Дэмьен выслушал последнюю фразу, с трудом сдерживая отвращение, — размах и направленность происходящего здесь в последние недели были для него чересчур очевидны.
— Не могли бы вы подсказать нам, какая судьба постигла корабль, на котором мы сюда прибыли.
Тошида замешкался с ответом. Что-то в его лице подсказало Дэмьену, что не следует ожидать ничего хорошего.
— «Золотой славы» больше нет, — в конце концов сообщил Тошида.
— Ушла на Запад? — спросил Дэмьен, прекрасно понимая, что ответ окажется иным.
— Потерпела крушение. В бурю возле Альмаранда. Большей части экипажа удалось безопасно высадиться на берег, но ваш корабль пошел ко дну. И весь груз тоже. Мне очень жаль, — вроде бы с искренним сожалением добавил он.
— А капитан Рошка? А штурман Марадез?
Лицевые мышцы Тошиды напряглись.
— Капитан — в Пяти Городах, подыскивает себе новое судно. А Рася…
Дэмьен затаил дыхание.
— Утонула?
Тошида покачал головой, лицо его по-прежнему выглядело скованным.
— Она выбралась на берег. Провела неделю в Альмаранде, изучая тамошние древние морские карты. Затем отправилась в протекторат Лурал на поиски какой-то старинной лоции, которая там вроде бы хранилась. Насколько я понимаю, реликвия одной из первых экспедиций.
— И?..
Тошида отвернулся.
— Она была пришлой, — тихо сказал он. — А сейчас дурные времена для пришлых.
«О Господ…» Дэмьен представил себе Расю, окруженную разъяренной толпой, — рост, цвет кожи и акцент без всяких сомнений выдавали в ней иностранку, возможно, замаскированного врага… Он представил себе, как она становится жертвой разъяренной толпы, и невольно задрожал. «О Господи. Прошу Тебя. Только не это».
— Бывает, — проскрипел Тошида. И хотя он сказал это как бы в утешение, Дэмьену показалось, что эти слова прозвучали как-то грубо. Бесчеловечно. — Такова цена, которую приходится платить, преподобный.
— За что?
— За свободу. За уничтожение тирании. Страна нуждается в очищении, и если при этом возникают болезненные побочные результаты…
— Господи небесный, — взорвался Дэмьен. — Неужели вы сами верите в подобную чушь? Честно говоря, я ждал от вас большего, Патриарх!
Последнее слово он произнес с нажимом, и прозвучало оно чуть ли не издевательски.
Тошида насупился:
— Кто вы такой, чтобы осуждать нас? Если для исцеления народа следует пролить кровь, то пусть она прольется. Такие эмоции нельзя держать под спудом на протяжении долгого времени — рано или поздно они выплеснутся наружу, и если этот выплеск станет неуправляемым…
— А то, что происходит у вас, вы считаете управляемым? Вам и на самом деле так кажется?
— Они убивают ракхов. Я называю это справедливостью.
— Они убили Расю! — Голос Дэмьена дрожал — от ярости, от горя, от недоумения. — И сотни других людей. Тысячи других. Каждого, кто встанет им поперек дороги, или усомнится в их справедливости, или просто попадется под горячую руку.
— Эту цену нам приходится платить, преподобный Райс. Поймите.
— За что?
— За наше единство. — Регент глядел уже угрожающе. — Или вы забыли? За великую Святую Церковь, которой мы оба служим. За единство веры. Единство цели. Единство судьбы, достигаемое любой ценой.
— Нет, — внезапно вмешался Таррант. — Не любой ценой.
Тошида повернулся к нему:
— А теперь вы возьметесь учить меня вере? Меня воспитала Святая Церковь, я достаточно знаю писания Пророка.
— Может быть, и знаете, — невозмутимо возразил Таррант. — Только не понимаете.
В глазах Тошиды вспыхнула ярость, краска гнева залила все лицо.
— Как вы смеете! Как будто кто-нибудь, прибывший со стороны, может понять мир, построенный нами здесь, и оценить предпринятые нами усилия…
— Хотите узнать, что вы тут построили? — Гнев самого Охотника наполнил комнату, сделав сам воздух стылым и жутким. Над головой у него замелькали порождения ярости. — Хотите посмотреть на мир, построенный вами на религии ненависти? Что ж, я вам покажу!
Комнату заполнило буйство переливающихся красок, в котором затерялись и Тошида, и Дэмьен. Стены утратили материальную субстанцию, пол и потолок куда-то исчезли. Даже сила притяжения внезапно прекратила что-либо значить — все начало втягиваться в сердцевину цветного вихреворота, в воронку, — все мысли и чувства, все телесное и духовное, все надежды, страхи и мечты…
И перед ними предстало грядущее. Не какой-то отдельно взятый момент или период. Перед ними разверзлась бездна грядущих времен, хаос кое-как сходящихся друг с дружкой возможностей. Дэмьен увидел миры, в которых всеобщее уничтожение, затеянное Калестой, охватило целые города, целые края, подняв брата на брата с единственной целью истребить все живое. Он увидел миры, в которых Святая Церковь стала инструментом тотального контроля, орудием убийственной тирании, и мечта Пророка окончательно сошла на нет в эксцессах ритуальной жестокости. Перед его взором миры проплывали за мирами: кровавые, убийственные, безнадежные, охваченные порчей. Он видел, как порча расходится кругами, подобно волнам, как поражает сперва народ, потом Церковь, а вслед за этим — и Фэа, пока не растекается по всей планете единым океанским валом, губя каждую душу, к которой прикоснется. Воплощенная мечта Калесты — и голод Калесты. И посредине всего этого лишь один мир, в котором осталась хоть какая-то надежда, один клочок земли, на котором сияет свет. Лишь один мир — и в нем только один человек, мудрый и решительный, которому, пожелай он этого, удалось бы отразить этот натиск, этот напор, удалось бы спасти свой город — и с ним свой мир, поведя его по другому пути. Только что избранный Патриарх — темнокожий, торжествующий…
Раздался внезапный крик — наполовину гневный, наполовину испуганный, — и видение взорвалось, рассыпавшись на хрустальные брызги. Фрагменты реальности дождем полились на Дэмьена, пытавшегося кое-как прийти в себя, но на протяжении целой минуты ему это не удавалось, — а к тому времени, как он вновь увидел дверь, ту уже закрыли с другой стороны, и человек, сделавший это, пропал из виду.
— Джеральд!..
Он не мог думать сейчас о Тошиде, он и сам рванулся к двери, надеясь догнать и остановить Владетеля. Но Охотник шел быстро, да и фору взял изрядную, — и пока Дэмьен не выбежал из дворца, растолкав и распугав по дороге добрый десяток гвардейцев, он так и не увидел Тарранта. Но вот и он — его длинные ноги стремительно шагают по дворцовым угодьям.
— Джеральд! Остановитесь! — Он не знал, услышит ли его посвященный с такого расстояния, однако попытаться стоило. — Прошу вас!
Никакого эффекта. Дэмьен побежал еще быстрее, стремясь наверстать отставание, хотя ни силой, ни выносливостью ему было с Таррантом не сравняться.
И наконец в каком-то безлюдном месте ему удалось догнать Охотника, не потому, что он бежал быстрее, а потому, что остановился сам Таррант. Страх читался на его смертельно-бледном лице, страх читался в серебряных глазах.
— Вы поняли, что я там сделал, — с вызовом спросил посвященный. Его голос от ужаса совсем охрип. — Вы все поняли?
— Вы поделились Божественным Видением, — ответил Дэмьен. — И если Тошида увидел то же самое, что и я, тогда вы, возможно, спасли этот мир. И совершенно определенно спасли этот город…
Он умолк на полуслове. Потому что внезапно понял. Понял подлинный смысл происшедшего.
— Я сделал кое-что другое, — страстно прошептал Охотник. — Я только что совершил самоубийство. Или вы забыли мою сделку? Забыли, что за сила поддерживает меня в живых? Я существую, священник, лишь на определенных условиях. И если я и впрямь подвиг Тошиду на спасение здешнего края от роковой судьбы, то нарушил тем самым все условия договора.
На мгновение Дэмьен лишился дара речи.
— Но вы же живы, — слабо произнес он наконец. — Вы до сих пор живы.
Таррант страдальчески отвернулся от него.
— Надолго ли? — прошептал он. — До тех пор, пока не переменится сам Тошида? До тех пор, пока не начнет сказываться эта перемена? И на каком же этапе этого процесса будет пресечена моя жизнь? Девятьсот лет служения, перечеркнутые од ним-единственным мимолетным порывом! — Он закрыл глаза. — И на это меня подвигли вы, священник! Вы и ваша философия! Вы и ваше человеческое влияние! Что ж вы не радуетесь? — с вызовом спросил он. — Разве не к этому вы стремились? Разве вам не доставит удовольствия сознавать, что я горю в аду, пока вы замышляете следующий поход против Калесты?
— Если бы это было так, — спокойно ответил Дэмьен, — это бы послужило Калесте дополнительной пищей. Джеральд. Прошу вас. — Владетель отвернулся, Дэмьену было видно, что его сильные плечи дрожат. — И мне совершенно не хочется состязаться с ним один на один. Честно говоря, без вас я не мог бы продержаться против него и мгновения.
Что же касалось второй темы, затронутой Таррантом, то он просто не смел над ней задуматься. По крайней мере сейчас. После долгих месяцев, проведенных в молитвах о том, чтобы Джеральд Таррант был наказан за свои бесчисленные прегрешения, чтобы мир, наконец, раз и навсегда избавился от его тирании, он не был готов к тому, что одна мысль о том, что его заветная мечта близка к исполнению, может причинить ему подлинное страдание. Неужели его отношение к этому человеку столь кардинально переменилось за несколько месяцев? Если так, то подобное развитие событий может быть опасно для него самого.
Длинное стройное тело Тарранта содрогнулось.
— Ступайте разыщите Рошку, — хриплым шепотом сказал он. — Помогите ему найти хороший корабль. Без хорошего штурмана у нас мало шансов успешно завершить обратное плавание, но постарайтесь организовать все как следует. Когда все будет готово, я узнаю об этом и присоединюсь к вам. Если останусь жив.
Он собрался было уйти.
— Джеральд… — Охотник обернулся к Дэмьену. Глаза Тарранта были пусты, холодны и черны. Они ровным счетом ничего не выражали, и священника взяла оторопь.
— Я должен быть тем, кем должен, — холодно заявил Таррант. Ужасный смысл только что произнесенного дошел до священника, образы насилия и страдания замелькали у него перед взором. — Так что не ждите, что я вернусь в Мерсию раньше, чем у вас все будет готово к отплытию. Потому что моя единственная надежда выжить в плавании — и дожить до его начала — заключается в самоочищении, но на собственный лад. В надежде на то, что сила, питающая меня, способна прощать… или хотя бы забывать… если мне вновь удастся заслужить ее доверие.
— Не надо, — прошептал Дэмьен. — Не делайте этого!
Но Таррант не желал слушать никаких уговоров. Холодное пламя, брызнув из-под земли, охватило его тело. Плоть растаяла, переформировалась, превратилась в нечто гигантское и крылатое. На этот раз это была не птица, а нечто с тощим черным телом и кожаными крыльями, — это был образ из ночных кошмаров. И вот он уже исчез, поднявшись высоко в небо, чтобы окинуть взором здешние охотничьи угодья.
Невольно содрогнувшись, Дэмьен проводил взглядом крылатое чудище. Похоже, Охотник полетел в Пасанову, или в Пять Городов, или в протекторат Кирстаад… в любое место, в котором царит страх. В любое место, где можно захватить незащищенные души и очистить свою темную ужасом невинных.
И, направившись медленным шагом к центру Мерсии, Дэмьен старательно прогонял от себя мысль о том, как обрадует Калесту решение, принятое Охотником.
— Не могли бы вы подсказать нам, какая судьба постигла корабль, на котором мы сюда прибыли.
Тошида замешкался с ответом. Что-то в его лице подсказало Дэмьену, что не следует ожидать ничего хорошего.
— «Золотой славы» больше нет, — в конце концов сообщил Тошида.
— Ушла на Запад? — спросил Дэмьен, прекрасно понимая, что ответ окажется иным.
— Потерпела крушение. В бурю возле Альмаранда. Большей части экипажа удалось безопасно высадиться на берег, но ваш корабль пошел ко дну. И весь груз тоже. Мне очень жаль, — вроде бы с искренним сожалением добавил он.
— А капитан Рошка? А штурман Марадез?
Лицевые мышцы Тошиды напряглись.
— Капитан — в Пяти Городах, подыскивает себе новое судно. А Рася…
Дэмьен затаил дыхание.
— Утонула?
Тошида покачал головой, лицо его по-прежнему выглядело скованным.
— Она выбралась на берег. Провела неделю в Альмаранде, изучая тамошние древние морские карты. Затем отправилась в протекторат Лурал на поиски какой-то старинной лоции, которая там вроде бы хранилась. Насколько я понимаю, реликвия одной из первых экспедиций.
— И?..
Тошида отвернулся.
— Она была пришлой, — тихо сказал он. — А сейчас дурные времена для пришлых.
«О Господ…» Дэмьен представил себе Расю, окруженную разъяренной толпой, — рост, цвет кожи и акцент без всяких сомнений выдавали в ней иностранку, возможно, замаскированного врага… Он представил себе, как она становится жертвой разъяренной толпы, и невольно задрожал. «О Господи. Прошу Тебя. Только не это».
— Бывает, — проскрипел Тошида. И хотя он сказал это как бы в утешение, Дэмьену показалось, что эти слова прозвучали как-то грубо. Бесчеловечно. — Такова цена, которую приходится платить, преподобный.
— За что?
— За свободу. За уничтожение тирании. Страна нуждается в очищении, и если при этом возникают болезненные побочные результаты…
— Господи небесный, — взорвался Дэмьен. — Неужели вы сами верите в подобную чушь? Честно говоря, я ждал от вас большего, Патриарх!
Последнее слово он произнес с нажимом, и прозвучало оно чуть ли не издевательски.
Тошида насупился:
— Кто вы такой, чтобы осуждать нас? Если для исцеления народа следует пролить кровь, то пусть она прольется. Такие эмоции нельзя держать под спудом на протяжении долгого времени — рано или поздно они выплеснутся наружу, и если этот выплеск станет неуправляемым…
— А то, что происходит у вас, вы считаете управляемым? Вам и на самом деле так кажется?
— Они убивают ракхов. Я называю это справедливостью.
— Они убили Расю! — Голос Дэмьена дрожал — от ярости, от горя, от недоумения. — И сотни других людей. Тысячи других. Каждого, кто встанет им поперек дороги, или усомнится в их справедливости, или просто попадется под горячую руку.
— Эту цену нам приходится платить, преподобный Райс. Поймите.
— За что?
— За наше единство. — Регент глядел уже угрожающе. — Или вы забыли? За великую Святую Церковь, которой мы оба служим. За единство веры. Единство цели. Единство судьбы, достигаемое любой ценой.
— Нет, — внезапно вмешался Таррант. — Не любой ценой.
Тошида повернулся к нему:
— А теперь вы возьметесь учить меня вере? Меня воспитала Святая Церковь, я достаточно знаю писания Пророка.
— Может быть, и знаете, — невозмутимо возразил Таррант. — Только не понимаете.
В глазах Тошиды вспыхнула ярость, краска гнева залила все лицо.
— Как вы смеете! Как будто кто-нибудь, прибывший со стороны, может понять мир, построенный нами здесь, и оценить предпринятые нами усилия…
— Хотите узнать, что вы тут построили? — Гнев самого Охотника наполнил комнату, сделав сам воздух стылым и жутким. Над головой у него замелькали порождения ярости. — Хотите посмотреть на мир, построенный вами на религии ненависти? Что ж, я вам покажу!
Комнату заполнило буйство переливающихся красок, в котором затерялись и Тошида, и Дэмьен. Стены утратили материальную субстанцию, пол и потолок куда-то исчезли. Даже сила притяжения внезапно прекратила что-либо значить — все начало втягиваться в сердцевину цветного вихреворота, в воронку, — все мысли и чувства, все телесное и духовное, все надежды, страхи и мечты…
И перед ними предстало грядущее. Не какой-то отдельно взятый момент или период. Перед ними разверзлась бездна грядущих времен, хаос кое-как сходящихся друг с дружкой возможностей. Дэмьен увидел миры, в которых всеобщее уничтожение, затеянное Калестой, охватило целые города, целые края, подняв брата на брата с единственной целью истребить все живое. Он увидел миры, в которых Святая Церковь стала инструментом тотального контроля, орудием убийственной тирании, и мечта Пророка окончательно сошла на нет в эксцессах ритуальной жестокости. Перед его взором миры проплывали за мирами: кровавые, убийственные, безнадежные, охваченные порчей. Он видел, как порча расходится кругами, подобно волнам, как поражает сперва народ, потом Церковь, а вслед за этим — и Фэа, пока не растекается по всей планете единым океанским валом, губя каждую душу, к которой прикоснется. Воплощенная мечта Калесты — и голод Калесты. И посредине всего этого лишь один мир, в котором осталась хоть какая-то надежда, один клочок земли, на котором сияет свет. Лишь один мир — и в нем только один человек, мудрый и решительный, которому, пожелай он этого, удалось бы отразить этот натиск, этот напор, удалось бы спасти свой город — и с ним свой мир, поведя его по другому пути. Только что избранный Патриарх — темнокожий, торжествующий…
Раздался внезапный крик — наполовину гневный, наполовину испуганный, — и видение взорвалось, рассыпавшись на хрустальные брызги. Фрагменты реальности дождем полились на Дэмьена, пытавшегося кое-как прийти в себя, но на протяжении целой минуты ему это не удавалось, — а к тому времени, как он вновь увидел дверь, ту уже закрыли с другой стороны, и человек, сделавший это, пропал из виду.
— Джеральд!..
Он не мог думать сейчас о Тошиде, он и сам рванулся к двери, надеясь догнать и остановить Владетеля. Но Охотник шел быстро, да и фору взял изрядную, — и пока Дэмьен не выбежал из дворца, растолкав и распугав по дороге добрый десяток гвардейцев, он так и не увидел Тарранта. Но вот и он — его длинные ноги стремительно шагают по дворцовым угодьям.
— Джеральд! Остановитесь! — Он не знал, услышит ли его посвященный с такого расстояния, однако попытаться стоило. — Прошу вас!
Никакого эффекта. Дэмьен побежал еще быстрее, стремясь наверстать отставание, хотя ни силой, ни выносливостью ему было с Таррантом не сравняться.
И наконец в каком-то безлюдном месте ему удалось догнать Охотника, не потому, что он бежал быстрее, а потому, что остановился сам Таррант. Страх читался на его смертельно-бледном лице, страх читался в серебряных глазах.
— Вы поняли, что я там сделал, — с вызовом спросил посвященный. Его голос от ужаса совсем охрип. — Вы все поняли?
— Вы поделились Божественным Видением, — ответил Дэмьен. — И если Тошида увидел то же самое, что и я, тогда вы, возможно, спасли этот мир. И совершенно определенно спасли этот город…
Он умолк на полуслове. Потому что внезапно понял. Понял подлинный смысл происшедшего.
— Я сделал кое-что другое, — страстно прошептал Охотник. — Я только что совершил самоубийство. Или вы забыли мою сделку? Забыли, что за сила поддерживает меня в живых? Я существую, священник, лишь на определенных условиях. И если я и впрямь подвиг Тошиду на спасение здешнего края от роковой судьбы, то нарушил тем самым все условия договора.
На мгновение Дэмьен лишился дара речи.
— Но вы же живы, — слабо произнес он наконец. — Вы до сих пор живы.
Таррант страдальчески отвернулся от него.
— Надолго ли? — прошептал он. — До тех пор, пока не переменится сам Тошида? До тех пор, пока не начнет сказываться эта перемена? И на каком же этапе этого процесса будет пресечена моя жизнь? Девятьсот лет служения, перечеркнутые од ним-единственным мимолетным порывом! — Он закрыл глаза. — И на это меня подвигли вы, священник! Вы и ваша философия! Вы и ваше человеческое влияние! Что ж вы не радуетесь? — с вызовом спросил он. — Разве не к этому вы стремились? Разве вам не доставит удовольствия сознавать, что я горю в аду, пока вы замышляете следующий поход против Калесты?
— Если бы это было так, — спокойно ответил Дэмьен, — это бы послужило Калесте дополнительной пищей. Джеральд. Прошу вас. — Владетель отвернулся, Дэмьену было видно, что его сильные плечи дрожат. — И мне совершенно не хочется состязаться с ним один на один. Честно говоря, без вас я не мог бы продержаться против него и мгновения.
Что же касалось второй темы, затронутой Таррантом, то он просто не смел над ней задуматься. По крайней мере сейчас. После долгих месяцев, проведенных в молитвах о том, чтобы Джеральд Таррант был наказан за свои бесчисленные прегрешения, чтобы мир, наконец, раз и навсегда избавился от его тирании, он не был готов к тому, что одна мысль о том, что его заветная мечта близка к исполнению, может причинить ему подлинное страдание. Неужели его отношение к этому человеку столь кардинально переменилось за несколько месяцев? Если так, то подобное развитие событий может быть опасно для него самого.
Длинное стройное тело Тарранта содрогнулось.
— Ступайте разыщите Рошку, — хриплым шепотом сказал он. — Помогите ему найти хороший корабль. Без хорошего штурмана у нас мало шансов успешно завершить обратное плавание, но постарайтесь организовать все как следует. Когда все будет готово, я узнаю об этом и присоединюсь к вам. Если останусь жив.
Он собрался было уйти.
— Джеральд… — Охотник обернулся к Дэмьену. Глаза Тарранта были пусты, холодны и черны. Они ровным счетом ничего не выражали, и священника взяла оторопь.
— Я должен быть тем, кем должен, — холодно заявил Таррант. Ужасный смысл только что произнесенного дошел до священника, образы насилия и страдания замелькали у него перед взором. — Так что не ждите, что я вернусь в Мерсию раньше, чем у вас все будет готово к отплытию. Потому что моя единственная надежда выжить в плавании — и дожить до его начала — заключается в самоочищении, но на собственный лад. В надежде на то, что сила, питающая меня, способна прощать… или хотя бы забывать… если мне вновь удастся заслужить ее доверие.
— Не надо, — прошептал Дэмьен. — Не делайте этого!
Но Таррант не желал слушать никаких уговоров. Холодное пламя, брызнув из-под земли, охватило его тело. Плоть растаяла, переформировалась, превратилась в нечто гигантское и крылатое. На этот раз это была не птица, а нечто с тощим черным телом и кожаными крыльями, — это был образ из ночных кошмаров. И вот он уже исчез, поднявшись высоко в небо, чтобы окинуть взором здешние охотничьи угодья.
Невольно содрогнувшись, Дэмьен проводил взглядом крылатое чудище. Похоже, Охотник полетел в Пасанову, или в Пять Городов, или в протекторат Кирстаад… в любое место, в котором царит страх. В любое место, где можно захватить незащищенные души и очистить свою темную ужасом невинных.
И, направившись медленным шагом к центру Мерсии, Дэмьен старательно прогонял от себя мысль о том, как обрадует Калесту решение, принятое Охотником.
ЭПИЛОГ
Тьма.
Не обычные потемки ночного неба над Эрной, когда нет ни солнца, ни звезд. Не непроглядная темень океанского дна, куда сквозь толщу вод не попадает ни один луч. Не тот кромешный мрак, который стоит в пещерах, где человек, поднеся руку к глазам, не видит ее и начинает сомневаться в том, что она вообще существует. По сравнению с этой тьмой все это могло бы показаться самыми обыкновенными тенями, сумерками, развеять которые можно, чиркнув спичкой, запалив свечу или фонарь. А здешняя тьма проглотила бы всякий свет точно так же, как она проглатывает любую жизнь.
Во тьме трепетали ее исчадия. Зависть. Ненависть. Голод. Отголоски тьмы, обычно свивающие себе гнездо в человеческой душе, а здесь обретшие отдельное существование. Иногда некоторые из них совокуплялись, порождая чада, столь же холодные и безжалостные, как сама тьма. Иногда они разметывались во все стороны — и единственным намеком на сознательную жизнь оставался сквознячок ненависти, подобно ветру, продувающий тьму из одного конца в другой. Иногда — хотя это случалось редко — все они собирались вместе, и, тем самым, возникало Присутствие столь мощное, порочное и злонамеренное, что, будь его наличие мало-мальски затяжным, возникла бы угроза всему живому на планете Эрна. Люди, знавшие об этом, называли тьму Тьмой, Злом или Пожирательницей и молились своим бесчисленным богам и демонам о том, чтобы никто никогда не назвал ее подлинным именем — ибо данное человеком имя является дополнительной силой и как раз эта сила у Безымянной отсутствовала.
Во тьму вошел чужой. И хотя тело, им избранное, было черно как ночь, оно показалось ослепительно ярким по сравнению с окружающей его тьмой. На мгновение чужак застыл в неподвижности, и голоса этого потерянного места зазвучали и завихрились вокруг него подобно дикой музыке, отчаянной и дисгармоничной.
«Кто это
Кто пришел сюда
Кто Нас тревожит
Кто
Кто
Кто»
— Меня зовут Калеста, — провозгласил демон. Звучащие вокруг голоса на мгновение слились, а потом вновь принялись греметь и визжать вразнобой. — Я прошу аудиенции.
«Калеста?
Калеста
Человекорожденный
Йезу
Такой голодный
Гнев
Ненависть ненависть ненависть
Что тебе нужно, Йезу?»
— Вы заключили уговор с человеком. — Что-то пролетело прямо перед демоном, но он и глазом не моргнул; тело, в котором он сюда прибыл, было всего лишь иллюзией, и он не страшился за его безопасность. — Девять веков назад, с человеком по имени Джеральд Таррант. Припоминаете?
«Ах да
Кровь
Голод
Обет»
Голоса зазвучали теперь по-другому, словно все разрозненные арии слились в единый хор. Он почувствовал, как Присутствие кружит над ним, всматривается в него.
«Мы помним. Мы питаемся».
— Он нарушил условия.
Молчание. Молчание столь беспредельное, что на миг ему показалось, будто голоса оставили его.
«Ну, а тебе какое дело, Йезу. — И вновь голос зазвучал по-другому, с нескрываемой ненавистью. — Ступай туда, где живут люди. А Нас не тревожь».
— Он предал вас, — возвысил голос демон. — Или вам это безразлично? Вы даровали ему жизнь на том условии, что он будет служить вам, а посмотрите-ка, что он сделал! Тысячи людей из-за него останутся в живых. Миллионы уже обреченных на страдание обретут покой. Целая цивилизация воспрянет из руин. И все это сделал он! Неужели и это вам безразлично? Неужели вам все равно?
«А Нас не тревожь
Нас
Нас!
Предал?
Условия
Нежизнь
Предал
Нас!»
Вся тьма заворочалась. В ней собралось Присутствие настолько могущественное по сравнению со звучавшими до сих пор голосами, что те могли бы показаться ничтожными насекомыми. И когда оно заговорило, то голос зазвучал глубоко и громко, расходясь кругами по всей тьме:
«Наш уговор с Джеральдом Таррантом — не дело Йезу».
— А я думал, вам захочется об этом узнать.
«Нам оскорбительна даже мысль о нашем возможном неведении».
— Но он все еще жив, — с вызовом объявил Калеста.
«Это не касается ни нас, ни тебя».
— Но как же уговор? Как же условия?
«Мы знаем условия, и он знает условия».
— Он предал вас! Он предал все, за что вы даровали ему жизнь!
«Ты тревожишься за Нас, Йезу? Или тебя ведет собственная жажда мщения? Мы для тебя не послушное орудие».
Демон разволновался:
— У нас с вами общее дело, у вас и у меня.
«У нас нет ничего общего с рожденными во плоти».
Иллюзорный демон глубоко вздохнул. Его прямо-таки распирала ярость.
— Я столь же рожден во плоти, как и вы сами, — рявкнул он. — Но если вам угодно, чтобы Джеральд Таррант вас использовал, если вы хотите служить ему, будь по-вашему. Мне казалось, что вы более последовательны, только я, видать, ошибался.
«Ступай домой, человеческое отродье. Без тебя разберемся, как Нам быть с Джеральдом Таррантом».
Злобно выругавшись, демон растворил внешний облик и сменил здешнюю тьму на куда более удобную для него тьму человеческой души. Долгое время после его исчезновения тьма безмолвствовала, все ее исчадия обдумывали происшедшее. Затем, перебивая друг дружку столь стремительно, что человеческому слуху не дано было бы понять ни одного слова, они заголосили:
«Предательство
Сделка
Верная служба
Голод
Кровь
Предательство
Обет
Жизнь
Нежизнь
Предательство
Предательство
Предательство
Месть?
Голод»
Они еще раз собрались воедино и в общем сознании укоренилась новая мысль:
«Этот Йезу сам не знает, кто он такой на самом деле».
«Да, — добавил другой голос. — Ни один Йезу этого не знает».
«Помочь ему?
Уничтожить его?
Не обратить на него внимания?»
«Погодите, — порекомендовал глубокий голос. — Посмотрим, как к этому отнесется его собственная родня. И чью сторону примет Она».
«А Таррант?»
В вечной тьме заворочалось нечто новое. Нечто столь могущественное, что Тьма стала пламенем, в котором потонули все голоса. Нечто столь зловещее, столь невыносимо враждебное, что все низкие страсти и чувства, присущие роду человеческому, потерялись в нем — во Зле, столь необъятном, что оно питается квинтэссенцией самой жизни. Эта сила существовала всего мгновение, а потом начала распадаться на те бесчисленные фрагменты, из которых и состояла. Но этого мгновения оказалось достаточно.
«А Тарранту, — подвела итог Пожирательница, — придется держать ответ передо мной».
Не обычные потемки ночного неба над Эрной, когда нет ни солнца, ни звезд. Не непроглядная темень океанского дна, куда сквозь толщу вод не попадает ни один луч. Не тот кромешный мрак, который стоит в пещерах, где человек, поднеся руку к глазам, не видит ее и начинает сомневаться в том, что она вообще существует. По сравнению с этой тьмой все это могло бы показаться самыми обыкновенными тенями, сумерками, развеять которые можно, чиркнув спичкой, запалив свечу или фонарь. А здешняя тьма проглотила бы всякий свет точно так же, как она проглатывает любую жизнь.
Во тьме трепетали ее исчадия. Зависть. Ненависть. Голод. Отголоски тьмы, обычно свивающие себе гнездо в человеческой душе, а здесь обретшие отдельное существование. Иногда некоторые из них совокуплялись, порождая чада, столь же холодные и безжалостные, как сама тьма. Иногда они разметывались во все стороны — и единственным намеком на сознательную жизнь оставался сквознячок ненависти, подобно ветру, продувающий тьму из одного конца в другой. Иногда — хотя это случалось редко — все они собирались вместе, и, тем самым, возникало Присутствие столь мощное, порочное и злонамеренное, что, будь его наличие мало-мальски затяжным, возникла бы угроза всему живому на планете Эрна. Люди, знавшие об этом, называли тьму Тьмой, Злом или Пожирательницей и молились своим бесчисленным богам и демонам о том, чтобы никто никогда не назвал ее подлинным именем — ибо данное человеком имя является дополнительной силой и как раз эта сила у Безымянной отсутствовала.
Во тьму вошел чужой. И хотя тело, им избранное, было черно как ночь, оно показалось ослепительно ярким по сравнению с окружающей его тьмой. На мгновение чужак застыл в неподвижности, и голоса этого потерянного места зазвучали и завихрились вокруг него подобно дикой музыке, отчаянной и дисгармоничной.
«Кто это
Кто пришел сюда
Кто Нас тревожит
Кто
Кто
Кто»
— Меня зовут Калеста, — провозгласил демон. Звучащие вокруг голоса на мгновение слились, а потом вновь принялись греметь и визжать вразнобой. — Я прошу аудиенции.
«Калеста?
Калеста
Человекорожденный
Йезу
Такой голодный
Гнев
Ненависть ненависть ненависть
Что тебе нужно, Йезу?»
— Вы заключили уговор с человеком. — Что-то пролетело прямо перед демоном, но он и глазом не моргнул; тело, в котором он сюда прибыл, было всего лишь иллюзией, и он не страшился за его безопасность. — Девять веков назад, с человеком по имени Джеральд Таррант. Припоминаете?
«Ах да
Кровь
Голод
Обет»
Голоса зазвучали теперь по-другому, словно все разрозненные арии слились в единый хор. Он почувствовал, как Присутствие кружит над ним, всматривается в него.
«Мы помним. Мы питаемся».
— Он нарушил условия.
Молчание. Молчание столь беспредельное, что на миг ему показалось, будто голоса оставили его.
«Ну, а тебе какое дело, Йезу. — И вновь голос зазвучал по-другому, с нескрываемой ненавистью. — Ступай туда, где живут люди. А Нас не тревожь».
— Он предал вас, — возвысил голос демон. — Или вам это безразлично? Вы даровали ему жизнь на том условии, что он будет служить вам, а посмотрите-ка, что он сделал! Тысячи людей из-за него останутся в живых. Миллионы уже обреченных на страдание обретут покой. Целая цивилизация воспрянет из руин. И все это сделал он! Неужели и это вам безразлично? Неужели вам все равно?
«А Нас не тревожь
Нас
Нас!
Предал?
Условия
Нежизнь
Предал
Нас!»
Вся тьма заворочалась. В ней собралось Присутствие настолько могущественное по сравнению со звучавшими до сих пор голосами, что те могли бы показаться ничтожными насекомыми. И когда оно заговорило, то голос зазвучал глубоко и громко, расходясь кругами по всей тьме:
«Наш уговор с Джеральдом Таррантом — не дело Йезу».
— А я думал, вам захочется об этом узнать.
«Нам оскорбительна даже мысль о нашем возможном неведении».
— Но он все еще жив, — с вызовом объявил Калеста.
«Это не касается ни нас, ни тебя».
— Но как же уговор? Как же условия?
«Мы знаем условия, и он знает условия».
— Он предал вас! Он предал все, за что вы даровали ему жизнь!
«Ты тревожишься за Нас, Йезу? Или тебя ведет собственная жажда мщения? Мы для тебя не послушное орудие».
Демон разволновался:
— У нас с вами общее дело, у вас и у меня.
«У нас нет ничего общего с рожденными во плоти».
Иллюзорный демон глубоко вздохнул. Его прямо-таки распирала ярость.
— Я столь же рожден во плоти, как и вы сами, — рявкнул он. — Но если вам угодно, чтобы Джеральд Таррант вас использовал, если вы хотите служить ему, будь по-вашему. Мне казалось, что вы более последовательны, только я, видать, ошибался.
«Ступай домой, человеческое отродье. Без тебя разберемся, как Нам быть с Джеральдом Таррантом».
Злобно выругавшись, демон растворил внешний облик и сменил здешнюю тьму на куда более удобную для него тьму человеческой души. Долгое время после его исчезновения тьма безмолвствовала, все ее исчадия обдумывали происшедшее. Затем, перебивая друг дружку столь стремительно, что человеческому слуху не дано было бы понять ни одного слова, они заголосили:
«Предательство
Сделка
Верная служба
Голод
Кровь
Предательство
Обет
Жизнь
Нежизнь
Предательство
Предательство
Предательство
Месть?
Голод»
Они еще раз собрались воедино и в общем сознании укоренилась новая мысль:
«Этот Йезу сам не знает, кто он такой на самом деле».
«Да, — добавил другой голос. — Ни один Йезу этого не знает».
«Помочь ему?
Уничтожить его?
Не обратить на него внимания?»
«Погодите, — порекомендовал глубокий голос. — Посмотрим, как к этому отнесется его собственная родня. И чью сторону примет Она».
«А Таррант?»
В вечной тьме заворочалось нечто новое. Нечто столь могущественное, что Тьма стала пламенем, в котором потонули все голоса. Нечто столь зловещее, столь невыносимо враждебное, что все низкие страсти и чувства, присущие роду человеческому, потерялись в нем — во Зле, столь необъятном, что оно питается квинтэссенцией самой жизни. Эта сила существовала всего мгновение, а потом начала распадаться на те бесчисленные фрагменты, из которых и состояла. Но этого мгновения оказалось достаточно.
«А Тарранту, — подвела итог Пожирательница, — придется держать ответ передо мной».