Страница:
Элен Монтейт даже отшатнулась.
— У меня… мне нехорошо. Пожалуйста, уберите его… кровь…
Прокурор повернулся к зрителям и торжествующе объявил:
— Убийца трепещет, столкнувшись с…
— Ничего подобного она не делала! — взорвался Мейсон. — Мне стыдно за вас, мистер Спрэг. Эта молодая женщина вынесла ужасные муки. С ней обошлись поистине бесчеловечно. На протяжении двадцати четырех часов она узнала, что человека, которого она любила и считала своим мужем, убили. В час такого тяжкого испытания она не встретила ни в ком участия. Нет, вместо этого, ее горе выставляют напоказ и…
— Вы произносите защитительную речь? — фыркнул Спрэг.
— Нет, просто я дополняю и уточняю вашу.
— Я в состоянии сам ее закончить! — заорал прокурор.
Коронер стукнул по столу кулаком.
— Господа, призываю вас к порядку.
— Прошу извинить меня за несдержанность, — вежливо сказал Мейсон, — но нужно считаться с тем, что молодая женщина, находившаяся в таком нервном напряжении, что у нее могла бы начаться истерика, неожиданно столкнулась с нечуткостью, желанием сыграть на ее естественных чувствах. Любой человек, особенно женщина, на ее месте отреагировал бы точно так же. А прокурор не только усмотрел в этом признание ее вины, но и объявил об этом во всеуслышание. Конечно, это его привилегия, но есть случаи, когда нужно проявлять человечность…
— Я вовсе не старался что-то превратно истолковать! — закричал Раймонд Спрэг.
Коронер нахмурился.
— Как будто этого нельзя было сделать без окровавленных простынь, бросаемых под ноги, — съязвил Мейсон.
— Предупреждаю, что я не допущу в дальнейшем никаких личных выпадов, театральных представлений, окровавленных тряпок, мертвых птиц и прочего балагана! — громко заявил коронер. Он посмотрел на Мейсона, потом перевел взгляд на Спрэга и добавил: — Продолжайте расследование.
— У меня все, — объявил прокурор.
— Могу ли я задать вопрос? — спросил Мейсон.
Коронер кивнул. Мейсон шагнул вперед и заговорил тихим голосом:
— Не хочу подвергать вашу нервную систему излишней травме, но я бы попросил вас сделать над собой усилие, взглянуть на попугая и сказать, тот ли это попугай, которого ваш муж принес вам в подарок?
Элен Монтейт испуганно посмотрела на адвоката, но потом все же подошла к убитой птице и тут же отвернулась.
— Не могу, — сказала она, дрожащим голосом. — Знаете, у Казановы на одной лапке не хватает когтя, если не ошибаюсь, на правой лапке. Муж говорил, что он пытался вытянуть сало из мышеловки и…
— У этого попугая когти на месте, — сказал Мейсон.
— Тогда это другой попугай.
— Мисс Монтейт, постарайтесь все же не переживать. Необходимо, чтобы вы сделали еще одно опознание.
Он подал сигнал Полу Дрейку, который, в свою очередь, шепнул что-то своему оперативнику. Тот немедленно вышел в коридор и сразу же появился в дверях с клеткой, в которой сидел попугай.
Наступила такая напряженная тишина, что негромкие шаги детектива по ковровой дорожке казались оглушительными. По-видимому, испугавшись молчания, попугай пронзительно рассмеялся.
Элен Монтейт как-то болезненно улыбнулась, очевидно, с большим трудом ей удалось справиться со своей истерикой.
Мейсон взял клетку у детектива.
— Тише, Попка, — сказал он.
Попугай наклонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, повел с забавным видом блестящими глазками по залу. Когда Мейсон поставил клетку на стол, попугай повис на трапеции, пару раз перевернулся в воздухе и уселся на перекладине, явно ожидая одобрения.
— Попка, умница! — похвалил Мейсон.
Попугай нахохлился. Элен подошла к клетке.
— Но ведь это же Казанова! — воскликнула она. — А шериф мне сказал, что его убили.
Попугай, наклонив голову, сказал низким гортанным голосом:
— Входите и садитесь, прошу вас. Входите и садитесь… — Взмахнув победно крыльями, он крикнул: — Убери револьвер, Элен! Не стреляй! А-а! А-а! Боже мой, ты меня застрелила!
Зрители смотрели широко раскрытыми глазами, считая, что они присутствуют при том, как попугай обвиняет свидетельницу.
— Это точно Казанова! — воскликнула с радостной улыбкой Элен.
Раймонд Спрэг заговорил тем же драматическим голосом:
— Я хочу, чтобы слова попугая были внесены в протокол. Попугай обвиняет свидетельницу. Пусть это будет зафиксировано в протоколе.
Мейсон посмотрел на него и усмехнулся.
— Должен ли я понимать, что вы рассматриваете этого попугая в качестве своего свидетеля?
— Попугай сделал заявление, я требую, чтобы оно было занесено в протокол.
— Но попугая не приводили к присяге, — напомнил Мейсон.
Прокурор обратился к коронеру:
— Попугай сделал заявление. Его все ясно слышали.
— Я бы очень хотел знать, считает ли прокурор попугая свидетелем обвинения? — спросил Мейсон.
— Какое это имеет значение? Попугай сделал заявление. Внесите в протокол его слова.
— Если попугай включается в свидетели, я должен иметь право на перекрестный допрос.
— Что за ерунда! — возмутился коронер. — Попугай не может быть свидетелем, но он что-то сказал. Если желаете, слова можно внести в протокол. Я думаю, присяжные прекрасно понимают положение вещей. Лично я никогда не верил в разумность внесения тех или иных слов в протокол, а потом их вычеркивания. Когда присяжные что-то слышат, они это слышат. И достаточно. Продолжается допрос.
— У меня нет больше вопросов, — сказал Мейсон.
— У меня тоже, — начал было Спрэг. — Впрочем, одну минуточку. Если этот попугай — Казанова, то откуда же взялся попугай, которого убили?
— Я не знаю, — ответила Элен Монтейт.
— Он был в вашем доме?
— Да. И все же я не знаю.
— Вы должны иметь к этому какое-то отношение.
— Не имею ровно никакого.
— Но вы уверены, что это Казанова?
— Да, конечно. Во-первых, вы же видите, у него не хватает одного когтя. Ну, а потом он всегда говорил про револьвер.
— Так вы слышали это и раньше?
— Конечно. Помню, мой муж смеялся по этому поводу, когда принес птицу домой.
— Мисс Монтейт, — важно сказал Раймонд Спрэг. — Я не убежден, что ваша истерика была вызвана видом убитой птицы. Я настаиваю, чтобы вы внимательно посмотрели на нее и…
Мейсон поднялся на ноги.
— Никакой необходимости смотреть на мертвого попугая у вас нет, мисс Монтейт.
Спрэг покраснел.
— А я настаиваю, чтобы она это сделала!
Но Мейсон твердо стоял на своем:
— Мисс Монтейт больше не будет отвечать на вопросы. Ее вызвали, как свидетельницу, она находится под колоссальным эмоциональным напряжением. Присяжные поймут мое к ней отношение, я нахожу, что она закончила давать показания. И у коронера, и у прокурора имелась возможность задать резонные вопросы. Я не разрешу продолжать допрос без должного на то основания.
— Он не имеет права что-либо запрещать! — закричал Раймонд Спрэг.
— Не знаю, имеет ли он на это право или нет, — сказал коронер, — но я знаю, что женщина страшно нервничает. Вряд ли гуманно вот так продолжать ее допрашивать. При обычных обстоятельствах вдову окружают заботой и вниманием. Стараются, чтобы ей не приходилось нервничать… Оберегают от неприятностей. Этой особе за одни только сутки пришлось пережить очень многое. Я, как коронер, ее отпускаю. Нам нужны факты, а не бессмысленное топтание на месте. У вас еще будет возможность допросить ее перед Большим Жюри. А сейчас я прошу на место для свидетелей миссис Сейбин Вейткинс.
— Ее здесь нет, — сказал шериф.
— Где она?
— Не знаю. Я не смог вручить ей повестку с вызовом на дознание!
— Ну, а Стив Вейткинс?
— То же самое.
— А мистер Вейд, секретарь Фраймонта Сейбина, здесь?
— Да. Он получил повестку и явился.
— Хорошо, пока послушаем сержанта Холкомба.
После формальных вопросов сержанта попросили рассказать о корзине с рыбой, найденной в домике Сейбина.
— Рыба была направлена в техническую лабораторию полицейского Управления. Мы проделали несколько экспериментов. Вернее, я лишь присутствовал при этом, но знаю, что обнаружили эксперты.
— Что же они обнаружили?
— Рыба, естественно, совершенно испортилась, но все же можно сказать, что она была почищена и завернута в ивовые листья. После этого рыбу не промывали.
— А на следующий день вы поехали в охотничий домик вместе с шерифом Барнесом?
— Да, шериф хотел, чтобы я осмотрел место убийства, и потом, мы назначили там свидание с Ричардом Вейдом. Он должен был прилететь из Нью-Йорка самолетом, и мы хотели поговорить с ним там, где нам не будут мешать репортеры. Мы поехали в домик и по дороге повстречались с Перри Мейсоном. Ричард Вейд прибыл позже.
— Сержант, я хочу чтобы вы, опытный полицейский, высказали свои соображения по поводу того, что было обнаружено в доме. — Спохватившись, коронер тут же сказал Мейсону: — Боюсь, что вы станете возражать, что это субъективное мнение свидетеля. Но у сержанта большой опыт в делах такого рода, и поэтому я бы хотел…
— Почему я должен возражать? — спокойно ответил Мейсон. — Я считаю ваш вопрос правомерным, только так можно до конца выяснить факты.
Сержант Холкомб выставил вперед одну ногу и заговорил:
— Фраймонта С. Сейбина убила Элен Монтейт. Десятки улик доказывают ее вину. Во-первых, у нее был мотив. Сейбин женился на ней под вымышленным именем, и таким образом она стала женой двоеженца. Он ей лгал, обманывал, изворачивался. Когда она узнала, что в действительности вышла замуж за Фраймонта С. Сейбина, законная супруга которого живет и здравствует, то застрелила его. Возможно, она не думала его убивать, когда входила в домик. По нашим наблюдениям женщины частенько берут с собой оружие, просто чтобы пригрозить мужчине и доказать, что с ней нельзя безнаказанно шутить. А когда она направила на него револьвер, то нажала курок почти автоматически. Это рефлекс. Моментальная реакция под натиском эмоций. Результат, разумеется, трагический… Во-вторых, у Элен Монтейт было оружие для убийства. Ее слова о том, что она взяла его для мужа, разумеется, абсурдны, им даже ребенок не поверил бы. Самоубийство исключается. Револьвер был найден на порядочном расстоянии от трупа, с него были стерты отпечатки пальцев. В-третьих, она признает, что была на месте преступления в самый момент убийства. Таким образом, у нее был мотив, средства и возможности.
— Каким образом вы установили точное время убийства? — спросил коронер.
— На основании дедуктивных выводов, — ответил сержант Холкомб, бросив быстрый взгляд на Мейсона. После этого он почти слово в слово повторил рассуждения, которые в свое время излагал Мейсону шериф. Он упомянул про распорядок дня Сейбина, про будильник, про рыбу, про одежду, про дрова, приготовленные к топке, но не зажженные.
Выслушав все это, коронер одобрительно сказал:
— Итак, вы считаете, что мистер Сейбин возвратился с рыбалки и позавтракал вторично до того, как солнце добралось до крыши?
— Правильно.
— Могу ли я задать несколько вопросов? — спросил Мейсон.
— Конечно.
— Откуда вы знаете, что мистера Фраймонта С. Сейбина убили, скажем, не седьмого числа?
— Частично, по состоянию трупа, — снисходительно пояснил сержант. — Убийство произошло самое малое шесть дней назад. Возможно семь. В нагретой душной комнате разложение происходит быстро. Более того, есть и другие соображения. Усопший позавтракал беконом и яйцами. Мистер Фраймонт Сейбин был страстным рыболовом. Он и поехал в Гризли Крик с целью поспеть на открытие сезона. Само собой, поймав хотя бы пару рыбешек, на следующее утро он непременно поджарил бы их себе на завтрак. Ни в помойном ведре, ни в бачке с отбросами у гаража остатков рыбы не обнаружено.
— Прекрасно, — сказал Мейсон, — давайте взглянем на дело с другой точки зрения. В топке лежали дрова, так?
— Да.
— По утрам там всегда прохладно?
— Весьма.
— А ночью?
— Тоже.
— Хорошо. Согласно вашей теории, завод будильника был на пять тридцать. Мистер Сейбин поднялся и пошел ловить рыбу. Так?
— Да.
— Приготовив себе завтрак на скорую руку?
— На скорую руку, да. Я бы так это назвал. Если человек поднимается рано утром в день открытия рыболовного сезона, ему не до еды. Он спешит к реке.
— Понятно, — сказал Мейсон. — Когда мистер Фраймонт С. Сейбин вернулся с рыбалки, он страшно торопился приготовить себе что-нибудь поесть. Видимо, это было первое, что он сделал, сняв с себя сапоги. Следующее — вымыть рыбу и положить в холодильник. Так?
— Правильно.
— Однако, согласно вашей теории, он сначала положил в печку дрова, приготовил даже растопку, оставалось только поднести спичку. На все это потребовалось бы порядочно времени. И только потом он подумал о рыбе.
Лицо сержанта на минуту омрачилась, затем он сказал:
— Вы правы. Это нелогично. Дрова он приготовил с вечера. Утром ему было не до этого. Конечно, было холодно, когда он поднялся, но он быстренько пошел на кухню, приготовил завтрак и отправился на реку.
— Верно. Но ведь вечером у него были все основания затопить печку.
— Что вы имеете в виду?
— Вот что. Мы знаем, что он был в хижине в четыре часа дня в понедельник пятого числа. Можно предположить, что он оставался там вплоть до восьми вечера, когда вышел позвонить по телефону. Если вечером было холодно, почему он ее не затопил?
— По-видимому, он так и сделал. Ничто этому не противоречит.
— Правильно. Однако когда был обнаружен труп, в топке лежали дрова, растопка и все такое. Если допустить, что он положил их туда с вечера в понедельник, то тогда еще не остыли бы угли. Значит, остается предположить, что он сделал это, вернувшись с рыбалки, прежде чем занялся рыбой, логично?
После минутного колебания, Холкомб сказал:
— Это, по существу, мелочь. Она ничего не решает. Частенько наталкиваешься на пустяки, которые не вяжутся с общей картиной доказательств.
— Понятно. Ну, и когда вы наталкиваетесь на такие мелочи, господин сержант, что вы делаете?
— Просто их игнорирую.
— Сколько же мелочей вы проигнорировали, пока пришли к мнению, что Фраймонт С. Сейбин убит Элен Монтейт?
— Только эту!
— Отлично. Давайте взглянем на свидетельства под несколько другим углом. Возьмем, например, будильник. Завод кончился, да?
— Да.
— Где стоял будильник?
— На тумбочке возле кровати.
— Недалеко от спящего?
— Да.
— Рукой можно было бы до него дотянуться?
— Да.
— Кстати, постель была застлана?
— Да.
— Подведем итог. Поднявшись утром в пять тридцать, чтобы отправиться на рыбалку, мистер Фраймонт Сейбин позавтракал, задержался, чтобы приготовить дрова для растопки, застелить кровать и помыть за собой тарелки.
— Разве так долго застелить кровать?
— А вы не заметили, белье на постели было чистое?
— Абсолютно чистое.
— Выходит, что он не только застелил постель, но и поменял на ней белье. Грязное белье вы нашли, сержант?
— Не помню.
— Прачечной поблизости нет. Так что, по всей вероятности, белье приходилось увозить в город и отдавать там в стирку, а взамен привозить чистое.
— Наверное, так оно и было.
— Куда же девалась смена грязного белья с постели?
— Не знаю, — раздраженно сказал Холкомб, — разве можно вот так сразу учесть все мелочи?
— Совершенно верно. Тогда вернемся к будильнику. Вы сказали, что завод кончился полностью?
— Да.
— Разве на будильнике не было ограничителя? Чтобы прекратить звонок?
— Конечно был.
— Скажите, сержант, разве бывает так, чтобы человек не прекращал звон будильника?
— Одни люди спят более чутко, другие менее.
— Точно, но когда человек просыпается от звона будильника, его первый интуитивный жест — нажать на ограничитель. Если, конечно, будильник находится близко.
— Не всегда так бывает, — возразил сержант, мрачневший буквально на глазах. — Многие снова засыпают, нажав на кнопку ограничителя звука. Поэтому они специально ставят будильник подальше, чтобы до него нельзя было дотянуться.
— Согласен. Но в данном случае будильник стоял на тумбочке рядом с кроватью?
— Да.
— И он не прекратил звонить?
— Я же говорил, что некоторые люди спят очень крепко.
— Вы хотите сказать, что мистер Сейбин не проснулся до тех пор, пока не кончился завод у будильника?
— Да.
— А потом, после того, как завод кончился, будильник уже не звонил. Так?
— Все эти рассуждения вас никуда не приведут, — разозлился сержант. — Завод в будильнике кончился, ну и что? Разве это так уж важно? Фраймонт Сейбин все равно поднялся, он не лежал в постели. Допускаю, что он не слышал звонка, проспал и страшно перепугался, что опоздает к началу рыбалки.
— И все же он приготовил себе завтрак, помыл посуду, приготовил дрова в топке, застелил постель чистым бельем, а старое отнес в город и сдал в стирку. И лишь потом отправился ловить рыбу.
— Что за абсурд?
— Почему абсурд? — спросил Мейсон.
Холкомб молчал.
— Хорошо, господин сержант, раз вас затрудняет ответ на этот вопрос, вернемся снова к будильнику. Помнится, в свое время вы проделывали эксперименты с будильниками, проверяли, сколько времени требуется, чтобы полностью израсходовать завод?
— Правильно. Мы проверяли этот будильник и позвонили на завод-изготовитель. Завода хватает на тридцать два часа двадцать минут. Это соответствует и техническим нормативам производства.
— В таком случае, — сказал Мейсон, — будильник должны были завести примерно двадцать минут седьмого. Правильно?
— Да. Что тут особенного?
— Меня интересует утра или вечера?
— Вечера, — ответил сержант. — Ведь бой был установлен на пять тридцать. Значит, его могли завести только вечером.
— Прекрасно. Именно это я и хотел уточнить. Пойдем дальше. Вы проверили все копии телефонных разговоров, междугородных, разумеется, которые состоялись с телефона в домике?
— Да.
— Вы, наверно, обратили внимание, что последний разговор был зарегистрирован в понедельник пятого сентября с Рейндольфом Болдингом, экспертом-графологом?
— Точно.
— Вы справлялись у мистера Болдинга об этом разговоре?
— Да.
— Был ли Болдинг лично знаком с мистером Фраймонтом Сейбином?
— Да.
— Вы спросили, точно ли он узнал голос мистера Сейбина?
— Да, он был уверен, что говорит с самим Фраймонтом Сейбином. Потому что уже до этого выполнял для него кое-какие поручения.
— Фраймонт Сейбин его спрашивал, какие он сделал выводы по поводу чеков, которые он дал ему на проверку?
— Да.
— А мистер Болдинг ответил, что чеки были подделаны, только он не мог разобрать, соответствовали ли подтверждения их обратной стороны тому почерку, образец которого мистер Сейбин вручил Болдингу? Не добавил ли он, что склонен думать, что это писал не тот человек?
— Да, вы правы.
— Что еще сказал мистер Сейбин?
— Он сказал, что собирается прислать Болдингу образец почерка другого человека.
— Получил ли мистер Болдинг это письмо?
— Нет.
— Выходит, что мистер Сейбин не имел возможности отправить этот документ?
— Да.
— Теперь вернемся к моменту идентификации убийцы. Сейчас нам прекрасно известно, что мистер Фраймонт Сейбин подозревал Стива Вейткинса в том, что тот занимался систематической подделкой его чеков. Мистер Болдинг проверил почерк Вейткинса. Если бы Вейткинс занимался подделками, разве не естественно было ему желать заставить навсегда умолкнуть мистера Фраймонта Сейбина?
— Вы забываете, что у Вейткинса отличное алиби, — усмехнулся Холкомб. — Он вылетел на самолете в присутствии надежных свидетелей в начале одиннадцатого в понедельник в Нью-Йорк. Каждая минута его времени поддается учету.
— Правильно. Если исходить из предположения, что Фраймонт Сейбин был убит во вторник шестого числа. Дело в том, сержант, что в ваших рассуждениях нет подтверждения тому, что он был убит шестого числа.
— Но тогда получается, что пятого?! — воскликнул сержант. — Это невозможно! Рыболовный сезон открылся только шестого, а Фраймонт Сейбин никогда не стал бы заниматься браконьерством.
— Не стал бы, согласен. Браконьерство — это судебно наказуемый поступок, не так ли, господин сержант?
— Да.
— Убийство является тоже уголовным преступлением?
Сержант не пожелал ответить на нелепый вопрос.
— Поэтому можно с уверенностью сказать, — продолжал Мейсон, — что убийца не стал бы раздумывать, этично или нет поймать сколько-то рыбы накануне открытия рыболовного сезона. А теперь, господин сержант, я прошу вас откровенно сказать присяжным, имеется ли в вашем рассуждении что-нибудь более веское, чем эта рыба?
Сержант встревоженно посмотрел на Мейсона.
— Я понимаю, — продолжил Мейсон, — что решив заранее, что Фраймонта С. Сейбина убила Элен Монтейт, вы интерпретировали факты так, чтобы они подтверждали вашу теорию. Но если подойти к вопросу без предвзятости, то сразу становится ясно, что мистер Сейбин был убит где-то около четырех часов пятого сентября в понедельник и что убийца, понимая, что пройдет некоторое время, прежде чем будет обнаружен труп мистера Сейбина, предпринял кое-какие меры, чтобы сбить полицию со следа. Он сфабриковал себе великолепное алиби, отправившись на реку, наловив с десяток окуней и положив их в корзину из ивняка. Причем, господин сержант, для того, чтобы подтвердить этот вывод, не нужно игнорировать никакие мелочи. Чистое белье на кровати лежало потому, что на ней никто не спал. Будильник остановился в три сорок семь, потому что убийца завел его примерно в шесть сорок перед тем, как уйти из домика, после того как он подстроил все остальные заранее продуманные улики. Именно по этой причине на пять тридцать им был поставлен звонок будильника. Ясной становится и поразительная забота убийцы о попугае — он хотел, чтобы птица дала ложные показания, прокричав заранее заученные слова об Элен, которая должна положить револьвер. И дрова были приготовлены в топке, потому что мистер Сейбин собирался затопить печь позднее. Пока же он ограничился тем, что надел свитер. Солнце уже ушло, и в помещении стало холодно. Убит он был до того, как стало необходимо затопить печь. Мистер Сейбин впустил убийцу в дом, потому что он хорошо знал этого человека. Однако у него имелось основание кого-то опасаться. И он попросил жену достать ему револьвер, чтобы быть вооруженным на случай, если придется обороняться. У убийцы, несомненно, имелось свое оружие, которым он намеревался воспользоваться, но войдя в дом, он увидел револьвер, лежавший на тумбочке около кровати. И он сразу сообразил, насколько выгоднее застрелить Фраймонта Сейбина из этого револьвера. Ему оставалось только схватить его и нажать на курок… Так вот, господин сержант, будьте добры, скажите, что неверного вы усматриваете в моей теории? Можете ли вы отыскать что-либо, что опровергает хотя бы один факт или ставит его под сомнение? Согласитесь, в основе ее лежит нечто куда более убедительное, чем полдюжины протухших рыбешек.
Сержант Холкомб заерзал на стуле.
— Я не поверю, что это мог сделать Стив Вейткинс, — воскликнул он. — Вы придумали контрмеры, чтобы вызволить Элен Монтейт.
— Я спросил вас, что неверного в моей теории?
— Решительно все!
— Укажите нам хотя бы на одно расхождение между нею и известными фактами.
Сержант неожиданно разразился громким хохотом.
— Каким образом, вы объясните, что мистера Сейбина могли убить днем в понедельник пятого сентября, если он звонил из города своему секретарю с переговорного пункта в десять часов вечера и сообщил ему, что все в порядке?
— Он не мог этого сделать, — четко проговорил Мейсон, — по той простой причине, что был мертв. И тогда приходится сделать единственный вывод — он не звонил.
— Сознайтесь сами, что ваша теория разлетается, как… постойте… а-а… что же тогда выходит?
— Вот именно, господин сержант! Долго же до вас доходит, что убийцей является Ричард Вейд.
Шериф Барнес вскочил со стула.
— Где Ричард Вейд?! — крикнул он.
Зрители обменивались недоумевающими взглядами. В заднем ряду, возле выхода, одновременно поднялись двое мужчин.
— Только что вышел молодой парень, он сидел на этом стуле. Может, это и был Ричард Вейд?
Коронер громогласно объявил:
— Дознание откладывается на полчаса.
В зале творилось нечто невообразимое. Зрители повскакали с мест, кричали, жестикулировали, заполнили проход, пытаясь первыми пуститься вдогонку.
— Звоните в отделение, — приказал шериф Барнес своим подчиненным, — немедленно установите наблюдение за всеми дорогами. Сообщите городской полиции…
Мейсон повернулся к Элен Монтейт и улыбнулся:
— Ну, теперь уже осталось немного.
13
— У меня… мне нехорошо. Пожалуйста, уберите его… кровь…
Прокурор повернулся к зрителям и торжествующе объявил:
— Убийца трепещет, столкнувшись с…
— Ничего подобного она не делала! — взорвался Мейсон. — Мне стыдно за вас, мистер Спрэг. Эта молодая женщина вынесла ужасные муки. С ней обошлись поистине бесчеловечно. На протяжении двадцати четырех часов она узнала, что человека, которого она любила и считала своим мужем, убили. В час такого тяжкого испытания она не встретила ни в ком участия. Нет, вместо этого, ее горе выставляют напоказ и…
— Вы произносите защитительную речь? — фыркнул Спрэг.
— Нет, просто я дополняю и уточняю вашу.
— Я в состоянии сам ее закончить! — заорал прокурор.
Коронер стукнул по столу кулаком.
— Господа, призываю вас к порядку.
— Прошу извинить меня за несдержанность, — вежливо сказал Мейсон, — но нужно считаться с тем, что молодая женщина, находившаяся в таком нервном напряжении, что у нее могла бы начаться истерика, неожиданно столкнулась с нечуткостью, желанием сыграть на ее естественных чувствах. Любой человек, особенно женщина, на ее месте отреагировал бы точно так же. А прокурор не только усмотрел в этом признание ее вины, но и объявил об этом во всеуслышание. Конечно, это его привилегия, но есть случаи, когда нужно проявлять человечность…
— Я вовсе не старался что-то превратно истолковать! — закричал Раймонд Спрэг.
Коронер нахмурился.
— Как будто этого нельзя было сделать без окровавленных простынь, бросаемых под ноги, — съязвил Мейсон.
— Предупреждаю, что я не допущу в дальнейшем никаких личных выпадов, театральных представлений, окровавленных тряпок, мертвых птиц и прочего балагана! — громко заявил коронер. Он посмотрел на Мейсона, потом перевел взгляд на Спрэга и добавил: — Продолжайте расследование.
— У меня все, — объявил прокурор.
— Могу ли я задать вопрос? — спросил Мейсон.
Коронер кивнул. Мейсон шагнул вперед и заговорил тихим голосом:
— Не хочу подвергать вашу нервную систему излишней травме, но я бы попросил вас сделать над собой усилие, взглянуть на попугая и сказать, тот ли это попугай, которого ваш муж принес вам в подарок?
Элен Монтейт испуганно посмотрела на адвоката, но потом все же подошла к убитой птице и тут же отвернулась.
— Не могу, — сказала она, дрожащим голосом. — Знаете, у Казановы на одной лапке не хватает когтя, если не ошибаюсь, на правой лапке. Муж говорил, что он пытался вытянуть сало из мышеловки и…
— У этого попугая когти на месте, — сказал Мейсон.
— Тогда это другой попугай.
— Мисс Монтейт, постарайтесь все же не переживать. Необходимо, чтобы вы сделали еще одно опознание.
Он подал сигнал Полу Дрейку, который, в свою очередь, шепнул что-то своему оперативнику. Тот немедленно вышел в коридор и сразу же появился в дверях с клеткой, в которой сидел попугай.
Наступила такая напряженная тишина, что негромкие шаги детектива по ковровой дорожке казались оглушительными. По-видимому, испугавшись молчания, попугай пронзительно рассмеялся.
Элен Монтейт как-то болезненно улыбнулась, очевидно, с большим трудом ей удалось справиться со своей истерикой.
Мейсон взял клетку у детектива.
— Тише, Попка, — сказал он.
Попугай наклонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, повел с забавным видом блестящими глазками по залу. Когда Мейсон поставил клетку на стол, попугай повис на трапеции, пару раз перевернулся в воздухе и уселся на перекладине, явно ожидая одобрения.
— Попка, умница! — похвалил Мейсон.
Попугай нахохлился. Элен подошла к клетке.
— Но ведь это же Казанова! — воскликнула она. — А шериф мне сказал, что его убили.
Попугай, наклонив голову, сказал низким гортанным голосом:
— Входите и садитесь, прошу вас. Входите и садитесь… — Взмахнув победно крыльями, он крикнул: — Убери револьвер, Элен! Не стреляй! А-а! А-а! Боже мой, ты меня застрелила!
Зрители смотрели широко раскрытыми глазами, считая, что они присутствуют при том, как попугай обвиняет свидетельницу.
— Это точно Казанова! — воскликнула с радостной улыбкой Элен.
Раймонд Спрэг заговорил тем же драматическим голосом:
— Я хочу, чтобы слова попугая были внесены в протокол. Попугай обвиняет свидетельницу. Пусть это будет зафиксировано в протоколе.
Мейсон посмотрел на него и усмехнулся.
— Должен ли я понимать, что вы рассматриваете этого попугая в качестве своего свидетеля?
— Попугай сделал заявление, я требую, чтобы оно было занесено в протокол.
— Но попугая не приводили к присяге, — напомнил Мейсон.
Прокурор обратился к коронеру:
— Попугай сделал заявление. Его все ясно слышали.
— Я бы очень хотел знать, считает ли прокурор попугая свидетелем обвинения? — спросил Мейсон.
— Какое это имеет значение? Попугай сделал заявление. Внесите в протокол его слова.
— Если попугай включается в свидетели, я должен иметь право на перекрестный допрос.
— Что за ерунда! — возмутился коронер. — Попугай не может быть свидетелем, но он что-то сказал. Если желаете, слова можно внести в протокол. Я думаю, присяжные прекрасно понимают положение вещей. Лично я никогда не верил в разумность внесения тех или иных слов в протокол, а потом их вычеркивания. Когда присяжные что-то слышат, они это слышат. И достаточно. Продолжается допрос.
— У меня нет больше вопросов, — сказал Мейсон.
— У меня тоже, — начал было Спрэг. — Впрочем, одну минуточку. Если этот попугай — Казанова, то откуда же взялся попугай, которого убили?
— Я не знаю, — ответила Элен Монтейт.
— Он был в вашем доме?
— Да. И все же я не знаю.
— Вы должны иметь к этому какое-то отношение.
— Не имею ровно никакого.
— Но вы уверены, что это Казанова?
— Да, конечно. Во-первых, вы же видите, у него не хватает одного когтя. Ну, а потом он всегда говорил про револьвер.
— Так вы слышали это и раньше?
— Конечно. Помню, мой муж смеялся по этому поводу, когда принес птицу домой.
— Мисс Монтейт, — важно сказал Раймонд Спрэг. — Я не убежден, что ваша истерика была вызвана видом убитой птицы. Я настаиваю, чтобы вы внимательно посмотрели на нее и…
Мейсон поднялся на ноги.
— Никакой необходимости смотреть на мертвого попугая у вас нет, мисс Монтейт.
Спрэг покраснел.
— А я настаиваю, чтобы она это сделала!
Но Мейсон твердо стоял на своем:
— Мисс Монтейт больше не будет отвечать на вопросы. Ее вызвали, как свидетельницу, она находится под колоссальным эмоциональным напряжением. Присяжные поймут мое к ней отношение, я нахожу, что она закончила давать показания. И у коронера, и у прокурора имелась возможность задать резонные вопросы. Я не разрешу продолжать допрос без должного на то основания.
— Он не имеет права что-либо запрещать! — закричал Раймонд Спрэг.
— Не знаю, имеет ли он на это право или нет, — сказал коронер, — но я знаю, что женщина страшно нервничает. Вряд ли гуманно вот так продолжать ее допрашивать. При обычных обстоятельствах вдову окружают заботой и вниманием. Стараются, чтобы ей не приходилось нервничать… Оберегают от неприятностей. Этой особе за одни только сутки пришлось пережить очень многое. Я, как коронер, ее отпускаю. Нам нужны факты, а не бессмысленное топтание на месте. У вас еще будет возможность допросить ее перед Большим Жюри. А сейчас я прошу на место для свидетелей миссис Сейбин Вейткинс.
— Ее здесь нет, — сказал шериф.
— Где она?
— Не знаю. Я не смог вручить ей повестку с вызовом на дознание!
— Ну, а Стив Вейткинс?
— То же самое.
— А мистер Вейд, секретарь Фраймонта Сейбина, здесь?
— Да. Он получил повестку и явился.
— Хорошо, пока послушаем сержанта Холкомба.
После формальных вопросов сержанта попросили рассказать о корзине с рыбой, найденной в домике Сейбина.
— Рыба была направлена в техническую лабораторию полицейского Управления. Мы проделали несколько экспериментов. Вернее, я лишь присутствовал при этом, но знаю, что обнаружили эксперты.
— Что же они обнаружили?
— Рыба, естественно, совершенно испортилась, но все же можно сказать, что она была почищена и завернута в ивовые листья. После этого рыбу не промывали.
— А на следующий день вы поехали в охотничий домик вместе с шерифом Барнесом?
— Да, шериф хотел, чтобы я осмотрел место убийства, и потом, мы назначили там свидание с Ричардом Вейдом. Он должен был прилететь из Нью-Йорка самолетом, и мы хотели поговорить с ним там, где нам не будут мешать репортеры. Мы поехали в домик и по дороге повстречались с Перри Мейсоном. Ричард Вейд прибыл позже.
— Сержант, я хочу чтобы вы, опытный полицейский, высказали свои соображения по поводу того, что было обнаружено в доме. — Спохватившись, коронер тут же сказал Мейсону: — Боюсь, что вы станете возражать, что это субъективное мнение свидетеля. Но у сержанта большой опыт в делах такого рода, и поэтому я бы хотел…
— Почему я должен возражать? — спокойно ответил Мейсон. — Я считаю ваш вопрос правомерным, только так можно до конца выяснить факты.
Сержант Холкомб выставил вперед одну ногу и заговорил:
— Фраймонта С. Сейбина убила Элен Монтейт. Десятки улик доказывают ее вину. Во-первых, у нее был мотив. Сейбин женился на ней под вымышленным именем, и таким образом она стала женой двоеженца. Он ей лгал, обманывал, изворачивался. Когда она узнала, что в действительности вышла замуж за Фраймонта С. Сейбина, законная супруга которого живет и здравствует, то застрелила его. Возможно, она не думала его убивать, когда входила в домик. По нашим наблюдениям женщины частенько берут с собой оружие, просто чтобы пригрозить мужчине и доказать, что с ней нельзя безнаказанно шутить. А когда она направила на него револьвер, то нажала курок почти автоматически. Это рефлекс. Моментальная реакция под натиском эмоций. Результат, разумеется, трагический… Во-вторых, у Элен Монтейт было оружие для убийства. Ее слова о том, что она взяла его для мужа, разумеется, абсурдны, им даже ребенок не поверил бы. Самоубийство исключается. Револьвер был найден на порядочном расстоянии от трупа, с него были стерты отпечатки пальцев. В-третьих, она признает, что была на месте преступления в самый момент убийства. Таким образом, у нее был мотив, средства и возможности.
— Каким образом вы установили точное время убийства? — спросил коронер.
— На основании дедуктивных выводов, — ответил сержант Холкомб, бросив быстрый взгляд на Мейсона. После этого он почти слово в слово повторил рассуждения, которые в свое время излагал Мейсону шериф. Он упомянул про распорядок дня Сейбина, про будильник, про рыбу, про одежду, про дрова, приготовленные к топке, но не зажженные.
Выслушав все это, коронер одобрительно сказал:
— Итак, вы считаете, что мистер Сейбин возвратился с рыбалки и позавтракал вторично до того, как солнце добралось до крыши?
— Правильно.
— Могу ли я задать несколько вопросов? — спросил Мейсон.
— Конечно.
— Откуда вы знаете, что мистера Фраймонта С. Сейбина убили, скажем, не седьмого числа?
— Частично, по состоянию трупа, — снисходительно пояснил сержант. — Убийство произошло самое малое шесть дней назад. Возможно семь. В нагретой душной комнате разложение происходит быстро. Более того, есть и другие соображения. Усопший позавтракал беконом и яйцами. Мистер Фраймонт Сейбин был страстным рыболовом. Он и поехал в Гризли Крик с целью поспеть на открытие сезона. Само собой, поймав хотя бы пару рыбешек, на следующее утро он непременно поджарил бы их себе на завтрак. Ни в помойном ведре, ни в бачке с отбросами у гаража остатков рыбы не обнаружено.
— Прекрасно, — сказал Мейсон, — давайте взглянем на дело с другой точки зрения. В топке лежали дрова, так?
— Да.
— По утрам там всегда прохладно?
— Весьма.
— А ночью?
— Тоже.
— Хорошо. Согласно вашей теории, завод будильника был на пять тридцать. Мистер Сейбин поднялся и пошел ловить рыбу. Так?
— Да.
— Приготовив себе завтрак на скорую руку?
— На скорую руку, да. Я бы так это назвал. Если человек поднимается рано утром в день открытия рыболовного сезона, ему не до еды. Он спешит к реке.
— Понятно, — сказал Мейсон. — Когда мистер Фраймонт С. Сейбин вернулся с рыбалки, он страшно торопился приготовить себе что-нибудь поесть. Видимо, это было первое, что он сделал, сняв с себя сапоги. Следующее — вымыть рыбу и положить в холодильник. Так?
— Правильно.
— Однако, согласно вашей теории, он сначала положил в печку дрова, приготовил даже растопку, оставалось только поднести спичку. На все это потребовалось бы порядочно времени. И только потом он подумал о рыбе.
Лицо сержанта на минуту омрачилась, затем он сказал:
— Вы правы. Это нелогично. Дрова он приготовил с вечера. Утром ему было не до этого. Конечно, было холодно, когда он поднялся, но он быстренько пошел на кухню, приготовил завтрак и отправился на реку.
— Верно. Но ведь вечером у него были все основания затопить печку.
— Что вы имеете в виду?
— Вот что. Мы знаем, что он был в хижине в четыре часа дня в понедельник пятого числа. Можно предположить, что он оставался там вплоть до восьми вечера, когда вышел позвонить по телефону. Если вечером было холодно, почему он ее не затопил?
— По-видимому, он так и сделал. Ничто этому не противоречит.
— Правильно. Однако когда был обнаружен труп, в топке лежали дрова, растопка и все такое. Если допустить, что он положил их туда с вечера в понедельник, то тогда еще не остыли бы угли. Значит, остается предположить, что он сделал это, вернувшись с рыбалки, прежде чем занялся рыбой, логично?
После минутного колебания, Холкомб сказал:
— Это, по существу, мелочь. Она ничего не решает. Частенько наталкиваешься на пустяки, которые не вяжутся с общей картиной доказательств.
— Понятно. Ну, и когда вы наталкиваетесь на такие мелочи, господин сержант, что вы делаете?
— Просто их игнорирую.
— Сколько же мелочей вы проигнорировали, пока пришли к мнению, что Фраймонт С. Сейбин убит Элен Монтейт?
— Только эту!
— Отлично. Давайте взглянем на свидетельства под несколько другим углом. Возьмем, например, будильник. Завод кончился, да?
— Да.
— Где стоял будильник?
— На тумбочке возле кровати.
— Недалеко от спящего?
— Да.
— Рукой можно было бы до него дотянуться?
— Да.
— Кстати, постель была застлана?
— Да.
— Подведем итог. Поднявшись утром в пять тридцать, чтобы отправиться на рыбалку, мистер Фраймонт Сейбин позавтракал, задержался, чтобы приготовить дрова для растопки, застелить кровать и помыть за собой тарелки.
— Разве так долго застелить кровать?
— А вы не заметили, белье на постели было чистое?
— Абсолютно чистое.
— Выходит, что он не только застелил постель, но и поменял на ней белье. Грязное белье вы нашли, сержант?
— Не помню.
— Прачечной поблизости нет. Так что, по всей вероятности, белье приходилось увозить в город и отдавать там в стирку, а взамен привозить чистое.
— Наверное, так оно и было.
— Куда же девалась смена грязного белья с постели?
— Не знаю, — раздраженно сказал Холкомб, — разве можно вот так сразу учесть все мелочи?
— Совершенно верно. Тогда вернемся к будильнику. Вы сказали, что завод кончился полностью?
— Да.
— Разве на будильнике не было ограничителя? Чтобы прекратить звонок?
— Конечно был.
— Скажите, сержант, разве бывает так, чтобы человек не прекращал звон будильника?
— Одни люди спят более чутко, другие менее.
— Точно, но когда человек просыпается от звона будильника, его первый интуитивный жест — нажать на ограничитель. Если, конечно, будильник находится близко.
— Не всегда так бывает, — возразил сержант, мрачневший буквально на глазах. — Многие снова засыпают, нажав на кнопку ограничителя звука. Поэтому они специально ставят будильник подальше, чтобы до него нельзя было дотянуться.
— Согласен. Но в данном случае будильник стоял на тумбочке рядом с кроватью?
— Да.
— И он не прекратил звонить?
— Я же говорил, что некоторые люди спят очень крепко.
— Вы хотите сказать, что мистер Сейбин не проснулся до тех пор, пока не кончился завод у будильника?
— Да.
— А потом, после того, как завод кончился, будильник уже не звонил. Так?
— Все эти рассуждения вас никуда не приведут, — разозлился сержант. — Завод в будильнике кончился, ну и что? Разве это так уж важно? Фраймонт Сейбин все равно поднялся, он не лежал в постели. Допускаю, что он не слышал звонка, проспал и страшно перепугался, что опоздает к началу рыбалки.
— И все же он приготовил себе завтрак, помыл посуду, приготовил дрова в топке, застелил постель чистым бельем, а старое отнес в город и сдал в стирку. И лишь потом отправился ловить рыбу.
— Что за абсурд?
— Почему абсурд? — спросил Мейсон.
Холкомб молчал.
— Хорошо, господин сержант, раз вас затрудняет ответ на этот вопрос, вернемся снова к будильнику. Помнится, в свое время вы проделывали эксперименты с будильниками, проверяли, сколько времени требуется, чтобы полностью израсходовать завод?
— Правильно. Мы проверяли этот будильник и позвонили на завод-изготовитель. Завода хватает на тридцать два часа двадцать минут. Это соответствует и техническим нормативам производства.
— В таком случае, — сказал Мейсон, — будильник должны были завести примерно двадцать минут седьмого. Правильно?
— Да. Что тут особенного?
— Меня интересует утра или вечера?
— Вечера, — ответил сержант. — Ведь бой был установлен на пять тридцать. Значит, его могли завести только вечером.
— Прекрасно. Именно это я и хотел уточнить. Пойдем дальше. Вы проверили все копии телефонных разговоров, междугородных, разумеется, которые состоялись с телефона в домике?
— Да.
— Вы, наверно, обратили внимание, что последний разговор был зарегистрирован в понедельник пятого сентября с Рейндольфом Болдингом, экспертом-графологом?
— Точно.
— Вы справлялись у мистера Болдинга об этом разговоре?
— Да.
— Был ли Болдинг лично знаком с мистером Фраймонтом Сейбином?
— Да.
— Вы спросили, точно ли он узнал голос мистера Сейбина?
— Да, он был уверен, что говорит с самим Фраймонтом Сейбином. Потому что уже до этого выполнял для него кое-какие поручения.
— Фраймонт Сейбин его спрашивал, какие он сделал выводы по поводу чеков, которые он дал ему на проверку?
— Да.
— А мистер Болдинг ответил, что чеки были подделаны, только он не мог разобрать, соответствовали ли подтверждения их обратной стороны тому почерку, образец которого мистер Сейбин вручил Болдингу? Не добавил ли он, что склонен думать, что это писал не тот человек?
— Да, вы правы.
— Что еще сказал мистер Сейбин?
— Он сказал, что собирается прислать Болдингу образец почерка другого человека.
— Получил ли мистер Болдинг это письмо?
— Нет.
— Выходит, что мистер Сейбин не имел возможности отправить этот документ?
— Да.
— Теперь вернемся к моменту идентификации убийцы. Сейчас нам прекрасно известно, что мистер Фраймонт Сейбин подозревал Стива Вейткинса в том, что тот занимался систематической подделкой его чеков. Мистер Болдинг проверил почерк Вейткинса. Если бы Вейткинс занимался подделками, разве не естественно было ему желать заставить навсегда умолкнуть мистера Фраймонта Сейбина?
— Вы забываете, что у Вейткинса отличное алиби, — усмехнулся Холкомб. — Он вылетел на самолете в присутствии надежных свидетелей в начале одиннадцатого в понедельник в Нью-Йорк. Каждая минута его времени поддается учету.
— Правильно. Если исходить из предположения, что Фраймонт Сейбин был убит во вторник шестого числа. Дело в том, сержант, что в ваших рассуждениях нет подтверждения тому, что он был убит шестого числа.
— Но тогда получается, что пятого?! — воскликнул сержант. — Это невозможно! Рыболовный сезон открылся только шестого, а Фраймонт Сейбин никогда не стал бы заниматься браконьерством.
— Не стал бы, согласен. Браконьерство — это судебно наказуемый поступок, не так ли, господин сержант?
— Да.
— Убийство является тоже уголовным преступлением?
Сержант не пожелал ответить на нелепый вопрос.
— Поэтому можно с уверенностью сказать, — продолжал Мейсон, — что убийца не стал бы раздумывать, этично или нет поймать сколько-то рыбы накануне открытия рыболовного сезона. А теперь, господин сержант, я прошу вас откровенно сказать присяжным, имеется ли в вашем рассуждении что-нибудь более веское, чем эта рыба?
Сержант встревоженно посмотрел на Мейсона.
— Я понимаю, — продолжил Мейсон, — что решив заранее, что Фраймонта С. Сейбина убила Элен Монтейт, вы интерпретировали факты так, чтобы они подтверждали вашу теорию. Но если подойти к вопросу без предвзятости, то сразу становится ясно, что мистер Сейбин был убит где-то около четырех часов пятого сентября в понедельник и что убийца, понимая, что пройдет некоторое время, прежде чем будет обнаружен труп мистера Сейбина, предпринял кое-какие меры, чтобы сбить полицию со следа. Он сфабриковал себе великолепное алиби, отправившись на реку, наловив с десяток окуней и положив их в корзину из ивняка. Причем, господин сержант, для того, чтобы подтвердить этот вывод, не нужно игнорировать никакие мелочи. Чистое белье на кровати лежало потому, что на ней никто не спал. Будильник остановился в три сорок семь, потому что убийца завел его примерно в шесть сорок перед тем, как уйти из домика, после того как он подстроил все остальные заранее продуманные улики. Именно по этой причине на пять тридцать им был поставлен звонок будильника. Ясной становится и поразительная забота убийцы о попугае — он хотел, чтобы птица дала ложные показания, прокричав заранее заученные слова об Элен, которая должна положить револьвер. И дрова были приготовлены в топке, потому что мистер Сейбин собирался затопить печь позднее. Пока же он ограничился тем, что надел свитер. Солнце уже ушло, и в помещении стало холодно. Убит он был до того, как стало необходимо затопить печь. Мистер Сейбин впустил убийцу в дом, потому что он хорошо знал этого человека. Однако у него имелось основание кого-то опасаться. И он попросил жену достать ему револьвер, чтобы быть вооруженным на случай, если придется обороняться. У убийцы, несомненно, имелось свое оружие, которым он намеревался воспользоваться, но войдя в дом, он увидел револьвер, лежавший на тумбочке около кровати. И он сразу сообразил, насколько выгоднее застрелить Фраймонта Сейбина из этого револьвера. Ему оставалось только схватить его и нажать на курок… Так вот, господин сержант, будьте добры, скажите, что неверного вы усматриваете в моей теории? Можете ли вы отыскать что-либо, что опровергает хотя бы один факт или ставит его под сомнение? Согласитесь, в основе ее лежит нечто куда более убедительное, чем полдюжины протухших рыбешек.
Сержант Холкомб заерзал на стуле.
— Я не поверю, что это мог сделать Стив Вейткинс, — воскликнул он. — Вы придумали контрмеры, чтобы вызволить Элен Монтейт.
— Я спросил вас, что неверного в моей теории?
— Решительно все!
— Укажите нам хотя бы на одно расхождение между нею и известными фактами.
Сержант неожиданно разразился громким хохотом.
— Каким образом, вы объясните, что мистера Сейбина могли убить днем в понедельник пятого сентября, если он звонил из города своему секретарю с переговорного пункта в десять часов вечера и сообщил ему, что все в порядке?
— Он не мог этого сделать, — четко проговорил Мейсон, — по той простой причине, что был мертв. И тогда приходится сделать единственный вывод — он не звонил.
— Сознайтесь сами, что ваша теория разлетается, как… постойте… а-а… что же тогда выходит?
— Вот именно, господин сержант! Долго же до вас доходит, что убийцей является Ричард Вейд.
Шериф Барнес вскочил со стула.
— Где Ричард Вейд?! — крикнул он.
Зрители обменивались недоумевающими взглядами. В заднем ряду, возле выхода, одновременно поднялись двое мужчин.
— Только что вышел молодой парень, он сидел на этом стуле. Может, это и был Ричард Вейд?
Коронер громогласно объявил:
— Дознание откладывается на полчаса.
В зале творилось нечто невообразимое. Зрители повскакали с мест, кричали, жестикулировали, заполнили проход, пытаясь первыми пуститься вдогонку.
— Звоните в отделение, — приказал шериф Барнес своим подчиненным, — немедленно установите наблюдение за всеми дорогами. Сообщите городской полиции…
Мейсон повернулся к Элен Монтейт и улыбнулся:
— Ну, теперь уже осталось немного.
13
Мейсон сидел в кабинете шерифа Барнеса, терпеливо ожидая, когда будут оформлены бумаги, требуемые для освобождения Элен Монтейт из-под стражи. Сама она находилась тут же, устроившись в глубоком кресле, видимо, еще не полностью поверив в окончание своих злоключений.
Шериф Барнес через каждые две минуты снимал телефонную трубку, поскольку сообщения о розыске Ричарда Вейда поступали отовсюду. В перерывах между звонками он пытался разобраться в случившемся, задавая десятки вопросов Мейсону.
Шериф Барнес через каждые две минуты снимал телефонную трубку, поскольку сообщения о розыске Ричарда Вейда поступали отовсюду. В перерывах между звонками он пытался разобраться в случившемся, задавая десятки вопросов Мейсону.