Золотая месть
Саймон Гандольфи
Посвящается памяти дорогих друзей Бэрона Фредерика ван Палландт и Сюзанны, убитых грабителями на борту их яхты в Пуэрто-Галера на Филиппинах в мае 1994 г.
ПРОЛОГ
Он лежал, крепко прижимая к себе снайперскую винтовку "Манлихер" калибра 9 мм Этот маленький человек в некоторых полицейских донесениях фигурировал как испанец или латиноамериканец, в своем кругу его именовали Син – сокращенно от испанского sin error, – не знающий промаха. И это действительно было так.
Он лежал, спрятавшись в старом открытом автомобиле-катафалке, на подстилке из пенопласта, в углублении постамента из черного дерева, на который обычно устанавливают гроб.
Задний отсек катафалка напоминал четырехспальную кровать эпохи королевы Виктории – лакированные столбики красного дерева были увенчаны хромированными крестами. Двигатель перегрелся из-за пробок на улицах Гонконга, – он слышал шипение пара, вырывавшегося из радиатора. Наконец катафалк повернул и въехал в кладбищенские ворота. Машину тряхнуло – колеса перевалили бордюрный камень и покатились по подстриженной траве.
Син откинул задние дверцы. Вход в кузов был задрапирован старым венком из пластмассовых кремовых лилий. Через отверстие в венке виднелся травянистый склон с аккуратными рядами каменных и гранитных надгробий. Син дважды постучал водителю, давая знак остановиться – как раз напротив свежевырытой могилы, находившейся в ста метрах от них, на полпути к вершине холма. Двое могильщиков укладывали коврик искусственной пластмассовой травы на рыхлую красноватую землю, влажно отсвечивающую в лучах сияющего солнца.
Катафалк осел, рессоры заскрипели – грузный китаец-водитель вышел из кабины. Раскрыв лезвие швейцарского армейского ножа, он вонзил острие в покрышку левого переднего колеса. Домкрат и "башмак" под колеса лежали в специальном отделении позади постамента для гроба. Открывая крышку отделения с инструментами, водитель сделал Сину знак, подняв кверху мясистый большой палец. Поддомкратив машину, он снял колесо и откатил его подальше к главной дороге.
Сэр Филип Ли, старейшина богатейшего китайского рода, считал, что огромное богатство накладывает на него известную ответственность перед землячеством. Он был президентом дюжины крупнейших благотворительных обществ, постоянно присутствовал на официальных конференциях, где обсуждалось будущее колонии, участвовал в переговорах британского правительства с Китайской Народной Республикой. Его приглашали свидетельствовать перед Комитетом по иностранным делам Сената США, он был членом Наблюдательного совета по вопросам региональной помощи при Международном банке.
В своей деловой активности он проявлял отеческую заботу обо всех областях своей империи. Но легенды о его добрых делах основывались главным образом на множестве мелких благодеяний, а не на пожертвованиях в пользу официальных благотворительных обществ. И поэтому большая часть из бесконечного потока присланных скромных венков была выражением благодарности за оплаченное больничное лечение, помощь в обучении способного ребенка в школе или в университете, а не знаком памяти об усопшей.
С другой стороны, все признавали разностороннюю образованность сэра Филипа. Он прослушал курс французской литературы в Королевском колледже в Оксфорде, получил степень магистра по бизнесу в Принстоне, был спонсором кафедры китаистики в обоих этих университетах. Кроме того, он являлся пожизненным членом попечительского совета Королевского оперного театра и музея Метрополитен. Его частная коллекция художественного стекла и шелковых молельных ковриков считалась уникальной.
Он бегло говорил по-французски и по-испански, много путешествовал, вращался в обществе президентов, дипломатов, академиков. Пользовался доверием своих коллег-финансистов. Вот и сейчас, на похоронах его внучки, рядом с ним стоял сэр Ивэн Уайли, президент компании "Кэрнз – Оливер", подчеркивая связь сэра Филипа с крупными зарубежными финансовыми компаниями.
В противоположность сэру Филипу Ли Вонг Фу был нувориш. Он изъяснялся на грубом шанхайском диалекте, что свидетельствовало о низком происхождении. Впрочем, это предположение основывалось лишь на догадках, подтверждавшихся, однако, рядом мелких штрихов его поведения: он обычно носил старомодную фуражку, на деловых встречах пользовался услугами переводчика. Говорили, что он управляет своей империей по телефону или через посредников и редко покидает штаб-квартиру, располагавшуюся на верхнем этаже здания Вонг Фу на Коннот-роуд. Его очевидную ненависть к фотографам могло подтвердить немалое количество разбитых телохранителями фотоаппаратов. Снимков Вонг не было ни в одном из информационных агентств, не хранились они и в архивах газет, так что он мог спокойно ходить по улицам Гонконга, не опасаясь, что его опознают. И вот теперь эта таинственная личность вдруг появилась на похоронах внучки своего соперника. И неудивительно, что, когда похоронная процессия двинулась в сторону кладбища, самые любопытные норовили заглянуть в окошко его лимузина.
Для людей, толпившихся на тротуаре, этот кортеж великих и уважаемых – или, по крайней мере, великих и могущественных, – персон был все равно как сбор на церемонию вручения премии "Оскар". Толпа всегда так живо реагирует на появление живых звезд. Возможно, люди и сочувствовали скорби сэра Филипа, но большого интереса к умершей девушке не проявляли. Она родилась и воспитывалась в Соединенных Штатах и была чужой для местного общества. Автомобильная катастрофа, послужившая причиной ее гибели, не являлась чем-то необычным, способным вызвать оживленные толки. Но в действительности эта смерть была делом значительно более загадочным и зловещим, чем могли предположить даже самые информированные и обладающие очень богатым воображением люди.
Он лежал, спрятавшись в старом открытом автомобиле-катафалке, на подстилке из пенопласта, в углублении постамента из черного дерева, на который обычно устанавливают гроб.
Задний отсек катафалка напоминал четырехспальную кровать эпохи королевы Виктории – лакированные столбики красного дерева были увенчаны хромированными крестами. Двигатель перегрелся из-за пробок на улицах Гонконга, – он слышал шипение пара, вырывавшегося из радиатора. Наконец катафалк повернул и въехал в кладбищенские ворота. Машину тряхнуло – колеса перевалили бордюрный камень и покатились по подстриженной траве.
Син откинул задние дверцы. Вход в кузов был задрапирован старым венком из пластмассовых кремовых лилий. Через отверстие в венке виднелся травянистый склон с аккуратными рядами каменных и гранитных надгробий. Син дважды постучал водителю, давая знак остановиться – как раз напротив свежевырытой могилы, находившейся в ста метрах от них, на полпути к вершине холма. Двое могильщиков укладывали коврик искусственной пластмассовой травы на рыхлую красноватую землю, влажно отсвечивающую в лучах сияющего солнца.
Катафалк осел, рессоры заскрипели – грузный китаец-водитель вышел из кабины. Раскрыв лезвие швейцарского армейского ножа, он вонзил острие в покрышку левого переднего колеса. Домкрат и "башмак" под колеса лежали в специальном отделении позади постамента для гроба. Открывая крышку отделения с инструментами, водитель сделал Сину знак, подняв кверху мясистый большой палец. Поддомкратив машину, он снял колесо и откатил его подальше к главной дороге.
***
Похороны внучки сэра Филипа Ли – мисс Мэйсин Джасмин Ли – состоялись спустя три часа. Была дождливая пятница, начало сезона тайфунов. Заупокойную молитву прочитал глава епископальной церкви Гонконга. Журналисты, освещавшие событие, так и не могли определенно сказать – были ли эти похороны завершением самой жестокой в колонии финансовой войны, или всего лишь временным перемирием. В церкви находились оба командующих враждебными армиями. Присутствие сэра Филипа Ли было само собой разумеющимся, но появление в числе избранных участников церемонии Вонг Фу вызвало всеобщее удивление. Эти два противника очень отличались друг от друга как по своему происхождению, так и по манере вести дела.Сэр Филип Ли, старейшина богатейшего китайского рода, считал, что огромное богатство накладывает на него известную ответственность перед землячеством. Он был президентом дюжины крупнейших благотворительных обществ, постоянно присутствовал на официальных конференциях, где обсуждалось будущее колонии, участвовал в переговорах британского правительства с Китайской Народной Республикой. Его приглашали свидетельствовать перед Комитетом по иностранным делам Сената США, он был членом Наблюдательного совета по вопросам региональной помощи при Международном банке.
В своей деловой активности он проявлял отеческую заботу обо всех областях своей империи. Но легенды о его добрых делах основывались главным образом на множестве мелких благодеяний, а не на пожертвованиях в пользу официальных благотворительных обществ. И поэтому большая часть из бесконечного потока присланных скромных венков была выражением благодарности за оплаченное больничное лечение, помощь в обучении способного ребенка в школе или в университете, а не знаком памяти об усопшей.
С другой стороны, все признавали разностороннюю образованность сэра Филипа. Он прослушал курс французской литературы в Королевском колледже в Оксфорде, получил степень магистра по бизнесу в Принстоне, был спонсором кафедры китаистики в обоих этих университетах. Кроме того, он являлся пожизненным членом попечительского совета Королевского оперного театра и музея Метрополитен. Его частная коллекция художественного стекла и шелковых молельных ковриков считалась уникальной.
Он бегло говорил по-французски и по-испански, много путешествовал, вращался в обществе президентов, дипломатов, академиков. Пользовался доверием своих коллег-финансистов. Вот и сейчас, на похоронах его внучки, рядом с ним стоял сэр Ивэн Уайли, президент компании "Кэрнз – Оливер", подчеркивая связь сэра Филипа с крупными зарубежными финансовыми компаниями.
В противоположность сэру Филипу Ли Вонг Фу был нувориш. Он изъяснялся на грубом шанхайском диалекте, что свидетельствовало о низком происхождении. Впрочем, это предположение основывалось лишь на догадках, подтверждавшихся, однако, рядом мелких штрихов его поведения: он обычно носил старомодную фуражку, на деловых встречах пользовался услугами переводчика. Говорили, что он управляет своей империей по телефону или через посредников и редко покидает штаб-квартиру, располагавшуюся на верхнем этаже здания Вонг Фу на Коннот-роуд. Его очевидную ненависть к фотографам могло подтвердить немалое количество разбитых телохранителями фотоаппаратов. Снимков Вонг не было ни в одном из информационных агентств, не хранились они и в архивах газет, так что он мог спокойно ходить по улицам Гонконга, не опасаясь, что его опознают. И вот теперь эта таинственная личность вдруг появилась на похоронах внучки своего соперника. И неудивительно, что, когда похоронная процессия двинулась в сторону кладбища, самые любопытные норовили заглянуть в окошко его лимузина.
Для людей, толпившихся на тротуаре, этот кортеж великих и уважаемых – или, по крайней мере, великих и могущественных, – персон был все равно как сбор на церемонию вручения премии "Оскар". Толпа всегда так живо реагирует на появление живых звезд. Возможно, люди и сочувствовали скорби сэра Филипа, но большого интереса к умершей девушке не проявляли. Она родилась и воспитывалась в Соединенных Штатах и была чужой для местного общества. Автомобильная катастрофа, послужившая причиной ее гибели, не являлась чем-то необычным, способным вызвать оживленные толки. Но в действительности эта смерть была делом значительно более загадочным и зловещим, чем могли предположить даже самые информированные и обладающие очень богатым воображением люди.
Глава 1
Семь тысяч островов Филиппинского архипелага рассыпались, как капли дождя, по Южно-Китайскому морю. К югу от нею расположен Сабах, штат Малайзии. Разделяющий два государства пролив является одной из самых напряженных судоходных трасс мира. Одновременно это один из самых узких проливов – в некоторых местах его ширина не превышает двенадцать миль. Международное Бюро судоходства предупреждает, что в зоне пролива бывают случаи пиратских нападений.
В ту ночь мягкий свет луны окрашивал бледно-желтым сиянием полосу кораллов и песка, окаймлявших южную оконечность архипелага. За коралловой грядой притаились два судна. Их узкие, длинные корпуса были выкрашены в черный цвет. Подобные корабли не опрокидываются на ходу. Только благодаря балансирам, укрепленным на пятиметровых бамбуковых жердях с обоих бортов. Оснащенное мощным двигателем, такое судно при полной команде и в штиль может скользить по поверхности моря со скоростью свыше сорока узлов[1].
Защищенная островом от свежего бриза и грядой рифов от волн, поверхность моря была почти невидима, и баслиги (как называют здесь эти суда) будто парили на распростертых крыльях, как изящные птицы – красивые, но смертельно опасные.
Команда каждого судна состояла из восемнадцати филиппинцев. Эти миниатюрные, изящно сложенные туземцы племени Бадяо, мусульмане по вероисповеданию, улыбались, шутили и пересмеивались, коротая последние минуты перед дракой. Среди пиратов было четверо китайцев – людей серьезных, профессионалов по части убийств и насилия, принадлежащих к клиентуре Вонг Фу и связанных с ним узами крови. Вонг Фу слыл самым богатым китайским нуворишем, обосновавшимся в Гонконге в послегоминьдановский период. Вместо кортиков эти современные пираты были вооружены автоматами АК. – 47, обладающими скорострельностью двести выстрелов в минуту. Кроме того, у них было холодное оружие, ножи б'ронг с острым, как бритва, лезвием. У двоих китайцев висели на поясе ручные гранаты.
Главарь пиратов присел возле радара. Он наблюдал, как от края экрана ползет светящаяся точка. Лицо казалось невозмутимым, невозможно было догадаться, о чем он думает. Светящаяся точка, являющаяся их целью, была грузовым судном водоизмещением в три тысячи тонн, совершавшим свой первый после спуска на воду рейс из доков Южной Кореи в Давао, а затем в Сингапур.
На судне работала команда из восьми матросов-филипинцев, капитана-хорвата, первого помощника – уроженца Сейшельских островов, второго помощника – китайца из Гонконга и двух механиков с Тайваня. На экране судового радара были видны тридцать два судна. "Цай Джен" шел проливом на запад Капитан и первый помощник стояли в рубке на вахте рядом с рулевым. А в это время высокий молодой китаец – второй помощник, укрывшись в тени шлюпки, следил за единственным пассажиром теплохода – мисс Джасмин Ли.
Двадцатидвухлетняя Джасмин, или Джей, как ее обычно называли, была единственной дочерью младшего сына сэра Филипа – Питерз Родители Джей, натурализованные граждане США, были убиты бандитами в Вашингтоне, и тогда дед потребовал, чтобы внучку привезли в Гонконг. Однако семья ее матери, при сильной поддержке жены сэра Филипа, настояла, чтобы девушка получила образование в США. В результате Джей поступила в подготовительную школу на восточном побережье, а затем специализировалась в области рекламы Девушка предпочла бы учебную программу штата Айдахо, но дед поставил условие: только один из самых престижных женских университетов – либо Уэллсли, либо Беннингтон. Не осмелившись возражать, Джей выбрала Уэллсли, куда поступила большая часть ее школьных приятельниц. Теперь сэр Филип хотел устроить ей хорошую партию, – предпочтительно подыскав мужа-китайца, – наследника одной из гонконгских солидных фирм. Бабушка в разговорах постоянно как бы невзначай перечисляла возможных кандидатов. Но ни один из них не нравился Джей Облокотившись на поручни, Джей смотрела вниз, наблюдая, как нос корабля разрезает и отбрасывает в стороны фосфоресцирующее водное покрывало. Она-то думала, что на море обретет наконец свободу, но не тут-то было – здесь за ней, как тень, следовал второй помощник. Еще одна преграда в клетке, выстроенной, дабы уберечь ее от любого не правильного шага.
Она подумала, а не попросить ли оставить ее в покое. Но это было бы совершенно бесполезно. Ее надзиратель изобразил бы легкое смущение, стал вежливо извиняться, почтительно кланяться, глядя себе под ноги и делая вид, будто он здесь совершенно случайно. А сам продолжал бы неотступно следить за ней, постоянно при этом машинально сжимая и разжимая кулаки. Благодаря этим упражнениям руки у него стали жилистыми, а покатые плечи обросли горой мускулов.
Внезапно Джей охватил приступ гнева. Она повернулась спиной к морю и, не сказав ни слова своему стражу, сбежала по стальным ступенькам трапа к офицерским каютам. На время этого рейса каюта второго помощника капитана была передана в ее распоряжение, а фальшивый второй помощник, приставленный ее охранять, спал – если он вообще когда-нибудь спал – на кушетке в кают-компании.
Отведенная Джей каюта была очень невелика. Всю ее обстановку составляли складной стул, стенной шкафчик и столешница на двух тумбочках, служившая письменным и туалетным столом. Под единственным иллюминатором стояла узкая кровать. Помимо всего этого каюта имела отдельный туалет, душ и умывальник.
На столе хозяйку ожидал портативный компьютер. "Цай Джен" был оснащен самым современным погрузочным оборудованием, и Джей подрядилась написать под псевдонимом три статьи о его первом рейсе. Она твердо решила писать по две тысячи слов в день и уже сочинила примерно двести вступительных абзацев. Но сейчас она рассматривала себя в зеркало, привинченное к переборке над столом.
В школе и в университете у Джей было вполне четкое представление о себе, и подруги завидовали определенности ее воззрений Но в первую же неделю по возвращении в Гонконг, за ленчем в ресторане "Гадди" бабушка предупредила, что любой ее шаг неизбежно отражается на положении семьи: окружающие будут судить, насколько открытые она носит платья, как одевается для игры в теннис, для воскресных пикников, которые среди людей дедушкиного поколения именовались морскими прогулками. Две или три моторных яхты причаливали в какой-нибудь бухте, на каждой из них был экипаж из десяти матросов в накрахмаленных белых форменках; отдыхающие играли в мажонг[2] фишками, которые могли бы сделать честь любому музею.
Сама Джей представляла себе морскую прогулку совсем иначе, поездка на Мартас Вииьярд, долгий обратный путь при встречном ветре на шестиметровом открытом шлюпе; влажная от морской пыли одежда, а из еды – только чашка горячего куриного бульона из термоса в качестве приза, когда они, обойдя мыс, спускали паруса и оставалось проплыть последние три мили до яхт-клуба. А там – шашлыки на пляже, купание при луне, бег наперегонки по плотному мокрому песку вдоль кромки воды, а иногда – занятия любовью.
Таким оставался в памяти Джей Массачусетс, и она вспоминала своих школьных подруг, их летние дома на побережье с подъездными дорожками, над которыми легко можно было бы представить знак с надписью: "Вход евреям запрещен". Родители подруг Джей относились к кругу людей, владеющих судами, недвижимостью, скотоводческими ранчо, банками.
Таково было общество, к которому принадлежала Джей, и она не мыслила себя отдельно от него.
Она могла бы быть дочерью какого-нибудь Ричарда Смита – "банки и сталь".
Или "банки и уголь".
Илн "банки и любое другое сырье".
Именно банки определяют статус. Собственны-." банки. Старые капиталы. Среди банкиров на побережье не было человека, не знавшего, что прапрадед сэра Филипа Ли когда-то поддержал в Макао двух шотландских купцов – Джека Кэрнза и Мэтью Оливера в их тяжбе против Компании. А после того как в 1939 году по приказу полномочного представителя китайского императора Линь Цзэсюй был уничтожен склад опиума незадачливых шотландцев, он обеспечил их новым капиталом и затем оплатил переезд в Гонконг. "Кэрнз – Оливер", "Жарден Матесон", "Суайрс" были здесь первыми крупнейшими европейскими торговыми компаниями. Теперь они разрослись в гигантские многонациональные корпорации с капиталом в миллиарды долларов, акции которых продаются на всех биржах мира. Но в компании Ли всегда был только один держатель акций – сам сэр Филип.
И сейчас, разглядывая себя в зеркало, Джей вынуждена была признать, что, пока она остается членом Дома Ли, у нее – Джей Ли – тоже только один-единственный вкладчик. Даже если она выйдет замуж в Гонконге, все равно по-прежнему останется выучкой сэра Филипа Ли. Сама Джей не более чем чужая собственность, и всегда была ею. И любые заверения, будто она личность сама по себе, – это всего лишь самообман.
Девушка расстегнула "молнию" на комбинезоне из натурального шелка, обнажив стройную, почти мальчишескую, фигуру с маленькой грудью. Благодаря систематическим тренировкам на теннисном корте у нее были хорошо развиты мышцы рук и ног. Короткая стрижка подчеркивала красивого рисунка уши, маленький носик, широко поставленные черные глаза, изящно очерченную линию подбородка. В общем, Джей всегда привлекала внимание мужчин – и не только китайцев. Но и это она относила на счет наследственности.
За последние месяцы в Штатах девушка часто слышала, что ее дед ожидает перелома в делах после двух лет спада и играет на лондонской бирже недвижимости, причем, по слухам, размеры операций исчисляются миллиардами долларов. Хотя дед скупал недвижимость по низким ценам, он занимал деньги под высокий процент, и таким образом его положение было весьма напряженным. В финансовых кругах ходили слухи, что он намеревается просить у банков пересмотра условий займа или же переноса сроков выплат. Его критиковали за консерватизм в делах и в то же время за то, что он связывается с крупными биржевыми игроками, обанкротившимися в последние годы.
Но Джей знала своего деда лучше, чем другие. Он был не игрок. Днем дед ходил в сером костюме, вечером – либо в темно-синем, либо во фраке – разумеется, черном. Он считал, что белый фрак подобает носить только официантам и музыкантам. Нет, ее дед никогда не был игроком. Джей даже улыбнулась при этой мысли.
Любит ли она своего деда? Нет, вопрос поставлен неверно. Ее дед был скорее не человек, а некая сила – обычно благосклонная, сила, которую можно уважать и которой можно восхищаться, но которую, с другой стороны, приходится опасаться. Нечто вроде того далекого вулкана, который она видела с палубы судна, – его тепловую энергию можно использовать в нужных целях, но когда он разбушуется, то превращается в страшную разрушительную стихию.
Судно покачивалось на небольших волнах, и его балансиры оставляли на поверхности моря легкий фосфоресцирующий след, На каждом из судов находились восьмидесятипятиметровые бухты[3] нейлонового троса. Концы тросов были связаны, соединяя таким образом носовые части баслиг. Филиппинцы разминали мускулы. Уже была отчетливо видна расходящаяся от форштевня «Цай Джена» волна. Главарь-китаец подал сигнал, матросы на носу начали травить трос, – и пиратские лодки стали медленно расходиться.
"Цай Джен", скользивший между двумя пиратами, зацепил носом трос и незаметно для стоявших на вахте стал притягивать баслиги к своим бортам позади рубки. Внезапно в воздух взвились и зацепились за поручни парохода обмотанные тряпками абордажные крючья. В мгновение ока босые, одетые в черное, а потому невидимые в темноте пираты оказались на задней палубе теплохода. Главарь-китаец молча указал на рубку. Раздался пронзительный свист, и под ударами сильных ног обе створки двери распахнулись.
Капитан, высокий седой человек с хорошей выправкой, стоял прямо перед дверью, держа в руке чашку с дымящимся кофе. Китаец трижды выстрелил ему в грудь. Следующая пуля пробила голову первому помощнику. Рулевой, обезумевший от страха, бросился на колени и начал молиться, чем вызвал веселый гогот бандитов. Один из филиппинцев, смеясь, прострелил ему ногу, затем шесть раз выстрелил в спину и только после этого пустил ему пулю в голову. К этому времени китаец уже покинул рубку.
Лю быстро захлопнул дверь кают-компании и запер ее на засов. В его распоряжении было самое большее десять секунд. Скорее всего, атакующие высадились на борт судна позади рулевой рубки. Он повернул бронзовую задвижку на одном из трех иллюминаторов, выходившем на узкую боковую палубу. "Они наверняка выставили здесь часового", – подумал Лю.
Зажав в зубах предохранитель автоматического кольта, Лю ухватился руками за трубу аварийной противопожарной системы на потолке, разбежался и выскочил ногами вперед в иллюминатор. В момент, когда он коснулся палубы, кольт уже снова был в его руках. Автоматная очередь расщепила переборку рядом – Лю перекатился через левое плечо и, в свою очередь, выстрелил – не прицельно, а только чтобы отвлечь внимание пирата. Он сделал еще один кульбит и оказался на носовой палубе. Ухватившись левой рукой за верхний поручень, Лю выстрелил еще раз, а затем, оттолкнувшись левой ногой и проделав акробатический трюк, перевернулся на одной руке вокруг поручня. Под ним чернело пиратское судно.
Сгруппировавшись и обхватив голову руками, Лю прыгнул. Он задел правым плечом бамбуковую жердь, на которой был закреплен передний конец балансира, рухнул в воду, глубоко нырнул и стал отчаянно отталкиваться ногами, чтобы выбраться из водоворота, образуемого массивным винтом корабля. Вскоре ходовые огни "Цай Джена" исчезли в темноте, и он остался один в океане.
Главарь китайцев сорвал с нее простыню:
– Вот она!
– Она похожа на мальчика, – заметил другой китаец, и главарь хрипло засмеялся.
– Ну, так и используй ее как мальчика, – он схватил девушку за волосы. Хрупкое пространство, в котором пребывала Джей, рухнуло. Она закричала и вцепилась ногтями в мерзкую физиономию.
Он ударил ее в подбородок, и она потеряла сознание. Девушку завернули в простыню и вынесли на палубу.
Из доклада подошедших китайцев стало ясно, что один человек бежал из кают-компании. Провинившиеся филиппинцы, дежурившие на боковой палубе, были поставлены к поручням лицом к океану и тут же застрелены выстрелами в затылок.
– Пусть это будет предупреждением всем вам! – сказал главарь, обращаясь к остальным филиппинцам. – Мы хорошо платим, но знайте, что ни Бог, ни пророк не спасут вас от наказания за ошибки.
Главарь вернулся в рубку, разбил судовой радиопередатчик и изменил курс на автопилоте с таким расчетом, чтобы корабль отклонился от обычного пути. Затем переключил двигатель на полную скорость и выключил ходовые огни. Вытащив из кармашка на поясе миниатюрный радиомаяк, он снял прикрывавший выключатель защитный пластмассовый колпачок.
А в это время пираты переносили бесчувственное тело Джей на баслигу.
В ту ночь мягкий свет луны окрашивал бледно-желтым сиянием полосу кораллов и песка, окаймлявших южную оконечность архипелага. За коралловой грядой притаились два судна. Их узкие, длинные корпуса были выкрашены в черный цвет. Подобные корабли не опрокидываются на ходу. Только благодаря балансирам, укрепленным на пятиметровых бамбуковых жердях с обоих бортов. Оснащенное мощным двигателем, такое судно при полной команде и в штиль может скользить по поверхности моря со скоростью свыше сорока узлов[1].
Защищенная островом от свежего бриза и грядой рифов от волн, поверхность моря была почти невидима, и баслиги (как называют здесь эти суда) будто парили на распростертых крыльях, как изящные птицы – красивые, но смертельно опасные.
Команда каждого судна состояла из восемнадцати филиппинцев. Эти миниатюрные, изящно сложенные туземцы племени Бадяо, мусульмане по вероисповеданию, улыбались, шутили и пересмеивались, коротая последние минуты перед дракой. Среди пиратов было четверо китайцев – людей серьезных, профессионалов по части убийств и насилия, принадлежащих к клиентуре Вонг Фу и связанных с ним узами крови. Вонг Фу слыл самым богатым китайским нуворишем, обосновавшимся в Гонконге в послегоминьдановский период. Вместо кортиков эти современные пираты были вооружены автоматами АК. – 47, обладающими скорострельностью двести выстрелов в минуту. Кроме того, у них было холодное оружие, ножи б'ронг с острым, как бритва, лезвием. У двоих китайцев висели на поясе ручные гранаты.
Главарь пиратов присел возле радара. Он наблюдал, как от края экрана ползет светящаяся точка. Лицо казалось невозмутимым, невозможно было догадаться, о чем он думает. Светящаяся точка, являющаяся их целью, была грузовым судном водоизмещением в три тысячи тонн, совершавшим свой первый после спуска на воду рейс из доков Южной Кореи в Давао, а затем в Сингапур.
***
Дизельный теплоход "Цай Джен", длиной сто и шириной двадцать метров, был рассчитан на перевозку двух тысяч тонн смешанного груза при крейсерской скорости в восемнадцать узлов. Но это был первый рейс судна, и поэтому главный механик держал обороты в дизеле типа "Мэн" на три пятых от его проектной мощности. "Цай Джен" шел под филиппинским флагом; его владельцем официально числилась "Южно-Азиатская компания парусных и паровых судов", он был приписан к порту Манилы. Этот теплоход представлял собой последнее пополнение торгового и пассажирского флота сэра Филипа Ли.На судне работала команда из восьми матросов-филипинцев, капитана-хорвата, первого помощника – уроженца Сейшельских островов, второго помощника – китайца из Гонконга и двух механиков с Тайваня. На экране судового радара были видны тридцать два судна. "Цай Джен" шел проливом на запад Капитан и первый помощник стояли в рубке на вахте рядом с рулевым. А в это время высокий молодой китаец – второй помощник, укрывшись в тени шлюпки, следил за единственным пассажиром теплохода – мисс Джасмин Ли.
Двадцатидвухлетняя Джасмин, или Джей, как ее обычно называли, была единственной дочерью младшего сына сэра Филипа – Питерз Родители Джей, натурализованные граждане США, были убиты бандитами в Вашингтоне, и тогда дед потребовал, чтобы внучку привезли в Гонконг. Однако семья ее матери, при сильной поддержке жены сэра Филипа, настояла, чтобы девушка получила образование в США. В результате Джей поступила в подготовительную школу на восточном побережье, а затем специализировалась в области рекламы Девушка предпочла бы учебную программу штата Айдахо, но дед поставил условие: только один из самых престижных женских университетов – либо Уэллсли, либо Беннингтон. Не осмелившись возражать, Джей выбрала Уэллсли, куда поступила большая часть ее школьных приятельниц. Теперь сэр Филип хотел устроить ей хорошую партию, – предпочтительно подыскав мужа-китайца, – наследника одной из гонконгских солидных фирм. Бабушка в разговорах постоянно как бы невзначай перечисляла возможных кандидатов. Но ни один из них не нравился Джей Облокотившись на поручни, Джей смотрела вниз, наблюдая, как нос корабля разрезает и отбрасывает в стороны фосфоресцирующее водное покрывало. Она-то думала, что на море обретет наконец свободу, но не тут-то было – здесь за ней, как тень, следовал второй помощник. Еще одна преграда в клетке, выстроенной, дабы уберечь ее от любого не правильного шага.
Она подумала, а не попросить ли оставить ее в покое. Но это было бы совершенно бесполезно. Ее надзиратель изобразил бы легкое смущение, стал вежливо извиняться, почтительно кланяться, глядя себе под ноги и делая вид, будто он здесь совершенно случайно. А сам продолжал бы неотступно следить за ней, постоянно при этом машинально сжимая и разжимая кулаки. Благодаря этим упражнениям руки у него стали жилистыми, а покатые плечи обросли горой мускулов.
Внезапно Джей охватил приступ гнева. Она повернулась спиной к морю и, не сказав ни слова своему стражу, сбежала по стальным ступенькам трапа к офицерским каютам. На время этого рейса каюта второго помощника капитана была передана в ее распоряжение, а фальшивый второй помощник, приставленный ее охранять, спал – если он вообще когда-нибудь спал – на кушетке в кают-компании.
Отведенная Джей каюта была очень невелика. Всю ее обстановку составляли складной стул, стенной шкафчик и столешница на двух тумбочках, служившая письменным и туалетным столом. Под единственным иллюминатором стояла узкая кровать. Помимо всего этого каюта имела отдельный туалет, душ и умывальник.
На столе хозяйку ожидал портативный компьютер. "Цай Джен" был оснащен самым современным погрузочным оборудованием, и Джей подрядилась написать под псевдонимом три статьи о его первом рейсе. Она твердо решила писать по две тысячи слов в день и уже сочинила примерно двести вступительных абзацев. Но сейчас она рассматривала себя в зеркало, привинченное к переборке над столом.
В школе и в университете у Джей было вполне четкое представление о себе, и подруги завидовали определенности ее воззрений Но в первую же неделю по возвращении в Гонконг, за ленчем в ресторане "Гадди" бабушка предупредила, что любой ее шаг неизбежно отражается на положении семьи: окружающие будут судить, насколько открытые она носит платья, как одевается для игры в теннис, для воскресных пикников, которые среди людей дедушкиного поколения именовались морскими прогулками. Две или три моторных яхты причаливали в какой-нибудь бухте, на каждой из них был экипаж из десяти матросов в накрахмаленных белых форменках; отдыхающие играли в мажонг[2] фишками, которые могли бы сделать честь любому музею.
Сама Джей представляла себе морскую прогулку совсем иначе, поездка на Мартас Вииьярд, долгий обратный путь при встречном ветре на шестиметровом открытом шлюпе; влажная от морской пыли одежда, а из еды – только чашка горячего куриного бульона из термоса в качестве приза, когда они, обойдя мыс, спускали паруса и оставалось проплыть последние три мили до яхт-клуба. А там – шашлыки на пляже, купание при луне, бег наперегонки по плотному мокрому песку вдоль кромки воды, а иногда – занятия любовью.
Таким оставался в памяти Джей Массачусетс, и она вспоминала своих школьных подруг, их летние дома на побережье с подъездными дорожками, над которыми легко можно было бы представить знак с надписью: "Вход евреям запрещен". Родители подруг Джей относились к кругу людей, владеющих судами, недвижимостью, скотоводческими ранчо, банками.
Таково было общество, к которому принадлежала Джей, и она не мыслила себя отдельно от него.
Она могла бы быть дочерью какого-нибудь Ричарда Смита – "банки и сталь".
Или "банки и уголь".
Илн "банки и любое другое сырье".
Именно банки определяют статус. Собственны-." банки. Старые капиталы. Среди банкиров на побережье не было человека, не знавшего, что прапрадед сэра Филипа Ли когда-то поддержал в Макао двух шотландских купцов – Джека Кэрнза и Мэтью Оливера в их тяжбе против Компании. А после того как в 1939 году по приказу полномочного представителя китайского императора Линь Цзэсюй был уничтожен склад опиума незадачливых шотландцев, он обеспечил их новым капиталом и затем оплатил переезд в Гонконг. "Кэрнз – Оливер", "Жарден Матесон", "Суайрс" были здесь первыми крупнейшими европейскими торговыми компаниями. Теперь они разрослись в гигантские многонациональные корпорации с капиталом в миллиарды долларов, акции которых продаются на всех биржах мира. Но в компании Ли всегда был только один держатель акций – сам сэр Филип.
И сейчас, разглядывая себя в зеркало, Джей вынуждена была признать, что, пока она остается членом Дома Ли, у нее – Джей Ли – тоже только один-единственный вкладчик. Даже если она выйдет замуж в Гонконге, все равно по-прежнему останется выучкой сэра Филипа Ли. Сама Джей не более чем чужая собственность, и всегда была ею. И любые заверения, будто она личность сама по себе, – это всего лишь самообман.
Девушка расстегнула "молнию" на комбинезоне из натурального шелка, обнажив стройную, почти мальчишескую, фигуру с маленькой грудью. Благодаря систематическим тренировкам на теннисном корте у нее были хорошо развиты мышцы рук и ног. Короткая стрижка подчеркивала красивого рисунка уши, маленький носик, широко поставленные черные глаза, изящно очерченную линию подбородка. В общем, Джей всегда привлекала внимание мужчин – и не только китайцев. Но и это она относила на счет наследственности.
За последние месяцы в Штатах девушка часто слышала, что ее дед ожидает перелома в делах после двух лет спада и играет на лондонской бирже недвижимости, причем, по слухам, размеры операций исчисляются миллиардами долларов. Хотя дед скупал недвижимость по низким ценам, он занимал деньги под высокий процент, и таким образом его положение было весьма напряженным. В финансовых кругах ходили слухи, что он намеревается просить у банков пересмотра условий займа или же переноса сроков выплат. Его критиковали за консерватизм в делах и в то же время за то, что он связывается с крупными биржевыми игроками, обанкротившимися в последние годы.
Но Джей знала своего деда лучше, чем другие. Он был не игрок. Днем дед ходил в сером костюме, вечером – либо в темно-синем, либо во фраке – разумеется, черном. Он считал, что белый фрак подобает носить только официантам и музыкантам. Нет, ее дед никогда не был игроком. Джей даже улыбнулась при этой мысли.
Любит ли она своего деда? Нет, вопрос поставлен неверно. Ее дед был скорее не человек, а некая сила – обычно благосклонная, сила, которую можно уважать и которой можно восхищаться, но которую, с другой стороны, приходится опасаться. Нечто вроде того далекого вулкана, который она видела с палубы судна, – его тепловую энергию можно использовать в нужных целях, но когда он разбушуется, то превращается в страшную разрушительную стихию.
***
Луна спряталась, и только ходовые огни "Цай Джена" ярко светились в глубокой ночной тьме. Главарь шайки Вонг Фу больше не нуждался в радаре. Он отдал приказ черным пиратским баслигам выйти из-за острова, и теперь они поджидали приближающееся грузовое судно. Над водой звуки разносятся далеко, и поэтому даже филиппинцы племени Бадяо примолкли. Сквозь легкий плеск волн, ударяющихся в борта судов, до них доносился басовитый рокот дизеля "Цай Джона". На севере виднелся оранжевый отсвет извергающегося вулкана, в теплом соленом воздухе ощущался слабый запах серы. Пиратские суда пахли тухлой рыбой и кокосовым маслом.Судно покачивалось на небольших волнах, и его балансиры оставляли на поверхности моря легкий фосфоресцирующий след, На каждом из судов находились восьмидесятипятиметровые бухты[3] нейлонового троса. Концы тросов были связаны, соединяя таким образом носовые части баслиг. Филиппинцы разминали мускулы. Уже была отчетливо видна расходящаяся от форштевня «Цай Джена» волна. Главарь-китаец подал сигнал, матросы на носу начали травить трос, – и пиратские лодки стали медленно расходиться.
"Цай Джен", скользивший между двумя пиратами, зацепил носом трос и незаметно для стоявших на вахте стал притягивать баслиги к своим бортам позади рубки. Внезапно в воздух взвились и зацепились за поручни парохода обмотанные тряпками абордажные крючья. В мгновение ока босые, одетые в черное, а потому невидимые в темноте пираты оказались на задней палубе теплохода. Главарь-китаец молча указал на рубку. Раздался пронзительный свист, и под ударами сильных ног обе створки двери распахнулись.
Капитан, высокий седой человек с хорошей выправкой, стоял прямо перед дверью, держа в руке чашку с дымящимся кофе. Китаец трижды выстрелил ему в грудь. Следующая пуля пробила голову первому помощнику. Рулевой, обезумевший от страха, бросился на колени и начал молиться, чем вызвал веселый гогот бандитов. Один из филиппинцев, смеясь, прострелил ему ногу, затем шесть раз выстрелил в спину и только после этого пустил ему пулю в голову. К этому времени китаец уже покинул рубку.
***
Выстрелы в рулевой рубке заставили второго помощника, отдыхавшего в кают-компании, вскочить с кушетки и вытащить из прикрепленной на лодыжке кобуры автоматический кольт калибра 9 мм. Приоткрыв дверь в коридор, он увидел двух китайцев с автоматами Калашникова. Нечего было и думать о том, чтобы прорваться к Джей, – без сомнения, он будет убит при первом же движении.Лю быстро захлопнул дверь кают-компании и запер ее на засов. В его распоряжении было самое большее десять секунд. Скорее всего, атакующие высадились на борт судна позади рулевой рубки. Он повернул бронзовую задвижку на одном из трех иллюминаторов, выходившем на узкую боковую палубу. "Они наверняка выставили здесь часового", – подумал Лю.
Зажав в зубах предохранитель автоматического кольта, Лю ухватился руками за трубу аварийной противопожарной системы на потолке, разбежался и выскочил ногами вперед в иллюминатор. В момент, когда он коснулся палубы, кольт уже снова был в его руках. Автоматная очередь расщепила переборку рядом – Лю перекатился через левое плечо и, в свою очередь, выстрелил – не прицельно, а только чтобы отвлечь внимание пирата. Он сделал еще один кульбит и оказался на носовой палубе. Ухватившись левой рукой за верхний поручень, Лю выстрелил еще раз, а затем, оттолкнувшись левой ногой и проделав акробатический трюк, перевернулся на одной руке вокруг поручня. Под ним чернело пиратское судно.
Сгруппировавшись и обхватив голову руками, Лю прыгнул. Он задел правым плечом бамбуковую жердь, на которой был закреплен передний конец балансира, рухнул в воду, глубоко нырнул и стал отчаянно отталкиваться ногами, чтобы выбраться из водоворота, образуемого массивным винтом корабля. Вскоре ходовые огни "Цай Джена" исчезли в темноте, и он остался один в океане.
***
Прогремевшие выстрелы пробудили Джей от глубокого сна. Какое-то время она не могла понять, в чем дело, но тут в коридоре послышались взрывы и автоматная очередь. Джей услышала, как взламывают дверь в соседней каюте, где жил первый помощник. Она сидела в изголовье кровати, закрывшись до подбородка простыней. Мыслей не было – девушка будто превратилась в постороннего наблюдателя в пустынном пространстве. Это пространство было чрезвычайно хрупким. Малейшее ее движение могло его разрушить. Поэтому она и сидела неподвижно и не пошевелилась, даже когда дверь с треском распахнулась и в каюту ворвались двое китайцев в черных хлопчатобумажных свитерах и широких черных штанах.Главарь китайцев сорвал с нее простыню:
– Вот она!
– Она похожа на мальчика, – заметил другой китаец, и главарь хрипло засмеялся.
– Ну, так и используй ее как мальчика, – он схватил девушку за волосы. Хрупкое пространство, в котором пребывала Джей, рухнуло. Она закричала и вцепилась ногтями в мерзкую физиономию.
Он ударил ее в подбородок, и она потеряла сознание. Девушку завернули в простыню и вынесли на палубу.
Из доклада подошедших китайцев стало ясно, что один человек бежал из кают-компании. Провинившиеся филиппинцы, дежурившие на боковой палубе, были поставлены к поручням лицом к океану и тут же застрелены выстрелами в затылок.
– Пусть это будет предупреждением всем вам! – сказал главарь, обращаясь к остальным филиппинцам. – Мы хорошо платим, но знайте, что ни Бог, ни пророк не спасут вас от наказания за ошибки.
Главарь вернулся в рубку, разбил судовой радиопередатчик и изменил курс на автопилоте с таким расчетом, чтобы корабль отклонился от обычного пути. Затем переключил двигатель на полную скорость и выключил ходовые огни. Вытащив из кармашка на поясе миниатюрный радиомаяк, он снял прикрывавший выключатель защитный пластмассовый колпачок.
А в это время пираты переносили бесчувственное тело Джей на баслигу.
Глава 2
Директор филиала лесозаготовительной компании в Давао[4] вернулся в свой офис, когда уже стемнело. Радиоприемник, настроенный на частоту радиомаяка на борту «Цай Джена», принял последнюю радиограмму в 4.21. Директор заложил в факс расписание перевозок лесоматериалов на следующую неделю и передал в центральный офис в Гонконге вместе со сметой поставок леса на будущий месяц.
Центральный офис компании располагался на задворках частной верфи и складского здания. Этим вечером в док пришла большая партия груза для Вонг, и последнюю пару часов управляющий наблюдал за спуском на берег бревен филиппинского эбенового дерева. Весь штат администрации компании Вонг Фу состоял из его родственников, и этот управляющий являлся его племянником, выкупленным у Шанхая в последний год культурной революции. Прежде чем подшить полученные из Давао материалы, он снял с них ксерокопии, аккуратно уложил их в прозрачную папку и вышел из офиса.
Густой и плотный, как стена, влажный воздух был насыщен запахами горячей солярки, морской соли, сосновых ящиков, свежих опилок и вонью тухлой рыбы. Дюжина фонарей бросала бледно-желтые блики на мокрые от пота торсы и бицепсы грузчиков – маленьких бледнокожих людей с кривыми ногами и крепкими мускулистыми руками. Бригадир грузчиков раздавал приказания, стараясь перекричать вой судовых лебедок и визг циркулярной пилы. Управляющий на ходу уклонился от встречной тележки-подъемника.
Центральный офис компании располагался на задворках частной верфи и складского здания. Этим вечером в док пришла большая партия груза для Вонг, и последнюю пару часов управляющий наблюдал за спуском на берег бревен филиппинского эбенового дерева. Весь штат администрации компании Вонг Фу состоял из его родственников, и этот управляющий являлся его племянником, выкупленным у Шанхая в последний год культурной революции. Прежде чем подшить полученные из Давао материалы, он снял с них ксерокопии, аккуратно уложил их в прозрачную папку и вышел из офиса.
Густой и плотный, как стена, влажный воздух был насыщен запахами горячей солярки, морской соли, сосновых ящиков, свежих опилок и вонью тухлой рыбы. Дюжина фонарей бросала бледно-желтые блики на мокрые от пота торсы и бицепсы грузчиков – маленьких бледнокожих людей с кривыми ногами и крепкими мускулистыми руками. Бригадир грузчиков раздавал приказания, стараясь перекричать вой судовых лебедок и визг циркулярной пилы. Управляющий на ходу уклонился от встречной тележки-подъемника.