Гай Гэвриел Кей. Поднебесная

   Они двигались вперед два долгих дня, в течение которых Янь боролся с головокружением (он с трудом переносил разреженный воздух на этой высоте), пропустив рекомендованные комендантом места ночевок. На третий день, к вечеру, когда солнце стояло впереди, они одолели подъем из последнего ущелья между скалами и неожиданно вышли из тени на край луговой чаши такой красоты, что замирало сердце.
   И, двигаясь вперед по высокой траве, Чоу Янь наконец увидел своего дорогого друга, стоящего в дверях маленькой хижины. Он ждал их, чтобы приветствовать, и душа Яня возрадовалась так, что не выразить даже стихами, а долгое путешествие показалось ничтожным, какими обычно и кажутся испытания, когда им приходит конец.
   Измученный, но довольный, он остановил свою маленькую лошадку перед хижиной. Шэнь Тай был одет в белые траурные одежды, но его свободные штаны и тунику покрывали пятна пота и грязи. Он был небритый, загорелый, с огрубевшей кожей, точно крестьянин, но он смотрел на Яня с лестным изумлением.
   Янь чувствовал себя героем. Он и был героем. Немного раньше у него пошла носом кровь из-за большой высоты, но об этом незачем рассказывать. Он только жалел, что принес такие плохие новости. Но если бы они не были плохими, его бы здесь не было, правда?
   Тай дважды поклонился, официально, приложив кулак к ладони. Его учтивость помнили все: она была безукоризненной и почти преувеличенной. Конечно, когда он не впадал в ярость.
   Янь, еще сидя верхом, радостно улыбнулся ему сверху. И произнес то, что уже давно планировал сказать. Те слова, о которых думал каждую ночь, засыпая:

 
К западу от Железных Ворот,
К западу от Нефритовых Ворот
Не будет старых друзей.
 

   Тай улыбнулся в ответ:
   – Понимаю. Ты проехал такое большое расстояние, чтобы сообщить мне, что поэты не ошибаются? Ты хотел поразить и смутить меня?
   При звуках этого лукавого голоса, который он так хорошо помнил, сердцу Яня вдруг стало тесно в груди.
   – А, ладно. Наверное, нет. Здорово, старый друг!
   Янь быстро спрыгнул с коня. Глаза его наполнились слезами, когда он обнял друга.
   Выражение лица Тая, когда они отступили на шаг и посмотрели друг на друга, было странным, словно Янь был сам призраком.
   – Я бы никогда, никогда не подумал… – начал он.
   – Что я к тебе приеду? Уверен, что не подумал бы. Меня все недооценивают. Я сделал это специально для того, чтобы тебя смутить.
   Тай не улыбнулся:
   – И ты меня смутил, друг мой. Откуда ты узнал, где…
   Янь поморщился:
   – Я не собирался ехать так далеко. Думал, что ты дома. Мы все так думали. Там мне сказали, куда ты уехал.
   – И ты поехал дальше? И проделал весь этот путь?
   – Похоже, что так, – весело ответил Янь. – Я даже вез для тебя две небольших фляги вина Лососёвой реки, но, боюсь, одну я выпил с твоим братом, а другую – у Железных Ворот. Но все-таки я пил за тебя и в твою честь.
   Насмешливая улыбка.
   – Тогда благодарю тебя за это, – сказал Тай. – Ты, наверное, очень устал, и твоя спутница тоже. Прошу вас оказать мне честь и войти в дом.
   Янь посмотрел на него, ему хотелось оставаться веселым. Но сердце его упало. В конце концов, он находится здесь по вполне определенной причине.
   – Мне нужно тебе кое-что сообщить, – сказал он.
   – Я так и думал, – рассудительно ответил его друг. – Но позволь мне сначала предложить вам воды, чтобы умыться, и чашку вина. Вы проделали долгий путь.
   – «За последнюю границу империи», – процитировал Янь.
   Ему понравилось, как это звучит. Он решил, что никому не позволит забыть об этом своем путешествии. Слабый и тучный будущий мандарин? Это не о Чоу Яне, уже не о нем. Другие, готовящиеся к экзаменам или смеющиеся вместе с танцовщицами в Девятом квартале на закате весеннего дня, слушающие игру на пипе, пьющие из лаковых чашек… это они теперь слабые.
   – За последнюю границу, – согласился Тай. Вокруг них громоздились друг на друга горы, укутанные снегом. А еще Янь видел разрушенный форт на острове посреди озера.
   Он последовал за другом в хижину. Ставни были раскрыты, чтобы впустить воздух и чистый свет. Единственная комната оказалась маленькой, но в ней поддерживался порядок. Он помнил эту черту Тая.
   Янь увидел очаг и узкую кровать, низкий письменный столик, деревянную поставку для туши, тушь, бумагу, кисти, циновку перед ними. Он улыбнулся, а потом услышал, как за ним вошла Вань-сы.
   – Это моя телохранительница, – сказал он. – Мой каньлиньский воин. Она убила тигра.
   Янь повернулся, чтобы сделать жест в ее сторону, как положено, когда представляешь человека, и увидел, что Вань-сы обнажила мечи и вытянула их в сторону их обоих.
 
   Его инстинкты притупило одиночество, два года пребывания вдали от всего, хотя бы отдаленно напоминающего обнаженный против него клинок. Необходимость следить, нет ли поблизости волков или горных котов, и запирать коз в загоне на ночь еще не готовит тебя к встрече с убийцей.
   И все же Тай почувствовал, что с телохранительницей что-то не так, еще когда Янь подъехал к нему вместе с ней. Он не мог бы сказать, что это было за ощущение. Для путешественника было обычным брать с собой телохранителей, а Янь не привык к путешествиям, и его семья была достаточно состоятельной, чтобы нанять каньлиньского воина, даже если он намеревался проехать небольшое расстояние на запад, а потом спуститься к реке Вай.
   Дело было не в этом. Что-то в ее глазах и в позе, решил Тай, глядя на мечи. Оба были нацелены на него, а не на Яня; каньлиньский воин знал, кто из них представляет опасность.
   Когда она подъехала и остановила своего коня у двери в хижину, она не должна была выглядеть так настороженно, так пристально смотреть на него. Ее наняли, чтобы сопровождать человека в определенное место, и они приехали в это место. Задача выполнена, или, по крайней мере, первая ее часть. Гонорар частично заработан. Но ее взгляд на Тая был оценивающим.
   Так смотрят на человека, с котором предстоит драться.
   Или просто предстоит убить, так как мечи самого Тая стояли там, где всегда, у стены, и у него не было никакой надежды вложить стрелу в лук раньше, чем она разрубит его надвое.
   Всем известно, на что способны клинки Каньлиня в руках каньлиньского воина.
   Лицо Яня побледнело от ужаса, а рот открылся, как у рыбы. Бедняга! Предательски обнаженный меч не был частью известного ему мира. Он совершил очень мужественный поступок, приехав сюда, превзошел самого себя во имя дружбы… и вот какая награда его ожидала. Интересно, подумал Тай, что заставило Яня это сделать? Шень Тай понимал, что может никогда этого не узнать.
   Это вызвало у него гнев и раздражение, в равной степени. Он задал вопрос, чем снова заставил мир двигаться:
   – Должен предположить, что названная тебе цель – это я. Мой друг ничего не знает о том, зачем ты сюда приехала. В его смерти нет необходимости.
   – Нет, есть, – тихо ответила она. Она не отрывала от него взгляда, оценивая каждое движение, которое он делал. Или мог бы сделать.
   – Что? Потому что он нежелательный свидетель? Ты думаешь, никто не узнает, кто меня убил, когда сюда приедут из крепости у Железных Ворот? Ваши имена должны были записать, когда вы прибыли в крепость. Что он может к этому прибавить?
   Мечи не дрогнули. Она слегка улыбнулась. Красивое, холодное лицо. Как озеро, подумал Тай. В нем таится смерть.
   – Не поэтому, – сказала она. – Он оскорбил меня своим взглядом. Во время путешествия.
   – Он посмотрел на тебя, как на женщину? Ему нужно было приложить для этого усилие, – неторопливо произнес Тай.
   – Берегись! – произнесла она.
   – Зачем? Иначе ты меня убьешь? – Теперь в нем было больше гнева, чем других чувств. Но ярость помогала ему, заставляла думать, придавала решимости. Он старался понять, как это повлияло на нее. – Каньлиньских воинов учат соразмерности и сдержанности. В движениях и в деяниях. Ты готова убить мужчину за то, что он восхищался твоим лицом и телом? Если так, то позор твоим наставникам с горы.
   – Ты будешь объяснять мне, что такое учение Каньлиня?
   – Если понадобится, – хладнокровно ответил Тай. – Ты сделаешь это честно и позволишь мне взять мои мечи?
   Она покачала головой. У него упало сердце.
   – Я бы предпочла такой вариант, но мне дали точные указания. Я не должна позволять тебе сражаться со мной, когда мы приедем сюда. Боя не будет, – намек на сожаление, некоторое объяснение ее оценивающего взгляда: «Кто он такой? Что за человек, если мне приказано его опасаться?»
   Однако Тай заметил еще кое-что.
   – Когда приедешь сюда? Ты знала, что я у Куала Нора? А не дома? Откуда?
   Она ничего не ответила. Допустила ошибку, понял он. Только это вряд ли что-то изменит. Ему необходимо продолжать говорить. Молчание смерти подобно, в этом он был уверен.
   – Они думали, что я убью тебя, если мы станем сражаться? Кто это решил? Кто тебя от меня защищает?
   – Ты очень в себе уверен, – прошептала убийца.
   У него возникла одна мысль. Слабая мысль, почти безнадежная, но ничего лучшего не пришло в голову в вихре этих мгновений.
   – Я уверен только в неопределенности жизни, – сказал он. – Если мне предстоит закончить жизнь здесь, у Куала Нора, и ты не хочешь драться со мной, убей меня под открытым небом. Я обращу последнюю молитву к воде и к небу и лягу среди тех, кого предавал земле. Это не очень большая просьба.
   – Нет, – ответила она. И он не понял, что она имеет в виду, пока она не прибавила: – Не слишком большая. – Она помолчала. Но было бы ошибкой назвать это колебанием. – Я бы сразилась с тобой, если бы не получила такой точный приказ.
   Приказ. Точный приказ. Кто мог это сделать? Ему необходимо было протянуть время, создать его, найти способ подобраться к своим мечам. Та мысль, которая промелькнула раньше, была бесполезной, решил он.
   Ему нужно было заставить ее шевельнуться, сместить центр тяжести, отвести от него взгляд.
   – Янь, кто подсказал тебе нанять каньлиньского телохранителя?
   – Молчать! – рявкнула женщина раньше, чем Чоу Янь смог заговорить.
   – Разве это имеет значение? – спросил Тай. – Ты собираешься убить нас без поединка, подобно испуганному ребенку, который боится, что ему не хватит мастерства. – Была слабая возможность, что она сделает еще одну ошибку, если ее достаточно сильно разозлить.
   Его мечи в ножнах стояли позади убийцы, у письменного столика. Комната была маленькой, расстояние пустяковым, но только нужно остаться в живых, когда дотянешься до них.
   – Нет. Как воин, выполняющий полученные приказы, – спокойно поправила его женщина.
   Она снова выглядела безмятежной, словно его уколы не спровоцировали ее, а напомнили о дисциплине. Тай понимал, как это могло произойти. Ему это не помогло.
   – Мне это подсказал Синь Лунь, – храбро произнес Янь.
   Тай услышал эти слова, увидел жестокие глаза женщины, понял, что сейчас произойдет. Он издал предостерегающий крик. Янь получил косой удар ее правого меча в бок, потом меч прошел вверх, между ребрами.
   Рубящий удар и извлечение меча были точными, элегантными. Ее кисть согнулась, и клинок быстро вернулся на свое место – острие направлено туда, где стоял Тай. Казалось, время не успело тронуться с места, оно стояло, оно было под контролем. Так учили воинов Каньлиня.
   Но время все-таки прошло, он это знал. Время, которое можно использовать. Безвременье – иллюзия, и Тая уже не было там, где он стоял раньше.
   Сердце его разрывалось, он понимал, что ничего не смог бы предпринять, чтобы остановить этот удар. И все же он прыгнул вперед, к дверному проему, когда она повернулась к Яню, чтобы убить его за то, что тот назвал имя.
   Тай снова закричал, больше от ярости, чем от страха, хотя ожидал, что теперь и сам умрет.
   Здесь сто тысяч мертвецов, и еще двое.
   Он не обратил внимания на мечи в ножнах, они стояли слишком далеко. Просто выскочил из открытой двери и прыгнул вправо, к дровам возле загона для коз. Немногим раньше он прислонил к этой стене лопату. Лопата могильщика против двух каньлиньских мечей. Тай дотянулся до нее, схватил, резко повернулся лицом к убийце.
   Женщина бежала за ним. А потом – уже не бежала.
   Потому что слабая, глупая, отчаянная мысль, промелькнувшая у него перед тем, как он выбежал в залитый солнцем мир, стала реальностью.
   Ветер, поднявшийся в тот момент, возник из ничего, без предупреждения. Из безмятежности весеннего вечера вырвалась ужасающая сила.
   Раздался пронзительный вопль: высокий, яростный, неестественный.
   Не его голос, и не голос женщины. Голос, вообще не принадлежащий никому из живых.
   Этот ветер совсем не потревожил луговую траву и не шевельнул сосны. Он не всколыхнул воды озера. Он не коснулся Тая, хотя тот слышал вой внутри себя.
   Этот ветер обтекал его, изогнувшись с двух сторон подобно двум лукам, а потом налетел на женщину. Схватил тело убийцы. Поднял ее вверх. И пронес по воздуху, словно она была веткой, детским воздушным змеем, вырванным с корнем стеблем цветка в бурю.
   Ее ударило о стену его хижины, пригвоздило к ней, не давая возможности двигаться, точно прибило к дереву гвоздями. Ее глаза широко раскрылись от ужаса. Она пыталась вскрикнуть, даже открыла рот, но то, что ее захватило и унесло, не позволило ей даже этого.
   Один меч все еще был у нее в руке, прижатой к стене хижины. Второй вырвало из кисти. Тай видел, что убийцу полностью оторвало от земли – ее ступни болтались в воздухе, а волосы и одежда распластались по темному дереву стены.
   Снова иллюзия мгновения вне времени. Затем Тай увидел, как в женщину вонзились две стрелы: одна, потом вторая.
   Они прилетели сбоку, их выпустили от дальнего конца хижины, за дверью. И дикий ветер-призрак ничем не помешал их полету, наоборот, держал убийцу пригвожденной, позволив убить, словно жертвенное животное. Первая стрела вонзилась ей в горло, расцветая алым цветком, вторая вошла так же глубоко под левую грудь.
   В момент ее смерти ветер тоже умер.
   Вопли покинули луг.
   В наступившей тишине, разбитой на осколки, женщина медленно соскользнула по стене. Повалилась на бок. И легла на вытоптанную траву у двери в его хижину.
   Тай судорожно, прерывисто вздохнул. У него тряслись руки. Он посмотрел в сторону дальнего конца хижины.
   Там стоял Бицан и молодой солдат по имени Гнам, глаза обоих были полны страха. Обе стрелы выпустил более молодой мужчина.
   И хотя дикий воющий ветер исчез, Тай все еще слышал внутри себя этот вопль, все еще видел женщину, прижатую и распластанную, словно черная бабочка, тем, что это было.
   Мертвые Куала Нора пришли к нему. Ради него. К нему на помощь.
   Но то же самое сделали и два человека, смертных и отчаянно напуганных. Спустившихся со своей безопасной тропы, несмотря на то что солнце уже стояло на западе и скоро наступят сумерки, а в темноте здешний мир не принадлежит живым людям.
   В тот момент, глядя на мертвую женщину, лежащую на пороге хижины, Тай понял еще кое-что: даже при свете дня – утром и после полудня, летом и зимой, выполняя свою работу, – все это время он жил здесь с молчаливого согласия мертвых.
   Он посмотрел в другую сторону, на синеву озера и низкое солнце, и опустился на колени в темно-зеленую траву. В глубоком поклоне прикоснулся лбом к земле, три раза.
   В времена Первой династии, более девятисот лет назад, один учитель написал: когда человека возвращают живым от высоких дверей смерти, от грани перехода во тьму, на него с тех пор навечно возлагается бремя прожить дарованную ему жизнь так, чтобы быть достойным этого возвращения.
   Другие на протяжении веков учили по-другому: если ты выжил таким образом, это значит, что ты еще не узнал того, что был послан узнать в единственной дарованной тебе жизни. Хотя это, в действительности, можно считать просто иной разновидностью бремени, подумал Тай, стоя на коленях в луговой траве. Перед ним вдруг возник образ отца, кормящего уток в их речке.
   Он посмотрел на озеро, более темную синеву в горном воздухе. Потом встал и повернулся к тагурам. Увидел, что Гнам подошел к мертвой женщине. Он оттащил ее от стены, выдернул свои стрелы из тела и небрежно отбросил их прочь. Ее волосы рассыпались на ветру: узел развязался, шпильки выпали. Гнам наклонился, раздвинул ей ноги, уложил их.
   И начал снимать свои доспехи.
   Тай заморгал, не веря своим глазам.
   – Что ты делаешь? – звук собственного голоса испугал его.
   – Она еще теплая, – ответил солдат. – Пусть это будет моей наградой.
   Тай уставился на Бицана. Тот отвернулся.
   – Не говори, что ваши солдаты никогда так не поступают, – произнес тагурский командир, но он смотрел на горы, не встречаясь взглядом с Таем.
   – Ни один из моих солдат никогда так не делал, – возразил Тай. – И никто не сделает в моем присутствии.
   Всего три шага, и он поднял ближайший к нему каньлиньский меч.
   Уже давно он не держал в руках такого меча. Балансировка была безупречной, тяжесть без тяжести. Тай вытянул клинок в сторону молодого солдата.
   Руки Гнама прекратили дергать завязки доспехов. Он казался удивленным.
   – Она приехала сюда, чтобы убить тебя. А я только что спас тебе жизнь.
   Это было не совсем так, но достаточно близко к правде.
   – Я тебе благодарен. И надеюсь, что смогу когда-нибудь отдать тебе долг. Но этого не произойдет, если я убью тебя сейчас, а я это сделаю, если ты прикоснешься к ней. Если не хочешь сразиться со мной.
   Гнам пожал плечами:
   – Я могу, – он начал снова затягивать свои завязки.
   – Ты умрешь, – тихо произнес Тай. – Ты должен это знать.
   Молодой тагур был храбрым. Он должен быть храбрым, если спустился обратно в долину.
   Тай изо всех сил старался найти слова, чтобы вывести их из этого положения, дать молодому человеку спасти лицо.
   – Подумай об этом, – сказал он. – Ветер, который налетел. Это были мертвецы. Они… здесь, со мной.
   Он снова взглянул на Бицана, который внезапно стал странно пассивным. Тай настойчиво продолжал:
   – Я провел здесь два года, стараясь почтить мертвых. Обесчестить покойницу будет насмешкой над этим.
   – Она приехала, чтобы убить тебя, – повторил Гнам, будто Тай слабоумный.
   – Каждый из мертвецов на этом лугу пришел сюда убить кого-то! – не выдержав, закричал Тай.
   Его слова поплыли в разреженном воздухе. Сейчас стало прохладнее, солнце висело низко.
   – Гнам, – произнес наконец Бицан, – нет времени на драку, если мы хотим убраться отсюда до темноты. И, поверь мне, после того, что только что случилось, я этого хочу. Садись на коня. Мы уезжаем.
   Он обошел хижину сбоку. Через минуту вернулся на своем великолепном сардийском коне, ведя коня солдата в поводу. Гнам все еще смотрел на Тая. Он не шевелился, но желание сразиться было написано на его лице.
   – Ты только что завоевал свою вторую татуировку, – тихо сказал Тай, быстро взглянув сначала на Бицана, а потом снова на солдата, стоящего перед ним. – Радуйся этому мгновению. Не спеши в потусторонний мир. Прими мое восхищение и мою благодарность.
   Гнам еще секунду смотрел на него, потом медленно повернулся и быстро сплюнул в траву, совсем рядом с телом мертвой женщины. Подошел, схватил повод коня и вскочил в седло. Развернул скакуна, чтобы ехать прочь.
   – Солдат! – заговорил Тай раньше, чем понял, что намеревается это сделать.
   Тот снова оглянулся.
   Тай глубоко вдохнул. Некоторые вещи трудно сделать.
   – Возьми ее мечи, – сказал он. – Они выкованы в Каньлине. Я сомневаюсь, что хоть у одного из тагурских солдат есть равные им.
   Гнам не двинулся с места.
   Бицан коротко рассмеялся:
   – Я возьму их, если он не хочет.
   Тай устало улыбнулся командиру:
   – Не сомневаюсь.
   – Это щедрый подарок.
   – Он выражает мою благодарность.
   Тай ждал, не двигаясь. Есть пределы тому, как далеко можно пойти, чтобы удовлетворить гордость молодого человека.
   А у него за спиной, за открытой дверью хижины, лежал мертвый друг.
   После долгого мгновения Гнам тронул коня с места и протянул руку. Тай повернулся, нагнулся, снял наплечные ножны с тела мертвой женщины и вложил в них два клинка. Ее кровь была на одних ножнах. Он подал мечи тагуру. Снова нагнулся, поднял две стрелы и тоже отдал их молодому человеку.
   – Не спеши в потусторонний мир, – повторил он.
   Лицо Гнама оставалось бесстрастным. Потом он сказал:
   – Благодарю.
   Он все-таки это сказал. Это было так много. Даже здесь, за всеми границами и пределами, можно жить определенным образом, подумал Тай, вспоминая отца. По крайней мере, можно постараться. Он посмотрел на запад, мимо кружащихся птиц, на красное солнце в низких облаках, потом снова взглянул на Бицана.
   – Вам придется скакать быстро.
   – Я знаю. Тот человек в хижине…
   – Мертв.
   – Ты убил его?
   – Она.
   – Но он приехал вместе с ней.
   – Он был моим другом. Это горе.
   Бицан покачал головой:
   – Можно ли понять катайца?
   – Возможно, нет.
   Внезапно Тай ощутил усталость, и ему пришло в голову, что сейчас придется быстро похоронить два тела, потому что утром он уедет.
   – Он привел к тебе убийцу.
   – Он был моим другом, – повторил Тай. – Его обманули. Он приехал, чтобы сообщить мне что-то. Она, или тот, кто ей заплатил, не хотел, чтобы я это услышал или остался жив и что-то предпринял по этому поводу.
   – Друг, – повторил Бицан шри Неспо. Его тон ничего не выражал. Он повернулся, чтобы уехать.
   – Командир!
   Бицан оглянулся, но не повернул коня.
   – И ты тоже мой друг, я думаю. Прими мою благодарность. – Тай приложил сжатый кулак к ладони.
   Тагур долго смотрел на него, потом кивнул.
   Тай видел, что он уже собирался пришпорить коня и ускакать. Но вместо этого сделал нечто другое. Видно было, что тагура поразила какая-то мысль – это можно было прочесть на его лице с квадратным подбородком.
   – Он тебе рассказал? То, ради чего приехал?
   Тай покачал головой.
   Конь Гнама приплясывал под ним, боком отодвигаясь все дальше на юг. Молодой воин готов был уехать. У него за спиной висело два меча.
   Лицо Бицана затуманилось.
   – Ты теперь уедешь? Чтобы выяснить, что это было?
   Он был умен, этот тагур. Тай снова кивнул:
   – Утром. Один человек умер, чтобы о чем-то мне сообщить. Другой человек умер, чтобы не дать мне это узнать.
   Бицан кивнул. На этот раз он сам посмотрел на запад – садящееся солнце, наступающая тьма. Птицы в воздухе, беспокойно летающие над дальним концом озера. Почти никакого ветра. Сейчас…
   Тагур глубоко вздохнул:
   – Гнам, поезжай вперед. Я останусь на ночь с катайцем. Если он уезжает утром, то есть дела, которые мы должны обсудить. Я испытаю свою судьбу в хижине вместе с ним. Кажется, те духи, которые здесь обитают, не желают ему зла. Скажи другим, что я догоню вас завтра. Вы можете подождать меня на середине перевала.
   Гнам обернулся и уставился на него:
   – Вы остаетесь здесь?
   – Я только что это сказал.
   – Командир! Это же…
   – Я знаю. Поезжай.
   Молодой человек все еще колебался. Он открыл и закрыл рот. Татуированное лицо Бицана затвердело, на нем не было заметно ничего, даже близко говорящего об уступке.
   Гнам пожал плечами, пришпорил коня и поскакал прочь. Они стояли там вдвоем и смотрели, как он удаляется в меркнущем свете. Видели, как он быстрым галопом проскакал по ближней стороне озера, словно за ним гнались духи, идущие по следу его дыхания и крови.

Глава 3

   За последние пятьдесят лет армия Катая изменилась, и эти перемены продолжались. Старая система крестьянской милиции, которую призывали на часть года, а потом отсылали обратно на фермы собирать урожай, все менее соответствовала потребностям расширяющейся империи.
   Границы отодвигались на запад, на север, на северо-восток и даже на юг, за Великую реку, через полные болезней тропики до морей с ныряльщиками за жемчугами. Столкновения с тагурами на западе и разными группировками племен богю на севере участились, и одновременно возросла необходимость охранять поток предметов роскоши, которые доставляли по Шелковому пути. Создание пограничных фортов и гарнизонов все дальше и дальше за пределами империи покончило с системой милиции, с ее солдатами-фермерами, то поступающими на службу, то покидающими ее.
   Солдаты теперь были профессионалами, по крайней мере, им полагалось быть таковыми. Все чаще солдат и даже командиров набирали из кочевников за Длинной стеной, покоренных и ассимилированных катайцами. Даже военные губернаторы часто были иностранцами. Самый могущественный из них точно был иностранцем.
   Это было знаком перемен. Огромных перемен.
   Солдаты теперь служили круглый год, много лет, им платили из имперской казны, и им помогала армия крестьян, строящих крепости и стены, поставляющих продукты, оружие, одежду и развлечения любого рода.
   Это гарантировало лучше обученных воинов, знакомых с местностью, но постоянная армия таких размеров требовала бо́льших затрат, и рост налогов был лишь наиболее очевидным последствием.
   В годы относительного мира в регионах, где он держался, в отсутствие засухи или наводнений, когда богатство текло в Синань, Еньлин и в другие большие города в почти невероятных количествах, затраты на новые войска были допустимыми. В трудные годы они становились проблемой. Другие проблемы, хотя и не столь очевидные, тоже росли. На самом низком уровне, личности или нации, иногда можно увидеть первые семена грядущей славы, если внимательно посмотреть назад. Равно как и на самом высоком пике достижений можно услышать, – если ночи достаточно тихие, – как жучки подтачивают изнутри самое роскошное сандаловое дерево…