Гарднер Эрл Стенли. Дело предубежденного попугая

   — Понимаешь, пока она не подцепила Сейбина, ей не надо было думать о разводе. А после ее замужества ему было куда выгоднее помаленьку ее шантажировать.
   — Это твои предположения или же ты говоришь на основании каких-то данных?
   — Вроде бы такие данные имеются, — сказал Дрейк. — Нам намекнули, что по банковскому счету Элен Вейткинс Сейбин было видно, что она довольно часто выплачивает порядочные суммы некоему Руфусу В. Смиту. Попытаемся выяснить, кто такой этот Руфус В. Смит. Судя по описанию, он похож на Руфуса Вейткинса, но пока мы не можем сказать совершенно точно, что это одно и то же лицо.
   — Молодец, Пол, — улыбнулся Мейсон. — Теперь у меня есть, с чего начать.
   — Конечно, — продолжал Дрейк, — против Элен Монтейт накопилось много материалов. Кажется, они нашли человека, видевшего ее поблизости от домина около полудня шестого числа.
   — Это было бы очень плохо, — сказал Мейсон.
   — Возможно, это всего лишь разговоры, — заметил Дрейк. — Я слышал это от своих оперативников в Сан-Молинасе.
   — Как только мы прибудем на место, я поговорю с шерифом, — сказал Мейсон. — Возможно, на этот раз он решится выложить карты на стол.
   Делла убежденно сказала:
   — Шеф, Элен Монтейт не могла убить. Она его по-настоящему любила.
   — В этом деле два подозрительных лица, — задумчиво сказал Дрейк. — Обоих зовут Элен. Понимаешь, Перри, если ты используешь этого попугая как свидетеля против Элен Вейткинс, окружной прокурор повернет твое оружие против тебя же, заявив, что попугай обвиняет Элен Монтейт.
   — У этого попугая куда более сложные задачи, Пол! — усмехнулся Мейсон.
 
 
   Кабинет шерифа Барнеса помещался в южном крыле старого здания суда. Шериф сидел за старомодным бюро с опущенной крышкой. Под ним был скрипучий стул, который жалобно просился на покой при каждом движении его хозяина.
   Мейсон, не теряя времени, изложил шерифу свои соображения. Тот внимательно выслушал, не перебивая, а когда адвокат закончил, спросил:
   — Это все известные вам факты?
   — Я подвел итог расследования, — ответил Мейсон. — Мои карты на столе.
   — Вам не следовало получать копии телефонных счетов, — сказал Барнес, — потому что у нас потом возникли осложнения. Получилась задержка в ходе следствия.
   — Очень сожалею, — ответил Мейсон. — Я не предвидел такой возможности.
   — И какие из всего вами сказанного следуют выводы? — спросил шериф Барнес.
   — Пока я еще их не сделал, — признался Мейсон. — Мне необходимо прослушать весь ход дознания.
   — Вы считаете, что после этого вы сумеете прийти к определенному решению?
   — Да, думаю, что смогу, — ответил Мейсон. — Но, конечно, мне необходимо опросить свидетелей.
   — Назвать преступника должен коронер, не так ли? — спросил шериф.
   — Да, — согласился Мейсон. — Но я не сомневаюсь, что если вы подскажете ему в интересах правосудия опросить свидетелей, он согласится. Думается, что при сложившихся обстоятельствах куда лучше для всех уже на дознании решить, виновата ли Элен Монтейт. Если она виновата, тогда обвинение выигрывает в том плане, что уже здесь, перед присяжными коронера, я изложу свои факты. Если же она не виновата, обвинение не опозорится, если Жюри вынесет оправдательный приговор.
   — Откровенно говоря, я думаю, что если Раймонд Спрэг и пойдет на такое отступление от правил, то только в надежде, что вы оступитесь!
   — Что же, это меня вполне устраивает, — усмехнулся Мейсон. — Со своей стороны обещаю сделать так, чтобы у всех создалось впечатление, будто я действую заодно со Раймондом Спрэгом. От него зависит, будет ли так на самом деле.
   Шериф Барнес в задумчивости выглянул в окно.
   — Ладно, я посмотрю, что можно сделать, — наконец сказал он. — А теперь, вы хотите видеть Элен Монтейт?
   Мейсон кивнул.
   — Хорошо, я разрешаю вам пройти к ней в тюрьму, — сказал шериф. — Но только вам одному. Все остальные останутся здесь.
 
 
   Мейсон вслед за шерифом Барнесом вошел в помещение тюрьмы. Забранные решетками окна производили угнетающее впечатление на человека, не привычного к подобной обстановке.
   — Она находится в камере предварительного заключения, — пояснил шериф, — вон с той стороны здания. Их надзирательница — жена начальника тюрьмы. Пройдите в приемную и подождите.
   Элен Монтейт появилась минут через пять.
   — Чего вы хотите? — спросила она, усаживаясь на стул.
   — Помочь вам, если удастся, — ответил Мейсон.
   — Похоже, что это невозможно. Я увязла так, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.
   — Я подожду за дверьми, — сказала надзирательница.
   — И не забудьте поплотнее закрыть дверь, — распорядился шериф, — пусть они беседуют спокойно.
   Дверь закрылась. Мейсон внимательно посмотрел на Элен Монтейт и ему не понравилось, как она выглядит.
   — Расскажите мне обо всем, — попросил Мейсон.
   — Зачем? — равнодушно спросила она. — Наверно, дело в том, что я была так безмерно счастлива. За все приходится расплачиваться. Зачем теперь переживать? Единственный человек, которого я любила, убит… И они еще могут обвинять меня в его смерти! Нет, я не стану плакать, не беспокойтесь. Я не хочу себя жалеть!
   — Почему вы уехали от Деллы Стрит? — спросил Мейсон.
   — Потому что хотела вернуться домой и уничтожить письма, которые получила от… от моего мужа, — ответила она с вызовом.
   — Вполне вероятно, — сказал Мейсон, — что может оказаться, что Фраймонт С. Сейбин был действительно вашим законным мужем. Возникли сомнения о правомочности его брака с Элен Вейткинс. Если вы мне поможете, мы сумеем кое-что сделать.
   — Вы ничего не сможете сделать, — устало сказала Элен Монтейт. — Все против меня. Я вам не говорила о самой страшной улике.
   — Какой именно?
   — Я ездила в тот домик во вторник шестого числа.
   — Зачем?
   — Из чистой сентиментальности, — пояснила она. — Мне никто не поверит, никто не поймет. Наверное, для этого надо быть безумно влюбленной, притом после полного разочарования. Я поехала потому, что была там счастлива… Мне хотелось снова почувствовать смолистый запах сосен и атмосферу мира и покоя, окружающую дом. Я хотела пережить вновь, хотя бы мысленно, те счастливые часы.
   — Вы заходили в дом?
   — Нет. Просто побродила вокруг.
   — Почему вы не рассказали этого полицейским? — спросил Мейсон.
   — Кому хочется выставлять себя на посмешище? Собственно, из-за этого я и письма сожгла. Они кажутся такими нежными, такими сокровенными, когда читаешь их одна, но чтение вслух в суде…
   — Но вас там кто-то видел? — спросил Мейсон.
   — Да, меня задержали за превышение скорости, — ответила она. — Лично я думаю, что и нарушения-то не было, просто полицейский хотел выполнить дневную норму по количеству штрафников. Я оказалась как раз двадцать пятой. Во всяком случае, он записал номер машины и выписал на мое имя квитанцию со штрафом. Полиция сразу об этом узнала.
   — А что в отношении револьвера?
   — Мой муж просил меня раздобыть ему оружие, — ответила Элен Монтейт.
   — Он сказал зачем? — спросил Мейсон.
   — Нет. Он просто позвонил мне в библиотеку и спросил, нет ли в коллекции револьвера, который бы стрелял. Я ответила, что наверняка не знаю, но наверное найдется. И принесла ему револьвер. Он сказал, что он ему нужен всего на пару дней.
   — Вам его просьба не показалась странной? — поинтересовался Мейсон.
   — Боже мой, когда любишь, ни о чем не думаешь! — воскликнула она.
   — Так вы вернулись домой, чтобы сжечь его письма?
   — Да.
   — А не для того, чтобы спрятать патроны? — спросил Мейсон.
   — Нет.
   — Но вы же пытались их спрятать, да?
   — Когда я приехала туда, мне показалось, что от них стоит отделаться.
   — А попугай? — поинтересовался адвокат. — Это вы его убили?
   — Господи, нет! — воскликнула девушка. — Зачем мне нужно было убивать попугая?
   — Но вы ведь наверняка слышали, что птица все время повторяла: «Убери револьвер, Элен! Не стреляй! Боже мой, ты меня застрелила!»
   — Это не может относиться ко мне, — твердо ответила Элен Монтейт. — Попугая муж купил в зоомагазине в пятницу второго числа. За столь короткое время я не могла научить птицу ни единому словечку. К тому же, попугай не был даже вблизи того домика. — Неожиданно у нее на глаза навернулись слезы. — Я не могу поверить, просто не могу поверить, что он мог сделать что-то такое, что могло бы обидеть меня, как-то нарушить мой покой. Он все время думал о моем счастье. Как он был ко мне добр, как нежен и внимателен… и какой у него был изумительный характер!
   Мейсон потрепал ее по плечу.
   — Не переживайте так сильно. Поберегите нервы для решающего сражения. Сегодня вечером вам придется предстать перед жюри коронера.
   — Чего вы от меня хотите? — спросила она, сдерживая рыдания, — чтобы я отказалась вообще говорить? Кажется, именно так поступают адвокаты?
   — Наоборот, — мягко сказал Мейсон, — я хочу, чтобы вы честно и откровенно ответили на все вопросы. Независимо от того, в чем станут вас обвинять и как будут стараться напугать и запутать, вы станете говорить только правду. Безусловно, это пытка, но зато вы выйдете оттуда с гордо поднятой головой.
   — Что-то вы переменили свое намерение, — сказала Элен Монтейт. — Вчера вечером вы пытались спрятать меня от полиции.
   — Я предполагал, что кто-то непременно попытается прикончить попугая, — сказал Мейсон. — Если бы вы находились дома и услышали шаги незваного гостя… Поймите, на совести этого человека уже одно убийство, второе не составило бы большого труда.
   — Но как вы могли узнать, что кто-то попытается убить Казанову? — удивилась она.
   — Это было всего лишь догадкой, — улыбнулся Мейсон. — Как вы полагаете, вы продержитесь сегодняшний вечер?
   — Я постараюсь, — кивнула она.
   — Вот и отлично, — одобрительно улыбнулся Мейсон. — Не поддавайтесь пессимистическим настроениям.
   — Я потеряла любимого человека, и меня же обвиняют в его убийстве!
   — Обвинение не будет вечно висеть над вами! — уверенно сказал Мейсон.
   Она с усилием улыбнулась, подняла голову и сказала:
   — Хорошо. Раз надо, так надо.

12

   Коронер Энди Теймплейт, философски относящийся как в жизни, так и к исполнению своих обязанностей, призвал к порядку присутствующих на дознании, выбрал состав Жюри и произнес вступительное слово, суть которого сводилась к тому, что необходимо выяснить причину смерти мистера Фраймонта С. Сейбина, а если это убийство, то постараться найти преступника. Далее он представил прокурора Раймонда Спрэга и адвоката Перри Мейсона, объяснив, что последний представляет интересы наследника, а также Элен Монтейт. Предупредив, что не потерпит долгих речей и топтания на месте, он сказал:
   — Нам нужны только факты. И не пытайтесь мудрить со свидетелями, запугивать их или сбивать с толку. Я буду это немедленно пресекать. Первым буду задавать вопросы я, затем окружной прокурор. После — Перри Мейсон и любой присяжный заседатель. Хватит пустых разговоров, пора приступать к делу. Все ясно?
   — Я все понял и согласен, — кивнул Мейсон.
   Окружной прокурор сразу насторожился.
   — Конечно, представление коронера о том, каков должен быть порядок дознания, отличается от моего, — начал было Раймонд Спрэг.
   — Однако хозяин здесь я, — безапелляционно перебил его коронер. — Я обыкновенный честный гражданин и постарался подобрать в состав Жюри таких же простых людей, достаточно повидавших жизнь и наделенных светлой головой. Я думаю, что знаю, чего они хотят. Во всяком случае, свои желания я знаю прекрасно.
   Энди Теймплейт, нахмурив брови, остановил легкий смешок, пронесшийся по залу. Потом сказал:
   — Я думаю, — сказал он, — что первым делом необходимо выслушать свидетеля, обнаружившего тело.
   Фреда Вайнера привели к присяге.
   — Вы нашли тело, мистер Вайнер? — спросил коронер.
   — Да.
   — Где?
   — Возле горной хижины, возле Гризли Крик.
   — Это был его дом Фраймонта Сейбина?
   — Да.
   — Когда вы нашли тело?
   — В воскресенье одиннадцатого сентября.
   — Во сколько точно?
   — Примерно, часа в три или четыре дня.
   — Как это было?
   — Я шел домой, раздумывая о везении Сейбина на рыбалке. Я его не видел, но он всегда приезжал в день открытия сезона, так что я остановился возле его дома и услышал попугая, громко выкрикивающего ругательства. Тогда я решил, что если попугай здесь, то и хозяин должен быть. Ну, и пошел к дому. Были закрыты все ставни, гараж тоже на замке. Тут я подумал, что ошибся, и в доме пусто. Уже совсем было повернул назад, но тут попугай, как закричит.
   — Что он кричал? — спросил коронер.
   — Попугай выкрикивал проклятия, — усмехнулся Вайнер. — Ему хотелось есть.
   — Ну, и что же вы сделали?
   — Тут у меня появилось сомнение. Я подумал, что наверно Сейбин все же приехал, просто ушел на реку. Только какого черта было закрывать ставни? Ведь в доме разводится сырость. Ну, я пошел к гаражу, заглянул в окошечко, и увидел, что машина на месте. Выходит, Сейбин здесь. Я пошел к двери и стал барабанить в нее, что было мочи. Когда никакого ответа не последовало, я перепугался, не случилось ли чего, и приоткрыл одну из ставен. Попугай вопил, как резаный. Через окно я заметил человеческую руку на полу. Тут уж я разбил окно и влез в дом. Я сразу же понял, что Сейбин давно умер. На полу было насыпано зерно для попугая, стояла миска, только вода вся высохла. Я подошел к телефону и позвонил в полицию. Ничего не трогал. Вот и все.
   — Что вы сделали потом? — спросил коронер.
   — Я вышел на воздух, запер дом и стал дожидаться вас на улице.
   — Я думаю, что нет необходимости в дальнейших расспросах этого свидетеля, — сказал коронер.
   — Мне нужно задать всего один вопрос, — сказал прокурор. — Это было тело Фраймонта С. Сейбина?
   — Да. И хотя оно здорово того… сами понимаете, но это был старина Сейбин.
   — Вы давно были знакомы с Фраймонтом С. Сейбином?
   — Пять лет.
   — У меня все.
   — У меня еще один вопрос, — объявил коронер. — До моего прихода вы ничего в домике не трогали?
   — Совершенно ничего, не считая телефона.
   — Шериф явился туда вместе со мной, не так ли?
   — Да, правильно.
   — Тогда мы послушаем шерифа.
   Когда шериф Барнес с видимым трудом втиснулся в кресло для свидетелей, и принес присягу, коронер спросил:
   — Расскажите нам, что вы увидели, войдя в охотничий домик мистера Сейбина?
   — Тело лежало на полу на левом боку. Левая рука была вытянута вперед, пальцы сжаты. Правая рука лежала вдоль тела. Запах стоял удушливый, пришлось распахнуть все окна. Конечно, предварительно мы удостоверились, что все окна были заперты изнутри и что их не выламывали, и только потом распахнули… На дверях был пружинный замок, он был заперт. Понятно, что убийца спокойно вышел и захлопнул за собой дверь. Мы посадили попугая в клетку, закрыв дверцу, которая была подперта сосновой палкой, чтобы она не захлопнулась. Я обрисовал на полу мелом положение тела и револьвера, а коронер проверил одежду убитого. После этого все сфотографировали, как положено.
   — Снимки у вас с собой?
   — Да, — шериф протянул несколько фотографий.
   Коронер забрал всю пачку и сказал:
   — Хорошо, позднее я передам их членам Жюри. Что было дальше?
   — После того, как убрали тело и проветрили помещение, — продолжил шериф Барнес, — мы начали тщательно осматривать дом. Сначала проверили кухню. В помойном ведре лежали две яичные скорлупы и шкурка от бекона, кусок черствого тоста, подгоревшего с одной стороны, и небольшая жестянка из-под бобов со свининой. На газовой плите стояла сковорода. Было видно, что на ней разогревали бобы. В кофейнике оставалось порядочно кофе, но он покрылся плесенью. В раковине лежала грязная тарелка, нож и вилка с остатками тех же бобов со свининой. В холодильнике нашли полпачки масла, бутылку сливок и два нераспечатанных брикетика плавленого сыра. В шкафу имелся большой запас консервов, а в хлебнице — совершенно зеленая буханка хлеба. Там же в бумажном мешочке было песочное печенье. В центральной комнате у стола стояли прислоненные к стенке удочки и спиннинги, а в плетеной корзинке лежала полуразложившаяся рыба. Очевидно, рыба лежала столько же времени, сколько и труп. Мы положили корзинку в ящик и отправили на экспертизу в город. Проверили револьвер. Это был короткоствольный «дерринджер» сорок первого калибра, из него было сделано два выстрела. В теле оказалось два пулевых отверстия в области сердца. Около стола стояли резиновые сапоги, к которым прилипло много грязи, уже сухой. На тумбочке, возле кровати, стоял будильник. Он остановился на двух сорока семи. Звонок был установлен на пять тридцать. На теле были надеты бумажные брюки и свитер, на ногах — шерстяные носки и домашние туфли. В домик проведена телефонная проводка. На следующий день, когда Перри Мейсон и сержант Холкомб помогали мне в расследовании, мы обнаружили, что от нее была сделана отводка. Лицо, занимавшееся подслушиванием телефонных разговоров мистера Фраймонта С. Сейбина обосновалось в маленькой хижине, очень старой. Очевидно, в ней давно не жили. Прежде чем установить в нем записывающую аппаратуру, домик был в какой-то мере починен и приведен в порядок. Видно было, что ее обитатель покинул хижину в страшной спешке. На столе лежала сигарета, которую успели только прикурить и забыли о ней. Пыль указывала, что в помещении никого не было больше недели.
   — Элен Монтейт что-нибудь говорила об оружии? — спросил коронер.
   — Одну минутку, — вмешался прокурор, — сделала ли она заявление добровольно или же после общения с вами?
   — Мы спросили, видела ли она револьвер прежде и она ответила «да». Она взяла его по просьбе своего супруга и приобрела для него патроны в субботу третьего сентября.
   — Она назвала своего мужа?
   — Она сказала, что человек, которого она считала своим мужем, был Фраймонт С. Сейбин.
   — У кого-нибудь есть еще вопросы? — спросил коронер.
   — Вопросов не имею, — ответил Мейсон.
   — У меня пока все, — сказал прокурор.
   — Вызываю Элен Монтейт. — Повернувшись к присяжным, коронер заметил: — Полагаю, мистер Мейсон не захочет, чтобы его клиентка сейчас делала какие-то заявления. Возможно, она не станет отвечать на вопросы, поскольку ее задержали по подозрению в убийстве, но я хочу, чтобы вы посмотрели на нее и составили для себя какое-то мнение.
   Элен Монтейт была приведена к присяге.
   Мейсон поднялся с места и обратился к коронеру:
   — Вопреки вашим ожиданиям, я советовал своей клиентке отвечать на любые вопросы. Больше того, я посоветовал мисс Монтейт рассказать членам Жюри свою историю, ничего не утаивая.
   Элен Монтейт повернулась к присяжным. Во всех ее движениях чувствовалась предельная усталость, но вместе с тем какая-то гордость, даже вызов. Она рассказала о человеке, однажды вошедшем в библиотеку. Он познакомился с ней, подружился, потом дружба переросла в настоящую любовь. Она рассказала про их брак, про медовый месяц, продолжавшийся два дня, которые они прожили в маленьком домике в горах.
   Понемногу присяжные почувствовали романтическую прелесть отношений этих людей, и поняли, какой удар пережила эта худенькая женщина, когда узнала о трагической развязке ее короткого счастья.
   Однако Раймонд Спрэг с трудом сдерживался от желания поскорее приступить к перекрестному допросу. Не успела она закрыть рот, как он громко спросил:
   — Вы взяли револьвер из коллекции в библиотеке?
   — Да.
   — Почему вы это сделали?
   — Мой муж попросил у меня оружие.
   — Почему он не купил себе нового?
   — Он сказал, что ему нужно немедленно, а по закону оружие продают лишь через три дня после подачи заявки.
   — Он объяснил вам, зачем ему понадобилось оружие?
   — Нет.
   — Вы отдаете себе отчет, что решились на воровство?
   — Я ничего не воровала. Я просто взяла на время.
   — Выходит, Фраймонт Сейбин обещал его возвратить?
   — Да.
   — Вы хотите уверить присяжных, что Фраймонт Сейбин специально заставил вас украсть револьвер из коллекции. Тот револьвер, из которого он был застрелен?
   — Не отвечайте на вопрос, мисс Монтейт, — сказал Мейсон. — Вы должны сообщать только факты. Не сомневаюсь, что присяжные вас прекрасно поймут.
   Спрэг с негодованием повернулся к Мейсону.
   — Я считаю, что мы обойдемся без всяких технических фокусов!
   — Несомненно! — улыбнулся Мейсон.
   — Но ведь это же процессуальная тонкость.
   — Ну что ж. Я просто не советую моей подзащитной отвечать на неправильно сформулированный вопрос.
   — Я требую, чтобы она ответила на мой вопрос! — прокурор обратился Раймонд Спрэг к коронеру.
   Коронер покачал головой.
   — Мне думается, мистер Спрэг, вы должны спрашивать мисс Монтейт только о фактах. Не задавайте ей вопросов о том, что она хочет внушить присяжным.
   — Что вы скажете про попугая? — спросил Раймонд Спрэг у Элен Монтейт.
   — Вы имеете в виду Казанову?
   — Да.
   — Его купил мистер Сейбин, то есть так я считала.
   — Когда?
   — В пятницу, второго сентября.
   — Что он сказал, принеся попугая домой?
   — Сказал, что ему всегда хотелось приобрести попугая, вот он его и купил.
   — После этого попугай жил у вас?
   — Да.
   — Где вы были в воскресенье четвертого сентября?
   — Я была с моим мужем.
   — Где?
   — В Санта-Дель-Барра.
   — Вы останавливались там в отеле?
   — Да.
   — Под какими именами?
   — Как мистер и миссис Вэйллман, разумеется.
   — И с вами находился Фраймонт С. Сейбин, назвавшийся Джорджем Вэйллманом?
   — Да.
   — Револьвер в то время был у него с собой?
   — Наверное. Не знаю. Я его не видела.
   — Он вам ничего не говорил о своем намерении поехать в охотничий домик на открытие рыболовного сезона?
   — Конечно, нет. Он же уверил меня, что он бедняк, ищущий работу. Сказал, что в понедельник ему надо кое с кем повидаться, поэтому я поехала к себе домой.
   — Это было пятого?
   — Да.
   — Где вы были во вторник шестого?
   — Вторую половину дня я провела в библиотеке, а утром ездила в горный домик.
   — Так вы туда ездили шестого числа?
   — Да.
   — Что же вы там делали?
   — Просто обошла его со всех сторон.
   — Около одиннадцати часов утра?
   — Да.
   — Как выглядел домик в то время?
   — Точно так же, как и тогда, когда мы оттуда уехали.
   — Ставни были закрыты?
   — Да.
   — Точно так, как это видно на фотографии?
   — Да.
   — Вы слышали попугая?
   — Нет.
   — Домик казался нежилым?
   — Да.
   — Вы не заметили, была ли машина в гараже?
   — Нет.
   — Что вы сделали?
   — Походила вокруг и уехала.
   — Зачем вы туда ездили?
   — Я поехала туда… просто посмотреть на это место. У меня было несколько свободных часов, мне захотелось прогуляться, а дорога туда очаровательная.
   — Но дальняя, не так ли?
   — Да.
   — Вам известно, что по нашим данным мистер Фраймонт С. Сейбин был убит в период от половины одиннадцатого до одиннадцати часов?
   — Да.
   — И что он приехал в домик в понедельник пятого?
   — Да.
   — Вы заявляете, что, приехав туда, нашли домик с закрытыми ставнями, ничто не показывало, что в нем кто-то есть, попугая не было слышно, а мистера Сейбина вы не видели?
   — Да. Домик был в точно таком же состоянии, как и прежде. Мистера Сейбина, повторяю, я не видела. Я не имела понятия, что он был в домике. Я не сомневалась, что в то время он подыскивал в Санта-Дель-Барре помещение для будущей бакалейной лавки.
   — Я считаю, — сказал Мейсон, — что свидетельница сообщила нам все известные ей факты, дальнейший опрос приобретает характер перекрестного допроса и оспаривания ее показаний. Поэтому я советую своей клиентке не отвечать на дальнейшие вопросы, пока в ходе дознания не обрисуются какие-то новые факты.
   — Прекрасно, — с угрозой в голосе, заявил прокурор, — я как раз перехожу к новой фазе расследования. Скажите, свидетельница, кто убил попугая, находившегося в вашем доме?
   — Я не знаю.
   — Попугая вам принесли в пятницу, второго числа?
   — Правильно.
   — А в субботу, третьего числа, вы уехали со своим мужем?
   — Нет, мой муж уехал днем в субботу в Санта-Дель-Барру. В понедельник был праздник, я сама поехала туда в воскресенье и провела вечер воскресенья и утро понедельника вместе с ним в отеле. Домой я вернулась поздно вечером. За попугаем смотрела моя хозяйка, миссис Винтерс. В понедельник я уже не могла зайти за ним. На следующее утро, во вторник, я была свободна до трех часов. Мне не хотелось ни с кем встречаться. Я поднялась с зарей, села в машину, поехала в горы, как я уже говорила, а к трем часам возвратилась в город и приступила к работе.
   — Разве неверно, — настаивал прокурор, — что сегодня утром вы возвратились очень рано, чтобы, помимо всего прочего, убить своего попугая?
   — Конечно, неверно! Я даже не знала, что попугай убит. Мне об этом сказал шериф.
   — Я хочу немного освежить вашу память, мисс Монтейт.
   По знаку прокурора на подносе принесли попугая, прикрытого сверху белой тряпкой. Спрэг трагическим жестом сорвал ее. Жадные до всякого рода зрелищ зрители вытягивали шеи. Они дружно вздохнули, увидев на подносе окровавленного зелено-красного попугая, нарядная головка которого лежала отдельно.
   — Это ведь дело ваших рук, мисс Монтейт, не так ли? — трагическим голосом спросил Спрэг.