Страница:
Похоже, тема была интересна инквизитору. Уговаривать его рассказать о развитии науки в этих краях не пришлось. Спустя пять минут Василий с удивлением узнал, что первые физики здесь не разрабатывали теорий, а опирались исключительно на результаты экспериментов. Если в прошлом Звягина работали алхимики, то здешних ученых можно было назвать алфизиками – они упорно соединяли проволочки, натирали кошачьими шкурками стеклянные шары, крутили магниты и катушки с проводами – и запоминали результаты действий, не всегда находя им нужное объяснение. Да, в конце концов были открыты и законы Ньютона (которые вывел вовсе не Ньютон), и уравнения Максвелла (которые не слишком широко использовались за ненадобностью) – но сама физика все же больше походила на магию. Потрешь шарик, соединишь пластины, ударишь молотом по наковальне – и загорится лампочка, сдвинутся детали хитроумного механизма, проскочит между контактами искра, от полумагического передатчика полетят к таким же полумагическим приемникам радиоволны…
И, самое главное, с помощью алфизики здешние ученые построили темпоральные преобразователи уже больше сотни лет назад. Да и не только они – обитатели соседних миров, каковых оказалось множество, также преуспели в путешествиях во времени. По плоскости времени, как заявил Пантелей Григорьевич.
– Почему по плоскости? – решился перебить рассказчика Василий. – Ведь время – изменение всего лишь одной координаты. Не двух.
– Не двух? – удивленно поднял брови инквизитор. – Вот вам и математика, вот и компьютеры. А подумать немного вам в голову не приходило?
– Над чем? – спросил слегка обидевшийся за науку Звягин.
– Над тем, как и почему течет время. Все ведь на самом деле очень просто. Наши философы поняли это задолго до постройки первых преобразователей, тогда, когда даже не было открыто устройство атомного ядра. Подумайте немного сами.
Василий улыбнулся.
– Я думал над этим всю жизнь – разве мне помогут еще несколько минут? И пришел к выводу, что есть вопросы, на которые нельзя дать четкого ответа. Таковы уж свойства четвертой координаты пространственно-временного континуума. Если обратиться к теории относительности…
– А, так вы и теорию относительности знаете? Тем лучше, тем лучше.
Слышать такое от старика в рясе довольно простого покроя, который наверняка работает по ночам при свете масляной коптилки, было как-то обидно, но Звягин смолчал. Пусть расскажет. Потешит настоящего физика псевдонаучными сказками. Почему течет время… А почему электрон – электрон? И что представляет собой пространство?
– Значит, вы постигли суть времени? – уточнил Звягин.
– Разумеется. А какие у вас есть теории на этот счет?
– Время сжимается и растягивается, и при определенных условиях его можно обратить, – максимально коротко и просто ответил физик. Он скромно умолчал о том, что механизм для обращения времени придумал сам, хотя повод для гордости имелся, что и говорить.
– Э, нет. Обратить время нельзя, – неожиданно заявил инквизитор. – Можно изменить себя, двинуться куда-то во времени, но никак не изменить само время. Значит, вы так и не поняли, почему время течет? А ведь все очень просто.
– Я весь внимание, – заявил Звягин.
– Мы сами выбираем время, – заявил Пантелей Григорьевич.
Согласно местным воззрениям, время представляло собой вовсе не ось, а комбинацию продвижения по двум осям, или, если обобщить, плоскость. Каждый раз, когда существует возможность выбора, когда события могут развиваться так или иначе, реализуется движение по одной из осей. Да – направо, нет – налево, если можно применить понятия «право» и «лево» к осям координат времени. Причем не только выбор людей двигает время. Любое событие микромира порождает точно такую же возможность выбора и, соответственно, ветвление времени. Перешел ли электрон с одной орбиты на другую, когда ему представилась такая возможность? Произошел ли распад атома? В любом случае порождается выбор, и в бесконечной Вселенной, на плоскости времени существует и тот, и другой вариант.
Когда Звягин возмутился тем, что каждое микроскопическое событие, которых происходит в секунду не миллион и не миллиард, а миллиарды миллиардов, порождает, согласно этой теории, мириады новых миров, Пантелей Григорьевич нисколько не смутился:
– Если время дискретно, каждую секунду существуют мириады миров на оси – согласно вашей теории. Ведь согласись, мир сейчас – совсем не то, что мир вчера. Но и этот, и тот существовали в пространстве, следовательно, есть в реальности: в настоящем, прошлом или будущем. Так в чем разница, линейно количество вариантов Вселенной или квадратично? При условии существования двух координат времени бесконечность миров более высокого порядка – только и всего. А миры не нанизаны на ось, а распределены по плоскости. Каждый человек выбирает, куда двинуться на плоскости, говоря «да» или «нет», делая шаг или даже глядя в ту или иную сторону. Или выбор делается за него – что случается гораздо чаще. Но на плоскости реализуются все возможные события. Устроенный так мир гораздо более полон. И люди в нем существуют вечно, проживают все возможные жизни.
– Поэтому вы и верите в Бога? – спросил Василий. Собственно, сама должность Пантелея Григорьевича указывала на то, что он живет в теократическом обществе. – Из-за полноты мира и его совершенства?
– Верить или не верить в Бога – личное дело каждого, – ненавязчиво ответил инквизитор. – А вот то, что неправильный выбор ведет в ад, самоочевидно, не так ли?
– Неправильный выбор чего? – удивился Звягин.
– Да чего угодно. Когда события следуют постоянно в одном направлении, когда человек выбирает зло – он оказывается ближе к одной из осей. В тех самых мирах, где земля плавится под ногами, где действуют странные законы природы. Существа, живущие в тех мирах, ужасны, а люди – злы. Нетрудно догадаться – ведь они тоже выбирали не тот путь.
– А наш путь лежит посредине? – спросил Звягин, припоминая, что он слышал о какой-то философской доктрине, утверждающей, что всего должно быть в меру – и горя, и радости, и успехов, и бед.
– Середина временной плоскости – понятие относительное. Кто вычислит нужный путь? Да и получится ли не сворачивать с него? – раздумчиво проговорил инквизитор. – Может быть, вы жили в гораздо лучшем мире, чем наш, уважаемый Василий. Может, несмотря на все наши попытки, мы дальше от идеальной оси мира. Но, кстати, плоскостью дело не ограничивается. Как только в действие вступает темпоральный преобразователь, естественный выбор нарушается, и объект перемещается в третьем измерении, на неестественную временную плоскость. Впрочем, такой теории придерживаются не все – некоторые полагают, что в действительности временных осей лишь две и в третьей нет совершенно никакой нужды. Я сам пока не пришел к окончательному выводу.
– А во второй временной оси необходимость есть? – спросил ошарашенный Звягин.
– Естественно, – ответил инквизитор. – Ведь, если бы события развивались «по прямой», линейно, не существовало бы никакой свободы воли человека. Все события оказались бы раз и навсегда предопределены. Но это не так. Мы действительно имеем возможность выбора. И пожинаем его плоды.
– И принцип неопределенности оправдан, – прошептал Василий. – Эйнштейн утверждал, что Бог не играет в кости. И действительно не играет. Он реализует все варианты. Но мы – играем.
Пантелей Григорьевич поднялся с кресла, подошел к книжному шкафу и вынул оттуда большой том. Страницы в нем были бумажными, а не пергаментными, что сильно обрадовало Звягина – кое-какие достижения техники здесь все же имелись. Мир «средней линии» не казался безнадежным.
– Мы, однако, отвлеклись от основного вопроса, который я призван решить, – заявил инквизитор. – А именно что с вами делать, Василий Звягин. Похоже, злонамеренности в ваших поступках не имелось. Стало быть, ваши действия попадают под тридцать четвертую статью кодекса о перемещениях. Суд решит, как квалифицировать ваше появление здесь, а я буду ходатайствовать о вашей невиновности. Но чем вы сможете заняться, если суд даст вам свободу? Что вы умеете?
– Я хорошо знаю физику. В некоторой степени – химию. Хотите, научу вас делать асфальт… Бензин. Расскажу об устройстве двигателя внутреннего сгорания…
– Зачем? – удивленно поднял брови старик.
– Чтобы были хорошие дороги. Чтобы можно было быстрее перемещаться из города в город…
– Зачем? – еще раз спросил инквизитор. – Это поможет людям стать совершеннее? Мне отчего-то так не кажется. Да и перемещаться достаточно быстро мы умеем. Для этого обычно используют вертолеты.
Василий перестал удивляться. Неестественная временная плоскость, что с нее взять?
Знания Звягина в области теоретической физики впечатлили Пантелея Григорьевича – более того, некоторые теории он счел весьма интересными и поучительными, о них местные ученые и не слышали, – только прыгунцам категорически запрещалось преподавать в школах и университетах. Мир и так меняется с каждой секундой, и нет нужды изменять его революционно, прислушиваясь к пришельцам из иных плоскостей. На практике в условиях развития местной техники знания Звягина ничего не стоили. Ведь здесь не было ни ускорителей, ни электростанций, ни даже обычных телевизоров, а принципа действия устройств дальней связи, применяемых инквизиторами, не понимал сам Василий.
– Я могу эмигрировать? – спросил Звягин, когда понял, что мир, в который он попал, не для него.
– Куда?
– В другую временную плоскость.
– Теоретически – да. Практически – не знаю, – ответил инквизитор. – Строительство преобразователей пространства и времени у нас запрещено. Применение – тоже. Может быть, вам удастся найти контрабандиста, который переправит вас в неведомые края, – но, скорее всего, там будет еще хуже. Вернуться домой вам никогда не удастся. Исходная точка затерялась в плоскостях, ее уже не отыскать.
– Но могу я пытаться?
– Законом это запрещено. А за вами, как за пришельцем из чужого мира, несколько лет будет вестись пристальное наблюдение – если суд решит, что вы неопасны для общества, и выпустит вас из тюрьмы. Поэтому я не советовал бы строить темпоральный преобразователь самостоятельно – закон един для всех.
– Что же мне делать? – спросил Звягин.
– Я поручусь за вас, и вы займетесь общественно полезным трудом. Поверьте, жить здесь довольно приятно… Если бы не прыгунцы, так у нас был бы рай на земле.
Как и соседей по общежитию, Звягина устроили работать в механическую мастерскую – учитывая его пристрастие к точным наукам. Здесь он вытачивал из прочного дерева длинные вертолетные лопасти. Работа была ручной и требовала высокой точности и большой аккуратности. Гвырл и Ээх справлялись с ней на ура. Зажимая в огромных лапищах прочный деревянный брус, они скребли, скребли его десять часов кряду стальными стамесками с редкими перерывами на то, чтобы выпить воды или сжевать кусок хлеба и пару луковиц – обед, который бесплатно выдавался в мастерской.
Соседи Звягина утверждали, что о столь хорошем рабочем дне и о таком сбалансированном питании (они, правда, употребляли более простые обороты речи) можно только мечтать. Вот когда они детьми собирали взрыватели снарядов на огромном заводе в Раджнастаре, было действительно тяжело. Рассказывая о родных краях, Ээх даже предположил однажды, что после взрыва бомбы они попали в рай – так хорошо им теперь живется. Правда, в раю вроде бы не нужно работать, но жрецы часто врут…
Если уж у необразованного солдата неведомой империи из неведомого времени возникали мысли о сущности происходящего, то Звягин обдумывал свое положение регулярно. Ему совсем не нравилось вытачивать лопасти. Работу приходилось начинать затемно, при свете свечи, и заканчивать при свече же. Платой за труд были место в общежитии и не слишком обильная еда, а также одежда – теплая ряса серого цвета с капюшоном. Выходной был только один. Во время него можно было побродить по городу, поглазеть на немногочисленных прохожих и мрачные дома.
После тяжелой и нудной работы почти всегда хотелось забыться и лечь спать, чтобы хоть во сне вернуться домой, на шумные многолюдные улицы под ярким солнцем, но Звягин пытался рассчитать последствия работы темпорального преобразователя в условиях существования двух временных координат, а то и трех. Преобразование тензоров неизменно скатывалось к «задаче трех тел», которую, как известно, аналитически решить невозможно. А компьютера у Василия не было, и его появления не предвиделось. Инквизиторы не позволяли «ускорять время», да и необходимых материалов для постройки самого простейшего вычислителя Василий, конечно же, не имел.
Размышляя над теорией времени местных ученых, Звягин не мог назвать ее глупой. Более того, некоторые теоретические моменты очень удачно соответствовали практическим результатам. Скажем, такой известный факт, как неизменность распространения скорости света в вакууме. Если принять течение времени как проявление возможности выбора, то становилось ясно, что в пустоте, вдали от гравитационных источников, время не идет, там совершенно ничего не происходит. А изменения, происходящие в пустоте со световой волной, описывают и ее свойства, и свойства вакуума. Естественно, что скорость света в пустоте постоянна – ведь фотоны ни с чем не взаимодействуют, и лишь изменение их характеристик позволяет судить о прошедшем времени.
Замедление течения времени поблизости от гравитационных масс также имело очевидную причину: в наполненном веществом и излучением пространстве происходит больше событий, существует больше возможностей для выбора – следовательно, время замедляется, растягивается для находящегося вне системы наблюдателя. Правда, над численным описанием этих процессов нужно было работать и работать…
Инквизиторы считали, что не только компьютеры, но и люди ускоряют время, заставляют его течь быстрее. Совершая осознанный выбор, они изменяют мир вокруг себя и путешествуют по плоскостям, рано или поздно попадая в рай или в ад – области неподалеку от осей времени. Становясь старше, человек учится выбирать – и время вокруг него ускоряется, течет совсем не так медленно, как в детстве и в юности.
Звягин ощущал, что в новом мире время и правда замедлилось: стало вязким и тягучим. Люди двигались, как сонные мухи, но и сам он был не лучше. Соображалось хуже, работоспособность упала. Нельзя ведь всерьез воспринимать как работу вытачивание вертолетных лопастей вручную? Это повинность, неизбежное зло. Работы же как таковой у Василия не было – и это его тяготило.
Звягин, естественно, был не так прост и предпочитал слушать, а не говорить. Но отец Протагор знал свое дело, и спустя неделю Василий, сам того не желая, рассказал ему и об отношениях с Машей, и о соперничестве с коллегами, и о планах относительно устранения Маковского. Протагор не преминул обобщить:
– Видите, Василий, неправильные желания, греховные стремления увели вас далеко от родного дома. Вы испытываете неудобства, мечетесь, не понимая: что ни происходит с человеком – к лучшему. Сейчас вы наконец-то получили возможность исправиться, наладить свою жизнь, замедлить свое время. Пребывая в простоте и смирении, уже через несколько лет вы не поймете, как могли жить в мире безудержных страстей, там, где люди суетятся, как муравьи, летят куда-то со скоростью пули, и, главное, при этом совсем не имеют выбора.
– Вы-то имеете выбор? – безнадежно спросил Василий.
– Разумеется. Нужно всего лишь набраться терпения и ждать.
Голос отца Протагора звучал так убедительно, что Звягин начал сомневаться в том, что ему нужно найти людей, которые могут построить темпоральный преобразователь с помощью имеющихся средств – «на коленке», или научиться использовать здешние средства самому. Казалось бы, что сложного – повторить еще раз то, что однажды сделал? Но не всякий великий физик самостоятельно соберет транзисторный радиоприемник – особенно без инструкции и запасных частей, а также без источника электропитания.
Вытачивание вертолетных лопастей имело одно несомненное преимущество – механическая работа позволяла размышлять. И Василий думал, а зачастую просто рефлексировал. Может быть, он и правда умер, после пуска преобразователя распылен на атомы и сейчас ведет посмертное существование? Или его застрелили головорезы Маковского – в родном мире или после перемещения, когда великое дело его жизни было реализовано?
А если бы оно не было реализовано – есть ли разница? В мире, где он очутился, перемещение в другие слои реальности – не достижение, а беда. Стражи неустанно выискивают прыгунцов – потому что многие из них оголтелые преступники, а то и страшные, непохожие на людей существа, встреча с которыми не сулит человеку ничего хорошего.
Однако же если здесь появление прыгунцов – обыденное явление, почему о них не слышали на Земле? То есть в родном мире Звягина? Или просто не хотели слышать, а прыгунцам хватало ума не представляться? Или они сами не понимали, что с ними произошло?..
А может быть, родной мир Звягина оказался более стабильным потому, что там не использовали темпоральные преобразователи, точнее, даже не знали о них? Наверняка между часто взаимодействующими мирами образуется некоторая связность – а если временная плоскость, где родился Василий, изолирована, возможно, она и стремится остаться такой? Тогда вернуться и правда практически невозможно…
Самому Звягину постоянно хотелось побыть одному. Удавалось это редко и в основном во время прогулок, когда он бродил по набережной и полупустынным улицам. Он бы с радостью выходил за город, но стражники предупредили, что поднадзорным лицам покидать городскую черту запрещено. Василий решил не искушать судьбу – он осознал, что в этом обществе его могут бросить в тюрьму в любой момент на неопределенный срок. А добросовестно работая, можно выдвинуться, получить определенные преимущества – такие, например, как собственная комната в общежитии и дополнительный паек. Удивительно, как быстро пересматриваются иногда жизненные ценности…
Гвырл и Ээх играли в одну из любимых ими настольных игр – что-то вроде лото, но не с бочонками, а с двумя игральными костями. Звягин присоединился к ним, но вскоре понял, что игра не предполагает никакого выбора, никаких расчетов и зависит только от удачи. Хотя его соседи играли сосредоточенно, Звягин начал расспрашивать их о родном мире, о большой войне, об оружии, которое в ней использовалось, и скоро здоровяки болтали с ним так же увлеченно, как с отцом Протагором. Но о доме они вспоминать не слишком хотели – здешняя жизнь занимала их больше.
Василий узнал, что Ээх почти нашел себе здесь подружку, но родственники отговорили ее встречаться с чужеземцем, и они были вынуждены расстаться. Гвырлу повезло еще меньше. Он был стеснителен с женщинами и даже на ярмарку – где не только и не столько торговали, сколько участвовали во всяких развлечениях и глазели друг на друга – не ходил. Да и на обмен у простых парней из далекого мира ничего не было, так что ярмарки не любил и Ээх. Вертолетные лопасти принадлежали мастерской, а мастерская была собственностью городской общины. Община брала на себя заботу об одежде и еде рабочих, но не баловала их деньгами. Собственно, денег в городе вообще было мало. Зачем, если здесь даже магазины отсутствовали?
– Я так соскучился по пиву, – вздохнул Гвырл, проигрывая очередную партию «костяного лото». – Местные думают, что мы с Ээхом буйные и нам пить нельзя. А для своих староста квартала в выходные выделяет рюмку-другую водки. Не пиво, конечно, но все равно лучше, чем ничего.
– У контрабандистов можно что-то выменять. Даже бутылочку виски или джина, – мечтательно проговорил Ээх. – Только до них не доберешься.
Звягин заинтересовался.
– Контрабандисты, говорите? А что, граница рядом?
– Да тут везде границы, – фыркнул Гвырл. – Город закончился – граница, за нее не ходи, там – чужая земля. В соседнем городе уже совсем другие правила.
– И какие же?
– Кто знает? – ответил Гвырл. – Мы там не бывали. Знаем, что за рекой гонят настоящее ячменное виски. У них есть торфяные болота, так что с топливом проблем не возникает. А мы здесь мерзнем зимой, как собаки. Нет, хуже собак. Ээх, ты хоть раз так мерз дома?
– Нет, дома было слишком жарко, – покачал кудрявой головой Ээх. – И, знаешь, я лучше буду мерзнуть здесь, чем лежать под пулями там.
– А вернуться домой можно? – невинным тоном спросил Звягин. – Вам больше нравится работать в мастерской, чем воевать, я уже понял, но если бы вдруг понадобилось или захотелось домой?
– Кто знает, куда ведут тропки между мирами? – философски заметил Гвырл. – Одно радует – пока мы никуда не рыпаемся, наши двойники здесь не появятся. Мы застолбили участок. И нечего жаловаться – в этой общине жить не так уж плохо. В других местах нас могли посадить на цепь или заставить грести на пиратских галерах – знаем мы эти дела.
Звягин задумался. Галеры его ничуть не прельщали. Гвырл прав, они попали не в самую худшую ситуацию. Пусть у него и нет отдельной квартиры, собственных денег и возможности покидать город, а работать приходится десять часов в сутки шесть дней в неделю – можно придумать жизнь гораздо хуже и неприятнее. Но и приятнее тоже…
А насчет того, что его место никто не займет… Отец Протагор тоже говорил об этом. Выходит, своего двойника встретить нельзя по определению? В волновой структуре мира человек является объектом, который занимает свое единственное положение, как частица-фермион в определенном квантовом состоянии? Другие могут и не пытаться попасть в занятый мир, потому что «орбита не свободна»? Тогда если в его родной мир переместился другой Звягин, домой ему уже не попасть. С другой стороны, Звягин отсюда не сможет вернуться домой, пока здесь он… А был ли здесь Звягин? И хочет ли он вернуться? Все зависит от того, куда он попал.
– Кормят здесь лучше, чем в армии, – овощи дают, – неторопливо продолжил Ээх, видимо имея в виду под овощами лук и чеснок. – А в войсках мы, случалось, неделями падаль жрали. Сытно, конечно, но очень противно.
Василий вздрогнул. Его опять потянуло на улицу – подальше от людей в целом и от Гвырла с Ээхом в частности. Вот вроде бы и неплохие ребята, не обижают его, хотя вполне могли бы, – но не к душе. И мир этот не к душе…
– Как к контрабандистам попасть? И что у них еще ценного есть, кроме виски? – спросил Звягин, отодвигая игральные кости в сторону.
– Ты хочешь попытаться? – оживился Гвырл. – Ну да, на местных-то ты больше похож, чем мы с Ээхом… Борода вот отрастет длинная – так и вообще не отличить.
Звягин задумчиво поскреб густую щетину. В зеркало на себя он не смотрел уже много дней. Да и не было у них в комнате зеркал – зачем они простым работягам?
И, самое главное, с помощью алфизики здешние ученые построили темпоральные преобразователи уже больше сотни лет назад. Да и не только они – обитатели соседних миров, каковых оказалось множество, также преуспели в путешествиях во времени. По плоскости времени, как заявил Пантелей Григорьевич.
– Почему по плоскости? – решился перебить рассказчика Василий. – Ведь время – изменение всего лишь одной координаты. Не двух.
– Не двух? – удивленно поднял брови инквизитор. – Вот вам и математика, вот и компьютеры. А подумать немного вам в голову не приходило?
– Над чем? – спросил слегка обидевшийся за науку Звягин.
– Над тем, как и почему течет время. Все ведь на самом деле очень просто. Наши философы поняли это задолго до постройки первых преобразователей, тогда, когда даже не было открыто устройство атомного ядра. Подумайте немного сами.
Василий улыбнулся.
– Я думал над этим всю жизнь – разве мне помогут еще несколько минут? И пришел к выводу, что есть вопросы, на которые нельзя дать четкого ответа. Таковы уж свойства четвертой координаты пространственно-временного континуума. Если обратиться к теории относительности…
– А, так вы и теорию относительности знаете? Тем лучше, тем лучше.
Слышать такое от старика в рясе довольно простого покроя, который наверняка работает по ночам при свете масляной коптилки, было как-то обидно, но Звягин смолчал. Пусть расскажет. Потешит настоящего физика псевдонаучными сказками. Почему течет время… А почему электрон – электрон? И что представляет собой пространство?
– Значит, вы постигли суть времени? – уточнил Звягин.
– Разумеется. А какие у вас есть теории на этот счет?
– Время сжимается и растягивается, и при определенных условиях его можно обратить, – максимально коротко и просто ответил физик. Он скромно умолчал о том, что механизм для обращения времени придумал сам, хотя повод для гордости имелся, что и говорить.
– Э, нет. Обратить время нельзя, – неожиданно заявил инквизитор. – Можно изменить себя, двинуться куда-то во времени, но никак не изменить само время. Значит, вы так и не поняли, почему время течет? А ведь все очень просто.
– Я весь внимание, – заявил Звягин.
– Мы сами выбираем время, – заявил Пантелей Григорьевич.
* * *
Теория, изложенная инквизитором Высшего совета, не была подтверждена никакими расчетами и выглядела полностью умозрительной – или, может быть, Пантелей Григорьевич так о ней рассказывал?Согласно местным воззрениям, время представляло собой вовсе не ось, а комбинацию продвижения по двум осям, или, если обобщить, плоскость. Каждый раз, когда существует возможность выбора, когда события могут развиваться так или иначе, реализуется движение по одной из осей. Да – направо, нет – налево, если можно применить понятия «право» и «лево» к осям координат времени. Причем не только выбор людей двигает время. Любое событие микромира порождает точно такую же возможность выбора и, соответственно, ветвление времени. Перешел ли электрон с одной орбиты на другую, когда ему представилась такая возможность? Произошел ли распад атома? В любом случае порождается выбор, и в бесконечной Вселенной, на плоскости времени существует и тот, и другой вариант.
Когда Звягин возмутился тем, что каждое микроскопическое событие, которых происходит в секунду не миллион и не миллиард, а миллиарды миллиардов, порождает, согласно этой теории, мириады новых миров, Пантелей Григорьевич нисколько не смутился:
– Если время дискретно, каждую секунду существуют мириады миров на оси – согласно вашей теории. Ведь согласись, мир сейчас – совсем не то, что мир вчера. Но и этот, и тот существовали в пространстве, следовательно, есть в реальности: в настоящем, прошлом или будущем. Так в чем разница, линейно количество вариантов Вселенной или квадратично? При условии существования двух координат времени бесконечность миров более высокого порядка – только и всего. А миры не нанизаны на ось, а распределены по плоскости. Каждый человек выбирает, куда двинуться на плоскости, говоря «да» или «нет», делая шаг или даже глядя в ту или иную сторону. Или выбор делается за него – что случается гораздо чаще. Но на плоскости реализуются все возможные события. Устроенный так мир гораздо более полон. И люди в нем существуют вечно, проживают все возможные жизни.
– Поэтому вы и верите в Бога? – спросил Василий. Собственно, сама должность Пантелея Григорьевича указывала на то, что он живет в теократическом обществе. – Из-за полноты мира и его совершенства?
– Верить или не верить в Бога – личное дело каждого, – ненавязчиво ответил инквизитор. – А вот то, что неправильный выбор ведет в ад, самоочевидно, не так ли?
– Неправильный выбор чего? – удивился Звягин.
– Да чего угодно. Когда события следуют постоянно в одном направлении, когда человек выбирает зло – он оказывается ближе к одной из осей. В тех самых мирах, где земля плавится под ногами, где действуют странные законы природы. Существа, живущие в тех мирах, ужасны, а люди – злы. Нетрудно догадаться – ведь они тоже выбирали не тот путь.
– А наш путь лежит посредине? – спросил Звягин, припоминая, что он слышал о какой-то философской доктрине, утверждающей, что всего должно быть в меру – и горя, и радости, и успехов, и бед.
– Середина временной плоскости – понятие относительное. Кто вычислит нужный путь? Да и получится ли не сворачивать с него? – раздумчиво проговорил инквизитор. – Может быть, вы жили в гораздо лучшем мире, чем наш, уважаемый Василий. Может, несмотря на все наши попытки, мы дальше от идеальной оси мира. Но, кстати, плоскостью дело не ограничивается. Как только в действие вступает темпоральный преобразователь, естественный выбор нарушается, и объект перемещается в третьем измерении, на неестественную временную плоскость. Впрочем, такой теории придерживаются не все – некоторые полагают, что в действительности временных осей лишь две и в третьей нет совершенно никакой нужды. Я сам пока не пришел к окончательному выводу.
– А во второй временной оси необходимость есть? – спросил ошарашенный Звягин.
– Естественно, – ответил инквизитор. – Ведь, если бы события развивались «по прямой», линейно, не существовало бы никакой свободы воли человека. Все события оказались бы раз и навсегда предопределены. Но это не так. Мы действительно имеем возможность выбора. И пожинаем его плоды.
– И принцип неопределенности оправдан, – прошептал Василий. – Эйнштейн утверждал, что Бог не играет в кости. И действительно не играет. Он реализует все варианты. Но мы – играем.
Пантелей Григорьевич поднялся с кресла, подошел к книжному шкафу и вынул оттуда большой том. Страницы в нем были бумажными, а не пергаментными, что сильно обрадовало Звягина – кое-какие достижения техники здесь все же имелись. Мир «средней линии» не казался безнадежным.
– Мы, однако, отвлеклись от основного вопроса, который я призван решить, – заявил инквизитор. – А именно что с вами делать, Василий Звягин. Похоже, злонамеренности в ваших поступках не имелось. Стало быть, ваши действия попадают под тридцать четвертую статью кодекса о перемещениях. Суд решит, как квалифицировать ваше появление здесь, а я буду ходатайствовать о вашей невиновности. Но чем вы сможете заняться, если суд даст вам свободу? Что вы умеете?
– Я хорошо знаю физику. В некоторой степени – химию. Хотите, научу вас делать асфальт… Бензин. Расскажу об устройстве двигателя внутреннего сгорания…
– Зачем? – удивленно поднял брови старик.
– Чтобы были хорошие дороги. Чтобы можно было быстрее перемещаться из города в город…
– Зачем? – еще раз спросил инквизитор. – Это поможет людям стать совершеннее? Мне отчего-то так не кажется. Да и перемещаться достаточно быстро мы умеем. Для этого обычно используют вертолеты.
Василий перестал удивляться. Неестественная временная плоскость, что с нее взять?
* * *
Довольно скоро выяснилось, что по местным меркам Звягин ничего не умеет. Его навыки в программировании никому не были нужны, потому что компьютеры мало того что не использовались, но и находились под негласным запретом. По словам инквизитора, компьютеры буквально пожирали время – ведь тактовая частота мощного вычислительного устройства позволяет сделать миллиарды почти осознанных выборов в секунду, что не проходит для человека даром. Работая за компьютером, он смещается относительно остального мира, который пребывает в блаженном неведении и тихом покое.Знания Звягина в области теоретической физики впечатлили Пантелея Григорьевича – более того, некоторые теории он счел весьма интересными и поучительными, о них местные ученые и не слышали, – только прыгунцам категорически запрещалось преподавать в школах и университетах. Мир и так меняется с каждой секундой, и нет нужды изменять его революционно, прислушиваясь к пришельцам из иных плоскостей. На практике в условиях развития местной техники знания Звягина ничего не стоили. Ведь здесь не было ни ускорителей, ни электростанций, ни даже обычных телевизоров, а принципа действия устройств дальней связи, применяемых инквизиторами, не понимал сам Василий.
– Я могу эмигрировать? – спросил Звягин, когда понял, что мир, в который он попал, не для него.
– Куда?
– В другую временную плоскость.
– Теоретически – да. Практически – не знаю, – ответил инквизитор. – Строительство преобразователей пространства и времени у нас запрещено. Применение – тоже. Может быть, вам удастся найти контрабандиста, который переправит вас в неведомые края, – но, скорее всего, там будет еще хуже. Вернуться домой вам никогда не удастся. Исходная точка затерялась в плоскостях, ее уже не отыскать.
– Но могу я пытаться?
– Законом это запрещено. А за вами, как за пришельцем из чужого мира, несколько лет будет вестись пристальное наблюдение – если суд решит, что вы неопасны для общества, и выпустит вас из тюрьмы. Поэтому я не советовал бы строить темпоральный преобразователь самостоятельно – закон един для всех.
– Что же мне делать? – спросил Звягин.
– Я поручусь за вас, и вы займетесь общественно полезным трудом. Поверьте, жить здесь довольно приятно… Если бы не прыгунцы, так у нас был бы рай на земле.
* * *
Инквизитор сдержал обещание и отозвался о знаниях и нраве Звягина положительно, а суд оказался лояльным, хотя состоял, как на подбор, из хмурых типов, прятавших свои лица под капюшонами. После заседания Василий получил разрешение выйти из темницы. Его поселили в общежитии вместе с двумя довольно странными прыгунцами – Гвырлом и Ээхом, здоровенными детинами, волосатыми и темнокожими, которые, впрочем, отличались добродушием и некоторой занудливостью. Этих выбросило сюда после взрыва темпоральной бомбы – в их родном мире шла жестокая война, и парни были рады, что оказались в атмосфере мира и спокойствия.Как и соседей по общежитию, Звягина устроили работать в механическую мастерскую – учитывая его пристрастие к точным наукам. Здесь он вытачивал из прочного дерева длинные вертолетные лопасти. Работа была ручной и требовала высокой точности и большой аккуратности. Гвырл и Ээх справлялись с ней на ура. Зажимая в огромных лапищах прочный деревянный брус, они скребли, скребли его десять часов кряду стальными стамесками с редкими перерывами на то, чтобы выпить воды или сжевать кусок хлеба и пару луковиц – обед, который бесплатно выдавался в мастерской.
Соседи Звягина утверждали, что о столь хорошем рабочем дне и о таком сбалансированном питании (они, правда, употребляли более простые обороты речи) можно только мечтать. Вот когда они детьми собирали взрыватели снарядов на огромном заводе в Раджнастаре, было действительно тяжело. Рассказывая о родных краях, Ээх даже предположил однажды, что после взрыва бомбы они попали в рай – так хорошо им теперь живется. Правда, в раю вроде бы не нужно работать, но жрецы часто врут…
Если уж у необразованного солдата неведомой империи из неведомого времени возникали мысли о сущности происходящего, то Звягин обдумывал свое положение регулярно. Ему совсем не нравилось вытачивать лопасти. Работу приходилось начинать затемно, при свете свечи, и заканчивать при свече же. Платой за труд были место в общежитии и не слишком обильная еда, а также одежда – теплая ряса серого цвета с капюшоном. Выходной был только один. Во время него можно было побродить по городу, поглазеть на немногочисленных прохожих и мрачные дома.
После тяжелой и нудной работы почти всегда хотелось забыться и лечь спать, чтобы хоть во сне вернуться домой, на шумные многолюдные улицы под ярким солнцем, но Звягин пытался рассчитать последствия работы темпорального преобразователя в условиях существования двух временных координат, а то и трех. Преобразование тензоров неизменно скатывалось к «задаче трех тел», которую, как известно, аналитически решить невозможно. А компьютера у Василия не было, и его появления не предвиделось. Инквизиторы не позволяли «ускорять время», да и необходимых материалов для постройки самого простейшего вычислителя Василий, конечно же, не имел.
Размышляя над теорией времени местных ученых, Звягин не мог назвать ее глупой. Более того, некоторые теоретические моменты очень удачно соответствовали практическим результатам. Скажем, такой известный факт, как неизменность распространения скорости света в вакууме. Если принять течение времени как проявление возможности выбора, то становилось ясно, что в пустоте, вдали от гравитационных источников, время не идет, там совершенно ничего не происходит. А изменения, происходящие в пустоте со световой волной, описывают и ее свойства, и свойства вакуума. Естественно, что скорость света в пустоте постоянна – ведь фотоны ни с чем не взаимодействуют, и лишь изменение их характеристик позволяет судить о прошедшем времени.
Замедление течения времени поблизости от гравитационных масс также имело очевидную причину: в наполненном веществом и излучением пространстве происходит больше событий, существует больше возможностей для выбора – следовательно, время замедляется, растягивается для находящегося вне системы наблюдателя. Правда, над численным описанием этих процессов нужно было работать и работать…
Инквизиторы считали, что не только компьютеры, но и люди ускоряют время, заставляют его течь быстрее. Совершая осознанный выбор, они изменяют мир вокруг себя и путешествуют по плоскостям, рано или поздно попадая в рай или в ад – области неподалеку от осей времени. Становясь старше, человек учится выбирать – и время вокруг него ускоряется, течет совсем не так медленно, как в детстве и в юности.
Звягин ощущал, что в новом мире время и правда замедлилось: стало вязким и тягучим. Люди двигались, как сонные мухи, но и сам он был не лучше. Соображалось хуже, работоспособность упала. Нельзя ведь всерьез воспринимать как работу вытачивание вертолетных лопастей вручную? Это повинность, неизбежное зло. Работы же как таковой у Василия не было – и это его тяготило.
* * *
Спустя несколько дней после того, как Звягин начал работать на заводе, к нему приставили духовника – отца Протагора. Он не имел статуса инквизитора, ранг духовника был несколько ниже. Служению отца Протагора вряд ли стоило завидовать. Хотя он и не обтачивал вертолетные лопасти, ему приходилось целые дни проводить в общении с самыми разными типами – например, с теми же Гвырлом и Ээхом. Бывшие солдаты относились к таинству исповеди очень серьезно и заваливали отца Протагора сведениями о своих проступках, давних и нынешних. Они говорили даже о тех грехах, которые намереваются совершить, причем зачастую грехи не стоили не только обсуждения, но и упоминания, однако отец Протагор уделял внимание каждому событию, случившемуся или предполагаемому.Звягин, естественно, был не так прост и предпочитал слушать, а не говорить. Но отец Протагор знал свое дело, и спустя неделю Василий, сам того не желая, рассказал ему и об отношениях с Машей, и о соперничестве с коллегами, и о планах относительно устранения Маковского. Протагор не преминул обобщить:
– Видите, Василий, неправильные желания, греховные стремления увели вас далеко от родного дома. Вы испытываете неудобства, мечетесь, не понимая: что ни происходит с человеком – к лучшему. Сейчас вы наконец-то получили возможность исправиться, наладить свою жизнь, замедлить свое время. Пребывая в простоте и смирении, уже через несколько лет вы не поймете, как могли жить в мире безудержных страстей, там, где люди суетятся, как муравьи, летят куда-то со скоростью пули, и, главное, при этом совсем не имеют выбора.
– Вы-то имеете выбор? – безнадежно спросил Василий.
– Разумеется. Нужно всего лишь набраться терпения и ждать.
Голос отца Протагора звучал так убедительно, что Звягин начал сомневаться в том, что ему нужно найти людей, которые могут построить темпоральный преобразователь с помощью имеющихся средств – «на коленке», или научиться использовать здешние средства самому. Казалось бы, что сложного – повторить еще раз то, что однажды сделал? Но не всякий великий физик самостоятельно соберет транзисторный радиоприемник – особенно без инструкции и запасных частей, а также без источника электропитания.
Вытачивание вертолетных лопастей имело одно несомненное преимущество – механическая работа позволяла размышлять. И Василий думал, а зачастую просто рефлексировал. Может быть, он и правда умер, после пуска преобразователя распылен на атомы и сейчас ведет посмертное существование? Или его застрелили головорезы Маковского – в родном мире или после перемещения, когда великое дело его жизни было реализовано?
А если бы оно не было реализовано – есть ли разница? В мире, где он очутился, перемещение в другие слои реальности – не достижение, а беда. Стражи неустанно выискивают прыгунцов – потому что многие из них оголтелые преступники, а то и страшные, непохожие на людей существа, встреча с которыми не сулит человеку ничего хорошего.
Однако же если здесь появление прыгунцов – обыденное явление, почему о них не слышали на Земле? То есть в родном мире Звягина? Или просто не хотели слышать, а прыгунцам хватало ума не представляться? Или они сами не понимали, что с ними произошло?..
А может быть, родной мир Звягина оказался более стабильным потому, что там не использовали темпоральные преобразователи, точнее, даже не знали о них? Наверняка между часто взаимодействующими мирами образуется некоторая связность – а если временная плоскость, где родился Василий, изолирована, возможно, она и стремится остаться такой? Тогда вернуться и правда практически невозможно…
* * *
В один из выходных, когда с темно-серого неба сеялся мелкий, но частый дождик, Звягин не пошел бродить по городу, а остался в общежитии с Гвырлом и Ээхом. Он совершенно не понимал, как они могут быть вместе постоянно – и на работе, и дома.Самому Звягину постоянно хотелось побыть одному. Удавалось это редко и в основном во время прогулок, когда он бродил по набережной и полупустынным улицам. Он бы с радостью выходил за город, но стражники предупредили, что поднадзорным лицам покидать городскую черту запрещено. Василий решил не искушать судьбу – он осознал, что в этом обществе его могут бросить в тюрьму в любой момент на неопределенный срок. А добросовестно работая, можно выдвинуться, получить определенные преимущества – такие, например, как собственная комната в общежитии и дополнительный паек. Удивительно, как быстро пересматриваются иногда жизненные ценности…
Гвырл и Ээх играли в одну из любимых ими настольных игр – что-то вроде лото, но не с бочонками, а с двумя игральными костями. Звягин присоединился к ним, но вскоре понял, что игра не предполагает никакого выбора, никаких расчетов и зависит только от удачи. Хотя его соседи играли сосредоточенно, Звягин начал расспрашивать их о родном мире, о большой войне, об оружии, которое в ней использовалось, и скоро здоровяки болтали с ним так же увлеченно, как с отцом Протагором. Но о доме они вспоминать не слишком хотели – здешняя жизнь занимала их больше.
Василий узнал, что Ээх почти нашел себе здесь подружку, но родственники отговорили ее встречаться с чужеземцем, и они были вынуждены расстаться. Гвырлу повезло еще меньше. Он был стеснителен с женщинами и даже на ярмарку – где не только и не столько торговали, сколько участвовали во всяких развлечениях и глазели друг на друга – не ходил. Да и на обмен у простых парней из далекого мира ничего не было, так что ярмарки не любил и Ээх. Вертолетные лопасти принадлежали мастерской, а мастерская была собственностью городской общины. Община брала на себя заботу об одежде и еде рабочих, но не баловала их деньгами. Собственно, денег в городе вообще было мало. Зачем, если здесь даже магазины отсутствовали?
– Я так соскучился по пиву, – вздохнул Гвырл, проигрывая очередную партию «костяного лото». – Местные думают, что мы с Ээхом буйные и нам пить нельзя. А для своих староста квартала в выходные выделяет рюмку-другую водки. Не пиво, конечно, но все равно лучше, чем ничего.
– У контрабандистов можно что-то выменять. Даже бутылочку виски или джина, – мечтательно проговорил Ээх. – Только до них не доберешься.
Звягин заинтересовался.
– Контрабандисты, говорите? А что, граница рядом?
– Да тут везде границы, – фыркнул Гвырл. – Город закончился – граница, за нее не ходи, там – чужая земля. В соседнем городе уже совсем другие правила.
– И какие же?
– Кто знает? – ответил Гвырл. – Мы там не бывали. Знаем, что за рекой гонят настоящее ячменное виски. У них есть торфяные болота, так что с топливом проблем не возникает. А мы здесь мерзнем зимой, как собаки. Нет, хуже собак. Ээх, ты хоть раз так мерз дома?
– Нет, дома было слишком жарко, – покачал кудрявой головой Ээх. – И, знаешь, я лучше буду мерзнуть здесь, чем лежать под пулями там.
– А вернуться домой можно? – невинным тоном спросил Звягин. – Вам больше нравится работать в мастерской, чем воевать, я уже понял, но если бы вдруг понадобилось или захотелось домой?
– Кто знает, куда ведут тропки между мирами? – философски заметил Гвырл. – Одно радует – пока мы никуда не рыпаемся, наши двойники здесь не появятся. Мы застолбили участок. И нечего жаловаться – в этой общине жить не так уж плохо. В других местах нас могли посадить на цепь или заставить грести на пиратских галерах – знаем мы эти дела.
Звягин задумался. Галеры его ничуть не прельщали. Гвырл прав, они попали не в самую худшую ситуацию. Пусть у него и нет отдельной квартиры, собственных денег и возможности покидать город, а работать приходится десять часов в сутки шесть дней в неделю – можно придумать жизнь гораздо хуже и неприятнее. Но и приятнее тоже…
А насчет того, что его место никто не займет… Отец Протагор тоже говорил об этом. Выходит, своего двойника встретить нельзя по определению? В волновой структуре мира человек является объектом, который занимает свое единственное положение, как частица-фермион в определенном квантовом состоянии? Другие могут и не пытаться попасть в занятый мир, потому что «орбита не свободна»? Тогда если в его родной мир переместился другой Звягин, домой ему уже не попасть. С другой стороны, Звягин отсюда не сможет вернуться домой, пока здесь он… А был ли здесь Звягин? И хочет ли он вернуться? Все зависит от того, куда он попал.
– Кормят здесь лучше, чем в армии, – овощи дают, – неторопливо продолжил Ээх, видимо имея в виду под овощами лук и чеснок. – А в войсках мы, случалось, неделями падаль жрали. Сытно, конечно, но очень противно.
Василий вздрогнул. Его опять потянуло на улицу – подальше от людей в целом и от Гвырла с Ээхом в частности. Вот вроде бы и неплохие ребята, не обижают его, хотя вполне могли бы, – но не к душе. И мир этот не к душе…
– Как к контрабандистам попасть? И что у них еще ценного есть, кроме виски? – спросил Звягин, отодвигая игральные кости в сторону.
– Ты хочешь попытаться? – оживился Гвырл. – Ну да, на местных-то ты больше похож, чем мы с Ээхом… Борода вот отрастет длинная – так и вообще не отличить.
Звягин задумчиво поскреб густую щетину. В зеркало на себя он не смотрел уже много дней. Да и не было у них в комнате зеркал – зачем они простым работягам?