– Да. – Я встала и начала расхаживать по ванной.
– Я пожалел бы, что их оставил.
– Тогда не приезжай.
– А если тебя убьют, я всю жизнь буду думать, что мог тебя спасти. Нет, Анита, я приеду, но приеду не один.
– Но только совсем уж психов не привози, ладно?
Он засмеялся – тот смех чистой радости, что я от него слышала не больше шести раз за все семь лет нашего знакомства.
– Обещать не могу, Анита.
– Ладно. Только, Эдуард, я серьезно. Из-за них не хочу, чтобы тебя убили.
– Я не могу перестать быть собой, Анита, только потому что люблю Донну. Или потому, что должен теперь думать о детях.
– А почему? – спросила я, и мне вспомнился разговор, который был у нас с Ричардом, когда я думала, что я беременна. Он думал, что раз так, я перестану быть федеральным маршалом и охотником за вампирами. Я с ним не согласилась.
– Потому что тогда это буду не я, а любят они меня. Пусть Донна и Бекки не знают всего, что знает обо мне Питер, но они знают достаточно. Они знают, что мне пришлось сделать, чтобы спасти детей, когда Райкер их захватил.
Райкер – это был такой очень плохой человек. Он занимался нелегальными археологическими раскопками, и группа любителей – защитников старины, в которой состояла Донна, оказалась у него на пути. Так что не Эдуард и не я высветили этих детишек на радаре у Райкера – приятно знать, что мы не совсем виноваты в том, что случилось. Райкер хотел, чтобы я выполнила для него определенное заклинание. Честно говоря, я недостаточно хороший некромант, чтобы оно получилось, но он бы мне не поверил. Он пытал детей, чтобы заручиться моим и Эдуарда сотрудничеством. У восьмилетней Бекки – тогда ей было шесть, – оказался серьезный перелом кисти, а Питер подвергся сексуальному насилию со стороны охранницы. Нам пришлось смотреть видеозапись. Райкера и всех его людей мы перебили, детей спасли, и Эдуард уговорил меня отдать Питеру мой запасной пистолет. Он тогда решил, что если дело обернется плохо, пусть лучше Питер погибнет, отбиваясь, чем снова попадет в руки врагов. Я не стала спорить – видела, что они с ним сделали. Питер на моих глазах разрядил всю обойму в тело той женщины, что его насиловала. И стрелял из пустого пистолета, пока я его не отобрала. Никогда мне не забыть его глаза, когда он сказал: «Я хотел, чтобы она мучилась».
Я знала, что Питер отчасти перестал быть ребенком в ту ночь, когда погиб его отец и он взял ружье, чтобы защитить своих родных. Он отнял жизнь, но, наверное, думал, что убил чудовище, а это не считается. Я сама, черт побери, тоже когда-то так думала. Убить женщину, которая его насиловала – это отняло куда больший кусок его личности. Мне даже представить трудно, как обожгло его душу сексуальное насилие. Хорошо это, что он так сразу отомстил? Или это еще больше ему стоило?
Я тогда сказала ему только ту правду, что могла в ту ночь:
– Ты убил ее, Питер, и это хорошо тем, чем вообще хороша месть: когда убиваешь врага, его больше нет.
Месть – штука сравнительно простая; куда сложнее – жить после нее. Жить с тем, что ты сделал. И с тем, что сделали тебе или дорогим тебе людям.
– Анита? Ты меня слышишь? Ответь, Анита.
– Извини, Эдуард. Ни хрена сейчас не услышала из того, что ты сказал.
– Ушла на тысячи миль в собственные мысли. Не самое безопасное место в разгаре боя.
– До боя еще пока не дошло.
– Ты меня поняла, Анита. Я должен забрать своего помощника и организовать транспорт. На это уйдут примерно сутки. Постараюсь побыстрее, но ты пока поглядывай, что у тебя за спиной.
– Я буду изо всех сил стараться, чтобы меня не убили до твоего приезда.
– Анита, ничего смешного. Ты очень отвлекаешься.
Я задумалась и поняла, что не так: я счастлива – впервые в жизни. Я люблю мужчин, с которыми живу в одном доме. У меня, как у Эдуарда, есть семья, которую надо защищать, и моя-то не будет в далекой безопасности Нью-Мексико, как у него, пока мы будем тут разбираться.
– Я только что поняла, что у меня тоже семья есть и мне не нравится, что она как раз и будет на линии огня. Очень не нравится.
– О ком именно ты тревожишься?
– Натэниел, Мика, Жан-Клод – все.
– С нетерпением жду встречи с твоими новыми любовниками.
Я не сразу сообразила.
– Да, ты же не видел Мику и Натэниела. Забыла совсем.
– Жан-Клод может о себе позаботиться не хуже любого другого, Анита. Похоже, что твои оборотни тоже прикрыты. Мика – глава местных леопардов и это место получил не за красивые глазки. Он боец, умеющий выживать, иначе уже бы его на свете не было.
– Это воодушевляющая речь перед боем? – спросила я.
Изданный им звук вполне мог сойти за смех:
– Ага.
– Хреново она у тебя получилась.
Здесь он засмеялся откровенно:
– Кто из твоих любовников – пушечное мясо, Анита? О ком ты больше других беспокоишься?
Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула и ответила:
– Это Натэниел.
– Почему он?
– Потому что он не боец. Я его таскала в тир, основы он знает…
Но тут мне вспомнился момент, когда Химера, очень плохой человек, побывал в нашем городе. Засаду, в которой со мной был Натэниел. Я забыла. Он тогда убил врага, а я забыла. И даже не подумала, как это могло на нем сказаться. Блин, королева леопардов, называется. Мать его…
– Анита, ты меня слышишь?
– Да. Я только что вспомнила одну штуку – наверное, нарочно старалась ее забыть. Натэниел однажды убил врага – убил, чтобы меня спасти. Один из наших леопардов был убит, и Натэниел взял у него пистолет и выстрелил, как я его учила.
Тут я вдруг похолодела с головы до ног. Сперва те люди, которые заставляли его делать страшные вещи, когда он жил на улице, теперь я, которая заставила его убить. Он сделал это из любви, но от мотивов результат не меняется – убитый так и останется убитым.
– Он справится, Анита.
Я не до конца поняла его интонацию. Кажется, одобрительная.
– Ты знаешь, я вот до сих пор ни разу не вспомнила о том, что он сделал. Это кем же надо быть, чтобы забыть такое?
– А с виду он переживал по этому поводу?
– Нет.
– Тогда выкинь из головы, – сказал Эдуард.
– Вот так просто?
– Вот так просто.
– Я не очень хорошо умею выкидывать из головы.
– Это правда.
– А сколько знает Питер о твоей жизни наемного убийцы нежити и мохнатых?
– Это мне решать, Анита, а не тебе.
И дружелюбия уже не было в его голосе.
– Я рада бы поспорить, но ты прав. Я его не видела с тех пор, когда ему было четырнадцать.
– Ему в тот год исполнилось пятнадцать.
– А, так не два года я его не видела, а всего лишь полтора. Это ж насколько у меня больше оснований на тебя злиться, что ты ему открываешь глаза на страшные стороны жизни.
– Я только сказал, что он уже не был ребенок, когда мы с ним познакомились. Это был молодой мужчина, и я соответственно к нему отнесся.
– Не удивительно, что он тебя обожает.
Настала очередь Эдуарда замолчать.
– Слышу, слышу, как ты дышишь, – сказала я.
– Помнишь, я сказал, что мы не треплемся с тобой?
– Ага.
– Вот до меня только сейчас дошло, что ты – единственный человек, с которым я могу об этом говорить.
– О Питере?
– Нет.
Я стала мысленно составлять список вещей, о которых Эдуард мог бы говорить только со мной. Ничего на ум не пришло.
– Я вся внимание.
– Донна хочет ребенка.
Тут я опешила. Мой черед настал не находить слов, но какие-то я нашла – как раз те, что не надо было.
– Правда? Но мне казалось, ей уже поздно снова начинать.
– Ей всего сорок два, Анита.
– Ой, прости, Эдуард. Я совсем не то хотела сказать. Просто никогда не представляла тебя с младенцем.
– Аналогично, – ответил он, и тоже уже сердито.
Черт побери, у меня горло перехватило, глаза стало жечь. Блин, что же это со мной творится?
– Ты хотел когда-нибудь для себя жизни, где есть место деткам и прочей такой ерунде? – спросила я, пытаясь сдержать внезапно нахлынувшие эмоции.
– Нет.
– Никогда? – спросила я.
– Ты думаешь насчет завести ребенка? – спросил он в ответ.
И тут я ему рассказала то, что никогда не собиралась рассказывать.
– Месяц назад я всерьез опасалась, что беременна. Ложноположительный тест и другие признаки. Скажем так: это заставило меня заново оценить некоторые аспекты моей жизни.
– Самая большая между нами разница, Анита, в том, что если у нас с Донной будет ребенок, вынашивать его ей, а не мне. У тебя забот было бы гораздо больше.
– Мне ли не знать.
– Ты серьезно насчет детей думаешь?
– Нет. Я дико радовалась, когда выяснилось, что я не беременна.
– А как отнеслись бы к этому твои любовники?
– Знаешь, вообще-то почти все назвали бы их бойфрендами.
– Ни одна женщина не может встречаться с таким количеством мужчин, Анита. Трахаться – да, но романтические отношения – нет. У меня куча трудностей из-за отношений с одной женщиной, Анита, и не могу себе представить, что было бы, если бы их было с полдюжины, как шариков у жонглера.
– Может, я просто лучше умею строить отношения, чем ты, – ответила я тоже не слишком дружелюбно.
Уже у меня не слезы наворачивались, а согревала меня зарождающаяся теплая злость.
– Может быть. У девушек это вообще лучше получается.
– Погоди-ка, а откуда ты знаешь, со сколькими мужчинами я сплю?
– Ты и твой маленький гарем – это в обществе противоестественных созданий одна из самых популярных тем.
– Правда? – Я даже не стала скрывать враждебности в голосе.
– Не надо, Анита. Я бы своего дела не знал, если бы не имел своих источников. Ты же хочешь, чтобы я свое дело делал хорошо? Тед Форрестер – легальный охотник на вампиров и федеральный маршал, такой же как ты.
Когда-то мне жутко стало, когда я узнала, что у Эдуарда есть значок. Мне казалось, что так неправильно, так не должно быть. Но слишком многие охотники на вампиров не выполнили норматива по стрельбе, а из новых многие не выдержали более детального тренинга. Тогда правительство зачерпнуло из существующего источника, чтобы набрать достаточное количество охотников/маршалов на всю страну. Эдуарда включили в программу обучения стрельбе, без проблем. Но то, что Тед Форрестер выдержал правительственную проверку, показывало, что либо у Эдуарда есть где-то наверху сильные друзья, либо Тед Форрестер – его настоящее имя, или то, под которым он служил в армии. Я спросила его, какое именно – он не ответил. Чтобы Эдуард да ответил? Слишком он таинственная личность.
– Эдуард, ты знаешь, я не люблю, когда за мной шпионят.
А знал ли он про ardeur? Давно ли я ему рассказала о метафизической стороне моей жизни? Уже не помню.
– А как твои любо… бойфренды восприняли новость о грядущем младенце?
– Тебе действительно интересно?
– Иначе бы я не спросил, – ответил он, и, наверное, это была чистая правда.
– Отлично, – сказала я. – Мика и Натэниел были готовы менять свою жизнь, играя роль папочки и нянюшки, если бы я решила его оставить. Ричард сделал предложение, я ему отказала. Жан-Клод был как всегда: осторожен, ждал, пока я решу, какая реакция не будет меня злить. – Я задумалась. – Ашер, по-моему, был уверен, что ребенок не его, поэтому особо не комментировал.
– Я знал, что ты живешь с Микой и Натэниелом. Но когда начал Жан-Клод делить тебя с другими вампирами? Мне казалось, что мастера вампиров делиться не любят.
– Ашер для Жан-Клода – некоторое исключение.
Он вздохнул:
– Обычно я люблю играть с тобой в игры, Анита, но сейчас рано, и я знаю, что у тебя было тяжелое утро.
– Что это должно значить? – спросила я, не в силах сдержать подозрение в голосе.
Он издал звук, средний между смешком и хмыканьем.
– Я тебе скажу, какие слухи до меня доходили, а ты мне скажешь, сколько в них вранья.
– Слухи. А какие слухи?
– Анита, благодаря моему новому статусу, я много сейчас общаюсь с убийцами разных созданий. Ты не единственная, у кого тесные связи с монстрами своего города. Правда, надо признать, у тебя они… наиболее интимные.
– А это что значит? – спросила я, не пытаясь даже скрыть раздражение.
– Значит, что никто другой с местным мастером города не трахается.
В такой формулировке против слова «интимные» возразить трудно.
– Ладно.
– Арлекин появляется только тогда, когда ты достаточно высоко на радаре, чтобы привлечь внимание совета – к добру или к худу. Это так?
– Да.
– Я мог бы просто спросить, что ты там такое устроила со своими вампирами, но быстрее будет, если я спрошу, какие слухи верны. Мне уже надо кончать разговор и начинать собирать свой резерв. На это уйдет больше времени, чем на транспорт и оружие.
– Спрашивай, – сказала я, не вполне уверенная, что мне хочется на эти вопросы отвечать.
– Что Жан-Клод основал свою линию крови и порвал с прежней госпожой.
Вот это меня поразило, и сильно.
– Откуда такой слух мог пойти?
– Анита, мы теряем время. Правда или нет?
– Частично правда. Он основал свою линию крови. Это значит, что он не должен отвечать на зов прежней госпожи, но он не порвал с Европой. Он просто перестал быть мальчиком на побегушках у Белль Морт.
– Что у тебя есть пакет любовников среди вампиров Жан-Клода и местных оборотней.
Вот на это мне не хотелось отвечать. От смущения? Да.
– Не вижу, каким образом моя личная жизнь связана с появлением в городе Арлекина.
– Скажем так: ответ на этот вопрос подскажет мне решение, задавать ли еще один – о том, во что я пока не верил. Сейчас начинаю раздумывать.
– О чем?
– Ответь на вопрос, Анита. У тебя есть пакет любовников?
Я вздохнула:
– Что ты называешь пакетом?
– Больше двух или трех, скажем. – Голос прозвучал неуверенно.
– Тогда да.
Он секунду помолчал, потом спросил:
– Что Жан-Клод заставляет всех, кто хочет войти в его поцелуй, с ним спать – мужчин и женщин.
– Неправда.
– Что он заставляет мужчин спать с тобой?
– Неправда. В чьих-то фантазиях моя жизнь выглядит лучше, чем на самом деле.
Он слегка засмеялся, потом сказал:
– Если бы ты ответила «нет» на первый вопрос, я бы этот следующий даже не задал, но вот он. Слух, что ты – нечто вроде дневного вампира, который питается сексом вместо крови. Этому я не верю, но думал, тебе интересно будет, что говорят о тебе некоторые твои коллеги – охотники на монстров. Честно говоря, я думаю, они завидуют твоему счету голов.
Я с трудом проглотила слюну и снова села на край ванны.
– Анита? – позвал он. – Анита, что-то ты до жути тихая.
– Знаю.
– Анита, это же неправда. Ты не дневной вампир.
– Насчет вампира – не совсем правда.
– Не совсем – это как?
– Ты знаешь термин ardeur?
– Знаю такое французское слово, но ведь ты что-то иное имеешь в виду?
Я объяснила, кратко, как можно суше – только фактами, – что такое ardeur.
– Тебе нужно каждые несколько часов трахаться – или что будет?
– Или я в конце концов умру, но сперва высосу всю жизнь из Дамиана и Натэниела.
– Как?
– У меня есть слуга-вампир и зверь моего зова.
– Что??
Никогда не слышала у него такого удивленного голоса.
Я повторила.
– Про это даже слуха не было, Анита. У человека-слуги не может быть слуги-вампира. Так просто не бывает.
– Знаю.
– А Натэниел – зверь твоего зова?
– Очевидно.
– Совет об этом знает?
– Ага.
– Блин, тогда понятно, чего они спустили на тебя собак. Тебе еще повезло, что тебя просто не убили.
– В совете раскол насчет того, как поступить с Жан-Клодом и со мной.
– И как разделились мнения?
– Некоторые требуют нашей смерти, но не большинство. И они никак не могут прийти к согласию.
– И Арлекин явился разорвать эту патовую ситуацию? – спросил Эдуард.
– Может быть. Честно говоря, не знаю.
– Ты ничего больше не делала, что может навести совет на решение убить тебя быстрее, до того, как я появлюсь?
Я подумала о факте, что я могу оказаться оборотнем-универсалом. Подумала много еще о чем, потом вздохнула. Потом подумала об одной вещи, нами сделанной, которая могла бы заставить всех прочих мастеров городов США воззвать к совету о помощи.
– Может быть.
– Что именно «может быть»? Анита, у меня есть время собрать своих, или я должен все бросать и лететь сломя голову в Сент-Луис? Мне нужно знать.
– Честно, не знаю, Эдуард. Мы с Жан-Клодом одну штуку сделали в ноябре, достаточно мощную. Настолько, что могла перепугать Арлекина.
– Что сделали?..
– У нас был небольшой междусобойчик с двумя нашими гостями – мастерами городов. Жан-Клод называл их своими друзьями.
– И что?
– И Белль Морт вмешалась аж из самой Европы. Воздействовала на меня и на мастера Чикаго.
– Огюстин, – сказал Эдуард. – Для друзей – Огги.
– Ты его знаешь?
– Я знаю о нем.
– Тогда ты знаешь, насколько он силен. Мы его подчинили, Эдуард.
– Подчинили – в каком смысле?
– Мы с Жан-Клодом питали от него ardeur, оба. Питались от него, а через него – от всех, кого он с собой привел на наши земли. Это был потрясающий прилив энергии, и все, кто связан со мной или Жан-Клодом метафизически, набрали от него сил.
– Я свяжусь с теми людьми, которых хочу взять, они подъедут потом. Я выеду в… – он посмотрел на часы, – четыре часа, максимум в пять. Буду в Сент-Луисе еще до заката.
– Ты думаешь, это настолько серьезно?
– Будь я вампиром и знай я, что ты завела себе слугу-вампира, я мог бы убить тебя уже за одно это. А ты еще подчинила Огюстина, одного из самых сильных мастеров страны. Так что они должны нервничать. Я только удивлен, что Арлекин не появился в Сент-Луисе раньше.
– Думаю, им нужен был повод в виде Малькольма и его отбившейся от рук церкви. В совете действительно существует раскол по вопросу о Жан-Клоде и его подданных. Может быть, совет не согласился бы выпустить на нас Арлекина, но раз уж все равно надо заняться Малькольмом и его церковью, так чтобы два раза не вставать.
– Похоже на правду, – сказал он. – Я приеду как только смогу, Анита.
– Спасибо, Эдуард.
– Рано еще говорить спасибо.
– А что такое?
– Буду через несколько часов, Анита. Ты пока оглядывайся и остерегайся изо всех сил: если эти ребята – мастера, то у них есть люди и оборотни, чтобы делать дневную работу. То, что в небе солнце, еще твоей безопасности не гарантирует.
– Знаю, Эдуард, и даже лучше тебя.
– Все равно, побереги себя, пока я не приеду.
– Сделаю все что смогу.
Но это я уже сказала в глухой телефон – Эдуард повесил трубку. Ну, и я тоже тогда.
11
– Я пожалел бы, что их оставил.
– Тогда не приезжай.
– А если тебя убьют, я всю жизнь буду думать, что мог тебя спасти. Нет, Анита, я приеду, но приеду не один.
– Но только совсем уж психов не привози, ладно?
Он засмеялся – тот смех чистой радости, что я от него слышала не больше шести раз за все семь лет нашего знакомства.
– Обещать не могу, Анита.
– Ладно. Только, Эдуард, я серьезно. Из-за них не хочу, чтобы тебя убили.
– Я не могу перестать быть собой, Анита, только потому что люблю Донну. Или потому, что должен теперь думать о детях.
– А почему? – спросила я, и мне вспомнился разговор, который был у нас с Ричардом, когда я думала, что я беременна. Он думал, что раз так, я перестану быть федеральным маршалом и охотником за вампирами. Я с ним не согласилась.
– Потому что тогда это буду не я, а любят они меня. Пусть Донна и Бекки не знают всего, что знает обо мне Питер, но они знают достаточно. Они знают, что мне пришлось сделать, чтобы спасти детей, когда Райкер их захватил.
Райкер – это был такой очень плохой человек. Он занимался нелегальными археологическими раскопками, и группа любителей – защитников старины, в которой состояла Донна, оказалась у него на пути. Так что не Эдуард и не я высветили этих детишек на радаре у Райкера – приятно знать, что мы не совсем виноваты в том, что случилось. Райкер хотел, чтобы я выполнила для него определенное заклинание. Честно говоря, я недостаточно хороший некромант, чтобы оно получилось, но он бы мне не поверил. Он пытал детей, чтобы заручиться моим и Эдуарда сотрудничеством. У восьмилетней Бекки – тогда ей было шесть, – оказался серьезный перелом кисти, а Питер подвергся сексуальному насилию со стороны охранницы. Нам пришлось смотреть видеозапись. Райкера и всех его людей мы перебили, детей спасли, и Эдуард уговорил меня отдать Питеру мой запасной пистолет. Он тогда решил, что если дело обернется плохо, пусть лучше Питер погибнет, отбиваясь, чем снова попадет в руки врагов. Я не стала спорить – видела, что они с ним сделали. Питер на моих глазах разрядил всю обойму в тело той женщины, что его насиловала. И стрелял из пустого пистолета, пока я его не отобрала. Никогда мне не забыть его глаза, когда он сказал: «Я хотел, чтобы она мучилась».
Я знала, что Питер отчасти перестал быть ребенком в ту ночь, когда погиб его отец и он взял ружье, чтобы защитить своих родных. Он отнял жизнь, но, наверное, думал, что убил чудовище, а это не считается. Я сама, черт побери, тоже когда-то так думала. Убить женщину, которая его насиловала – это отняло куда больший кусок его личности. Мне даже представить трудно, как обожгло его душу сексуальное насилие. Хорошо это, что он так сразу отомстил? Или это еще больше ему стоило?
Я тогда сказала ему только ту правду, что могла в ту ночь:
– Ты убил ее, Питер, и это хорошо тем, чем вообще хороша месть: когда убиваешь врага, его больше нет.
Месть – штука сравнительно простая; куда сложнее – жить после нее. Жить с тем, что ты сделал. И с тем, что сделали тебе или дорогим тебе людям.
– Анита? Ты меня слышишь? Ответь, Анита.
– Извини, Эдуард. Ни хрена сейчас не услышала из того, что ты сказал.
– Ушла на тысячи миль в собственные мысли. Не самое безопасное место в разгаре боя.
– До боя еще пока не дошло.
– Ты меня поняла, Анита. Я должен забрать своего помощника и организовать транспорт. На это уйдут примерно сутки. Постараюсь побыстрее, но ты пока поглядывай, что у тебя за спиной.
– Я буду изо всех сил стараться, чтобы меня не убили до твоего приезда.
– Анита, ничего смешного. Ты очень отвлекаешься.
Я задумалась и поняла, что не так: я счастлива – впервые в жизни. Я люблю мужчин, с которыми живу в одном доме. У меня, как у Эдуарда, есть семья, которую надо защищать, и моя-то не будет в далекой безопасности Нью-Мексико, как у него, пока мы будем тут разбираться.
– Я только что поняла, что у меня тоже семья есть и мне не нравится, что она как раз и будет на линии огня. Очень не нравится.
– О ком именно ты тревожишься?
– Натэниел, Мика, Жан-Клод – все.
– С нетерпением жду встречи с твоими новыми любовниками.
Я не сразу сообразила.
– Да, ты же не видел Мику и Натэниела. Забыла совсем.
– Жан-Клод может о себе позаботиться не хуже любого другого, Анита. Похоже, что твои оборотни тоже прикрыты. Мика – глава местных леопардов и это место получил не за красивые глазки. Он боец, умеющий выживать, иначе уже бы его на свете не было.
– Это воодушевляющая речь перед боем? – спросила я.
Изданный им звук вполне мог сойти за смех:
– Ага.
– Хреново она у тебя получилась.
Здесь он засмеялся откровенно:
– Кто из твоих любовников – пушечное мясо, Анита? О ком ты больше других беспокоишься?
Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула и ответила:
– Это Натэниел.
– Почему он?
– Потому что он не боец. Я его таскала в тир, основы он знает…
Но тут мне вспомнился момент, когда Химера, очень плохой человек, побывал в нашем городе. Засаду, в которой со мной был Натэниел. Я забыла. Он тогда убил врага, а я забыла. И даже не подумала, как это могло на нем сказаться. Блин, королева леопардов, называется. Мать его…
– Анита, ты меня слышишь?
– Да. Я только что вспомнила одну штуку – наверное, нарочно старалась ее забыть. Натэниел однажды убил врага – убил, чтобы меня спасти. Один из наших леопардов был убит, и Натэниел взял у него пистолет и выстрелил, как я его учила.
Тут я вдруг похолодела с головы до ног. Сперва те люди, которые заставляли его делать страшные вещи, когда он жил на улице, теперь я, которая заставила его убить. Он сделал это из любви, но от мотивов результат не меняется – убитый так и останется убитым.
– Он справится, Анита.
Я не до конца поняла его интонацию. Кажется, одобрительная.
– Ты знаешь, я вот до сих пор ни разу не вспомнила о том, что он сделал. Это кем же надо быть, чтобы забыть такое?
– А с виду он переживал по этому поводу?
– Нет.
– Тогда выкинь из головы, – сказал Эдуард.
– Вот так просто?
– Вот так просто.
– Я не очень хорошо умею выкидывать из головы.
– Это правда.
– А сколько знает Питер о твоей жизни наемного убийцы нежити и мохнатых?
– Это мне решать, Анита, а не тебе.
И дружелюбия уже не было в его голосе.
– Я рада бы поспорить, но ты прав. Я его не видела с тех пор, когда ему было четырнадцать.
– Ему в тот год исполнилось пятнадцать.
– А, так не два года я его не видела, а всего лишь полтора. Это ж насколько у меня больше оснований на тебя злиться, что ты ему открываешь глаза на страшные стороны жизни.
– Я только сказал, что он уже не был ребенок, когда мы с ним познакомились. Это был молодой мужчина, и я соответственно к нему отнесся.
– Не удивительно, что он тебя обожает.
Настала очередь Эдуарда замолчать.
– Слышу, слышу, как ты дышишь, – сказала я.
– Помнишь, я сказал, что мы не треплемся с тобой?
– Ага.
– Вот до меня только сейчас дошло, что ты – единственный человек, с которым я могу об этом говорить.
– О Питере?
– Нет.
Я стала мысленно составлять список вещей, о которых Эдуард мог бы говорить только со мной. Ничего на ум не пришло.
– Я вся внимание.
– Донна хочет ребенка.
Тут я опешила. Мой черед настал не находить слов, но какие-то я нашла – как раз те, что не надо было.
– Правда? Но мне казалось, ей уже поздно снова начинать.
– Ей всего сорок два, Анита.
– Ой, прости, Эдуард. Я совсем не то хотела сказать. Просто никогда не представляла тебя с младенцем.
– Аналогично, – ответил он, и тоже уже сердито.
Черт побери, у меня горло перехватило, глаза стало жечь. Блин, что же это со мной творится?
– Ты хотел когда-нибудь для себя жизни, где есть место деткам и прочей такой ерунде? – спросила я, пытаясь сдержать внезапно нахлынувшие эмоции.
– Нет.
– Никогда? – спросила я.
– Ты думаешь насчет завести ребенка? – спросил он в ответ.
И тут я ему рассказала то, что никогда не собиралась рассказывать.
– Месяц назад я всерьез опасалась, что беременна. Ложноположительный тест и другие признаки. Скажем так: это заставило меня заново оценить некоторые аспекты моей жизни.
– Самая большая между нами разница, Анита, в том, что если у нас с Донной будет ребенок, вынашивать его ей, а не мне. У тебя забот было бы гораздо больше.
– Мне ли не знать.
– Ты серьезно насчет детей думаешь?
– Нет. Я дико радовалась, когда выяснилось, что я не беременна.
– А как отнеслись бы к этому твои любовники?
– Знаешь, вообще-то почти все назвали бы их бойфрендами.
– Ни одна женщина не может встречаться с таким количеством мужчин, Анита. Трахаться – да, но романтические отношения – нет. У меня куча трудностей из-за отношений с одной женщиной, Анита, и не могу себе представить, что было бы, если бы их было с полдюжины, как шариков у жонглера.
– Может, я просто лучше умею строить отношения, чем ты, – ответила я тоже не слишком дружелюбно.
Уже у меня не слезы наворачивались, а согревала меня зарождающаяся теплая злость.
– Может быть. У девушек это вообще лучше получается.
– Погоди-ка, а откуда ты знаешь, со сколькими мужчинами я сплю?
– Ты и твой маленький гарем – это в обществе противоестественных созданий одна из самых популярных тем.
– Правда? – Я даже не стала скрывать враждебности в голосе.
– Не надо, Анита. Я бы своего дела не знал, если бы не имел своих источников. Ты же хочешь, чтобы я свое дело делал хорошо? Тед Форрестер – легальный охотник на вампиров и федеральный маршал, такой же как ты.
Когда-то мне жутко стало, когда я узнала, что у Эдуарда есть значок. Мне казалось, что так неправильно, так не должно быть. Но слишком многие охотники на вампиров не выполнили норматива по стрельбе, а из новых многие не выдержали более детального тренинга. Тогда правительство зачерпнуло из существующего источника, чтобы набрать достаточное количество охотников/маршалов на всю страну. Эдуарда включили в программу обучения стрельбе, без проблем. Но то, что Тед Форрестер выдержал правительственную проверку, показывало, что либо у Эдуарда есть где-то наверху сильные друзья, либо Тед Форрестер – его настоящее имя, или то, под которым он служил в армии. Я спросила его, какое именно – он не ответил. Чтобы Эдуард да ответил? Слишком он таинственная личность.
– Эдуард, ты знаешь, я не люблю, когда за мной шпионят.
А знал ли он про ardeur? Давно ли я ему рассказала о метафизической стороне моей жизни? Уже не помню.
– А как твои любо… бойфренды восприняли новость о грядущем младенце?
– Тебе действительно интересно?
– Иначе бы я не спросил, – ответил он, и, наверное, это была чистая правда.
– Отлично, – сказала я. – Мика и Натэниел были готовы менять свою жизнь, играя роль папочки и нянюшки, если бы я решила его оставить. Ричард сделал предложение, я ему отказала. Жан-Клод был как всегда: осторожен, ждал, пока я решу, какая реакция не будет меня злить. – Я задумалась. – Ашер, по-моему, был уверен, что ребенок не его, поэтому особо не комментировал.
– Я знал, что ты живешь с Микой и Натэниелом. Но когда начал Жан-Клод делить тебя с другими вампирами? Мне казалось, что мастера вампиров делиться не любят.
– Ашер для Жан-Клода – некоторое исключение.
Он вздохнул:
– Обычно я люблю играть с тобой в игры, Анита, но сейчас рано, и я знаю, что у тебя было тяжелое утро.
– Что это должно значить? – спросила я, не в силах сдержать подозрение в голосе.
Он издал звук, средний между смешком и хмыканьем.
– Я тебе скажу, какие слухи до меня доходили, а ты мне скажешь, сколько в них вранья.
– Слухи. А какие слухи?
– Анита, благодаря моему новому статусу, я много сейчас общаюсь с убийцами разных созданий. Ты не единственная, у кого тесные связи с монстрами своего города. Правда, надо признать, у тебя они… наиболее интимные.
– А это что значит? – спросила я, не пытаясь даже скрыть раздражение.
– Значит, что никто другой с местным мастером города не трахается.
В такой формулировке против слова «интимные» возразить трудно.
– Ладно.
– Арлекин появляется только тогда, когда ты достаточно высоко на радаре, чтобы привлечь внимание совета – к добру или к худу. Это так?
– Да.
– Я мог бы просто спросить, что ты там такое устроила со своими вампирами, но быстрее будет, если я спрошу, какие слухи верны. Мне уже надо кончать разговор и начинать собирать свой резерв. На это уйдет больше времени, чем на транспорт и оружие.
– Спрашивай, – сказала я, не вполне уверенная, что мне хочется на эти вопросы отвечать.
– Что Жан-Клод основал свою линию крови и порвал с прежней госпожой.
Вот это меня поразило, и сильно.
– Откуда такой слух мог пойти?
– Анита, мы теряем время. Правда или нет?
– Частично правда. Он основал свою линию крови. Это значит, что он не должен отвечать на зов прежней госпожи, но он не порвал с Европой. Он просто перестал быть мальчиком на побегушках у Белль Морт.
– Что у тебя есть пакет любовников среди вампиров Жан-Клода и местных оборотней.
Вот на это мне не хотелось отвечать. От смущения? Да.
– Не вижу, каким образом моя личная жизнь связана с появлением в городе Арлекина.
– Скажем так: ответ на этот вопрос подскажет мне решение, задавать ли еще один – о том, во что я пока не верил. Сейчас начинаю раздумывать.
– О чем?
– Ответь на вопрос, Анита. У тебя есть пакет любовников?
Я вздохнула:
– Что ты называешь пакетом?
– Больше двух или трех, скажем. – Голос прозвучал неуверенно.
– Тогда да.
Он секунду помолчал, потом спросил:
– Что Жан-Клод заставляет всех, кто хочет войти в его поцелуй, с ним спать – мужчин и женщин.
– Неправда.
– Что он заставляет мужчин спать с тобой?
– Неправда. В чьих-то фантазиях моя жизнь выглядит лучше, чем на самом деле.
Он слегка засмеялся, потом сказал:
– Если бы ты ответила «нет» на первый вопрос, я бы этот следующий даже не задал, но вот он. Слух, что ты – нечто вроде дневного вампира, который питается сексом вместо крови. Этому я не верю, но думал, тебе интересно будет, что говорят о тебе некоторые твои коллеги – охотники на монстров. Честно говоря, я думаю, они завидуют твоему счету голов.
Я с трудом проглотила слюну и снова села на край ванны.
– Анита? – позвал он. – Анита, что-то ты до жути тихая.
– Знаю.
– Анита, это же неправда. Ты не дневной вампир.
– Насчет вампира – не совсем правда.
– Не совсем – это как?
– Ты знаешь термин ardeur?
– Знаю такое французское слово, но ведь ты что-то иное имеешь в виду?
Я объяснила, кратко, как можно суше – только фактами, – что такое ardeur.
– Тебе нужно каждые несколько часов трахаться – или что будет?
– Или я в конце концов умру, но сперва высосу всю жизнь из Дамиана и Натэниела.
– Как?
– У меня есть слуга-вампир и зверь моего зова.
– Что??
Никогда не слышала у него такого удивленного голоса.
Я повторила.
– Про это даже слуха не было, Анита. У человека-слуги не может быть слуги-вампира. Так просто не бывает.
– Знаю.
– А Натэниел – зверь твоего зова?
– Очевидно.
– Совет об этом знает?
– Ага.
– Блин, тогда понятно, чего они спустили на тебя собак. Тебе еще повезло, что тебя просто не убили.
– В совете раскол насчет того, как поступить с Жан-Клодом и со мной.
– И как разделились мнения?
– Некоторые требуют нашей смерти, но не большинство. И они никак не могут прийти к согласию.
– И Арлекин явился разорвать эту патовую ситуацию? – спросил Эдуард.
– Может быть. Честно говоря, не знаю.
– Ты ничего больше не делала, что может навести совет на решение убить тебя быстрее, до того, как я появлюсь?
Я подумала о факте, что я могу оказаться оборотнем-универсалом. Подумала много еще о чем, потом вздохнула. Потом подумала об одной вещи, нами сделанной, которая могла бы заставить всех прочих мастеров городов США воззвать к совету о помощи.
– Может быть.
– Что именно «может быть»? Анита, у меня есть время собрать своих, или я должен все бросать и лететь сломя голову в Сент-Луис? Мне нужно знать.
– Честно, не знаю, Эдуард. Мы с Жан-Клодом одну штуку сделали в ноябре, достаточно мощную. Настолько, что могла перепугать Арлекина.
– Что сделали?..
– У нас был небольшой междусобойчик с двумя нашими гостями – мастерами городов. Жан-Клод называл их своими друзьями.
– И что?
– И Белль Морт вмешалась аж из самой Европы. Воздействовала на меня и на мастера Чикаго.
– Огюстин, – сказал Эдуард. – Для друзей – Огги.
– Ты его знаешь?
– Я знаю о нем.
– Тогда ты знаешь, насколько он силен. Мы его подчинили, Эдуард.
– Подчинили – в каком смысле?
– Мы с Жан-Клодом питали от него ardeur, оба. Питались от него, а через него – от всех, кого он с собой привел на наши земли. Это был потрясающий прилив энергии, и все, кто связан со мной или Жан-Клодом метафизически, набрали от него сил.
– Я свяжусь с теми людьми, которых хочу взять, они подъедут потом. Я выеду в… – он посмотрел на часы, – четыре часа, максимум в пять. Буду в Сент-Луисе еще до заката.
– Ты думаешь, это настолько серьезно?
– Будь я вампиром и знай я, что ты завела себе слугу-вампира, я мог бы убить тебя уже за одно это. А ты еще подчинила Огюстина, одного из самых сильных мастеров страны. Так что они должны нервничать. Я только удивлен, что Арлекин не появился в Сент-Луисе раньше.
– Думаю, им нужен был повод в виде Малькольма и его отбившейся от рук церкви. В совете действительно существует раскол по вопросу о Жан-Клоде и его подданных. Может быть, совет не согласился бы выпустить на нас Арлекина, но раз уж все равно надо заняться Малькольмом и его церковью, так чтобы два раза не вставать.
– Похоже на правду, – сказал он. – Я приеду как только смогу, Анита.
– Спасибо, Эдуард.
– Рано еще говорить спасибо.
– А что такое?
– Буду через несколько часов, Анита. Ты пока оглядывайся и остерегайся изо всех сил: если эти ребята – мастера, то у них есть люди и оборотни, чтобы делать дневную работу. То, что в небе солнце, еще твоей безопасности не гарантирует.
– Знаю, Эдуард, и даже лучше тебя.
– Все равно, побереги себя, пока я не приеду.
– Сделаю все что смогу.
Но это я уже сказала в глухой телефон – Эдуард повесил трубку. Ну, и я тоже тогда.
11
Натэниел спал среди красных шелковых простыней Жан-Клода. Сам Жан-Клод на день ушел в комнату к Ашеру, но не преминул сообщить мне, что простыни сменил на красные именно потому, что на этом цвете мы трое смотримся прекрасно. В глазах Мики отражался свет от приоткрытой двери в ванную. Курчавые каштановые волосы темным фоном обрамляли изящное треугольное лицо. Дверь была для нас тут ночником, потому что лампочек около кровати здесь не предусмотрено, а выключатель в другом конце комнаты, у двери. Глаза Мики сверкнули в полосе света – леопардовые глаза. Один врач ему сказал, что оптика у глаз человеческая, но сами глаза – уже нет. Хотя, по-моему, это несущественные детали. Химера – тот гад, который устроил засаду, когда Натэниелу пришлось схватить пистолет и стрелять в живого, – заставил Мику слишком долго пробыть в зверином облике, и он уже не мог полностью вернуться обратно. У него никогда глаза не бывали человеческими. Я его однажды спросила, какого цвета они были до того, и он сказал – карие. Я попыталась себе представить – и не смогла. Никак не могла увидеть на его лице другие глаза, а не эти зелено-золотистые, с которыми впервые увидела его. Вот это были его глаза, а любые другие сделали бы его лицо незнакомым.
Он спросил тихо, как спрашивают, когда не хотят разбудить спящего в той же комнате:
– Что он сказал?
– Что будет здесь через четыре или пять часов. Его люди приедут потом.
Я подошла к кровати.
– Что за люди?
– Не знаю.
– Ты не спросила.
– Не спросила.
Честно говоря, мне бы это и в голову не пришло.
– Настолько ты ему веришь? – спросил Мика.
Я кивнула.
Он перевернулся под простыней, чтобы достать до моей руки. Попытался меня притянуть на кровать, но в шелковом халате на шелковые простыни – есть у меня некоторый опыт. Слишком скользко. Отняв руку, я развязала пояс халата. Мика лег на спину и смотрел на меня, как умеют смотреть мужчины – отчасти сексуально, отчасти взглядом собственника, а отчасти – просто мужским взглядом. Не такой взгляд, который говорит о любви – во всяком случае, не о той, что с сердечками и цветочками, – этот взгляд говорил о том, что мы вместе, что у нас – настоящее. Эдуард был прав: Мика – мой любовник, а не бойфренд. Мы встречаемся, мы ходим в театры, в кино, даже на пикники – по настоянию Натэниела, – но в конечном счете нас тянет друг к другу секс. Желание – как лесной пожар, который мог бы спалить нас дотла, а вместо этого был нам спасением. По крайней мере так я чувствовала. Никогда его не спрашивала столь многословно.
– Серьезное лицо, – прошептал он.
Я кивнула и дала халату соскользнуть на пол. Стояла голая перед Микой, и было у меня чувство, которое с самого начала он мне внушал – будто у меня по коже мурашки бегут от желания. Он снова протянул мне руку, и на этот раз я взяла ее, забралась на большую кровать. Такую большую, что он смог притянуть меня к себе, уложить рядом, не потревожив спящего Натэниела.
В ноябре, когда мы с Жан-Клодом подчинили себе Огюстина из Чикаго, мы еще кое-что сообразили. Моя внезапная тяга к Мике, а его ко мне – это была вампирская сила. И сила не Жан-Клода или Огюстина, а моя. Моя вампирская сила. Моя и только моя. Она началась от меток Жан-Клода, но под влиянием моих способностей некроманта превратилась в нечто иное, в нечто большее. Я стала подобна вампиру линии Белль Морт, а сила всех вампиров ее линии действовала сексом и любовью – пусть обычно и не истинной любовью. Эта последняя была почти недоступна линии Белль. Мой вариант ее ardeur’а позволял мне видеть самую жгучую нужду в чужом сердце и в своем – и удовлетворить эту нужду. Когда Мика пришел ко мне, мне нужен был друг-помощник, чтобы руководить коалицией оборотней, только что нами учрежденной. Нужно было, чтобы кто-то помог мне править леопардами-оборотнями – я их унаследовала, убив их предводителя. Нужен был помощник, который не считал бы дурным свойством мою хладнокровную практичность. Мика был ответом на все эти желания, а я стала ответом на его самое горячее, самое страстное желание – охранить его леопардов от Химеры, сексуального садиста, который захватил над ними власть. Я убила Химеру, освободила их всех, а Мика переехал ко мне жить. Это был поступок очень не в моем стиле, и лишь в ноябре мы поняли, почему так случилось. Мои собственные вампирские фокусы сделали нас парой.
Мика лежал под шелковой тканью, я поверх нее. Его руки ходили по мне, наши губы нашли друг друга. Наверное, мы слишком активно шевелились, потому что Натэниел что-то промычал во сне недовольно – я застыла и обернулась к нему. Лицо его было спокойно, глаза закрыты. Волосы блестели в едва-едва освещенной комнате.
Вампирская сила сделала Натэниела зверем моего зова и заставила нас полюбить друг друга. И была это настоящая любовь, истинная любовь, но и она началась с вампирских фокусов с сознанием. Дело в том, что сила Белль Морт – оружие обоюдоострое. Как правильно сказал Огги: «Кого-то ты можешь ранить лишь до той глубины, до которой сама хочешь быть раненой». Я, очевидно, хотела быть раненой до самого сердца.
Натэниел снова заворочался во сне. Лицо его дернулось, нахмурилось, он еще раз что-то промычал. Плохой сон ему снился. Последнее время это с ним стало чаще случаться. Его психоаналитик говорил, что он с нами чувствует себя в достаточной безопасности, чтобы исследовать свои более глубокие страдания. Мы – его тихая гавань. И почему это ощущение безопасности должно глубже всколыхнуть накопившуюся в душе дрянь? Казалось бы, должно быть наоборот?
Мы потянулись к нему одновременно – Мика к бледности оголенного плеча, я к щеке. Молча его погладили. Как правило, этого хватало, чтобы прогнать страшных существ его сна. Со страшными существами яви – потруднее.
Тут в дверь тихо постучали. Мы с Микой обернулись на стук, Натэниел пошевелился, выпростал руку из-под одеяла. Заморгал сонными глазами, будто проснулся в неожиданном месте. Увидев нас, он сразу успокоился, улыбнулся и спросил:
– Чего там?
Я покачала головой, все еще лежа в объятиях Мики.
– Не знаю, – сказал Мика.
Это оказался Римус, один из гиенолаков, отставных военных. Их наняли после того, как Химера чуть не перебил у гиен всех бодибилдеров и специалистов по боевым искусствам. Как правильно сказал Питер, это не настоящее. Гиенам нравились зрелищные мускулы, не знающие настоящего боя. Им пришлось на горьком опыте узнать, что красивые мышцы не обязательно годятся в дело.
– Это Ульфрик, – доложил Римус. – Он хочет войти.
Он спросил тихо, как спрашивают, когда не хотят разбудить спящего в той же комнате:
– Что он сказал?
– Что будет здесь через четыре или пять часов. Его люди приедут потом.
Я подошла к кровати.
– Что за люди?
– Не знаю.
– Ты не спросила.
– Не спросила.
Честно говоря, мне бы это и в голову не пришло.
– Настолько ты ему веришь? – спросил Мика.
Я кивнула.
Он перевернулся под простыней, чтобы достать до моей руки. Попытался меня притянуть на кровать, но в шелковом халате на шелковые простыни – есть у меня некоторый опыт. Слишком скользко. Отняв руку, я развязала пояс халата. Мика лег на спину и смотрел на меня, как умеют смотреть мужчины – отчасти сексуально, отчасти взглядом собственника, а отчасти – просто мужским взглядом. Не такой взгляд, который говорит о любви – во всяком случае, не о той, что с сердечками и цветочками, – этот взгляд говорил о том, что мы вместе, что у нас – настоящее. Эдуард был прав: Мика – мой любовник, а не бойфренд. Мы встречаемся, мы ходим в театры, в кино, даже на пикники – по настоянию Натэниела, – но в конечном счете нас тянет друг к другу секс. Желание – как лесной пожар, который мог бы спалить нас дотла, а вместо этого был нам спасением. По крайней мере так я чувствовала. Никогда его не спрашивала столь многословно.
– Серьезное лицо, – прошептал он.
Я кивнула и дала халату соскользнуть на пол. Стояла голая перед Микой, и было у меня чувство, которое с самого начала он мне внушал – будто у меня по коже мурашки бегут от желания. Он снова протянул мне руку, и на этот раз я взяла ее, забралась на большую кровать. Такую большую, что он смог притянуть меня к себе, уложить рядом, не потревожив спящего Натэниела.
В ноябре, когда мы с Жан-Клодом подчинили себе Огюстина из Чикаго, мы еще кое-что сообразили. Моя внезапная тяга к Мике, а его ко мне – это была вампирская сила. И сила не Жан-Клода или Огюстина, а моя. Моя вампирская сила. Моя и только моя. Она началась от меток Жан-Клода, но под влиянием моих способностей некроманта превратилась в нечто иное, в нечто большее. Я стала подобна вампиру линии Белль Морт, а сила всех вампиров ее линии действовала сексом и любовью – пусть обычно и не истинной любовью. Эта последняя была почти недоступна линии Белль. Мой вариант ее ardeur’а позволял мне видеть самую жгучую нужду в чужом сердце и в своем – и удовлетворить эту нужду. Когда Мика пришел ко мне, мне нужен был друг-помощник, чтобы руководить коалицией оборотней, только что нами учрежденной. Нужно было, чтобы кто-то помог мне править леопардами-оборотнями – я их унаследовала, убив их предводителя. Нужен был помощник, который не считал бы дурным свойством мою хладнокровную практичность. Мика был ответом на все эти желания, а я стала ответом на его самое горячее, самое страстное желание – охранить его леопардов от Химеры, сексуального садиста, который захватил над ними власть. Я убила Химеру, освободила их всех, а Мика переехал ко мне жить. Это был поступок очень не в моем стиле, и лишь в ноябре мы поняли, почему так случилось. Мои собственные вампирские фокусы сделали нас парой.
Мика лежал под шелковой тканью, я поверх нее. Его руки ходили по мне, наши губы нашли друг друга. Наверное, мы слишком активно шевелились, потому что Натэниел что-то промычал во сне недовольно – я застыла и обернулась к нему. Лицо его было спокойно, глаза закрыты. Волосы блестели в едва-едва освещенной комнате.
Вампирская сила сделала Натэниела зверем моего зова и заставила нас полюбить друг друга. И была это настоящая любовь, истинная любовь, но и она началась с вампирских фокусов с сознанием. Дело в том, что сила Белль Морт – оружие обоюдоострое. Как правильно сказал Огги: «Кого-то ты можешь ранить лишь до той глубины, до которой сама хочешь быть раненой». Я, очевидно, хотела быть раненой до самого сердца.
Натэниел снова заворочался во сне. Лицо его дернулось, нахмурилось, он еще раз что-то промычал. Плохой сон ему снился. Последнее время это с ним стало чаще случаться. Его психоаналитик говорил, что он с нами чувствует себя в достаточной безопасности, чтобы исследовать свои более глубокие страдания. Мы – его тихая гавань. И почему это ощущение безопасности должно глубже всколыхнуть накопившуюся в душе дрянь? Казалось бы, должно быть наоборот?
Мы потянулись к нему одновременно – Мика к бледности оголенного плеча, я к щеке. Молча его погладили. Как правило, этого хватало, чтобы прогнать страшных существ его сна. Со страшными существами яви – потруднее.
Тут в дверь тихо постучали. Мы с Микой обернулись на стук, Натэниел пошевелился, выпростал руку из-под одеяла. Заморгал сонными глазами, будто проснулся в неожиданном месте. Увидев нас, он сразу успокоился, улыбнулся и спросил:
– Чего там?
Я покачала головой, все еще лежа в объятиях Мики.
– Не знаю, – сказал Мика.
Это оказался Римус, один из гиенолаков, отставных военных. Их наняли после того, как Химера чуть не перебил у гиен всех бодибилдеров и специалистов по боевым искусствам. Как правильно сказал Питер, это не настоящее. Гиенам нравились зрелищные мускулы, не знающие настоящего боя. Им пришлось на горьком опыте узнать, что красивые мышцы не обязательно годятся в дело.
– Это Ульфрик, – доложил Римус. – Он хочет войти.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента