Страница:
Что это было? Заваль оцепенел, от страха у него перехватило дыхание. Это не его мысль! О Мириаль благой, что же с ним происходит? Демон овладевает его мыслями!
Лучше бы я умер!
Чья это была мысль - его или чужака? Заваль вдруг осознал, что это не важно. Откуда бы ни пришла эта мысль, она была совершенно, абсолютно истинна. Иерарх отлично помнил тот миг, когда он подошел к дракону и им завладело зло. Как же быстро воспользовался Блейд его несчастьем! Как если бы только и ждал подобной возможности. Заваль тогда был слишком охвачен ужасом, чтобы вслушиваться в предательские речи командира Мечей Божьих, но сейчас, в миг страданий и беспомощности, они прозвучали в его мыслях как наяву.
Иерарх не выдержал напряжения последних месяцев... Зверь испустил дух в то самое мгновение, когда Заваль возложил на него руку... Мириаль отвернулся от иерарха... Заваль должен принести себя в жертву, дабы Мириаль снова стал милостив к нам...
К горлу Заваля волной прихлынула горечь. Блейд! Хитрый, коварный, ненавистный предатель! Он давно уже приговорил меня к смерти, и не случись тот кошмар на горе - нашел бы иной способ бросить меня в жертвенный огонь. Как бы ни пытался я избежать своей судьбы - гибель моя уже предрешена.
Что ж, пусть будет так. С чувством, весьма похожим на облегчение, Заваль смирился с неизбежным. По крайней мере его смерть покончит и с чудовищем, которое затаилось в его голове. Если Мириаль и его подданные желают, чтобы Заваль пожертвовал своей жизнью - что ж, он сделает это без уверток и без сожалений. Почти без сожалений. Жалеет он лишь об одном - ох как жалеет! - что не сможет прихватить с собой Блейда.
Человеческое зрение оказалось досадно плоским и ограниченным. Человеческое тело было хрупким, слабым, неуравновешенным творением плоти, жалким и уязвимым. А уж человеческий разум!.. Путаный, недоразвитый, явно малоиспользуемый - мутный водоворот мыслей и эмоций без малейших признаков какой-либо системы...
Неудивительно, что Этон захлебывался в этом водовороте.
Знай он, что ему предстоит, уж верно предпочел бы умереть, чем перенестись в этот чудовищно чуждый разум. Его гигантский интеллект и громадная, накопленная всей расой память попросту не умещались в этом примитивном, ограниченном сознании, которое от перегрузки так и трещало по швам. Боль была необычайной и непереносимой
Все равно что втиснуться в сапоги лилипута.
Как могло проникнуть в его разум это чуждое сравнение? Этон закричал от ужаса, но ночную тишину разорвал лишь пронзительный человеческий вопль Неужели это - взаимопроникновение? Неужели мысли человека смешиваются с его мыслями? Этон внезапно застыл, потрясенный до глубины души Как только мог он решить, что его идея окажется успешной? Разве могут сознания двоих столь разных существ ужиться в одном мозгу?
Призвав всю свою решимость, дракон преодолел жгучую боль и попытался оценить свое в высшей степени необычное положение. Мучительно осваиваясь в хаосе чужого разума, он совершенно выпустил из виду окружающий, телесный мир, а потому прежде всего следовало изучить, что его окружает. Новое тело Этона было куда слабей и уязвимей драконьего, и физические опасности представляли для него нешуточную угрозу.
К удивлению Этона, он больше не был под открытым небом, на горном перевале. Его человеческое тело, ноющее и онемевшее, лежало на чем-то мягком, комковатом, пахнущем пылью и сыростью. Он попытался подняться - и не смог: руки и ноги были крепко связаны. Тьма окружала его - итак, он слеп и беспомощен!
И вновь Этона едва не накрыла с головой волна всепоглощающего страха. Для драконов темноты не существовало. Их зрение обладало широчайшим спектром, в том числе и тепловым, и было необычайно острым. Их блестящие выпуклые глаза были так широко расставлены, что им был доступен самый полный обзор - кроме небольшого слепого пятна за затылком.
И все же самое ужасное заключалось отнюдь не в этих ограничениях. Затаившись в чужом сознании, Этон незаметно обследовал пределы его возможностей. Порой мир физический и духовный различаются не так уж сильно. Точно так же, как Этой сразу понял бы, что его драконьему телу недостает крыла или лапы, сейчас он легко обнаружил, что разум, приютивший его, не обладает ни малейшими телепатическими способностями - а стало быть, то же относится и к нему, Этону. Он теперь глух и нем - и останется таким до конца своих дней. Где найдет он силы перенести такое испытание? Пойман, заперт в темнице чужого тела - до самой смерти этого существа...
Лучше бы я умер!..
И снова дракон был вынужден сражаться с паническим ужасом - и одолел его. Помни, грозно велел он себе. Помни о своем долге перед соплеменниками, о всех обширных знаниях, которые хранятся в твоей памяти. Если б ты мог выбирать легкий путь, ты бы тихо умер там же, на перевале. Ну же, провидец, успокойся! Изучи свою ситуацию бесстрастным разумом, иначе все жертвы будут напрасны. Темнота, отсутствие ветра и снега, затхлый пыльный воздух - все говорило о том, что он находится в неком замкнутом пространстве, то есть человеческом жилище. Его доставили сюда, покуда он, ни о чем не подозревая, тонул в беспамятстве сразу после перемещения. Эта мысль породила в нем искру нового страха. Что, если он опять впадет в забытье? В другой раз такое состояние может погубить его.
Внезапно Этон осознал, что его новое тело извивается и корчится, пытаясь без его ведома перекатиться с боку на бок. С замешательством он вспомнил об истинном владельце этого сосуда плоти - тот, как видно, проснулся и пытается предъявить свои права. До сих пор Этон почти не задумывался о человеке, чье тело он захватил, и хотя ему было немного стыдно, он не решался подробно исследовать своего нежданного соседа по разуму. Слишком уж его страшила сама мысль о взаимопроникновении - то есть необратимом смешении сознаний.
Однако же что-то надлежит предпринять. Чем сильней тревожился и ужасался истинный владелец тела, тем сильней метался и корчился человек, и его физическое здоровье явно ухудшалось. Боясь повредить эту хрупкую плоть, Этон без проволочек принял решение. Он вынудил себя расслабиться, затаиться и прекратить всякие попытки установить контроль над новым телом. Наверняка это был наилучший выход. В конце концов, из них двоих только человек имеет хоть малейшее понятие о том, что с ними происходит. Остается лишь надеяться, что его действия помогут выжить им обоим... но, Свет вездесущий, как же тяжко дается такая беспомощность!
Этон сразу понял, что принял правильное решение. Когда человеческое тело перевернулось, он увидел на полу тончайшую полоску золотистого света лампы. Светящиеся линии четырехугольника очертили плотно закрытую дверь. Хотя при таком слабом свете невозможно было разглядеть окружающее, сама возможность что-то видеть уже была для дракона большим облегчением. Полоска света отчасти рассеяла его страхи, и Этон, не сводя с нее глаз, сосредоточился на иных своих чувствах. Впрочем, ничего особенного он при этом не обнаружил: лишь сырой и затхлый сумрак комнаты, пересохшее от жажды горло, желудок, ноющий от голода, боль в голове и в затекших, связанных членах. Откуда-то поблизости доносились едва слышные голоса, но, как он ни напрягался, ничего не смог разобрать. Будь проклята человеческая ограниченность!
Пока провидец смотрел на полоску света, в его сознании, словно молния в ночи, вспыхнуло воспоминание. Склон горы.
Ужас первого взгляда на мир глазами чужака. Вооруженные люди, которые окружили его, кричащего и корчащегося на земле. Кольцо солдат размыкается, и на сцене появляется еще одна фигура. Солдаты почтительно склоняются перед ним, но и этого не нужно, чтобы понять: человек этот наделен властью - и немалой. От него исходят сила и мощь, властность и абсолютная уверенность в себе. Рядом с ним другие люди кажутся бледными тенями...
И вдруг дракона окатила волна ненависти, отвращения и леденящего, убийственного страха -.явно те чувства, которые испытывал к этому человеку тот, кто стал приютом Этона. Дракон этому нисколько не удивился. В нем самом родилось смутное чувство узнавания, зыбкое воспоминание, которое из темных глубин памяти понемногу всплывало к свету сознания. Вначале дракон встревожился, убежденный, что в его разум вновь проникают человеческие чувства. Разве может он кого-то знать в этом жестоком, чужом, враждебном краю?
И все же чувство узнавания становилось все сильнее.
Человек, явившийся ему в воспоминаниях, шагнул вперед, нависая над ним, точно зловещая скала. Рука поднялась для удара - и тут, в последний миг перед тем, как воспоминание кануло в бездну небытия, Этон узнал его:
- Аморн! ТЫ!
Ночное эхо вторило слитному крику человека и дракона.
Теперь, решила Тиришри, когда Элион и его новый приятель благополучно устроены на ночь, ей вовсе нет смысла шнырять вокруг убежища. Люди поужинали скромной дорожной пищей из припасов Элиона и теперь дружно клевали носом - фея же, как и все ее соотечественники, не нуждалась в сне. Уж лучше она сделает что-нибудь полезное, например, поможет Тормону. Когда вольный торговец рассказывал Элиону о том, что с ним приключилось, Шри незримо витала в пещере, и ее, как часто случалось и раньше, поразило то, как легко прибегают люди к предательству и жестокости. Тронутая горем Тормона, фея поклялась себе, что немедля отправится в Тиаронд и постарается разузнать, какая участь постигла его жену и дочь. Ничего страшного не случится, если она ускользнет на часок-другой - наверняка для Элиона и его спутника эта ночь пройдет спокойно.
- Элион.- Шри отвесила молодому чародею увесистый телепатический тычок, чтобы он не успел погрузиться в то жутковатое, похожее на смерть забытье, в котором отчего-то так нуждаются люди (хотя Тиришри считала, что проводить столько времени в бессознательном состоянии совершенно бессмысленно).
- Что? - Элион с усилием разлепил глаза. - Что-то случилось ?
- Нет - по крайней мере мне об этом ничего не известно. И поскольку у нас уже долго не было новостей от Вельдан и Казарла - полагаю, что и у них все благополучно. Сейчас они, вероятно, уже спят, и мне бы не хотелось их будить.
- Как же, спят, - проворчал Элион. - К этому трижды клятому дракену неприятности слетаются, как мухи на падаль.
- Элион! Вовсе ни к чему так злобствовать! - строго выговорила ему Шри. - По мне, так все, что ты сказал о бедном драконе, можно с тем же успехом отнести и к вам, людям! Здесь как будто все тихо, - продолжала она, - так что я хочу пролететь вдоль перевала к Тиаронду и пошарить в Священных Пределах. Быть может, мне удастся разузнать, что случилось с женой и дочерью Тормона. Если вдруг понадоблюсь - позовешь.
Она ощутила, что Элион собирается с мыслями, дабы ей возразить, а потому, не дожидаясь его ответа, выскользнула из пещеры и приспособила свое зрение к темной и бурной ночи. Теперь, когда передвижение Шри не замедляли люди, ей ни к чему было спускаться вниз по перевалу, который широкой петлей огибал подножие горы. Куда быстрей будет пролететь прямо над хребтом. Ухватившись за пригоршню снежинок, Шри отдалась на волю ветра, и он понес ее прямо к городу.
На улицах города было тихо и безлюдно, когда Пресвел вышел из дому, закутавшись в теплый, подбитый мехом плащ.
Безымянной тенью в снежной ночи направлялся он от дома Серимы, располагавшегося в квартале богачей, к тесно застроенным террасам и узким извилистым улочкам настоящего Нижнего Города. Какие разные значения люди могут придавать одному и тому же слову, размышлял Пресвел, с трудом бредя по глубокому снегу. В Священных Пределах Нижним Городом именуют весь Тиаронд - и от души его презирают. Мы, жители богатых особняков на Эспланаде, зовем Нижним Городом весь прочий Тиаронд и свысока взираем (пускай не все, но очень многие) на честных работяг, которые вынуждены жить в тесных и захламленных домишках. Да, я вырос в таком вот домишке и хорошо знаю, что их жители не заслужили такого презрения - но это дела не меняет. Просто удивительно, как люди нуждаются в том, чтобы на кого-то смотреть свысока. Честные трудяги зовут Нижним Городом окраины и припортовые закоулки - и держатся подальше от тамошних бедолаг, влачащих жалкое существование в сырых и трухлявых хижинах.
Пресвел невольно улыбнулся. Вот что значит иметь аналитический ум! Невозможно взять да и отключить его, даже когда он совсем не нужен. Сегодня Пресвел шел на встречу со своей возлюбленной. Какое там "шел" - ему следовало бы "лететь на крыльях любви, сгорая от страсти", как писалось в дешевых романах, которые украдкой читала леди Серима, не подозревая, что Пресвелу известна ее тайна, - романах, которые она запирала в шкафчике в своей спальне и читала по ночам, жуя украденные с кухни кексы.
Беда в том, с горечью подумал Пресвел, что при всей глупой вычурности языка чувства, которые описывались в романах, были именно такими. Эта девушка и впрямь порождала в нем сладостное безумие, подобного которому Пресвел никогда прежде не испытывал. Он был готов ради нее на все, готов был дать ей все, чего она ни пожелает, рискнуть ради нее жизнью - а вместе с тем она была всего лишь обыкновенная шлюшка из Нижнего Города, и Пресвел щедро оплачивал ее услуги.
Неправда, гневно сказал он себе, ты же сам знаешь, что это неправда! Она вовсе не обыкновенная шлюшка! Однако в глубине души Пресвел отлично сознавал, что вряд ли может с полным правом судить об этом. Сегодня вечером они встречались всего лишь в третий раз. И все же - хоть это и звучало как цитата из любимого романа Серимы - Пресвелу казалось, что он знает эту девушку всю свою жизнь. Во всяком случае, он точно знал, что она трудится не покладая рук. Пресвел видел ее руки: хотя девушка казалась слишком юной для своего занятия, руки ее могли бы принадлежать старухе. Ногти сломаны, пальцы истрескались и шелушатся, ладони покрыты старыми шрамами от ожогов, костяшки сбиты от постоянной возни со стиральной доской. Пресвел сразу узнал эти отметины. Точно такие же руки были у его матери, а она умерла еще нестарой, надорвавшись от непосильного труда. Когда он вслух заговорил об этом, девушка сверкнула глазами, точно разъяренная кошка.
- А ты думал, я способна заработать только этим?! - вспыхнула она, но тут же стихла, испугавшись, что оскорбит и потеряет клиента. Пресвелу пришлось долго ее улещивать, но в конце концов она рассказала ему, чем именно ей приходится заниматься в течение дня. Узнав, сколько она вынуждена работать, Пресвел похолодел. Она ведь еще так молода, так нежна и хрупка! Она казалась слабой и беззащитной, как первая фиалка, а на самом деле была крепче и искушенней его самого, взрослого мужчины почти в два раза ее старше.
Пресвел понимал, что, верно, спятил. В конце концов, посещения окраинных шлюх были для него делом обычным. Он приходил сюда много лет подряд, в редкие свои свободные вечера - потому что не мог встречаться с женщинами своего круга из-за ревности леди Серимы. Хотя в их отношениях никогда не было и намека на интимность, Пресвел знал свою хозяйку даже слишком хорошо. С годами он сделался незаменим для нее, усердно изучив все тонкости ее нелегкого нрава, и запросто предугадывал ее малейшие прихоти, а потому знал одну из самых ее важных прихотей: быть единственной женщиной в его жизни. Пресвел должен был целиком и полностью посвятить себя леди Серимее, почти как если б был ее супругом или любовником. Ни за что на свете она не потерпела бы его связи с другой женщиной, и Пресвел опасался даже, что подобное известие пробудит в ней такой гнев, что он либо его новоявленная подруга вряд ли останутся в живых после такой стычки.
До недавних пор Пресвел считал, что все преимущества его положения вполне стоят этой маленькой жертвы. Если не считать одной досадной мелочи, Серима была идеальной хозяйкой для тактичного и работящего слуги. Конечно, Пресвел одевался просто и неброско, но его одежда была высшего качества и сшита лучшим портным в городе. Он привольно и роскошно жил в одном из самых изысканных особняков Тиаронда. Не считая отношений с женщинами, он мог добиться от Серимы чего угодно, и вдобавок убедить ее, что эта идея - ее собственная.
До недавних пор он считал, что такие блага стоят маленькой жертвы.
До недавних пор он хранил свои походы втайне и со всякой женщиной встречался лишь однажды, а к тому же каждый раз отправлялся на поиски в разные кварталы города. Эта девушка очаровала его с первой встречи. Пресвел виделся с ней уже дважды - и мечтал, как мальчишка, о новой встрече.
Пресвел повернул за угол - и увидел впереди освещенные окна трактира и разрисованную красками вывеску: охотника с луком и стрелами, хорошо видного в свете лампы, которая висела над дверью. Здесь они договорились встретиться, но вначале Пресвел не увидел знакомой фигурки - и сердце у него ушло в пятки. Быть может, она нашла клиента получше? Щедрого богача? Впервые в жизни Пресвел познал, что такое истинная, жгучая, неистовая ревность, и мысленно проклял коварство двуличной шлюхи. Он хотел уже повернуться и уйти, но тут она выступила из тени переулка за углом трактира - бледная, дрожащая от холода в вытертом и заплатанном плаще. Ее чудесные золотистые кудри, мягко мерцавшие в свете лампы, осыпал искрящийся снег. Пресвел вновь воспрял духом и теперь уже разозлился на себя самого - ведь он заставил бедную девочку ждать его в такую стужу!
Он бросился к ней, громко зовя ее по имени. Впервые в жизни Пресвел пожелал узнать имя женщины, с которой проводил ночь. Ее звали Рохалла - и ничего в мире Пресвел так не желал, как избавить ее от мерзостей нынешней жизни и подарить ей покой и уют, которых она никогда не знала.
К своему изумлению, Рохалла поняла, что рада видеть этого клиента, хотя мысль об этом и не доставила ей особой радости. Мужчины были для нее только средством зарабатывать на жизнь. Она не могла давать волю своим чувствам, не смела доверить себя заботам другого. Рохалла привыкла полагаться только на саму себя, а до того, как настала черная пора нескончаемых дождей, от ее стойкости зависело еще и благополучие всех ее родных. Отец ее, рудокоп, погиб во время обвала два года назад, мать, раздавленная горем, ненамного пережила его, оставив тринадцатилетнюю Рохаллу заботиться о пятерых младших братьях и сестрах. Самая младшая сестренка была еще грудной.
Помочь Рохалле было некому, и чтобы прокормить малышей, девушка трудилась до полного изнеможения. Каждый день она вставала до рассвета и работала в храмовой прачечной Священных Пределов, стирая белье и наряды жрецов и жриц. Позднее, когда ее руки еще были сморщены от горячей мыльной воды, она устало брела через весь город в "Грифон", солидный трактир у самых городских ворот, и там из прачки превращалась в кухонную служанку. Работа была нелегкая, зато весьма выгодная для маленьких подопечных Рохаллы. Аруза, старшая кухарка, обладала миролюбием разъяренного осиного роя, но за ее вспыльчивым нравом таилось золотое сердце, и она всегда заботилась о том, чтобы девушка набрала побольше объедков для своих голодных братиков и сестричек.
Закончив работу в "Грифоне", Рохалла возвращалась в тесный ветхий домишко, затерявшийся в лабиринте кривых улочек старейшей части города. Она кормила малышей, а когда все они благополучно укладывались в постель, надевала потрепанное шелковое платье - забытое в трактире каким-то рассеянным постояльцем - и выходила на темные улицы, дабы приступить к иной, тайной своей работе. До сих пор одна мысль о том, чтобы торговать своим телом, повергала девушку в ужас и отвращение, но ведь она обещала матери позаботиться о малышах... Стиснув зубы, она терпела и старалась думать о чем-нибудь другом, пока очередной пьяный клиент насыщал свою грубую похоть.
И вот теперь оказалось, что все это было напрасно. Подъем до зари, адский труд в прачечной, побои и ругань в трактирной кухне, зимние ночи, когда она дрожала от холода на темных улицах, смрадный запах мужского пота и пива, липкие руки и слюнявые рты грубых пьяниц... все ее жертвы были впустую. В считанные дни лихорадка унесла одного за другим всех ее сестричек и братиков.
Минувшей ночью Рохалле отчаянно не хотелось покидать последнюю, метавшуюся в жару сестренку - но она знала, что если не заработает хоть пару медяков, то не сумеет купить спасительное лекарство. Сегодня днем, покинув прачечную, девушка забежала к травнице и отдала весь скудный заработок ночи за какое-то новое безымянное снадобье. Беспокоясь за сестренку, она прямиком побежала домой - и обнаружила, что на пороге сидит Брида, старуха соседка, которая в отсутствие Рохаллы присматривала за малышами. По морщинистым щекам соседки текли слезы. Дерли умерла.
Все было напрасно. Рохалла любила малышей, поклялась беречь и защищать их. Ради них она трудилась до седьмого пота, продавала на улицах свое тело, сносила боль, презрение, унижения. Ради них она переступила через свою гордость, пожертвовала своей юностью и похоронила все надежды на счастливое и достойное будущее. И все напрасно. Они мертвы. Рохалла осталась одна.
Этой ночью она ушла из дому, как в тумане, онемев и оглохнув от горя, тупо повинуясь привычному уже расписанию. Старая Брида ужасалась тому, что Рохалла отправилась на улицы, когда в доме лежит, мертвая, ее сестренка, но девушка знала, что делает. Она видела, как дымятся на равнине за западной стеной города гигантские погребальные костры. На кладбищах уже не осталось места, и жители Тиаронда почти привыкли к вони горелого мяса - из-за сырости костры немилосердно чадили. Дерла не закончит свой земной путь в таком костре, покуда жива ее старшая сестра! Она ведь была такая маленькая, совсем крошка... Быть может, могильщик согласится отыскать для нее на кладбище совсем немного места - если его, конечно, попросить как следует. Этой ночью Рохалла отправилась к самому щедрому своему клиенту, чтобы заработать деньги на взятку. Но это, сказала она себе, в последний раз. Больше - никогда.
И тем не менее при виде этого таинственного богача Рохалла с изумлением ощутила безмерный покой и... радость. Опасные чувства для дешевой шлюшки! Девушка замерла в тени проулка, ошеломленная таким открытием. Не будь дурой, жестко сказала она себе. Потерпи сегодняшнюю ночь - а дальше этому конец. И - испугалась, почувствовав что-то вроде сожаления. В отличие от других мужчин - неотесанных, вонючих, грубых и почти всегда пьяных - этот человек неизменно был с ней нежен и добр, обращался с ней вежливо и достойно, как с человеком, а не как с безымянным телом для грубых услад.
Смущенная этими мыслями, Рохалла наконец строго одернула себя. Этот человек для нее - ничто. И все мужчины - ничто. Средство заработать - и все тут. И кстати, если она сегодня ночью собирается хоть что-то заработать, нужно не торчать в темноте, как дурочка, а бежать бегом к клиенту. Еще минута - и он, устав от ожидания, повернется и уйдет. Рохалла нацепила на лицо привычную, зазывно-дерзкую улыбку. Уверенная, что теперь-то сумеет держать себя в руках, она вышла из проулка - и миг спустя с ужасом осознала, что рыдает навзрыд, припав к груди своего клиента.
Глава 19
ЗАГЛЯДЫВАЯ В ОКНА
Тиаронд изменился. За свою долгую жизнь Тиришри бывала здесь не раз и потому, едва пролетев над высоким хребтом горы, сразу увидала эти перемены к худшему. В прежние времена в городе даже после темноты кипела жизнь, но сейчас на пустынных улицах царила тишина, порожденная не ночью и не глубоким снегом. Острое зрение феи тотчас различило, что золотистый отлив местного камня, из которого были сложены все дома в городе, от избыточной сырости обрел болезненную тусклую желтизну, отчего в эту бурную ночь город выглядел особенно мрачно и уныло. Все в нем источало мрачную ауру гниения и распада, болезни, уныния и отчаяния.
Фея воздуха была глубоко встревожена. И впрямь в последнее время непогода разыгралась не на шутку, но суровый климат высокогорья, как видно, лишь усугубил для Тиаронда эти трудности. И если дела обстоят так худо в Каллисиоре, что творится в иных краях, где и повседневный-то климат куда как суров? Что сталось с обитателями этих мест? Как всегда, когда Шри одолевали эти невеселые мысли, она вспоминала Гендиваль и Кергорна напарника, которого ей так недоставало. Тиришри надеялась, что он не слишком тоскует без нее и достойно управляется со своими бесчисленными делами.
Священные Пределы, сердце Тиаронда, располагались высоко на склоне горы, куда сходилась паутина почти отвесно ползущих наверх улочек и улиц. Сменяя дальнее зрение на ближнее и прибавив к нему тепловидение, которое позволяло различить незримые следы обитателей города, Тиришри пристально вгляделась в лабиринт ночных улиц. Насколько она могла разобрать, там не было ни малейшего движения. Жители Тиаронда, подумала фея воздуха, чересчур оголодали и пали духом под бременем невзгод, чтобы по ночам выходить из дому. Что ж, она поспешит к Священным Пределам и поглядит, что творится там. Быть может, ей удастся отыскать след жены и дочери Тормона. В нескольких словах сообщив Элиону о своих намерениях, Шри нырнула в водоворот горячего воздуха, порожденный множеством дымящих труб, и вместе с ним легко взмыла над скопищем темных крыш.
Когда она поднялась выше над широким, уступами ниспадавшим вниз склоном горы, весь Тиаронд предстал перед ней как на ладони. По форме он напоминал гигантский наконечник стрелы, вонзившийся в бок горы и сжатый с двух сторон гигантскими отрогами, которые от вершины горы спускались на плато, постепенно расширяясь. Нижняя часть города, где располагались беднейшие кварталы, растеклась по самому плато, и там город ограждала огромная стена, протянувшаяся между отрогами. Двое ворот, южные и восточные, располагались поблизости от речных переправ. Над западной рекой выгнулся во всем своем великолепии арочный мост, восточную пересекал канат парома.
Лучше бы я умер!
Чья это была мысль - его или чужака? Заваль вдруг осознал, что это не важно. Откуда бы ни пришла эта мысль, она была совершенно, абсолютно истинна. Иерарх отлично помнил тот миг, когда он подошел к дракону и им завладело зло. Как же быстро воспользовался Блейд его несчастьем! Как если бы только и ждал подобной возможности. Заваль тогда был слишком охвачен ужасом, чтобы вслушиваться в предательские речи командира Мечей Божьих, но сейчас, в миг страданий и беспомощности, они прозвучали в его мыслях как наяву.
Иерарх не выдержал напряжения последних месяцев... Зверь испустил дух в то самое мгновение, когда Заваль возложил на него руку... Мириаль отвернулся от иерарха... Заваль должен принести себя в жертву, дабы Мириаль снова стал милостив к нам...
К горлу Заваля волной прихлынула горечь. Блейд! Хитрый, коварный, ненавистный предатель! Он давно уже приговорил меня к смерти, и не случись тот кошмар на горе - нашел бы иной способ бросить меня в жертвенный огонь. Как бы ни пытался я избежать своей судьбы - гибель моя уже предрешена.
Что ж, пусть будет так. С чувством, весьма похожим на облегчение, Заваль смирился с неизбежным. По крайней мере его смерть покончит и с чудовищем, которое затаилось в его голове. Если Мириаль и его подданные желают, чтобы Заваль пожертвовал своей жизнью - что ж, он сделает это без уверток и без сожалений. Почти без сожалений. Жалеет он лишь об одном - ох как жалеет! - что не сможет прихватить с собой Блейда.
Человеческое зрение оказалось досадно плоским и ограниченным. Человеческое тело было хрупким, слабым, неуравновешенным творением плоти, жалким и уязвимым. А уж человеческий разум!.. Путаный, недоразвитый, явно малоиспользуемый - мутный водоворот мыслей и эмоций без малейших признаков какой-либо системы...
Неудивительно, что Этон захлебывался в этом водовороте.
Знай он, что ему предстоит, уж верно предпочел бы умереть, чем перенестись в этот чудовищно чуждый разум. Его гигантский интеллект и громадная, накопленная всей расой память попросту не умещались в этом примитивном, ограниченном сознании, которое от перегрузки так и трещало по швам. Боль была необычайной и непереносимой
Все равно что втиснуться в сапоги лилипута.
Как могло проникнуть в его разум это чуждое сравнение? Этон закричал от ужаса, но ночную тишину разорвал лишь пронзительный человеческий вопль Неужели это - взаимопроникновение? Неужели мысли человека смешиваются с его мыслями? Этон внезапно застыл, потрясенный до глубины души Как только мог он решить, что его идея окажется успешной? Разве могут сознания двоих столь разных существ ужиться в одном мозгу?
Призвав всю свою решимость, дракон преодолел жгучую боль и попытался оценить свое в высшей степени необычное положение. Мучительно осваиваясь в хаосе чужого разума, он совершенно выпустил из виду окружающий, телесный мир, а потому прежде всего следовало изучить, что его окружает. Новое тело Этона было куда слабей и уязвимей драконьего, и физические опасности представляли для него нешуточную угрозу.
К удивлению Этона, он больше не был под открытым небом, на горном перевале. Его человеческое тело, ноющее и онемевшее, лежало на чем-то мягком, комковатом, пахнущем пылью и сыростью. Он попытался подняться - и не смог: руки и ноги были крепко связаны. Тьма окружала его - итак, он слеп и беспомощен!
И вновь Этона едва не накрыла с головой волна всепоглощающего страха. Для драконов темноты не существовало. Их зрение обладало широчайшим спектром, в том числе и тепловым, и было необычайно острым. Их блестящие выпуклые глаза были так широко расставлены, что им был доступен самый полный обзор - кроме небольшого слепого пятна за затылком.
И все же самое ужасное заключалось отнюдь не в этих ограничениях. Затаившись в чужом сознании, Этон незаметно обследовал пределы его возможностей. Порой мир физический и духовный различаются не так уж сильно. Точно так же, как Этой сразу понял бы, что его драконьему телу недостает крыла или лапы, сейчас он легко обнаружил, что разум, приютивший его, не обладает ни малейшими телепатическими способностями - а стало быть, то же относится и к нему, Этону. Он теперь глух и нем - и останется таким до конца своих дней. Где найдет он силы перенести такое испытание? Пойман, заперт в темнице чужого тела - до самой смерти этого существа...
Лучше бы я умер!..
И снова дракон был вынужден сражаться с паническим ужасом - и одолел его. Помни, грозно велел он себе. Помни о своем долге перед соплеменниками, о всех обширных знаниях, которые хранятся в твоей памяти. Если б ты мог выбирать легкий путь, ты бы тихо умер там же, на перевале. Ну же, провидец, успокойся! Изучи свою ситуацию бесстрастным разумом, иначе все жертвы будут напрасны. Темнота, отсутствие ветра и снега, затхлый пыльный воздух - все говорило о том, что он находится в неком замкнутом пространстве, то есть человеческом жилище. Его доставили сюда, покуда он, ни о чем не подозревая, тонул в беспамятстве сразу после перемещения. Эта мысль породила в нем искру нового страха. Что, если он опять впадет в забытье? В другой раз такое состояние может погубить его.
Внезапно Этон осознал, что его новое тело извивается и корчится, пытаясь без его ведома перекатиться с боку на бок. С замешательством он вспомнил об истинном владельце этого сосуда плоти - тот, как видно, проснулся и пытается предъявить свои права. До сих пор Этон почти не задумывался о человеке, чье тело он захватил, и хотя ему было немного стыдно, он не решался подробно исследовать своего нежданного соседа по разуму. Слишком уж его страшила сама мысль о взаимопроникновении - то есть необратимом смешении сознаний.
Однако же что-то надлежит предпринять. Чем сильней тревожился и ужасался истинный владелец тела, тем сильней метался и корчился человек, и его физическое здоровье явно ухудшалось. Боясь повредить эту хрупкую плоть, Этон без проволочек принял решение. Он вынудил себя расслабиться, затаиться и прекратить всякие попытки установить контроль над новым телом. Наверняка это был наилучший выход. В конце концов, из них двоих только человек имеет хоть малейшее понятие о том, что с ними происходит. Остается лишь надеяться, что его действия помогут выжить им обоим... но, Свет вездесущий, как же тяжко дается такая беспомощность!
Этон сразу понял, что принял правильное решение. Когда человеческое тело перевернулось, он увидел на полу тончайшую полоску золотистого света лампы. Светящиеся линии четырехугольника очертили плотно закрытую дверь. Хотя при таком слабом свете невозможно было разглядеть окружающее, сама возможность что-то видеть уже была для дракона большим облегчением. Полоска света отчасти рассеяла его страхи, и Этон, не сводя с нее глаз, сосредоточился на иных своих чувствах. Впрочем, ничего особенного он при этом не обнаружил: лишь сырой и затхлый сумрак комнаты, пересохшее от жажды горло, желудок, ноющий от голода, боль в голове и в затекших, связанных членах. Откуда-то поблизости доносились едва слышные голоса, но, как он ни напрягался, ничего не смог разобрать. Будь проклята человеческая ограниченность!
Пока провидец смотрел на полоску света, в его сознании, словно молния в ночи, вспыхнуло воспоминание. Склон горы.
Ужас первого взгляда на мир глазами чужака. Вооруженные люди, которые окружили его, кричащего и корчащегося на земле. Кольцо солдат размыкается, и на сцене появляется еще одна фигура. Солдаты почтительно склоняются перед ним, но и этого не нужно, чтобы понять: человек этот наделен властью - и немалой. От него исходят сила и мощь, властность и абсолютная уверенность в себе. Рядом с ним другие люди кажутся бледными тенями...
И вдруг дракона окатила волна ненависти, отвращения и леденящего, убийственного страха -.явно те чувства, которые испытывал к этому человеку тот, кто стал приютом Этона. Дракон этому нисколько не удивился. В нем самом родилось смутное чувство узнавания, зыбкое воспоминание, которое из темных глубин памяти понемногу всплывало к свету сознания. Вначале дракон встревожился, убежденный, что в его разум вновь проникают человеческие чувства. Разве может он кого-то знать в этом жестоком, чужом, враждебном краю?
И все же чувство узнавания становилось все сильнее.
Человек, явившийся ему в воспоминаниях, шагнул вперед, нависая над ним, точно зловещая скала. Рука поднялась для удара - и тут, в последний миг перед тем, как воспоминание кануло в бездну небытия, Этон узнал его:
- Аморн! ТЫ!
Ночное эхо вторило слитному крику человека и дракона.
Теперь, решила Тиришри, когда Элион и его новый приятель благополучно устроены на ночь, ей вовсе нет смысла шнырять вокруг убежища. Люди поужинали скромной дорожной пищей из припасов Элиона и теперь дружно клевали носом - фея же, как и все ее соотечественники, не нуждалась в сне. Уж лучше она сделает что-нибудь полезное, например, поможет Тормону. Когда вольный торговец рассказывал Элиону о том, что с ним приключилось, Шри незримо витала в пещере, и ее, как часто случалось и раньше, поразило то, как легко прибегают люди к предательству и жестокости. Тронутая горем Тормона, фея поклялась себе, что немедля отправится в Тиаронд и постарается разузнать, какая участь постигла его жену и дочь. Ничего страшного не случится, если она ускользнет на часок-другой - наверняка для Элиона и его спутника эта ночь пройдет спокойно.
- Элион.- Шри отвесила молодому чародею увесистый телепатический тычок, чтобы он не успел погрузиться в то жутковатое, похожее на смерть забытье, в котором отчего-то так нуждаются люди (хотя Тиришри считала, что проводить столько времени в бессознательном состоянии совершенно бессмысленно).
- Что? - Элион с усилием разлепил глаза. - Что-то случилось ?
- Нет - по крайней мере мне об этом ничего не известно. И поскольку у нас уже долго не было новостей от Вельдан и Казарла - полагаю, что и у них все благополучно. Сейчас они, вероятно, уже спят, и мне бы не хотелось их будить.
- Как же, спят, - проворчал Элион. - К этому трижды клятому дракену неприятности слетаются, как мухи на падаль.
- Элион! Вовсе ни к чему так злобствовать! - строго выговорила ему Шри. - По мне, так все, что ты сказал о бедном драконе, можно с тем же успехом отнести и к вам, людям! Здесь как будто все тихо, - продолжала она, - так что я хочу пролететь вдоль перевала к Тиаронду и пошарить в Священных Пределах. Быть может, мне удастся разузнать, что случилось с женой и дочерью Тормона. Если вдруг понадоблюсь - позовешь.
Она ощутила, что Элион собирается с мыслями, дабы ей возразить, а потому, не дожидаясь его ответа, выскользнула из пещеры и приспособила свое зрение к темной и бурной ночи. Теперь, когда передвижение Шри не замедляли люди, ей ни к чему было спускаться вниз по перевалу, который широкой петлей огибал подножие горы. Куда быстрей будет пролететь прямо над хребтом. Ухватившись за пригоршню снежинок, Шри отдалась на волю ветра, и он понес ее прямо к городу.
На улицах города было тихо и безлюдно, когда Пресвел вышел из дому, закутавшись в теплый, подбитый мехом плащ.
Безымянной тенью в снежной ночи направлялся он от дома Серимы, располагавшегося в квартале богачей, к тесно застроенным террасам и узким извилистым улочкам настоящего Нижнего Города. Какие разные значения люди могут придавать одному и тому же слову, размышлял Пресвел, с трудом бредя по глубокому снегу. В Священных Пределах Нижним Городом именуют весь Тиаронд - и от души его презирают. Мы, жители богатых особняков на Эспланаде, зовем Нижним Городом весь прочий Тиаронд и свысока взираем (пускай не все, но очень многие) на честных работяг, которые вынуждены жить в тесных и захламленных домишках. Да, я вырос в таком вот домишке и хорошо знаю, что их жители не заслужили такого презрения - но это дела не меняет. Просто удивительно, как люди нуждаются в том, чтобы на кого-то смотреть свысока. Честные трудяги зовут Нижним Городом окраины и припортовые закоулки - и держатся подальше от тамошних бедолаг, влачащих жалкое существование в сырых и трухлявых хижинах.
Пресвел невольно улыбнулся. Вот что значит иметь аналитический ум! Невозможно взять да и отключить его, даже когда он совсем не нужен. Сегодня Пресвел шел на встречу со своей возлюбленной. Какое там "шел" - ему следовало бы "лететь на крыльях любви, сгорая от страсти", как писалось в дешевых романах, которые украдкой читала леди Серима, не подозревая, что Пресвелу известна ее тайна, - романах, которые она запирала в шкафчике в своей спальне и читала по ночам, жуя украденные с кухни кексы.
Беда в том, с горечью подумал Пресвел, что при всей глупой вычурности языка чувства, которые описывались в романах, были именно такими. Эта девушка и впрямь порождала в нем сладостное безумие, подобного которому Пресвел никогда прежде не испытывал. Он был готов ради нее на все, готов был дать ей все, чего она ни пожелает, рискнуть ради нее жизнью - а вместе с тем она была всего лишь обыкновенная шлюшка из Нижнего Города, и Пресвел щедро оплачивал ее услуги.
Неправда, гневно сказал он себе, ты же сам знаешь, что это неправда! Она вовсе не обыкновенная шлюшка! Однако в глубине души Пресвел отлично сознавал, что вряд ли может с полным правом судить об этом. Сегодня вечером они встречались всего лишь в третий раз. И все же - хоть это и звучало как цитата из любимого романа Серимы - Пресвелу казалось, что он знает эту девушку всю свою жизнь. Во всяком случае, он точно знал, что она трудится не покладая рук. Пресвел видел ее руки: хотя девушка казалась слишком юной для своего занятия, руки ее могли бы принадлежать старухе. Ногти сломаны, пальцы истрескались и шелушатся, ладони покрыты старыми шрамами от ожогов, костяшки сбиты от постоянной возни со стиральной доской. Пресвел сразу узнал эти отметины. Точно такие же руки были у его матери, а она умерла еще нестарой, надорвавшись от непосильного труда. Когда он вслух заговорил об этом, девушка сверкнула глазами, точно разъяренная кошка.
- А ты думал, я способна заработать только этим?! - вспыхнула она, но тут же стихла, испугавшись, что оскорбит и потеряет клиента. Пресвелу пришлось долго ее улещивать, но в конце концов она рассказала ему, чем именно ей приходится заниматься в течение дня. Узнав, сколько она вынуждена работать, Пресвел похолодел. Она ведь еще так молода, так нежна и хрупка! Она казалась слабой и беззащитной, как первая фиалка, а на самом деле была крепче и искушенней его самого, взрослого мужчины почти в два раза ее старше.
Пресвел понимал, что, верно, спятил. В конце концов, посещения окраинных шлюх были для него делом обычным. Он приходил сюда много лет подряд, в редкие свои свободные вечера - потому что не мог встречаться с женщинами своего круга из-за ревности леди Серимы. Хотя в их отношениях никогда не было и намека на интимность, Пресвел знал свою хозяйку даже слишком хорошо. С годами он сделался незаменим для нее, усердно изучив все тонкости ее нелегкого нрава, и запросто предугадывал ее малейшие прихоти, а потому знал одну из самых ее важных прихотей: быть единственной женщиной в его жизни. Пресвел должен был целиком и полностью посвятить себя леди Серимее, почти как если б был ее супругом или любовником. Ни за что на свете она не потерпела бы его связи с другой женщиной, и Пресвел опасался даже, что подобное известие пробудит в ней такой гнев, что он либо его новоявленная подруга вряд ли останутся в живых после такой стычки.
До недавних пор Пресвел считал, что все преимущества его положения вполне стоят этой маленькой жертвы. Если не считать одной досадной мелочи, Серима была идеальной хозяйкой для тактичного и работящего слуги. Конечно, Пресвел одевался просто и неброско, но его одежда была высшего качества и сшита лучшим портным в городе. Он привольно и роскошно жил в одном из самых изысканных особняков Тиаронда. Не считая отношений с женщинами, он мог добиться от Серимы чего угодно, и вдобавок убедить ее, что эта идея - ее собственная.
До недавних пор он считал, что такие блага стоят маленькой жертвы.
До недавних пор он хранил свои походы втайне и со всякой женщиной встречался лишь однажды, а к тому же каждый раз отправлялся на поиски в разные кварталы города. Эта девушка очаровала его с первой встречи. Пресвел виделся с ней уже дважды - и мечтал, как мальчишка, о новой встрече.
Пресвел повернул за угол - и увидел впереди освещенные окна трактира и разрисованную красками вывеску: охотника с луком и стрелами, хорошо видного в свете лампы, которая висела над дверью. Здесь они договорились встретиться, но вначале Пресвел не увидел знакомой фигурки - и сердце у него ушло в пятки. Быть может, она нашла клиента получше? Щедрого богача? Впервые в жизни Пресвел познал, что такое истинная, жгучая, неистовая ревность, и мысленно проклял коварство двуличной шлюхи. Он хотел уже повернуться и уйти, но тут она выступила из тени переулка за углом трактира - бледная, дрожащая от холода в вытертом и заплатанном плаще. Ее чудесные золотистые кудри, мягко мерцавшие в свете лампы, осыпал искрящийся снег. Пресвел вновь воспрял духом и теперь уже разозлился на себя самого - ведь он заставил бедную девочку ждать его в такую стужу!
Он бросился к ней, громко зовя ее по имени. Впервые в жизни Пресвел пожелал узнать имя женщины, с которой проводил ночь. Ее звали Рохалла - и ничего в мире Пресвел так не желал, как избавить ее от мерзостей нынешней жизни и подарить ей покой и уют, которых она никогда не знала.
К своему изумлению, Рохалла поняла, что рада видеть этого клиента, хотя мысль об этом и не доставила ей особой радости. Мужчины были для нее только средством зарабатывать на жизнь. Она не могла давать волю своим чувствам, не смела доверить себя заботам другого. Рохалла привыкла полагаться только на саму себя, а до того, как настала черная пора нескончаемых дождей, от ее стойкости зависело еще и благополучие всех ее родных. Отец ее, рудокоп, погиб во время обвала два года назад, мать, раздавленная горем, ненамного пережила его, оставив тринадцатилетнюю Рохаллу заботиться о пятерых младших братьях и сестрах. Самая младшая сестренка была еще грудной.
Помочь Рохалле было некому, и чтобы прокормить малышей, девушка трудилась до полного изнеможения. Каждый день она вставала до рассвета и работала в храмовой прачечной Священных Пределов, стирая белье и наряды жрецов и жриц. Позднее, когда ее руки еще были сморщены от горячей мыльной воды, она устало брела через весь город в "Грифон", солидный трактир у самых городских ворот, и там из прачки превращалась в кухонную служанку. Работа была нелегкая, зато весьма выгодная для маленьких подопечных Рохаллы. Аруза, старшая кухарка, обладала миролюбием разъяренного осиного роя, но за ее вспыльчивым нравом таилось золотое сердце, и она всегда заботилась о том, чтобы девушка набрала побольше объедков для своих голодных братиков и сестричек.
Закончив работу в "Грифоне", Рохалла возвращалась в тесный ветхий домишко, затерявшийся в лабиринте кривых улочек старейшей части города. Она кормила малышей, а когда все они благополучно укладывались в постель, надевала потрепанное шелковое платье - забытое в трактире каким-то рассеянным постояльцем - и выходила на темные улицы, дабы приступить к иной, тайной своей работе. До сих пор одна мысль о том, чтобы торговать своим телом, повергала девушку в ужас и отвращение, но ведь она обещала матери позаботиться о малышах... Стиснув зубы, она терпела и старалась думать о чем-нибудь другом, пока очередной пьяный клиент насыщал свою грубую похоть.
И вот теперь оказалось, что все это было напрасно. Подъем до зари, адский труд в прачечной, побои и ругань в трактирной кухне, зимние ночи, когда она дрожала от холода на темных улицах, смрадный запах мужского пота и пива, липкие руки и слюнявые рты грубых пьяниц... все ее жертвы были впустую. В считанные дни лихорадка унесла одного за другим всех ее сестричек и братиков.
Минувшей ночью Рохалле отчаянно не хотелось покидать последнюю, метавшуюся в жару сестренку - но она знала, что если не заработает хоть пару медяков, то не сумеет купить спасительное лекарство. Сегодня днем, покинув прачечную, девушка забежала к травнице и отдала весь скудный заработок ночи за какое-то новое безымянное снадобье. Беспокоясь за сестренку, она прямиком побежала домой - и обнаружила, что на пороге сидит Брида, старуха соседка, которая в отсутствие Рохаллы присматривала за малышами. По морщинистым щекам соседки текли слезы. Дерли умерла.
Все было напрасно. Рохалла любила малышей, поклялась беречь и защищать их. Ради них она трудилась до седьмого пота, продавала на улицах свое тело, сносила боль, презрение, унижения. Ради них она переступила через свою гордость, пожертвовала своей юностью и похоронила все надежды на счастливое и достойное будущее. И все напрасно. Они мертвы. Рохалла осталась одна.
Этой ночью она ушла из дому, как в тумане, онемев и оглохнув от горя, тупо повинуясь привычному уже расписанию. Старая Брида ужасалась тому, что Рохалла отправилась на улицы, когда в доме лежит, мертвая, ее сестренка, но девушка знала, что делает. Она видела, как дымятся на равнине за западной стеной города гигантские погребальные костры. На кладбищах уже не осталось места, и жители Тиаронда почти привыкли к вони горелого мяса - из-за сырости костры немилосердно чадили. Дерла не закончит свой земной путь в таком костре, покуда жива ее старшая сестра! Она ведь была такая маленькая, совсем крошка... Быть может, могильщик согласится отыскать для нее на кладбище совсем немного места - если его, конечно, попросить как следует. Этой ночью Рохалла отправилась к самому щедрому своему клиенту, чтобы заработать деньги на взятку. Но это, сказала она себе, в последний раз. Больше - никогда.
И тем не менее при виде этого таинственного богача Рохалла с изумлением ощутила безмерный покой и... радость. Опасные чувства для дешевой шлюшки! Девушка замерла в тени проулка, ошеломленная таким открытием. Не будь дурой, жестко сказала она себе. Потерпи сегодняшнюю ночь - а дальше этому конец. И - испугалась, почувствовав что-то вроде сожаления. В отличие от других мужчин - неотесанных, вонючих, грубых и почти всегда пьяных - этот человек неизменно был с ней нежен и добр, обращался с ней вежливо и достойно, как с человеком, а не как с безымянным телом для грубых услад.
Смущенная этими мыслями, Рохалла наконец строго одернула себя. Этот человек для нее - ничто. И все мужчины - ничто. Средство заработать - и все тут. И кстати, если она сегодня ночью собирается хоть что-то заработать, нужно не торчать в темноте, как дурочка, а бежать бегом к клиенту. Еще минута - и он, устав от ожидания, повернется и уйдет. Рохалла нацепила на лицо привычную, зазывно-дерзкую улыбку. Уверенная, что теперь-то сумеет держать себя в руках, она вышла из проулка - и миг спустя с ужасом осознала, что рыдает навзрыд, припав к груди своего клиента.
Глава 19
ЗАГЛЯДЫВАЯ В ОКНА
Тиаронд изменился. За свою долгую жизнь Тиришри бывала здесь не раз и потому, едва пролетев над высоким хребтом горы, сразу увидала эти перемены к худшему. В прежние времена в городе даже после темноты кипела жизнь, но сейчас на пустынных улицах царила тишина, порожденная не ночью и не глубоким снегом. Острое зрение феи тотчас различило, что золотистый отлив местного камня, из которого были сложены все дома в городе, от избыточной сырости обрел болезненную тусклую желтизну, отчего в эту бурную ночь город выглядел особенно мрачно и уныло. Все в нем источало мрачную ауру гниения и распада, болезни, уныния и отчаяния.
Фея воздуха была глубоко встревожена. И впрямь в последнее время непогода разыгралась не на шутку, но суровый климат высокогорья, как видно, лишь усугубил для Тиаронда эти трудности. И если дела обстоят так худо в Каллисиоре, что творится в иных краях, где и повседневный-то климат куда как суров? Что сталось с обитателями этих мест? Как всегда, когда Шри одолевали эти невеселые мысли, она вспоминала Гендиваль и Кергорна напарника, которого ей так недоставало. Тиришри надеялась, что он не слишком тоскует без нее и достойно управляется со своими бесчисленными делами.
Священные Пределы, сердце Тиаронда, располагались высоко на склоне горы, куда сходилась паутина почти отвесно ползущих наверх улочек и улиц. Сменяя дальнее зрение на ближнее и прибавив к нему тепловидение, которое позволяло различить незримые следы обитателей города, Тиришри пристально вгляделась в лабиринт ночных улиц. Насколько она могла разобрать, там не было ни малейшего движения. Жители Тиаронда, подумала фея воздуха, чересчур оголодали и пали духом под бременем невзгод, чтобы по ночам выходить из дому. Что ж, она поспешит к Священным Пределам и поглядит, что творится там. Быть может, ей удастся отыскать след жены и дочери Тормона. В нескольких словах сообщив Элиону о своих намерениях, Шри нырнула в водоворот горячего воздуха, порожденный множеством дымящих труб, и вместе с ним легко взмыла над скопищем темных крыш.
Когда она поднялась выше над широким, уступами ниспадавшим вниз склоном горы, весь Тиаронд предстал перед ней как на ладони. По форме он напоминал гигантский наконечник стрелы, вонзившийся в бок горы и сжатый с двух сторон гигантскими отрогами, которые от вершины горы спускались на плато, постепенно расширяясь. Нижняя часть города, где располагались беднейшие кварталы, растеклась по самому плато, и там город ограждала огромная стена, протянувшаяся между отрогами. Двое ворот, южные и восточные, располагались поблизости от речных переправ. Над западной рекой выгнулся во всем своем великолепии арочный мост, восточную пересекал канат парома.