Гамильтон Лорел. Обсидиановая бабочка

   - И вы уверены, что это серийный... увечитель?
   - Нет.
   - То есть?
   - Серийный увечитель - это самая нормальная версия, которую я могла бы предложить, но я - эксперт по противоестественным преступлениям, доктор Эванс. Меня редко вызывают, если налицо человеческое деяние, каким бы чудовищным оно ни являлось. Кто-то считает, что это не дело человеческих рук, иначе меня бы здесь не было.
   - Агент ФБР выглядел очень уверенно, - сказал доктор Эванс.
   Я посмотрела на него:
   - Так что я теряю здесь свое и ваше время? Федералы уже посетили вас и сказали почти то же, что и я?
   - Почти то же.
   - Тогда я вам не нужна.
   - Тот агент был уверен, что это - человек, маньяк.
   - Иногда федералы бывают очень в себе уверены, а раз они высказались, то не любят потом оказываться неправыми. Полисмены вообще такие. Обычно, когда дело идет о преступлении, ответ прост. Убит муж - наверняка это сделала жена. Копы не любят усложнять дело. Они любят его упрощать.
   - А почему вы не хотите принять простое решение?
   - По нескольким причинам. Во-первых, если бы это был серийный убийца или еще кто-то там, думаю, полиция, федералы или кто там еще уже какие-то ключи к разгадке нашли бы. Уровень страха и неуверенности среди здешнего народа очень высок, а если бы они что-то нашли, они бы так не паниковали. Во-вторых, мне не надо отчитываться перед начальством. Никто мне не даст по рукам и не понизит в звании, если я выскажу догадку и ошибусь. Моя работа и мой доход не требуют от меня ублажать кого-то, кроме самой себя.
   - Но у вас же есть начальство, которому вы отвечаете?
   - Да, но мне не надо регулярно подавать письменные отчеты. Мой начальник - скорее менеджер. Ему глубоко плевать, как я делаю свою работу, если я ее делаю и не слишком многим при этом наступаю на мозоли. Я зарабатываю на жизнь поднятием мертвых, доктор Эванс. Это очень особое умение. Если мой босс меня достанет, есть две другие анимационные компании, которые меня с руками оторвут. Я даже могу работать независимо.
   - Вы настолько хорошо это умеете?
   Я кивнула:
   - Вроде бы, и это освобождает меня от кучи бюрократической и политической рутины, с которой приходится возиться полиции. Моя цель проста: не допустить, чтобы беда случилась еще с кем-нибудь. Если при этом я поставлю себя в глупое или недостойное положение, то и фиг с ним. Хотя, наверное, на меня будут давить, чтобы я сообразила и вычислила это пугало. Не мой босс, а полиция и федералы. Раскрытие такого дела может сделать карьеру полицейскому. Ошибиться и провалить дело - может стоить карьеры.
   - Но если вы ошибетесь, вам больно не будет.
   Я посмотрела на него:
   - Если я ошибусь, то "нет травмы - нет фола". Если все смотрят не в ту сторону - я, копы, федералы, все и каждый, - то это будет случаться снова и снова. - Я глянула на человека на койке. - И это будет очень больно.
   - А почему? Вам-то что?
   - Потому что мы - хорошие парни, а тот, кто это сделал, - плохой парень. Добро ведь должно торжествовать над злом, доктор Эванс, иначе зачем нужны Небеса?
   - Вы христианка?
   Я кивнула.
   - Я не знал, что можно быть христианином и поднимать зомби.
   - Вот такая неожиданность, - ответила я.
   Он кивнул, хотя я не поняла, с чем это он согласился.
   - Вам нужно видеть остальных или этого хватило?
   - Можете его прикрыть, но... да, я должна хотя бы глянуть на остальных. Если этого не сделать, я потом буду гадать, не упустила ли я что-нибудь.
   - Никто еще не смог осмотреть всю палату и при этом ни разу не покинуть ее, в том числе и я, когда впервые вошел сюда.
   С этими словами доктор подошел к следующей койке. Я следовала за ним, по-прежнему без восторга, но самочувствие у меня несколько улучшилось. Я смогу выдержать, если буду думать лишь о раскрытии преступления, а эмоции засуну в далекий темный угол. Сейчас я не могу позволить себе такую роскошь.
   Второй мужчина был почти идентичен первому, если не считать рост и цвет глаз. На этот раз синие, и мне пришлось отвернуться. Если бы я встретилась взглядом с кем-нибудь из них, убежала бы с воем.
   На третьей койке было по-другому. Чем-то отличались раны на груди, и когда доктор Эванс откатил простыню с области паха, я поняла, что это была женщина. Взгляд мой непроизвольно вернулся к грудной клетке, откуда кто-то оторвал груди. Женщина бешено вращала глазами, издавая какие-то тихие звуки, и тут я впервые поняла, почему никто из них не говорит. От языка остался рваный пенек, как разрубленный червь ворочавшийся в безгубой, ободранной дыре.
   Жар окатил меня волной. Комната поплыла перед глазами. Я не могла дышать. Маска прикипела к раскрытому, ловящему воздух рту. Я повернулась и медленно пошла к дверям. Я не побежала, но если я сейчас не выйду, меня стошнит, может, я даже упаду в обморок. Из этих двух вариантов я предпочитала рвоту.
   Доктор Эванс, не говоря ни слова, нажал на пластину, открывающую дверь. Двери раздвинулись, и я вышла.
   Медбрат Бен обернулся ко мне, поспешно прижав маску ко рту. Когда двери закрылись, он отпустил руку, и маска повисла под подбородком.
   - Как вы?
   Я замотала головой, не доверяя голосу, сдернула с лица маску, и все еще мне не хватало воздуха. Слишком было тихо в этом предбаннике, где единственным звуком было тихое шелестение воздуха в вентиляции. Чуть шевельнулась ткань, когда Бен шагнул ко мне. Мне нужен был шум, людские голоса. Мне надо было выйти отсюда.
   Рывком я сдернула с головы пластиковый колпак. Волосы упали на плечи, задели лицо. Все еще не хватало воздуху.
   - Извините, - сказала я, и собственный голос показался мне далеким. - Я сейчас вернусь.
   Открыв наружную дверь, я выскочила.

Глава 7

   В коридоре казалось прохладнее, хотя я знала, что это не так. Прислонившись к закрытой двери, я зажмурилась, дыша прерывисто и глубоко. После шипящей безмолвной палаты коридор был полон звуков. Шаги людей, какое-то движение, и голос лейтенанта Маркса:
   - Не такая уж вы офигенно крутая, миз Блейк?
   Я открыла глаза и посмотрела на него. Он сидел в кресле, принесенном, очевидно, для постового у двери. Самого постового видно не было. Только Эдуард стоял, прислонившись к стене, сложив руки за спиной. Он смотрел на меня, мне в лицо, будто пытался запомнить это выражение страха.
   - Я трех пациентов посмотрела, пока не пришлось выйти. А вы сколько, Маркс?
   - Мне не пришлось оттуда выкатываться.
   - Доктор Эванс сказал, что никто не осматривал всей палаты без того, чтобы не прервать обход и не выйти из нее. Значит, и вы тоже не смогли, Маркс, так что не надо понтов.
   Он вскочил:
   - Вы... ведьма!
   Слово это он выплюнул, будто не знал худшего оскорбления.
   - В каком таком смысле? - спросила я. Здесь, в холле, мне было лучше. Переругиваться с Марксом - это семечки по сравнению с тем, что мне еще придется делать.
   - В самом прямом!
   - Если вы не знаете разницы между настоящей ведьмой и аниматором, неудивительно, что вы не можете поймать эту тварь.
   - Какую еще тварь?
   - Ту самую. Монстра.
   - Федералы считают, что это серийный маньяк.
   Я глянула на Эдуарда:
   - Приятно, что мне хоть кто-то сообщил мнение федералов.
   На лице Эдуарда даже капелька вины не отразилась. Он смотрел приветливо и непроницаемо, и я снова повернулась к Марксу:
   - Почему тогда на ободранных телах нет следов орудия?
   Маркс посмотрел вдоль коридора, где шла какая-то сестра с тележкой.
   - Мы не обсуждаем текущее расследование в общественных местах.
   - Отлично. Тогда, когда я вернусь туда и посмотрю три оставшихся... тела, поедем не в общественное место, где можно будет поговорить о деле.
   Он чуть побледнел.
   - Вы вернетесь туда?
   - Жертвы - это следы преступления, лейтенант. И вы это знаете.
   - Мы вас можем отвезти на места преступлений, - сказал он. Самые приветливые слова от него за все это время.
   - Прекрасно, и мне надо их видеть, но сейчас мы здесь, и единственные возможные ключи к разгадке - в той палате.
   Дыхание у меня восстановилось до нормы, обильный пот на лбу высох. Может, я чуть бледна, но двигаться могу и чувствую себя почти нормально.
   Выйдя на середину холла, я поманила к себе Эдуарда, будто что-то хотела сказать ему только для его ушей. Он отвалился от стены и направился ко мне. Когда он подошел поближе, я сделала ложный выпад ногой вниз. Он на миг опустил глаза, среагировав, и в ту же секунду высокий удар ногой попал ему в челюсть. Он тяжело упал на спину, взметнув руки, чтобы защитить лицо. Он был достаточно опытен, чтобы защищать жизненно важные зоны, а потом уже думать, как подняться.
   Сердце у меня в груди колотилось - не от усталости, от адреналина. Я никогда еще не пробовала свое вновь обретенное искусство кенпо в настоящем бою. Впервые пробовать его на Эдуарде - вряд ли самая удачная затея, но смотри ты - получилось. Хотя, честно говоря, я несколько удивилась, что получилось так легко. Мелькнула мысль, не поддался ли Эдуард, но вторая мысль ей возразила, что для этого у него слишком сильно самолюбие. Я поверила второй.
   Я стояла в модифицированной "стойке лошади". Это почти единственная стойка, которую я достаточно освоила, чтобы вернуться в нее после выпада ногой. Кулаки я подняла вверх и ждала, но сама не лезла.
   Когда Эдуард понял, что я ничего не собираюсь предпринимать, он опустил руку и уставился на меня.
   - Что это за фигня?
   На нижней губе у него была кровь.
   - Я беру уроки кенпо, - сказала я.
   - Кенпо?
   - Это что-то вроде таэквондо, только ударов ногой меньше и больше уходов, много работы руками.
   - А черного пояса по дзюдо тебе мало? - спросил он уже голосом Теда.
   - Дзюдо дает отличную тренировку, но для самообороны не слишком хорошо. Ты должен подпустить к себе врага и сцепиться с ним. А так я держусь на дистанции, но могу нанести вред противнику.
   Он тронул губу и поглядел на кровь у себя на пальцах.
   - Вижу. За что?
   - За что я тебе дала ногой по морде? - спросила я.
   Он кивнул, и мне показалось, что при этом еле заметно вздрогнул. Отлично.
   - А почему ты меня не предупредил насчет жертв? Не сказал, что меня ждет?
   - Я туда вошел неразогретым, - сказал он. - И хотел посмотреть, сможешь ли ты это выдержать.
   - У нас не конкурс крутых, Эдуард. Я с тобой не состязаюсь. Я знаю, что ты круче, умелей, хладнокровней. Ты победитель, идет? И перестань гнать мачистскую дурь.
   - Не уверен, - тихо возразил он.
   - В чем не уверен?
   - Кто круче. Я ведь тоже не всю палату сумел осмотреть с первого захода.
   Я посмотрела на него пристально:
   - Ладно, ты хочешь схватиться один на один. Пойдет. Но не сейчас. Нам надо раскрыть преступление. Нам надо сделать, чтобы этого больше ни с кем не случилось. Когда снова станем хозяевами своего времени, тогда, если захочешь, снова начнешь выяснять, кто дальше плюнет. А пока мы не раскрыли дело, брось это на фиг или я всерьез разозлюсь.
   Эдуард медленно встал. Я отодвинулась от него. Никогда не видела, чтобы он использовал боевые искусства, но от него я всего ожидаю.
   Услышав звук, я отодвинулась так, чтобы видеть одновременно и Маркса, и Эдуарда. Звуки издавал Маркс - резкие, отрывистые. Я не сразу поняла, что он смеется, смеется навзрыд, аж побагровел весь, еле переводя дыхание.
   Мы с Эдуардом оба на него уставились.
   Когда Маркс смог что-то произнести, он сказал:
   - Вы бьете человека ногой в лицо, и это вы еще сердитесь не всерьез. - Он выпрямился, прижимая руку к боку, будто там у него шов. - А что вы делаете, когда всерьез сердитесь?
   Я почувствовала, как лицо у меня становится пустым, глаза - оловянными. На миг я дала Марксу заглянуть в зияющую пустоту, где у меня должна была бы находиться совесть. Я не собиралась этого делать, как-то само собой вышло. Может быть, меня сильнее потрясла палата и пациенты, чем я думала. Единственное оправдание, которое я могу привести.
   Маркс резко сделался серьезным. Он попытался глянуть на меня коповским взглядом, но внутри ощущалась неуверенность, почти граничащая со страхом.
   - Улыбнитесь, лейтенант. Удачный день - ни одного убитого.
   Эта мысль дошла до него не сразу, потом отразилась на лице. Он в точности меня понял. Никогда нельзя даже намекать полиции, что можешь убить, но я устала, и мне все еще предстояло вернуться в палату. А, хрен бы с ним.
   Эдуард произнес своим голосом, низким и пустым:
   - И ты еще спрашиваешь, почему я с тобой состязаюсь?
   Я перевела на него взгляд такой же мертвый, как у Эдуарда, и покачала головой:
   - Я не интересуюсь, почему ты состязаешься со мной... Тед. Я только сказала, чтобы ты это прекратил, пока мы не раскроем дело.
   - А потом?
   - А потом видно будет, так ведь?
   На лице Эдуарда я увидела не страх - а предвкушение. И в этом-то и была разница между нами. Он любит убивать, я - нет. А пугало меня то, что сейчас, быть может, это была единственная оставшаяся меж нами разница. И мне она не казалась такой существенной, чтобы кинуть камень в Эдуарда. Да, у меня по-прежнему было больше правил, чем у Эдуарда. Оставались веши, которые он способен сделать, а я - нет, но даже этот список за последнее время укоротился. Какое-то близкое к панике чувство рвалось у меня наружу. Не страх перед Эдуардом или тем, что он может сделать, но мысль, не свернула ли я уже за последний поворот, не стала ли просто монстром? Я сказала доктору Эвансу, что мы - хорошие парни, но если мы с Эдуардом играем за команду ангелов, кто же может быть на другой стороне?
   Некто, готовый живьем освежевать человека без какого-либо инструмента. Тот, кто отрывает органы у мужчин и груди у женщин голыми руками. Каким бы плохим ни был Эдуард, какой бы плохой ни стала я, существуют еще твари и похуже. И мы готовы отправиться на охоту за одной из них.

Глава 8

   Я действительно вернулась в палату и ни черта нового не узнала, осмотрев трех последних жертв. Столько мужества потрачено зря. Ну, не совсем зря. Я себе доказала, что могу туда войти снова без тошноты или обморока. Произвело ли это впечатление на Эдуарда и Маркса, мне было все равно. Главное, можешь ли ты произвести впечатление на себя.
   То ли на доктора Эванса я тоже произвела впечатление, то ли ему надо было передохнуть и выпить чаю, но он меня позвал в комнату отдыха врачей и сестер. Вообще-то такого кофе, который нельзя пить, не бывает, но я надеялась, ради Эванса, что чай все-таки лучше. Хотя сомнительно. Кофе был из банки, а чай - из пакетиков с веревочками. От пакетированного чая или кофе многого ожидать не приходится. Дома я сама мелю кофе, но сейчас я от дома далеко и благодарна хотя бы за теплую горечь.
   Пришлось добавить сливок и сахара, и тут я заметила, что кофе дрожит в чашке. И еще мне было очень зябко. Нервы, просто нервы.
   Если у Эдуарда и были нервы, то вряд ли это бросалось в глаза, если судить по тому, как он пил черный кофе, прислонившись к стене. Сахаром и сливками он пренебрег, как настоящий мужчина. Он морщился с каждым глотком, и, пожалуй, не от того, что кофе был горячий. Губа у него слегка распухла от моего удара, и мне это было приятно. Ребячество, но что поделаешь?
   Маркс расположился на единственном в комнате диване и дул на кофе. Себе он сливки и сахар положил. Эванс сидел на единственном стуле, не слишком удобном, и вздыхал, помешивая чай.
   Эдуард глядел на меня, и я наконец поняла, что он не сядет, пока не сяду я. Ну и черт с ним. Я опустилась на стул - не совсем удобно с его слишком прямой спинкой, зато стоял он так, что мне были видны все присутствующие в комнате и дверь тоже. У дальней стены находился небольшой холодильник - старая модель, окрашенная в странный коричневатый цвет. В угловой стойке стояла кофеварка, еще одна кофеварка, где ничего не было, кроме горячей воды, умывальник и микроволновая печь.
   Доктор Эванс залил чай горячей водой. В открытом пакете лежали пластиковые ложечки, и еще была большая кружка с этими бесполезными мешалками для кофе. Можно было выбрать сахар, нутрасвит и еще какой-то заменитель сахара, о котором я никогда не слышала. На столе остался засохший кружок искусственных сливок, которые кто-то когда-то пролил и поставил туда кружку. Я разглядывала все эти мелочи, стараясь отвлечься. Несколько секунд мне хотелось только прихлебывать кофе и не думать. Я все еще сегодня ничего не ела, а сейчас мне уже и не хотелось.
   - Вы сказали, что у вас есть ко мне вопросы, миз Блейк, - нарушил молчание доктор Эванс.
   Я вздрогнула, и Маркс тоже. Только Эдуард остался неподвижно стоять, прислонившись к стене, глядя на нас синими глазами, будто напряжение и ужас совершенно его не касались. А может быть, просто притворялся. Я уже не знала.
   Я кивнула, пытаясь собраться.
   - Как они все остались в живых?
   Он чуть склонил голову набок.
   - Вас интересует технически, как это удалось сделать? Медицинские подробности?
   Я покачала головой:
   - Нет, я о другом. Если один человек, пусть два выживут при таких повреждениях, я еще поверю. Но вообще-то человек вряд ли может выжить или я не права?
   Эванс поправил сползавшие очки, но кивнул:
   - Нет, вы правы.
   - Так как же выжили все шесть?
   Он нахмурился:
   - Кажется, я не понимаю, что вы хотите сказать, миз Блейк.
   - Я спрашиваю: каковы шансы выжить шестерым людям разного пола, возраста, происхождения, физической формы и так далее при одинаковом объеме повреждений у каждого из них. Насколько я понимаю, выжили только ободранные жертвы?
   - Да. - Доктор Эванс внимательно смотрел на меня светлыми глазами, ожидая продолжения.
   - Почему они выжили?
   - А потому что живучие, - сказал Маркс.
   Я посмотрела на лейтенанта, снова на доктора:
   - Это правда?
   - Что? - спросил доктор.
   - Что они живучие?
   Он опустил глаза, будто размышляя.
   - Двое мужчин регулярно занимались спортом, одна женщина была марафонской бегуньей. Трое остальных вполне обыкновенные. Одному мужчине под шестьдесят, и он никаким спортом не занимался. Другой женщине около тридцати, но она... - Он посмотрел на меня. - Нет, их не назовешь особо живучими индивидами, по крайней мере в физическом смысле. Но я убедился, что очень часто люди, не обладающие физической силой или какой-нибудь еще, дольше всего выдерживают под пыткой. Крутые мужики обычно сдают первыми.
   Я заставила себя не обернуться на Эдуарда, но это было трудно.
   - Разрешите, я уточню, насколько правильно я поняла. Умер ли еще кто-нибудь из тех, кто был ободран, как и люди в палате?
   Он снова заморгал и уставился вдаль, будто вспоминая, потом посмотрел на меня.
   - Нет. Погибли только те, кого разорвали на части.
   - Тогда я снова спрошу: почему они живы? Почему ни один из них не умер от шока, потери крови, от сердечного приступа - да черт побери, просто от страха?
   - От страха люди не умирают, - сказал Маркс.
   Я глянула на него:
   - Вы это точно знаете, лейтенант?
   На красивом лице застыла мрачная недовольная гримаса.
   - Да, я это точно знаю.
   Я не обратила внимания на комментарий - с Марксом потом можно будет поспорить. Сейчас я хотела добиться ответа на свой вопрос.
   - Как выжили все шестеро, доктор? Не почему эти шестеро выжили, но почему выжили все?
   Эванс кивнул:
   - Я понял, к чему вы клоните. Как могло выйти так, что все шестеро выжили?
   Я кивнула:
   - Именно. Некоторые хотя бы должны были умереть, но этого не случилось.
   - Тот, кто их ободрал, знаток своего дела, - ответил Эванс. - Он в курсе, как не дать им умереть.
   - Нет, - возразил Эдуард. - Как бы ты хорошо ни умел пытать, всех тебе в живых не сохранить. Даже если с каждым из них сделать в точности одно и то же, некоторые умрут, некоторые выживут. И никогда не знаешь, ни кто выживет, ни почему.
   Его спокойный голос наполнил комнату тишиной.
   Доктор Эванс поглядел на него, кивая:
   - Да-да. Даже мастер своего дела не мог бы поддерживать жизнь, когда с людьми делали то, что с этими шестерыми. В этом смысле я не знаю, почему они все до сих пор живы. Почему никто из них не подцепил вторичную инфекцию? Они все на удивление здоровы.
   Маркс встал так резко, что плеснул кофе себе на руку. Он выругался, шагнул к раковине и бросил туда чашку.
   - Как вы можете говорить, что они здоровы?
   Сунув руки под струю воды, он обернулся на доктора.
   - Они остались в живых, лейтенант, и для их состояния здоровье у них отличное.
   - На такое способна магия, - сказала я.
   Все повернулись ко мне.
   - Есть заклинания, которые не дают человеку умереть под пыткой, и пытку можно тогда продолжать.
   Маркс оторвал лишний кусок бумажного полотенца и повернулся ко мне, вытирая руки короткими резкими движениями.
   - И вы еще говорите, что черной магией не занимаетесь?
   - Я сказала, что есть заклинания, способные на это, а не я, способная на такие заклинания.
   Только с третьей попытки он смог бросить бумажное полотенце в корзину.
   - Даже знать о таких вещах - уже зло.
   - Можете думать, что хотите, Маркс, - сказала я, - но одна из причин, по которой вы меня сюда вызвали, в том, что вы так дорожите своей лилейной белизной, поэтому и не знаете, чем помочь этим людям. Может, если бы вас больше интересовало раскрытие преступления, а не спасение собственной души, вы бы уже его распутали.
   - Спасти душу - важнее, чем раскрыть преступление, - сказал он и шагнул ко мне.
   Я встала, держа чашку в руке.
   - Если вас больше интересуют души, чем преступления, вам надо было стать попом, Маркс. А нам сейчас здесь нужен коп.
   Он медленно двинулся ко мне и, по-моему, собирался обменяться ударами, но, видимо, вспомнил, что я сделала в холле. Маркс осторожно обошел меня и направился к двери.
   Доктор Эванс переводил глаза то на меня, то на него, будто пытался что-то уяснить для себя.
   У двери Маркс обернулся и ткнул пальцем в мою сторону:
   - Будь моя воля, вы бы сегодня вечером уже летели бы обратно. Нельзя ловить дьявола с помощью дьявола.
   С этими словами он закрыл за собой дверь. В наступившей тишине заговорил Эванс:
   - В вас должно быть что-то еще, помимо обычной стали, миз Блейк, что-то, чего я еще не видел. Я посмотрела на него и отпила кофе.
   - А почему вы так решили, доктор?
   - Если бы я не знал лейтенанта Маркса, я бы решил, что он вас боится.
   - Он боится того, что он обо мне думает, доктор Эванс. Шарахается собственной тени.
   Эванс поднял на меня глаза, забыв о своей кружке с чаем. Под его долгим и изучающим взглядом мне захотелось поежиться, но я подавила это желание.
   - Наверное, вы правы, миз Блейк. Или он увидел в вас нечто, чего не вижу я.
   - Если все время оглядываться, нет ли дьявола у тебя за спиной, в конце концов начнешь его видеть, есть он там или нет на самом деле, - сказала я.
   Эванс встал и кивнул, потом прополоскал кружку в раковине и стал мыть ее с мылом. Не поворачиваясь, он сказал:
   - Я не знаю, увижу ли я когда-нибудь дьявола, но я видел настоящее зло, и если за ним и не стоит дьявол, то зло - все равно зло. - Он повернулся ко мне. - И мы должны его остановить.
   - Да, - кивнула я. - Должны.
   Он улыбнулся, но глаза его остались такими же усталыми.
   - Я буду здесь работать с коллегами, которые более привыкли работать с живыми, чем с мертвыми. Мы попытаемся узнать, почему выжили эти шестеро.
   - И если это магия? - спросила я.
   Он кивнул:
   - Лейтенанту Марксу не говорите, но у меня у самого жена колдунья. Она ездила со мной по миру и видела такие вещи. Иногда бывало, что найденное нами было больше по ее части, а не по моей, - хотя и редко. Люди вполне способны мучить друг друга без помощи магии. Но иногда ее применяли.
   - Не поймите меня неправильно, но почему вы ее сразу не позвали?
   Он глубоко и медленно вздохнул.
   - Ее сейчас нет в стране, она поехала по другому делу. Вы можете поинтересоваться, а почему я не попросил ее раньше вернуться домой?
   Я помотала головой:
   - Я не собираюсь спрашивать.
   Он улыбнулся:
   - За это вам спасибо. Я считал, что моя жена нужнее там, а федерал был более чем уверен, что это человек. - Он глянул на Эдуарда, снова на меня. - Если правду сказать, миз Блейк, что-то в этом всем меня пугает. А я не из тех, кого легко напугать.
   - Вы боитесь за свою жену, - сказала я.
   Он посмотрел на меня так, будто взгляд его светлых глаз проникал под череп.
   - А вы бы не боялись?
   Я осторожно тронула его за руку.
   - Доверьтесь своему инстинкту, доктор. Если вы чуете, что дело плохо, отошлите ее.
   Он отодвинулся от моего прикосновения, улыбнулся, бросил бумажное полотенце в мусорный бак.
   - Это было бы с моей стороны чертовски суеверно.
   - У вас есть чувство, предостерегающее, что не надо впутывать вашу жену. Доверьтесь своему чутью. Не старайтесь быть разумным. Если вы любите свою жену, то прислушайтесь к сердцу, а не голове.
   Он дважды кивнул, потом сказал:
   - Я подумаю о том, что вы сказали. А сейчас мне действительно пора.
   Я протянула руку, он ее принял.
   - Спасибо вам за потраченное время, доктор.
   - Был рад служить, миз Блейк. - Он повернулся к Эдуарду и кивнул: - Всего хорошего, мистер Форрестер.
   Эдуард кивнул в ответ, и мы остались в тишине комнаты отдыха.
   - Прислушайтесь к сердцу, а не голове. Чертовски романтический совет, когда он исходит от тебя.
   - Оставь, - сказала я, берясь за ручку двери.
   - А как бы выглядела твоя личная жизнь, если бы ты последовала собственному совету?