Страница:
- Да, - сказал Бензиорн, - а потом они объявят наш приют притоном смутьянов, а что это значит - хорошо известно. Я думаю, мой друг, нам всем надо готовиться к переселению.
Джарвас отпрянул, услышав эти слова. Но поглядев в глаза Бензиорну, тяжело вздохнул.
- Пожалуй, ты прав. Я понимаю это, я ведь не сумасшедший. Но видеть гибель собственного дела... - Он с тоской оглядел зал, полный народу, оглядел стариков, получивших здесь еду и кров, детей, избавленных от грязи и голода трущоб, способных в любой обстановке беззаботно играть в свои шумные игры... Неужели он смирится с тем, что пришел конец их с Ваннором мечте?
- У нас есть другой выход, - сказал он решительно. - Я могу сам сдаться властям.
- Нет, болван ты этакий! - вскричал лекарь, хватая Джарваса за руку, словно надеясь этим удержать от безумия. - Ни в коем случае! Подумай о Тильде, о том незнакомце, которого вы спасли ценой такого риска. Пендрал знает, что ты был не один. И тебя будут пытать, пока ты не расскажешь о своих сообщниках. Нет, Джарвас, это не выход!
- А что еще я могу сделать? - закричал Джарвас. - Выезд из города закрыт. Я что - должен выбросить всех этих людей обратно в трущобы?
- Им скоро там будет безопаснее, чем здесь, - тихо напомнил ему Бензиорн. - А если все уляжется, они смогут вернуться. Но сейчас, я думаю, следует сказать им, чтобы они собирались в дорогу. Они должны быть готовы уйти отсюда сразу же, как понадобится. Кроме того, нужно проверить кладку и послать мальчишек потолковее на улицы, чтобы предупредили о приближении наемников. А когда стемнеет, лучше всего начать потихоньку выводить людей.
Джарвас понимал, что лекарь прав, и все же даже в детстве ему не хотелось плакать так, как сейчас. Но в скором времени стало ясно, что Бензиорн был более чем прав. Когда стемнело, к приюту подошла военная команда.
***
Гвардейцы, одетые в до боли знакомую форму городского гарнизона, потащили Ваннора вверх по башенной лестнице. Но даже здесь, на холодных каменных ступенях, было намного теплее, чем на улице.
...Купец чувствовал, что впадает в какое-то странное забытье, и старался не поддаваться этому состоянию, контролировать себя, но он был связан, руки и ноги его занемели, и это мешало ему сосредоточиться. Он был беспомощен - и вновь во власти Миафана!
Ваннора привели в Палату Верховного Мага и заставили стать на колени на толстый ковер. Миафан махнул гвардейцам рукой, и они вышли. Потом он молча уставился на пленника глазами-камнями, в которых невозможно было ничего прочесть. Ваннор содрогнулся. Лицо Миафана изменилось. Выражение надменной неприязни уступило место печати жестокости и злобы. Похожее на маску лицо Владыки было бледным и нездоровым, а шрамы вокруг глаз делали его еще неприятнее. Миафан злорадно потер руки, и купец почувствовал такой испуг, какого, пожалуй, никогда еще не испытывал. Даже Призрак, убивший Форрала, не вселял такого ужаса. Этот страх высасывал все жизненные силы и не оставлял никакой надежды.
- Итак, - прошептал Миафан, - ты наконец в моих руках.
- Не долго я буду в твоих руках, мерзавец, - плюнув, ответил Ваннор.
- Ты был бы забавен, Ваннор, если бы не был жалок, - насмешливо ответил Миафан. - Но ты прав - в том смысле, что не будешь мне особенно долго надоедать. Конец наступит даже раньше, чем ты себе это представляешь: ведь помощи ждать неоткуда. - Он улыбнулся ледяной улыбкой. - Итак, мы вернулись на исходные позиции - но уже здесь нет ни Форрала, ни Ориэллы. Твои прежние друзья из гарнизона разобщены или мертвы. Никого нет, Ваннор, мы - один на один, и ты еще не раз будешь молить меня о смерти. Но прежде я потребую от тебя ответов на некоторые вопросы, например: кто твои сообщники и где они сейчас скрываются?
Даже слушать Миафана и видеть его лицо было мучительно. Ваннор мог закрыть глаза, но ему некуда было деться от пропитанного ядом голоса Владыки, голоса, звучание которого было почти невыносимым. За себя купец боялся меньше всего. Он верил и надеялся, что сможет вынести любые мучения, но вместе с тем прекрасно понимал, что рано или поздно все равно расскажет Миафану все, что тот захочет узнать.
Ваннор вздрогнул от ужаса. Выходит, что, ослепленный любовью к дочери, он предал друзей! Он не боялся смертных, но это чудовище обладало такой властью, какую Ваннор не мог себе даже представить. При одном воспоминании об отвратительной твари, убившей Форрала, его охватила дурнота, и только сила воли и мужество, которые поддерживали Ваннора на протяжении всей его полной испытаний жизни, помогли ему справиться с предательской дрожью во всем теле. Если не случится чуда, жить ему остается всего несколько дней - и эти дни будут, конечно, очень и очень скверными.
И все же Ваннор не собирался сдаваться сразу. Он поглядел в ничего не выражающие глаза Миафана и со злостью спросил:
- Что это значит? Ты же, будь ты проклят. Верховный Маг! Ты же можешь узнать любые сведения, просто заглянув мне в душу, разве нет? Для тебя это так же легко, как, скажем, взять яблоко из этой вазы. Может быть... - Купец снова вздрогнул. - Может быть, ты уже так и сделал. - "А вдруг это правда?" подумал он в страхе. - Так зачем же ты угрожаешь мне мучительным дознанием?
- Просто месть. - Улыбка Миафана напоминала волчий оскал. - Просто месть за все твои выкрутасы в Совете, за все помехи, возражения и козни против меня. А страдания твои будут гораздо сильнее, когда твои губы назовут имена твоих товарищей и ты поймешь, что предал их. И снова он улыбнулся своей волчьей улыбкой. - Но все же это не просто месть, мой дорогой Ваннор. Отрекшись от Кодекса магов, я получил известные.., новые возможности. Твои страх, боль и мучительная смерть дадут подпитку моему волшебству и усилят мою власть.
И Миафан поднял руку. Боль ударила Ваннора, обожгла нервы. Словно подкошенный, он упал на ковер; тело его выгнулось, словно лук с натянутой тетивой. Хотя он прикусил язык, чтобы не закричать, последнее, что он услышал перед тем, как потерять сознание, был его собственный крик.
Глава 16
ТЕНЬ НА КРЫШЕ
Язур медленно выздоравливал и постепенно осваивал ксандимскую речь. Это было не так уж трудно - как и все офицеры Ксианга, он уже немного знал этот язык, да к тому же у него было довольно много общего с казалимским. Кроме того, Язуру и его спасителю волей-неволей приходилось разговаривать только друг с другом, и каждый горел желанием узнать, как другой оказался в этих пустынных и негостеприимных краях.
В конце концов Язур кое-как смог с помощью жестов и рисунков углем на полу пещеры рассказать, что он со своими товарищами бежал от гнева казалимского царя и что захватчик, который занял сейчас башню, - сын Ксианга. Услышав это, Шианнат разразился какой-то длинной тирадой на своем языке, чем привел собеседника в полную растерянность. С трудом, после нескольких попыток, Шианнат все же растолковал Язуру, что он сам такой же изгой своего народа, хотя причина его изгнания так и осталась неясной.
Язур подозревал, что ксандимец намеренно что-то скрывает, и это ему очень не нравилось. Однако этот человек спас его, кормил и выхаживал. Да и сам Язур в конце концов скрыл от своего спасителя, чем именно было вызвано его бегство из Тайбера. Наверняка этот всадник тоже в чем-то подозревает его, Язура, но тем не менее заботится о нем. Рассудив так, Язур успокоился.
Узнав, что Язур - такой же изгнанник, как и он сам, Шианнат стал относиться к казалимцу с гораздо большей симпатией, и, при всей враждебности Язура к Народу Всадников, это нашло отклик в его душе. Тень убитого отца иногда тревожила воина, и он на какое-то время становился угрюмым и замкнутым, но, как человек здравого ума, юноша не мог не понимать, что этот "враг" оказался на самом деле другом в отличие от воинов Харина, прежних товарищей Язура, и лечит раны, нанесенные ими. Выздоровление шло тяжело. Иногда раны воспалялись, и у Язура начиналась лихорадка, а Шианнат делал ему припарки. Когда сильно болел кровоподтек на лбу, ксандимец поил юношу каким-то настоем из трав, унимающим боль. Но бывали минуты, когда Язур испытывал душевную боль и великая тревога разрывала его сердце.
Тревожился он не за себя, а за своих друзей, которых позорно покинул, бежав из башни. Что сталось с Ориэллой и Анваром? Где Боаи и Нэрени? Каково там Шиа в этой ледяной пустыне? Какое право он имеет лежать тут, беспомощный, когда должен быть с ними, прийти к ним на помощь?
Время шло, и с каждым разом тоска наваливалась с новой силой. Раны постепенно заживали, но с душевной болью ничего нельзя было поделать. Язур стал раздражительным и не мог (не хватало слов да, пожалуй, и желания) объяснить Шианнату, что злится он на себя самого. Едва возникшее между ними доверие грозило рухнуть, ибо порой Язура раздражало даже стремление Шианната понять, что мучает его нового товарища, и как-то помочь ему.
Наконец его терпение иссякло. В горах выла вьюга, не утихавшая уже несколько дней. Шианнат спал в обнимку со своей любимой кобылой, но Язура мучила злая бессонница. Мысли о его друзьях не давали ему покоя, ему мерещилось, как люди принца истязают его друзей, как Харин насилует Ориэллу и глумится над ней... Снедаемый тревогой и чувством вины, Язур не выдержал.
- Пусть смерть возьмет меня, но я здесь больше не останусь, - пробормотал он. - Я должен перебороть свою слабость и встать!
Момент был удобный. Шианнат спал, и Язур надеялся уйти на достаточное расстояние, прежде чем ксандимец сообразит, что к чему, и остановит его. Язур сел и сразу почувствовал острую боль в раненом плече. Ничего, убеждал он себя, дело гораздо лучше: несколько дней назад он вовсе не мог пошевелить этой рукой. Дождавшись, пока боль поутихнет, он оглядел пещеру в поисках чего-то, что могло бы послужить костылем. В первую очередь он вспомнил о своем мече, но Шианнат предусмотрительно спрятал все оружие Язура. Казалось, план воина обречен на неудачу, но Язур не собирался так легко сдаваться. Стена пещеры была неровной, а это значит, что можно будет опираться на нее. Ухватившись здоровой рукой за ближайший выступ в стене, он стал подниматься с постели.
- Проклятие! - Язур вцепился в камень, чувствуя, что все плывет у него перед глазами. Боль в раненом бедре была нестерпимой.
- Будь ты проклят, слабак! - обругал он сам себя. - Ты баба, а не воин! Ведь ты - единственная надежда своих несчастных друзей! - Стиснув зубы, он сделал шаг вперед.
Шаг.., еще шаг... Но тут больная нога подвернулась, Язур не смог удержаться и упал, угодив рукой прямо в горячие уголья костра. С диким воплем он отдернул руку, но одежда на нем уже загорелась. Лошади испуганно заржали, разбудив Шианната, который вскочил, в ярости изрыгая проклятия на своем языке. Он оттащил воина от костра и проворно облил его водой из каменной чаши. Огонь задохнулся, и в пещере снова стало темно.
Язур услышал стук кремня о железо. Посыпались искры, и через несколько мгновений вспыхнувший факел осветил бледное, запачканное копотью лицо Шианната. Он вставил факел в трещину в стене и подошел к Язуру.
- Дурак! - воскликнул Шианнат, помогая воину встать. - Ты еще не выздоровел! Не сильно ушибся?
Язур отвернулся и вдруг зарыдал, как ребенок, в безутешном горе.
Не скоро удалось хозяину пещеры восстановить в ней порядок.
Укрытый сухими шкурами, Язур пил болеутоляющий настой и ничем не мог помочь своему спасителю. Он сгорал от стыда за свою никчемность. На что он годен, жалкий калека? Он превратился в обузу даже для этого ксандимца. Он не смотрел Шианнату в глаза и не знал, что сказать ему.
Дружеская рука коснулась его плеча. Язур обернулся и увидел, что пол в пещере очищен от грязи и воды, а костер снова горит. В каменной чаше таял снег, наполняя ее водой, а в котле кипел суп, разогретый заботливым хозяином. Сам Шианнат сидел рядом и протягивал Язуру миску с ароматной похлебкой.
- Скажи, - тихо заговорил ксандимец, тщательно подбирая слова, - что за большая нужда идти так рано? С тяжелым вздохом Язур ответил:
- Там, в башне, мои друзья. Они ранены. Может, даже убиты. Мне надо знать. Шианнат кивнул:
- Понимаю, тебе очень плохо. Я должен был догадаться. Но почему ты ничего не рассказал? Не беспокойся, Язур. Завтра вечером я сам пойду и узнаю про твоих друзей.
***
- Ну-ка, дай мне эту штуку, - сказал Джарв, и Нэрени с облегчением отдала ему тяжелую корзину, сплетенную из прутьев, которые принес ей этот же самый офицер, теперь занимавший должность Язура. Он был самым добрым и участливым из всех людей принца, он заботился о том, чтобы им с Ориэллой всегда хватало дров, и растапливал снег, чтобы они могли помыться. Нэрени считала, что его мучает совесть. Сначала она презирала этого Джарва, как и всех людей принца, но со временем изменила свое отношение к коренастому, седоватому офицеру. Джарв был достойный человек, и Нэрени подозревала, что Ориэлле удалось убедить его употребить свое влияние на принца, чтобы ее подруге разрешили ухаживать за Элизаром и Боаном. Несколько дней назад Харин, похоже, согласился, и Нэрени чувствовала, что должна благодарить за это Джарва.
Он поднял корзину с такой легкостью, словно она ничего не весила, и одобрительно оглядел ее.
- Славная работа! Вашему мужу, должно быть, по душе ваше искусство.
- Моему мужу больше по душе хорошее жаркое, если есть возможность его попробовать, - отрезала Нэрени. Доброта добротой, а это уже смахивает на флирт. Она искренне негодовала. У него ведь своя жена есть!
Ничуть не смутившись, Джарв засмеялся.
- Будем считать, что ты меня отбрила, - сказал он весело, после чего взял ее под локоть, чтобы, помочь спуститься вниз по узкой лестнице, ведущей в подвал.
Окованная железом дверь со скрипом отворилась, и навстречу им с кучи шкур поднялся бледный, одетый в лохмотья, непохожий на себя супруг Нэрени.
- Элизар! - Нэрени бросилась к мужу и обняла его. Смотреть на него было больно - от бывшего наставника Арены остались кожа да кости. "Но сейчас, утешала себя Нэрени, - ему уже лучше. Теперь, когда мне разрешили навещать его, он непременно поправится".
- Нэрени, как ты себя чувствуешь? - Он с беспокойством поглядел на нее, и она заставила себя улыбнуться, хотя ей хотелось прижаться к нему и заплакать.
- У меня все хорошо, дорогой. И у Ориэллы тоже - она с каждым днем становится все больше.
Нэрени знала, о чем он спросит дальше, и боялась этого вопроса.
- А о Язуре ничего не слышно? - спросил воин тихо. Нэрени покачала головой. Она видела, как ему больно. Элизар любил Язура как сына.
- Сядь, - она взяла его за руку и отвела назад, к постели из шкур. - Поешь немного, Элизар.
Нэрени осмотрела рану в боку Элизара (рана, к счастью, была поверхностной), помазала ее бальзамом и перевязала. Достав из корзины миски, ложки и горшочек с тушеным мясом, она поблагодарила судьбу за эти шкуры. Несомненно, они спасли жизнь двух человек в холодной и сырой темнице. Крылатые воины притащили их после того, как она пожаловалась принцу, что им с Ориэллой слишком холодно. Но когда Нэрени увидела этот прекрасный черный мех, она тут же пожалела о своей жалобе. Это были шкуры пантер, таких же, как Шиа! Она хотела скрыть это от Ориэллы, но не успела.
Ориэлла пришла в такую ярость, что Нэрени испугалась, как бы у нее не начались преждевременные роды. Волшебница бросилась на Харина, и, хотя она была безоружной, чтобы удержать ее, потребовалось несколько воинов.
Эти проклятые шкуры произвели в душе Ориэллы некий надлом. До этого момента она была твердой словно кремень, и ее мужество вдохновляло Нэрени. Но после того, как она увидела их, Нэрени не могла заснуть, потому что Ориэлла горько и безутешно рыдала всю ночь.
Проклиная себя, Нэрени собрала шкуры в охапку и отнесла вниз, к Элизару и Боану, и больше они с Ориэллой никогда об этом не говорили. Теперь волшебница была бледна, но сурова и тверда, как обычно, однако Нэрени видела во взгляде девушки скрытую боль и понимала, что она сама невольно послужила причиной этой боли.
Довольная тем, что Элизар успокоился и начал есть, Нэрени взяла еще одну миску, наполнила ее тушеным мясом и пошла к евнуху. Сам Боан не мог подойти к ней. Опасаясь его огромной силы, люди принца посадили его на цепь, длинную, но тяжелую. Во время схватки он не был ранен, только сильно избит, но его запястья (толстые, как предплечья Нэрени) обхватывали кандалы, и кожа в этих местах была повреждена, так как гигант яростно пытался освободиться, и из-за грязи и нездорового воздуха эти ссадины стали нарывать.
Некогда толстое лицо евнуха побледнело, а щеки ввалились. Он тоже сильно исхудал, и кожа его стала дряблой. Несмотря на отсутствие серьезных ран, он был в гораздо худшем состоянии, чем Элизар, и Нэрени понимала почему. Она не раз видела, как подобное происходило с пленниками на Арене. Беспомощный Боан, мучаясь от того, что подвел свою любимую Ориэллу, просто-напросто потерял волю к жизни.
"Хорошо, - подумала Нэрени, - что Ориэлла не видит своего друга в таком состоянии". Пока он ел, она успокаивала его, рассказывая всякие истории, и передала ему привет от Ориэллы. Кажется, это немного подняло настроение гиганта. Потом, собравшись с духом, она принялась промывать его гнойные болячки. Ему было страшно больно, Нэрени это видела, но он терпеливо переносил страдания. Когда она наконец закончила, руки у обоих дрожали.
Нэрени с ненавистью посмотрела на Джарва, который все это время безмолвно стоял у двери.
- Это жестоко - приковать его вот так! - выпалила она. - Он же получит заражение от этих ваших железок! Не глядя на нее, офицер ответил:
- Прошу адресовать свой гнев принцу, уважаемая, потому что это сделал не я. - Он с беспокойством поглядел на Элизара и тихо сказал:
- Хотя, что касается меня, то я с тобой согласен. Но пока мне еще дорога жизнь, не думай, что я могу что-то изменить.
- Он прав, Нэрени, - неожиданно вмешался Элизар. - Нельзя осуждать воина за то, что он выполняет приказы. А если можно, то и я виноват во всех жестокостях, которые творились на Арене.
Нэрени вздрогнула и отвернулась.
Пока Нэрени навещала Элизара и Боана, Ориэлла решила воспользоваться ее отсутствием и немного подышать свежим воздухом на крыше. Обычно заботливая толстушка запрещала волшебнице подниматься по этой ненадежной лестнице. Но сегодня Ориэлла чувствовала, что, если еще один день придется изучать эти постылые стены, она непременно свихнется.
Завернувшись в плащ и в одеяло, волшебница уселась у парапета так, чтобы ветхая стена хоть немного защищала ее от ветра. Когда Ориэлла уставала от своих невеселых размышлений, она смотрела вниз сквозь бойницу. Где-то за тучами догорал закат, довольно быстро темнело, и вскоре все вокруг окутала темно-серая пелена. Ориэлла не могла точно сказать, сколько дней уже прошло с тех пор, как они попали в плен - пятнадцать, шестнадцать или больше, но она никогда в жизни не чувствовала такого отчаяния и беспомощности - даже когда была прикована к постели после ран, полученных на Арене. Но тогда она знала, что принц поможет ей...
Вспомнив о принце, Ориэлла снова ощутила гнев. Гнусный предатель! И несусветный дурак при этом! Лучше бы она ударила его ножом, когда была такая возможность. Но почему, почему он предал их? Ведь она спасла ему жизнь, когда собственный отец хотел убить его. Отчего же он так переменился?
В глубине души, несмотря на весь свой гнев, Ориэлла немного жалела Харина. Он сам выбрал союз с Миафаном - и угодил в ловушку. Она верно сказала принцу, что теперь он сам стал таким же пленником, как и она. Она, быть может, и простила бы Харина, но из-за него все они попали в такое отчаянное положение, что сейчас волшебница готова была собственными руками вырвать из груди его сердце.
Ориэллу мучила неизвестность. Удалось ли Шиа добраться до цели?.. Она вспомнила те проклятые шкуры, и ей стало жутко. Что если одна из них... Нет, нет, это вздор! Если бы Шиа была убита, Харин бы непременно похвастался этим. А как там Язур? Жив ли он? А Анвар, которого держат в заточении в Аэриллии... Ориэлла с трудом удержалась, чтобы не разрыдаться от тоски. И хуже всего, что, как она ни ломала голову во время бессонных ночей, ей все же не удавалось придумать достойный план, чтобы спасти себя, своего ребенка и Анвара.
Ориэлла вздрогнула: ребенок снова дал о себе знать, словно почувствовал, о чем она думает. Ее тревожило и огорчало, что отчаяние матери так беспокоит его. Она вздохнула.
- Не бойся, мой хороший, со мной ничего не случилось...
Волшебница успокаивала ребенка, как могла, но тревожные мысли не давали ей покоя. Чем ближе был срок рождения сына, тем восприимчивее становилась его душа, и - увы! - восприимчивее к материнским мучениям. Ориэлла нахмурилась. Что она может сказать ему? Как сделать так, чтобы он понял, почему в эти дни столько страданий навалилось на него? Ей следует быть осторожнее в своих мыслях и чувствах.
Интересно, когда он родится, сохранится ли между ними эта глубокая внутренняя связь? Оставалось уже меньше луны до того момента, когда его наконец можно будет взять на руки. Она станет матерью! О Боги, эта мысль, кажется, никогда не перестанет поражать ее. Но Ориэлла тут же напомнила сама себе, что она вовсе не сможет взять сына на руки, если не придумает наконец, как спасти его.
Но что это: внезапно послышался какой-то новый звук, где-то совсем близко - словно сапоги скрипят; потом посыпались мелкие камушки и кто-то тихо выругался. Волшебница замерла. Похоже, кто-то карабкается наверх, на крышу башни.
Уже почти совсем стемнело, но она разглядела белое облачко от чьего-то дыхания Над парапетом. Ориэлла поспешно отступила к люку - и тут же выругала себя за глупость. Едва ли друзья Харина или Миафана станут прокрадываться в башню. На мгновение в ней вспыхнула дикая, отчаянная надежда: а вдруг это Анвар! "Не будь смешной, - одернул ее здравый смысл. - Анвар слишком ценный заложник, чтобы иметь возможность бежать без посторонней помощи. А Шиа не могла добраться до него так быстро. Может быть, Язур?" Сердце Ориэллы вновь радостно забилось. И все же следует быть осторожной, тем более что оружия у нее нет, а рукопашная схватка, учитывая ее теперешнее положение, исключается. Ориэлла тихонько спряталась за трубу на крыше и осторожно выглянула из своего укрытия.
Хвала Богам, ночное видение, как и знание языков, свойственное волшебникам, все же осталось при ней. В ночной темноте она различила чей-то силуэт, казавшийся темнее общего фона. Одного взгляда на этого человека, который крадучись двигался по крыше, было достаточно, чтобы понять: он не имеет отношения к людям Харина. Незнакомец был выше среднего роста, хотя и не так высок, как сама Ориэлла, строен и гибок, а его темные, вьющиеся волосы доходили до плеч. Затаив дыхание, она с возрастающим любопытством смотрела, как он пополз к люку, стал на колени и заглянул вниз, пытаясь что-то разглядеть в комнате, служившей ей тюрьмой. Ориэлла знала, что там темно и никого нет, потому что она забыла зажечь факел, а Нэрени скорее всего еще не вернулась. Незнакомец подождал, прислушиваясь к голосам внизу.
- Госпожа Ориэлла? Здесь ли ты? - тихонько позвал он. - Не бойся меня, я пришел от твоего друга, от Язура.
Волшебница бесшумно вышла из своего укрытия и подкралась к незнакомцу сзади. Прежде чем он успел дотянуться до меча, она схватила его за руку и оттащила в более темное место, около трубы. Воспользовавшись своей способностью видеть в темноте, она заглянула ему в лицо. Оно было не из внушающих доверие тем, кто видит их впервые, - худое, угрюмое, небритое; серые глаза широко распахнуты. Он явно пытался разглядеть ее в темноте (которая для самой волшебницы темнотой не была), и Ориэлла с удивлением поймала себя на том, что ни с того ни с сего улыбнулась - впервые за последние дни. Ничего удивительного, подумала она; что у него такая физиономия, будто он увидел привидение. Если бы к ней самой сзади подкрался кто-то...
- Прости, - сказала она. - Я не хотела тебя напугать. - Волшебница с удивлением услышала странные звуки еще неизвестного ей языка, которые сорвались с ее губ. - Я - Ориэлла.
- Слава Богине... - с радостью и облегчением ответил незнакомец. - Меня зовут Шиаинат. Язур послал меня помочь тебе.., если я могу помочь.
- Как у него дела? - На душе у волшебницы сразу полегчало.
- Он ранен, но сейчас поправляется, - ответил Шианнат и торжественно добавил:
- Сама Богиня велела мне помочь ему. Я нашел его в ущелье. Рядом с ним я увидел огромную черную кошку, и...
Орнэллу вдруг пронзила радостная догадка.
- Не была ли Богиня, ну.., более разгневанной, чем ты ожидал? - перебила она, Шианнат нахмурился:
- Пожалуй, была! Но откуда тебе это известно? Или она говорила и с тобой?
- Можно сказать и так, - ответила Ориэлла, подавив улыбку. Интересно, подумала она, как Шиа удалось это сделать?
К удивлению волшебницы, пришелец опустился на колени.
- О, - воскликнул он, - ты воистину благословенна! Мой народ почитает ждущих ребенка, как избранниц Богини Ирис. Отныне я клянусь защищать тебя, ведь именно этого, конечно, и хотела Богиня, когда сказала, чтобы я спас Язура! - Он помолчал. - Однако чем мне помочь тебе? Не думаю, чтобы я мог сразиться со всеми воинами в этой башне. Вот если бы мы с тобой могли спуститься вниз... Он с сомнением посмотрел на живот Ориэллы.
- Нет, это исключено, - ответила она. - Мой друг взят в заложники и находится далеко отсюда. Если я совершу побег, его просто убьют. Но ты мог бы, Шианнат, оказать мне очень большую услугу. Не одолжишь ли ты мне какое-нибудь оружие, которое легко спрятать - нож, например?
Джарвас отпрянул, услышав эти слова. Но поглядев в глаза Бензиорну, тяжело вздохнул.
- Пожалуй, ты прав. Я понимаю это, я ведь не сумасшедший. Но видеть гибель собственного дела... - Он с тоской оглядел зал, полный народу, оглядел стариков, получивших здесь еду и кров, детей, избавленных от грязи и голода трущоб, способных в любой обстановке беззаботно играть в свои шумные игры... Неужели он смирится с тем, что пришел конец их с Ваннором мечте?
- У нас есть другой выход, - сказал он решительно. - Я могу сам сдаться властям.
- Нет, болван ты этакий! - вскричал лекарь, хватая Джарваса за руку, словно надеясь этим удержать от безумия. - Ни в коем случае! Подумай о Тильде, о том незнакомце, которого вы спасли ценой такого риска. Пендрал знает, что ты был не один. И тебя будут пытать, пока ты не расскажешь о своих сообщниках. Нет, Джарвас, это не выход!
- А что еще я могу сделать? - закричал Джарвас. - Выезд из города закрыт. Я что - должен выбросить всех этих людей обратно в трущобы?
- Им скоро там будет безопаснее, чем здесь, - тихо напомнил ему Бензиорн. - А если все уляжется, они смогут вернуться. Но сейчас, я думаю, следует сказать им, чтобы они собирались в дорогу. Они должны быть готовы уйти отсюда сразу же, как понадобится. Кроме того, нужно проверить кладку и послать мальчишек потолковее на улицы, чтобы предупредили о приближении наемников. А когда стемнеет, лучше всего начать потихоньку выводить людей.
Джарвас понимал, что лекарь прав, и все же даже в детстве ему не хотелось плакать так, как сейчас. Но в скором времени стало ясно, что Бензиорн был более чем прав. Когда стемнело, к приюту подошла военная команда.
***
Гвардейцы, одетые в до боли знакомую форму городского гарнизона, потащили Ваннора вверх по башенной лестнице. Но даже здесь, на холодных каменных ступенях, было намного теплее, чем на улице.
...Купец чувствовал, что впадает в какое-то странное забытье, и старался не поддаваться этому состоянию, контролировать себя, но он был связан, руки и ноги его занемели, и это мешало ему сосредоточиться. Он был беспомощен - и вновь во власти Миафана!
Ваннора привели в Палату Верховного Мага и заставили стать на колени на толстый ковер. Миафан махнул гвардейцам рукой, и они вышли. Потом он молча уставился на пленника глазами-камнями, в которых невозможно было ничего прочесть. Ваннор содрогнулся. Лицо Миафана изменилось. Выражение надменной неприязни уступило место печати жестокости и злобы. Похожее на маску лицо Владыки было бледным и нездоровым, а шрамы вокруг глаз делали его еще неприятнее. Миафан злорадно потер руки, и купец почувствовал такой испуг, какого, пожалуй, никогда еще не испытывал. Даже Призрак, убивший Форрала, не вселял такого ужаса. Этот страх высасывал все жизненные силы и не оставлял никакой надежды.
- Итак, - прошептал Миафан, - ты наконец в моих руках.
- Не долго я буду в твоих руках, мерзавец, - плюнув, ответил Ваннор.
- Ты был бы забавен, Ваннор, если бы не был жалок, - насмешливо ответил Миафан. - Но ты прав - в том смысле, что не будешь мне особенно долго надоедать. Конец наступит даже раньше, чем ты себе это представляешь: ведь помощи ждать неоткуда. - Он улыбнулся ледяной улыбкой. - Итак, мы вернулись на исходные позиции - но уже здесь нет ни Форрала, ни Ориэллы. Твои прежние друзья из гарнизона разобщены или мертвы. Никого нет, Ваннор, мы - один на один, и ты еще не раз будешь молить меня о смерти. Но прежде я потребую от тебя ответов на некоторые вопросы, например: кто твои сообщники и где они сейчас скрываются?
Даже слушать Миафана и видеть его лицо было мучительно. Ваннор мог закрыть глаза, но ему некуда было деться от пропитанного ядом голоса Владыки, голоса, звучание которого было почти невыносимым. За себя купец боялся меньше всего. Он верил и надеялся, что сможет вынести любые мучения, но вместе с тем прекрасно понимал, что рано или поздно все равно расскажет Миафану все, что тот захочет узнать.
Ваннор вздрогнул от ужаса. Выходит, что, ослепленный любовью к дочери, он предал друзей! Он не боялся смертных, но это чудовище обладало такой властью, какую Ваннор не мог себе даже представить. При одном воспоминании об отвратительной твари, убившей Форрала, его охватила дурнота, и только сила воли и мужество, которые поддерживали Ваннора на протяжении всей его полной испытаний жизни, помогли ему справиться с предательской дрожью во всем теле. Если не случится чуда, жить ему остается всего несколько дней - и эти дни будут, конечно, очень и очень скверными.
И все же Ваннор не собирался сдаваться сразу. Он поглядел в ничего не выражающие глаза Миафана и со злостью спросил:
- Что это значит? Ты же, будь ты проклят. Верховный Маг! Ты же можешь узнать любые сведения, просто заглянув мне в душу, разве нет? Для тебя это так же легко, как, скажем, взять яблоко из этой вазы. Может быть... - Купец снова вздрогнул. - Может быть, ты уже так и сделал. - "А вдруг это правда?" подумал он в страхе. - Так зачем же ты угрожаешь мне мучительным дознанием?
- Просто месть. - Улыбка Миафана напоминала волчий оскал. - Просто месть за все твои выкрутасы в Совете, за все помехи, возражения и козни против меня. А страдания твои будут гораздо сильнее, когда твои губы назовут имена твоих товарищей и ты поймешь, что предал их. И снова он улыбнулся своей волчьей улыбкой. - Но все же это не просто месть, мой дорогой Ваннор. Отрекшись от Кодекса магов, я получил известные.., новые возможности. Твои страх, боль и мучительная смерть дадут подпитку моему волшебству и усилят мою власть.
И Миафан поднял руку. Боль ударила Ваннора, обожгла нервы. Словно подкошенный, он упал на ковер; тело его выгнулось, словно лук с натянутой тетивой. Хотя он прикусил язык, чтобы не закричать, последнее, что он услышал перед тем, как потерять сознание, был его собственный крик.
Глава 16
ТЕНЬ НА КРЫШЕ
Язур медленно выздоравливал и постепенно осваивал ксандимскую речь. Это было не так уж трудно - как и все офицеры Ксианга, он уже немного знал этот язык, да к тому же у него было довольно много общего с казалимским. Кроме того, Язуру и его спасителю волей-неволей приходилось разговаривать только друг с другом, и каждый горел желанием узнать, как другой оказался в этих пустынных и негостеприимных краях.
В конце концов Язур кое-как смог с помощью жестов и рисунков углем на полу пещеры рассказать, что он со своими товарищами бежал от гнева казалимского царя и что захватчик, который занял сейчас башню, - сын Ксианга. Услышав это, Шианнат разразился какой-то длинной тирадой на своем языке, чем привел собеседника в полную растерянность. С трудом, после нескольких попыток, Шианнат все же растолковал Язуру, что он сам такой же изгой своего народа, хотя причина его изгнания так и осталась неясной.
Язур подозревал, что ксандимец намеренно что-то скрывает, и это ему очень не нравилось. Однако этот человек спас его, кормил и выхаживал. Да и сам Язур в конце концов скрыл от своего спасителя, чем именно было вызвано его бегство из Тайбера. Наверняка этот всадник тоже в чем-то подозревает его, Язура, но тем не менее заботится о нем. Рассудив так, Язур успокоился.
Узнав, что Язур - такой же изгнанник, как и он сам, Шианнат стал относиться к казалимцу с гораздо большей симпатией, и, при всей враждебности Язура к Народу Всадников, это нашло отклик в его душе. Тень убитого отца иногда тревожила воина, и он на какое-то время становился угрюмым и замкнутым, но, как человек здравого ума, юноша не мог не понимать, что этот "враг" оказался на самом деле другом в отличие от воинов Харина, прежних товарищей Язура, и лечит раны, нанесенные ими. Выздоровление шло тяжело. Иногда раны воспалялись, и у Язура начиналась лихорадка, а Шианнат делал ему припарки. Когда сильно болел кровоподтек на лбу, ксандимец поил юношу каким-то настоем из трав, унимающим боль. Но бывали минуты, когда Язур испытывал душевную боль и великая тревога разрывала его сердце.
Тревожился он не за себя, а за своих друзей, которых позорно покинул, бежав из башни. Что сталось с Ориэллой и Анваром? Где Боаи и Нэрени? Каково там Шиа в этой ледяной пустыне? Какое право он имеет лежать тут, беспомощный, когда должен быть с ними, прийти к ним на помощь?
Время шло, и с каждым разом тоска наваливалась с новой силой. Раны постепенно заживали, но с душевной болью ничего нельзя было поделать. Язур стал раздражительным и не мог (не хватало слов да, пожалуй, и желания) объяснить Шианнату, что злится он на себя самого. Едва возникшее между ними доверие грозило рухнуть, ибо порой Язура раздражало даже стремление Шианната понять, что мучает его нового товарища, и как-то помочь ему.
Наконец его терпение иссякло. В горах выла вьюга, не утихавшая уже несколько дней. Шианнат спал в обнимку со своей любимой кобылой, но Язура мучила злая бессонница. Мысли о его друзьях не давали ему покоя, ему мерещилось, как люди принца истязают его друзей, как Харин насилует Ориэллу и глумится над ней... Снедаемый тревогой и чувством вины, Язур не выдержал.
- Пусть смерть возьмет меня, но я здесь больше не останусь, - пробормотал он. - Я должен перебороть свою слабость и встать!
Момент был удобный. Шианнат спал, и Язур надеялся уйти на достаточное расстояние, прежде чем ксандимец сообразит, что к чему, и остановит его. Язур сел и сразу почувствовал острую боль в раненом плече. Ничего, убеждал он себя, дело гораздо лучше: несколько дней назад он вовсе не мог пошевелить этой рукой. Дождавшись, пока боль поутихнет, он оглядел пещеру в поисках чего-то, что могло бы послужить костылем. В первую очередь он вспомнил о своем мече, но Шианнат предусмотрительно спрятал все оружие Язура. Казалось, план воина обречен на неудачу, но Язур не собирался так легко сдаваться. Стена пещеры была неровной, а это значит, что можно будет опираться на нее. Ухватившись здоровой рукой за ближайший выступ в стене, он стал подниматься с постели.
- Проклятие! - Язур вцепился в камень, чувствуя, что все плывет у него перед глазами. Боль в раненом бедре была нестерпимой.
- Будь ты проклят, слабак! - обругал он сам себя. - Ты баба, а не воин! Ведь ты - единственная надежда своих несчастных друзей! - Стиснув зубы, он сделал шаг вперед.
Шаг.., еще шаг... Но тут больная нога подвернулась, Язур не смог удержаться и упал, угодив рукой прямо в горячие уголья костра. С диким воплем он отдернул руку, но одежда на нем уже загорелась. Лошади испуганно заржали, разбудив Шианната, который вскочил, в ярости изрыгая проклятия на своем языке. Он оттащил воина от костра и проворно облил его водой из каменной чаши. Огонь задохнулся, и в пещере снова стало темно.
Язур услышал стук кремня о железо. Посыпались искры, и через несколько мгновений вспыхнувший факел осветил бледное, запачканное копотью лицо Шианната. Он вставил факел в трещину в стене и подошел к Язуру.
- Дурак! - воскликнул Шианнат, помогая воину встать. - Ты еще не выздоровел! Не сильно ушибся?
Язур отвернулся и вдруг зарыдал, как ребенок, в безутешном горе.
Не скоро удалось хозяину пещеры восстановить в ней порядок.
Укрытый сухими шкурами, Язур пил болеутоляющий настой и ничем не мог помочь своему спасителю. Он сгорал от стыда за свою никчемность. На что он годен, жалкий калека? Он превратился в обузу даже для этого ксандимца. Он не смотрел Шианнату в глаза и не знал, что сказать ему.
Дружеская рука коснулась его плеча. Язур обернулся и увидел, что пол в пещере очищен от грязи и воды, а костер снова горит. В каменной чаше таял снег, наполняя ее водой, а в котле кипел суп, разогретый заботливым хозяином. Сам Шианнат сидел рядом и протягивал Язуру миску с ароматной похлебкой.
- Скажи, - тихо заговорил ксандимец, тщательно подбирая слова, - что за большая нужда идти так рано? С тяжелым вздохом Язур ответил:
- Там, в башне, мои друзья. Они ранены. Может, даже убиты. Мне надо знать. Шианнат кивнул:
- Понимаю, тебе очень плохо. Я должен был догадаться. Но почему ты ничего не рассказал? Не беспокойся, Язур. Завтра вечером я сам пойду и узнаю про твоих друзей.
***
- Ну-ка, дай мне эту штуку, - сказал Джарв, и Нэрени с облегчением отдала ему тяжелую корзину, сплетенную из прутьев, которые принес ей этот же самый офицер, теперь занимавший должность Язура. Он был самым добрым и участливым из всех людей принца, он заботился о том, чтобы им с Ориэллой всегда хватало дров, и растапливал снег, чтобы они могли помыться. Нэрени считала, что его мучает совесть. Сначала она презирала этого Джарва, как и всех людей принца, но со временем изменила свое отношение к коренастому, седоватому офицеру. Джарв был достойный человек, и Нэрени подозревала, что Ориэлле удалось убедить его употребить свое влияние на принца, чтобы ее подруге разрешили ухаживать за Элизаром и Боаном. Несколько дней назад Харин, похоже, согласился, и Нэрени чувствовала, что должна благодарить за это Джарва.
Он поднял корзину с такой легкостью, словно она ничего не весила, и одобрительно оглядел ее.
- Славная работа! Вашему мужу, должно быть, по душе ваше искусство.
- Моему мужу больше по душе хорошее жаркое, если есть возможность его попробовать, - отрезала Нэрени. Доброта добротой, а это уже смахивает на флирт. Она искренне негодовала. У него ведь своя жена есть!
Ничуть не смутившись, Джарв засмеялся.
- Будем считать, что ты меня отбрила, - сказал он весело, после чего взял ее под локоть, чтобы, помочь спуститься вниз по узкой лестнице, ведущей в подвал.
Окованная железом дверь со скрипом отворилась, и навстречу им с кучи шкур поднялся бледный, одетый в лохмотья, непохожий на себя супруг Нэрени.
- Элизар! - Нэрени бросилась к мужу и обняла его. Смотреть на него было больно - от бывшего наставника Арены остались кожа да кости. "Но сейчас, утешала себя Нэрени, - ему уже лучше. Теперь, когда мне разрешили навещать его, он непременно поправится".
- Нэрени, как ты себя чувствуешь? - Он с беспокойством поглядел на нее, и она заставила себя улыбнуться, хотя ей хотелось прижаться к нему и заплакать.
- У меня все хорошо, дорогой. И у Ориэллы тоже - она с каждым днем становится все больше.
Нэрени знала, о чем он спросит дальше, и боялась этого вопроса.
- А о Язуре ничего не слышно? - спросил воин тихо. Нэрени покачала головой. Она видела, как ему больно. Элизар любил Язура как сына.
- Сядь, - она взяла его за руку и отвела назад, к постели из шкур. - Поешь немного, Элизар.
Нэрени осмотрела рану в боку Элизара (рана, к счастью, была поверхностной), помазала ее бальзамом и перевязала. Достав из корзины миски, ложки и горшочек с тушеным мясом, она поблагодарила судьбу за эти шкуры. Несомненно, они спасли жизнь двух человек в холодной и сырой темнице. Крылатые воины притащили их после того, как она пожаловалась принцу, что им с Ориэллой слишком холодно. Но когда Нэрени увидела этот прекрасный черный мех, она тут же пожалела о своей жалобе. Это были шкуры пантер, таких же, как Шиа! Она хотела скрыть это от Ориэллы, но не успела.
Ориэлла пришла в такую ярость, что Нэрени испугалась, как бы у нее не начались преждевременные роды. Волшебница бросилась на Харина, и, хотя она была безоружной, чтобы удержать ее, потребовалось несколько воинов.
Эти проклятые шкуры произвели в душе Ориэллы некий надлом. До этого момента она была твердой словно кремень, и ее мужество вдохновляло Нэрени. Но после того, как она увидела их, Нэрени не могла заснуть, потому что Ориэлла горько и безутешно рыдала всю ночь.
Проклиная себя, Нэрени собрала шкуры в охапку и отнесла вниз, к Элизару и Боану, и больше они с Ориэллой никогда об этом не говорили. Теперь волшебница была бледна, но сурова и тверда, как обычно, однако Нэрени видела во взгляде девушки скрытую боль и понимала, что она сама невольно послужила причиной этой боли.
Довольная тем, что Элизар успокоился и начал есть, Нэрени взяла еще одну миску, наполнила ее тушеным мясом и пошла к евнуху. Сам Боан не мог подойти к ней. Опасаясь его огромной силы, люди принца посадили его на цепь, длинную, но тяжелую. Во время схватки он не был ранен, только сильно избит, но его запястья (толстые, как предплечья Нэрени) обхватывали кандалы, и кожа в этих местах была повреждена, так как гигант яростно пытался освободиться, и из-за грязи и нездорового воздуха эти ссадины стали нарывать.
Некогда толстое лицо евнуха побледнело, а щеки ввалились. Он тоже сильно исхудал, и кожа его стала дряблой. Несмотря на отсутствие серьезных ран, он был в гораздо худшем состоянии, чем Элизар, и Нэрени понимала почему. Она не раз видела, как подобное происходило с пленниками на Арене. Беспомощный Боан, мучаясь от того, что подвел свою любимую Ориэллу, просто-напросто потерял волю к жизни.
"Хорошо, - подумала Нэрени, - что Ориэлла не видит своего друга в таком состоянии". Пока он ел, она успокаивала его, рассказывая всякие истории, и передала ему привет от Ориэллы. Кажется, это немного подняло настроение гиганта. Потом, собравшись с духом, она принялась промывать его гнойные болячки. Ему было страшно больно, Нэрени это видела, но он терпеливо переносил страдания. Когда она наконец закончила, руки у обоих дрожали.
Нэрени с ненавистью посмотрела на Джарва, который все это время безмолвно стоял у двери.
- Это жестоко - приковать его вот так! - выпалила она. - Он же получит заражение от этих ваших железок! Не глядя на нее, офицер ответил:
- Прошу адресовать свой гнев принцу, уважаемая, потому что это сделал не я. - Он с беспокойством поглядел на Элизара и тихо сказал:
- Хотя, что касается меня, то я с тобой согласен. Но пока мне еще дорога жизнь, не думай, что я могу что-то изменить.
- Он прав, Нэрени, - неожиданно вмешался Элизар. - Нельзя осуждать воина за то, что он выполняет приказы. А если можно, то и я виноват во всех жестокостях, которые творились на Арене.
Нэрени вздрогнула и отвернулась.
Пока Нэрени навещала Элизара и Боана, Ориэлла решила воспользоваться ее отсутствием и немного подышать свежим воздухом на крыше. Обычно заботливая толстушка запрещала волшебнице подниматься по этой ненадежной лестнице. Но сегодня Ориэлла чувствовала, что, если еще один день придется изучать эти постылые стены, она непременно свихнется.
Завернувшись в плащ и в одеяло, волшебница уселась у парапета так, чтобы ветхая стена хоть немного защищала ее от ветра. Когда Ориэлла уставала от своих невеселых размышлений, она смотрела вниз сквозь бойницу. Где-то за тучами догорал закат, довольно быстро темнело, и вскоре все вокруг окутала темно-серая пелена. Ориэлла не могла точно сказать, сколько дней уже прошло с тех пор, как они попали в плен - пятнадцать, шестнадцать или больше, но она никогда в жизни не чувствовала такого отчаяния и беспомощности - даже когда была прикована к постели после ран, полученных на Арене. Но тогда она знала, что принц поможет ей...
Вспомнив о принце, Ориэлла снова ощутила гнев. Гнусный предатель! И несусветный дурак при этом! Лучше бы она ударила его ножом, когда была такая возможность. Но почему, почему он предал их? Ведь она спасла ему жизнь, когда собственный отец хотел убить его. Отчего же он так переменился?
В глубине души, несмотря на весь свой гнев, Ориэлла немного жалела Харина. Он сам выбрал союз с Миафаном - и угодил в ловушку. Она верно сказала принцу, что теперь он сам стал таким же пленником, как и она. Она, быть может, и простила бы Харина, но из-за него все они попали в такое отчаянное положение, что сейчас волшебница готова была собственными руками вырвать из груди его сердце.
Ориэллу мучила неизвестность. Удалось ли Шиа добраться до цели?.. Она вспомнила те проклятые шкуры, и ей стало жутко. Что если одна из них... Нет, нет, это вздор! Если бы Шиа была убита, Харин бы непременно похвастался этим. А как там Язур? Жив ли он? А Анвар, которого держат в заточении в Аэриллии... Ориэлла с трудом удержалась, чтобы не разрыдаться от тоски. И хуже всего, что, как она ни ломала голову во время бессонных ночей, ей все же не удавалось придумать достойный план, чтобы спасти себя, своего ребенка и Анвара.
Ориэлла вздрогнула: ребенок снова дал о себе знать, словно почувствовал, о чем она думает. Ее тревожило и огорчало, что отчаяние матери так беспокоит его. Она вздохнула.
- Не бойся, мой хороший, со мной ничего не случилось...
Волшебница успокаивала ребенка, как могла, но тревожные мысли не давали ей покоя. Чем ближе был срок рождения сына, тем восприимчивее становилась его душа, и - увы! - восприимчивее к материнским мучениям. Ориэлла нахмурилась. Что она может сказать ему? Как сделать так, чтобы он понял, почему в эти дни столько страданий навалилось на него? Ей следует быть осторожнее в своих мыслях и чувствах.
Интересно, когда он родится, сохранится ли между ними эта глубокая внутренняя связь? Оставалось уже меньше луны до того момента, когда его наконец можно будет взять на руки. Она станет матерью! О Боги, эта мысль, кажется, никогда не перестанет поражать ее. Но Ориэлла тут же напомнила сама себе, что она вовсе не сможет взять сына на руки, если не придумает наконец, как спасти его.
Но что это: внезапно послышался какой-то новый звук, где-то совсем близко - словно сапоги скрипят; потом посыпались мелкие камушки и кто-то тихо выругался. Волшебница замерла. Похоже, кто-то карабкается наверх, на крышу башни.
Уже почти совсем стемнело, но она разглядела белое облачко от чьего-то дыхания Над парапетом. Ориэлла поспешно отступила к люку - и тут же выругала себя за глупость. Едва ли друзья Харина или Миафана станут прокрадываться в башню. На мгновение в ней вспыхнула дикая, отчаянная надежда: а вдруг это Анвар! "Не будь смешной, - одернул ее здравый смысл. - Анвар слишком ценный заложник, чтобы иметь возможность бежать без посторонней помощи. А Шиа не могла добраться до него так быстро. Может быть, Язур?" Сердце Ориэллы вновь радостно забилось. И все же следует быть осторожной, тем более что оружия у нее нет, а рукопашная схватка, учитывая ее теперешнее положение, исключается. Ориэлла тихонько спряталась за трубу на крыше и осторожно выглянула из своего укрытия.
Хвала Богам, ночное видение, как и знание языков, свойственное волшебникам, все же осталось при ней. В ночной темноте она различила чей-то силуэт, казавшийся темнее общего фона. Одного взгляда на этого человека, который крадучись двигался по крыше, было достаточно, чтобы понять: он не имеет отношения к людям Харина. Незнакомец был выше среднего роста, хотя и не так высок, как сама Ориэлла, строен и гибок, а его темные, вьющиеся волосы доходили до плеч. Затаив дыхание, она с возрастающим любопытством смотрела, как он пополз к люку, стал на колени и заглянул вниз, пытаясь что-то разглядеть в комнате, служившей ей тюрьмой. Ориэлла знала, что там темно и никого нет, потому что она забыла зажечь факел, а Нэрени скорее всего еще не вернулась. Незнакомец подождал, прислушиваясь к голосам внизу.
- Госпожа Ориэлла? Здесь ли ты? - тихонько позвал он. - Не бойся меня, я пришел от твоего друга, от Язура.
Волшебница бесшумно вышла из своего укрытия и подкралась к незнакомцу сзади. Прежде чем он успел дотянуться до меча, она схватила его за руку и оттащила в более темное место, около трубы. Воспользовавшись своей способностью видеть в темноте, она заглянула ему в лицо. Оно было не из внушающих доверие тем, кто видит их впервые, - худое, угрюмое, небритое; серые глаза широко распахнуты. Он явно пытался разглядеть ее в темноте (которая для самой волшебницы темнотой не была), и Ориэлла с удивлением поймала себя на том, что ни с того ни с сего улыбнулась - впервые за последние дни. Ничего удивительного, подумала она; что у него такая физиономия, будто он увидел привидение. Если бы к ней самой сзади подкрался кто-то...
- Прости, - сказала она. - Я не хотела тебя напугать. - Волшебница с удивлением услышала странные звуки еще неизвестного ей языка, которые сорвались с ее губ. - Я - Ориэлла.
- Слава Богине... - с радостью и облегчением ответил незнакомец. - Меня зовут Шиаинат. Язур послал меня помочь тебе.., если я могу помочь.
- Как у него дела? - На душе у волшебницы сразу полегчало.
- Он ранен, но сейчас поправляется, - ответил Шианнат и торжественно добавил:
- Сама Богиня велела мне помочь ему. Я нашел его в ущелье. Рядом с ним я увидел огромную черную кошку, и...
Орнэллу вдруг пронзила радостная догадка.
- Не была ли Богиня, ну.., более разгневанной, чем ты ожидал? - перебила она, Шианнат нахмурился:
- Пожалуй, была! Но откуда тебе это известно? Или она говорила и с тобой?
- Можно сказать и так, - ответила Ориэлла, подавив улыбку. Интересно, подумала она, как Шиа удалось это сделать?
К удивлению волшебницы, пришелец опустился на колени.
- О, - воскликнул он, - ты воистину благословенна! Мой народ почитает ждущих ребенка, как избранниц Богини Ирис. Отныне я клянусь защищать тебя, ведь именно этого, конечно, и хотела Богиня, когда сказала, чтобы я спас Язура! - Он помолчал. - Однако чем мне помочь тебе? Не думаю, чтобы я мог сразиться со всеми воинами в этой башне. Вот если бы мы с тобой могли спуститься вниз... Он с сомнением посмотрел на живот Ориэллы.
- Нет, это исключено, - ответила она. - Мой друг взят в заложники и находится далеко отсюда. Если я совершу побег, его просто убьют. Но ты мог бы, Шианнат, оказать мне очень большую услугу. Не одолжишь ли ты мне какое-нибудь оружие, которое легко спрятать - нож, например?