Галина Мария. Луна во второй четверти

Мария Галина
Луна во второй четверти

День первый

   Берег виднелся совсем близко, но ботик лавировал между отмелей больше часа.
   Когда она, наконец, неуклюже спрыгнула на мокрый причал, то оказалось, что на твердой земле слегка покачивает, как это бывает после долгого плавания по морю.
   Она воровато оглянулась, стесняясь собственной неловкости, но всем было не до того. Ботик болтало, швартовочный канат то напрягался, то провисал. Артем какое-то время нерешительно примеривался, прежде чем перемахнуть к ней на причал. Глаза его с любопытством блеснули из-под надвинутой на лоб шерстяной шапочки.
   Ладно, — сказала сама себе Варвара, — не так уж все плохо. По крайней мере, отогреемся, печку растопим…
   Следом спрыгнул Анджей. Темка проделал какое-то неопределенное движение, нырнув корпусом вперед, но тот уже подавал руку Лере, и та, опираясь на эту руку, легко перенесла себя через полосу темной воды.
   — Где овации? — произнес он, — где цветы? Где толпы встречающих?
   — Пижон ты, Андрюха; — Пудик перебросил ему рюкзаки, прыгнул, чуть присел на крепких ногах.
   Меланюк и Шерстобитов выбрались последними.
   — Да, — быстро проговорил Шерстобитов, оглядывая подступающий к кромке обрыва лес и извилистый берег, устланный плавником, — хорошо… Амелин был прав, подходящее место — улавливаю.
   В присутствии человека пространство сворачивалось как улитка, впуская в себя лишь до ближнего косогора, до островов, заслоняющих горизонт, до низких слоистых непрозрачных облаков, до черной стены леса над обрывом…
   — А вот и туземец…— за всю дорогу от самой Москвы Анджей ни разу не сбился с этого своего, порядком уже поднадоевшего тона.
   С сельской жизнью Варвара знакома была лишь понаслышке, но совершенно определенно знала, что, чем дальше от Москвы, тем люди приветливей. Они, во-первых, здороваются даже с незнакомыми, во-вторых, чуть не силком волокут в гости — чаю попить и послушать городские новости. Дружелюбные люди живут в деревне. Это все потому, что у них дефицит информации, рассудила Варвара и сложила озябшие губы в приветливую улыбку.
   Но встречающий, спустившись на причал, молча прошел мимо. Принял у рулевого увесистый мешок, перекинул на доски, отцепил швартовочный конец… Полоса между бортом и причалом расширилась, мотор чихнул, выпустил облачко сизого дыма. Ботик описал полукруг, вывел на серой ряби ртутную серебристую полосу, и враскачку двинулся к дальнему острову. Встречавший проводил его взглядом, вскинул мешок на спину и лишь потом обернулся к ним.
   — Чего вам?
   Нет, подумала Варвара, дружелюбием тут и не пахнет.
   — А что? — поднял брови Анджей, — мы случайно забрели в частные владения, сэр?
   Тот неприязненно оглядел их. Глаза прозрачные, северные, из-под капюшона выбивались пряди неровно остриженных светлых волос.
   — Туристы? — произнес с отвращением.
   Шерстобитов и сам ненавидел туристов. Путаются под ногами, во все вмешиваются. Вытаптывают следы. Сбиваются, мямлят, лгут как очевидцы. Почему именно им, профанам, случайным свидетелям выпадает на долю увидеть то, о чем профессиональный контактер может лишь мечтать? У той силы, которая когда-то позвала Шерстобитова в бесконечную дорогу, было своеобразное чувство юмора.
   — Мы — исследователи аномальных явлений, — он прислушался к тому, как это звучит, и ему понравилось, — контактеры… экспедиция…
   — Научники? Так ехали бы, вон, в Кандалакшу. На эту вашу биостанцию…
   На их биостанцию…
   Научников Шерстобитов тоже не любил. Они ни во что не верят. Воротят носы.
   — У нас независимые исследования, — неопределенно пояснил он, оглаживая угловатый рюкзак, набитый оборудованием, — нам требуется исключить влияние помех. И это место по всем параметрам нам подходит. У вас тут можно жилье снять?
   — Я не сдаю…
   — Погодите, — вмешался Меланюк, — Угрюмов? Иван, кажется? Вы тут рыбинспектором работали…
   — Я и есть рыбинспектор, — по-прежнему хмуро произнес тот. Лицо, высеченное, казалось, из местного красноватого гранита, чуть дрогнуло, но вновь неприязненно застыло. — Что с того?
   — Да я просто останавливался тут когда-то. Студентов в поход водил. Их тогда без руководителя не пускали. Теперь-то всем наплевать…
   — А чего ж тогда поехали? — буркнул Иван, окинув взглядом залатанную старенькую штормовку и седеющие виски Меланюка, — сидели бы дома…
   Меланюк снял очки и спрятал их в карман штормовки.
   — Да так, — пожал плечами он, — какой в городе отдых?
   — Это да, — неопределенно протянул Угрюмов.
   Он вздохнул, взгляд его еще раз пересек пустое водное пространство.
   — Ладно… пошли, раз приехали.
   — Остановиться где можно? — спросил Меланюк.
   — Где хотите, там и останавливайтесь.
   Рыбинспектор Угрюмов развернулся и пошел вверх по сходням. Серый мешок бил его по спине.
   Черт знает, что — подумала Варвара. И какой дурак придумал про это хваленое деревенское гостеприимство?
   — А в прошлый раз где стояли, Игорь Оскарович? — спросил Пудик.
   — Палатки разбивали, — ответил Меланюк, с легкостью карабкаясь по мокрому настилу, — на вон том склоне. Тогда жара стояла… Уникальный год был — вода до двадцати пяти нагрелась, представляете? И там, за Полярным кругом, начали таять льды. Их сносило сюда — в залив. Вода теплая, жара, и льды плывут… И пар от воды… Местные говорили, никогда такого не видели.
   — Давно это было?
   — Да уж… Вон как все успело развалиться…
   Пространство мстит людям — ржа, гниль, ползучая плесень грызет, гложет брошенное жилье, и вот уже невозможно понять, покинуто оно в прошлом сезоне или в прошлом веке… Облокачиваясь на покосившиеся изгороди, выглядывали наружу буйные сорняки, заколоченные окна таращили слепые бельма, дощатый настил на единственной улице частью провалился, так что все время приходилось смотреть под ноги…
   Пудик вертел головой, осматриваясь. Наконец остановился, показав на крайний дом, казалось, сохранившийся лучше других.
   — Этот, — спросил, — годится?
   — Ты завхоз, — Шерстобитову было все равно, где жить. Если местность себя оправдает — будет не до того. Если не оправдает… Что ж, он подождет неделю — до прихода катера.
   Пудик скинул рюкзак на землю.
   — Пойду, погляжу…
   Отворил калитку, висящую на единственной ржавой петле, протопал к дому. Дверь закрыта на крепкий висячий замок, тоже уже слегка приржавевший.
   — Игорь Оскарович?
   Тот молчал. Следовало бы, повинуясь смутной памяти, безошибочно выбрать на этом печальном параде нежилого жилья самый лучший, самый расположенный к людям, самый дружелюбный… самый безобидный…
   Но он молчал.
   Наконец, неуверенно проговорил:
   — Хороший дом… крепкий. Тогда тут приезжие какие-то жили?
   — Может, и жили, — сухо проговорил Иван, — теперь не живут…
   Он тоже опустил свою ношу на землю и теперь стоял, наблюдая, — чуть поодаль, словно подчеркивая, что не желает иметь с приезжими ничего общего…
   — А ключи найдутся?
   — Может, и найдутся… — неопределенно отозвался Иван.
   Хмуро пожал плечами и вновь наклонился за мешком…
   — Мы заплатим, — вмешался Шерстобитов, — понятное дело…
   Иван поглядел ничего не выражающим взглядом, развернулся и потопал по рассохшемуся настилу.
   — Давай, сбегай — Пудик обернулся к Артему, которого полагал салагой и гонял по мелким поручениям. — А мы пока вещички на крыльцо перенесем.
   Артем замялся. Оставаться наедине с недружелюбным Угрюмовым ему явно не хотелось.
   Варьке стало его жаль.
   — Я тоже схожу, ладно? — вызвалась она.
   — Валяй, — хмуро разрешил Пудик. — А заодно спросите, нельзя ли картошки купить. И луку.
   Иван уже шагал к возвышавшемуся над обрывом дому, где над крыльцом висела покосившаяся, когда-то крашенная голубой краской табличка с надписью Рыбинспекция, увенчанная гербом Советского Союза…
   Варвара с Артемом побрели следом.
   С холма открывался вид на причал, на дальний, уходящий в море мыс, на рябую воду, на туманные острова, застилающие близкий горизонт…
   Не верю, чтобы тут росла картошка, — подумала она, — в этакой глуши. Они, должно быть, даже не знают, что Америку открыли.
   Женщина выглянула, было, из-за двери конторы, видимо, одновременно служащей и жильем, но тут же скрылась обратно. Светлые волосы повязаны платком, глаза опущены.
   На крыльце появился Иван — уже без мешка.
   — Чего надо? — спросил с прежней неприязнью.
   — Так ведь ключи, — напомнила Варвара.
   Он молча пожал плечами и вновь нырнул в дом, оставив их топтаться у порога, рядом с железной скобой, с которой осыпались комья засохшей грязи, но вскоре вновь появился, держа в руке связку ключей, которую протянул Артему — видимо, Варвару, как женщину, он полагал непригодной для деловых переговоров.
   — Деньги у старшего, — Артем счел за лучшее устраниться сразу.
   Тот отмахнулся.
   — Потом.
   Они уже подходили к калитке, когда Варвара хлопнула себя по лбу.
   — Ох, а про картошку с луком я и забыла…
   Она поднялась на крыльцо и уже согнула пальцы в костяшках, чтобы постучаться.
   — Господь с тобой, Ваня, — говорила женщина, — ну что ты вбил себе в голову…
   — Не посмотрю, что жена. Ты меня знаешь. И себя знаешь…
   — Ванечка! Христом Богом клянусь — дурь это, больше ничего…
   Варвара кашлянула. Женщина за дверью испуганно смолкла. Иван выглянул наружу, хмуро взглянул.
   — Картошки бы и луку еще, дядя Ваня…
   — Какой я тебе дядя, — буркнул он. И вновь исчез в доме.
   Чего это он ее? — недоумевала Варвара, пока они тащились обратно с корзинкой подгнившей картошки, плетенкой лука и связкой ключей, — из-за нас, что ли?
   — Странные они какие-то. Тебе не кажется?
   — Брось, — вздохнул Артем, — это мы странные.
   Странные, подумала Варвара, верно. Вообще все это предприятие сущий идиотизм. Надо же, пришельцы! Маньяк Шерстобитов бродит со своими рамками, и прислушивается к дальним, чужим голосам, и гонится за призрачными тенями, и ничего больше его не интересует. Что там такое случилось, что разбежались, перессорились, пропали в черных дырах его бывшие соратники, и пришлось ему набирать свежий народ, с бору по сосенке? Она с ненавистью рванула корзину на себя — одна луковица выпрыгнула и покатилась по настилу.
   — Ты чего? — удивился Артем.
   — Ничего, — сквозь зубы ответила Варвара.
 

***

 
   — Картошечка — это хорошо, — одобрительно проговорил Пудик, — А ключи?
   — Вот, — Варвара покрутила ключ на указательном пальце, — держи…
   Казалось, дом был покинут в спешке — на полу валялась разномастная обувь и, почему-то, хорошее женское пальто, чемодан вывернул наружу нутро, извергнув гору вещей, превратившихся в заплесневевшие тряпки, в кухне, примыкающей к сеням пылилась в тазу гора кастрюль…
   — Да, — Варвара отлично понимала на кого ляжет уборка, — интересно, наверху тоже?
   — Ничего, — успокоил Пудик, — вы, бабы, не надрывайтесь. Свалите все угол, и дело с концом…
   — А кастрюли?
   — И кастрюли — туда же. Что у нас, своих нет?
   — За работу, девочки, — Шерстобитов уже смахнул какие-то жестянки со стоящего в углу верстака, осторожно водрузил свой рюкзак, — А мальчики займутся печкой. Поленницу у забора видели? Давай, Анджей, действуй…
   Меланюк, тем временем, опустившись на колени, выгребал из печки прогоревшую золу…
   — Вам вовсе не обязательно, Игорь Оскарович, — заметил Шерстобитов.
   — Почему же?
   Шерстобитов пожал плечами, всем своим видом говоря, — да на здоровье.
   Действительно, подумала Варвара, положение несколько двусмысленное — попробуй чувствовать себя на равных с человеком, раза в два тебя старше. Тем более, когда начальник ты, а не он. Деньги на поездку раздобыл Шерстобитов, он же навербовал добровольцев. Правда, никто не знает эти места лучше, чем Меланюк.
   Она расстелила на полу какую-то побуревшую ткань, видимо, когда-то бывшую простыней и начала стаскивать туда мусор. Самый разный мусор, который раньше был просто вещами, возможно, вещами любимыми — ситцевый женский халатик, крошечные детские резиновые сапожки, пластиковая кукла, у которой один глаз закрывался хорошо, а другой — плохо…
   — Ау, а что я нашла! — крикнула, перевесившись через перила, Лера.
   — Да? — Варвара утерла грязный лоб грязной рукой.
   — Картины! Полно картин! Наверху. Холсты, картон… Пошли, поглядим!
   — Сейчас. Только управлюсь…
   — Здесь художник жил, представляешь? То-то я гляжу, печка вон как расписана. Интересно, что с ним потом случилось?
   — Съехал, — вздохнула Варвара, — мода прошла и съехал…
   Было, было уже почти легендарное время, когда, физики и лирики срывались с насиженных мест и, прихватив жену и детей, селились в таких вот медвежьих углах. Впрочем, мало кого хватало надолго. Рано или поздно, все они возвращались.
   А дом без человека опускается точно так же, как и человек без дома; крыша протекла, из погреба в горницу поползла плесень, крыльцо щерилось отвалившейся доской — художник, как это водится среди людей его профессии, явно был мужиком с руками; давным-давно покинутый дом все еще оставался самым прочным во всей деревне. Не считая угрюмовского, подумала Варвара, но тот ведь жилой.
   — Так ты идешь? — вновь крикнула сверху Лера.
   — Сейчас, — Варвара вздохнула и устало распрямилась, — Только в сарай это добро отволоку…
   — Да ты что? — удивилась Лера.
   — Сашенька, — обратилась она к Пудику, тащившему охапку дров, — не поможешь нам? Отнеси, будь так добр, все это в сарайчик…
   При этом она кокетливо перегнулась через перила. Вырез у майки оказался неожиданно глубоким.
   — Почему ж нет, — Пудик неохотно перевел взгляд с Леры на гору хлама в углу, — Момент…
   Ловким движением сгреб полотнище за четыре угла и взвалил узел на плечо.
   — И со второго этажа тоже, пожалуйста, — крикнула ему вслед Лера.
   — Почему ж нет, — повторил Пудик, вываливаясь в сени.
   — Никогда не делай сама то, о чем можно попросить мужчину, — назидательно проговорила Лера, подмигнув Варваре, — Этим ты сохраняешь лицо и себе и ему…
   — У меня другой имидж, — мрачно сказала Варвара.
   — Да, — согласилась Лера, — как бы свой парень. Но это в городе еще так-сяк, а тут надорвешься. Смотри, и впрямь поверят— тебе это надо? Поднимайся, погляди, какие картины. Мы здесь себе спальню устроим.
 

***

 
   Костер тихо потрескивал, вторя шороху мелких волн, набегающих на каменистый берег. Шел прилив. Ветер гнал дым понизу, отчего то один, то другой сидящий поблизости начинал чихать и вытирать слезящиеся глаза. Зато отгонял тучи гнуса, висевшие над прогалиной, точно столбики черного дыма.
   Варвара в очередной раз чихнула, протерла глаза, и чуть передвинулась, чтобы глотнуть свежего воздуха. Не тут-то было — дым зловредно двинулся вслед за ней.
   — Похоже, — заметил Пудик, — хозяин нас не полюбил.
   — Правда? — Шерстобитов захлопнул дневник и теперь извлек новую игрушку — куски изогнутой проволоки — сначала Г-образной, а потом П-образной формы. — Не заметил.
   — Что ты вообще замечаешь? — холодно спросила Лера.
   Ее Шерстобитов тоже не замечал. Еще бы, она же не пришелец.
   — Все, что нужно… Кольцевую аномалию, например. Интересная здесь кольцевая аномалия, сложная… и круги перекрываются. Никогда такого не видел.
   Мир по Шерстобитову был полон загадочных явлений, взаимопроникающих полей, плазменных энергетических субстанций. Север — тем более. А это место было и вовсе многообещающее. Потому как какой-то Амелин видел каких-то байдарочников, а байдарочники, соответственно, видели нечто… и больше возвращаться сюда не захотели. А Меланюк захотел — во всяком случае, дал себя уговорить.
   Впрочем, гадала Варвара, так ли уж трудно было Меланюка уговорить… другое дело, не жалел ли он сейчас об этом — если былую юность и можно воскресить, то лишь в окружении сверстников, а здесь Меланюк, вероятно, ощущал себя одиноким и старым. Возможно, он пустился в своего рода последнее паломничество, лишь для того, чтобы убедиться, что прошлое осталось в прошлом и здесь, вдали от людных городов, в сущности, нет ничего, о чем стоило бы тосковать.
   Не верит Меланюк в пришельцев, подумала Варька, и правильно делает.
   Она тоже не верила в пришельцев — кто же в них верит, — во всяком случае, не больше, чем, в, скажем, способность двигать предметы посредством усилия воли. Но в человеке живет надежда на Чудо. На Нечто, что снисходит просто так, даром и меняет всю твою жизнь, поскольку самим своим существованием доказывает, что есть в мире нечто большее, чем унылая лямка, в которую впрягаются и тянут от и до. И что бы там ни говорил тот же Шерстобитов, ему не пришельцы нужны. Ему Чудо требуется. И Приобщение. А вот Меланюк уже знает, что чудес нет. Причем, на собственном опыте знает.
   — Как там картошка, Пудик? — спросила она.
   Пудик потыкал в картошину палочкой, потом выкатил ее из углей, отсвечивающих парчовыми переливами.
   — Порядок, — проворчал он, — можно жрать…
   Пудик не прогадал. Он мечтал об активном отдыхе на природе, и получил чего желал. Но еще больше выгадал Шерстобитов, заполучив хозяйственного и основательного Пудика. И попытался закрепить успех.
   — Погоди, — сказал он, — успеется. Возьми-ка рамку!
   — Так остынет же, — забеспокоился Пудик.
   — Не остынет. Не так держи — свободно. Да не зажимай же…
   — Само как-то зажимается, — беспомощно объяснил Пудик, непроизвольно стискивая могучий кулак.
   — Сделай несколько проходок. Да не так, меандром! Галсами ходи. Да не напрягай же так мышцы!
   Пудик сокрушенно покачал головой.
   — Я ж говорю, не получается… рамка, наверное, некачественная.
   Шерстобитов не понял юмора.
   — Тут рамка — чисто формальное вспомогательное орудие. Она реагирует на непроизвольное, подсознательное сокращение мышц.
   — Нет, — Пудик вновь присел к костру. Сосредоточенно перебрасывал горячую картошку с ладони на ладонь. — У меня не бывает непроизвольных сокращений мышц. Только произвольные…
   Должно быть, нервные посетители университетской читалки, глядя на бугристые Сашкины мышцы, перекатывающиеся под застиранным тельником, на его круглую стриженую голову, полагали, что библиотека наконец-то взялась за ум, остепенилась и завела себе какую-никакую, но крышу.
   — Нечувствителен ты к паранормальным воздействиям, Пудище, — флегматично констатировал Анджей, — чурбан ты бесчувственный. И чего это тебя на психфак понесло?
   — А чего? — переспросил Пудик, морщась от едкого дыма, — чем психфак-то плох?
   — Нет, правда, — не отставал Анджей, — Пудище, колись. Такие, как ты, в спецназ идут. На контрактную.
   — А я и собирался на контрактную… — Пудик, казалось, не замечал иронии, — У меня братан в десанте. Мы ж качки люберецкие, нас любой спецназ с руками оторвет. Он старший был, а я, вроде, при нем.
   Он смолк, сосредоточенно дуя на картошку.
   — Ну? — подсказала Лера.
   Приятно, должно быть, вот так, работать в паре… понимая друг друга с полуслова, с полувзгляда. Остальной мир не то, чтобы враждебен, просто безразличен…
   — Ну… — Пудик разломил картошину, откусил кусочек, глядя на бирюзовые язычки пламени, — странная петрушка получилась. Короче, решили мы себе спортзал оборудовать. Пошли по инстанциям всяким — мол, подрастающее поколение, спорт против наркотиков, все такое… Ну, выделили нам подвал. Мы, значит, губы раскатали, обои там налепили, постеры — с Арнольдом, с Чаком… железо поставили… А потом какая-то сука телегу накатала, что у нас там сплошной, извиняюсь, психфак, и моральное разложение. Короче, отобрали у нас этот подвал — дождались, падлы, пока мы его отремонтировали, чуть не языком вылизали, и отобрали. Бесплатная, блин, рабочая сила — вот кем мы для них были.
   Он вздохнул…
   — Не понимаю, — Артем любил во всем усматривать логическую последовательность, — при чем тут психология?
   Пудик почесал пятерней круглый затылок.
   — Стены-то неровные были в том подвале… Обои как проклеишь? А мы хотели, чтобы все путем. Натаскали макулатуры, газеты, книги старые потрошили. Бобер от отца-покойника кучу книг притаранил, я начал странички отрывать и зачитался. Я и мы называется. Как, типа, человек среди людей себя чувствует… Автор этот, Леви его фамилия, и фотка сзади — надо же, думаю, ушастый, из себя невидный, а сечет! Начал читать, втянулся. Юнга там, Кречмера. Как раз Юнг тогда на лотках появился. Ну, этот позаковыристей оказался… Что ж, думаю, Леви этот допер, а я, выходит, не допру? Карандаш взял, тетрадку, словарь иностранных слов… Так и пошло.
   Артем тихонько ткнул Варвару острым локтем в бок.
   — Он высший бал набрал, — шепотом пояснил он Варваре.
   — Я уж такой, — виновато откомментировал Пудик, — как вцеплюсь во что-то, не отстану. Такая уж у меня хватка.
   — Во всем мне хочется дойти до самой сути, — с преувеличенным пафосом продекламировал Анджей.
   — Во всем? — задумался Пудик, и покачал головой, — Не… На все сил не хватает.
   Анджей хмыкнул, разве что пальцем у виска не покрутил.
   — Эх ты, Пудище, — перехватила мяч Лера, — ты хоть что-то, кроме своего Юнга читал?
   — Стихи-то? Когда? Вот, классику осваиваю потихоньку…
   Пудик вздохнул, вновь сокрушенно покачал головой и смолк.
   Белые ночи уже сошли, оставив лишь долгие сумерки, наполненные акварельной прохладой, да мягкое свечение, в котором словно плыли дальние острова на горизонте, кромка зубчатого леса на выдающемся далеко в море мысу — который здесь зовется наволок. Над этим темным, точно вырезанным из черной бумаги лесом, поднималась прибывающая бледная луна, отчего все вместе еще больше напоминало детский рисунок.
   Шерстобитов неплотно сжал в кулаке правой Г-образную рамку, крутил ее указательным пальцем левой, чтобы проверить, свободно ли она вращается.
   — Кто еще хочет попробовать? — с надеждой обвел он взглядом сидящих, — Ты?
   — Ну, уж нет, — замотала головой Варвара.
   — Почему? Ты, хотя и не сенситив по фенотипу, — он скептически оглядел коренастую Варькину фигуру, — все же женщина… а вы чуткие по самой своей природе.
   У самого Шерстобитова, похоже, никакой чуткости. Да и зачем она ему. Варька привычно ощущала собственную неуклюжесть. Ну, не Лера… что уж тут поделать. В принципе, она притерпелась, но когда вот так ни с того, ни с сего напоминают…
   Ладно, хоть с рамкой отстал.
   Варька представила, как она идет, глядя перед собой и держа рамку в вытянутой руке. Дурацкое зрелище. А остальные смотрят в спину и хихикают.
   — Не хочу, — твердо сказала она, подтянув под подбородок колени и на всякий случай придвигаясь поближе к Артему.
   — Давай я попробую, — тут же с готовностью вызвал Артем огонь на себя.
   Шерстобитов, прищурившись, оглядел его оценивающе…
   — Может, толк и выйдет… Потренировать бы немного. Ладно, отложим на завтра. Картируем зону, отграничим центральное пятно, и погоняем тебя и, вон, ее, — Кивнул на Леру. Поднялся.
   — А сейчас для разминки, пока не стемнело… Пошли, Яблонский. Бери вон ту рамку. Ты влево, я вправо… Колышки прихвати — отметишь точки.
   Анджей неохотно поднялся.
   — Фанатизм заразителен, — Артем глядел в удаляющуюся спину, — ни за что не подумал бы, что Анджей паранормальщиной увлекается.
   — Для понту, — пояснил Пудик, — Девкам головы морочить хорошо. Тарелки-марелки, уфология-хренология…
   — А ты? — поинтересовалась Варвара.
   — А что — я? Я свое дело честно делаю. Вадька дорогу оплачивает, я ему ящики таскаю. Продукты закупил, посчитал все — вес, калории. А с фигней этой — сама видела, не идет у меня. Слишком тонкая материя. А за ними наблюдать забавно — тут же все на чистом самовнушении держится…
   — Тоже опыт проводишь! — сообразила Варвара.
   — Полевой эксперимент. А чего? На такие камлания обычно посторонних не пускают, только избранный круг. А тут наблюдай процесс изнутри сколько влезет.
   — Хитрый ты, Пудик.
   — Какой же я хитрый? Я честный.
   — А вы, Игорь Оскарович? — Артем обернулся к Меланюку, — согласились бы?
   — На что, Артем?
   — Ну, пройтись с этой рамкой…
   — Нет, — твердо ответил Меланюк, — нет. Не знаю, что заставляет вращаться эти рамки, но пришельцы тут совершенно ни причем… Тут совсем другие силы.
   — А место? — Артем и верил и не верил. Верить в такие штуки всегда хочется. Но как-то неловко. — Особенное место? Аномальная зона?
   — На Севере, конечно, много чего случается, — задумчиво отозвался тот, — в том числе и странного… и загадочного… и люди тут пропадают. Но человек, знаете, может пропасть и около метро Университет. И я не знаю, что вероятней.
   Пудик вздохнул.
   — Это верно, — согласился он.
   — Не в местности дело. Сама по себе местность нейтральна. В ней нет коварства, нет злого умысла… Чтобы наделить ее всем этим, нужен человек.
   Оставшаяся без внимания Лера пошевелилась и задела коленом колено Меланюка. Тоже полевой эксперимент ставит, подумала Варвара. Верно, никто, кроме Анджея ее по-настоящему не интересовал, но с охотничьим инстинктом так просто не совладаешь. Да и зачем, собственно? Мужскому самолюбию такое внимание в любом случае льстит.
   Меланюк не заметил — сидел, обхватив руками колени, задумчиво глядя на переливы бледно-розового и голубого, на легкие перистые облака, на мягкую дымку вокруг недозрелой луны.