Ничуть не смутившись, она повернула вверх свое порванное сатиновое платье, чтобы прикрыть грудь, но я успел заметить отвратительные синяки. Под глазом был синяк и порезана губа. От пореза на подбородок просочилась кровь. "Но все же она жива", — подумал я про себя. По крайней мере жива.
Она облизала свои губу, дотронувшись осторожно до пореза языком. Ее глаза под густыми бровями с ненавистью смотрели на меня.
— Ты — подлец! — Выдохнула она. — Ты отвратительный подлец, со своим ножом и своим поцелуем и своей добропорядочностью.... О, вы были добры, галантны, мистер Коркоран. Вам встретилась такая добрая и такая сердечная девушка. Она со слезами на глазах смотрела вам в след, когда вы спускались по лестнице. Потом пришел другой человек, ради которого вы разыгрывали все это шоу. Разве это не правда? Вы и полушку не дали бы за мою жизнь, вы просто воспользовались мной. Все то время разыгрывалась комедия в его пользу, не так ли? Если вы не знакомы с ним, то его зовут Кроче, Карл Кроче. Он просил позвонить вам и сказать. Раз вы уж здесь, то я и говорю. А теперь убирайтесь отсюда!
— Кроче, — повторил я. — Почему он хотел, чтобы вы сказали это мне?
— Откуда я знаю почему? — Спросила она. — Вы проницательный. Вам не трудно догадаться.
— У тебя все в порядке? — Спросил я.
Ее глаза насмешливо сузились.
— Да, у меня все прекрасно, — произнесла она. — У меня все великолепно, мистер Коркоран, разве я выгляжу иначе? Просто чудесно. Меня таскали по всей комнате. Меня бросили на кровать и сорвали одежду, этот горилла относился уважительно — как к манекену в универмаге. Он изнасиловал меня... потому, что эта была самая отвратительная вещь, которую он смог сделать для меня, что-то вроде убийства. Он сказал, что это напомнит вам одно дело, и что его ничто не остановит. Он сказал, что наступит время, он будет действовать и покончит с вами. Он сказал, что если у вас есть возражения, его не трудно будет найти. Он сказал, что это даст знать вам с каким человеком вы будите иметь дело.
— Карл Кроче, — сказал я.
— Именно так его зовут, — повторила она. — Проклятый лгун. Он может вернуться обратно в любое время и повторить это рутинное дело снова и я буду счастлива, потому что он не вы! Почему... почему вы так нравитесь мне? И за что вы заставили меня мучиться. — Она шумно выдохнула. — А теперь, если у вас есть еще глаза, убирайтесь отсюда! И пожалуйста, уходите! — Ее голос дрогнул на последнем слове.
Я спросил:
— Не вызвать ли вам доктора?
Она покачала головой.
— Нет. Он задавал мне глупые вопросы! Я... у меня все порядке. Я уже говорила вам, что не корчу из себя невинность. Со мной уже однажды обошлись грубо. Может не так грубо, но грубо. У меня все хорошо. А теперь уходите, пожалуйста! — Она на мгновение помолчала. — Поль.
— Да?
— Вы по крайней мере предупредили меня! Вы могли бы дать мне знать во что, вы меня вовлекаете меня. Вы могли бы сказать с какими людьми.... У него было лицо, как у горы Рашмор до того, как на ней выдолбили барельефы президентов.... Он ничего не смог из меня выбить, ни ударами... ни даже взяв меня.... Он был похож на машину запрограммированную на.... И вы так же, Поль? Внутри? Этот юмористически-сатанинский взгляд заставляет девушку чувствовать, что она нашла кого-то, хотя и опасного, но хорошего. Другую машину и с другим лицом? Одна машина с ярлыком — "Кроче". Другая машина с ярлыком — "Коркоран". Играете в какую-то машинную, загадочную игру. И пойманная ими посередине — наивная, мягкосердечная, сентиментальная девчонка по имени Вайль!
— Если я что-то могу....
— Я сказала вам: убирайтесь отсюда!
— Хорошо.
Секунду помедлив, я повернулся.
— Вам не надо переживать, — сказала она из-за спины. — Это наша сделка. Грязная, отвратительная сделка, но я согласна на нее и я выдержу ее. Я не буду сообщать в полицию и вмешиваться в ваши дела, каковы бы они не были. Я не донесу. — Ее голос стал тверже. — Но, вторая мысль, есть одно, в чем вы можете мне помочь. Вы можете заплатить за урон. Мой гардероб не так богат. У меня множество запачканных краской джинсов, но у меня не так много платьев, чтобы их рвать.
Я вынул кошелек, вернулся к ней и положил несколько купюр на кровать перед ней, все что я имел с собой за исключением небольшой суммы. Она взяла их, пересчитала и взглянула на меня.
— Вы знаете за что вы платите, мистер Коркоран, если сознаться? — Спросила она насмешливо. — Вы были в городе и вы хорошо знаете, что кусок сатина не стоит более двухсот долларов. Он стоил тридцать девять — пятьдесят долларов в прошлом году. Десяти долларов хватит на все остальное. Синяки залечатся, и я ни во что не оцениваю самоуважение или то, как вы это называете сами. Возьмите!
Она вернула три бумажки из четырех по пятьдесят, которые я дал ей. Мне ничего другого не оставалось, как их взять. Я посмотрел вниз на ее маленькое, болезненное, выражающее ненависть лицо на мгновение. Я пытался успокоить себя той мыслью, что судьба наций и жизнь очень важных лиц в опасности, а этой маленькой девчонке это не важно, но я и не пытался продать эту мысль ей, может потому, что я не был уверен сам, что купил ее.
Я повернулся и направился к двери. Слабый звук заставил меня оглянуться. Она вновь лежала на кровати лицом вниз. Может быть она плакала. Я не был уверен. В одной вещи я был уверен, что я не создан для того, чтобы утешать. Я остановился у двери и засунул три пятидесятидолларовые бумажки под ее перчатки и вышел. Ко всему прочему, осмотрев комнату, я сознаюсь, что много у ней здесь было порушено, кроме ее платья.
Может быть я пытался купить чистую совесть. При ста пятидесяти долларах началась бы торговля, если бы началась, но ее не было.
Глава 7
Глава 8
Она облизала свои губу, дотронувшись осторожно до пореза языком. Ее глаза под густыми бровями с ненавистью смотрели на меня.
— Ты — подлец! — Выдохнула она. — Ты отвратительный подлец, со своим ножом и своим поцелуем и своей добропорядочностью.... О, вы были добры, галантны, мистер Коркоран. Вам встретилась такая добрая и такая сердечная девушка. Она со слезами на глазах смотрела вам в след, когда вы спускались по лестнице. Потом пришел другой человек, ради которого вы разыгрывали все это шоу. Разве это не правда? Вы и полушку не дали бы за мою жизнь, вы просто воспользовались мной. Все то время разыгрывалась комедия в его пользу, не так ли? Если вы не знакомы с ним, то его зовут Кроче, Карл Кроче. Он просил позвонить вам и сказать. Раз вы уж здесь, то я и говорю. А теперь убирайтесь отсюда!
— Кроче, — повторил я. — Почему он хотел, чтобы вы сказали это мне?
— Откуда я знаю почему? — Спросила она. — Вы проницательный. Вам не трудно догадаться.
— У тебя все в порядке? — Спросил я.
Ее глаза насмешливо сузились.
— Да, у меня все прекрасно, — произнесла она. — У меня все великолепно, мистер Коркоран, разве я выгляжу иначе? Просто чудесно. Меня таскали по всей комнате. Меня бросили на кровать и сорвали одежду, этот горилла относился уважительно — как к манекену в универмаге. Он изнасиловал меня... потому, что эта была самая отвратительная вещь, которую он смог сделать для меня, что-то вроде убийства. Он сказал, что это напомнит вам одно дело, и что его ничто не остановит. Он сказал, что наступит время, он будет действовать и покончит с вами. Он сказал, что если у вас есть возражения, его не трудно будет найти. Он сказал, что это даст знать вам с каким человеком вы будите иметь дело.
— Карл Кроче, — сказал я.
— Именно так его зовут, — повторила она. — Проклятый лгун. Он может вернуться обратно в любое время и повторить это рутинное дело снова и я буду счастлива, потому что он не вы! Почему... почему вы так нравитесь мне? И за что вы заставили меня мучиться. — Она шумно выдохнула. — А теперь, если у вас есть еще глаза, убирайтесь отсюда! И пожалуйста, уходите! — Ее голос дрогнул на последнем слове.
Я спросил:
— Не вызвать ли вам доктора?
Она покачала головой.
— Нет. Он задавал мне глупые вопросы! Я... у меня все порядке. Я уже говорила вам, что не корчу из себя невинность. Со мной уже однажды обошлись грубо. Может не так грубо, но грубо. У меня все хорошо. А теперь уходите, пожалуйста! — Она на мгновение помолчала. — Поль.
— Да?
— Вы по крайней мере предупредили меня! Вы могли бы дать мне знать во что, вы меня вовлекаете меня. Вы могли бы сказать с какими людьми.... У него было лицо, как у горы Рашмор до того, как на ней выдолбили барельефы президентов.... Он ничего не смог из меня выбить, ни ударами... ни даже взяв меня.... Он был похож на машину запрограммированную на.... И вы так же, Поль? Внутри? Этот юмористически-сатанинский взгляд заставляет девушку чувствовать, что она нашла кого-то, хотя и опасного, но хорошего. Другую машину и с другим лицом? Одна машина с ярлыком — "Кроче". Другая машина с ярлыком — "Коркоран". Играете в какую-то машинную, загадочную игру. И пойманная ими посередине — наивная, мягкосердечная, сентиментальная девчонка по имени Вайль!
— Если я что-то могу....
— Я сказала вам: убирайтесь отсюда!
— Хорошо.
Секунду помедлив, я повернулся.
— Вам не надо переживать, — сказала она из-за спины. — Это наша сделка. Грязная, отвратительная сделка, но я согласна на нее и я выдержу ее. Я не буду сообщать в полицию и вмешиваться в ваши дела, каковы бы они не были. Я не донесу. — Ее голос стал тверже. — Но, вторая мысль, есть одно, в чем вы можете мне помочь. Вы можете заплатить за урон. Мой гардероб не так богат. У меня множество запачканных краской джинсов, но у меня не так много платьев, чтобы их рвать.
Я вынул кошелек, вернулся к ней и положил несколько купюр на кровать перед ней, все что я имел с собой за исключением небольшой суммы. Она взяла их, пересчитала и взглянула на меня.
— Вы знаете за что вы платите, мистер Коркоран, если сознаться? — Спросила она насмешливо. — Вы были в городе и вы хорошо знаете, что кусок сатина не стоит более двухсот долларов. Он стоил тридцать девять — пятьдесят долларов в прошлом году. Десяти долларов хватит на все остальное. Синяки залечатся, и я ни во что не оцениваю самоуважение или то, как вы это называете сами. Возьмите!
Она вернула три бумажки из четырех по пятьдесят, которые я дал ей. Мне ничего другого не оставалось, как их взять. Я посмотрел вниз на ее маленькое, болезненное, выражающее ненависть лицо на мгновение. Я пытался успокоить себя той мыслью, что судьба наций и жизнь очень важных лиц в опасности, а этой маленькой девчонке это не важно, но я и не пытался продать эту мысль ей, может потому, что я не был уверен сам, что купил ее.
Я повернулся и направился к двери. Слабый звук заставил меня оглянуться. Она вновь лежала на кровати лицом вниз. Может быть она плакала. Я не был уверен. В одной вещи я был уверен, что я не создан для того, чтобы утешать. Я остановился у двери и засунул три пятидесятидолларовые бумажки под ее перчатки и вышел. Ко всему прочему, осмотрев комнату, я сознаюсь, что много у ней здесь было порушено, кроме ее платья.
Может быть я пытался купить чистую совесть. При ста пятидесяти долларах началась бы торговля, если бы началась, но ее не было.
Глава 7
Но не было времени для сентиментальных излияний совести. Они не входят в перечень необходимого снаряжения. Я вернулся в отель, как можно скорее и вызвал Вашингтон, через Денвер, штата Колорадо, поскольку официально значилось, что я оттуда и таким образом соответственно выходил на связь. Меня сразу соединили с Маком.
— Опасность, сэр, — сказал я. — Как быстро вы можете наладить контакт с нашей гениальной леди? Я не хотел бы прямо ее вызывать, при таком стечении обстоятельств.
— Это не займет и двух минут, — ответил Мак. — Что за сообщение?
— Скажите ей, чтобы она держала всегда дверь закрытой. Есть один сумасшедший на свободе. Есть у меня и другие инструкции для нее, но с ним можно подождать, когда вы приведете электроны телефонной сети в действие.
— Прекрасно. Ждите.
В ожидании я посмотрел через комнату. Все было ошибочно. Зеркало над шкафчиком привлекло мое внимание. Парень, глядевший на меня, был не такой уж привлекательный. Ничего юмористически-сатанинского не было в нем. Он выглядел просто отвратительно.
— Меня соединяют. — Голос Мака доносился из трубки хрипло и деловито. — Пока мы ждем, введите меня в курс дела.
— Сейчас, сэр, — сказал я. — Мы начали контакт рано вечером. И если уж быть точным на все сто, то Мариасси совсем не Леди Барримор. Она исполнила роль или что-то сделала, хотя я остановил шоу, когда я увидел, что не сможем завершить. Теперь, если она следует приказам, она в своей комнате ждет звонка, согласно нашему правилу об опасности. Дальнейшие инструкции я хочу передать через вас: ей надо выйти в бар через полчаса, это даст мне возможность осмотреться и прикрыть ее при необходимости. Она должна войти в холл, глядя грустно и безнадежно, как если бы ее дела в Новом Орлеане терпят провал. Я войду туда. Подойду к ней и предложу выпить, извинившись за мою недавнюю грубость. Я предложу ликеру. Вначале она выпьет свою часть с достоинством и неохотой, потом следует проявить желание выпить до полного исчезновения внутреннего торможения. После этого последует соблазн. По крайней мере, так должно показаться для всякого наблюдающего за нами. Как меня слышите? Я хотел бы быть уверенным, что у ней достанет ума держать дверь закрытой, как это было сказано ей.
— Они позвонят, когда будут готовы, — Мак помолчал какой-то момент. Я почувствовал его неодобрение. — Не будет ли это чересчур, Эрик? Этот разговор не соответствует с прежней договоренностью с леди и ее отделом. Мы обещали сохранить ее репутацию, ты помнишь?
— Так же, как и ее жизнь, — добавил я. — Всякие вещи случаются, сэр, и я бы хотел иметь возможность получше присматривать за ней. Заверяю, что ее целомудрие не пострадает, а ее репутация будет восстановлена очень быстро посредством замужества. У нас нет времени на предварительный этап утонченных и рафинированных предложений — как мы планировали — которые невозможно будет воплотить в жизнь. Пожалуйста, включи магнитофон.
Я услышал щелчок. Он сказал:
— Запись включена, диктуй, Эрик.
— Мужчина, сорока пяти лет или примерно сорока пяти лет. По таким обветренным лицам трудно судить, — сказал я. — Росту чуть ниже шести футов. Широкоплечий. С брюшком. Большая лысина. Волосы, какие есть, — седые. Я близко не подходил, не мог распознать цвет глаз. Большой костистый нос, ранее был сломан. Оттопыренные уши, голова — формы кувшина. Имя, названное им — Карл, Карл Кроче. За ним можно следить без труда. Все его данные говорят "за". Конец записи.
— Подождите еще... Олл райт, мы проверим его.
— Как насчет Мариасси?
— У них не ладится с набором.
— Я даю им еще две минуты и затем я прямо предупреждаю: к черту ее со всяким прикрытием. Этот Кроче постарался сегодня с одной дамочкой ночью, я не хотел бы ему подсовывать вторую.
— Расскажи мне, что случилось, — попросил Мак и я ему все рассказал.
Когда я закончил, он помолчал минуту. Я визуально почувствовал, как он хмурится. Наконец он произнес:
— Дело плохо. Очевидно, ваше прикрытие нарушено, уж поскольку здесь замешан Кроче и он кажется подслушал, все что вы разыгрывали. Кто эта — Вайль? Она здесь как-то замешана?
— Трудно сказать, сэр. Вряд ли она имеет ко всему какое-то отношение: я ее выбрал наугад, в переполненном зале.
— Да, теперь она замешана в деле. Если она совершенно невинная, может нам помешать, если решит обратиться к властям. Трудно объяснить такие вещи через официальные каналы и не нужная нам теперь реклама явилась бы серьезной помехой всей операции.
Я заявил:
— Она не пойдет в полицию.
— Это она вам так сказала. Но женщины всегда изменить свое мнение, проснувшись утром с синяками и лишенными костюма, стараясь объяснить понятно такую оскорбительную внешность друзьям и соседям.
— Она не будет доносить, сэр. Ставлю пари. Но если вы хотите приставить к ней человека, чтобы смотреть за ней, на здоровье. Он по крайней мере сможет констатировать, что мое пари верное, да и ее никто больше не будет беспокоить.
Мак заколебался:
— Вы кажется так сильно под впечатлением от этой девчонки, Эрик.
Я посмотрел на отвратительно выглядевшего в зеркале мужчину. Я сказал:
— Черт, так значит я совершенно сознательно бросил ее в объятия ко Кроче, как это выясняется. Я чувствую теперь ответственность за нее. Она хорошая девчонка.
— Хорошая или плохая, небольшой догляд за ней вреда не доставит. И это может дать нам выгоду, если она обманет твои наилучшие ожидания. Теперь, что это за человек?
Я посмотрел на часы. Не столько много времени прошло, как я предполагал. Я убеждал себя, что Мариасси в достаточной безопасности, если последовала нашим указаниям. В противовес Тони Вайль, она знала в какую опасную игру вовлечена. Если она будет тыкаться своей башкой во вред нашим приказам, она совершит ужасную ошибку.
— Карл Кроче? — Спросил я. — Только раз его видел. Как я уже говорил вам, сэр, его уши говорят "за". Он проводит опасную работу, следя за таким важным человеком: вы никогда не знаете, что он здесь. Но он слишком много говорит. Все то, что он говорил Тони, включая его имя — господи помилуй! И это его предупреждение мне, что он будет действовать, когда наступит время и покончит со мной. Это школярный прием. Или он имеет голову с манией величия, или он и в самом деле думает, что может напугать меня насилуя девочек, или он преднамеренно производит много фальшивых угроз, и подлинную игру ведет за этой занавесой. Допустим, что это так и есть, тогда, что это может значить?
— Возможно, — заметил Мак, — он и в самом деле умный парень.... Однако, тебе небезызвестно, как эти гориллы ведут себя после многих лет успеха в своих делах. Они начинают думать, что законы пишутся не для них — они теряют осторожность в противовес более деликатным агентам, и тогда им никакая оппозиция не страшна. Они чувствуют себя суперменами и думают, что они не видимы. Короче, последствия ясны — или их убивают, или спокойно отводят в тень, предаваться своим наполеоновским мечтам в закрытых, с мягкой обивкой комнатах. Мистер Кроче, кажется обладает сходными симптомами.
— Может быть, — сказал я с сомнением. — Мне не нравится работать с предвзятым мнением, что мой противник — сумасшедший, пока я сам не увижу пену у его рта, сэр.
— Он кажется довольно хорошо поработал сегодня ночью, — сказал Мак, — судя по сообщениям девицы Вайль. И мы только рады этому. Его поведение дает нам возможность реабилитировать себя в случае полной неудачи. При обычных обстоятельствах, агент, заметив слежку, агент в положении Кроче — просто бы исчез, сообщив своему хозяину, исчез в неизвестном направлении. В противовес этому, его намерение — остаться на работе и прикрывать доктора Мариасси вопреки тебе. Он служит одной цели — если он получит приказ действовать, он исполнит задуманное прямо у тебя на глазах. Результатом его бравирования является то, что он в поле нашего достижения и нам надо действовать быстрее, пока он не опомнится.
— Да, сэр, — одобрил я. — Еще одна причина, чтобы ускорить временный романс.
Мак молчал какое-то время.
— Поскольку Кроче уже тебя заметил, теперь, кажется, нет никакой причины для любительских театральных спектаклей.
— Нам надо сделать какие-то правдоподобные поступки, чтобы выманить Кроче из города и схватить, — сказал я. — Я не знаю Новый Орлеан так ли уж хорош, что в что-то угрожало ему; я бы закончил это дело не в баре. А этот Кроче поступает довольно смешно и назойливо, будто действительно хочет привлечь к себе внимание. А что, если он прикрывает кого-то, кто будет исполнять грязную работу, а этот громила, горлопан Кроче — только ширма?
— В этом случае другой агент может быть предупрежден Кроче. Твое актерство с доктором Мариасси не обманет его. И мы не заинтересованы в выявлении второго агента. Все, что нам нужно — это один человек, который может обо всем рассказать. Один человек может нас вывести на Тоссинга.
— Бог знает, — заметил я, — что я не стремлюсь напиться и профлиртовать жизнь в компании этой одетой в твидовый костюм интеллектуалки, сэр, и состоять с нею в браке, пусть даже фиктивном. Но пока я точно не узнаю какова расстановка сил, я буду придерживаться первоначального плана с незначительными изменениями. Может этим я смогу кого-то одурачить, кто знает?
— Возможно, ты прав, — уступил Мак. — Задней мыслью — нам было бы неразумно торопливо отказываться от прикрытия Мариасси, в особенности, когда противная сторона действует так необдуманно. Хорошо, я... — он помедлил. Я услышал, как у него наверху зазвонил телефон в тысяче пятистах милях к северо-востоку от моего местонахождения. — Секунду подожди. Возможно это звонок, которого мы ждем.
Я сел на кровать. Смотрел в стену. И представил себе тщедушную, оскорбленную, взлохмаченную девчонку лежащую лицом вниз на помятой кровати в комнате после погрома. Затем я представил себе горящую машину, тело, покрытое простыней и сиротливо лежащую на дороге комнатную туфельку. Я слышал, как Мак снял трубку телефона. Когда он говорил, в его голосе слышалась торопливость.
— Эрик?
— Да, сэр.
— Мы не можем созвониться с доктором Мариасси. Она под каким-то предлогом заперлась и приказала портье не тревожить ее. Невозможно было выяснить, не привлекая внимания, по отданному приказу, кому принадлежал голос — мужчине или женщине.
— О! Боже! — воскликнул я. — Мне следовало пойти прямо к ней. К дьяволу все это актерство, надо действовать.
— Опасность, сэр, — сказал я. — Как быстро вы можете наладить контакт с нашей гениальной леди? Я не хотел бы прямо ее вызывать, при таком стечении обстоятельств.
— Это не займет и двух минут, — ответил Мак. — Что за сообщение?
— Скажите ей, чтобы она держала всегда дверь закрытой. Есть один сумасшедший на свободе. Есть у меня и другие инструкции для нее, но с ним можно подождать, когда вы приведете электроны телефонной сети в действие.
— Прекрасно. Ждите.
В ожидании я посмотрел через комнату. Все было ошибочно. Зеркало над шкафчиком привлекло мое внимание. Парень, глядевший на меня, был не такой уж привлекательный. Ничего юмористически-сатанинского не было в нем. Он выглядел просто отвратительно.
— Меня соединяют. — Голос Мака доносился из трубки хрипло и деловито. — Пока мы ждем, введите меня в курс дела.
— Сейчас, сэр, — сказал я. — Мы начали контакт рано вечером. И если уж быть точным на все сто, то Мариасси совсем не Леди Барримор. Она исполнила роль или что-то сделала, хотя я остановил шоу, когда я увидел, что не сможем завершить. Теперь, если она следует приказам, она в своей комнате ждет звонка, согласно нашему правилу об опасности. Дальнейшие инструкции я хочу передать через вас: ей надо выйти в бар через полчаса, это даст мне возможность осмотреться и прикрыть ее при необходимости. Она должна войти в холл, глядя грустно и безнадежно, как если бы ее дела в Новом Орлеане терпят провал. Я войду туда. Подойду к ней и предложу выпить, извинившись за мою недавнюю грубость. Я предложу ликеру. Вначале она выпьет свою часть с достоинством и неохотой, потом следует проявить желание выпить до полного исчезновения внутреннего торможения. После этого последует соблазн. По крайней мере, так должно показаться для всякого наблюдающего за нами. Как меня слышите? Я хотел бы быть уверенным, что у ней достанет ума держать дверь закрытой, как это было сказано ей.
— Они позвонят, когда будут готовы, — Мак помолчал какой-то момент. Я почувствовал его неодобрение. — Не будет ли это чересчур, Эрик? Этот разговор не соответствует с прежней договоренностью с леди и ее отделом. Мы обещали сохранить ее репутацию, ты помнишь?
— Так же, как и ее жизнь, — добавил я. — Всякие вещи случаются, сэр, и я бы хотел иметь возможность получше присматривать за ней. Заверяю, что ее целомудрие не пострадает, а ее репутация будет восстановлена очень быстро посредством замужества. У нас нет времени на предварительный этап утонченных и рафинированных предложений — как мы планировали — которые невозможно будет воплотить в жизнь. Пожалуйста, включи магнитофон.
Я услышал щелчок. Он сказал:
— Запись включена, диктуй, Эрик.
— Мужчина, сорока пяти лет или примерно сорока пяти лет. По таким обветренным лицам трудно судить, — сказал я. — Росту чуть ниже шести футов. Широкоплечий. С брюшком. Большая лысина. Волосы, какие есть, — седые. Я близко не подходил, не мог распознать цвет глаз. Большой костистый нос, ранее был сломан. Оттопыренные уши, голова — формы кувшина. Имя, названное им — Карл, Карл Кроче. За ним можно следить без труда. Все его данные говорят "за". Конец записи.
— Подождите еще... Олл райт, мы проверим его.
— Как насчет Мариасси?
— У них не ладится с набором.
— Я даю им еще две минуты и затем я прямо предупреждаю: к черту ее со всяким прикрытием. Этот Кроче постарался сегодня с одной дамочкой ночью, я не хотел бы ему подсовывать вторую.
— Расскажи мне, что случилось, — попросил Мак и я ему все рассказал.
Когда я закончил, он помолчал минуту. Я визуально почувствовал, как он хмурится. Наконец он произнес:
— Дело плохо. Очевидно, ваше прикрытие нарушено, уж поскольку здесь замешан Кроче и он кажется подслушал, все что вы разыгрывали. Кто эта — Вайль? Она здесь как-то замешана?
— Трудно сказать, сэр. Вряд ли она имеет ко всему какое-то отношение: я ее выбрал наугад, в переполненном зале.
— Да, теперь она замешана в деле. Если она совершенно невинная, может нам помешать, если решит обратиться к властям. Трудно объяснить такие вещи через официальные каналы и не нужная нам теперь реклама явилась бы серьезной помехой всей операции.
Я заявил:
— Она не пойдет в полицию.
— Это она вам так сказала. Но женщины всегда изменить свое мнение, проснувшись утром с синяками и лишенными костюма, стараясь объяснить понятно такую оскорбительную внешность друзьям и соседям.
— Она не будет доносить, сэр. Ставлю пари. Но если вы хотите приставить к ней человека, чтобы смотреть за ней, на здоровье. Он по крайней мере сможет констатировать, что мое пари верное, да и ее никто больше не будет беспокоить.
Мак заколебался:
— Вы кажется так сильно под впечатлением от этой девчонки, Эрик.
Я посмотрел на отвратительно выглядевшего в зеркале мужчину. Я сказал:
— Черт, так значит я совершенно сознательно бросил ее в объятия ко Кроче, как это выясняется. Я чувствую теперь ответственность за нее. Она хорошая девчонка.
— Хорошая или плохая, небольшой догляд за ней вреда не доставит. И это может дать нам выгоду, если она обманет твои наилучшие ожидания. Теперь, что это за человек?
Я посмотрел на часы. Не столько много времени прошло, как я предполагал. Я убеждал себя, что Мариасси в достаточной безопасности, если последовала нашим указаниям. В противовес Тони Вайль, она знала в какую опасную игру вовлечена. Если она будет тыкаться своей башкой во вред нашим приказам, она совершит ужасную ошибку.
— Карл Кроче? — Спросил я. — Только раз его видел. Как я уже говорил вам, сэр, его уши говорят "за". Он проводит опасную работу, следя за таким важным человеком: вы никогда не знаете, что он здесь. Но он слишком много говорит. Все то, что он говорил Тони, включая его имя — господи помилуй! И это его предупреждение мне, что он будет действовать, когда наступит время и покончит со мной. Это школярный прием. Или он имеет голову с манией величия, или он и в самом деле думает, что может напугать меня насилуя девочек, или он преднамеренно производит много фальшивых угроз, и подлинную игру ведет за этой занавесой. Допустим, что это так и есть, тогда, что это может значить?
— Возможно, — заметил Мак, — он и в самом деле умный парень.... Однако, тебе небезызвестно, как эти гориллы ведут себя после многих лет успеха в своих делах. Они начинают думать, что законы пишутся не для них — они теряют осторожность в противовес более деликатным агентам, и тогда им никакая оппозиция не страшна. Они чувствуют себя суперменами и думают, что они не видимы. Короче, последствия ясны — или их убивают, или спокойно отводят в тень, предаваться своим наполеоновским мечтам в закрытых, с мягкой обивкой комнатах. Мистер Кроче, кажется обладает сходными симптомами.
— Может быть, — сказал я с сомнением. — Мне не нравится работать с предвзятым мнением, что мой противник — сумасшедший, пока я сам не увижу пену у его рта, сэр.
— Он кажется довольно хорошо поработал сегодня ночью, — сказал Мак, — судя по сообщениям девицы Вайль. И мы только рады этому. Его поведение дает нам возможность реабилитировать себя в случае полной неудачи. При обычных обстоятельствах, агент, заметив слежку, агент в положении Кроче — просто бы исчез, сообщив своему хозяину, исчез в неизвестном направлении. В противовес этому, его намерение — остаться на работе и прикрывать доктора Мариасси вопреки тебе. Он служит одной цели — если он получит приказ действовать, он исполнит задуманное прямо у тебя на глазах. Результатом его бравирования является то, что он в поле нашего достижения и нам надо действовать быстрее, пока он не опомнится.
— Да, сэр, — одобрил я. — Еще одна причина, чтобы ускорить временный романс.
Мак молчал какое-то время.
— Поскольку Кроче уже тебя заметил, теперь, кажется, нет никакой причины для любительских театральных спектаклей.
— Нам надо сделать какие-то правдоподобные поступки, чтобы выманить Кроче из города и схватить, — сказал я. — Я не знаю Новый Орлеан так ли уж хорош, что в что-то угрожало ему; я бы закончил это дело не в баре. А этот Кроче поступает довольно смешно и назойливо, будто действительно хочет привлечь к себе внимание. А что, если он прикрывает кого-то, кто будет исполнять грязную работу, а этот громила, горлопан Кроче — только ширма?
— В этом случае другой агент может быть предупрежден Кроче. Твое актерство с доктором Мариасси не обманет его. И мы не заинтересованы в выявлении второго агента. Все, что нам нужно — это один человек, который может обо всем рассказать. Один человек может нас вывести на Тоссинга.
— Бог знает, — заметил я, — что я не стремлюсь напиться и профлиртовать жизнь в компании этой одетой в твидовый костюм интеллектуалки, сэр, и состоять с нею в браке, пусть даже фиктивном. Но пока я точно не узнаю какова расстановка сил, я буду придерживаться первоначального плана с незначительными изменениями. Может этим я смогу кого-то одурачить, кто знает?
— Возможно, ты прав, — уступил Мак. — Задней мыслью — нам было бы неразумно торопливо отказываться от прикрытия Мариасси, в особенности, когда противная сторона действует так необдуманно. Хорошо, я... — он помедлил. Я услышал, как у него наверху зазвонил телефон в тысяче пятистах милях к северо-востоку от моего местонахождения. — Секунду подожди. Возможно это звонок, которого мы ждем.
Я сел на кровать. Смотрел в стену. И представил себе тщедушную, оскорбленную, взлохмаченную девчонку лежащую лицом вниз на помятой кровати в комнате после погрома. Затем я представил себе горящую машину, тело, покрытое простыней и сиротливо лежащую на дороге комнатную туфельку. Я слышал, как Мак снял трубку телефона. Когда он говорил, в его голосе слышалась торопливость.
— Эрик?
— Да, сэр.
— Мы не можем созвониться с доктором Мариасси. Она под каким-то предлогом заперлась и приказала портье не тревожить ее. Невозможно было выяснить, не привлекая внимания, по отданному приказу, кому принадлежал голос — мужчине или женщине.
— О! Боже! — воскликнул я. — Мне следовало пойти прямо к ней. К дьяволу все это актерство, надо действовать.
Глава 8
Комната Оливии Мариасси находилась на третьем этаже, двумя этажами ниже моей. Я спустился по лестнице. Казалось никого не заинтересовало, куда я направляюсь. Никаких подозрительных личностей в коридоре и напротив триста десятого номера. У меня было чувство, что путь свободен и я не стал медлить, чтобы удостовериться в этом. Я прямо подошел к двери и постучал.
Женский голос быстро спросил:
— Кто там?
Я с радостью выдохнул. Полагаю, что я тогда сильно волновался. После минутной радости, я почувствовал разочарование. Наш не интересный ученый был все еще жив, и судя по тому, как спокойно и безоблачно был задан вопрос, но явно она ожидала, что я прокричу свое имя и состояние дел сквозь двери; но что за дьявольская мысль была предупредить портье, чтобы ее не вызывали к телефону?
— Пароль, — я сказал мягко, — палуба, как на авианосце.
— О!
Последовала короткая пауза, затем дверь открылась. Появилась она; в своем неизменном твидовом костюме. Единственное, что соответствовало такому позднему часу, была не застегнутая пуговица на ее жакете. Она ее тут же застегнула. Даже обувь была надета на ней, хотя ставлю пари, что они не были минутой раньше. Ни одна женщина, насколько бы интеллектуальна и воспитана не была, не станет сидеть и читать поздно ночью надев туфли на высоком каблуке.
Именно этим она и занималась: она читала. Торшер освещал стоявшее в углу огромное кресло. В руках она держала толстую книгу, прижав указательный палец к прочитанной ею строке. Я заметил название книги: "Алгебра бесконечности" — бог знает, что бы это могло значить.
Стоя у дверей и глядя на меня, она выглядела, как некрасивая старая дева — библиотекарь, строго вопрошающая у меня, почему я не могу взять в привычку возвращать книги во время.
— У вас все в порядке? — спросил я, глядя ей в лицо. — Вы здесь одна?
Вначале она выглядела испуганной, затем возмутилась.
— Одна? Конечно я одна! Что вы имели в виду?
Я расслабился. Вполне явствовало из ее поведения, что никто не держал ее на прицеле, спрятавшись в углу и диктуя ей, что сказать.
Я скользнул вглубь мимо нее. Комната была пуста. Пусты были туалет и ванная. Я вернулся к ней и крепко запер входную дверь.
— Говорите, — сказал я, — что это за идея появилась у вас, доктор?
— Я вас не понимаю.
— Я имею ввиду телефон. Мы пытались до вас дозвониться. Напрасно. Кто-то сказал портье, что вы не хотите, чтоб вас беспокоили. Естественно, зная что в таких обстоятельствах — в особенности после сцены в баре — вы преспокойненько изолировали себя от нас, а вам бы следовало ждать моего звонка, мы оба в какой-то мере заинтересованы.
Ее палец потянулся ко рту — в манере порицаемой невинности. Это был настолько детский жест для женщины с ее строгим видом.
— Я не знала! Я думала, что я не такой уж ценный секретный агент, мистер Коркоран. Мне очень жаль. Я... впрочем, это личное дело каждого. Некто удалился с кем-то, нет, мне конечно все равно.
— Личное дело, — возмутился я. — Теперь у нас дьявольски много времени для личных дел, доктор.
— Люди с медицинскими степенями не любят — за редким исключением, чтобы их называли доктором, мистер Коркоран. — Она снова приобретала свой холодный, окоченевший образ. — Вам ли критиковать меня, после того, как вы бросили наше общее дело на середине, погнавшись за этой девчонкой в лиловом и покинули меня, должна я уточнить в очень оскорбительной манере. Я помню на авианосце вы говорили, что вы бегаете за женщинами, но я не думала, что это происходит импульсивно!
Я уставился на нее:
— Вы в самом деле считаете, что я погнался за ней ради забавы? Боже правый!
— А, что еще я могла подумать? — Холодно спросила она. — Я должна сказать, что я сильно разочарована в ваших вкусах, мистер Коркоран. Это блестящее платьице, такое узкое, такое короткое, такое прозрачное. Почему все эти маленькие проститутки считают, что очень чарующе иметь такие вещи, что оголяются и руки и ноги и плечи?
Я сказал:
— Никогда не задумывался об своих вкусах. Эта маленькая проститутка, как ты называешь ее, была избита и оскорблена из-за вас. Вы должны об этом подумать, когда критикуете ее вещи. Вы также должны осознавать это в следующий раз, когда вам вдруг вздумается отключить свой телефон по личным причинам. Это не роббер в бридж с приятелями. Вы можете мне сказать, что это были за личные причины?
— Я сказала вам. Я не хотела, чтобы меня беспокоили телефонными звонками. — Она говорила совсем не о том, о чем думала. Она удивленно и непонимающе смотрела на меня. — Почему "оскорблена"?
— Это технический термин для сексуального контакта проведенного посредством насилия. Кто тот парень, о котором вы не хотите говорить?
— Ничего стоящего, — сказала она расплывчато. — Это личное дело. Это чисто личное дело. Никакого касательства к нашему. Почему эта девушка была... оскорблена?
— Это поступок наглости и вызова, — сказал я. — Я использовал ее, как ширму, а кто-то принял все за чистую монету и основываясь на этом осмеливается судить о моих поступках. Во всяком случае, это одно из объяснений, существует еще одно объяснение. Оно не исключает другие.
Оливия нахмурилась.
— Так значит вы покинули меня не потому, что.... — Она смолкла.
— Почувствовал жар в штанах по поводу этой девчонки? Совсем нет. За нами следили док, мужчина который не захотел покупать, то, что мы с вами продавали. Я подумал, что смогу испортить наш номер, но идея сработала.
— Значит... я должна перед вами извиниться.
— Я очень ругал того парня, который беспокоил вас по телефону.
Она покачала головой:
— Я заверяю вас, это совершенно не относится к делу, мистер Коркоран. Вы говорите, что за нами следили? А мы именно на это и рассчитывали, не так ли? Так вот, какова причина наших драматических великих усилий. Значит вы вычислили мужчину, следящего за нами?
— Да, я вычислил его, — сказал я грустно. — Единственное, что меня смущает, это то, что и он меня вычислил. Однако, он довольно странно себя ведет, пока мы не поймем, что он из себя представляет, мы должны продолжать наше шоу, как будто бы ничего не случилось. — Я внимательно посмотрел на нее. Было ясно, что намерения отвечать на вопросы у нее нет и мы напрасно тратим время, поэтому я сказал:
— позвоню я ухожу. Чем скорее я уйду от сюда, тем лучше, может быть мы сможем спасти наше театральное дело. Тщательно заприте дверь и сообщите портье, чтобы все телефонные звонки передавали вам прямо сюда. Затем вы даете мне двадцать минут, чтобы проверить все вокруг и затем доверить мне собственную охрану. Если я позвоню в это время, и скажу замереть, вы замрете как штиль, как труп. Никому не отвечайте, если не постучат вот таким манером. Я отрывисто постучал три раза по спинке стула, а затем еще два раза. Не покидайте номера, кто бы ни позвонил по телефону, какие бы сведения не сообщались. Если даже пройдет неделя, ждите здесь пока не постучат к вам условным стуком. В ванне найдется вода, а без пищи люди, говорят, могут прожить не один месяц. Все ли вам ясно?
Она облизнула губы.
— Прекрасно, мистер Коркоран. А если вы не позвоните, что мне делать когда двадцать минут истекут?
Я сказал ей. Это ей не понравилось, но мои опасные новости и тот факт, что она ошиблась во мне, явно испугало ее, и она не стала выказывать протеста. Я вышел и подождал пока не услышал звук задвигаемого засова, я спустился вниз чтобы позвонить Маку, что наша женщина-ученый не потерялась и не пострадала. Я описал ему ситуацию. Затем тщательно оглядел все, присутствие Кроче нигде не отмечалось, что совсем не значило, что его нет. Ему казалось отлично удавалось не оставлять следов, там где ему этого не хотелось.
Оливия вышла из комнаты ровно через двадцать минут. А интересно все-таки работать с ученым персоналом. Я смотрел, как она спускалась по лестнице, как пересекла гостиную, я позволил ей пройти одной по коридору. Через минуту или две вошел за ней.
Она села за стол у стены, за которым я сидел раньше. Я заколебался, заметив ее там, но все же подошел к ней.
— Скажите мадам, как долго это длится? — Спросил я.
Она с испугом посмотрела вверх, нахмурилась загадочно.
— Что значит "как долго"?
— Вращение бара.
— О! — Произнесла она. — О, это вы тот мужчина.... Я не узнала вас сразу.
— Прошу прощения, что я тогда так рано снялся, встретил одного знакомого, я даже не предполагал, что он здесь. Вы не против, если я сяду здесь, мадам?
— Почему бы нет? — Сказала она. — Нет проблем. Садитесь.
— Сверим часы, — предложил я. — Вот тот мужчина. Посмотрим, сколько ему потребуется времени, чтобы очутиться опять перед нами. Позвольте, я вам налью....
Все остальное неинтересно. Мы прошли сквозь стандартную схему знакомства. Я сочинял историю о своем приезде из Денвера и что я здесь журналист, а она сообщила, что прибыла из Пенсаколы и занимается научной и секретной работой, о которой не разрешено говорить. Однако она может мне сообщить, сказала она, если мне уж так интересно об одном феномене, с которым она встретилась в своей работе, не подающемся классификации. Возьмем, к примеру, невесомость...
Женский голос быстро спросил:
— Кто там?
Я с радостью выдохнул. Полагаю, что я тогда сильно волновался. После минутной радости, я почувствовал разочарование. Наш не интересный ученый был все еще жив, и судя по тому, как спокойно и безоблачно был задан вопрос, но явно она ожидала, что я прокричу свое имя и состояние дел сквозь двери; но что за дьявольская мысль была предупредить портье, чтобы ее не вызывали к телефону?
— Пароль, — я сказал мягко, — палуба, как на авианосце.
— О!
Последовала короткая пауза, затем дверь открылась. Появилась она; в своем неизменном твидовом костюме. Единственное, что соответствовало такому позднему часу, была не застегнутая пуговица на ее жакете. Она ее тут же застегнула. Даже обувь была надета на ней, хотя ставлю пари, что они не были минутой раньше. Ни одна женщина, насколько бы интеллектуальна и воспитана не была, не станет сидеть и читать поздно ночью надев туфли на высоком каблуке.
Именно этим она и занималась: она читала. Торшер освещал стоявшее в углу огромное кресло. В руках она держала толстую книгу, прижав указательный палец к прочитанной ею строке. Я заметил название книги: "Алгебра бесконечности" — бог знает, что бы это могло значить.
Стоя у дверей и глядя на меня, она выглядела, как некрасивая старая дева — библиотекарь, строго вопрошающая у меня, почему я не могу взять в привычку возвращать книги во время.
— У вас все в порядке? — спросил я, глядя ей в лицо. — Вы здесь одна?
Вначале она выглядела испуганной, затем возмутилась.
— Одна? Конечно я одна! Что вы имели в виду?
Я расслабился. Вполне явствовало из ее поведения, что никто не держал ее на прицеле, спрятавшись в углу и диктуя ей, что сказать.
Я скользнул вглубь мимо нее. Комната была пуста. Пусты были туалет и ванная. Я вернулся к ней и крепко запер входную дверь.
— Говорите, — сказал я, — что это за идея появилась у вас, доктор?
— Я вас не понимаю.
— Я имею ввиду телефон. Мы пытались до вас дозвониться. Напрасно. Кто-то сказал портье, что вы не хотите, чтоб вас беспокоили. Естественно, зная что в таких обстоятельствах — в особенности после сцены в баре — вы преспокойненько изолировали себя от нас, а вам бы следовало ждать моего звонка, мы оба в какой-то мере заинтересованы.
Ее палец потянулся ко рту — в манере порицаемой невинности. Это был настолько детский жест для женщины с ее строгим видом.
— Я не знала! Я думала, что я не такой уж ценный секретный агент, мистер Коркоран. Мне очень жаль. Я... впрочем, это личное дело каждого. Некто удалился с кем-то, нет, мне конечно все равно.
— Личное дело, — возмутился я. — Теперь у нас дьявольски много времени для личных дел, доктор.
— Люди с медицинскими степенями не любят — за редким исключением, чтобы их называли доктором, мистер Коркоран. — Она снова приобретала свой холодный, окоченевший образ. — Вам ли критиковать меня, после того, как вы бросили наше общее дело на середине, погнавшись за этой девчонкой в лиловом и покинули меня, должна я уточнить в очень оскорбительной манере. Я помню на авианосце вы говорили, что вы бегаете за женщинами, но я не думала, что это происходит импульсивно!
Я уставился на нее:
— Вы в самом деле считаете, что я погнался за ней ради забавы? Боже правый!
— А, что еще я могла подумать? — Холодно спросила она. — Я должна сказать, что я сильно разочарована в ваших вкусах, мистер Коркоран. Это блестящее платьице, такое узкое, такое короткое, такое прозрачное. Почему все эти маленькие проститутки считают, что очень чарующе иметь такие вещи, что оголяются и руки и ноги и плечи?
Я сказал:
— Никогда не задумывался об своих вкусах. Эта маленькая проститутка, как ты называешь ее, была избита и оскорблена из-за вас. Вы должны об этом подумать, когда критикуете ее вещи. Вы также должны осознавать это в следующий раз, когда вам вдруг вздумается отключить свой телефон по личным причинам. Это не роббер в бридж с приятелями. Вы можете мне сказать, что это были за личные причины?
— Я сказала вам. Я не хотела, чтобы меня беспокоили телефонными звонками. — Она говорила совсем не о том, о чем думала. Она удивленно и непонимающе смотрела на меня. — Почему "оскорблена"?
— Это технический термин для сексуального контакта проведенного посредством насилия. Кто тот парень, о котором вы не хотите говорить?
— Ничего стоящего, — сказала она расплывчато. — Это личное дело. Это чисто личное дело. Никакого касательства к нашему. Почему эта девушка была... оскорблена?
— Это поступок наглости и вызова, — сказал я. — Я использовал ее, как ширму, а кто-то принял все за чистую монету и основываясь на этом осмеливается судить о моих поступках. Во всяком случае, это одно из объяснений, существует еще одно объяснение. Оно не исключает другие.
Оливия нахмурилась.
— Так значит вы покинули меня не потому, что.... — Она смолкла.
— Почувствовал жар в штанах по поводу этой девчонки? Совсем нет. За нами следили док, мужчина который не захотел покупать, то, что мы с вами продавали. Я подумал, что смогу испортить наш номер, но идея сработала.
— Значит... я должна перед вами извиниться.
— Я очень ругал того парня, который беспокоил вас по телефону.
Она покачала головой:
— Я заверяю вас, это совершенно не относится к делу, мистер Коркоран. Вы говорите, что за нами следили? А мы именно на это и рассчитывали, не так ли? Так вот, какова причина наших драматических великих усилий. Значит вы вычислили мужчину, следящего за нами?
— Да, я вычислил его, — сказал я грустно. — Единственное, что меня смущает, это то, что и он меня вычислил. Однако, он довольно странно себя ведет, пока мы не поймем, что он из себя представляет, мы должны продолжать наше шоу, как будто бы ничего не случилось. — Я внимательно посмотрел на нее. Было ясно, что намерения отвечать на вопросы у нее нет и мы напрасно тратим время, поэтому я сказал:
— позвоню я ухожу. Чем скорее я уйду от сюда, тем лучше, может быть мы сможем спасти наше театральное дело. Тщательно заприте дверь и сообщите портье, чтобы все телефонные звонки передавали вам прямо сюда. Затем вы даете мне двадцать минут, чтобы проверить все вокруг и затем доверить мне собственную охрану. Если я позвоню в это время, и скажу замереть, вы замрете как штиль, как труп. Никому не отвечайте, если не постучат вот таким манером. Я отрывисто постучал три раза по спинке стула, а затем еще два раза. Не покидайте номера, кто бы ни позвонил по телефону, какие бы сведения не сообщались. Если даже пройдет неделя, ждите здесь пока не постучат к вам условным стуком. В ванне найдется вода, а без пищи люди, говорят, могут прожить не один месяц. Все ли вам ясно?
Она облизнула губы.
— Прекрасно, мистер Коркоран. А если вы не позвоните, что мне делать когда двадцать минут истекут?
Я сказал ей. Это ей не понравилось, но мои опасные новости и тот факт, что она ошиблась во мне, явно испугало ее, и она не стала выказывать протеста. Я вышел и подождал пока не услышал звук задвигаемого засова, я спустился вниз чтобы позвонить Маку, что наша женщина-ученый не потерялась и не пострадала. Я описал ему ситуацию. Затем тщательно оглядел все, присутствие Кроче нигде не отмечалось, что совсем не значило, что его нет. Ему казалось отлично удавалось не оставлять следов, там где ему этого не хотелось.
Оливия вышла из комнаты ровно через двадцать минут. А интересно все-таки работать с ученым персоналом. Я смотрел, как она спускалась по лестнице, как пересекла гостиную, я позволил ей пройти одной по коридору. Через минуту или две вошел за ней.
Она села за стол у стены, за которым я сидел раньше. Я заколебался, заметив ее там, но все же подошел к ней.
— Скажите мадам, как долго это длится? — Спросил я.
Она с испугом посмотрела вверх, нахмурилась загадочно.
— Что значит "как долго"?
— Вращение бара.
— О! — Произнесла она. — О, это вы тот мужчина.... Я не узнала вас сразу.
— Прошу прощения, что я тогда так рано снялся, встретил одного знакомого, я даже не предполагал, что он здесь. Вы не против, если я сяду здесь, мадам?
— Почему бы нет? — Сказала она. — Нет проблем. Садитесь.
— Сверим часы, — предложил я. — Вот тот мужчина. Посмотрим, сколько ему потребуется времени, чтобы очутиться опять перед нами. Позвольте, я вам налью....
Все остальное неинтересно. Мы прошли сквозь стандартную схему знакомства. Я сочинял историю о своем приезде из Денвера и что я здесь журналист, а она сообщила, что прибыла из Пенсаколы и занимается научной и секретной работой, о которой не разрешено говорить. Однако она может мне сообщить, сказала она, если мне уж так интересно об одном феномене, с которым она встретилась в своей работе, не подающемся классификации. Возьмем, к примеру, невесомость...