Никита Евгеньевич Покровский, Галина Владимировна Иванченко
Универсум одиночества: социологические и психологические очерки
Предисловие
«Человек, достигший сознания настоящего, одинок», – заметил Карл Густав Юнг. И продолжил: «Современный человек во все времена был таковым, ибо каждый шаг к более полной сознательности удалял его от изначального, чисто животного participation mystique со стадом, от погруженности в общую бессознательность». В такой решительной и недвусмысленной форме один из крупнейших социальных мыслителей XX в. поставил вопрос, затрагивающий одну из самых больных тем современного, да и любого иного общества. Не есть ли одиночество извечное, экзистенциальное состояние человека, укореняющееся в нем тем больше, чем выше человек поднимается над своим животным естеством? Не становится ли одиночество оборотной стороной цивилизации, а быть может, и ее лицевой стороной?
Однако предлагаемое вашему вниманию издание не имеет свой главной целью сконструировать ответы на поставленные вопросы. В значительной степени общая задача книги заключается в рассмотрении процесса формирования понятий «одиночество» и «аномия» в истории социальной философии и теоретической социологии, анализе структуры этого процесса и его рефлексий в современной культуре, а также разговоре о психологии одиночества и способах его терапии. Хотя решение этой задачи едва ли возможно без ответа на вопрос, поставленный Карлом Юнгом.
Об одиночестве говорить непросто. Этот феномен чрезвычайно распространен в самых разнообразных формах. Каждый человек пережил его в той или иной степени на определенных этапах жизни и потому имеет собственное мнение относительно природы одиночества, как правило, подтверждаемое личным опытом. «Я совершенно точно знаю, что такое одиночество!» – утверждают многие, при этом часто имея в виду отличающиеся друг от друга явления.
Распространенность феномена одиночества и его своеобразная доступность часто приводят к абсолютизации личного опыта, что создает немало трудностей для серьезного научного исследования. И тем не менее, значимость теории остается непререкаемой. Теория создает идеальный тип (или типологию), который не только может и должен оказывать воздействие на общественное сознание, но и помогает отдельной личности осмыслить или переосмыслить индивидуальный опыт.
Интерес к проблеме одиночества и аномии возник у авторов данной книги более двадцати лет назад – в контексте совершенно иной социальной и духовной ситуации, характерной в середине 80-х гг. XX в. для российского, вернее, еще советского в то время общества. Страна вошла в предкризисную полосу, вскоре сменившуюся длительным и крайне болезненным периодом социально-политических и экономических трансформаций самого различного характера. Советский человек впервые за многие десятилетия реально почувствовал себя не полностью совпадающим с системой и коллективом, а имеющим возможность обладать собственным, частным миром, в той или иной степени отличным от системы бюрократической государственной идеологии. И эта приоткрывшаяся свобода, в частности свобода восприятия самого себя как индивидуальности, вызвала к жизни целый ряд новых социальных и социально-психологических состояний, неизвестных прежде.
Между тем государство и его идеология, несмотря на определенные послабления, по-прежнему представлялись вполне монолитными. Причем эта монолитность, по крайней мере в узловых элементах системы, несла отпечаток вечности, замыкающей исторический горизонт.
Сочетание некоторой свободы поздней советской эпохи предперестройки, с одной стороны, и ограниченности исторической перспективы, с другой, приводило к возникновению целой гаммы социально-психологических реакций, обретавших воплощение в самых разных формах сознания и деятельности. Состояние постоянного беспокойства; ироничность по отношению к бюрократии/партократии и ощущение полной зависимости от нее; странное сочетание общественного скепсиса с нравственным и историческим идеализмом; критика системы в целом и вместе с тем неосознанная вера в ее вековечную стабильность; презрительное отношение к официальному патриотизму и, одновременно, совершенно некритичная оценка Запада; стремление проникнуть за пределы железного занавеса и ностальгическое культивирование своеобычной русскости; поиски теоретических альтернатив казенному марксизму, использование эзопова языка и двоемыслие в области любой теоретической и творческой деятельности; двойничество в частной и общественной жизни… Вот лишь некоторые противоречивые черты того времени, которые вели к фундаментальному диссонансу частного и общественного, личности и социальной системы.
На острых гранях (подчас весьма острых) этих состояний общественного сознания возникало одиночество – болезненное чувство затерянности личности в лабиринтах бюрократически обезличенной системы. И хотя одиночество не сочеталось с официальными догматами идеологии (в коллективистски ориентированном обществе, как известно, по определению не может быть места одиночеству), оно тем не менее в той или иной степени все более овладевало мыслящими людьми и становилось предметом изучения, правда, не столько в общественных науках, сколько в художественном и литературном творчестве.
Именно в те годы у авторов и возник проект провести историко-философское и историко-социологическое исследование одиночества с целью классифицировать и обобщить различные теории, трактовавшие этот феномен человеческого сознания, и тем самым ответить на, казалось бы, простой вопрос: что же на самом деле есть одиночество с научной точки зрения?
Исходным пунктом данного исследования стали опубликованные Н.Е. Покровским работы по истории американского пуританизма XVII–XVIII вв. и американского трансцендентализма XIX в., прежде всего связанные с социально-философским наследием Генри Торо и Ральфа Эмерсона[1], в рамках которого особое внимание уделялось романтической концепции личности и одиночества. В ходе исследования стало ясно, что проблема весьма многоаспектна как в историческом, так и теоретическом отношении. Возникла необходимость рассмотрения целой галереи мыслителей прошлого и настоящего, внесших большой вклад в теоретическое осмысление одиночества и сопряженных концепций. Круг тем, теорий, имен и анализируемых публикаций лавинообразно расширялся. Порой казалось, что чуть ли не каждый социальный философ и социолог-теоретик, не говоря уже о писателях и деятелях искусства, может быть рассмотрен в контексте проблемы одиночества. Это потребовало решительного ограничения области исследования и включения в нее лишь избранных фигур и теорий, наиболее показательных с точки зрения авторской концепции.
По внешнему ходу событий – крушение старой административно-командной системы, возникновение новых социальных отношений и общественных институтов – проблема одиночества словно ушла на периферию общественного интереса. Обострение экономической и политической ситуации в России сделало насущным для многих социальных групп проблему физического выживания и самоидентификации в новой общественной структуре. В подобных кризисных условиях как бы не оставалось места для сантиментов и переживаний своей затерянности на просторах социокосмоса. Круг наиболее остро воспринимаемых проблем личности сузился до минимума – сохранение работы, безопасность, продолжение рода, физическая выживаемость в деградирующей экологической обстановке (включая проблему здорового питания и жилища), формулирование политической оценки текущих событий и прямого политического действия.
Вместе с тем, несмотря на то что в узком смысле слова одиночество перестало быть первостепенно насущной темой, оно уступило место иной, но бесспорно рядоположенной проблеме – аномии. Рассогласованность ценностного мира, наступивший вакуум базовых и производных ценностей, смешение норм и идеалов – все это, как ни странно, не только не вытеснило проблему, а поместило ее в более широкий социологический контекст, в котором одиночество стало восприниматься как доведенная до своего личностного итога прогрессирующая аномия. Все это в немалой степени продолжается и по сей день.
Если прежде нерв социального интереса наиболее остро реагировал на разлад личности с системой (и, соответственно, возникающее при этом одиночество), то теперь главной болезнью общества стала пустота ценностного мира, его вакуумизация, имеющая одним из возможных следствий и одиночество в разреженной нравственной атмосфере, и заполнение социального пространства девиантными ценностями. Таким образом, сама жизнь потребовала видоизменения генеральной тематической линии исследования и включения в него проблемы аномии, что и было сделано.
Как уже отмечалось выше, теоретическое исследование одиночества и аномии рискует стать слишком широким, тем самым размывая свои границы и вбирая все новые предметные области, имеющие отношение к указанным социальным феноменам. В связи с этим необходимо сформулировать строгие тематические рамки книги, которые авторы старались не нарушать в ходе работы.
Одиночество в той или иной степени проявляет себя практически во всех духовных, идеологических и религиозных системах. Однако оно с наибольшей остротой переживается и с наибольшей глубиной осмысливается в контексте западного мира, т. е. общественно-духовной системы, основанной преимущественно на протестантской трудовой этике и свободном рынке. Продолжая эту мысль, необходимо отметить, что русская философская традиция (быть может, к счастью) еще не дала теоретического синтеза в отношении феномена одиночества. Данное положение объясняется превалированием в России иных ценностных ориентиров и системообразующих параметров. Вследствие этого одиночество не выступало в истории русской, в том числе теоретической, культуры в качестве генеральной темы (исключением является В.В.Розанов). Однако дальнейшая переориентация национального сознания и его ценностная модернизация неизбежно превратили одиночество в глубоко русскую тему. Впрочем, не столько русскую, сколько обезличенно-глобальную. Не следует питать никаких иллюзий по этому поводу. Поэтому представляемую научную работу можно рассматривать, с одной стороны, как попытку теоретического синтеза, отражающую процесс формирования предметной области, а с другой – как своеобразное предупреждение о том, что нас может ожидать в будущем.
Глобализация с ее почти неограниченной свободой передвижений, самореализацией примордиальности, нескончаемыми поисками идентичности и виртуализацией сферы потребления по-новому высветила и проблему одиночества. Безграничность личностной динамики оборачивается внутренней пустотой и безразличием мотивации.
Авторы предлагаемой книги отстаивают следующие принципиальные положения.
1. Одиночество представляет собой широкую социокультурную категорию, которая в самом общем виде отражает присущий личности страх перед социально-психологической изоляцией и разрывом общественных связей, составляющих суть жизненного мира. Несмотря на то что в одних типах исторических и современных обществ одиночество проявляет себя в полной мере, а в других находится в «свернутом» состоянии, оно присуще всем социальным системам, обладая экзистенциальными параметрами. Подтверждением могут служить многообразные рефлексии одиночества, демонстрируемые в истории культуры на протяжении практически всей ее истории.
2. При всем разнообразии определений одиночества, часто противоречащих друг другу, можно выделить их общую основу:
а) одиночество – результат дефицита качественных социальных связей и общения;
б) одиночество – внутренний, субъективный опыт, который вовсе не тождествен объективной социальной изоляции;
в) чаще всего одиночество является тягостным, негативным состоянием для человека, и лишь немногим удается переживать его как совершенное состояние уединенной самодостаточности, состояние творца, мудреца, отшельника.
3. В контексте жизненного мира выявляется структура одиночества как чистого переживания, соответствующего неразрешимости проблемы интерсубъективности и обоснования существования другого Я. Обладая космическим, культурным, социальным и межличностными параметрами, одиночество становится, в ряду других, базовой структурой чистого сознания. При этом оно представляет собой изоморфную структуру сознания, воспроизводя себя на микро– и макроуровнях жизненного мира (от индивидуального мира повседневности отдельной личности до уровня межгосударственных отношений – «одиночество великой державы»).
4. Если одиночество рассматривается как структура субъективного восприятия и переживания дефицита значимых взаимодействий, то аномия с необходимостью создает для этого деструктивный ценностный фон. Аномия необязательно, хотя весьма вероятно, влечет за собой возникновение одиночества. В свою очередь, одиночество не может проявить себя вне контекста частичной или полной аномии.
5. Рассмотренные концепции аномии и одиночества позволяют выявить важный параметр функционирования личностной или групповой системы. Ценностная рассогласованность или ценностно-нормативный вакуум (аномия), а равно и переживание дефицита значимых связей (одиночество) представляют собой факторы большой разрушительной силы, способные существенно снизить эффективность любой социальной деятельности. В связи с этим учет фактора аномии и одиночества при анализе и планировании социальных программ представляется чрезвычайно важным, а его игнорирование – проявлением недостаточно развитой социологической культуры.
Книга состоит из двух частей, включающих десять глав.
Часть I (Н.Е. Покровский) посвящена анализу философских и теоретико-социологических аспектов одиночества и аномии.
В главе 1 «Методологические подходы к изучению одиночества» рассматриваются наиболее принципиальные научные определения одиночества, среди которых выделяются когнитивно-феноменологические, межличностные, а также основанные на концепции дефицита социального общения. Методологическое разнообразие методов интерпретации одиночества представлено психоанализом, феноменологией, экзистенциализмом, социологическим подходом, интеракционизмом, когнитивным подходом, интимизмом и общей теорией живых систем (GLS). В конце главы создается детальная модель одиночества с использованием феноменологической методологии. Феноменологическая модель анализируется в аспектах ее четырех основных измерений – космического, культурного, социального и межличностного.
В главе 2 «Одиночество как историко-философская и социально-философская проблема» последовательно реконструируются этапы философского осмысления одиночества в истории мировой культуры. Проводится принципиальная для автора мысль, что одиночество (в его различных формах, но при сохранении главных признаков) следует рассматривать как устойчивый феномен жизненного мира, обнаруживающий себя на протяжении всей истории человечества. Намечая пути формирования научного понятия одиночества в античной, средневековой и философской культуре Нового времени, автор главное внимание уделяет анализу протестантской идеологии и этики, показывая, что протестантизм создал идейную основу для превращения одиночества в один из ведущих, сквозных феноменов современного западного сознания. Рассматриваются взгляды отцов Реформации, американский пуританизм и протестантская трудовая этика, во многом предопределившие пути формирования американского сознания и идейные параметры теоретической социологии США.
Превращение проблемы скрытого или открытого одиночества в каинову печать духовной культуры современности (Modernity) повлекло за собой ранние социально-философские рефлексии, содержавшие альтернативный взгляд на этот феномен. В качестве ярких образцов этой альтернативности аналитически реконструируются философские взгляды американских трансценденталистов – романтиков Р. Эмерсона и Г. Торо, а также Л. Фейербаха и раннего К. Маркса. Стремление обосновать систему духовной и социальной стабилизации, противостоящей центробежным силам социально-психологической атомизации, привело к выдвижению указанными мыслителями различных, подчас несовместимых принципов. Но это, по крайней мере, обозначило водораздел в социальной философии, по другую сторону которого оказались такие философы, как С. Киркегор (Кьеркегор) и Ф. Ницше. Они осмысляли мир преимущественно в индивидуалистически-экзистенциалистском ключе и потому превратили одиночество (как личное, так и бытийственно-метафизическое) в свою принципиальную позицию.
В главе 3 «Аномия, или человеческое измерение социальной структуры» прослеживаются этапы формирования понятия аномия и его роль в определении социальной структуры – одной из главных концепций современной теоретической социологии. В конце XIX – начале XX в. важнейший вклад в этот процесс внес Э. Дюркгейм, разработавший учение об аномии как факторе, противостоящем общественной солидарности и появляющемся в итоге «ненормального» разделения общественного труда и смены общественных парадигм. Принципы Э. Дюркгейма нашли дальнейшее развитие в теории социальной структуры Р. Мертона.
Р. Мертон, основываясь на выдвинутых им постулатах социологического функционализма и теории среднего уровня, показал, что вследствие несоответствия одобряемых (и прививаемых) культурой целей и тех нормативных рамок, которые «спускаются» социальными институтами (т. е. ограничений использования средств достижения целей), в социальной структуре возникает серьезное напряжение. Оно выражается, в частности, и в форме аномии – общей рассогласованности ценностей и ценностных ориентации. Особую убедительность анализ аномии, данный американским социологом, приобретает в рассмотрении парадигмы «стремление к успеху» в структуре американского общества.
В общем виде разделяя эволюционистскую точку зрения социального равновесия, Р. Мертон полагал, что аномия (и сопутствующее ей одиночество) могут быть сняты терапевтическими средствами и сбалансированным воспитанием в семье. В этой связи рассматривается ряд прикладных исследований, которые показывают, что данная корреляция имеет широкое распространение. В итоге аномия и одиночество раскрывают свою тесную теоретическую взаимосвязь и взаимозависимость как в социальной теории, так и в ее прикладных аспектах, что позволяет наметить несколько направлений прикладных исследований и практической консультативной работы.
В главе 4 «Глобализационные границы одиночества» рассматриваются современные теории глобализации в ракурсе социологии личности и конструирования идентичностей.
Часть II (Г.В. Иванченко) посвящена анализу личностных измерений психологии одиночества.
Человеку, с одной стороны, свойственно преувеличивать уникальность своих переживаний, а с другой – искать описания пережитых либо переживаемых им чувств и эмоций. Главная задача части II – представить широкий спектр, панораму связанных с одиночеством чувств, эмоций, состояний, переживаний, рассказать о конструктивных способах совладания с ситуацией одиночества.
В главе 5 «Одиночество как антропологическая константа» одиночество рассматривается в контексте истории человечества. Насколько отличается наше переживание одиночества от переживаний людей 5, 500, 1000, 5000 тысяч лет назад?
В главе 6 «Возрасты одиночества» подробно анализируются критические точки возникновения и закрепления состояний одиночества.
В главе 7 «Пути к одиночеству» представлены наиболее типичные факторы, обусловливающие большую глубину и длительность состояний межличностной изоляции, в первую очередь личностные особенности. Другая группа проблем связана с затруднениями в общении. Эти затруднения, в соответствии с концепциями Э. Фромма и К. Хорни, являются следствием нарушения базовых потребностей в безопасности, любви, тепле. Субъектом, испытывающим одиночество, скорее окажется человек: а) с несбалансированной структурой личности; б) неспособный преодолеть кризисы развития; в) застревающий на выборе одной из возможных стратегий межличностных отношений; г) направляющий свое стремление к превосходству в деструктивное русло. Но в любом возрасте и в любой жизненной ситуации возможны коррекция непродуктивных отношений, переход к позитивным тенденциям, к развивающим способам разрешения противоречий, к возможности реализации отношений. Нередко этот позитивный переход предполагает довольно болезненный отказ от мифологических конструкций субъекта. Например, конструкции «идеальный партнер» («прекрасный принц» и т. п.) или конструкции, предполагающей разрешение всех проблем по мановению волшебной палочки.
Главы 8 «Преодоление одиночества» и 9 «Научение одиночеству» анализируют разные грани переживаний состояния одиночества и подводят к финальному очерку – главе 10 «Одиночество как совершенное состояние». Блез Паскаль как-то сказал сестре, сетующей на его равнодушие к своему здоровью: «Вы не знаете всех благ болезни и всех бед здоровья». Одиночество, даже если рассматривать его как болезненное для человека состояние, тоже может сообщить дополнительный импульс процессам творчества, самореализации, самопознания. Прояснению креативных и позитивных аспектов состояния одиночества и посвящен заключительный очерк части II.
В конце каждой части приводятся подробные списки литературы, включающие публикации как отечественных, так и зарубежных авторов.
Предлагаемая читателям книга написана Н.Е. Покровским и Г.В. Иванченко в творческом соавторстве. Однако необходимо отметить, что каждый автор наиболее полно выразил себя в тех разделах книги, которые принадлежат непосредственно его перу. Это важно подчеркнуть, ибо во многих случаях точки зрения соавторов на одиночество совпадают не полностью, что отнюдь не исключает для читателей возможность их сопоставлять и контрастно анализировать.
Книга как единое целое создавалась на кафедре общей социологии Государственного университета-Высшей школы экономики. В связи с этим авторы хотели бы искренне поблагодарить коллег за поддержку словом и делом, которая помогла завершить книгу.
Н.Е. Покровский, Г.В. Иванченко
Москва, 2008 г.
Однако предлагаемое вашему вниманию издание не имеет свой главной целью сконструировать ответы на поставленные вопросы. В значительной степени общая задача книги заключается в рассмотрении процесса формирования понятий «одиночество» и «аномия» в истории социальной философии и теоретической социологии, анализе структуры этого процесса и его рефлексий в современной культуре, а также разговоре о психологии одиночества и способах его терапии. Хотя решение этой задачи едва ли возможно без ответа на вопрос, поставленный Карлом Юнгом.
Об одиночестве говорить непросто. Этот феномен чрезвычайно распространен в самых разнообразных формах. Каждый человек пережил его в той или иной степени на определенных этапах жизни и потому имеет собственное мнение относительно природы одиночества, как правило, подтверждаемое личным опытом. «Я совершенно точно знаю, что такое одиночество!» – утверждают многие, при этом часто имея в виду отличающиеся друг от друга явления.
Распространенность феномена одиночества и его своеобразная доступность часто приводят к абсолютизации личного опыта, что создает немало трудностей для серьезного научного исследования. И тем не менее, значимость теории остается непререкаемой. Теория создает идеальный тип (или типологию), который не только может и должен оказывать воздействие на общественное сознание, но и помогает отдельной личности осмыслить или переосмыслить индивидуальный опыт.
Интерес к проблеме одиночества и аномии возник у авторов данной книги более двадцати лет назад – в контексте совершенно иной социальной и духовной ситуации, характерной в середине 80-х гг. XX в. для российского, вернее, еще советского в то время общества. Страна вошла в предкризисную полосу, вскоре сменившуюся длительным и крайне болезненным периодом социально-политических и экономических трансформаций самого различного характера. Советский человек впервые за многие десятилетия реально почувствовал себя не полностью совпадающим с системой и коллективом, а имеющим возможность обладать собственным, частным миром, в той или иной степени отличным от системы бюрократической государственной идеологии. И эта приоткрывшаяся свобода, в частности свобода восприятия самого себя как индивидуальности, вызвала к жизни целый ряд новых социальных и социально-психологических состояний, неизвестных прежде.
Между тем государство и его идеология, несмотря на определенные послабления, по-прежнему представлялись вполне монолитными. Причем эта монолитность, по крайней мере в узловых элементах системы, несла отпечаток вечности, замыкающей исторический горизонт.
Сочетание некоторой свободы поздней советской эпохи предперестройки, с одной стороны, и ограниченности исторической перспективы, с другой, приводило к возникновению целой гаммы социально-психологических реакций, обретавших воплощение в самых разных формах сознания и деятельности. Состояние постоянного беспокойства; ироничность по отношению к бюрократии/партократии и ощущение полной зависимости от нее; странное сочетание общественного скепсиса с нравственным и историческим идеализмом; критика системы в целом и вместе с тем неосознанная вера в ее вековечную стабильность; презрительное отношение к официальному патриотизму и, одновременно, совершенно некритичная оценка Запада; стремление проникнуть за пределы железного занавеса и ностальгическое культивирование своеобычной русскости; поиски теоретических альтернатив казенному марксизму, использование эзопова языка и двоемыслие в области любой теоретической и творческой деятельности; двойничество в частной и общественной жизни… Вот лишь некоторые противоречивые черты того времени, которые вели к фундаментальному диссонансу частного и общественного, личности и социальной системы.
На острых гранях (подчас весьма острых) этих состояний общественного сознания возникало одиночество – болезненное чувство затерянности личности в лабиринтах бюрократически обезличенной системы. И хотя одиночество не сочеталось с официальными догматами идеологии (в коллективистски ориентированном обществе, как известно, по определению не может быть места одиночеству), оно тем не менее в той или иной степени все более овладевало мыслящими людьми и становилось предметом изучения, правда, не столько в общественных науках, сколько в художественном и литературном творчестве.
Именно в те годы у авторов и возник проект провести историко-философское и историко-социологическое исследование одиночества с целью классифицировать и обобщить различные теории, трактовавшие этот феномен человеческого сознания, и тем самым ответить на, казалось бы, простой вопрос: что же на самом деле есть одиночество с научной точки зрения?
Исходным пунктом данного исследования стали опубликованные Н.Е. Покровским работы по истории американского пуританизма XVII–XVIII вв. и американского трансцендентализма XIX в., прежде всего связанные с социально-философским наследием Генри Торо и Ральфа Эмерсона[1], в рамках которого особое внимание уделялось романтической концепции личности и одиночества. В ходе исследования стало ясно, что проблема весьма многоаспектна как в историческом, так и теоретическом отношении. Возникла необходимость рассмотрения целой галереи мыслителей прошлого и настоящего, внесших большой вклад в теоретическое осмысление одиночества и сопряженных концепций. Круг тем, теорий, имен и анализируемых публикаций лавинообразно расширялся. Порой казалось, что чуть ли не каждый социальный философ и социолог-теоретик, не говоря уже о писателях и деятелях искусства, может быть рассмотрен в контексте проблемы одиночества. Это потребовало решительного ограничения области исследования и включения в нее лишь избранных фигур и теорий, наиболее показательных с точки зрения авторской концепции.
По внешнему ходу событий – крушение старой административно-командной системы, возникновение новых социальных отношений и общественных институтов – проблема одиночества словно ушла на периферию общественного интереса. Обострение экономической и политической ситуации в России сделало насущным для многих социальных групп проблему физического выживания и самоидентификации в новой общественной структуре. В подобных кризисных условиях как бы не оставалось места для сантиментов и переживаний своей затерянности на просторах социокосмоса. Круг наиболее остро воспринимаемых проблем личности сузился до минимума – сохранение работы, безопасность, продолжение рода, физическая выживаемость в деградирующей экологической обстановке (включая проблему здорового питания и жилища), формулирование политической оценки текущих событий и прямого политического действия.
Вместе с тем, несмотря на то что в узком смысле слова одиночество перестало быть первостепенно насущной темой, оно уступило место иной, но бесспорно рядоположенной проблеме – аномии. Рассогласованность ценностного мира, наступивший вакуум базовых и производных ценностей, смешение норм и идеалов – все это, как ни странно, не только не вытеснило проблему, а поместило ее в более широкий социологический контекст, в котором одиночество стало восприниматься как доведенная до своего личностного итога прогрессирующая аномия. Все это в немалой степени продолжается и по сей день.
Если прежде нерв социального интереса наиболее остро реагировал на разлад личности с системой (и, соответственно, возникающее при этом одиночество), то теперь главной болезнью общества стала пустота ценностного мира, его вакуумизация, имеющая одним из возможных следствий и одиночество в разреженной нравственной атмосфере, и заполнение социального пространства девиантными ценностями. Таким образом, сама жизнь потребовала видоизменения генеральной тематической линии исследования и включения в него проблемы аномии, что и было сделано.
Как уже отмечалось выше, теоретическое исследование одиночества и аномии рискует стать слишком широким, тем самым размывая свои границы и вбирая все новые предметные области, имеющие отношение к указанным социальным феноменам. В связи с этим необходимо сформулировать строгие тематические рамки книги, которые авторы старались не нарушать в ходе работы.
Одиночество в той или иной степени проявляет себя практически во всех духовных, идеологических и религиозных системах. Однако оно с наибольшей остротой переживается и с наибольшей глубиной осмысливается в контексте западного мира, т. е. общественно-духовной системы, основанной преимущественно на протестантской трудовой этике и свободном рынке. Продолжая эту мысль, необходимо отметить, что русская философская традиция (быть может, к счастью) еще не дала теоретического синтеза в отношении феномена одиночества. Данное положение объясняется превалированием в России иных ценностных ориентиров и системообразующих параметров. Вследствие этого одиночество не выступало в истории русской, в том числе теоретической, культуры в качестве генеральной темы (исключением является В.В.Розанов). Однако дальнейшая переориентация национального сознания и его ценностная модернизация неизбежно превратили одиночество в глубоко русскую тему. Впрочем, не столько русскую, сколько обезличенно-глобальную. Не следует питать никаких иллюзий по этому поводу. Поэтому представляемую научную работу можно рассматривать, с одной стороны, как попытку теоретического синтеза, отражающую процесс формирования предметной области, а с другой – как своеобразное предупреждение о том, что нас может ожидать в будущем.
Глобализация с ее почти неограниченной свободой передвижений, самореализацией примордиальности, нескончаемыми поисками идентичности и виртуализацией сферы потребления по-новому высветила и проблему одиночества. Безграничность личностной динамики оборачивается внутренней пустотой и безразличием мотивации.
Авторы предлагаемой книги отстаивают следующие принципиальные положения.
1. Одиночество представляет собой широкую социокультурную категорию, которая в самом общем виде отражает присущий личности страх перед социально-психологической изоляцией и разрывом общественных связей, составляющих суть жизненного мира. Несмотря на то что в одних типах исторических и современных обществ одиночество проявляет себя в полной мере, а в других находится в «свернутом» состоянии, оно присуще всем социальным системам, обладая экзистенциальными параметрами. Подтверждением могут служить многообразные рефлексии одиночества, демонстрируемые в истории культуры на протяжении практически всей ее истории.
2. При всем разнообразии определений одиночества, часто противоречащих друг другу, можно выделить их общую основу:
а) одиночество – результат дефицита качественных социальных связей и общения;
б) одиночество – внутренний, субъективный опыт, который вовсе не тождествен объективной социальной изоляции;
в) чаще всего одиночество является тягостным, негативным состоянием для человека, и лишь немногим удается переживать его как совершенное состояние уединенной самодостаточности, состояние творца, мудреца, отшельника.
3. В контексте жизненного мира выявляется структура одиночества как чистого переживания, соответствующего неразрешимости проблемы интерсубъективности и обоснования существования другого Я. Обладая космическим, культурным, социальным и межличностными параметрами, одиночество становится, в ряду других, базовой структурой чистого сознания. При этом оно представляет собой изоморфную структуру сознания, воспроизводя себя на микро– и макроуровнях жизненного мира (от индивидуального мира повседневности отдельной личности до уровня межгосударственных отношений – «одиночество великой державы»).
4. Если одиночество рассматривается как структура субъективного восприятия и переживания дефицита значимых взаимодействий, то аномия с необходимостью создает для этого деструктивный ценностный фон. Аномия необязательно, хотя весьма вероятно, влечет за собой возникновение одиночества. В свою очередь, одиночество не может проявить себя вне контекста частичной или полной аномии.
5. Рассмотренные концепции аномии и одиночества позволяют выявить важный параметр функционирования личностной или групповой системы. Ценностная рассогласованность или ценностно-нормативный вакуум (аномия), а равно и переживание дефицита значимых связей (одиночество) представляют собой факторы большой разрушительной силы, способные существенно снизить эффективность любой социальной деятельности. В связи с этим учет фактора аномии и одиночества при анализе и планировании социальных программ представляется чрезвычайно важным, а его игнорирование – проявлением недостаточно развитой социологической культуры.
Книга состоит из двух частей, включающих десять глав.
Часть I (Н.Е. Покровский) посвящена анализу философских и теоретико-социологических аспектов одиночества и аномии.
В главе 1 «Методологические подходы к изучению одиночества» рассматриваются наиболее принципиальные научные определения одиночества, среди которых выделяются когнитивно-феноменологические, межличностные, а также основанные на концепции дефицита социального общения. Методологическое разнообразие методов интерпретации одиночества представлено психоанализом, феноменологией, экзистенциализмом, социологическим подходом, интеракционизмом, когнитивным подходом, интимизмом и общей теорией живых систем (GLS). В конце главы создается детальная модель одиночества с использованием феноменологической методологии. Феноменологическая модель анализируется в аспектах ее четырех основных измерений – космического, культурного, социального и межличностного.
В главе 2 «Одиночество как историко-философская и социально-философская проблема» последовательно реконструируются этапы философского осмысления одиночества в истории мировой культуры. Проводится принципиальная для автора мысль, что одиночество (в его различных формах, но при сохранении главных признаков) следует рассматривать как устойчивый феномен жизненного мира, обнаруживающий себя на протяжении всей истории человечества. Намечая пути формирования научного понятия одиночества в античной, средневековой и философской культуре Нового времени, автор главное внимание уделяет анализу протестантской идеологии и этики, показывая, что протестантизм создал идейную основу для превращения одиночества в один из ведущих, сквозных феноменов современного западного сознания. Рассматриваются взгляды отцов Реформации, американский пуританизм и протестантская трудовая этика, во многом предопределившие пути формирования американского сознания и идейные параметры теоретической социологии США.
Превращение проблемы скрытого или открытого одиночества в каинову печать духовной культуры современности (Modernity) повлекло за собой ранние социально-философские рефлексии, содержавшие альтернативный взгляд на этот феномен. В качестве ярких образцов этой альтернативности аналитически реконструируются философские взгляды американских трансценденталистов – романтиков Р. Эмерсона и Г. Торо, а также Л. Фейербаха и раннего К. Маркса. Стремление обосновать систему духовной и социальной стабилизации, противостоящей центробежным силам социально-психологической атомизации, привело к выдвижению указанными мыслителями различных, подчас несовместимых принципов. Но это, по крайней мере, обозначило водораздел в социальной философии, по другую сторону которого оказались такие философы, как С. Киркегор (Кьеркегор) и Ф. Ницше. Они осмысляли мир преимущественно в индивидуалистически-экзистенциалистском ключе и потому превратили одиночество (как личное, так и бытийственно-метафизическое) в свою принципиальную позицию.
В главе 3 «Аномия, или человеческое измерение социальной структуры» прослеживаются этапы формирования понятия аномия и его роль в определении социальной структуры – одной из главных концепций современной теоретической социологии. В конце XIX – начале XX в. важнейший вклад в этот процесс внес Э. Дюркгейм, разработавший учение об аномии как факторе, противостоящем общественной солидарности и появляющемся в итоге «ненормального» разделения общественного труда и смены общественных парадигм. Принципы Э. Дюркгейма нашли дальнейшее развитие в теории социальной структуры Р. Мертона.
Р. Мертон, основываясь на выдвинутых им постулатах социологического функционализма и теории среднего уровня, показал, что вследствие несоответствия одобряемых (и прививаемых) культурой целей и тех нормативных рамок, которые «спускаются» социальными институтами (т. е. ограничений использования средств достижения целей), в социальной структуре возникает серьезное напряжение. Оно выражается, в частности, и в форме аномии – общей рассогласованности ценностей и ценностных ориентации. Особую убедительность анализ аномии, данный американским социологом, приобретает в рассмотрении парадигмы «стремление к успеху» в структуре американского общества.
В общем виде разделяя эволюционистскую точку зрения социального равновесия, Р. Мертон полагал, что аномия (и сопутствующее ей одиночество) могут быть сняты терапевтическими средствами и сбалансированным воспитанием в семье. В этой связи рассматривается ряд прикладных исследований, которые показывают, что данная корреляция имеет широкое распространение. В итоге аномия и одиночество раскрывают свою тесную теоретическую взаимосвязь и взаимозависимость как в социальной теории, так и в ее прикладных аспектах, что позволяет наметить несколько направлений прикладных исследований и практической консультативной работы.
В главе 4 «Глобализационные границы одиночества» рассматриваются современные теории глобализации в ракурсе социологии личности и конструирования идентичностей.
Часть II (Г.В. Иванченко) посвящена анализу личностных измерений психологии одиночества.
Человеку, с одной стороны, свойственно преувеличивать уникальность своих переживаний, а с другой – искать описания пережитых либо переживаемых им чувств и эмоций. Главная задача части II – представить широкий спектр, панораму связанных с одиночеством чувств, эмоций, состояний, переживаний, рассказать о конструктивных способах совладания с ситуацией одиночества.
В главе 5 «Одиночество как антропологическая константа» одиночество рассматривается в контексте истории человечества. Насколько отличается наше переживание одиночества от переживаний людей 5, 500, 1000, 5000 тысяч лет назад?
В главе 6 «Возрасты одиночества» подробно анализируются критические точки возникновения и закрепления состояний одиночества.
В главе 7 «Пути к одиночеству» представлены наиболее типичные факторы, обусловливающие большую глубину и длительность состояний межличностной изоляции, в первую очередь личностные особенности. Другая группа проблем связана с затруднениями в общении. Эти затруднения, в соответствии с концепциями Э. Фромма и К. Хорни, являются следствием нарушения базовых потребностей в безопасности, любви, тепле. Субъектом, испытывающим одиночество, скорее окажется человек: а) с несбалансированной структурой личности; б) неспособный преодолеть кризисы развития; в) застревающий на выборе одной из возможных стратегий межличностных отношений; г) направляющий свое стремление к превосходству в деструктивное русло. Но в любом возрасте и в любой жизненной ситуации возможны коррекция непродуктивных отношений, переход к позитивным тенденциям, к развивающим способам разрешения противоречий, к возможности реализации отношений. Нередко этот позитивный переход предполагает довольно болезненный отказ от мифологических конструкций субъекта. Например, конструкции «идеальный партнер» («прекрасный принц» и т. п.) или конструкции, предполагающей разрешение всех проблем по мановению волшебной палочки.
Главы 8 «Преодоление одиночества» и 9 «Научение одиночеству» анализируют разные грани переживаний состояния одиночества и подводят к финальному очерку – главе 10 «Одиночество как совершенное состояние». Блез Паскаль как-то сказал сестре, сетующей на его равнодушие к своему здоровью: «Вы не знаете всех благ болезни и всех бед здоровья». Одиночество, даже если рассматривать его как болезненное для человека состояние, тоже может сообщить дополнительный импульс процессам творчества, самореализации, самопознания. Прояснению креативных и позитивных аспектов состояния одиночества и посвящен заключительный очерк части II.
В конце каждой части приводятся подробные списки литературы, включающие публикации как отечественных, так и зарубежных авторов.
Предлагаемая читателям книга написана Н.Е. Покровским и Г.В. Иванченко в творческом соавторстве. Однако необходимо отметить, что каждый автор наиболее полно выразил себя в тех разделах книги, которые принадлежат непосредственно его перу. Это важно подчеркнуть, ибо во многих случаях точки зрения соавторов на одиночество совпадают не полностью, что отнюдь не исключает для читателей возможность их сопоставлять и контрастно анализировать.
Книга как единое целое создавалась на кафедре общей социологии Государственного университета-Высшей школы экономики. В связи с этим авторы хотели бы искренне поблагодарить коллег за поддержку словом и делом, которая помогла завершить книгу.
Н.Е. Покровский, Г.В. Иванченко
Москва, 2008 г.
Часть I
ФИЛОСОФСКИЕ И ТЕОРЕТИКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ГРАНИ ОДИНОЧЕСТВА И АНОМИИ
Глава 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ ОДИНОЧЕСТВА
Понятийное многообразие
Одиночество – слово, имеющее многочисленные значения и еще большее число интерпретаций. Иногда его употребляют как некий собирательный термин для обозначения экзистенциальных состояний сознания (опустошенность, некоммуникабельность, отчужденность, покинутость и т. д.). Так, американский историк философии и культуролог Бен Миюскович утверждает, что «любая попытка определить или противопоставить друг другу термины „одиночество“, „изолированность“ и „уединенность“ по сути своей тщетна, ибо все эти понятия, правильно понятые, каждый по-своему сводимы к более примордиальной форме сознания, а именно „страху перед одиночеством“» [241, р. 7][2]. В самом деле, нередко одиночество превращается в своего рода корзину, в которую складывают все без разбора – чаще всего негативные феномены самовосприятия и самооценки.
Исследователи настаивают на строгом ограничении смысла и канотаций понятия «одиночество», видя в этом понятии инструмент социологического или социально-психологического исследования, а не широкую феноменологически-экзистенциальную и художественную категорию.
Несмотря на известное разночтение позиций представителей гуманитарных наук и социальных исследователей – социологов, социальных психологов и антропологов, можно выделить три главных тезиса, касающихся одиночества, с которыми соглашается большинство современных специалистов, работающих в данной области.
1. Одиночество – результат дефицита социальных связей и общения.
2. Одиночество – внутренний, субъективный опыт, который вовсе не тождествен объективной социальной изоляции. (Например, человек может испытывать одиночество в толпе или же, наоборот, не быть одиноким в условиях физической изоляции от сообщества.)
3. Одиночество сопровождается стрессовым состоянием психики и ни в коей мере не рассматривается человеком как приятное или же желаемое [230, р. 3].
И хотя, как отмечалось выше, понятие «одиночество» имеет довольно расплывчатые смысловые очертания, представляется возможным обозначить несколько наиболее авторитетных и инструментальных дефиниций, которые сформировались к концу XX столетия.
Исследователи настаивают на строгом ограничении смысла и канотаций понятия «одиночество», видя в этом понятии инструмент социологического или социально-психологического исследования, а не широкую феноменологически-экзистенциальную и художественную категорию.
Несмотря на известное разночтение позиций представителей гуманитарных наук и социальных исследователей – социологов, социальных психологов и антропологов, можно выделить три главных тезиса, касающихся одиночества, с которыми соглашается большинство современных специалистов, работающих в данной области.
1. Одиночество – результат дефицита социальных связей и общения.
2. Одиночество – внутренний, субъективный опыт, который вовсе не тождествен объективной социальной изоляции. (Например, человек может испытывать одиночество в толпе или же, наоборот, не быть одиноким в условиях физической изоляции от сообщества.)
3. Одиночество сопровождается стрессовым состоянием психики и ни в коей мере не рассматривается человеком как приятное или же желаемое [230, р. 3].
И хотя, как отмечалось выше, понятие «одиночество» имеет довольно расплывчатые смысловые очертания, представляется возможным обозначить несколько наиболее авторитетных и инструментальных дефиниций, которые сформировались к концу XX столетия.