Страница:
– Можешь щетиниться на эту тему, если хочешь, но это потрясающе необычно. Рафаэль никого не знает, кто хоть слышал о слуге-человеке, приобретшем такой голод или жажду.
– А насколько необычной стала моя жизнь – это тебя касается? И почему?
– Потому что ты просишь меня и мой народ рисковать жизнью ради твой безопасности.
Я посмотрела на него недружелюбно, потому что против этой логики ничего возразить не могла. За последние годы двое крысолюдов за меня погибли. Погибли, защищая меня. Так что у него было право мне предъявлять.
– Это твоя работа, – сказал Натэниел. – Не нравится – попроси твоего царя сменить тебе должностные обязанности.
– Это ты прав, Рафаэль убрал бы меня с этой работы, если бы я попросил.
– Так попроси, – ответил Натэниел.
Лизандро покачал головой:
– Я не к этому веду.
– Если к чему-то ведешь, так выкладывай прямо, – сказала я, намеренно не скрывая нетерпения.
– Хорошо. Ты сейчас нечто вроде живого вампира. Мастера-вампира, потому что завела себе слугу-вампира – Дамиана и призываемого зверя – Натэниела.
– Ты мне пока ничего не сказал, чего я не знаю, Лизандро.
– Жан-Клод выбрал тебя в свои слуги. Выбрал одного из мощнейших некромантов за несколько столетий. И это был удачный ход. А его призываемый зверь – глава местной стаи вервольфов. У Ричарда есть свои проблемы, но он силен – опять-таки хороший выбор. Вы оба укрепляете основу власти Жан-Клода. Вы делаете его сильнее. – Он сделал жест в сторону Натэниела. – Натэниел мне нравится. Он хороший парень, но он не силен. И куда больше он получил от тебя, чем ты от него. И то же с Дамианом: он уже больше тысячи лет вампир, и никогда уже не будет мастером.
– Ты уже дошел до своего вывода?
– Почти.
– Знаешь, никогда еще от тебя такой длинной речи не слышала.
– Мы договорились между собой, что тот, кому представится возможность, тебе это скажет.
– Мы – это кто?
– Это я и еще некоторые другие телохранители.
– Хорошо, так какой вывод?
– У тебя был выбор насчет Натэниела и Дамиана? – спросил он.
– Ты спрашиваешь, могла ли я выбрать другого леопарда или другого вампира?
– Да.
– Нет.
– Почему нет?
– Во-первых, ни у кого из нас и мысли не было, что такое может быть. Как ты сам сказал, человек-слуга не получает такой силы. Во-вторых, у меня над этой метафизикой нет такого контроля, как у Жан-Клода. Обычно вампиры, приобретающие слугу-человека или призываемого зверя, должны сначала набрать десятилетия или даже века стажа. А меня просто бросили на глубину без спасательного круга. И я схватила того, кого эта сила ко мне бросила. – Я погладила Натэниела по ноге. – Меня устраивает мой выбор, но когда это случилось, я не знала, что делаю выбор.
– Нас всех это застало врасплох, – сказал Натэниел, обнимая меня за плечи.
– Но сейчас ты уже знаешь, что происходит, – сказал Лизандро, – и как-то это контролируешь.
– Как-то – да, но насчет того, что происходит… давай более конкретно.
– Ты каким-то образом стала носителем трех или четырех видов ликантропии, но не перекинулась ни разу ни в одного из зверей.
– Да, и что?
– Но к тебе стало тянуть зверей разных типов – как ты привлекала раньше к себе волков и леопардов. Я вот что хочу сказать: если ты будешь брать себе нового зверя, нельзя ли выбрать сильного, а не слабака? Такого, который поможет тебе стать сильнее, а не будет создавать трудности?
Натэниел рядом со мной пошевелился.
– Натэниел трудностей не создает, – ответила я, но в глубине сознания мелькнула мысль о только что происшедшей ссоре. Трудности все-таки есть, но не того вида, о которых говорит Лизандро.
– Но и помощи от него нет – такой, какую получает Жан-Клод от Ричарда.
Здесь я могла бы и поспорить. Ричард настолько в конфликте сам с собой из-за того, каков он и чего он хочет от жизни, что наш триумвират из-за него увечен; но если Лизандро сам не понимает, насколько Ричард тяжелый партнер, не мне его просвещать.
– Чего ты от меня хочешь, Лизандро?
– Вот чего: если уж мы будем вставать между тобою и пулей, нельзя ли нам дать совещательный голос насчет следующего выбранного тобою зверя?
– Нет.
– Вот так – «нет» – все?
– Нет – и все. Это не входит в твои обязанности, Лизандро, или Римуса, или чьи угодно. Если не хотите собой рисковать – не рискуйте. Охранник, которому мысль меня охранять кажется неудачной, мне не нужен.
– Я такого не думаю.
– Тогда перестань такое говорить.
– Прекрати объяснения и просто скажи, что ты хочешь, чтобы Анита сделала, – добавил Натэниел.
Лизандро поморщился и сказал:
– Я думаю, что Джозеф был не прав, когда заставил тебя отправить Хэвена – этого льва – обратно в Чикаго. Джозеф пытается все время скормить тебе свой слабоватый в коленках прайд, а все они там ничем не лучше Натэниела, не обижайся. Даже брат Джозефа Джастин тоже не намного сильнее.
Я не сразу вспомнила, кто такой этот Хэвен, потому что про себя называла его только Куки-Монстром. У него волосы были выкрашены в синий цвет, и татуировки «Улицы Сезам» на видных местах. Он служит силовиком у мастера города Чикаго. Хэвен мне помог справиться с «львиной долей» моих трудностей, но еще он затеял драку с тремя местными львами, в том числе с Джозефом, их Рексом, то есть предводителем. С Ричардом они тоже подрались, и Ричард набил ему морду, показав, что может быть чертовски полезен, когда хочет. Но показал еще и то, что слишком много от Хэвена хлопот, чтобы держать его при себе.
– Вы мне объясняли, как устроено львиное сообщество. Если бы кто-то такой сильный и такой крутой приехал в наш город, он бы был вынужден подчинить себе местных львов. А первое, что делает большинство узурпаторов – это перебить почти весь прайд.
– Я думаю, ты его могла бы держать в руках.
– Брось, Лизандро, ты же его видел. Он бандит, профессиональный бандит, с отсидкой в прошлом.
Лизандро пожал плечами:
– Так и у меня отсидка есть, по малолетке, но серьезная. Это жена меня перевоспитала. И я думаю, ты с ним то же могла бы сделать.
– Чего? Значит, чтобы плохой мальчик вел себя хорошо, нужна всего лишь хорошая женщина?
– Если у этой женщины есть то, чего этот человек очень хочет.
– В смысле?
– В том смысле, что я видел, как он на тебя смотрел. Я нюхом учуял, как вы двое друг на друга действуете. Единственная причина, по которой у вас секса не было – это что у тебя голова заправляет всем остальным.
– А знаешь, Лизандро, что-то ты мне больше нравился, когда говорил меньше.
– Я видел его дело. За ним ничего нет такого, что и за мной бы не числилось.
Я как-то очень медленно моргнула – потому что я о нем такого не знала.
– То есть ты очень опасен, – сказала я тихим ровным голосом.
– Ты больше народу убила, чем я.
– Этот разговор окончен, Лизандро.
– Если не Хэвен, может, пусть Рафаэль поищет получше кандидатов из львов? Джозеф так боится, что придет большой страшный лев и слопает его прайд, что он никогда не приведет в этот город никого для тебя подходящего.
Я хотела сказать «нет», но Натэниел сжал мне руку.
– Рафаэль – отличный лидер.
– Проводить беседу с кандидатами-львами он не может. Новых крыс принимать – вполне, но не львов.
– Лизандро в одном прав, Анита: Джозеф боится. Все, кого он тебе бросал в последние недели, сосунки – не просто слабые, но и совершенно невинные. В твоей жизни для невинных места нет.
Я уставилась в эти лавандовые глаза, и мне не понравилось то, что я в них увидела. Он моложе меня на семь лет, но видел крови и костей не меньше меня, и даже больше. Я расследовала насильственные преступления, но редко когда бывала их жертвой. Он же оказался на улице с десяти лет. В том смысле, в котором считал Лизандро, Натэниел был слаб, но во многих смыслах, большинству непонятных, он был сильнее меня. Он пережил такое, что раздавило бы почти любого.
Сейчас он позволил мне увидеть у себя на лице то, что обычно скрывал: что я невинная. Не важно, сколько за мной числится трупов при выполнении долга, все равно я на самом деле не знаю того, что знает он.
– Ты тоже считаешь, что я не должна была отсылать Хэвена в Чикаго?
– Нет, я его испугался. Но тебе нужен лев-оборотень, и такой, который в жизни разбирается.
– Это как?
– Два льва, которых тебе посылал Джозеф, были девственниками, – пояснил Натэниел. – А ты суккуб, Анита. И таким вещам девственников не подвергают.
– Чтобы оценить по-настоящему хороший секс, надо испытать плохой, – заметил Лизандро.
– Это тоже, – кивнул Натэниел, – но я о другом: мы еще не видели такого льва, которого не сочли бы все слабаком. – Он посмотрел на нашего высокого телохранителя у двери. – Бывали среди них крутые парни – для нормального мира. Но мы-то живем в мире, где стрельба, где секс, где может в любой момент случиться насилие всяких видов – и случается. И лев нам нужен такой, чтобы у нас не было ощущения, будто мы развращаем малолетних.
Мы оба обернулись к Натэниелу.
– В чем дело? – спросил он.
– Вот это такое чувство у тебя было про них про всех? Даже про Джастина? – спросила я.
– Да, – ответил он. – Джастин себе представляет насилие только в каких-то рамках и с участием рефери. И тот факт, что он у Джозефа силовик, пугает.
– Джозеф дерется лучше, – сказал Лизандро.
– Оба они не тянут против Ричарда или Рафаэля.
– Или вашего Мики? – спросил Лизандро.
– Мика, я думаю, на все пойдет, охраняя свою стаю.
– Это я о нем и слыхал, – кивнул Лизандро.
Поскольку речь шла о еще одном из моих возлюбленных, живущих в моем доме, я не очень понимала, что я при этом чувствую. Мы с Микой – оба очень практичны, а иногда «практичность» и «беспощадность» бывают синонимами.
– А вы хотите сказать, что Джозеф пойдет не на все.
– Единственное, что пока что хранит его прайд – так это то, что львов-оборотней в нашей стране мало. Кошачью ликантропию труднее подцепить, чем иную.
– Ну, на пресмыкающихся еще труднее, – возразил Натэниел.
Лизандро кивнул:
– Верно, но важно то, что львов в стране мало. Ближайшие – в Чикаго.
– Они не попытаются захватить прайд Джозефа. Мы с Жан-Клодом об этом позаботились.
– Как ты не понимаешь, Анита? Позаботился-то Жан-Клод и ты, а не Джозеф. То есть его угроза мало что стоит.
– Из Чикаго никто теперь к ним не полезет.
– Это да, но если чикагцы заметили, что прайд слаб, то и другие заметят.
– А у нас есть другие большие прайды, кроме этих двух?
– Один на западном побережье, один на восточном, – ответил Лизандро.
– Это откуда взял своего последнего кандидата Джозеф?
– Да, из прайда восточного побережья. Но ты его тоже отвергла, как и прочих.
– Я не могу дать вашему вождю разрешение подыскивать львов, Лизандро. Это против правил – вот так вмешиваться в дела другого биологического вида.
– Только не для тебя, – возразил Лизандро. – Помнишь, Джозеф тебя просил не оставлять при себе Хэвена. В тот момент, когда он попросил тебя защитить его и его прайд, он попросил вмешаться. У леопардов ты Нимир-Ра, у волков – лупа, а у львов – никто. Но он, попросив тебя о помощи, дал право вмешиваться в дела львов.
– Не думаю, что Джозеф разделяет эту точку зрения.
Лизандро пожал плечами:
– Разделяет или не разделяет, но так оно и есть.
Не знаю, что бы я на это ответила, если бы не постучали в дверь. Лизандро сразу стал телохранителем: рука оказалась за спиной, и я знала, что не зря она там.
– Кто там?
– Реквием. Жан-Клод меня попросил присутствовать.
Лизандро глянул на меня – я поняла, что он просит моего разрешения. Вот этим он мне понравился. Видеть сегодня Реквиема мне не хотелось на самом-то деле. Еще не прошла у меня неловкость, что я его добавила в свой список блюд. Но он бывал в Англии, так что видел вампиров Арлекина лично, и недавно. Это может быть полезным.
По крайней мере, это я сказала себе, когда кивнула Лизандро, чтобы он впустил вампира внутрь.
7
– А насколько необычной стала моя жизнь – это тебя касается? И почему?
– Потому что ты просишь меня и мой народ рисковать жизнью ради твой безопасности.
Я посмотрела на него недружелюбно, потому что против этой логики ничего возразить не могла. За последние годы двое крысолюдов за меня погибли. Погибли, защищая меня. Так что у него было право мне предъявлять.
– Это твоя работа, – сказал Натэниел. – Не нравится – попроси твоего царя сменить тебе должностные обязанности.
– Это ты прав, Рафаэль убрал бы меня с этой работы, если бы я попросил.
– Так попроси, – ответил Натэниел.
Лизандро покачал головой:
– Я не к этому веду.
– Если к чему-то ведешь, так выкладывай прямо, – сказала я, намеренно не скрывая нетерпения.
– Хорошо. Ты сейчас нечто вроде живого вампира. Мастера-вампира, потому что завела себе слугу-вампира – Дамиана и призываемого зверя – Натэниела.
– Ты мне пока ничего не сказал, чего я не знаю, Лизандро.
– Жан-Клод выбрал тебя в свои слуги. Выбрал одного из мощнейших некромантов за несколько столетий. И это был удачный ход. А его призываемый зверь – глава местной стаи вервольфов. У Ричарда есть свои проблемы, но он силен – опять-таки хороший выбор. Вы оба укрепляете основу власти Жан-Клода. Вы делаете его сильнее. – Он сделал жест в сторону Натэниела. – Натэниел мне нравится. Он хороший парень, но он не силен. И куда больше он получил от тебя, чем ты от него. И то же с Дамианом: он уже больше тысячи лет вампир, и никогда уже не будет мастером.
– Ты уже дошел до своего вывода?
– Почти.
– Знаешь, никогда еще от тебя такой длинной речи не слышала.
– Мы договорились между собой, что тот, кому представится возможность, тебе это скажет.
– Мы – это кто?
– Это я и еще некоторые другие телохранители.
– Хорошо, так какой вывод?
– У тебя был выбор насчет Натэниела и Дамиана? – спросил он.
– Ты спрашиваешь, могла ли я выбрать другого леопарда или другого вампира?
– Да.
– Нет.
– Почему нет?
– Во-первых, ни у кого из нас и мысли не было, что такое может быть. Как ты сам сказал, человек-слуга не получает такой силы. Во-вторых, у меня над этой метафизикой нет такого контроля, как у Жан-Клода. Обычно вампиры, приобретающие слугу-человека или призываемого зверя, должны сначала набрать десятилетия или даже века стажа. А меня просто бросили на глубину без спасательного круга. И я схватила того, кого эта сила ко мне бросила. – Я погладила Натэниела по ноге. – Меня устраивает мой выбор, но когда это случилось, я не знала, что делаю выбор.
– Нас всех это застало врасплох, – сказал Натэниел, обнимая меня за плечи.
– Но сейчас ты уже знаешь, что происходит, – сказал Лизандро, – и как-то это контролируешь.
– Как-то – да, но насчет того, что происходит… давай более конкретно.
– Ты каким-то образом стала носителем трех или четырех видов ликантропии, но не перекинулась ни разу ни в одного из зверей.
– Да, и что?
– Но к тебе стало тянуть зверей разных типов – как ты привлекала раньше к себе волков и леопардов. Я вот что хочу сказать: если ты будешь брать себе нового зверя, нельзя ли выбрать сильного, а не слабака? Такого, который поможет тебе стать сильнее, а не будет создавать трудности?
Натэниел рядом со мной пошевелился.
– Натэниел трудностей не создает, – ответила я, но в глубине сознания мелькнула мысль о только что происшедшей ссоре. Трудности все-таки есть, но не того вида, о которых говорит Лизандро.
– Но и помощи от него нет – такой, какую получает Жан-Клод от Ричарда.
Здесь я могла бы и поспорить. Ричард настолько в конфликте сам с собой из-за того, каков он и чего он хочет от жизни, что наш триумвират из-за него увечен; но если Лизандро сам не понимает, насколько Ричард тяжелый партнер, не мне его просвещать.
– Чего ты от меня хочешь, Лизандро?
– Вот чего: если уж мы будем вставать между тобою и пулей, нельзя ли нам дать совещательный голос насчет следующего выбранного тобою зверя?
– Нет.
– Вот так – «нет» – все?
– Нет – и все. Это не входит в твои обязанности, Лизандро, или Римуса, или чьи угодно. Если не хотите собой рисковать – не рискуйте. Охранник, которому мысль меня охранять кажется неудачной, мне не нужен.
– Я такого не думаю.
– Тогда перестань такое говорить.
– Прекрати объяснения и просто скажи, что ты хочешь, чтобы Анита сделала, – добавил Натэниел.
Лизандро поморщился и сказал:
– Я думаю, что Джозеф был не прав, когда заставил тебя отправить Хэвена – этого льва – обратно в Чикаго. Джозеф пытается все время скормить тебе свой слабоватый в коленках прайд, а все они там ничем не лучше Натэниела, не обижайся. Даже брат Джозефа Джастин тоже не намного сильнее.
Я не сразу вспомнила, кто такой этот Хэвен, потому что про себя называла его только Куки-Монстром. У него волосы были выкрашены в синий цвет, и татуировки «Улицы Сезам» на видных местах. Он служит силовиком у мастера города Чикаго. Хэвен мне помог справиться с «львиной долей» моих трудностей, но еще он затеял драку с тремя местными львами, в том числе с Джозефом, их Рексом, то есть предводителем. С Ричардом они тоже подрались, и Ричард набил ему морду, показав, что может быть чертовски полезен, когда хочет. Но показал еще и то, что слишком много от Хэвена хлопот, чтобы держать его при себе.
– Вы мне объясняли, как устроено львиное сообщество. Если бы кто-то такой сильный и такой крутой приехал в наш город, он бы был вынужден подчинить себе местных львов. А первое, что делает большинство узурпаторов – это перебить почти весь прайд.
– Я думаю, ты его могла бы держать в руках.
– Брось, Лизандро, ты же его видел. Он бандит, профессиональный бандит, с отсидкой в прошлом.
Лизандро пожал плечами:
– Так и у меня отсидка есть, по малолетке, но серьезная. Это жена меня перевоспитала. И я думаю, ты с ним то же могла бы сделать.
– Чего? Значит, чтобы плохой мальчик вел себя хорошо, нужна всего лишь хорошая женщина?
– Если у этой женщины есть то, чего этот человек очень хочет.
– В смысле?
– В том смысле, что я видел, как он на тебя смотрел. Я нюхом учуял, как вы двое друг на друга действуете. Единственная причина, по которой у вас секса не было – это что у тебя голова заправляет всем остальным.
– А знаешь, Лизандро, что-то ты мне больше нравился, когда говорил меньше.
– Я видел его дело. За ним ничего нет такого, что и за мной бы не числилось.
Я как-то очень медленно моргнула – потому что я о нем такого не знала.
– То есть ты очень опасен, – сказала я тихим ровным голосом.
– Ты больше народу убила, чем я.
– Этот разговор окончен, Лизандро.
– Если не Хэвен, может, пусть Рафаэль поищет получше кандидатов из львов? Джозеф так боится, что придет большой страшный лев и слопает его прайд, что он никогда не приведет в этот город никого для тебя подходящего.
Я хотела сказать «нет», но Натэниел сжал мне руку.
– Рафаэль – отличный лидер.
– Проводить беседу с кандидатами-львами он не может. Новых крыс принимать – вполне, но не львов.
– Лизандро в одном прав, Анита: Джозеф боится. Все, кого он тебе бросал в последние недели, сосунки – не просто слабые, но и совершенно невинные. В твоей жизни для невинных места нет.
Я уставилась в эти лавандовые глаза, и мне не понравилось то, что я в них увидела. Он моложе меня на семь лет, но видел крови и костей не меньше меня, и даже больше. Я расследовала насильственные преступления, но редко когда бывала их жертвой. Он же оказался на улице с десяти лет. В том смысле, в котором считал Лизандро, Натэниел был слаб, но во многих смыслах, большинству непонятных, он был сильнее меня. Он пережил такое, что раздавило бы почти любого.
Сейчас он позволил мне увидеть у себя на лице то, что обычно скрывал: что я невинная. Не важно, сколько за мной числится трупов при выполнении долга, все равно я на самом деле не знаю того, что знает он.
– Ты тоже считаешь, что я не должна была отсылать Хэвена в Чикаго?
– Нет, я его испугался. Но тебе нужен лев-оборотень, и такой, который в жизни разбирается.
– Это как?
– Два льва, которых тебе посылал Джозеф, были девственниками, – пояснил Натэниел. – А ты суккуб, Анита. И таким вещам девственников не подвергают.
– Чтобы оценить по-настоящему хороший секс, надо испытать плохой, – заметил Лизандро.
– Это тоже, – кивнул Натэниел, – но я о другом: мы еще не видели такого льва, которого не сочли бы все слабаком. – Он посмотрел на нашего высокого телохранителя у двери. – Бывали среди них крутые парни – для нормального мира. Но мы-то живем в мире, где стрельба, где секс, где может в любой момент случиться насилие всяких видов – и случается. И лев нам нужен такой, чтобы у нас не было ощущения, будто мы развращаем малолетних.
Мы оба обернулись к Натэниелу.
– В чем дело? – спросил он.
– Вот это такое чувство у тебя было про них про всех? Даже про Джастина? – спросила я.
– Да, – ответил он. – Джастин себе представляет насилие только в каких-то рамках и с участием рефери. И тот факт, что он у Джозефа силовик, пугает.
– Джозеф дерется лучше, – сказал Лизандро.
– Оба они не тянут против Ричарда или Рафаэля.
– Или вашего Мики? – спросил Лизандро.
– Мика, я думаю, на все пойдет, охраняя свою стаю.
– Это я о нем и слыхал, – кивнул Лизандро.
Поскольку речь шла о еще одном из моих возлюбленных, живущих в моем доме, я не очень понимала, что я при этом чувствую. Мы с Микой – оба очень практичны, а иногда «практичность» и «беспощадность» бывают синонимами.
– А вы хотите сказать, что Джозеф пойдет не на все.
– Единственное, что пока что хранит его прайд – так это то, что львов-оборотней в нашей стране мало. Кошачью ликантропию труднее подцепить, чем иную.
– Ну, на пресмыкающихся еще труднее, – возразил Натэниел.
Лизандро кивнул:
– Верно, но важно то, что львов в стране мало. Ближайшие – в Чикаго.
– Они не попытаются захватить прайд Джозефа. Мы с Жан-Клодом об этом позаботились.
– Как ты не понимаешь, Анита? Позаботился-то Жан-Клод и ты, а не Джозеф. То есть его угроза мало что стоит.
– Из Чикаго никто теперь к ним не полезет.
– Это да, но если чикагцы заметили, что прайд слаб, то и другие заметят.
– А у нас есть другие большие прайды, кроме этих двух?
– Один на западном побережье, один на восточном, – ответил Лизандро.
– Это откуда взял своего последнего кандидата Джозеф?
– Да, из прайда восточного побережья. Но ты его тоже отвергла, как и прочих.
– Я не могу дать вашему вождю разрешение подыскивать львов, Лизандро. Это против правил – вот так вмешиваться в дела другого биологического вида.
– Только не для тебя, – возразил Лизандро. – Помнишь, Джозеф тебя просил не оставлять при себе Хэвена. В тот момент, когда он попросил тебя защитить его и его прайд, он попросил вмешаться. У леопардов ты Нимир-Ра, у волков – лупа, а у львов – никто. Но он, попросив тебя о помощи, дал право вмешиваться в дела львов.
– Не думаю, что Джозеф разделяет эту точку зрения.
Лизандро пожал плечами:
– Разделяет или не разделяет, но так оно и есть.
Не знаю, что бы я на это ответила, если бы не постучали в дверь. Лизандро сразу стал телохранителем: рука оказалась за спиной, и я знала, что не зря она там.
– Кто там?
– Реквием. Жан-Клод меня попросил присутствовать.
Лизандро глянул на меня – я поняла, что он просит моего разрешения. Вот этим он мне понравился. Видеть сегодня Реквиема мне не хотелось на самом-то деле. Еще не прошла у меня неловкость, что я его добавила в свой список блюд. Но он бывал в Англии, так что видел вампиров Арлекина лично, и недавно. Это может быть полезным.
По крайней мере, это я сказала себе, когда кивнула Лизандро, чтобы он впустил вампира внутрь.
7
Реквием вплыл в комнату в длинном плаще, черном как его волосы. Больше ни одного не знаю вампира, который такое носил бы.
За ним вошел Байрон, держа в руках полотенце, будто чем-то набитое. И по-прежнему на нем ничего не было, кроме стрингов. И оттуда торчали деньги.
– Привет, лапонька! – улыбнулся он мне.
Он всегда разговаривал так, будто вышел из старого британского фильма: «лапонька» да «ласточка» через слово. Так он разговаривал с каждым, так что я не принимала это как личное. Он дернул полотенце за край, оно развернулось рядом со мной на диване, хлынув денежным дождем.
– Удачный вечер, – заметил Натэниел.
Байрон кивнул и стал вынимать деньги из стрингов.
– Жан-Клод во время моего представления заговорил этим своим чудесным, чарующим голосом. Пижонки всегда на это ведутся.
Он стащил с себя стринги, и еще несколько купюр, порхая, опустились на пол. Я когда-то возражала, чтобы при мне ходили голыми, но это же стриптизеры – через некоторое время либо ты привыкаешь свободно относиться к наготе, либо не ошиваешься в клубе. Для этих танцоров нагота означает совсем не то, что для остального мира. Раздеваясь, они создают иллюзии, что клиентки могут их получить – создают иллюзию секса, но не реальность. До меня это не сразу дошло.
Байрон тем же полотенцем вытер с тела пот. Поморщился и обернулся – показать кровавые царапины на ягодице.
– Сзади меня цапнула, уже в конце представления.
– Налетчица или денежек добавила? – спросил Натэниел.
– Налетчица.
Наверное, у меня был недоумевающий вид, потому что Натэниел объяснил:
– Налет – это если клиентка лишнего полапает или поцарапает или еще что-то интимное сделает, и мы не знаем, кто она, и она за это не платит.
– А, – ответила я, потому что не знала, что еще сказать.
Мне неприятно, когда моего бойфренда лапают чужие бабы. Еще одна причина, по которой я держусь от клуба подальше.
– Вестница любви, звезда вечерняя, сидит передо мной и даже улыбку на меня не потратит.
Реквием. Типовое его ко мне приветствие. Последнее время он стал звать меня своей «вечерней звездой».
– Знаешь, посмотрела я эту цитату. Из Мильтоновского «Потерянного рая». Кажется мне, очень поэтичный способ жаловаться.
Он вплыл внутрь, проверив, что из-под плаща виден только продолговатый овал его лица, да и то довольно сильно скрыто Ван-Дейковской бородкой и усами. Единственный был в его облике цветовой штрих – это бездонные синие глаза: густой, глубокий синий цвет, какого я вообще больше не видела.
– Я знаю, кто я для тебя, Анита.
– И кто же? – спросила я.
– Пища.
Он наклонился надо мной, и я повернула голову, чтобы его поцелуй пришелся в щеку, а не в губы. Он не возразил, но поцелуй оказался пустой и безразличный – как тетушку в щечку. Но это я постаралась, чтобы он был не горячее. Я первая отвернулась, так чего же я теперь ною, что он просто воспринял отказ и не пытался выжать из поцелуя больше? Я не хотела, чтобы он приставал ко мне активнее, так чего же мне не нравится, что он согласился на щечку? Бог один знает, потому что я понятия не имела. То я злюсь на Натэниела, который от меня чего-то требует, то раздражаюсь на Реквиема за то, что он не требует ничего. Даже самой как-то неудобно стало.
Он поплыл прочь и опустился в кресло возле стола. Убедился, что плащ покрывает его полностью, только носки черных ботинок выглядывают наружу.
– Отчего же тогда хмуримся, звезда моя вечерняя? Я ведь сделал именно то, что ты просила?
Я попыталась нахмуриться сильнее, но не вышло, наверное.
– Реквием, ты меня достаешь.
– Чем?
– Вот так просто – «чем»? Без стихов даже?
Натэниел потрепал меня по плечу – то ли напоминая, что он здесь, то ли пытаясь прекратить мои попытки затеять ссору. Как бы то ни было, помогло, потому что я закрыла глаза и посчитала до десяти. Не знаю, почему так стал мне Реквием последнее время действовать на нервы, но стал. Он один из моих любовников. Он моя пища. Но мне это не нравилось, ни то и ни другое. Он чудесен в постели, но… всегда от него остается ощущение, будто что я ни делай, все равно мало будет. Все равно не то, что он хотел, чтобы я сделала. От него шло постоянное невысказанное давление. Чувство это мне знакомо, но если ты не собираешься с этим мужчиной «строить отношения», то такого давления ты не заслуживаешь или ответить на него не сможешь. Он пища, и мы любовники, он – третий в иерархии после Жан-Клода. Я пыталась с ним подружиться, но секс почему-то этим попыткам положил конец. Без секса, наверное, мы стали бы друзьями, а вот с ним… и не друзья, и не пара. Любовники, да, но… не могу найти слова, что именно у нас неправильно, но чувствую – как ноющую кость на месте давнего-давнего перелома, казалось бы, совсем зажившего.
– Ты мне говорила, что тебе надоело «постоянное цитирование стихов». Вот я и тренируюсь говорить просто.
Я кивнула:
– Да, помню, но… у меня такое чувство, будто ты мной недоволен, а почему – не знаю.
– Ты допустила меня в свою постель. Я снова ощутил ardeur. Что же может еще желать мужчина?
– Любви, – ответил Натэниел.
Реквием уставился на него поверх моего плеча, в его синих глазах полыхнул огонь: гнев и сила. Реквием их тут же спрятал, но я увидела. Все увидели.
– Это он из «Геро и Леандра» Марло цитирует, – сказал Байрон, не оборачиваясь. Он вывалил деньги на одеяло и теперь их пересчитывал. – А ему не дает покоя, что он считает себя непревзойденным и не может понять, отчего ты его не любишь.
– Байрон, не искушай меня. Мой гнев только ищет себе цели, – предупредил Реквием.
Байрон обернулся с пересчитанными и сложенными деньгами в руках:
– Против чего угодно могу устоять, кроме искушения, – сказал он и глянул на меня. – Не любит он, когда ему цитатами и отвечаешь.
– Ты злоупотребляешь своей прямотой, Байрон, – предупредил его Реквием низким, чуть рыкающим голосом.
– А жаль, что я так прям, – вдруг сверкнул глазами Байрон, будто безмолвная молния. – Что не дано мне льстивое искусство речей неискренних.[3]
Он сидел у Натэниела на коленях, положив ноги на колени мне. Натэниел почти автоматически обнял его за талию, глянув на меня. Взгляд этот ясно спрашивал: «Что происходит?» – но так как я сама не знала, то и ответить не могла. Похоже, мы встряли в середину конфликта, о котором даже понятия не имели. Я держала руки в воздухе, над голыми ногами Байрона. Я научилась не замечать наготу, но ведь не тогда же, когда эта нагота сидит на коленях у моего бойфренда и закинула ноги на колени мне? Не так уж хорошо я овладела искусством не замечать.
– Что происходит? – спросила я, опуская все-таки руки на голые ноги Байрона, потому что, держа их в воздухе, я просто уже чувствовала себя дурой.
Если бы он больше лежал у меня на коленях, чем у Натэниела, я бы просто спихнула его на пол, но сейчас он в то, что происходило, втянул Натэниела, и так просто действовать я не могла. Надо, значит, подумать. Реагировать непосредственно – это куда проще. В долгосрочной перспективе, может, и хуже, но в краткосрочной – всегда приятнее.
– Спроси Байрона, – ответил Реквием. – Я понятия не имею, почему он так себя ведет.
Я похлопала Байрона по икре:
– А с чего это ты у нас на коленях сидишь?
Байрон обвил руками плечи Натэниела, взял его лицо в ладони, приблизил к своему. Он глядел на меня таким взглядом холодных серых глаз, что мне пришлось подавить дрожь. Дрожь не страха, а желания. Натэниел был несколько озадачен, когда Байрон прижался к нему лицом. Тупо сексуальное выражение на этом лице заставило меня отодвинуться из-под его ног и встать.
– Не знаю, что за игру ты затеял, Байрон, но мы с Натэниелом играть в нее не хотим.
Байрон спрыгнул с коленей Натэниела и присел на пол с другой стороны от него, чтобы я их обоих видела ясно. Вид был такой, будто он уже всерьез флиртует. Флиртовать ему случалось, но скорее так, между делом, лениво. Сейчас ничего ленивого в его лице не было.
Он провел ладонью по шее Натэниела, потом ухватил его за косу. Ухватил – и дернул шею Натэниела назад под неестественным углом. Натэниел задышал коротко и быстро, пульс у него на горле забился пойманной птицей.
А пистолет уже был у меня в руке – не помню, как я его выхватила. И как нацелила – тоже не помню. У меня пульс тоже в горле стучал. Годы тренировок – и сейчас дуло смотрело в лицо Байрона. А он смотрел на меня, серыми своими глазами на серьезном лице, на котором не было угрозы. Я не знала, что происходит, но знала одно: если это не прекратится, без пострадавших не обойдется.
– Отпусти его, – сказала я голосом таким же твердым, как прижатое к его лбу дуло. Я ощутила, как шевельнулся за спиной у двери Лизандро, направляясь к нам. А я не знала, хочу ли я чьего-нибудь вмешательства, и даже нужно ли оно.
– Он не хочет, чтобы я его отпустил. Правда, Натэниел?
Байрон говорил очень спокойно, ровно. Будто наконец понял, что его игра может закончиться гибелью.
Прозвучал полупридушенный голос Натэниела – под таким углом выгнув шею, говорить трудно. Но сказал он вот что:
– Нет, нет, нет! Не отпускай!
Я наконец позволила себе глянуть на Натэниела. Обычно я не отворачиваюсь от того, в кого целюсь, но в Байроне не ощущалось злых намерений. Непонятно, что он делал, но ясно, что не насилие здесь было целью. Натэниел вцепился в руку вампира, но не так, будто хотел от него защититься, скорее будто держал его, не отпускал. Но пистолет я опустила к полу, когда посмотрела Натэниелу в лицо.
Губы его были полуоткрыты, закрытые веки трепетали, лицо стало как у сонного от наслаждения. А тело – тело напряглось в ожидании. Он радовался боли, радовался, что его скрутили. О черт!
Байрон резко отпустил Натэниела, почти отбросил от себя. Натэниел свалился на диван, ловя ртом воздух, закатив глаза под лоб. Веки у него дрожали, спина выгнулась, голова запрокинулась назад, он стал биться о спинку дивана.
Байрон стоял и смотрел.
– Рыбонька, смотри, какая сильная реакция. Ты пренебрегаешь своим мальчиком.
Он был прав. И хотела бы я поспорить, но он был прав. Доказательство небрежения извивалось на диване в экстазе, который мне не понять никогда. Я, бывает, люблю чуть-чуть силы здесь или там, но так она на меня не могла бы подействовать.
Натэниел стал затихать, все еще с закрытыми глазами, и на лице у него была улыбка. Впервые до меня наконец дошло, что насилие может для него быть сексом. Всерьез и по-настоящему.
Я посмотрела на Байрона:
– И что ты хочешь этим сказать?
Я отлично знала, что он хочет сказать, но черт меня побери, если я стану ему подсказывать.
– До меня доходили слухи, что ты с этим мальчиком отказываешься играть в госпожу и раба, но я не верил. Не понимал, как можно быть с Натэниелом и обходиться без БДСМ? Для него бондаж и покорность – это хлеб и масло.
Я кивнула и убрала пистолет.
– А ты знаешь, что ты был на волосок от смерти? Еще чуть-чуть – и я бы выстрелила.
– Когда-то я уже смотрел в дуло твоего пистолета. – Снова ушел юмор, лицо Байрона стало серьезным – и потом он улыбнулся. – Заводит…
– Ты что, поймал кайф от того, что я чуть тебя не застрелила? – Я засмеялась к концу фразы – но нервным смешком.
– Не такой кайф, как ловит Натэниел, но иногда я люблю, когда мной командуют.
Он сел на диван, втиснулся между подлокотником и Натэниелом. Снова обвил Натэниела руками, хотя сидел у него на коленях, и потому лицом коснуться лица не мог. Натэниел прильнул к нему, свернувшись в клубок, и от мирного выражения его лица мне жутко стало. Но он притянул руку Байрона поближе к себе, прижал, как любимого плюшевого мишку. Он никогда не был особенно близок к Байрону, и посмотри ты – чуть-чуть потаскали за волосы, и вот – он уже лучший друг. Нет, не понимаю я этого. Не понимаю.
Байрон обнял его в ответ, потрепал по волосам.
– Я – универсал, Анита. В любом смысле этого слова.
Я нахмурилась:
– Универсал – это значит, бисексуал?
– Одно из значений, рыбонька.
– Ты мне скажи прямо, Байрон, я в тонкости вникать не умею.
– Это значит, что я и суб, и дом.
– Субмиссив и доминант? – переспросила я.
Он кивнул.
– И что ты предлагаешь?
– Помочь тебе укротить твоего вот этого котенка.
– Как именно? – В этот вопрос я вложила все свои запасы подозрительности.
Он рассмеялся:
– Столько вложить угрозы и сомнений в одно слово, рыбонька!
– Ты на вопрос ответь.
– Ты будешь питать ardeur от меня и Натэниела, пока я буду его мучить. Судя по только что имевшему место предисловию, энергии будет немеренно.
– А ты что от этого получишь?
– Секс с тобой, рыбонька.
Я покачала головой:
– Придумай что-нибудь другое, Байрон. Тебе мальчики нравятся больше девочек.
– У меня будет сексуальный контакт с Натэниелом.
Я сама почувствовала, как недоверчиво щурюсь:
– Ты никогда раньше не показывал, что Натэниел – твоего типа.
– Я знаю, что он несчастлив, а я люблю, когда у моих друзей все хорошо.
За ним вошел Байрон, держа в руках полотенце, будто чем-то набитое. И по-прежнему на нем ничего не было, кроме стрингов. И оттуда торчали деньги.
– Привет, лапонька! – улыбнулся он мне.
Он всегда разговаривал так, будто вышел из старого британского фильма: «лапонька» да «ласточка» через слово. Так он разговаривал с каждым, так что я не принимала это как личное. Он дернул полотенце за край, оно развернулось рядом со мной на диване, хлынув денежным дождем.
– Удачный вечер, – заметил Натэниел.
Байрон кивнул и стал вынимать деньги из стрингов.
– Жан-Клод во время моего представления заговорил этим своим чудесным, чарующим голосом. Пижонки всегда на это ведутся.
Он стащил с себя стринги, и еще несколько купюр, порхая, опустились на пол. Я когда-то возражала, чтобы при мне ходили голыми, но это же стриптизеры – через некоторое время либо ты привыкаешь свободно относиться к наготе, либо не ошиваешься в клубе. Для этих танцоров нагота означает совсем не то, что для остального мира. Раздеваясь, они создают иллюзии, что клиентки могут их получить – создают иллюзию секса, но не реальность. До меня это не сразу дошло.
Байрон тем же полотенцем вытер с тела пот. Поморщился и обернулся – показать кровавые царапины на ягодице.
– Сзади меня цапнула, уже в конце представления.
– Налетчица или денежек добавила? – спросил Натэниел.
– Налетчица.
Наверное, у меня был недоумевающий вид, потому что Натэниел объяснил:
– Налет – это если клиентка лишнего полапает или поцарапает или еще что-то интимное сделает, и мы не знаем, кто она, и она за это не платит.
– А, – ответила я, потому что не знала, что еще сказать.
Мне неприятно, когда моего бойфренда лапают чужие бабы. Еще одна причина, по которой я держусь от клуба подальше.
– Вестница любви, звезда вечерняя, сидит передо мной и даже улыбку на меня не потратит.
Реквием. Типовое его ко мне приветствие. Последнее время он стал звать меня своей «вечерней звездой».
– Знаешь, посмотрела я эту цитату. Из Мильтоновского «Потерянного рая». Кажется мне, очень поэтичный способ жаловаться.
Он вплыл внутрь, проверив, что из-под плаща виден только продолговатый овал его лица, да и то довольно сильно скрыто Ван-Дейковской бородкой и усами. Единственный был в его облике цветовой штрих – это бездонные синие глаза: густой, глубокий синий цвет, какого я вообще больше не видела.
– Я знаю, кто я для тебя, Анита.
– И кто же? – спросила я.
– Пища.
Он наклонился надо мной, и я повернула голову, чтобы его поцелуй пришелся в щеку, а не в губы. Он не возразил, но поцелуй оказался пустой и безразличный – как тетушку в щечку. Но это я постаралась, чтобы он был не горячее. Я первая отвернулась, так чего же я теперь ною, что он просто воспринял отказ и не пытался выжать из поцелуя больше? Я не хотела, чтобы он приставал ко мне активнее, так чего же мне не нравится, что он согласился на щечку? Бог один знает, потому что я понятия не имела. То я злюсь на Натэниела, который от меня чего-то требует, то раздражаюсь на Реквиема за то, что он не требует ничего. Даже самой как-то неудобно стало.
Он поплыл прочь и опустился в кресло возле стола. Убедился, что плащ покрывает его полностью, только носки черных ботинок выглядывают наружу.
– Отчего же тогда хмуримся, звезда моя вечерняя? Я ведь сделал именно то, что ты просила?
Я попыталась нахмуриться сильнее, но не вышло, наверное.
– Реквием, ты меня достаешь.
– Чем?
– Вот так просто – «чем»? Без стихов даже?
Натэниел потрепал меня по плечу – то ли напоминая, что он здесь, то ли пытаясь прекратить мои попытки затеять ссору. Как бы то ни было, помогло, потому что я закрыла глаза и посчитала до десяти. Не знаю, почему так стал мне Реквием последнее время действовать на нервы, но стал. Он один из моих любовников. Он моя пища. Но мне это не нравилось, ни то и ни другое. Он чудесен в постели, но… всегда от него остается ощущение, будто что я ни делай, все равно мало будет. Все равно не то, что он хотел, чтобы я сделала. От него шло постоянное невысказанное давление. Чувство это мне знакомо, но если ты не собираешься с этим мужчиной «строить отношения», то такого давления ты не заслуживаешь или ответить на него не сможешь. Он пища, и мы любовники, он – третий в иерархии после Жан-Клода. Я пыталась с ним подружиться, но секс почему-то этим попыткам положил конец. Без секса, наверное, мы стали бы друзьями, а вот с ним… и не друзья, и не пара. Любовники, да, но… не могу найти слова, что именно у нас неправильно, но чувствую – как ноющую кость на месте давнего-давнего перелома, казалось бы, совсем зажившего.
– Ты мне говорила, что тебе надоело «постоянное цитирование стихов». Вот я и тренируюсь говорить просто.
Я кивнула:
– Да, помню, но… у меня такое чувство, будто ты мной недоволен, а почему – не знаю.
– Ты допустила меня в свою постель. Я снова ощутил ardeur. Что же может еще желать мужчина?
– Любви, – ответил Натэниел.
Реквием уставился на него поверх моего плеча, в его синих глазах полыхнул огонь: гнев и сила. Реквием их тут же спрятал, но я увидела. Все увидели.
– Не знаю, что ты цитируешь, – сказал Натэниел, – но Анита не влюбляется с первого взгляда. В меня, по крайней мере, не влюбилась.
– «Любовь и размышленье не дружны;
Лишь те, чья страсть внезапна, – влюблены».[2]
– Это он из «Геро и Леандра» Марло цитирует, – сказал Байрон, не оборачиваясь. Он вывалил деньги на одеяло и теперь их пересчитывал. – А ему не дает покоя, что он считает себя непревзойденным и не может понять, отчего ты его не любишь.
– Байрон, не искушай меня. Мой гнев только ищет себе цели, – предупредил Реквием.
Байрон обернулся с пересчитанными и сложенными деньгами в руках:
– Против чего угодно могу устоять, кроме искушения, – сказал он и глянул на меня. – Не любит он, когда ему цитатами и отвечаешь.
– Ты злоупотребляешь своей прямотой, Байрон, – предупредил его Реквием низким, чуть рыкающим голосом.
– А жаль, что я так прям, – вдруг сверкнул глазами Байрон, будто безмолвная молния. – Что не дано мне льстивое искусство речей неискренних.[3]
Он сидел у Натэниела на коленях, положив ноги на колени мне. Натэниел почти автоматически обнял его за талию, глянув на меня. Взгляд этот ясно спрашивал: «Что происходит?» – но так как я сама не знала, то и ответить не могла. Похоже, мы встряли в середину конфликта, о котором даже понятия не имели. Я держала руки в воздухе, над голыми ногами Байрона. Я научилась не замечать наготу, но ведь не тогда же, когда эта нагота сидит на коленях у моего бойфренда и закинула ноги на колени мне? Не так уж хорошо я овладела искусством не замечать.
– Что происходит? – спросила я, опуская все-таки руки на голые ноги Байрона, потому что, держа их в воздухе, я просто уже чувствовала себя дурой.
Если бы он больше лежал у меня на коленях, чем у Натэниела, я бы просто спихнула его на пол, но сейчас он в то, что происходило, втянул Натэниела, и так просто действовать я не могла. Надо, значит, подумать. Реагировать непосредственно – это куда проще. В долгосрочной перспективе, может, и хуже, но в краткосрочной – всегда приятнее.
– Спроси Байрона, – ответил Реквием. – Я понятия не имею, почему он так себя ведет.
Я похлопала Байрона по икре:
– А с чего это ты у нас на коленях сидишь?
Байрон обвил руками плечи Натэниела, взял его лицо в ладони, приблизил к своему. Он глядел на меня таким взглядом холодных серых глаз, что мне пришлось подавить дрожь. Дрожь не страха, а желания. Натэниел был несколько озадачен, когда Байрон прижался к нему лицом. Тупо сексуальное выражение на этом лице заставило меня отодвинуться из-под его ног и встать.
– Не знаю, что за игру ты затеял, Байрон, но мы с Натэниелом играть в нее не хотим.
Байрон спрыгнул с коленей Натэниела и присел на пол с другой стороны от него, чтобы я их обоих видела ясно. Вид был такой, будто он уже всерьез флиртует. Флиртовать ему случалось, но скорее так, между делом, лениво. Сейчас ничего ленивого в его лице не было.
Он провел ладонью по шее Натэниела, потом ухватил его за косу. Ухватил – и дернул шею Натэниела назад под неестественным углом. Натэниел задышал коротко и быстро, пульс у него на горле забился пойманной птицей.
А пистолет уже был у меня в руке – не помню, как я его выхватила. И как нацелила – тоже не помню. У меня пульс тоже в горле стучал. Годы тренировок – и сейчас дуло смотрело в лицо Байрона. А он смотрел на меня, серыми своими глазами на серьезном лице, на котором не было угрозы. Я не знала, что происходит, но знала одно: если это не прекратится, без пострадавших не обойдется.
– Отпусти его, – сказала я голосом таким же твердым, как прижатое к его лбу дуло. Я ощутила, как шевельнулся за спиной у двери Лизандро, направляясь к нам. А я не знала, хочу ли я чьего-нибудь вмешательства, и даже нужно ли оно.
– Он не хочет, чтобы я его отпустил. Правда, Натэниел?
Байрон говорил очень спокойно, ровно. Будто наконец понял, что его игра может закончиться гибелью.
Прозвучал полупридушенный голос Натэниела – под таким углом выгнув шею, говорить трудно. Но сказал он вот что:
– Нет, нет, нет! Не отпускай!
Я наконец позволила себе глянуть на Натэниела. Обычно я не отворачиваюсь от того, в кого целюсь, но в Байроне не ощущалось злых намерений. Непонятно, что он делал, но ясно, что не насилие здесь было целью. Натэниел вцепился в руку вампира, но не так, будто хотел от него защититься, скорее будто держал его, не отпускал. Но пистолет я опустила к полу, когда посмотрела Натэниелу в лицо.
Губы его были полуоткрыты, закрытые веки трепетали, лицо стало как у сонного от наслаждения. А тело – тело напряглось в ожидании. Он радовался боли, радовался, что его скрутили. О черт!
Байрон резко отпустил Натэниела, почти отбросил от себя. Натэниел свалился на диван, ловя ртом воздух, закатив глаза под лоб. Веки у него дрожали, спина выгнулась, голова запрокинулась назад, он стал биться о спинку дивана.
Байрон стоял и смотрел.
– Рыбонька, смотри, какая сильная реакция. Ты пренебрегаешь своим мальчиком.
Он был прав. И хотела бы я поспорить, но он был прав. Доказательство небрежения извивалось на диване в экстазе, который мне не понять никогда. Я, бывает, люблю чуть-чуть силы здесь или там, но так она на меня не могла бы подействовать.
Натэниел стал затихать, все еще с закрытыми глазами, и на лице у него была улыбка. Впервые до меня наконец дошло, что насилие может для него быть сексом. Всерьез и по-настоящему.
Я посмотрела на Байрона:
– И что ты хочешь этим сказать?
Я отлично знала, что он хочет сказать, но черт меня побери, если я стану ему подсказывать.
– До меня доходили слухи, что ты с этим мальчиком отказываешься играть в госпожу и раба, но я не верил. Не понимал, как можно быть с Натэниелом и обходиться без БДСМ? Для него бондаж и покорность – это хлеб и масло.
Я кивнула и убрала пистолет.
– А ты знаешь, что ты был на волосок от смерти? Еще чуть-чуть – и я бы выстрелила.
– Когда-то я уже смотрел в дуло твоего пистолета. – Снова ушел юмор, лицо Байрона стало серьезным – и потом он улыбнулся. – Заводит…
– Ты что, поймал кайф от того, что я чуть тебя не застрелила? – Я засмеялась к концу фразы – но нервным смешком.
– Не такой кайф, как ловит Натэниел, но иногда я люблю, когда мной командуют.
Он сел на диван, втиснулся между подлокотником и Натэниелом. Снова обвил Натэниела руками, хотя сидел у него на коленях, и потому лицом коснуться лица не мог. Натэниел прильнул к нему, свернувшись в клубок, и от мирного выражения его лица мне жутко стало. Но он притянул руку Байрона поближе к себе, прижал, как любимого плюшевого мишку. Он никогда не был особенно близок к Байрону, и посмотри ты – чуть-чуть потаскали за волосы, и вот – он уже лучший друг. Нет, не понимаю я этого. Не понимаю.
Байрон обнял его в ответ, потрепал по волосам.
– Я – универсал, Анита. В любом смысле этого слова.
Я нахмурилась:
– Универсал – это значит, бисексуал?
– Одно из значений, рыбонька.
– Ты мне скажи прямо, Байрон, я в тонкости вникать не умею.
– Это значит, что я и суб, и дом.
– Субмиссив и доминант? – переспросила я.
Он кивнул.
– И что ты предлагаешь?
– Помочь тебе укротить твоего вот этого котенка.
– Как именно? – В этот вопрос я вложила все свои запасы подозрительности.
Он рассмеялся:
– Столько вложить угрозы и сомнений в одно слово, рыбонька!
– Ты на вопрос ответь.
– Ты будешь питать ardeur от меня и Натэниела, пока я буду его мучить. Судя по только что имевшему место предисловию, энергии будет немеренно.
– А ты что от этого получишь?
– Секс с тобой, рыбонька.
Я покачала головой:
– Придумай что-нибудь другое, Байрон. Тебе мальчики нравятся больше девочек.
– У меня будет сексуальный контакт с Натэниелом.
Я сама почувствовала, как недоверчиво щурюсь:
– Ты никогда раньше не показывал, что Натэниел – твоего типа.
– Я знаю, что он несчастлив, а я люблю, когда у моих друзей все хорошо.