит своих противников в поле зрения… Короче говоря, если оружие порой взрывается в руках у стреляющего, то сейчас именно такой случай. Нет. Придется ограничиться более элементарной техникой, чтобы не давать Принцу такую фору.
Но вот уже Хессет оказалась рядом с ним. И девочка тоже. Красноглазая и нетвердо стоящая на ногах, она выглядела такой хрупкой и маленькой, что он и сам не верил, что ей удалось продержаться вместе с ними до сих пор. Большинству детей такое оказалось бы не по плечу.
— С тобой все в порядке? — ласково спросил он.
Личико у нее было бледное и осунувшееся, с большими мешками под глазами, и все-таки она кивнула. По ее неловким движениям священник понял, что все у нее по-прежнему страшно болит (особенно, конечно, спина, в которую впивались корешки), но девочка, судя по всему, не собиралась признаваться в этом. «Она по-прежнему боится, — подумал он. — По-прежнему убеждена, что, если ей станет очень страшно или очень больно, они ее бросят». Как будто в здешних условиях они могли бы так поступить.
«Когда-нибудь все это кончится, — мысленно пообещал он. — Когда-нибудь мы сможем увезти тебя отсюда и подыскать тебе настоящий дом, где ты сможешь жить и расти, не ведая тревог. Где ты снова сможешь превратиться в ребенка».
— Я собираюсь предпринять Творение, — предупредил он.
И, повернувшись на восток, сосредоточился. Может, и глупо вновь прибегать к Творению, но, на его взгляд, Принц уже наверняка обнаружил их местонахождение и цель пребывания здесь, так что, прибегнув к Познанию в целях самозащиты, он лишней беды не натворит. Священник воспользовался визуальным ключом — неким линейным контуром, развитие которого проследил мысленным взором, чтобы полностью сфокусировать внимание.
Познание приобрело видимые очертания внезапно и ярко. И он увидел чешуйчатую тварь обсидианово-черного цвета, длинное приземистое тело которой передвигалось или, вернее, ползло по пустыне со змеиной грацией. Узкая голова с зубастой пастью поблескивала в солнечном свете, когда зверюга, вбирая запахи региона, дышала во весь рот. Когти жадно шарили по сухой черной почве, словно отыскивая в ней пролившуюся кровь. На некотором расстоянии от первой по пустыне ползли и другие гадины, причем их движения казались столь безупречно скоординированными, словно всеми чудищами управляли из единого центра. «Как оно, должно быть, и есть», — внезапно подумал Дэмьен. Какая же мощь нужна колдуну, чтобы аж из Черных Земель дотянуться сюда и добиться послушания от этих гадин? «Вообще-то особенной мощи и не нужно, — догадался Дэмьен, — если их именно на такой случай и создали».
Похолодев от отвращения, он повернулся к Хессет. Ничего не нужно было говорить: она все прочла у него на лице.
— Целая стая? — только и спросила она.
— Быть может, даже хуже. Вроде бы целая стая, управляемая извне.
— И сколько же их?
Видение уже исчезло; закрыв глаза, Дэмьен попытался воскресить его.
— Не меньше дюжины. Но не исключено, что и больше.
— Хищники, — протянула Хессет. — Но откуда они взялись? Здесь ведь нет дичи.
— Не считая нас, — напомнил Дэмьен. — И всех тех, кого убили деревья. Кто знает, вдруг корни не пожирают мяса. Может быть, оставляют его стервятникам.
«А иногда это могут быть не трупы, а живые люди, оцепеневшие под воздействием деревьев». Он вспомнил скелеты, разорванные на части. Головы, торсы, конечности и хвосты вполне могли быть, так сказать, индивидуальными порциями.
«Они могут охотиться и на другую дичь — на людей и животных, еще не парализованных деревьями, но уже попавших под их власть настолько, что у них не хватает силы мышц и ясности ума для сопротивления… Как обстояло дело с нами прошлой ночью. И как было бы сегодня, вздумай мы сойти с гранитного островка».
— Здесь нам не продержаться, — услышал Дэмьен звук собственного голоса. — Если они додумаются окружить нас…
Эти твари, разумеется, додумаются, понимал он. Инстинкт стаи. Ждать спасения, когда на тебя охотится целая стая, не приходится.
— Куда же нам деться?
Он беспомощно огляделся по сторонам, заранее зная, что увидит. Группы деревьев здесь и там на равнине, сплошное базальтовое плато. Иначе говоря: все плоско. И пусто. Полное и абсолютное отсутствие какого бы то ни было укрытия, и одному только Богу ведомо, на сколько миль вокруг.
Священник почувствовал, как его охватывает паника, и сделал намеренно затяжной вдох, чтобы преодолеть ее. Бывал он и в переделках похуже, разве не так? И каждый раз брал верх и выходил из схватки победителем. Выйдет победителем и сейчас, уж будьте уверены.
— Будь ты проклят, Неумирающий Принц, — пробормотал он.
Противник Дэмьена допустил решающую ошибку. Заставив священника прибегнуть к Творению, которое выдало его местонахождение, он лишил Дэмьена причины избегать новых обращений к Фэа. Еще раз сделав глубокий вдох, он припал к земным потокам. На этот раз Творение заключалось не в Познании, а в Поиске. В поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать как оборонительный рубеж. В поисках такого места, где можно будет, фигурально выражаясь, прижаться спиной к стене и встретить опасность лицом к лицу.
— На юг, — прошептал он, получив необходимое направление. — Строго на юг. Почти на целую милю.
— А что там такое?
— Не знаю. — Поиск развеялся, едва отыграв свою роль, и Дэмьен не стал воскрешать его. — Какое-то выгодное для нас место. Позиция, которую мы сможем удержать.
Хессет посмотрела ему прямо в глаза. Заглянула в них глубоко-глубоко.
— Ничего себе прогулочка!
И он понял, что она имеет в виду. И чего боится.
— Деревья не нападут на нас, пока мы не захотим отдохнуть. — Он произнес это спокойно, хотя и сам едва не вздрогнул при одной мысли о том, что придется вновь пройти мимо этих растений. — Если мы ни разу не остановимся, все будет в порядке.
— Ты в этом уверен?
Он замешкался с ответом.
— Здесь нам оставаться нельзя. А это означает, что надо воспользоваться подвернувшейся возможностью. Но какой-то смысл в этом есть, не правда ли? Если сила деревьев заключается в усыплении, то только естественно ожидать, что они не начнут действовать, пока наши собственные тела не проделают за них полработы. Или, по меньшей мере, усыпят нашу бдительность.
— Будем надеяться, что ты прав, — пробормотала она.
Путники как можно быстрей собрали свои пожитки. Дэмьен особо проследил за тем, чтобы аптечка осталась под рукой; ведь нельзя было предугадать, в какой именно миг она может понадобиться. Йенсени захотела было понести часть поклажи, но едва она взвалила скатанные одеяла на худенькое плечо, Дэмьен забрал у нее эту ношу и добавил к собственной. Слишком она была мала, слишком слаба и слишком потрясена недавним нападением; и если им понадобится бежать — и ей тоже, то лучше не обременять ее никакой дополнительной тяжестью.
— Я справлюсь, — пообещала она Дэмьену, и он расслышал в ее голосе страх. Страх не перед деревьями, подумал он, и даже не перед Принцем. Страх перед тем, что она окажется бесполезной и ее из-за этого бросят.
— Все в порядке, — хрипло прошептал он, погладив ее по плечу. — Просто старайся не отставать от нас.
Они сошли с южного края гранитного островка, но разницы никакой не ощутили — почва и здесь и там была одинаково твердой. Тем не менее это было для Дэмьена одним из самых трудных шагов в его жизни. Он почувствовал, как подобралось все его тело при одной мысли о том, что придется приблизиться к деревьям, и ему пришлось заставить себя тронуться с места, а потом просто-напросто поставить ногу на землю, возможно пронизанную смертоносными корнями. И все же он сделал этот шаг, и ничего страшного не произошло, и тогда он понял, что власть, которую имели над ним деревья, исчезла. Или же была изгнана — мастерством Тарранта и его собственными отчаянными усилиями.
Какая-то миля пути. В одиночку он покрыл бы это расстояние минут за пятнадцать; вдвоем с Хессет — ноги и, соответственно, шаг которой были короче, — за чуть большее время. Ему не хотелось думать о том, сколько времени им понадобится в обществе маленькой девочки. И так они шли на предельной для нее скорости. Иногда, когда они невольно ускоряли шаг, Йенсени переходила на бег, лишь бы не отстать. Что ж, все правильно. Ей не вредно время от времени и пробежаться, а они, обремененные поклажей, не могут себе этого позволить. На исходе мили им придется вступить в бой со стаей убийц, присланной Принцем, и если они выбьются из сил, потеряют энергию и утратят хладнокровие, им суждено будет стать легкой добычей.
Каждую пару минут Дэмьен задерживался, чтобы провести Затемнение, — не потому, что надеялся сбить со следа погоню, но в стремлении хоть как-то затянуть ее. Вдруг, оставив в пустыне ложный след, он ненадолго отвлечет преследователей от истинного, а может быть (хотя эта вероятность выглядела совсем уж незначительной), попав на ложный след, они не сразу сообразят вернуться на настоящий. Ему оставалось только надеяться. Он даже попытался создать Иллюзию на их гранитном островке, чтобы преследователи решили, будто путники все еще находятся там, но ему было ясно, что практически невозможно создать образ, достаточно сложный, чтобы в него поверило животное. А кроме того, даже решив наброситься на Иллюзию, звери распознают ее мнимость в первые же мгновения — и, таким образом, весь эффект полностью пропадет. Таррант, конечно, в состоянии создать Иллюзию, обладающую необходимым запахом, необходимым вкусом и даже бьющуюся в агонии, когда на нее набрасываются… Но для того чтобы это сработало, необходима и живая приманка. А Дэмьен уже столько раз вынужденно наблюдал, как вместо него самого гибнут симулакры, что ни за что не решился бы на это по собственной воле. Даже когда речь зашла бы о жизни и смерти.
Что же касается Хессет, то она не предпринимала никаких попыток помочь Дэмьену собственным искусством, из чего он сделал вывод, что приливное Фэа на данный момент просто-напросто недоступно. Что ж, тем хуже для них. При всей неустойчивости и неуправляемости приливное Фэа должно было быть именно той силой, с которой едва ли доводилось схватываться Принцу; и Дэмьен отдал бы сейчас все на свете, лишь бы с ее помощью организовать настоящее Затемнение. Что ж, возможно, Хессет подключится к приливной Фэа позже. На этот раз у нее не должно быть никаких затруднений морального свойства. Хотя, как правило, она защищала только своих соплеменников, Дэмьен пробыл с ней уже достаточно долго и вступил в достаточно близкие отношения, чтобы она относилась к нему как к своего рода родственнику. Не говоря уж о девочке… Дэмьен вспомнил разговор, который невольно подслушал однажды утром, еще не полностью проснувшись.
— А у тебя есть дети? — спросила Йенсени.
Хессет ответила не сразу, а когда все-таки заговорила, стало ясно, что слова даются ей с огромным трудом:
— У меня была дочка. Ей было пять лет, когда я впервые отправилась к людям. И я оставила ее на попечении у родственников. На целый месяц.
— И что случилось?
— Произошел… несчастный случай. Во время землетрясения. Иногда такое бывает. — Она сделала паузу. — Я и не знала об этом, пока не вернулась домой. А они не знали, как рассказать мне…
Ее голос поплыл, в нем слышалась невыразимая печаль.
Йенсени шепотом задала следующий вопрос:
— А ты когда-нибудь заведешь других детей?
В разговоре возникло долгое молчание. А когда Хессет заговорила, было понятно, что она пытается найти слова, которые смогла бы воспринять Йенсени:
— Когда мои соплеменницы созревают для материнства… у нас это не как у людей. Они больше ни о чем не могут думать, они больше ничем не могут заниматься… и от людей такого не скроешь. Поэтому, если переводчица хочет отправиться к людям, ей приходится отказаться от мыслей о материнстве. Раз и навсегда. Так это было и со мной.
— Значит, у тебя больше никогда не будет детей?
— Нет, малышка. Никогда. — И шепотом добавила: — Но у меня есть ты.
Тем утром Дэмьен почувствовал стыд. Стыд из-за того, что странствует с ракханкой по свету так долго, знает ее так хорошо, а при этом даже не подумал о том, чтобы задать ей столь основополагающий вопрос. Возможно, ему казалось, что если Хессет захочется поделиться с ним личными воспоминаниями, то она возьмет инициативу в свои руки, а самому к ней приставать с расспросами нечего. Или, если уж начистоту, воспоминания о ракханках в период течки все еще вызывали у него неприятный осадок, и он избегал любых разговоров, хотя бы косвенно связанных с этой темой. Конечно, это было не более чем предубеждением, правда, вполне естественным для представителя человеческой расы.
Время от времени он оборачивался и проводил торопливое Познание. Действовать против потоков Фэа было трудно, и он получал лишь отрывочную информацию. Вот звери пошли по ложному следу. Вот оставили его. Вот нашли, наконец, истинный след и отправились по нему, время от времени теряя минуту-другую на расставленные священником Отвлечения, но неизменно возвращаясь на истинный след. Было совершенно ясно, что от этой погони не избавиться, и Дэмьен молился о том, чтобы ему со спутницами удалось своевременно добраться до таинственного оборонительного рубежа. Если их настигнут в чистом поле, у них не будет ни малейшего шанса.
И вот они вышли к трещине или, возможно, к ущелью, настолько глубокому, что нельзя было увидеть дна. Стены ущелья образовывали гладкие черные плиты, поблескивающие в лучах солнца подобно лезвиям.
«Ширина футов двенадцать, — прикинул Дэмьен. — С гарантией не перепрыгнешь. А уж о Йенсени и говорить нечего».
— Сюда мы и шли? — резко спросила Хессет.
— Похоже на то. Черт побери. — Он покачал головой, глядя в бездну. — Да, не об этом я мечтал, это уж точно.
— Но все равно лучше, чем открытая равнина. Не так ли?
«Неужели?»
— Наверное. — Он едва выдавил это из себя. — Самую малость получше.
«Думай, Райс, думай! Наверняка из этой ситуации имеется какой-нибудь выход».
— И нам не перейти на ту сторону? — жалобно протянула Йенсени.
— Перепрыгнуть не удастся, — пробормотал он.
— А как насчет деревьев? — вдруг встрепенулась Хессет. И указала на группу коренастых деревьев, растущих всего в нескольких футах от края ущелья.
Дэмьен понял, что она имеет в виду, и ему это не понравилось. Не понравилась даже мысль о том, что придется приблизиться к чертовым деревьям, а еще меньше — мысль о том, что придется валить их и наводить шаткие мостки и перебираться по этим мосткам на ту сторону над пропастью, одному только Богу ведомо какой глубины. Но это могло сработать. Черт побери, это могло спасти их. Стоит перебраться на ту сторону до того, как звери настигнут их, а затем сбросить мостки в пропасть…
Он сделал глубокий вдох — предельно глубокий — и уставился на коренастые деревья. Когда он сделал первый шаг по направлению к ним, с севера до его слуха донесся какой-то звук. Тонкий жалобный стон, который мог оказаться воем ветра. Или криком боли. Или охотничьим кличем зверей, наконец завидевших добычу.
«Господи, — взмолился он, — только бы у нас хватило времени. Это все, о чем я прошу. Несколько минут на то, чтобы управиться с этим делом и убраться отсюда. Прошу тебя, Господи. Только это».
Дерево, которое облюбовала Хессет, было сравнительно высоким и стройным, толщиной в основании с ногу самого Дэмьена. Он постарался не думать о том, что за жертвы напоили своими соками дерево, придав ему такую высоту и такую мощь, попытался не смотреть вниз — туда, где среди корней наверняка должны были оказаться человеческие кости. Все это не имело сейчас значения. Он схватился за ближайший сук и согнул его, преодолевая накатившую на него тошноту. Но дерево, судя по всему, было вполне нормальным — и упругость сука свидетельствовала о том, что он имеет дело с крепкой древесиной, что в создавшейся ситуации, подумал он, чертовски удачно. Потому что на высоте в двадцать футов оно уже не было таким толстым, а ему чертовски не хотелось бы, чтобы оно обломилось под их тяжестью, когда они будут перебираться через бездну.
— Ладно, — крикнул он Хессет. — Попробуем!
Теперь рык зверей звучал уже вполне отчетливо — торжествующий рев охотников, не только почуявших, но и завидевших добычу. С бешено колотящимся сердцем он присел возле дерева на корточки и приготовился к Творению. На этот раз никаких тонкостей, никакого предварительного Познания — на это не было времени. Просто грубая сила, как учил действовать в иных обстоятельствах Охотник. И он сам сумеет сделать это, а если и не сумеет, то исхитрится как-нибудь подключиться к мощи Тарранта.
Преисполненный решимостью, которая не оставляла места для страха (по крайней мере, в данный момент), Дэмьен впился и впилился волей в живое дерево. Шок соприкосновения оказался практически невыносимым, и ему потребовались все мужество и вся сила духа, чтобы не отпрянуть, — даже если, всего лишь отпрянув, он смог бы спастись. Если ранее одно из таких деревьев атаковало его, то теперь он сам пошел в контратаку, сотрясаясь всем телом и всей душой в попытке взять верх. Дерево впитывало его в себя, втягивало его в свою глубь, к источнику внутренней мощи, и в процессе этого единоборства он ощущал, как потянулись навстречу ему белые корешки, тонкие как волос, а пористый камень, под которым они росли, едва ли мог послужить для них непреодолимым препятствием, — тонкие белые пальцы самой погибели уже зашевелились у него под ногами. Колоссальных усилий стоило не думать об этом, не предпринимать никаких мер предосторожности, — но, отпрянув сейчас от дерева, он окончательно и бесповоротно проиграл бы — и мог бы с таким же успехом предать себя и своих спутниц во власть обсидианово-черных хищников. И осознание этого придавало ему дополнительную силу и столь нужную храбрость.
Он овладевал тканью дерева, подчиняя себе одну растительную клетку вслед за другой. Он заставлял свою волю внедряться в каждый слой дерева, как это происходило бы в ходе Исцеления. Только на этот раз он стремился не Исцелить дерево, а Умертвить, он не сшивал клетки воедино, а, напротив, разрывал их — и их сами, и те структуры, в которые они входили. Это было самое настоящее анти-Исцеление, Исцеление наоборот, — и такой акт показался бы ему отвратительным, не иди речь, как в данном случае, о жизни и смерти. И дерево начало поддаваться. Клетки умирали одна за другой под его напором. Их стенки трескались, а содержимое перетекало из одной клетки в другую и ослабляло структуру в целом. Дюйм за дюймом прорубался Дэмьен сквозь ствол белого дерева, клетку за клеткой…
И вот дело было сделано. Он отпрянул, выбившись из сил и судорожно восстанавливая дыхание, потом полюбовался на дело рук своих. С внешней стороны ствола ущерб был почти незаметен, но колдовскими чувствами он видел круговой срез живой древесины, воспринимал след, подобный ране, нанесенной мечом. И этого было вполне достаточно. Если только ему хватит сил повалить дерево — и повалить его в нужную сторону…
— Они идут, — предостерегла спутников Хессет.
Дэмьен не стал оглядываться. Он просто не смог себе этого позволить. Если ему не удастся повалить дерево — и повалить его как надо — к тому моменту, когда стая пойдет в атаку, им всем конец, поэтому нельзя было тратить ни секунды даже на простой взгляд через плечо. Он подошел к дереву с севера, собрал все свои силы, — не в том традиционном стиле, как его учили это делать, но как поступал Таррант, используя грубую силу потоков Фэа для того, чтобы расщепить дерево, — и навалился, надавил, обрушился на него всею земною Фэа, заставляя дерево упасть так, чтобы оно надежно перекрыло пропасть; а надо было еще использовать силу Фэа для того, чтобы дерево не треснуло, не рассыпалось в труху, не промахнулось мимо противоположного края пропасти. Тело священника, пропуская через себя потоки Фэа и направляя ее волевым напором, неистово сотрясалось. И вот дерево начало заваливаться. Сначала медленно, словно ему хотелось во что бы то ни стало устоять. Потом ровно, не без изящества, его верхние ветки описали по воздуху правильную дугу, прежде чем глухо шлепнуться наземь. Следя за его падением, Дэмьен подметил, что сам невольно молится, понимая, что стоит хотя бы одному из многочисленных и разнонаправленных Творений сорваться, как прахом пойдут и все остальные.
Дерево рухнуло со страшным треском, земля вокруг заходила ходуном. Дэмьен почувствовал, как сила этого столкновения отозвалась в стволе, как он едва не распался на части. И все же дерево не раскололось. Слава тебе Господи, не раскололось. Дрогнув разок-другой, оно застыло на земле. Получился практически идеальный мост над пропастью.
Он посмотрел через плечо на Хессет — и заметил какое-то движение на заднем плане, блеск зубов цвета слоновой кости и обсидианово-черной чешуи.
— Пошла! — крикнул он. — И возьми девочку! — Он увидел, что ракханка разулась, чтобы помогать себе на переправе когтями ног. — Пошла!
— А сам?..
Он посмотрел на узкий мостик и затрепетал от страха. Слишком узкий, слишком непрочный — по крайней мере, для него.
— Если он и сломается, то только под моей тяжестью. Сначала вы, потом я. — Хессет замерла в нерешительности, и Дэмьен заорал во все горло: — Вперед!
И она подхватила девочку и подбежала к краю пропасти. Здесь взяла девочку на руки и пошла вперед по поваленному стволу. На мгновение Дэмьен обмер, следя за ними, а затем, невольно залюбовавшись безупречным равновесием ракханки и мощью длинных крепких когтей, и понял, что она справится. Ракхи словно нарочно созданы для таких приключений.
«В отличие от людей», — мрачно подумал он.
Вновь оглянувшись — и убедившись, что преследователи уже практически настигли его, — он и сам рванулся к самодельному мосту. Хищные твари были уже совсем рядом, он слышал шорох, с которым их когти цеплялись за твердую землю, слышал их вой голода и торжества, пока они преодолевали последние ярды, отделяющие их от живой добычи. И вот он уже запрыгнул на мостик и зашагал над зияющей бездной, пытаясь не смотреть ни назад, ни вниз, а главное, стараясь не думать о том, что ствол может в любое мгновение подломиться у него под ногами и сам он тогда рухнет в бездонное и изголодавшееся жерло… Дерево трещало у него под ногами, а позади, на том краю ущелья, уже толпились обсидианово-черные звери, — и тут Дэмьен со внезапным ужасом осознал, что когти предоставляют страшилищам по сравнению с ним колоссальное преимущество, что они смогут перебраться по мосту с такою же легкостью, как Хессет, тогда как ему самому с превеликим трудом дается каждый дюйм. «Не думай об этом. Не думай!» Он почувствовал, как рука машинально потянулась к мечу, и отдернул ее — чтобы сохранить равновесие, требовались обе руки. Шаг за шагом — быстро и вместе с тем предельно осторожно. Где-то посредине ствола торчал массивный сук — и Дэмьену пришлось посмотреть вниз, чтобы невзначай не наступить на него (ведь это было бы чревато падением). Белое дерево трещало у него под ногами, казалось, он уже чувствует жаркое дыхание зверей себе в затылок. Инстинкты взывали, требуя, чтобы он обнажил меч или хотя бы нож, все, что угодно, — однако он понимал, что, если звери нападут на него на самодельном мосту, шансов спастись просто-напросто не будет, с мечом или без меча, поэтому он тратил всю энергию на то, чтобы идти как можно быстрее и вместе с тем как можно осторожней, отчаянно надеясь на то, что и тонкий конец ствола выдержит тяжесть его тела…
Он все-таки перебрался на другую сторону. И спрыгнул на твердую землю с такой поспешностью, что споткнулся и упал, зацепившись ногой за одну из верхних ветвей. Если бы у него не было спутниц, это обернулось бы неминуемой гибелью, но когда первая из гадин рванулась вперед, норовя вцепиться ему в щиколотку, Хессет встретила ее ударом ножа в загривок, пропоровшим сонную артерию. Алая кровь хлестнула из раны, заливая дерево, Хессет, Дэмьена да и все кругом. Пока ракханка отражала нападение самой проворной твари, Дэмьену удалось подняться на ноги, — и вот он уже выхватил меч и принялся рубить им налево и направо, отчаянно стараясь предотвратить переправу на южный край ущелья всей стаи. Иногда одной из тварей удавалось проскочить мимо него — и тогда с нею управлялась Хессет. Однажды она коротко вскрикнула, и священник понял, что когти обсидианово-черного зверя все-таки зацепили ее.