Кое-где ее называют ассоциацией, я употребляю термин «организация». Вообще-то правильнее было бы говорить «тайное общество».
Будучи по образованию историком, позволю себе небольшое отступление. Многие наслышаны о тайных обществах прошлого, в свое время сосредоточивших абсолютную власть над людьми, но мало кто знаком с анатомией пороков и зла в человеческом обществе.
Мы и не подозреваем, что семена зла, посеянные давным-давно, способны, оказывается, прорастать даже несколько столетий спустя.
К примеру, мафия — организация, соединяющая в себе жестокость, присущую средневековым ассассинам, приверженность коммерции, свойственную тамплиерам, и массовость, с которой способны соперничать, пожалуй, только масоны, с величайшей конспирацией, которой отличались все тайные общества во все времена.
А сейчас небольшой экскурс в историю мафии. В 1282 году на острове Сицилия в городе Палермо возникла патриотическая организация, ставившая своей целью освобождение Сицилии от французского ига. Девиз ее был: «Смерть всем французам — это клич Италии». На итальянском языке это звучит так: «Морте алля Франсия Италия анелла». Начальные буквы этих слов служили паролем для членов организации. Что произошло с ней за семь столетий, знают все, но о размахе, с каким мафия действует, известно лишь некоторым.
Сразу хочу подчеркнуть, что сама структура этой организации надежно гарантирует безопасность ее членов и обреченность их жертв. Все, конечно, знают, что самое низовое звено мафии — семья. Разумеется, нетрудно догадаться, кто является ее членами. Отцы, дети, братья, конечно же и сестры, двоюродные братья, шурины, девери... Попробуй разруби такого рода семейную поруку, когда неосторожно вырвавшееся слово ставит под удар не кого-нибудь, а сына или брата! Такое не прощается. Святая святых мафии, «омерта» — страшный закон молчания, обратно пропорционален закону мести. Это помнят все члены организации и никогда не забывают.
По семейному принципу сформировалась и американская коза ностра, когда у нас в Штатах появились первые сицилийские иммигранты. Без знания языка, без профессии, неграмотные крестьяне умели лишь метко стрелять, молчать и оставаться верными до гробовой доски тем, кто дал хлеб им и их детям.
Несколько семей иногда объединяются в коска, что значит «бедро». Семейный принцип и здесь сохраняет свою силу. Бедра составляют ассоциацию. Она держит под контролем либо какой-то бизнес, либо отрасль промышленности. Ассоциации и составляют мафию.
Я, когда начал работать в полиции, основательно изучил принцип ее организации. И надо сказать, знание истории мне весьма пригодилось, потому как все тайные ордены строятся по тому же принципу. Я неплохо разбираюсь в иерархии мафии. К примеру, в Европе глава семьи называется капо, а у нас, в Америке, — босс.
На случай провала существует второй босс, но лишь боссу подчинен советник — светлая голова, человек с образованием, чаще всего — юридическим. На второго босса замыкаются лейтенанты, которые не знают босса. Им незнаком и советник. Лейтенанты руководят солдатами. Именно эти солдаты выполняют приказы руководства, спущенные через лейтенантов.
Стопроцентная конспирация! Рядовому исполнителю ничего не известно ни о цели того, что ему поручено, ни о боссе. Эту цепь разорвать трудно. Почти невозможно.
Разумеется, существуют также наемники. К их числу относятся неитальянцы. Они выполняют, как правило, работу курьеров для переправки наркотиков. Их нанимают также в тех случаях, когда замышляется очень сложная операция.
Надо сказать, деятельность мафии уже давно четко разграничена на легальную и нелегальную. К первой относятся содержание ресторанов и баров, контроль над доками, аэропортами, порнобизнес, ко второй — азартные игры, проституция, торговля наркотиками.
Для того чтобы надежно конспирироваться, у нас, в Штатах, недостаточно знания итальянского языка. Не спасает даже сицилийский диалект, так как агенты полиции специально изучают его. Я, к примеру, выучил. Поэтому большинство семей говорят на жаргоне. Сидят, например, двое в ресторане. Один кивает на мужчину у входа: «Артишок». Кличка? Вовсе нет. Это звание. Оно означает шефа группы гангстеров. О том, кого устранили, говорят: «Погашен». О невооруженном человеке скажут: «Порожний».
Многим известно, что у масонов и в других тайных обществах существует язык жестов. Есть он и у мафии, особенно у старых мафиози, придерживающихся традиций. Очень важна при этом роль шляпы. Если она сдвинута направо — «за мной следят», сдвинута назад — «срочно на помощь», сдвинута налево — «я вижу тебя и постоянно слежу за тобой».
Иногда мафию называют государством в государстве, но это не совсем точно. В некоторых отношениях мафия вне государства и не зависит от него. Между прочим, главными задачами солдат являются разложение полиции и госаппарата, установление устойчивого влияния на ключевых работников бизнеса, банков, авиакомпаний и портов. И во имя этой цели допустимы все средства: шантаж, насилие, убийство, похищение и конечно же жесткий контроль за зонами влияния. А уж если между семьями начинается борьба за главенство, забываются все принципы. Мгновенно подключаются свои люди в органах власти и в полиции. На это денег не жалеют. Еще бы, связи решают все! Многие банкиры, например, разрешают королям наркотиков пользоваться своим банковским счетом, так что никакие дотошные финансовые инспекторы мафиози не опасны, а уж если кто-то притронется к правде, того можно и убить. Каждое из подобных убийств замыкает завеса молчания, полная тишина.
И словно стражи этой тишины, являющейся по сути проявлением строжайшей дисциплины, сидят где-нибудь в Палермо на открытой террасе старики в черном, неторопливо тянут кьянти, говорят мало, кидают неторопливые взгляды по сторонам. При кажущейся внешней заторможенности они стремительно, как истинные охотники, умеют бить навскидку, без прицеливания.
В мафии, я бы сказал, несколько истеричное поклонение старшему. Убивают порой безвинного человека, веруя на слово. Ведь лейтенант, а то и заместитель капо ошибиться не могут! Да и вообще мафия добивается искоренения у своих членов всяких эмоций: «Тебе поручено пристрелить, похитить, взорвать — делай. Перед Всевышним отвечу я».
Дисциплинированность — один из основных принципов существования этой организации. У них есть карты города, как в полиции. Там постепенно закрашиваются целые районы: «охвачено», «приручено», «прижато». Между самими мафиози идет невероятная драка за лидерство, поскольку слишком велики барыши. А кто откажется от барышей? «Если не ты — тогда тебя». Убивают, а потом устраивают королевские похороны. Рыдают все, особенно неутешно «сынки», отправившие своего «крестного отца» на кладбище.
Впрочем, и молчание не всегда спасает тех, кто знает слишком много. По-настоящему молчать умеют только мертвые.
А кто осмеливается знать, помнить и, сверх того, говорить, тот не живет долго. Поэтому неудивительно, что большинство преступлений остаются нераскрытыми. Предположим, вам удалось посадить на скамью подсудимых какого-либо мафиози. Собраны улики, есть показания свидетелей, назначается суд. И вдруг оказывается, что свидетели отказались от прежних показаний, улик недостаточно. Короче говоря, дело отправляется на доследование, а потом и вовсе выносится оправдательный приговор за отсутствием улик. Так срабатывает цепь связей — этот основополагающий фактор тотальной коррупции.
Однажды, когда я уже не работал в полиции, мне пришло на ум, что ведь Каттер из своего «магнума-357» мог меня запросто сразить наповал. Он ведь падок на деньги! Так что мне вроде бы и повезло... Остался жив, и надо радоваться. Именно тогда я устроился на работу редактором в один ежемесячный иллюстрированный журнал, владельцами которого были очень богатые фермеры-скотоводы. Их взгляды на жизнь не совпадали с моими, но зато жалованье мне положили баснословное. Целых шесть месяцев я старался в меру своих способностей — приводил а более или менее читабельный вид всякие статьи на уровне каменного века, украшая их яркими цветными фотографиями пейзажей Юго-Запада. Ну и, разумеется, настал момент, когда я осознал, что деньги существуют в том числе для того, чтобы получать от них удовольствие. Я уволился и занялся восхитительным ничегонеделанием. Но прежде я съехал из бунгало в центре города, но с общей стеной с соседями, где у меня были три комнаты на разных уровнях, кондиционер, крошечный бассейн во дворе с лужайкой и парой деревьев, и купил по дешевке старинный форт, зажатый между скал.
Этот уродливый каменный дом никого не вдохновил, а я пришел от покупки в восторг. Он стоял в стороне от цивилизации и главных дорог. Это мне больше всего понравилось. Никто не мог мне сказать, кто его построил и когда.
В доме было шесть комнат, а может, семь — это как считать. Появился у меня и собственный колодец, а также полчища ящериц, сороконожек и черных пауков, снующих в скальных расщелинах. Небольшой дизель-генератор Келера под навесом на деревянной платформе позади дома, у тыловой стены, снабжал электроэнергией все лампочки в доме, холодильник и довольно шумный кондиционер, установленный на крыше. Двухтактная дизельная установка тоже пыхтела и клацала, но меня этот шум не раздражал.
Ближайшие соседи находились в семи километрах от меня, но зато вокруг молча громоздились скалы и кактусы, столбом висела пыль. За домом, метрах в тридцати, был квадратный каменный сарай, где, судя по всему, в стародавние времена держали собственный выезд. Я эту постройку приспособил под хозблок. Там у меня хранились инструменты для скальных работ, потому как я надумал заняться обработкой минералов. Решил, что занятие этим бизнесом обеспечит существенную прибавку к пенсии. Однако спустя какое-то время понял: доморощенное производство с оборудованием, бывшим в употреблении и купленным мною по случаю, — затея бесполезная, то есть неденежная. Правда, в бесполезности обнаружился эстетический нюанс. Я научился классно обтачивать камни для серег, подвесок, колец, галстучных булавок и прочих украшений. В лавках, где продавались сувениры, мои поделки пользовались спросом у заезжих туристов. Доходы оказались мизерными, но какое удовольствие я получил, лазая по горам и долам в поисках таких минералов, как гранат и агат, и других полудрагоценных камней, совершенно неприметных в необработанном виде.
Удивительная страна — эти горы, предгорья и плоскогорья. Героическая, я бы сказал. Но и опасная, вернее — с риском для жизни. Распространяться на эту тему не буду — кто бывал в горах, кто спускался в речные долины с очень крутыми склонами, тот меня понимает. Скажу только, что я всегда вытрясаю по утрам ботинки, прежде чем их надеть, потому как если тяпнет ядовитый скорпион, мало не покажется.
И ножки моей кровати стоят в жестяных банках с керосином. Проверенный прием. Ни один клоп не сунется!
А еще солнце целых полдня просто безумствует, порой мне кажется, солнечные лучи действуют по принципу: «Умри все живое!»
Но когда выйдешь из дома поутру, сделаешь глоток чистейшего воздуха, который никто до тебя не вдохнул и не выдохнул, ощущаешь себя человеком.
Лицо сразу опахнуло жаром, как из горячей духовки. Я пил молоко маленькими глотками и смотрел на кусты роз, посаженные Джоанной по обеим сторонам гравиевой дорожки. Хорошую память оставила она по себе! Розы вот-вот снова зацветут. Если их обильно поливать, ухаживать за ними, то даже в этой пустыне они не ленятся цвести раз пять в год, а то и шесть. Повернув вентиль, я стал наблюдать, как струя воды побежала по канавке от куста к кусту. Целый месяц потратил я на занятия самодисциплиной: все убеждал себя, что вырвать с корнем из сердца все воспоминания о Джоанне — пустяковое дело. Однако ее телефонный звонок вызвал сердцебиение и душевное смятение. Оказывается, я помнил все, что было. До мельчайших подробностей, будто это происходило вчера.
Отхлебнув пару глотков холодного молока, я подумал, что день обещает быть адским пеклом. Полгода назад, дело было зимой, у нас с ней состоялся один из тех разговоров, когда собеседники отводят взгляд, словно опасаются со всей прямотой посмотреть друг другу в глаза.
— Дорогой мой, — сказала она, — жаль, что мы не стали встречаться время от времени, как ты предлагал. Все дело в том, что подобный регламент меня не устраивает. Моя вина, короче говоря... Я ведь прекрасно понимала, что ты не сторонник серьезных отношений.
Я пытался ее переубедить, просил подумать, но она стояла на своем. Позже я сообразил, что явилось причиной ее упорства.
— Саймон, — продолжила она, — ты здесь живешь на отшибе, и, как мне кажется, тебе ни до чего и ни до кого нет дела. Предприняв попытку одержать верх над городскими властями, ты проиграл. И хоть признал поражение, но замкнулся в себе. В общем, у тебя в сердце ни для кого не осталось места, в том числе и для меня. А я все это уже проходила, с Майком, и полагаю, с меня хватит. Понимаешь? Нет больше никаких сил, не осталось...
Джип уже был набит под завязку поделками из местных самоцветов для продажи оптом и в розницу. Я сел за руль. Желая казаться непреклонным, я старался не выдать обуревавших меня чувств. Она обогнула джип, подошла ко мне и сказала:
— Когда вернешься, меня здесь уже не будет!
Я включил зажигание и резко взял с места, даже не оглянувшись. Так и не знаю, провожала она меня тогда взглядом или нет.
Тот день получился на редкость паршивым, все время хотелось позвонить ей, но я не был уверен, что она ждет моего звонка. Должен сказать, иногда ее чрезвычайно трудно понять.
Да и вообще она отличается непредсказуемостью. Кроме того, она всегда говорила полуправду, считая, что вся правда способна сильно ранить.
Спустя неделю я столкнулся с ней совершенно случайно. Так, во всяком случае, она дала мне понять. Хотя то, что Джоанна сообщила, убедило меня в преднамеренности этой случайности и прибавило твердости и уверенности в себе. Я уже не деликатничал, а, что называется, резал правду-матку. Стало быть, это Сальваторе Айелло присоветовал ей расстаться с экс-копом? Экс-коп — это бывший полицейский, если кто не понимает язык, что в ходу в американской криминальной среде.
«Нет, в общем — да!» — Джоанна прятала глаза. Она оттого об этом сразу не сказала, что знает мой взрывной темперамент и опасалась, а вдруг я кинусь со всех ног убивать этого Айелло и тогда уж организация меня не пощадит.
Я понимал, что просить ее оставить работу у Айелло бесполезно. К слову сказать, я никогда не задал ей вопроса, каким образом и почему она связалась с организацией. Подобные вопросы, как правило, не задают. И так все ясно! На чем-то подловили. Они всегда так делают.
«Да мне-то что! В конце концов, это ее выбор!» — оборвал я себя. И я должен с этим считаться. Так что лучше всего впредь избегать друг друга. Хотя бы до тех пор, пока воспоминания и острота момента не изгладятся из памяти. Протестовать бессмысленно, потому как я вроде бы компрометирую ее. Отелло — тип на редкость безжалостный, достучаться до него практически невозможно. Да и вся их организация играет не по правилам и весьма грубо.
Впрочем, делать вид, будто я ее не дожидаюсь, не имело смысла — я хотел увидеть Джоанну, очень хотел...
Я стоял в тени до тех пор, пока она не въехала во двор и не пристроилась возле моего джипа. Обернувшись, она посмотрела на меня сквозь солнцезащитные очки. Я подошел, остановился, собираясь распахнуть дверцу автомашины.
Джоанна даже не улыбнулась.
— Я так тебе благодарна, что ты позволил мне приехать, — произнесла она с расстановкой.
— Какой стиль, какой тон! — съязвил я. — Неужели все так плохо?
— Хуже некуда.
Она взмахнула длиннющими ногами, выбираясь из машины, встала возле розового куста и принялась одергивать узкую юбку из белого поплина. Зеленая шелковая блузка без рукавов, оттеняя красивой формы загорелые руки, подчеркивала высокую грудь. Джоанна великолепно сложена. При невысоком росте танцовщицы она кажется изящной статуэткой. Лицо сердечком, большие сине-фиолетовые глаза, губы бантиком и вздернутый носик делают ее миловидность чрезвычайно пикантной. Я в этом разбираюсь. Уж поверьте! Ветер играл прядями ее волос, а над верхней губой у нее проступала испарина.
Я пристально посмотрел на нее и понял, что она в подавленном состоянии.
— Ощущаю себя такой идиоткой, — улыбнулась она через силу, и улыбка получилась жалкая и какая-то вымученная. — Такой чудесный день, и вот на тебе! — Джоанна оглянулась, задержала взгляд на дороге, будто хотела убедиться, что за ней никто не гонится. — Может, нам лучше в доме поговорить?
— Само собой, — кивнул я.
Она обладала замечательной чертой характера — стойкостью, вернее — необыкновенной силой духа. Я еще раньше это понял, а сейчас получил тому подтверждение. Короче говоря, случись, скажем, светопреставление, Джоанна прежде всего позаботится о мизансцене. И только когда убедится, что все и всё на своих местах, сообщит о вселенской катастрофе.
Мы направились к дому, и я тут же превратился в одно большое ухо. «Цок-цок-цок!» — стучали по плитам дорожки каблучки. И хотите — верьте, хотите — нет, я отчетливо слышал шепот ее ляжек, обтянутых нейлоном трусиков. Изящная головка Джоанны доходила мне до плеча. Она не шагала, она семенила, потому как на ней была узкая юбка. Однако и походка у нее отличалась элегантностью.
Я пропустил ее вперед, прикрыл за собой дверь с сеткой, защищающей дом от нашествия крылатых насекомых и всяких ползучих тварей. Дверь негромко клацнула, а Джоанна дернулась. Можно сказать, подпрыгнула. Привалившись к дверному косяку, она постаралась сгладить этот инцидент быстрой улыбкой.
— Я в состоянии, близком к полнейшей панике, — сказала она бесстрастным голосом и направилась на кухню.
Я нахмурился и пошел за ней следом. Когда я переступил порог кухни, она уже наливала воду в кофеварку с ситечком.
— Прямо не знаю, как начать. Наверное, я произвожу впечатление психопатки, у которой крыша поехала. — Она отмерила кофе и включила плиту.
— Сядь, пожалуйста, и возьми себя в руки, — сказал я. — Кофе как-никак я сумею довести до кондиции.
— Черта с два! — отозвалась Джоанна, вытаскивая из сумочки пачку сигарет. — У тебя начисто отсутствует навык варить кофе, то есть я хочу сказать, для этого необходим талант. — Она достала сигарету, щелкнула зажигалкой и закурила. — Если я сию минуту не выпью чего-либо крепкого и горячего, ей-богу, рухну на пол прямо здесь.
Руки у нее подрагивали, когда она закуривала и потом, пока курила.
Джоанна сделала пару глубоких затяжек, а сама все поглядывала на кофейник. Потом покачала головой, усмехнулась и выпалила:
— Айелло пропал.
Она произнесла эту фразу со странной интонацией — с какой-то веселой беззаботностью.
— Как это? Взял и пропал? — спросил я, не улавливая в этом сообщении ничего такого, что могло бы вызвать панику.
— Взял и пропал... — повторила она. — В доме — никого, сейф — нараспашку. Внутри — пусто... Понимаешь, Айелло исчез, а в сейфе — ни цента. — Джоанна склонила набок голову, глянула на меня с прищуром: — Не слабо, да?
— Не слабо, — согласился я, чувствуя, что у меня участился пульс. — Давай-ка выкладывай все по порядку!
Джоанна картинно развела руки в стороны, подошла к плите и бросила через плечо:
— Разумеется, все решили, что это моя работа. Угрохала Сальваторе и обчистила сейф.
— Вон оно что! — сказал я сдержанным тоном. — Они, видите ли, решили... Нашли медвежатника... А я и не знал, что ты такой крупный специалист по сейфовым замкам, ну и по сейфам, само собой...
— Мне совсем не до шуток! — отрезала Джоанна, наливая кофе в кружку.
Лица ее я не видел, но посадка головы и прямая спина говорили о том, что она на пределе.
Аромат кофе распространился по всему дому. Она взяла кружку и, не глядя на меня, пошла в гостиную.
Я пошел было за ней, но замешкался, остановился в дверном проеме, потому как сообразил, что сквозняк приведет меня в чувство, вернее — остудит мой пыл. Я подождал, пока она устроилась на кушетке с кружкой черного как деготь кофе.
— Дело ясное, что дело темное. Давай все снова и по порядку, — сказал я приказным тоном. — Что же все-таки произошло?
Обхватив кружку ладонями, Джоанна подобрала под себя ноги, нахмурилась и ответила:
— В семь тридцать утра я, как обычно, была уже на месте. Айелло считает, что в жарком климате самая продуктивная работа приходится на утренние часы — до десяти, и днем после четырех. Он плохо переносит жару и время после обеда проводит в закрытом бассейне с кондиционером и с напитком из водки с лимонным соком и со льдом.
— Ты, значит, пришла, а его на месте не оказалось.
— Не это главное, Саймон. Он частенько дома не ночует, однако всегда оставляет кого-нибудь следить за порядком. А вот сегодня, когда я пришла, в доме не было ни души. И сейф... Распахнут и совершенно пустой. В кабинете все перевернуто вверх дном, на полу бумаги...
— А если допустить, что он сам выгреб содержимое сейфа? Взял и отнес в другое место для пущей сохранности... Скажем, кто-то ему намекнул, мол, ФБР готовит налет. Такой вариант возможен?
— Нет, исключено, — сказала Джоанна.
— Откуда такая уверенность?
— Знаю, да и все. — Она взглянула на меня и отвела взгляд. — Я как-никак работаю с ним и знаю его лучше тебя, — добавила она после паузы.
— Ах ну да! — кивнул я. — А что конкретно находилось в сейфе?
— Думаю, это к делу не относится.
— Это ты так думаешь, а я думаю иначе. Надо вычислить, как поведут себя члены вашей организации. А их реакция, как я это понимаю, целиком и полностью будет зависеть от того, что находилось в сейфе.
Джоанна докурила сигарету, потушила окурок в пепельнице и неторопливо произнесла:
— Я знаю только одно: чтобы заполучить содержимое сейфа обратно, они не остановятся ни перед чем.
— Неужели миллион наличными?
— Около того. И куча всяких бумаг и документов, не подлежащих огласке, в смысле — публикации.
— Ну а денег, на твой взгляд, все-таки было много?
— Откуда мне знать? — Джоанна пожала плечами. — Если я работаю секретарем у Сальваторе Айелло, это вовсе не означает, что мне позволяют совать нос туда, куда не положено.
— Понятно. Итак, ты сказала...
— Послушай, Саймон, — прервала меня Джоанна, — я всего лишь вывеска в их делах. Наши боссы, все как один, лезут из кожи вон, чтобы выглядеть на уровне, то есть стараются создать видимость офисов, занимающихся солидным бизнесом на законных основаниях. И меня пригласили к ним на работу лишь потому, что я не напоминаю школьницу, только что закончившую курсы секретарш, владеющих компьютером. К тому же Айелло имеет контакты кое с какими предпринимателями, так что мне хватает работы. Корреспонденция, факсы, телефонные звонки, да мало ли что. Я понимаю, моя работа — просто видимость. И Айелло понимает, что я это понимаю, но об этом не принято говорить вслух. В общем, бухгалтерские книги я никогда в руках не держала и, когда он открывал сейф, рядом не стояла. К тому же сейф не в кабинете, а в библиотеке. Однако из их разговоров я кое-что уловила. Они в этом сейфе хранили наркотики. Между прочим, Айелло не единственный, кто пользуется сейфом. Винсент Мадонна, например, да и Пит Данжело тоже хранили в нем какие-то вещи. И еще кое-кто... Прямо централизованная расчетная палата — этот старый сейф-хранилище. Они его купили в каком-то прекратившем деятельность калифорнийском банке.
— Какого он года выпуска?
— Господи, Саймон, откуда мне это знать? Ты такие вопросы задаешь, с ума сойти можно...
— И напрасно! Если сейф видавший виды, в смысле — старинный, то вскрыть его легче легкого, и, разумеется, в примитивном сейфе марихуану с героином, которые тянут на приличный срок, никто хранить не будет.
— А отчего бы и не хранить? — возразила Джоанна. — Ты вот не знаешь, а в кабинете у Айелло в незапертых ящиках письменного стола лежат сотни тысяч долларов, потому что он уверен: вряд ли отыщется храбрец, который отважится ограбить мафию.
— Один все же отыскался, — заметил я и тут же подумал, что она впервые при мне произнесла слово «мафия». — Кто еще знает о том, что произошло?
— Понятия не имею.
— Может, они пока сами об этом не знают. Который час?
— Половина десятого.
— У Айелло на сегодня не назначено никаких встреч. Но Мадонна и Данжело всегда в это время появляются, да и другие тоже. У них там как бы клуб. Саймон, я просто в панике! Как увидела весь беспорядок и осознала, что случилось, сразу поняла, что попала в беду. Что же будет, как ты думаешь? О Господи! Не так уж много осталось времени, чтобы предпринять какие-то шаги.
Я видел, что ей плохо, и мне стало жаль ее.
Будучи по образованию историком, позволю себе небольшое отступление. Многие наслышаны о тайных обществах прошлого, в свое время сосредоточивших абсолютную власть над людьми, но мало кто знаком с анатомией пороков и зла в человеческом обществе.
Мы и не подозреваем, что семена зла, посеянные давным-давно, способны, оказывается, прорастать даже несколько столетий спустя.
К примеру, мафия — организация, соединяющая в себе жестокость, присущую средневековым ассассинам, приверженность коммерции, свойственную тамплиерам, и массовость, с которой способны соперничать, пожалуй, только масоны, с величайшей конспирацией, которой отличались все тайные общества во все времена.
А сейчас небольшой экскурс в историю мафии. В 1282 году на острове Сицилия в городе Палермо возникла патриотическая организация, ставившая своей целью освобождение Сицилии от французского ига. Девиз ее был: «Смерть всем французам — это клич Италии». На итальянском языке это звучит так: «Морте алля Франсия Италия анелла». Начальные буквы этих слов служили паролем для членов организации. Что произошло с ней за семь столетий, знают все, но о размахе, с каким мафия действует, известно лишь некоторым.
Сразу хочу подчеркнуть, что сама структура этой организации надежно гарантирует безопасность ее членов и обреченность их жертв. Все, конечно, знают, что самое низовое звено мафии — семья. Разумеется, нетрудно догадаться, кто является ее членами. Отцы, дети, братья, конечно же и сестры, двоюродные братья, шурины, девери... Попробуй разруби такого рода семейную поруку, когда неосторожно вырвавшееся слово ставит под удар не кого-нибудь, а сына или брата! Такое не прощается. Святая святых мафии, «омерта» — страшный закон молчания, обратно пропорционален закону мести. Это помнят все члены организации и никогда не забывают.
По семейному принципу сформировалась и американская коза ностра, когда у нас в Штатах появились первые сицилийские иммигранты. Без знания языка, без профессии, неграмотные крестьяне умели лишь метко стрелять, молчать и оставаться верными до гробовой доски тем, кто дал хлеб им и их детям.
Несколько семей иногда объединяются в коска, что значит «бедро». Семейный принцип и здесь сохраняет свою силу. Бедра составляют ассоциацию. Она держит под контролем либо какой-то бизнес, либо отрасль промышленности. Ассоциации и составляют мафию.
Я, когда начал работать в полиции, основательно изучил принцип ее организации. И надо сказать, знание истории мне весьма пригодилось, потому как все тайные ордены строятся по тому же принципу. Я неплохо разбираюсь в иерархии мафии. К примеру, в Европе глава семьи называется капо, а у нас, в Америке, — босс.
На случай провала существует второй босс, но лишь боссу подчинен советник — светлая голова, человек с образованием, чаще всего — юридическим. На второго босса замыкаются лейтенанты, которые не знают босса. Им незнаком и советник. Лейтенанты руководят солдатами. Именно эти солдаты выполняют приказы руководства, спущенные через лейтенантов.
Стопроцентная конспирация! Рядовому исполнителю ничего не известно ни о цели того, что ему поручено, ни о боссе. Эту цепь разорвать трудно. Почти невозможно.
Разумеется, существуют также наемники. К их числу относятся неитальянцы. Они выполняют, как правило, работу курьеров для переправки наркотиков. Их нанимают также в тех случаях, когда замышляется очень сложная операция.
Надо сказать, деятельность мафии уже давно четко разграничена на легальную и нелегальную. К первой относятся содержание ресторанов и баров, контроль над доками, аэропортами, порнобизнес, ко второй — азартные игры, проституция, торговля наркотиками.
Для того чтобы надежно конспирироваться, у нас, в Штатах, недостаточно знания итальянского языка. Не спасает даже сицилийский диалект, так как агенты полиции специально изучают его. Я, к примеру, выучил. Поэтому большинство семей говорят на жаргоне. Сидят, например, двое в ресторане. Один кивает на мужчину у входа: «Артишок». Кличка? Вовсе нет. Это звание. Оно означает шефа группы гангстеров. О том, кого устранили, говорят: «Погашен». О невооруженном человеке скажут: «Порожний».
Многим известно, что у масонов и в других тайных обществах существует язык жестов. Есть он и у мафии, особенно у старых мафиози, придерживающихся традиций. Очень важна при этом роль шляпы. Если она сдвинута направо — «за мной следят», сдвинута назад — «срочно на помощь», сдвинута налево — «я вижу тебя и постоянно слежу за тобой».
Иногда мафию называют государством в государстве, но это не совсем точно. В некоторых отношениях мафия вне государства и не зависит от него. Между прочим, главными задачами солдат являются разложение полиции и госаппарата, установление устойчивого влияния на ключевых работников бизнеса, банков, авиакомпаний и портов. И во имя этой цели допустимы все средства: шантаж, насилие, убийство, похищение и конечно же жесткий контроль за зонами влияния. А уж если между семьями начинается борьба за главенство, забываются все принципы. Мгновенно подключаются свои люди в органах власти и в полиции. На это денег не жалеют. Еще бы, связи решают все! Многие банкиры, например, разрешают королям наркотиков пользоваться своим банковским счетом, так что никакие дотошные финансовые инспекторы мафиози не опасны, а уж если кто-то притронется к правде, того можно и убить. Каждое из подобных убийств замыкает завеса молчания, полная тишина.
И словно стражи этой тишины, являющейся по сути проявлением строжайшей дисциплины, сидят где-нибудь в Палермо на открытой террасе старики в черном, неторопливо тянут кьянти, говорят мало, кидают неторопливые взгляды по сторонам. При кажущейся внешней заторможенности они стремительно, как истинные охотники, умеют бить навскидку, без прицеливания.
В мафии, я бы сказал, несколько истеричное поклонение старшему. Убивают порой безвинного человека, веруя на слово. Ведь лейтенант, а то и заместитель капо ошибиться не могут! Да и вообще мафия добивается искоренения у своих членов всяких эмоций: «Тебе поручено пристрелить, похитить, взорвать — делай. Перед Всевышним отвечу я».
Дисциплинированность — один из основных принципов существования этой организации. У них есть карты города, как в полиции. Там постепенно закрашиваются целые районы: «охвачено», «приручено», «прижато». Между самими мафиози идет невероятная драка за лидерство, поскольку слишком велики барыши. А кто откажется от барышей? «Если не ты — тогда тебя». Убивают, а потом устраивают королевские похороны. Рыдают все, особенно неутешно «сынки», отправившие своего «крестного отца» на кладбище.
Впрочем, и молчание не всегда спасает тех, кто знает слишком много. По-настоящему молчать умеют только мертвые.
А кто осмеливается знать, помнить и, сверх того, говорить, тот не живет долго. Поэтому неудивительно, что большинство преступлений остаются нераскрытыми. Предположим, вам удалось посадить на скамью подсудимых какого-либо мафиози. Собраны улики, есть показания свидетелей, назначается суд. И вдруг оказывается, что свидетели отказались от прежних показаний, улик недостаточно. Короче говоря, дело отправляется на доследование, а потом и вовсе выносится оправдательный приговор за отсутствием улик. Так срабатывает цепь связей — этот основополагающий фактор тотальной коррупции.
Однажды, когда я уже не работал в полиции, мне пришло на ум, что ведь Каттер из своего «магнума-357» мог меня запросто сразить наповал. Он ведь падок на деньги! Так что мне вроде бы и повезло... Остался жив, и надо радоваться. Именно тогда я устроился на работу редактором в один ежемесячный иллюстрированный журнал, владельцами которого были очень богатые фермеры-скотоводы. Их взгляды на жизнь не совпадали с моими, но зато жалованье мне положили баснословное. Целых шесть месяцев я старался в меру своих способностей — приводил а более или менее читабельный вид всякие статьи на уровне каменного века, украшая их яркими цветными фотографиями пейзажей Юго-Запада. Ну и, разумеется, настал момент, когда я осознал, что деньги существуют в том числе для того, чтобы получать от них удовольствие. Я уволился и занялся восхитительным ничегонеделанием. Но прежде я съехал из бунгало в центре города, но с общей стеной с соседями, где у меня были три комнаты на разных уровнях, кондиционер, крошечный бассейн во дворе с лужайкой и парой деревьев, и купил по дешевке старинный форт, зажатый между скал.
Этот уродливый каменный дом никого не вдохновил, а я пришел от покупки в восторг. Он стоял в стороне от цивилизации и главных дорог. Это мне больше всего понравилось. Никто не мог мне сказать, кто его построил и когда.
В доме было шесть комнат, а может, семь — это как считать. Появился у меня и собственный колодец, а также полчища ящериц, сороконожек и черных пауков, снующих в скальных расщелинах. Небольшой дизель-генератор Келера под навесом на деревянной платформе позади дома, у тыловой стены, снабжал электроэнергией все лампочки в доме, холодильник и довольно шумный кондиционер, установленный на крыше. Двухтактная дизельная установка тоже пыхтела и клацала, но меня этот шум не раздражал.
Ближайшие соседи находились в семи километрах от меня, но зато вокруг молча громоздились скалы и кактусы, столбом висела пыль. За домом, метрах в тридцати, был квадратный каменный сарай, где, судя по всему, в стародавние времена держали собственный выезд. Я эту постройку приспособил под хозблок. Там у меня хранились инструменты для скальных работ, потому как я надумал заняться обработкой минералов. Решил, что занятие этим бизнесом обеспечит существенную прибавку к пенсии. Однако спустя какое-то время понял: доморощенное производство с оборудованием, бывшим в употреблении и купленным мною по случаю, — затея бесполезная, то есть неденежная. Правда, в бесполезности обнаружился эстетический нюанс. Я научился классно обтачивать камни для серег, подвесок, колец, галстучных булавок и прочих украшений. В лавках, где продавались сувениры, мои поделки пользовались спросом у заезжих туристов. Доходы оказались мизерными, но какое удовольствие я получил, лазая по горам и долам в поисках таких минералов, как гранат и агат, и других полудрагоценных камней, совершенно неприметных в необработанном виде.
Удивительная страна — эти горы, предгорья и плоскогорья. Героическая, я бы сказал. Но и опасная, вернее — с риском для жизни. Распространяться на эту тему не буду — кто бывал в горах, кто спускался в речные долины с очень крутыми склонами, тот меня понимает. Скажу только, что я всегда вытрясаю по утрам ботинки, прежде чем их надеть, потому как если тяпнет ядовитый скорпион, мало не покажется.
И ножки моей кровати стоят в жестяных банках с керосином. Проверенный прием. Ни один клоп не сунется!
А еще солнце целых полдня просто безумствует, порой мне кажется, солнечные лучи действуют по принципу: «Умри все живое!»
Но когда выйдешь из дома поутру, сделаешь глоток чистейшего воздуха, который никто до тебя не вдохнул и не выдохнул, ощущаешь себя человеком.
* * *
Я налил себе стакан молока — кофе я никогда не пью, не нравится мне этот напиток! — и вышел на крыльцо.Лицо сразу опахнуло жаром, как из горячей духовки. Я пил молоко маленькими глотками и смотрел на кусты роз, посаженные Джоанной по обеим сторонам гравиевой дорожки. Хорошую память оставила она по себе! Розы вот-вот снова зацветут. Если их обильно поливать, ухаживать за ними, то даже в этой пустыне они не ленятся цвести раз пять в год, а то и шесть. Повернув вентиль, я стал наблюдать, как струя воды побежала по канавке от куста к кусту. Целый месяц потратил я на занятия самодисциплиной: все убеждал себя, что вырвать с корнем из сердца все воспоминания о Джоанне — пустяковое дело. Однако ее телефонный звонок вызвал сердцебиение и душевное смятение. Оказывается, я помнил все, что было. До мельчайших подробностей, будто это происходило вчера.
Отхлебнув пару глотков холодного молока, я подумал, что день обещает быть адским пеклом. Полгода назад, дело было зимой, у нас с ней состоялся один из тех разговоров, когда собеседники отводят взгляд, словно опасаются со всей прямотой посмотреть друг другу в глаза.
— Дорогой мой, — сказала она, — жаль, что мы не стали встречаться время от времени, как ты предлагал. Все дело в том, что подобный регламент меня не устраивает. Моя вина, короче говоря... Я ведь прекрасно понимала, что ты не сторонник серьезных отношений.
Я пытался ее переубедить, просил подумать, но она стояла на своем. Позже я сообразил, что явилось причиной ее упорства.
— Саймон, — продолжила она, — ты здесь живешь на отшибе, и, как мне кажется, тебе ни до чего и ни до кого нет дела. Предприняв попытку одержать верх над городскими властями, ты проиграл. И хоть признал поражение, но замкнулся в себе. В общем, у тебя в сердце ни для кого не осталось места, в том числе и для меня. А я все это уже проходила, с Майком, и полагаю, с меня хватит. Понимаешь? Нет больше никаких сил, не осталось...
Джип уже был набит под завязку поделками из местных самоцветов для продажи оптом и в розницу. Я сел за руль. Желая казаться непреклонным, я старался не выдать обуревавших меня чувств. Она обогнула джип, подошла ко мне и сказала:
— Когда вернешься, меня здесь уже не будет!
Я включил зажигание и резко взял с места, даже не оглянувшись. Так и не знаю, провожала она меня тогда взглядом или нет.
Тот день получился на редкость паршивым, все время хотелось позвонить ей, но я не был уверен, что она ждет моего звонка. Должен сказать, иногда ее чрезвычайно трудно понять.
Да и вообще она отличается непредсказуемостью. Кроме того, она всегда говорила полуправду, считая, что вся правда способна сильно ранить.
Спустя неделю я столкнулся с ней совершенно случайно. Так, во всяком случае, она дала мне понять. Хотя то, что Джоанна сообщила, убедило меня в преднамеренности этой случайности и прибавило твердости и уверенности в себе. Я уже не деликатничал, а, что называется, резал правду-матку. Стало быть, это Сальваторе Айелло присоветовал ей расстаться с экс-копом? Экс-коп — это бывший полицейский, если кто не понимает язык, что в ходу в американской криминальной среде.
«Нет, в общем — да!» — Джоанна прятала глаза. Она оттого об этом сразу не сказала, что знает мой взрывной темперамент и опасалась, а вдруг я кинусь со всех ног убивать этого Айелло и тогда уж организация меня не пощадит.
Я понимал, что просить ее оставить работу у Айелло бесполезно. К слову сказать, я никогда не задал ей вопроса, каким образом и почему она связалась с организацией. Подобные вопросы, как правило, не задают. И так все ясно! На чем-то подловили. Они всегда так делают.
«Да мне-то что! В конце концов, это ее выбор!» — оборвал я себя. И я должен с этим считаться. Так что лучше всего впредь избегать друг друга. Хотя бы до тех пор, пока воспоминания и острота момента не изгладятся из памяти. Протестовать бессмысленно, потому как я вроде бы компрометирую ее. Отелло — тип на редкость безжалостный, достучаться до него практически невозможно. Да и вся их организация играет не по правилам и весьма грубо.
* * *
Я мгновенно понял, что это она. Свернув с городской шоссейки на проселочную грунтовку, ее бежевый автомобиль с откидывающимся верхом взметнул вверх столб пыли. В горле у меня моментально пересохло, сердце ни с того ни с сего рухнуло в ребра. Ну и ну! Называется, собрал мужество в кулак. А ведь она мчится сюда отнюдь не по причине, способной вскружить голову.Впрочем, делать вид, будто я ее не дожидаюсь, не имело смысла — я хотел увидеть Джоанну, очень хотел...
Я стоял в тени до тех пор, пока она не въехала во двор и не пристроилась возле моего джипа. Обернувшись, она посмотрела на меня сквозь солнцезащитные очки. Я подошел, остановился, собираясь распахнуть дверцу автомашины.
Джоанна даже не улыбнулась.
— Я так тебе благодарна, что ты позволил мне приехать, — произнесла она с расстановкой.
— Какой стиль, какой тон! — съязвил я. — Неужели все так плохо?
— Хуже некуда.
Она взмахнула длиннющими ногами, выбираясь из машины, встала возле розового куста и принялась одергивать узкую юбку из белого поплина. Зеленая шелковая блузка без рукавов, оттеняя красивой формы загорелые руки, подчеркивала высокую грудь. Джоанна великолепно сложена. При невысоком росте танцовщицы она кажется изящной статуэткой. Лицо сердечком, большие сине-фиолетовые глаза, губы бантиком и вздернутый носик делают ее миловидность чрезвычайно пикантной. Я в этом разбираюсь. Уж поверьте! Ветер играл прядями ее волос, а над верхней губой у нее проступала испарина.
Я пристально посмотрел на нее и понял, что она в подавленном состоянии.
— Ощущаю себя такой идиоткой, — улыбнулась она через силу, и улыбка получилась жалкая и какая-то вымученная. — Такой чудесный день, и вот на тебе! — Джоанна оглянулась, задержала взгляд на дороге, будто хотела убедиться, что за ней никто не гонится. — Может, нам лучше в доме поговорить?
— Само собой, — кивнул я.
Она обладала замечательной чертой характера — стойкостью, вернее — необыкновенной силой духа. Я еще раньше это понял, а сейчас получил тому подтверждение. Короче говоря, случись, скажем, светопреставление, Джоанна прежде всего позаботится о мизансцене. И только когда убедится, что все и всё на своих местах, сообщит о вселенской катастрофе.
Мы направились к дому, и я тут же превратился в одно большое ухо. «Цок-цок-цок!» — стучали по плитам дорожки каблучки. И хотите — верьте, хотите — нет, я отчетливо слышал шепот ее ляжек, обтянутых нейлоном трусиков. Изящная головка Джоанны доходила мне до плеча. Она не шагала, она семенила, потому как на ней была узкая юбка. Однако и походка у нее отличалась элегантностью.
Я пропустил ее вперед, прикрыл за собой дверь с сеткой, защищающей дом от нашествия крылатых насекомых и всяких ползучих тварей. Дверь негромко клацнула, а Джоанна дернулась. Можно сказать, подпрыгнула. Привалившись к дверному косяку, она постаралась сгладить этот инцидент быстрой улыбкой.
— Я в состоянии, близком к полнейшей панике, — сказала она бесстрастным голосом и направилась на кухню.
Я нахмурился и пошел за ней следом. Когда я переступил порог кухни, она уже наливала воду в кофеварку с ситечком.
— Прямо не знаю, как начать. Наверное, я произвожу впечатление психопатки, у которой крыша поехала. — Она отмерила кофе и включила плиту.
— Сядь, пожалуйста, и возьми себя в руки, — сказал я. — Кофе как-никак я сумею довести до кондиции.
— Черта с два! — отозвалась Джоанна, вытаскивая из сумочки пачку сигарет. — У тебя начисто отсутствует навык варить кофе, то есть я хочу сказать, для этого необходим талант. — Она достала сигарету, щелкнула зажигалкой и закурила. — Если я сию минуту не выпью чего-либо крепкого и горячего, ей-богу, рухну на пол прямо здесь.
Руки у нее подрагивали, когда она закуривала и потом, пока курила.
Джоанна сделала пару глубоких затяжек, а сама все поглядывала на кофейник. Потом покачала головой, усмехнулась и выпалила:
— Айелло пропал.
Она произнесла эту фразу со странной интонацией — с какой-то веселой беззаботностью.
— Как это? Взял и пропал? — спросил я, не улавливая в этом сообщении ничего такого, что могло бы вызвать панику.
— Взял и пропал... — повторила она. — В доме — никого, сейф — нараспашку. Внутри — пусто... Понимаешь, Айелло исчез, а в сейфе — ни цента. — Джоанна склонила набок голову, глянула на меня с прищуром: — Не слабо, да?
— Не слабо, — согласился я, чувствуя, что у меня участился пульс. — Давай-ка выкладывай все по порядку!
Джоанна картинно развела руки в стороны, подошла к плите и бросила через плечо:
— Разумеется, все решили, что это моя работа. Угрохала Сальваторе и обчистила сейф.
— Вон оно что! — сказал я сдержанным тоном. — Они, видите ли, решили... Нашли медвежатника... А я и не знал, что ты такой крупный специалист по сейфовым замкам, ну и по сейфам, само собой...
— Мне совсем не до шуток! — отрезала Джоанна, наливая кофе в кружку.
Лица ее я не видел, но посадка головы и прямая спина говорили о том, что она на пределе.
Аромат кофе распространился по всему дому. Она взяла кружку и, не глядя на меня, пошла в гостиную.
Я пошел было за ней, но замешкался, остановился в дверном проеме, потому как сообразил, что сквозняк приведет меня в чувство, вернее — остудит мой пыл. Я подождал, пока она устроилась на кушетке с кружкой черного как деготь кофе.
— Дело ясное, что дело темное. Давай все снова и по порядку, — сказал я приказным тоном. — Что же все-таки произошло?
Обхватив кружку ладонями, Джоанна подобрала под себя ноги, нахмурилась и ответила:
— В семь тридцать утра я, как обычно, была уже на месте. Айелло считает, что в жарком климате самая продуктивная работа приходится на утренние часы — до десяти, и днем после четырех. Он плохо переносит жару и время после обеда проводит в закрытом бассейне с кондиционером и с напитком из водки с лимонным соком и со льдом.
— Ты, значит, пришла, а его на месте не оказалось.
— Не это главное, Саймон. Он частенько дома не ночует, однако всегда оставляет кого-нибудь следить за порядком. А вот сегодня, когда я пришла, в доме не было ни души. И сейф... Распахнут и совершенно пустой. В кабинете все перевернуто вверх дном, на полу бумаги...
— А если допустить, что он сам выгреб содержимое сейфа? Взял и отнес в другое место для пущей сохранности... Скажем, кто-то ему намекнул, мол, ФБР готовит налет. Такой вариант возможен?
— Нет, исключено, — сказала Джоанна.
— Откуда такая уверенность?
— Знаю, да и все. — Она взглянула на меня и отвела взгляд. — Я как-никак работаю с ним и знаю его лучше тебя, — добавила она после паузы.
— Ах ну да! — кивнул я. — А что конкретно находилось в сейфе?
— Думаю, это к делу не относится.
— Это ты так думаешь, а я думаю иначе. Надо вычислить, как поведут себя члены вашей организации. А их реакция, как я это понимаю, целиком и полностью будет зависеть от того, что находилось в сейфе.
Джоанна докурила сигарету, потушила окурок в пепельнице и неторопливо произнесла:
— Я знаю только одно: чтобы заполучить содержимое сейфа обратно, они не остановятся ни перед чем.
— Неужели миллион наличными?
— Около того. И куча всяких бумаг и документов, не подлежащих огласке, в смысле — публикации.
— Ну а денег, на твой взгляд, все-таки было много?
— Откуда мне знать? — Джоанна пожала плечами. — Если я работаю секретарем у Сальваторе Айелло, это вовсе не означает, что мне позволяют совать нос туда, куда не положено.
— Понятно. Итак, ты сказала...
— Послушай, Саймон, — прервала меня Джоанна, — я всего лишь вывеска в их делах. Наши боссы, все как один, лезут из кожи вон, чтобы выглядеть на уровне, то есть стараются создать видимость офисов, занимающихся солидным бизнесом на законных основаниях. И меня пригласили к ним на работу лишь потому, что я не напоминаю школьницу, только что закончившую курсы секретарш, владеющих компьютером. К тому же Айелло имеет контакты кое с какими предпринимателями, так что мне хватает работы. Корреспонденция, факсы, телефонные звонки, да мало ли что. Я понимаю, моя работа — просто видимость. И Айелло понимает, что я это понимаю, но об этом не принято говорить вслух. В общем, бухгалтерские книги я никогда в руках не держала и, когда он открывал сейф, рядом не стояла. К тому же сейф не в кабинете, а в библиотеке. Однако из их разговоров я кое-что уловила. Они в этом сейфе хранили наркотики. Между прочим, Айелло не единственный, кто пользуется сейфом. Винсент Мадонна, например, да и Пит Данжело тоже хранили в нем какие-то вещи. И еще кое-кто... Прямо централизованная расчетная палата — этот старый сейф-хранилище. Они его купили в каком-то прекратившем деятельность калифорнийском банке.
— Какого он года выпуска?
— Господи, Саймон, откуда мне это знать? Ты такие вопросы задаешь, с ума сойти можно...
— И напрасно! Если сейф видавший виды, в смысле — старинный, то вскрыть его легче легкого, и, разумеется, в примитивном сейфе марихуану с героином, которые тянут на приличный срок, никто хранить не будет.
— А отчего бы и не хранить? — возразила Джоанна. — Ты вот не знаешь, а в кабинете у Айелло в незапертых ящиках письменного стола лежат сотни тысяч долларов, потому что он уверен: вряд ли отыщется храбрец, который отважится ограбить мафию.
— Один все же отыскался, — заметил я и тут же подумал, что она впервые при мне произнесла слово «мафия». — Кто еще знает о том, что произошло?
— Понятия не имею.
— Может, они пока сами об этом не знают. Который час?
— Половина десятого.
— У Айелло на сегодня не назначено никаких встреч. Но Мадонна и Данжело всегда в это время появляются, да и другие тоже. У них там как бы клуб. Саймон, я просто в панике! Как увидела весь беспорядок и осознала, что случилось, сразу поняла, что попала в беду. Что же будет, как ты думаешь? О Господи! Не так уж много осталось времени, чтобы предпринять какие-то шаги.
Я видел, что ей плохо, и мне стало жаль ее.