Это, конечно, поступок жестковатый, но зато у евреев появилась набережная с этим широким пляжем, с этим песком и с перевернутыми лодками у самой воды.
В ранний час на пляже не было ни души. По набережной изредка проезжали машины, неподалеку от порывов ветра хлопал брезент навеса пляжного ресторана, да в воздухе с резкими криками качались чайки.
Очень далеко на траверсе неподвижно стоял корабль, видимо ожидая захода в порт.
– Как тут хорошо, – с какой-то истинно русской тоской сказал Коля, елозя босыми ногами по песку. – Так тепло!
– Да, хорошо, – подтвердил я, бессмысленно глядя на панораму с кораблем.
– У нас в Петушках тоже можно посидеть на перевернутых лодках, – добавил Коля. – Они у нас возле пруда валяются. Бывало, сядешь и валенками снег разгребаешь. Точно, как тут.
– Почему валенками? – Я очнулся от магической прострации.
– У нас зимой минус сорок, а летом пруд сильно воняет – в него мусор бросают.
Коля задумался.
– Может, мне сказать Иоси, что я еврей, и остаться? – внезапно спросил он с каким-то озарением.
Мне стало Колю неимоверно жаль, но истина была дороже.
– Нам тут нечего делать, – сказал я намеренно жестко. – Ты не еврей, ты не знаешь иврит. Да и своих журналистов тут полно.
– А я пойду к ним в Шабак, – с вызовом произнес писклявый. – Иоси меня научит драться и стрелять!..
Коля внезапно умолк, уткнулся взглядом в песок и задвигал желваками.
Я все понял. Да и как было не понять «радостную» жизнь журналиста в российской провинции.
– Тебя что, бьют?
– Бьют, – грустно подтвердил Коля. – Меня одна бригада три раза била. Первый раз в подъезде. Еще били возле пруда. А один раз прямо у редакции – даже руку сломали, чтобы не писал. Кастетом били, сказали, что убьют. И правда, хотели убить – так я в редакцию заполз, прямо в кабинет к главному редактору.
– И что он?
– Сказал, больше о них не писать. Даже приказал. А что делать – у него трое детей…
– А ты в милицию ходил?
– Так милиционеры меня и били, – вздохнул Коля и потер руку.
– Ладно, пошли, искупаемся перед помидорами, – я резко сменил тему.
Мы сбросили одежду, аккуратно сложив ее на лодку.
Конечно, нельзя сказать, что мы были одеты по последней пляжной моде – собственно, ничего специально пляжного на нас не было.
Но наши трусы – у меня в полоску, а у Коли в цветочек, никого не могли смутить: свидетелей нашего потенциального позора не было – все евреи еще крепко спали.
Видимо, у каждого человека с морем свои отношения – кто-то любит скользить по волне на доске, кто-то плыть до буйка.
Что касается меня, то я делаю так – просто захожу в воду по горло и отмокаю, как белье.
Да, это бессмысленно. Но если бы я все делал со смыслом, то был бы богат.
А так – я просто журналист.
В этот раз отмокать пришлось, войдя в воду не более чем по грудь – Коля был незначительного росточка. Но и до такой глубины мы шли минут десять – дно было исключительно пологим.
Отойдя от берега очень далеко, мы стали лицом к лицу.
Говорить ни о чем не хотелось.
Пахло свежестью и солью, какие-то голодные рыбки покусывали ноги, мгновенно разлетаясь в стороны при малейшем движении.
Вода была аптекарски прозрачна, что свидетельствовало о несправедливости народного двустишия о причинах отсутствия воды – имея такое свое море, евреям вряд ли нужно присасываться к чужим кранам.
У меня было то самое состояние лени и блаженства, которое характеризуется фразой «у меня есть мысль, и я ее думаю». Подразумевается, что у человека имеется строго одна мысль, не более.
И эта мысль звучала так: а может, и мне завалиться?
А потом остаток жизни стоять в этом море?
Конечно, я тут умру от голода, потому что, как и писклявый, я не знаю иврита; да и кому нужен русский журналист в Израиле, даже если он либеральных взглядов и имеет награду от мэрии Москвы.
Но если даже я, как гордая скала, рухну в волны и навеки скроюсь в пене волн, то, согласитесь, это будут волны этого волнующего моря, а не жалкая рябь грязного пруда, возле которого менты бьют кастетом Колю.
– Шалом! – Мои райские размышления прервал крик издалека. – Эй, вам там хорошо?!
Мы развернулись и вгляделись в далекий берег.
Возле лодки стоял какой-то парень и махал нам рукой.
– Шалом, нам хорошо! – крикнули мы. – Давай, иди к нам сюда!..
– Нет, я тут постою! – крикнул парень с берега.
– По-моему, он из «Известий», – предположил я.
– Если из «Известий», то откуда знает слово «Шалом»? Хотя, это слово знаю даже я, – равнодушно сказал Коля.
– Эй, ты откуда, из «Известий»? Давай, беги к нам сюда. Что ты там, на берегу, ищешь?
– Лохов ищу, – крикнул парень.
– Странно, – удивился Коля. – Он говорит, что ищет лохов.
– Да, странно, – согласился я. Конечно, было удивительно, что какой-то парень ищет лохов ранним утром, да еще на пляже. Хотя, может, искать лохов в такое время – это какая-то древняя израильская традиция, как соблюдение шабата? А может, это не традиция, а такая фамилия с ударением на второе «о»? А может, «лохОв» – это что-то на иврите?
– Эй, «лохов» – это на иврите? – снова крикнул я парню на берегу.
– Не-а, это по-русски! – выкрикнул он в ответ. – Но я уже лохов нашел. Лохи – это вы!..
– А почему? – как-то обиженно крикнул в ответ писклявый.
– Потому, что вот лежит ваша одежда, и я ее беру, – ответил парень. – Часы и бумажники я тоже беру, так что не ищите их в песке. Пока, – он дружелюбно помахал рукой. – Дришат шалом хама ле!
– А что это, ваш адрес? – в отчаянии взвизгнул писклявый.
– Нет, это «горячий привет»! – донеслось с берега.
У меня потемнело в глазах, но все происходящее не было шуткой – парень действительно взял все наши вещи и спокойно пошел к выходу с пляжа в сторону дороги.
– Стой, козел! – внезапно запищал Коля и рванулся к берегу. Слово «рванулся» означало, что он стал бежать в воде, но, будучи в весе мухи, бежал на месте. Да и незачем было бежать – пока мы прошли бы полкилометра до берега, наш новый израильский друг давно бы успел скрыться где-нибудь в секторе Газа.
Говорят, что только Адам, изгнанный из рая, понимал, что потерял. Возможно, но у Адама украли только Рай. У него не крали его джинсы, часы и деньги.
Огорченные и злые, мы доплелись до берега и стали подсчитывать потери.
– Гад, он мобильник тоже украл! – зафиксировал Коля новую неприятность.
– Что мобильник, – я грустно покачал головой. – Он полотенце гостиничное украл. Теперь Иоси в своих шабаковских подвалах мне все иголки под ногти загонит. Представляешь, такой экономический урон его любимому Израилю!..
Что говорить, этот парень вышел на охоту на лохов рано утром. Но не зря считается, что рыба лучше всего клюет на рассвете.
Теперь понятно, что не только рыба…
Наша непредусмотрительность оборачивалась не только необходимостью покупки новых вещей непонятно за какие деньги, но и ставила под вопрос наше пребывание на лекции, ибо вряд ли агрономы, которые будут нам рассказывать про три урожая в год, согласятся видеть студентов в семейных трусах.
Мы понуро брели к выходу с пляжа по бетонной дорожке.
Свернув за угол, мы неожиданно наткнулись на Иоси. Он спокойно сидел на лавочке у калитки.
За время нашего похода на пляж и купания он полностью преобразился. Вместо «оборонного» свитера и военных ботинок на толстой подошве он был в майке, обнажившей могучие руки, и пляжных тапочках на босу ногу.
– Шалом, – сказал он, щурясь от лучей солнца. – Как водичка, хог-г-гошая?
– Водичка хорошая, – печально ответил я. – Но нам не до водички.
– Нас обокрали, – внезапно с отчаянием выкрикнул Коля. – Джинсы украли, кошелек, мобильник!..
– Мобильник? – удивился Иоси. – Я про мобильник ничего не знаю. Ты почему про мобильник ничего не сказал?
– Как не сказал? – вытаращил глаза писклявый. – Я же именно про него и говорю.
– А я не тебя спрг-г-ашиваю, – сурово сказал Иоси, глядя куда-то мимо Коли.
Мы обернулись и остолбенели – в двух метрах от нас стоял большой решетчатый мусорный бак. Он был перевернут, и в нем, как обезьяна в клетке, сидел тот самый парень.
Украденные у нас вещи лежали тут же рядышком – аккуратно сложенные.
– Где мобильник? – повысил голос Иоси.
Парень дернулся – было понятно, что наш куратор засовывал его в мусорный бак далеко не по-дружески.
– В заднем кармане, – как-то стеснительно сказал он.
– Хог-г-ошо, – удовлетворенно сказал Иоси. – Берите вещи и идите в гостиницу. Завтрак через пятнадцать минут. На лекции быть без опоздания.
Я вам говорил, что евреи – они только евреи, но не ангелы.
Он встал и стал разминать плечи, легко подпрыгивая.
– А ты не идешь? – спросили мы растерянно.
– Нет, я останусь, – как-то загадочно произнес Иоси, и, переведя взгляд на перевернутый бак, добавил: – Мне тут нужно разобг-г-аться с непг-г-гавильным евреем.
Из мусорного бака послышался сдавленный всхлип.
Помидоры
Лодка
В ранний час на пляже не было ни души. По набережной изредка проезжали машины, неподалеку от порывов ветра хлопал брезент навеса пляжного ресторана, да в воздухе с резкими криками качались чайки.
Очень далеко на траверсе неподвижно стоял корабль, видимо ожидая захода в порт.
– Как тут хорошо, – с какой-то истинно русской тоской сказал Коля, елозя босыми ногами по песку. – Так тепло!
– Да, хорошо, – подтвердил я, бессмысленно глядя на панораму с кораблем.
– У нас в Петушках тоже можно посидеть на перевернутых лодках, – добавил Коля. – Они у нас возле пруда валяются. Бывало, сядешь и валенками снег разгребаешь. Точно, как тут.
– Почему валенками? – Я очнулся от магической прострации.
– У нас зимой минус сорок, а летом пруд сильно воняет – в него мусор бросают.
Коля задумался.
– Может, мне сказать Иоси, что я еврей, и остаться? – внезапно спросил он с каким-то озарением.
Мне стало Колю неимоверно жаль, но истина была дороже.
– Нам тут нечего делать, – сказал я намеренно жестко. – Ты не еврей, ты не знаешь иврит. Да и своих журналистов тут полно.
– А я пойду к ним в Шабак, – с вызовом произнес писклявый. – Иоси меня научит драться и стрелять!..
Коля внезапно умолк, уткнулся взглядом в песок и задвигал желваками.
Я все понял. Да и как было не понять «радостную» жизнь журналиста в российской провинции.
– Тебя что, бьют?
– Бьют, – грустно подтвердил Коля. – Меня одна бригада три раза била. Первый раз в подъезде. Еще били возле пруда. А один раз прямо у редакции – даже руку сломали, чтобы не писал. Кастетом били, сказали, что убьют. И правда, хотели убить – так я в редакцию заполз, прямо в кабинет к главному редактору.
– И что он?
– Сказал, больше о них не писать. Даже приказал. А что делать – у него трое детей…
– А ты в милицию ходил?
– Так милиционеры меня и били, – вздохнул Коля и потер руку.
– Ладно, пошли, искупаемся перед помидорами, – я резко сменил тему.
Мы сбросили одежду, аккуратно сложив ее на лодку.
Конечно, нельзя сказать, что мы были одеты по последней пляжной моде – собственно, ничего специально пляжного на нас не было.
Но наши трусы – у меня в полоску, а у Коли в цветочек, никого не могли смутить: свидетелей нашего потенциального позора не было – все евреи еще крепко спали.
Видимо, у каждого человека с морем свои отношения – кто-то любит скользить по волне на доске, кто-то плыть до буйка.
Что касается меня, то я делаю так – просто захожу в воду по горло и отмокаю, как белье.
Да, это бессмысленно. Но если бы я все делал со смыслом, то был бы богат.
А так – я просто журналист.
В этот раз отмокать пришлось, войдя в воду не более чем по грудь – Коля был незначительного росточка. Но и до такой глубины мы шли минут десять – дно было исключительно пологим.
Отойдя от берега очень далеко, мы стали лицом к лицу.
Говорить ни о чем не хотелось.
Пахло свежестью и солью, какие-то голодные рыбки покусывали ноги, мгновенно разлетаясь в стороны при малейшем движении.
Вода была аптекарски прозрачна, что свидетельствовало о несправедливости народного двустишия о причинах отсутствия воды – имея такое свое море, евреям вряд ли нужно присасываться к чужим кранам.
У меня было то самое состояние лени и блаженства, которое характеризуется фразой «у меня есть мысль, и я ее думаю». Подразумевается, что у человека имеется строго одна мысль, не более.
И эта мысль звучала так: а может, и мне завалиться?
А потом остаток жизни стоять в этом море?
Конечно, я тут умру от голода, потому что, как и писклявый, я не знаю иврита; да и кому нужен русский журналист в Израиле, даже если он либеральных взглядов и имеет награду от мэрии Москвы.
Но если даже я, как гордая скала, рухну в волны и навеки скроюсь в пене волн, то, согласитесь, это будут волны этого волнующего моря, а не жалкая рябь грязного пруда, возле которого менты бьют кастетом Колю.
– Шалом! – Мои райские размышления прервал крик издалека. – Эй, вам там хорошо?!
Мы развернулись и вгляделись в далекий берег.
Возле лодки стоял какой-то парень и махал нам рукой.
– Шалом, нам хорошо! – крикнули мы. – Давай, иди к нам сюда!..
– Нет, я тут постою! – крикнул парень с берега.
– По-моему, он из «Известий», – предположил я.
– Если из «Известий», то откуда знает слово «Шалом»? Хотя, это слово знаю даже я, – равнодушно сказал Коля.
– Эй, ты откуда, из «Известий»? Давай, беги к нам сюда. Что ты там, на берегу, ищешь?
– Лохов ищу, – крикнул парень.
– Странно, – удивился Коля. – Он говорит, что ищет лохов.
– Да, странно, – согласился я. Конечно, было удивительно, что какой-то парень ищет лохов ранним утром, да еще на пляже. Хотя, может, искать лохов в такое время – это какая-то древняя израильская традиция, как соблюдение шабата? А может, это не традиция, а такая фамилия с ударением на второе «о»? А может, «лохОв» – это что-то на иврите?
– Эй, «лохов» – это на иврите? – снова крикнул я парню на берегу.
– Не-а, это по-русски! – выкрикнул он в ответ. – Но я уже лохов нашел. Лохи – это вы!..
– А почему? – как-то обиженно крикнул в ответ писклявый.
– Потому, что вот лежит ваша одежда, и я ее беру, – ответил парень. – Часы и бумажники я тоже беру, так что не ищите их в песке. Пока, – он дружелюбно помахал рукой. – Дришат шалом хама ле!
– А что это, ваш адрес? – в отчаянии взвизгнул писклявый.
– Нет, это «горячий привет»! – донеслось с берега.
У меня потемнело в глазах, но все происходящее не было шуткой – парень действительно взял все наши вещи и спокойно пошел к выходу с пляжа в сторону дороги.
– Стой, козел! – внезапно запищал Коля и рванулся к берегу. Слово «рванулся» означало, что он стал бежать в воде, но, будучи в весе мухи, бежал на месте. Да и незачем было бежать – пока мы прошли бы полкилометра до берега, наш новый израильский друг давно бы успел скрыться где-нибудь в секторе Газа.
Говорят, что только Адам, изгнанный из рая, понимал, что потерял. Возможно, но у Адама украли только Рай. У него не крали его джинсы, часы и деньги.
Огорченные и злые, мы доплелись до берега и стали подсчитывать потери.
– Гад, он мобильник тоже украл! – зафиксировал Коля новую неприятность.
– Что мобильник, – я грустно покачал головой. – Он полотенце гостиничное украл. Теперь Иоси в своих шабаковских подвалах мне все иголки под ногти загонит. Представляешь, такой экономический урон его любимому Израилю!..
Что говорить, этот парень вышел на охоту на лохов рано утром. Но не зря считается, что рыба лучше всего клюет на рассвете.
Теперь понятно, что не только рыба…
Наша непредусмотрительность оборачивалась не только необходимостью покупки новых вещей непонятно за какие деньги, но и ставила под вопрос наше пребывание на лекции, ибо вряд ли агрономы, которые будут нам рассказывать про три урожая в год, согласятся видеть студентов в семейных трусах.
Мы понуро брели к выходу с пляжа по бетонной дорожке.
Свернув за угол, мы неожиданно наткнулись на Иоси. Он спокойно сидел на лавочке у калитки.
За время нашего похода на пляж и купания он полностью преобразился. Вместо «оборонного» свитера и военных ботинок на толстой подошве он был в майке, обнажившей могучие руки, и пляжных тапочках на босу ногу.
– Шалом, – сказал он, щурясь от лучей солнца. – Как водичка, хог-г-гошая?
– Водичка хорошая, – печально ответил я. – Но нам не до водички.
– Нас обокрали, – внезапно с отчаянием выкрикнул Коля. – Джинсы украли, кошелек, мобильник!..
– Мобильник? – удивился Иоси. – Я про мобильник ничего не знаю. Ты почему про мобильник ничего не сказал?
– Как не сказал? – вытаращил глаза писклявый. – Я же именно про него и говорю.
– А я не тебя спрг-г-ашиваю, – сурово сказал Иоси, глядя куда-то мимо Коли.
Мы обернулись и остолбенели – в двух метрах от нас стоял большой решетчатый мусорный бак. Он был перевернут, и в нем, как обезьяна в клетке, сидел тот самый парень.
Украденные у нас вещи лежали тут же рядышком – аккуратно сложенные.
– Где мобильник? – повысил голос Иоси.
Парень дернулся – было понятно, что наш куратор засовывал его в мусорный бак далеко не по-дружески.
– В заднем кармане, – как-то стеснительно сказал он.
– Хог-г-ошо, – удовлетворенно сказал Иоси. – Берите вещи и идите в гостиницу. Завтрак через пятнадцать минут. На лекции быть без опоздания.
Я вам говорил, что евреи – они только евреи, но не ангелы.
Он встал и стал разминать плечи, легко подпрыгивая.
– А ты не идешь? – спросили мы растерянно.
– Нет, я останусь, – как-то загадочно произнес Иоси, и, переведя взгляд на перевернутый бак, добавил: – Мне тут нужно разобг-г-аться с непг-г-гавильным евреем.
Из мусорного бака послышался сдавленный всхлип.
Помидоры
Двенадцать несчастных российских журналистов сидели в конференц-комнате отеля.
В углу противно гудел кондиционер, паучьи шелестя бумажками, прицепленными к выходному отверстию, откуда вырывался поток ледяного гриппозного воздуха.
Огромные, во всю стену, окна выходили в сторону пляжа, где уже начал собираться народ. Я смотрел на веселые стайки школьников, гонявших мяч по песку, и на маленькие яхты, появившиеся как по команде. В небе неподвижно завис парашютист, которого тянул на веревке катер.
За окном начинался веселый израильский день, наполненный солнцем, мороженым и барахтаньем в роскошной воде.
Но все это было зачеркнуто Иоси, который лично пересчитал нас по головам, когда мы входили на лекцию про помидоры.
Один наивный из нашей группы прикинулся больным и сообщил, что будет целый день лежать в постели, так как у него сильно болит левая рука. Через восемнадцать минут, когда он торопливо надевал плавки в раздевалке на пляже, из соседней кабинки послышался голос Иоси, который вначале поинтересовался, как его здоровье, а потом предложил сломать правую руку, чтобы уравновесить боль в левой.
Еще через пять минут этот наивный уже сидел за столом вместе с нами, грызя ручку и испуганно косясь на входную дверь, в которой стоял хмурый шабаковец.
Мы сидели в полной тишине, глядя на волшебную картину за толстой рамой. Снаружи бурлила жизнь, мы ее видели, но до нас не долетало ни звука – это была воистину гениальная метафора нашего ужасного положения.
Мы чего-то или кого-то ждали.
В углу комнаты кроме нас сидел высохший старичок в соломенной шляпе и белых сандалиях. Старичок равнодушно смотрел в окно. Он был покрыт Иосиным загаром, по которому было легко отличать местных.
– Интересно, дедуля тоже пришел слушать про помидоры? – хихикнул мне в ухо Коля. И, оглядевшись, шепнул: – Я потом как будто в туалет пойду. Ты тоже иди, встретимся на пляже!..
– Не пойду, Иоси нас грохнет, – я покачал головой.
– Пусть грохнет, – фатально сказал писклявый. – Где лучше умереть – тут в трусах или дома в валенках?
– Тут лучше, – я кивнул головой. – Но умирать будешь мучительно, а вместо валенок готовь белые тапки. Или белые сандалии, как у этого дедули.
Писклявый иронично хмыкнул и придвинулся ближе к моему уху:
– Я все придумал. Ты помнишь лодку, где у нас вещи украли?
– Помню.
– Я сделаю под нее подкоп, – горячо зашептал Коля. – Буду пять минут в воде – и под лодку! Он меня не найдет!
– Найдет, – неожиданно заметил дедуля, сидевший, между прочим, в другом конце комнаты. – Иоси всех найдет…
Мы дернулись.
– Давайте начнем, – дедуля решительно снял шляпу, встал и подошел к доске. – Меня зовут Михаэль, если хотите, называйте Мишей. Берите бумагу и ручку – будем писать.
Дедуля оказался лектором, и уже через пять минут моя рука отваливалась от бессмысленной писанины.
– Капельное ог-г-гошение – это метод полива, при котором вода подается непосг-г-гедственно в пг-г-гикорневую зону выращиваемых растений регулируемыми малыми порциями с помощью дозаторов-капельниц, – забубнил дедуля, грассируя не меньше, чем Иоси. – Этот метод позволяет получить значительную экономии воды и других ресурсов, в том числе удобрений, трудовых затрат, энергии и тг-г-губопроводов. Капельное орошение также даёт другие пг-г-геимущества, в том числе более ранний урожай, предотвращение эг-г-гозии почвы, уменьшение вероятности распространения болезней и сорняков.
Ловким движением дедуля отодвинул занавеску, прикрывающую доску, и открыл потрясающий плакат – огромный помидор, усеянный графиками и таблицами.
– Пишите, пишите, – лектор окинул нас ласковым взглядом. – Система капельного орошения обычно состоит из узла забора воды, узла фильтрации и узла фег-г-гтигации…
– Какой еще фертигации? – раздался чей-то недоуменный голос.
– Обычной. Фертигация – это применение удобрений и протравителей вместе с поливной водой. Так понятней?
В ответ раздался мучительный стон.
– А можно мне в туалет? – внезапно вскочил Коля, вытягивая руку, как ученик.
– Идите, – по-военному разрешил дедуля.
Писклявый, подмигивая мне обеими глазами и производя чудовищные гримасы, выскользнул в дверь.
Я ожидал, что сразу же услышу хруст его костей, но, видимо, он временно не попал в Иосины объятья, потому что за дверью никто жалобно не кричал, и лекция продолжилась.
– А сейчас перейдем к самому интересному! – заговорщически проскрипел дедуля, и, уткнув указку в нижнюю часть помидора, продолжил: – Как же получается израильский помидор, что же тянется к его ког-г-гневой системе?
Лицо знатока помидоров расплылось в улыбке, которую обычно дарят любимым женщинам или внукам. Но лектор подарил эту улыбку схеме помидора и продолжал:
– К нему тянутся цельнотянутые полиэтиленовые трубки диаметг – г-гом от 16 до 20 мм, с толщиной стенки от 100 микрон до 2 мм с прикрепленными к ним капельницами – наружными, накладными – как на рисунке выше или интегрированными – встроенными внутрь!
– Сейчас мне понадобится скорая и капельница, – сказал кто-то сзади меня.
– Не волнуйтесь, – успокоил нас лектор. – Мы пог-г-габотаем еще три часа, а потом будет обед.
Мне стало дурно. Казалось, что трубки толщиной от 16 до 20 мм тянутся не к краснобокому помидору, а к моему горлу!
Нужно было что-то делать.
Я понимал, что, видимо, Коля уже погиб от тяжелой Иосиной руки и сейчас шабаковец высаживает на его холмике пару кустиков помидоров.
Меня ждала эта же участь, но… как там говорил писклявый? – Лучше умереть в трусах, но тут, на этом пляже!..
– Простите, можно попить водички? – спросил я, подняв руку.
– Идите, – недовольно сказал дедуля, – только быстро возвращайтесь, ведь дальше самое интересное – мы зарисуем компоненты капельницы – фильтрующие отверстия и лабиринт превращения ламинарного потока в турбулентный.
Раздался общий вой, под который я выскользнул за дверь.
В углу противно гудел кондиционер, паучьи шелестя бумажками, прицепленными к выходному отверстию, откуда вырывался поток ледяного гриппозного воздуха.
Огромные, во всю стену, окна выходили в сторону пляжа, где уже начал собираться народ. Я смотрел на веселые стайки школьников, гонявших мяч по песку, и на маленькие яхты, появившиеся как по команде. В небе неподвижно завис парашютист, которого тянул на веревке катер.
За окном начинался веселый израильский день, наполненный солнцем, мороженым и барахтаньем в роскошной воде.
Но все это было зачеркнуто Иоси, который лично пересчитал нас по головам, когда мы входили на лекцию про помидоры.
Один наивный из нашей группы прикинулся больным и сообщил, что будет целый день лежать в постели, так как у него сильно болит левая рука. Через восемнадцать минут, когда он торопливо надевал плавки в раздевалке на пляже, из соседней кабинки послышался голос Иоси, который вначале поинтересовался, как его здоровье, а потом предложил сломать правую руку, чтобы уравновесить боль в левой.
Еще через пять минут этот наивный уже сидел за столом вместе с нами, грызя ручку и испуганно косясь на входную дверь, в которой стоял хмурый шабаковец.
Мы сидели в полной тишине, глядя на волшебную картину за толстой рамой. Снаружи бурлила жизнь, мы ее видели, но до нас не долетало ни звука – это была воистину гениальная метафора нашего ужасного положения.
Мы чего-то или кого-то ждали.
В углу комнаты кроме нас сидел высохший старичок в соломенной шляпе и белых сандалиях. Старичок равнодушно смотрел в окно. Он был покрыт Иосиным загаром, по которому было легко отличать местных.
– Интересно, дедуля тоже пришел слушать про помидоры? – хихикнул мне в ухо Коля. И, оглядевшись, шепнул: – Я потом как будто в туалет пойду. Ты тоже иди, встретимся на пляже!..
– Не пойду, Иоси нас грохнет, – я покачал головой.
– Пусть грохнет, – фатально сказал писклявый. – Где лучше умереть – тут в трусах или дома в валенках?
– Тут лучше, – я кивнул головой. – Но умирать будешь мучительно, а вместо валенок готовь белые тапки. Или белые сандалии, как у этого дедули.
Писклявый иронично хмыкнул и придвинулся ближе к моему уху:
– Я все придумал. Ты помнишь лодку, где у нас вещи украли?
– Помню.
– Я сделаю под нее подкоп, – горячо зашептал Коля. – Буду пять минут в воде – и под лодку! Он меня не найдет!
– Найдет, – неожиданно заметил дедуля, сидевший, между прочим, в другом конце комнаты. – Иоси всех найдет…
Мы дернулись.
– Давайте начнем, – дедуля решительно снял шляпу, встал и подошел к доске. – Меня зовут Михаэль, если хотите, называйте Мишей. Берите бумагу и ручку – будем писать.
Дедуля оказался лектором, и уже через пять минут моя рука отваливалась от бессмысленной писанины.
– Капельное ог-г-гошение – это метод полива, при котором вода подается непосг-г-гедственно в пг-г-гикорневую зону выращиваемых растений регулируемыми малыми порциями с помощью дозаторов-капельниц, – забубнил дедуля, грассируя не меньше, чем Иоси. – Этот метод позволяет получить значительную экономии воды и других ресурсов, в том числе удобрений, трудовых затрат, энергии и тг-г-губопроводов. Капельное орошение также даёт другие пг-г-геимущества, в том числе более ранний урожай, предотвращение эг-г-гозии почвы, уменьшение вероятности распространения болезней и сорняков.
Ловким движением дедуля отодвинул занавеску, прикрывающую доску, и открыл потрясающий плакат – огромный помидор, усеянный графиками и таблицами.
– Пишите, пишите, – лектор окинул нас ласковым взглядом. – Система капельного орошения обычно состоит из узла забора воды, узла фильтрации и узла фег-г-гтигации…
– Какой еще фертигации? – раздался чей-то недоуменный голос.
– Обычной. Фертигация – это применение удобрений и протравителей вместе с поливной водой. Так понятней?
В ответ раздался мучительный стон.
– А можно мне в туалет? – внезапно вскочил Коля, вытягивая руку, как ученик.
– Идите, – по-военному разрешил дедуля.
Писклявый, подмигивая мне обеими глазами и производя чудовищные гримасы, выскользнул в дверь.
Я ожидал, что сразу же услышу хруст его костей, но, видимо, он временно не попал в Иосины объятья, потому что за дверью никто жалобно не кричал, и лекция продолжилась.
– А сейчас перейдем к самому интересному! – заговорщически проскрипел дедуля, и, уткнув указку в нижнюю часть помидора, продолжил: – Как же получается израильский помидор, что же тянется к его ког-г-гневой системе?
Лицо знатока помидоров расплылось в улыбке, которую обычно дарят любимым женщинам или внукам. Но лектор подарил эту улыбку схеме помидора и продолжал:
– К нему тянутся цельнотянутые полиэтиленовые трубки диаметг – г-гом от 16 до 20 мм, с толщиной стенки от 100 микрон до 2 мм с прикрепленными к ним капельницами – наружными, накладными – как на рисунке выше или интегрированными – встроенными внутрь!
– Сейчас мне понадобится скорая и капельница, – сказал кто-то сзади меня.
– Не волнуйтесь, – успокоил нас лектор. – Мы пог-г-габотаем еще три часа, а потом будет обед.
Мне стало дурно. Казалось, что трубки толщиной от 16 до 20 мм тянутся не к краснобокому помидору, а к моему горлу!
Нужно было что-то делать.
Я понимал, что, видимо, Коля уже погиб от тяжелой Иосиной руки и сейчас шабаковец высаживает на его холмике пару кустиков помидоров.
Меня ждала эта же участь, но… как там говорил писклявый? – Лучше умереть в трусах, но тут, на этом пляже!..
– Простите, можно попить водички? – спросил я, подняв руку.
– Идите, – недовольно сказал дедуля, – только быстро возвращайтесь, ведь дальше самое интересное – мы зарисуем компоненты капельницы – фильтрующие отверстия и лабиринт превращения ламинарного потока в турбулентный.
Раздался общий вой, под который я выскользнул за дверь.
Лодка
В фойе я ожидал увидеть Иоси с пистолетом, но либо он еще хоронил писклявого, либо, для разнообразия, пошел ловить своих палестинцев.
Через пару минут я уже шел по пляжу к перевернутой лодке, которая, волей-неволей, становилась местом моих романтических встреч. И сейчас я рассчитывал на встречу с моим Колей, который, если он жив, видимо уже накупался и сейчас подставлял свои бледные петушковские бока израильскому солнцу.
Кстати, писклявому нужно было отдать должное за его изобретательность. Большущая лодка была идеальным местом для игры в прятки – под ее перевернутым корпусом без труда могли поместиться человек шесть.
Однако, к моему удивлению, Коли возле лодки не было.
Я побежал в воду, надеясь найти его там.
Однако на мелководье его тоже не было, а дальше были видны только яхты да серфингисты, легко скользившие по глади на своих досках с парусом.
Я подумал, что вряд ли Коля скользит по волнам на доске – логичней было бы предположить, что его доской прибил Иоси. Но тогда на воде должно качаться бренное писклявое тело, однако его не было.
Объятый недоумением, я торопливо искупался и опять пошел к лодке.
И тут я вспомнил – Коля мне сказал, что будет не у лодки, а под ней!
Как в лучших детективных фильмах, даря чарующие улыбки пляжному еврейскому населению, я стал пятиться задом к перевернутому корпусу, зачем-то еще раз огляделся и постучал по нему костяшками пальцев.
О счастье! – изнутри раздался ответный стук!..
Я склонился к узкой щели между песком и корпусом лодки.
– Коля, ты тут? – крикнул я в темноту.
– Тут, тут! – глухо раздалось в ответ.
– Я могу к тебе залезть? – снова крикнул я.
– Залезай, – прогудело из-под лодки.
Я лег на песок, с трудом протиснулся в душную темноту и уткнулся в писклявого, который лежал на чуть влажном песке.
Однако даже темнота не помешала мне обнаружить, что Коля был совершенно голый.
– Ты чего? – удивился я. – А где трусы?
– Иоси забрал, – нехотя выдавил Коля.
– Зачем?!
– В наказание, что с лекции ушел. Теперь хочет, чтобы я голый побежал по пляжу, вошел в гостиницу и сел на свое место. Через час отдаст трусы.
– Идиот он! – возмутился я. – А ты бы сказал, что не снимешь. И вообще, что он себе позволяет, этот дебил? Лучше бы своими палестинцами занимался!
– Храбрый ты, – как-то затравленно съязвил Коля. – Вот ты сам ему и скажи!
– Вот увижу и скажу!
– Так скажи, скажи! Прямо сейчас скажи! – вдруг истерично заорал на меня писклявый.
– Да что с тобой! – крикнул я в ответ, тряся его за плечо. – Я прямо сейчас и говорю – Иоси дебил, и методы у него солдафонские. И когда я приеду в Москву, то буду на него жаловаться!..
– Это пг-г-гекрасно! – раздался из темноты голос Иоси. – Тогда и ты г-г-газдевайся!..
Я взвизгнул и больно ударился головой о лавку лодки, висящую надо мной.
Все стало ясно.
– Это не он дебил, а ты! – с ненавистью прошептал я писклявому. – Ты чего сразу не сказал, что он здесь?! Знаешь, тебе лучше у своего вонючего озера сидеть! В валенках! Да ты и сам валенок!!! Это же надо, не посмотреть по сторонам и привести сюда этого… Ты что, «17 мгновений» не видел? Профессора Плейшнера помнишь?!
– Я помню Плейшнера, – привычно захныкал Коля. – Только когда я сюда залез, он уже тут был. Я его спросил, что он тут делает. Он сказал, что в засаде. Я спросил, на кого засада, на палестинцев? Нет, говорит, на тебя! И трусы отобрал!..
Писклявый чуть не плакал.
Повисла пауза.
– Г-г-газдевайся, – холодно повторила темнота голосом Иоси. – Будете голыми бежать стометг-г-говку.
Я раздавленно молчал, хотя понимал, что нужно сопротивляться. Из-за этих чертовых помидоров не только вся поездка оказалась испорченной, ужаснее было ощущение, что Иоси держит меня в постоянном страхе, а вот это уже серьезно!
И я понимал, что либо останусь вечным пугливым зайчиком, либо что-то как-то изменю.
Но что и как?!
Драться с Иоси не было смысла – я бы умер, прежде чем шевельнулся. Однако, если моя профессия журналист, то есть, вторая древнейшая, то это значит, что теоретически я не только мастер художественного слова, но еще и обмана, подтасовки и мистификации.
И хотя последнее я использовать не пробовал, но, видимо, как минимум я способен к диалогу.
Ведь не зря говорится, что любая война заканчивается переговорами.
Так что, во-первых, нужно было успокоиться и потянуть время.
Перевернувшись на спину, я лег рядом с Колей.
Писклявый немедленно прикрыл руками свое хозяйство.
Мизансцена напоминала триллер, в котором еще живых, но уже голых журналистов, какой-то наркобарон положил в могилу.
Их еще не совсем засыпали, чтобы они прошептали последнее «прощай» заходящему солнцу и услышали злорадный смех своих мучителей, которые как раз обсуждают отмыв очередного миллиона.
И вот эти жертвы лежат в могилке, и в последний раз слышат, что снаружи плещется море и кто-то играет на гитаре.
Но это хороший триллер, а это значит, что два журналиста должны что-то придумать, чтобы не отдаться могильным червям, пристрелить наркобарона, переспать с его молодой женой, обчистить его сейф и в финале фильма танцевать с мулатками у местного моря.
Было понятно, что нужно действовать решительно, но аккуратно, используя проверенную демагогию.
– Иоси, – начал я задушевно, – за что ты так не любишь Россию?
– Я люблю г-г-госсию, – хмыкнул из темноты Иоси. – Мой дедушка приехал сюда из Ленинграда. Я не люблю вг-г-гунов!
– Врунов? – искренне удивился я. – Но мы тебе ничего не обещали!
– Вы обещали не мне, а госудаг-г-гству Израиль.
– А что мы ему обещали? – ошарашенно спросил Коля.
– Вы знали, что поездка организована Министерством сельского хозяйства. Вы думаете, что министерство дает деньги на ваше купание? Вы приехали, а теперь убежали с лекции. Но деньги на вашу поездку взяли с налогов евреев. У нас очень высокие налоги, а значит, вы не уважаете Израиль.
– Какое министерство, какие налоги?! – заныл писклявый. – Невозможно слушать этого дедулю, он мозги вынимает.
Через пару минут я уже шел по пляжу к перевернутой лодке, которая, волей-неволей, становилась местом моих романтических встреч. И сейчас я рассчитывал на встречу с моим Колей, который, если он жив, видимо уже накупался и сейчас подставлял свои бледные петушковские бока израильскому солнцу.
Кстати, писклявому нужно было отдать должное за его изобретательность. Большущая лодка была идеальным местом для игры в прятки – под ее перевернутым корпусом без труда могли поместиться человек шесть.
Однако, к моему удивлению, Коли возле лодки не было.
Я побежал в воду, надеясь найти его там.
Однако на мелководье его тоже не было, а дальше были видны только яхты да серфингисты, легко скользившие по глади на своих досках с парусом.
Я подумал, что вряд ли Коля скользит по волнам на доске – логичней было бы предположить, что его доской прибил Иоси. Но тогда на воде должно качаться бренное писклявое тело, однако его не было.
Объятый недоумением, я торопливо искупался и опять пошел к лодке.
И тут я вспомнил – Коля мне сказал, что будет не у лодки, а под ней!
Как в лучших детективных фильмах, даря чарующие улыбки пляжному еврейскому населению, я стал пятиться задом к перевернутому корпусу, зачем-то еще раз огляделся и постучал по нему костяшками пальцев.
О счастье! – изнутри раздался ответный стук!..
Я склонился к узкой щели между песком и корпусом лодки.
– Коля, ты тут? – крикнул я в темноту.
– Тут, тут! – глухо раздалось в ответ.
– Я могу к тебе залезть? – снова крикнул я.
– Залезай, – прогудело из-под лодки.
Я лег на песок, с трудом протиснулся в душную темноту и уткнулся в писклявого, который лежал на чуть влажном песке.
Однако даже темнота не помешала мне обнаружить, что Коля был совершенно голый.
– Ты чего? – удивился я. – А где трусы?
– Иоси забрал, – нехотя выдавил Коля.
– Зачем?!
– В наказание, что с лекции ушел. Теперь хочет, чтобы я голый побежал по пляжу, вошел в гостиницу и сел на свое место. Через час отдаст трусы.
– Идиот он! – возмутился я. – А ты бы сказал, что не снимешь. И вообще, что он себе позволяет, этот дебил? Лучше бы своими палестинцами занимался!
– Храбрый ты, – как-то затравленно съязвил Коля. – Вот ты сам ему и скажи!
– Вот увижу и скажу!
– Так скажи, скажи! Прямо сейчас скажи! – вдруг истерично заорал на меня писклявый.
– Да что с тобой! – крикнул я в ответ, тряся его за плечо. – Я прямо сейчас и говорю – Иоси дебил, и методы у него солдафонские. И когда я приеду в Москву, то буду на него жаловаться!..
– Это пг-г-гекрасно! – раздался из темноты голос Иоси. – Тогда и ты г-г-газдевайся!..
Я взвизгнул и больно ударился головой о лавку лодки, висящую надо мной.
Все стало ясно.
– Это не он дебил, а ты! – с ненавистью прошептал я писклявому. – Ты чего сразу не сказал, что он здесь?! Знаешь, тебе лучше у своего вонючего озера сидеть! В валенках! Да ты и сам валенок!!! Это же надо, не посмотреть по сторонам и привести сюда этого… Ты что, «17 мгновений» не видел? Профессора Плейшнера помнишь?!
– Я помню Плейшнера, – привычно захныкал Коля. – Только когда я сюда залез, он уже тут был. Я его спросил, что он тут делает. Он сказал, что в засаде. Я спросил, на кого засада, на палестинцев? Нет, говорит, на тебя! И трусы отобрал!..
Писклявый чуть не плакал.
Повисла пауза.
– Г-г-газдевайся, – холодно повторила темнота голосом Иоси. – Будете голыми бежать стометг-г-говку.
Я раздавленно молчал, хотя понимал, что нужно сопротивляться. Из-за этих чертовых помидоров не только вся поездка оказалась испорченной, ужаснее было ощущение, что Иоси держит меня в постоянном страхе, а вот это уже серьезно!
И я понимал, что либо останусь вечным пугливым зайчиком, либо что-то как-то изменю.
Но что и как?!
Драться с Иоси не было смысла – я бы умер, прежде чем шевельнулся. Однако, если моя профессия журналист, то есть, вторая древнейшая, то это значит, что теоретически я не только мастер художественного слова, но еще и обмана, подтасовки и мистификации.
И хотя последнее я использовать не пробовал, но, видимо, как минимум я способен к диалогу.
Ведь не зря говорится, что любая война заканчивается переговорами.
Так что, во-первых, нужно было успокоиться и потянуть время.
Перевернувшись на спину, я лег рядом с Колей.
Писклявый немедленно прикрыл руками свое хозяйство.
Мизансцена напоминала триллер, в котором еще живых, но уже голых журналистов, какой-то наркобарон положил в могилу.
Их еще не совсем засыпали, чтобы они прошептали последнее «прощай» заходящему солнцу и услышали злорадный смех своих мучителей, которые как раз обсуждают отмыв очередного миллиона.
И вот эти жертвы лежат в могилке, и в последний раз слышат, что снаружи плещется море и кто-то играет на гитаре.
Но это хороший триллер, а это значит, что два журналиста должны что-то придумать, чтобы не отдаться могильным червям, пристрелить наркобарона, переспать с его молодой женой, обчистить его сейф и в финале фильма танцевать с мулатками у местного моря.
Было понятно, что нужно действовать решительно, но аккуратно, используя проверенную демагогию.
– Иоси, – начал я задушевно, – за что ты так не любишь Россию?
– Я люблю г-г-госсию, – хмыкнул из темноты Иоси. – Мой дедушка приехал сюда из Ленинграда. Я не люблю вг-г-гунов!
– Врунов? – искренне удивился я. – Но мы тебе ничего не обещали!
– Вы обещали не мне, а госудаг-г-гству Израиль.
– А что мы ему обещали? – ошарашенно спросил Коля.
– Вы знали, что поездка организована Министерством сельского хозяйства. Вы думаете, что министерство дает деньги на ваше купание? Вы приехали, а теперь убежали с лекции. Но деньги на вашу поездку взяли с налогов евреев. У нас очень высокие налоги, а значит, вы не уважаете Израиль.
– Какое министерство, какие налоги?! – заныл писклявый. – Невозможно слушать этого дедулю, он мозги вынимает.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента