VII. (1) И когда Александр благодарил сенаторов, раздались возгласы: «Антонин Александр, да хранят тебя боги! Антонин Аврелий, да хранят тебя боги! Антонин Пий, да хранят тебя боги! Мы просим, прими имя Антонина! (2) Согласись – в угоду хорошим императорам – называться Антонином! Очисти ты имя Антонинов! То, что он обесславил, ты очисти! Восстанови блеск имени Антонинов![549] (3) Да узнает себя кровь Антонинов! Отомсти за обиду Марка! Отомсти за обиду Вера! Отомсти за обиду Бассиана![550] (4) Хуже Коммода один только Гелиогабал – он не император, не Антонин, не гражданин, не сенатор, не благородный, не римлянин! (5) В тебе спасение, в тебе жизнь! Чтобы было отрадно жить, Александру – жизнь Антонинов![551] Чтобы было отрадно жить, да зовется он Антонином! (6) Храмы Антонинов[552] да освятит Антонин! Да победит парфян и персов Антонин! Священное имя да примет святой! Священное имя да примет чистый! Имя Антонина да признают боги, честь Антонинов да сохранят боги! В тебе все, через тебя все! Будь здрав, Антонин!».
   VIII. (1) После этих возгласов – Аврелий Александр Цезарь Август: «Благодарю, отцы сенаторы, не только за то, что произошло сейчас, но и за имя Цезаря, за спасение моей жизни, за присвоение имени Августа, за звание великого понтифика, за трибунские полномочия и проконсульскую власть. Все это вы передали мне в один день, чему раньше не было примера».[553] (2) Когда он это говорил, раздавались возгласы: «Это ты принял, прими и имя Антонина! Пусть удостоится этого сенат, пусть удостоятся этого Антонины! (3) Антонин Август, да хранят тебя боги! Да сохранят тебя боги как Антонина! Пусть имя Антонина вновь появится на монете! Да освятит Антонин храмы Антонинов!» (4) Аврелий Александр Август: «Прошу вас, отцы сенаторы, не ставьте меня в необходимость вступить в такое соревнование, принуждая меня быть достойным столь великого имени; ведь это имя, даже когда оно является чужим, уже само по себе кажется обременительным. Такие выдающиеся имена давят. (5) В самом деле, кто назовет немого Цицероном? Невежду – Варроном? Нечестивца – Метеллом?[554] И-да отвратят это боги – кто потерпит, чтобы самым блестящим саном был облечен человек, не доросший до имен, которые он носит?». Снова такие возгласы, какие приведены выше.
   IX. (1) Император опять сказал: «Сколь велико было имя или, вернее, божественное прозвание Антонинов, это помнит Ваша милость. Если говорить о благочестии – кто праведнее Пия? Если об учености – кто мудрее Марка? Если о незлобивости – кто простодушнее Вера?[555] О храбрости – кто храбрее Бассиана? (2) О Коммоде я не хочу упоминать, так как он был хуже других уже тем, что, отличаясь такими нравами, носил имя Антонина. (3) Диадумен же не имел ни времени, ни достаточно зрелого возраста,[556] чтобы проявить себя, и получил это имя скорее благодаря проискам отца».[557] (4) Снова те же возгласы, какие приведены выше. Император опять сказал: «Вы, отцы сенаторы, конечно, помните общие стенания в недавнем прошлом, когда этот грязнейший не только из двуногих, но и из четвероногих[558] чванился именем Антонина и в то же время своей позорной жизнью и роскошью превзошел Неронов, Вителлиев, Коммодов: в кружках простого народа и знатных людей все в один голос говорили, что грешно называть его Антонином, что эта язва бесчестит столь великое имя». (5) При этих его словах раздались возгласы: «Да отвратят боги это зло! Под твоей властью мы этого не боимся! Относительно этого мы под твоим водительством спокойны! Ты победил пороки, победил преступления, победил позор! Ты украсишь имя Антонина. (6) В тебе мы твердо уверены, мы предвидим доброе! С детства твоего мы ценили тебя, ценим тебя и сейчас!». (7) Опять император: «Я, отцы сенаторы, боюсь принять это всеми чтимое имя не потому, что опасаюсь, как бы в дальнейшей своей жизни я не предался этим порокам, и не потому, что стыжусь этого имени, но прежде всего потому, что мне не хочется принимать имя чужой семьи, а затем и потому, что, я уверен, оно будет обременять меня». Когда он это говорил, раздавались такие же возгласы, какие приведены выше.
   X. (1) Он опять сказал: (2) «Ведь если я приму имя Антонина, то я могу принять и имя Траяна, могу – и Тита, могу – и Веспасиана». (3) Когда он это говорил, раздавались возгласы: «Имя Антонина – то же, что и имя Августа!». Тогда император: «Я вижу, отцы сенаторы, что побуждает вас присвоить мне это имя. (4) Август был первым создателем этой власти, и все мы наследуем его имя в силу как бы некоего усыновления или права наследования. Ведь сами Антонины носили имя Августов. (5) Так Антонин, то есть Пий, назвал Антонинами Марка и Вера[559] по праву усыновления, для Коммода оно было наследственным, Диадумену оно было навязано, Бассиану – дано ради подражания, в применении к Варию оно было смехотворным». (6) Когда он это говорил, раздавались возгласы: «Александр Август, да хранят тебя бога! Да окажут боги покровительство твоей скромности, твоей мудрости, твоей незлобивости, твоей чистоте! Из твоих слов мы понимаем, каким ты будешь, и ценим тебя! Ты добьешься того, чтобы сенат на благо всем выбирал государей! (7) Ты добьешься того, что решения сената станут превосходными! Александр Август, да хранят тебя боги! Александр Август освятит храмы Антонинов! (8) Наш Цезарь, наш Август, наш император, да хранят тебя боги! Живи, будь здрав, властвуй многие годы!».
   XI. (1) Император Александр сказал: «Я понимаю, отцы сенаторы, что я получил то, чего желал, и я принимаю это с удовлетворением, выражая вам и чувствуя великую благодарность. Я приложу все усилия к тому, чтобы и то имя, которое я принес с собой, вступая во власть, стало таким, чтобы и другие пожелали носить его и чтобы вы в ваших угодных богам постановлениях предлагали его хорошим императорам». (2) После этого раздались возгласы: «Великий Александр, да хранят тебя боги! Если ты отверг имя Антонина, прими имя Великого! Великий Александр, да хранят тебя боги!» (3) Так как они много раз говорили это, то Александр Август: «Легче мне было бы, отцы сенаторы, принять имя Антонинов: ведь этим я как-то отметил бы либо свое родство с ними, либо то, что я ношу общее с ними звание императора. (4) Но на каком основании я приму имя Великого? Что великое я уже совершил? Ведь Александр получил его после великих деяний,[560] а Помпей после великих триумфов.[561] Поэтому успокойтесь, досточтимые отцы сенаторы, и, сами будучи великолепными, считайте меня одним из вас, а не наделяйте меня именем Великого».
   XII. (1) После этого раздались возгласы: «Аврелий Александр Август, да хранят тебя боги!» и так далее, по обычаю. (2) Отпустив сенат и совершив в этот же день много других дел, он вернулся домой как триумфатор. (3) Непринятие чужих имен прославило его гораздо больше, нежели могло бы прославить принятие их. Благодаря этому поступку он приобрел славу человека твердого и благоразумного – ввиду того что весь сенат не мог переубедить одного молодого человека или, вернее, юношу. (4) Сенат своими просьбами не мог убедить его принять имена Антонина и Великого; воины же за необыкновенную силу духа и удивительную и исключительную твердость пред лицом своевольных воинов присвоили ему имя Севера.[562] (5) Это создало ему огромное уважение при жизни, великую славу в потомстве. Он достиг того, что получил имя, соответствующее доблести его духа: он оказался единственным человеком,[563] который мог раскассировать мятежные легионы, как это будет показано в своем месте.[564] Он самым суровым образом наказывал воинов, если им случалось совершить что-нибудь, что могло считаться противозаконным; об этом мы расскажем в своем месте.[565]
   XIII. (1) Знамения ожидавшей его императорской власти были следующие. Прежде всего он родился в тот самый день, в который, как говорят, скончался Александр Великий.[566] Затем его мать разрешилась от бремени в храме того же Александра.[567] В-третьих, он получил его имя.[568] Кроме того, какая-то старушка принесла его матери голубиное яйцо пурпурного цвета,[569] снесенное в тот самый день, когда он родился. (2) На этом основании гаруспики сказали, что он будет императором, но недолго, и станет императором рано. Кроме того, портрет императора Траяна, висевший над брачным ложем его отца, упал на это ложе и в то время, как мать производила его на свет в храме. (3) К этому присоединилось и то, что в кормилицы ему дали Олимпиаду, а это имя носила мать Александра. (4) Случайно получилось, что дядькой его был один крестьянин – Филипп, а таково было имя отца Александра Великого. (5) Говорят, что в течение всего первого дня после его рождения в Цезаревой Арке[570] была видна звезда первой величины и солнце над домом его отца было окружено блестящим венцом. (6) Истолковывая явления, бывшие в день его рождения, гаруспики сказали, что он будет держать в своих руках верховную власть, потому что жертвенные животные были приведены из имения, принадлежавшего императору Северу, и притом это были животные, которых колоны готовились заклать в честь Севера. (7) Лавр, выросший в доме рядом с персиковым деревом,[571] в течение одного года перерос персиковое дерево. Ввиду этого толкователи сказали также, что он победит персов.
   XIV. (1) Накануне родов мать видела во сне, что она производит на свет маленькую змею пурпурного цвета. (2) В ту же ночь отец его увидел во сне, что он возносится на небо на крыльях Римской Победы,[572] статуя которой стоит в сенате.[573] (3) Когда сам Александр спросил у прорицателя о своем будущем – был он в это время маленьким и гадал в первый раз, – он, говорят, получил в ответ такие стихи.[574] (4) «Власть ожидает тебя над землею и небом». Это было понято так, что он будет даже причислен к богам. – «Власть ожидает тебя, которая властью владеет». Это было понято так, что он будет государем Римской империи, ибо где же есть власть, которая владеет властью, как не у римлян. Это было извлечено из греческих стихов. (5) Сам же он, после того как по совету отца перенес свое внимание с философии и музыки на другие виды искусства, гадая по Вергилию, получил такого рода откровение:
 
Смогут другие создать изваянья живые из бронзы
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Вычислят иль назовут восходящие звезды, – не скрою:
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое: налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных.[575]
 
   (6) Было много других предзнаменований, на основании которых становилось ясно, что он будет владыкой рода человеческого. Необыкновенным был блеск его глаз, приводивший в смущение тех, кто долго смотрел на него; очень часто он проявлял способность предугадывания и обладал исключительной памятью, которую он, по сообщению Ахолия,[576] усилил с помощью мнемоники. (7) Так как он достиг власти почти что мальчиком,[577] то все дела он вел вместе с матерью, так что казалось, что и она – наравне с ним – пользуется императорской властью. Это была женщина праведная, но скупая, страстно любившая золото и серебро.
   XV. (1) Начав действовать как Август, он прежде всего отстранил от государственных дел, от службы и должностей всех судей, которых тот грязный человек выдвинул из числа самых мерзких людей; затем он произвел чистку сената и сословия всадников. (2) Затем он произвел чистку самих триб[578] и тех, кто пользовался воинскими преимуществами. Произвел он чистку и в своем Палатинском дворце и во всей своей свите, отстранив от придворной службы всех непотребных и опозоренных людей, а в дворцовой обслуге он позволил остаться только тем, кто был необходим. (3) Затем он связал себя клятвой не иметь при себе ни одного приписного, то есть не несущего никаких обязанностей, служащего, чтобы не обременять государство выдачей продовольственных пайков; он говорил, что общественным злом является тот император, который кровью провинциалов кормит не нужных и не приносящих пользы государству людей. (4) Он приказал, чтобы ни в одном городе не показывались судьи, уличенные в воровстве, и если бы таковые показались, правители провинций должны были отправлять их в ссылку. (5) Он тщательно проверял воинское продовольствие. Трибунов, которые путем утайки отнимали что-либо у воинов, он наказывал смертью. (6) Он предписал, чтобы дела и тяжбы сначала просматривались и разбирались правителями канцелярий и ученейшими и преданными ему законоведами, из которых первым был тогда Ульпиан, и только после этого ему делался доклад.
   XVI. (1) Он установил очень большое число разумных законов о правах народа и императорского казначейства. Ни одной правовой норме он не давал силы без согласия совета, в котором участвовали двадцать законоведов и не менее пятидесяти ученых и мудрых, и притом очень красноречивых людей, так что в этом совете подавалось столько же мнений, сколько их требовалось в сенате для вынесения сенатского постановления. (2) При этом спрашивалось мнение каждого и записывалось, кто что сказал, но давалось время разобраться и обдумать, прежде чем говорить, чтобы люди не были принуждены высказываться о делах большой важности, не подумав. (3) Кроме того, у него был обычай, если речь шла о праве или делах, приглашать только ученых и красноречивых людей, если – о военном деле, то старых военных, заслуженных стариков, хорошо знавших местности, порядок ведения войны, устройство лагеря, а также всяких образованных людей, главным образом тех, кто знал историю: у них он спрашивал, как поступали в случаях, подобных тем, какие разбирались, старинные римские императоры или вожди иноземных племен.
   XVII. (1) Энколпий, с которым Александр был в самых дружественных отношениях, рассказывал, что при виде судьи-вора он готов был собственными руками вырвать у него глаза: так сильна была ненависть его к тем, относительно которых было доказано, что они – воры. (2) Септимин, обстоятельно исследовавший его жизнь, добавляет к этому, что раздражение Александра против тех судей, которые, по слухам, занимались воровством, даже если они не были осуждены, было очень велико: если он случайно видел их, его охватывало душевное волнение, его рвало желчью, лицо его пылало, он даже терял способность говорить. (3) Когда некий Септимий Арабиан, получивший печальную известность после того, как он был обвинен в воровстве, и уже освобожденный при Гелиогабале, явился вместе с другими сенаторами приветствовать нового государя, Александр воскликнул: (4) «О Марна! О Юпитер! О бессмертные боги! Арабиан не только жив, но даже приходит в сенат,[579] может быть, даже возлагает какие-то надежды на меня! Таким, дураком, таким глупцом он меня считает!».
   XVIII. (1) Приветствовали его всегда только по имени, то есть: «Будь здрав, Александр!».[580] Если кто-нибудь склонял голову или говорил что-нибудь слишком ласковое, он либо прогонял его как льстеца, если допускало занимаемое этим человеком положение, либо громко смеялся, если достоинство человека не позволяло нанести ему более тяжкую обиду. (2) Приняв приветствия, он приглашал всех сенаторов посидеть с ним,[581] но к этим приветствиям он допускал только честных и пользовавшихся доброй славой людей и велел объявить через глашатая (подобно тому как во время Элевзинских таинств говорят, что туда не должен вступать никто, кто не сознает себя чистым), чтобы не приходили приветствовать государя те, кто сознает себя вором, – иначе они, будучи изобличены, подвергнутся смертной казни.[582] (3) Он запретил падать перед ним ниц, тогда как перед Гелиогабалом уже начали падать ниц, как это принято у персидских царей.[583] (4) Кроме того, он высказал суждение, что только воры жалуются на свою бедность, желая этим прикрыть совершаемые ими в жизни преступления. (5) Он приводил по-гречески известное изречение о ворах, которое по-латыни значит: «Кто много награбил, немного дал защитникам, тот уцелеет».
   XIX. (1) Префекта претория он назначил себе в соответствии с авторитетным суждением сената.[584] Префекта Рима он получил от сената. Вторым префектом претория он назначил того, кто даже бежал, чтобы не быть назначенным; при этом Александр сказал, что на государственные должности нужно ставить тех, кто избегает их, а не тех, кто их домогается. (2) Нового сенатора он никогда не назначал, не посоветовавшись со всеми присутствовавшими сенаторами, так что тот избирался голосами всех и о нем давали показания самые высокопоставленные люди. Если же те, кто давал показания или высказывал мнение, обманывали, то впоследствии они низводились в самый последний разряд граждан – после осуждения их как подсудимых, уличенных в обмане, причем не допускалось смягчения наказания. (3) Он же назначал сенаторов только по ходатайству людей, занимавших высшие должности в Палатинском дворце, говоря, что тот, кто назначает сенатора, должен быть большим человеком. (4) Вольноотпущенников он никогда не вводил в сословие всадников,[585] утверждая, что сословие всадников – это питомник сенаторов.
   XX. (1) Он был столь выдержанным, что никого не прогонял от себя, со всеми обращался ласково и приветливо, посещал своих заболевших друзей не только первого и второго ранга,[586] но и занимавших более низкие места. Он хотел, чтобы все высказывали ему свободно, что они думают, и выслушивал то, что говорилось. (2) Выслушав, он вводил улучшения и исправления, как того требовали обстоятельства дела. Если же что-нибудь было сделано не совсем хорошо, то он и сам указывал ошибки, притом без высокомерия и злобы в сердце. Он всегда собирал у себя всех, за исключением тех, кого преследовала упорная молва об их воровстве. Об отсутствовавших он всегда спрашивал. (3) Всякий раз, как мать его Маммея и жена Меммия, дочь консуляра Сульпиция, внучка Катула, упрекая его в излишней вежливости, говорили ему: «Ты сделал свое правление слишком мягким и не внушающим уважения к власти», он отвечал: «Зато – более спокойным и более продолжительным». (4) В сущности, не проходило ни одного дня, чтобы он не совершил какого-нибудь поступка, в котором не проявились бы кротость, любезность, благочестие, и при этом он не разорял государственного казначейства.
   XXI. (1) Он приказал накладывать штраф в редких случаях, а если его накладывали, он относился к этому неодобрительно.[587] Он передал городам налоги с тем, чтобы они пошли на их собственные постройки. (2) Государственный процент он брал в размере одной трети процента в месяц; при этом многим бедным людям он давал деньги без процентов для покупки земель, с тем чтобы уплата производилась из доходов. (3) Своим префектам претория он присвоил сенаторское достоинство,[588] чтобы они и были и назывались светлейшими.[589] (4) Раньше это бывало редко или вообще еще не было введено в обычай, так что если кто-нибудь из императоров хотел сменить префекта претория, он посылал ему с вольноотпущенником тогу[590] с широкой пурпурной полосой, как передает в жизнеописаниях многих императоров Марий Максим. (5) Александр пожелал сделать префектов претория сенаторами, для того чтобы никто, не будучи сенатором, не мог судить римского сенатора.[591] (6) Своих воинов, где бы они ни находились, он хорошо знал и даже имел в своей спальне их списки с обозначением численности и сроков службы военных; оставаясь один, он всегда просматривал их отчетность и данные о численности, звании и жаловании, чтобы иметь полные сведения обо всем. (7) Наконец, выступая среди военных по какому-нибудь делу, он многих называл по имени. (8) Он делал для себя заметки о том, кого следует продвинуть, часто перечитывал все листочки с записями; в соответствии с последними он и поступал, отмечая тут же дни, а также – по чьему предложению кто был повышен. (9) Он много помог снабжению провиантом римского народа: тогда как Гелиогабал растратил весь запас хлеба, Александр, произведя закупку на свои деньги, восстановил его в прежнем количестве.[592]