Фьюри Мэгги. Сердце Мириаля (Лига Теней - 1)

   Вой ветра заглушили на миг громкие крики - на прогалину из-за дома выбежали несколько солдат. И застыли как вкопанные, увидев дракена.
   - Стреляйте, болваны, стреляйте! - донесся рык из окна той самой комнаты, откуда совсем недавно с такой поспешностью удалилась Вельдан. Девушка оглянулась - и увидела в горящем окне незнакомое лицо, ярко и пугающе озаренное пламенем. Человек глядел на нее, точно коршун на добычу хищно и яростно. Казалось, дыма и жара он вовсе не замечает. Он походил на змею, напрягшуюся перед смертоносным броском, и Вельдан захлестнула волна опасной и недоброй мощи, которую источал этот человек. Глаза их, одинаково серые, встретились, и взгляды скрестились с неслышимым лязгом, точно два стальных клинка. Странное, противоречивое чувство вызвал у девушки этот безмолвный поединок - наполовину омерзение, наполовину непонятное влечение. Время на прогалине застыло, покуда две недвижные фигуры смотрели друг на друга - с любопытством, вызовом и (в самой глубине души) непостижимым узнаванием. Затем незнакомец шевельнулся, и чары рассеялись. Он склонил голову, и тонкие жесткие губы тронула загадочная улыбка. Вскинув руку, он приветствовал Вельдан четким насмешливым салютом.
   И вдруг чародейка испугалась так, как не пугалась никогда в жизни.
   - Бежим! - крикнула она, кулаком стукнув Каза по шее. Волшебство, остановившее время на прогалине, рассеялось. Солдаты снова вскинули арбалеты.
   - Держитесь, дамочки!
   Одним могучим прыжком Каз достиг опушки леса, и два десятка пущенных вслед арбалетных болтов бессильно свистнули сзади, со стуком ударяясь о стволы деревьев.
   И тогда из дома донесся звук, от которого у Вельдан кровь застыла в жилах. Иерарх кричал так же громко, как призывал на помощь стражу:
   - Вельда-а-ан! Подожди! Это я, Этон!
   - Каз! Остановись, Каз! - Чародейка вновь замолотила кулаком по шее дракена. - Это же Этон! Он жив! Каким-то образом он оказался в сознании этого человека!
   - Да, я слышал.
   - Тогда мы должны спасти его! Поворачивай, Каз!
   - И не мечтай, Хозяйка. - Ни на миг не замедлив бега, Каз пробивался вверх по склону через лес. - Этана мы спасем позже. Ты же знаешь, мне нужен самое меньшее час, чтобы снова выдохнуть огонь - а уж под арбалетные стрелы мы без помощи не сунемся.
   - Но...
   Каз прибавил скорости, взрывая за собой тучи снежной пыли. Его длинное жилистое тело ловко скользило меж деревьев.
   - Не спорь понапрасну, напарник. Я прав, и ты это знаешь. А теперь лучше спроси Тулак, есть ли среди этой кучи камней какое-нибудь убежище. Сейчас наша главная забота - прожить остаток ночи. Береги глаза.
   И дракен напролом ринулся в гущу подлеска. Затрещали сучья, посыпались сухие ветки. Вельдан вскинула руку, прикрывая глаза, и почувствовала, как Тулак вжалась лицом в ее спину. Ветер завывал с такой силой, что расслышать друг друга было нелегко, - да это и к лучшему. Чародейка могла бы поклясться, что старая наемница сыплет сейчас изощренными ругательствами и не без причины. Они попали в серьезную, очень серьезную переделку. И из-за безрассудства Вельдан вместе с ними в переделку угодила Тулак, а с ней и - святые небеса! - Мазаль, так и оставшийся в амбаре. Если Тулак потеряет своего старинного друга, у нее сердце; разорвется от горя.
   - Порою жертвы неизбежны, - наполнил ей дракен. - Если б ты не заглянула к иерарху, мы бы. никогда не узнали, что же стало с Этаном.
   Они все так же под причудливым углом огибали склон горы, стараясь держаться в полосе леса, который укрывал их от неистовства бури. И все же, если они хотят как можно дальше уйти от погони, рано или поздно им придется покинуть лес. Блейд наверняка вышлет солдат на поиски. Послать людей в буран, на верную смерть - для него звук пустой. В тот миг, когда Вельдан глядела в его глаза, она хорошо поняла этого человека. Он будет разыскивать ее и Каза. И не успокоится, пока их не схватят. Они должны оторваться от погони - ради спасения собственной жизни. Вот только как им выжить в такую ночь на склоне горы, открытом всем ветрам?
   Глава 20
   СТЕНЫ
   Девочку разбудил громкий размеренный стук. Ставня, сообразила она, ставня хлопает на ветру. Даже здесь она слышала его пронзительный разбойничий посвист - должно быть, снаружи, за стенками фургона разыгралась нешуточная буря... Да нет же - это совсем не фургон! Сконфуженная, девочка при свете лампы огляделась по сторонам. Комната была большая, но уютная, сливочно-белые стены расписаны розочками. Девочка лежала на кровати с розовой периной и балдахином, а напротив жарко горел в очаге огонь, и пламя билось, точно человеческое сердце, - в дымоходе завывал и ярился ветер. Слева было окно - и занавески тоже розовые, - а справа табурет с розовой подушкой и стол, на котором стояли кувшин и мисочка, вся в розовых бутонах.
   Все здесь было очень красивое, но девочка никогда прежде не видела этой комнаты. Где это она? Почему решила, что она должна быть в фургоне? И только сейчас девочка осознала, что не помнит даже, как ее зовут.
   В голове у нее была стена. Гладкая, блестящая, из черного глянцевитого камня. Она поднималась высоко-высоко и тянулась далеко-далеко во все стороны. Девочка смутно чувствовала, что по ту сторону стены осталось множество важных вещей, а она не может до них добраться. Только ее это совсем не заботило. Пускай эта стена, точно тюрьма, отделила ее от мыслей и воспоминаний - зато стена ее и охраняет. По ту сторону этой огромной черной стены живут плохие вещи, совсем плохие. Те, о которых девочка ничего не хотела знать.
   И тут дверь медленно и бесшумно отворилась, и вошла совсем незнакомая женщина.
   - Аннас! Аннас! - тихо и неуверенно позвала она. - Аннас! Ты спишь?
   Это я - Аннас? Она зовет меня? Девочка поспешно зажмурилась. Она не хотела слушать этот голос - пускай чужая женщина уходит, пускай оставит ее одну, в покое, за черной стеной... вот только она ужасно голодна и вот-вот обмочится в постель, как маленькая.
   "А и, ладно, - подумала девочка. - Пускай я буду Аннас. - Она открыла глаза и увидела некрасивую женщину с жидкими каштановыми волосами. - Ты кто? Я тебя не знаю. Ты не такая красивая, как..." И тут в голове Аннас опять вознеслась черная стена, отсекая хвостик ненужной мысли. Девочка отвернулась от стены и стала прилежно думать о чем-нибудь другом. Все равно о чем.
   Незнакомая женщина нерешительно протянула к ней руку, но тут же отдернула.
   - Как ты себя чувствуешь, детка? Ты голодна? Я принесла тебе кое-что поесть.
   Она указала рукой на миску, которая стояла на ночном столике у кровати. Аннас не видела, что там в миске, но запах у нее был не слишком аппетитный. Она открыла рот, чтобы ответить, но не смогла произнести ни звука. Все слова тоже оказались заперты за черной стеной.
   Ой, но до чего же эта женщина глупая! Стоит себе, переминаясь, у постели, как будто не знает, что делать дальше. Аннас это ужасно раздражало. Пускай она сама всего не помнит, но зато отлично знает, что уж взрослые-то должны все знать! Не в силах растолковать, что ей нужно, девочка кое-как слезла на пол и, опустившись на четвереньки, пошарила под кроватью. Вот счастье-то - там и вправду стоял ночной горшок!
   Аннас подобрала подол чересчур большой для нее ночной сорочки и с блаженным вздохом уселась на горшок. Краем глаза она заметила, что чужая женщина покраснела до ушей и чопорно отвернулась.
   - О... извини, - пробормотала она. - Ну конечно, ты же так долго спала... я сама должна была бы сообразить...
   Ох, батюшки, подумала Аннас, до чего же глупая! Она прикрыла крышкой ночной горшок и аккуратно задвинула его под кровать. Вспомнив, что на столике в углу стояли кувшин и тазик, девочка пошла туда, чтобы умыться. Вернее - попыталась пойти. Почему-то, пока она спала, ноги у нее сделались совсем слабые. Она сделала шаг, другой и повалилась на пол.
   Сильные руки подхватили ее, не дав упасть, и на миг стиснули так, что стало больно. Аннас оказалась лицом к лицу с чужой некрасивой женщиной, и та безо всякого предупреждения сгребла ее в охапку и уложила в постель. "Как будто я маленькая", - не на шутку возмутилась Аннас.
   - Не бойся, - сказала женщина с сердечностью, в которой Аннас мгновенно учуяла фальшь. Таким тоном взрослые говорят, когда хотят что-то скрыть. - Ты очень долго спала, - продолжала женщина, - а потому сначала будешь нетвердо держаться на ногах.
   Она окунула в тазик с водой полотенце и принялась неловко и грубо вытирать Аннас лицо и руки.
   Я же не маленькая! Аннас вырвала у своей мучительницы мокрое полотенце и, мрачно косясь исподлобья, утерлась сама. Теперь ей становилось по-настоящему страшно. Здесь все такое незнакомое, чужое. Она знала просто знала, и все, - что никогда в жизни не бывала в этой разрисованной розами комнате. И никогда прежде не видела эту женщину. И еще Аннас не знала, что таится за блестящей, покрытой лаком дверью этой комнаты, - а уж это было по-настоящему страшно. Ведь там может быть что угодно! Чудища...
   Девочка задрожала всем телом. Она понятия не имела, что лежит по ту сторону блестящей черной стены, и это почему-то пугало ее сильней всего. Аннас до боли прикусила губу, чтобы не заплакать, но все равно в глазах у нее защипало, а к горлу подкатил тугой комок. Она судорожно сглотнула. Одинокая слезинка проворно покатилась по щеке, за ней последовала другая.
   - Ох, ради бога, не плачь! - Эта бестолковая женщина, кажется, сильно забеспокоилась. Сплетя пальцы рук, она шарила взглядом по комнате, словно искала помощи. - Погоди-ка, - проблеяла она, - ты ведь голодна, правда? На вот, поешь. Тебе станет лучше...
   И сунула в руки Аннас стынущую миску.
   Девочка тыльной стороной ладони утерла глаза, глянула в миску - и содрогнулась от омерзения. Овсянка?! Ух! Она терпеть не может овсянку! Остывшая, водянистая, слизкая, покрытая холодной коркой...
   Этого Аннас уже снести не могла. Ее терпению пришел конец. А все эта глупая женщина - стоит перед ней, ломает пальцы и больше ничего! Она же взрослая! Она должна все знать! "Ненавижу ее, - зло подумала Аннас. - У, дура никчемная! Дает мне остывшую овсянку, не дает мне умыться самой, обращается со мной, как с маленькой! Кто она такая? Что это за место? Почему я здесь? Я хочу... я хочу к ма..."
   Стена в голове девочки, черная и блестящая, сомкнулась и нависла над ней, словно грозила вот-вот рухнуть и навсегда запереть ее в темноте... Аннас пронзительно вскрикнула. В этом крике были горе, гнев, разочарование - но еще и нестерпимый ужас. Вне себя, девочка швырнула миску с овсянкой в единственную виновницу своих нынешних бед.
   Когда липкая каша размазалась по лицу и волосам женщины и белесыми струйками поползла вниз, Аннас громко и бурно разрыдалась.
   Серима нервно расхаживала по кабинету, прокладывая на ярко-алом ковре невидимый маршрут от окна к камину и обратно. Обычно ее всегда успокаивала неброская рабочая обстановка кабинета, обшитого дубовыми панелями и совершенно лишенного всяческих украшений и безделушек. Стол, шкафчики, книжные полки - все здесь осталось неизменным с тех пор, как этот кабинет принадлежал отцу Серимы. Сегодня, однако, и это испытанное средство не помогло ей успокоиться. После разговора с Гиларрой, после стычки с ребенком - этим отвратительно тяжким бременем, которое возложила на ее плечи суффраган, - Серима была так раздражена и взвинчена, что не могла вернуться к привычной деятельной жизни, так взволнована, что лишилась аппетита, и так рассеянна, что не в силах была приняться за кипу бумаг, ожидавших ее на рабочем столе.
   Гиларра, с отчаянием подумала она, вернись. Я совершила самую большую ошибку в своей жизни!
   Теперь Серима жалела, что не послала к девочке служанку. Раньше она считала, что будет лучше, если она сама первой поговорит с девочкой - ведь Аннас сегодня довелось быть свидетельницей ужасного злодеяния. Что бы ни выболтало сгоряча дитя, рассуждала тогда Серима, уж лучше первой это услышу я, а не какая-нибудь пустоголовая сплетница, которая уже утром разнесет по всему городу искаженную непомерной фантазией версию случившегося.
   Остановившись у окна, чтобы задернуть тяжелые винно-красные занавеси, Серима бросила взгляд на пелену снегопада. Ветер дул с такой силой, что снежные хлопья летели почти параллельно земле. От сквозняка прошел зябкий холодок по коже - там, где прилегали к шее свежевымытые волосы. Смыть проклятую овсянку без посторонней помощи удалось далеко не сразу, и все же хвала Мириалю, что Серима отпустила Маруту и Пресвела на весь вечер еще до этой унизительной сцены! Сейчас она пребывала в таком раздражении, что назойливая услужливость помощника лишь сильней бы ее разозлила. Что до Маруты... Серима осознала вдруг, что кулаки сами собой сжались. Экономка громогласно и многословно твердила о том, какую глупость сделала хозяйка, взяв на воспитание осиротевшую дочь простых торговцев, и своими визгливыми нотациями довела Сериму почти до отчаяния.
   Да и что Серима могла ей ответить? Обе они слишком хорошо понимали, что экономка права. Что делать Серимее с этой малышкой? Она никогда не хотела иметь детей и ничего в них не смыслит. И даже терпеть их не может в отличие от большинства женщин. Она только взялась за дело - и уже все испортила. Девочка несчастна, девочка ненавидит ее... Мириаль милосердный, как же ей со всем этим справиться?!
   Серима сгорала со стыда при мысли о своем позоре. Как - она самая богатая, влиятельная и безжалостная женщина во всей Каллисиоре, а какая-то маленькая истеричка в один миг довела ее до нервного срыва! Охваченная паникой, Серима бежала из комнаты, роняя на бегу капли овсянки, захлопнула за собой дверь и заперла на ключ горько рыдающего ребенка. Разве может взрослая женщина так себя вести - упрекал ее голос совести. Серима со злостью велела ему заткнуться. Она уже почти возненавидела девочку за то, что позволила себе проявить из-за нее такую слабость.
   - Знаешь, так не годится. Тебе все-таки придется туда вернуться.
   Эти слова настолько вторили ее собственным мыслям, что она даже не сразу сообразила, что прозвучали они наяву. Глухо охнув, Серима обернулась к двери. На пороге кабинета стоял Пресвел, и в руках у него был поднос с графинчиком и парой стаканов. Серима застонала и закрыла лицо руками:
   - Чтоб тебе провалиться! И много ты успел увидеть?
   - Достаточно, чтобы домыслить остальное. - Звякнуло стекло - помощник поставил поднос на край рабочего стола. Опустив руки, Серима увидела, что он ухмыляется, и порозовела от смущения. Словно и не заметив этого, Пресвел налил бренди и протянул ей стакан. - Выпей, госпожа моя. Похоже, тебе это не повредит.
   Пресвел и себе плеснул изрядную порцию бренди. Мириаль милосердный, с отчаянием подумал он, только этого мне сегодня и не хватало! Он только вернулся со встречи с Рохаллой - встречи, которая изрядно подкосила его обычное хладнокровие. Пресвел был безмерно потрясен горем девушки, ужаснулся ее рассказу о том, в какой чудовищной бедности она жила, как тяжко трудилась, чтобы прокормить своих малышей, как они один за другим умирали от заразной хвори. При одной мысли о том, как Рохалла одна пойдет утром на кладбище, чтобы похоронить свою младшую сестру, у Пресвела разрывалось сердце, однако он ничем не мог ни облегчить ее горе, ни помочь ей - разве что отдать все деньги, какие были у него с собой. Потом, в довершение худшего Рохалла объявила, что он больше ее не увидит. Впервые с той поры, когда Пресвел стал взрослым, он потерял самообладание. Его жизнь разбилась вдребезги - и после этого он должен весело и спокойно, как всегда, управиться с мелочной и ничтожной бедой своей балованной хозяйки. Нет, это уже чересчур!
   Впрочем, помощник Серимы был настоящим мастером своего дела. Он сделал глубокий вдох, позаботился о том, чтобы его душевные терзания никак не выразились на лице, и принялся за дело так, словно ничего не случилось. Беспечно усевшись на краю рабочего стола Серимы, Пресвел с удовольствием отхлебнул бренди.
   - Хвала Мириалю, что в твоих погребах такая превосходная выпивка! легкомысленным тоном заметил он. Пресвелу нравилось быть единственным человеком, который способен развеять мрачное настроение Серимы, и - льстил он себя надеждой - единственным, кто имеет на нее хоть какое-то влияние. Впрочем, леди Серима и впрямь доверяла ему - ему одному. Пресвел был для нее незаменим - и это делало его важной персоной в глазах других. Другие коммерсанты хорошо знали, что если они хотят заключить выгодный контракт с Серимой, то должны обратиться к ее помощнику. Их благодарность выражалась в таких солидных суммах, что Пресвел давно уже сколотил собственное приличное состояние и вполне мог покинуть службу у Серимы - вот только делать это он вовсе не хотел. Он наслаждался своим приближенным положением в доме Серимы и властью, которую давало ему умение повлиять на хозяйку.
   - Да пошла она, эта выпивка!.. - буркнула Серима. - Пресвел, что ты видел?
   - Да в общем-то немного. Меня разбудил детский плач - кстати, благодари судьбу, что Марута, как бы она там ни притворялась, изрядно туга на ухо. Я вышел в коридор - и увидел, как ты выскочила из комнаты, словно тебе кой-куда вставили зажженный фитиль. - Пресвел попытался подавить ухмылку, но безуспешно. - Кажется, у тебя все лицо было облеплено овсянкой.
   И тут Серима наконец поняла, что уже слишком поздно спасать свое достоинство. Она тяжело рухнула в кресло у камина, едва не расплескав при этом бренди из стакана.
   - Ох, Пресвел! - почти прорыдала она. - Что же мне теперь делать?
   - Для начала, госпожа моя, выпить. - Пресвел устроился в кресле напротив. - А теперь еще раз взглянем на ситуацию - пристальней и поспокойней. В конце концов, ты постоянно оказываешься и в более сложном положении - и до сих пор я еще не видел тебя побежденной. Это же всего лишь маленькая девочка. Что ж тут страшного?
   Легко тебе говорить, мрачно подумала Серима. Девчонка-то не под твоей опекой.
   - Да ведь я совсем ничего не знаю о детях! - возразила она.
   Пресвел подался вперед:
   - Да нет же, леди Серима, ошибаетесь! Ты, госпожа моя, очень много знаешь о детях - во всяком случае, о девочках. Из личного опыта.
   - Что-о?!
   - Ну, ты ведь сама не так давно была маленькой девочкой. Просто вспомни, что такое быть ребенком, - и дело с концом.
   Серима уставилась на него, приоткрыв рот, затем поспешно отхлебнула бренди.
   - Но она же меня ненавидит, - беспомощно пробормотала она.
   - Вспомни, - терпеливо повторил Пресвел. - Как бы ты себя чувствовала, если б вдруг проснулась в совершенно незнакомом месте - ни родного дома, ни родителей? Гиларра ведь говорила тебе, что девочка видела, как убили ее мать. Неудивительно, что бедняжка так легко вышла из себя.
   - Проклятье! - нахмурилась Серима. - Ты что, опять подслушивал под дверью?
   Пресвел пожал плечами:
   - Можешь меня уволить. Ну же, госпожа моя, подумай, что ты сказала девочке? Что она сказала тебе?
   Серима сдвинула брови.
   - Собственно, она ничего не сказала. Ни единого словечка! Только зыркала на меня исподлобья - я даже испугалась. Она попыталась пройтись по комнате и упала, а я подхватила ее и вернула в постель. Девчонка все зыркала на меня, и я кожей чувствовала, как она меня ненавидит! - Серима одним глотком прикончила бренди. - Когда я хотела накормить ее овсянкой, она швырнула в меня миску и принялась реветь. - Она помолчала насупясь. Но до того момента она и вправду не издала ни звука.
   - Странно, - задумчиво проговорил Пресвел. - Впрочем, я слыхал, что серьезное потрясение оказывает на людей весьма необычное воздействие. Как бы то ни было, мы должны вернуться в комнату и позаботиться о девочке. Поскольку она швырнула овсянкой в тебя - и я ее, кстати, не виню, вид у каши был просто омерзительный, - сейчас она наверняка зверски проголодалась. Давай-ка устроим налет на кухню. Я ведь часто работаю по ночам и привык около полуночи устраивать себе поздний ужин, так что мне отлично известно, где кухарка прячет разные вкусности. Ну, знаешь - то, что она хранит на каждый день и выдает нам мизерными порциями...
   - Вкусности? Ты что, Пресвел, совсем с ума спятил? Помощник Серимы тяжело вздохнул.
   - Госпожа моя, - проговорил он терпеливо, - вспомни то, что я сказал о твоем собственном детстве. Разве, будучи ребенком, ты любила овсянку?
   - Ох, нет! Если уж на то пошло, я просто ненавидела эту дрянь. И до сих пор недолюбливаю.
   - Вот именно! Так пойдем и отыщем на кухне то, что девочке придется по душе. Даже если мир летит вверх тормашками в пропасть, лишним ломтем пирога его не спасешь.
   Серима проворно вскочила на ноги:
   - Отлично, Пресвел, сделаем по-твоему. Во всяком случае, попытаться стоит.
   - Госпожа, ты можешь всегда рассчитывать на меня - уж я-то с любым делом справлюсь.
   Пресвел самодовольно усмехнулся. Итак, опять у него все получилось. Сейчас они поднимутся наверх, задобрят малышку какими-нибудь сладостями, и на сей раз не будет никаких капризов и слез. Серима отправится спать ублаготворенная и отныне станет ценить его еще выше.
   - Что ж, отлично. - В голосе Серимы вдруг прозвучала привычная сталь. Пресвел в испуге оцепенел. Когда Серима начинала говорить таким тоном, это не сулило добра кому-то из присутствующих... а на сей раз у нее была только одна цель - он сам. - Поскольку ты так замечательно справляешься с любым делом, ступай наверх и сам позаботься о ребенке. - Серые глаза Серимы заледенели - признак опасности, и тем не менее Пресвел уловил в них торжествующий блеск. С запоздалым отчаянием он осознал, что хозяйка без малейших усилий обвела его вокруг пальца и переиграла по всем статьям.
   - Что?! - Пресвел вскочил. - Мне?! Позаботиться о ребенке?! Одному?! В голосе его прозвучал нешуточный испуг. - Но, госпожа...
   - Ты же сам сказал, что я всегда могу рассчитывать на тебя. Верно?
   - Но... но... это ведь твоя подопечная! Неужели ты не пойдешь со мной? - Пресвел сделал глубокий вдох, стараясь отыграть хотя бы часть утерянных позиций. - Леди Серима, ты совершаешь ошибку. Если ты сейчас не вернешься к девочке, не узнаешь ее чуть поближе, со временем сделать это будет все труднее.
   Лицо Серимы окаменело, бесстрастное, как и ее голос.
   - Ничего страшного. Я не стала бы тем, кем стала, если б тратила свое время на возню по хозяйству, и этот случай - не исключение. Я дам девчонке крышу над головой, потому что обещала это Гиларре, но времени возиться с соплячкой у меня нет. Сегодня вечером займись ею сам, а утром найми опытную няньку. Это все.
   С этими словами Серима вскочила, рывком отдернула занавеску и, повернувшись спиной к Пресвелу, уставилась в окно.
   - Я сказала - это все, - холодно повторила она.
   - Слушаюсь, леди Серима, - негромко ответил Пресвел и поспешил удалиться. Он отлично знал, что в иных случаях лучше всего заткнуться и выполнять приказ. Пресвел не продержался бы так долго на службе у Серимы, если б точно не знал, когда можно надавить на нее, а когда нужно отступить, - но на сей раз он просчитался. Он видел Сериму всякой - мстительной, гневной, упрямой, обеспокоенной, жестокой, но и не полагал прежде, что доживет до того дня, когда увидит ее испуганной.
   Минуту спустя, когда Пресвел торопливо спускался в кухню, его лицо вдруг осветила улыбка. В голову ему пришла неплохая - да что там, просто замечательная, гениальная идея! Вот оно, думал помощник Серимы, с трудом сдерживая волнение. Вот как он спасет Рохаллу, даст ей крышу над головой, тепло и уют! Если она справится с ролью няньки, то сможет поселиться здесь, а леди Серима будет заботиться о ней, как заботится обо всех своих служащих. У Рохаллы будет вкусная сытная еда, чистая и теплая одежда, и ей больше не придется калечить свои руки непосильным трудом на кухне и в прачечной...
   А как насчет ее ночных трудов? - ехидно осведомился внутренний голос. Не можешь же ты привести Рохаллу в этот дом под тем предлогом, что хочешь помочь ей, а между тем тащить ее в свою постель? Пресвелу стало грустно - и он знал, что это только начало. Если его план удастся, он может лишь надеяться, что Рохалла со временем захочет вознаградить его - иначе же придется удовольствоваться ролью благодетеля. Что ж, это, во всяком случае, самый безопасный вариант. Им обоим придется быть крайне осторожными и ничем не выдать, что они были знакомы прежде. Серима до небес взовьется, если узнает, что нянька ее подопечной была прежде шлюхой из Нижнего Города, да и вряд ли взглянет благосклонно на то, что эта шлюха несколько раз обслуживала ее помощника. Хуже того - если Серима обнаружит, что под ее кровом творятся какие-то тайные дела, бешенству ее не будет границ, и тогда Пресвел и его любимая в один миг окажутся на улице.
   В густых тенях, лежавших у ворот роскошного особняка леди Серимы, в неистовстве ночной бури затаилась еще одна тень. Когда отдернулась занавеска на окне и прямоугольник света упал на снег, лицо женщины, очерченное светом лампы, жадно пожирала из темноты пара ненавидящих глаз.
   - Наслаждайся этой ночью, леди Серима, - глухо прорычал низкий, почти что звериный голос. - За зло, которое ты причинила мне и моей семье, ты не доживешь до утра.
   Не мигая, Ивар смотрел, как вновь опустилась занавеска.
   - Не беспокойся, - посулил он, - скорой смертью ты не умрешь. Это было бы слишком просто. Клянусь, перед смертью ты в точности узнаешь, как страдала моя жена!
   Было уже совсем поздно, когда Эвелинден покинула наконец дом кузнеца, но свое дело она по крайней мере сделала. Все бездомное семейство сейчас сладко спало, угостившись сонным отваром. Эвелинден даже ухитрилась подлить немного отвара в вино Агеллы и сидела с подругой до тех пор, пока та не начала клевать носом в кресле у очага. Ох и будет она клясть меня, когда проснется, с улыбкой думала лекарь, ну да это ничего. Пускай хорошенько выспится ночью, а уж утром может злиться себе, сколько пожелает. Бредя по рыхлому снегу, Эвелинден размышляла о том, что и ей самой нынче ночью понадобится снотворное - после тех ужасов, о которых рассказывала бедняжка Фелисса.