Гайдуков Сергей. Великолепная пятерка

   В одиннадцать Борис начал проводить двести сорок пять тысяч долларов по сложной цепочке межбанковских каналов.
   В одиннадцать сорок был сделан сравнительно легкий переброс семнадцати тысяч, и Борис поежился — слишком уж мизерная была сумма, такая не покрыла бы его расходов. Слава богу, что семнадцать тысяч прошли именно сейчас, а не позже.
   В одиннадцать пятьдесят Борис посмотрел на следующую строчку в списке, который выдал ему сегодня утром Дарчиев.
   Триста сорок одна тысяча восемьдесят два доллара. Некоторое время Борис молча смотрел на эту строчку, потом взгляд уперся в часы — до обеденного перерыва оставалось всего ничего. Пора было красть.
   Борис сглотнул слюну, на всякий случай обернулся — как будто кто-то мог незаметно подкрасться к нему со спины — и отбарабанил на клавиатуре номер банковского счета, открытого на его, Бориса, новое имя в славном городе Прага. Компьютер попросил подтвердить правильность впечатанного счета. Борис нетерпеливо щелкнул клавишей. Компьютер, словно не доверяя Борису, поинтересовался, завершать ли операцию по переводу денег.
   — Да, да, — сквозь зубы процедил Борис, клацая мышью. И деньги ушли в Прагу. Хотя ждали их в Швейцарии.
   Что ж, в принципе это недалеко друг от друга. Борис быстро стер все следы проведенных переводов, потом взял стоявшую на столе рядышком чашку с кофе, поднял ее, поднес к вентиляционной решетке компьютера, аккуратно наклонил чашку и проследил, как несколько черных капель нырнули в электронные дебри. Сначала ничего не изменилось, и Борис поспешно повторил операцию — тут раздалось тихое шипение, из решетки потянулся дымок, а на мониторе возник предупреждающий знак. Борис тут же выключил машину, отпер замок и выскочил в коридор. Дверь у Дарчиева была открыта, и начальник слегка удивленно уставился на Бориса:
   — Так спешишь на обед?
   — У меня там машина... — обеспокоенно потирая руки, проговорил Борис.
   — Что — машина?
   — Накрылась. Паленым пахнет, дым какой-то...
   — Черт, — Дарчиев стал набирать номер технической службы. — Как это у тебя не вовремя... Ты успел закончить список?
   — Не совсем...
   — В Швейцарию отправил? Главное, чтобы в Швейцарию деньги ушли, остальное подождет.
   — В Швейцарию? — автоматически переспросил Борис. В воздухе запахло не только паленым. В воздухе запахло ошибкой. Наверное, стоило ему придушить жадность, схватить те жалкие семнадцать штук — и тем ограничиться. Если швейцарский перевод важнее, чем остальные, то и внимания к нему будет больше. А это значит, что быстрее обнаружится, что деньги до адресата не дошли. Может быть, это выяснится уже к концу дня. Может быть, это выяснится уже через пару часов.
   — Так отправил или нет? — Дарчиев держал в руке телефонную трубку, и могло показаться, что вопрос, который он задавал Борису, — второстепенный. Но это было не так.
   — Отправил, — медленно произнес Борис, прикидывая — сколько часов у него осталось. Если бы не нужно было воровать деньги, у него были бы целые сутки — до вечера субботы, пока встревоженные гости не начнут ломиться в запертую дверь его квартиры. По-настоящему его хватились бы только в понедельник, а к этому времени он бы уже забрал деньги из Праги и грелся на парагвайских пляжах, забив на работу, «Рослав», Дарчиева, банковские переводы и все, связанное с прежней жизнью.
   Теперь же у него не было двух дней. Он вообще не знал, сколько времени у него имеется в запасе. Все зависело от бдительности получателей денег в Цюрихе.
   — Отправил? Ну и хорошо, — проговорил с деланым равнодушием Дарчиев и стал подгонять техников посредством телефонной трубки. — Сейчас они притащатся... — сообщил он пару минут спустя. — Ты иди пока пообедай.
   — Ага, — сказал Борис. — Кстати, Владимир Ашотович, жду вас к себе в субботу вечером...
   — Это по какому поводу? — заинтересовался Дарчиев.
   — День рождения.
   — Точно! — треснул себя по лбу начальник. — Как это я запамятовал... Вот уж — старость не радость...
   Он еще некоторое время благодарил Бориса за приглашение и уверял, что обязательно придет и что они отметят это славное событие как полагается... Борис едва вытерпел эти долгие минуты, потом в десятый раз кивнул, подхватил кейс и шагнул к двери.
   — Чуть не забыл, — вдруг перестал радоваться по случаю грядущего дня рождения Дарчиев, — вот уж, действительно, память... Звонили из Службы безопасности...
   Борис вздрогнул.
   — Просили тебя зайти.
   — Когда? — спросил он, зная, что сейчас, несмотря ни на какие звонки, пойдет к выходу, и остановит его разве что пуля в лоб.
   — После обеда. Все равно здесь тебе делать будет нечего, техники еще не закончат копаться. Ты сходи, Боря, сходи. Не буди лихо, пока оно тихо, — посоветовал Дарчиев.
   — Конечно, — сказал Борис и вышел из отдела, чтобы больше никогда сюда не вернуться.

Боярыня Морозова: допустимая самооборона

   Они стояли, застыв словно две статуи — не двигаясь и пытаясь не дышать, чтобы было слышно все происходящее за стенами.
   — Он вернулся? — прошептала Морозова.
   — И не один, — прокомментировал Монгол новый звук.
   — С женой и дочерью? — не слишком уверенно предложила свою версию Морозова.
   — С бабушкой и дедушкой?
   — Четверо, — согласилась Морозова, но все это было еще не страшно. Проблемы начались, когда Монгол вдруг приложил палец к губам и показал стволом пистолета на дверь.
   — В коридоре? Еще? — одними губами произнесла Морозова. Монгол кивнул. Больше Морозова вопросов не задавала, поскольку это становилось занятием бессмысленным: одновременное появление с двух сторон примерно шести человек, пытающихся быть такими же тихими, как и Монгол с Морозовой, — это значило только одно. Охрана на въезде в «Славянку», расстрелянный кабель в гараже или что-то еще — неважно что — их выдало. Причем ответная реакция последовала на изумление быстро. Морозова готова даже была зауважать этих людей — но еще более серьезной была ее готовность порвать им всем глотки.
   Монгол посмотрел Морозовой в глаза и убрал пистолет. При сложившихся обстоятельствах эта штука была бесполезной.
   — И снова нам не хватает вертолета... — Морозова мечтательно посмотрела в окно, за которым высились соседние многоэтажные башни. — Почему бы Шефу не сыграть в доброго волшебника и...
   — Стоп, — прошептал Монгол. — Они ушли.
   — Не может быть.
   — Они ушли туда, по коридору. Несколько человек вошли в романовскую квартиру и несколько прошли дальше. Там, кажется, выход на пожарную лестницу.
   — Выходит, это не группа захвата? — озадаченно нахмурила брови Морозова.
   — Нет, — сказал Монгол. — Судя по всему, они только что устроили засаду. Они настроились на ожидание.
   — Но это глупо. Если они знают, что мы уже проникли в «Славянку» какое-то время назад, то... Стоп.
   — Вот именно.
   — Они НЕ ЗНАЮТ, что мы здесь? Тогда зачем они сажают здесь засаду? На Романова? Но прошло уже... А если не на Романова, то на кого-то постороннего, то есть на нас. Но с чего они взяли, будто кто-то посторонний в ближайшее время сунется в квартиру Романова... Нет, — сказала Морозова и, чтобы отрицание стало еще сильнее, покачала головой. — Нет, я не думаю.
   — Может быть, у них сильно развита интуиция, — предположил Монгол. — Или так, или кто-то им подсказал про наш визит. Они не знают, что мы уже здесь, но они в курсе, что мы должны здесь нарисоваться. Это наводка, мадам.
   — Ты будешь смеяться, — прошептала Морозова. — Но меня еще никогда так не подставляли...
   — Когда-то надо начинать, — просто сказал Монгол и двинулся к двери, мягко ступая по ковру. Он заглянул в «глазок», увидел пустой коридор и осторожно взялся за дверную ручку.
   — Мы просто выйдем и просто побежим, — сказал он, чуть повернув голову к Морозовой. — И побежим мы не в сторону пожарной лестницы. У нас хватит времени.
   — Я хочу зайти в его квартиру, — вдруг сказала Морозова. — Хочу зайти и посмотреть. Какого черта мы сюда лезли, если даже не попали в его квартиру?
   — Что я должен делать по этому поводу? — бесстрастно спросил Монгол.
   — Как ты и планировал: выйти и бежать что есть сил. Только ты будешь делать это в одиночестве. Они рванут за тобой, я выйду отсюда и быстро осмотрю квартиру Романова.
   — Бред сивой кобылы, — сказал Монгол.
   — Ты назвал меня сивой кобылой? — удивилась Морозова.
   — Я назвал твои слова бредом, — уточнил Монгол. — То есть мне придется не просто бежать, а бежать с шумом, грохотом и другими спецэффектами?
   — Ты все схватываешь на лету, — кивнула ему Морозова.
   — Где мы потом встретимся?
   — В кабинете у Шефа, завтра утром.
   — Отлично, — сказал Монгол, дважды резко пнул дверь ногой, потом выскочил в коридор и как бы нехотя, вялой трусцой припустил по коридору, потом остановился, удивленно посмотрел через плечо назад...
   Тишина была разорвана в один миг громкими криками и топотом множества ног в крепких ботинках, дверь романовской квартиры захлопала, словно ее мотало туда-сюда сильными порывами ветра...
   Морозова выждала ровно тридцать секунд, а потом вышла в коридор. Одновременно он вышел из романовской квартиры. Он — рослый парень в униформе рославской СБ. На бедрах у него был широкий ремень, а на ремне — кобура. Однако в руке он держал не пистолет, а рацию. Это его и погубило. Это — а также резкий быстрый удар ногой в солнечное сплетение. Потом был еще удар локтем в лицо и сцепленными ладонями — в висок. Парень уже сидел на полу, широко раскинув ноги и свесив голову на грудь, когда Морозова ухватила его под мышки и отчаянным рывком втащила в квартиру Романова. Затем она подобрала с пола рацию, включила ее на прослушивание и под аккомпанемент невнятных выкриков из динамика лихорадочно оглядела квартиру совершенно незнакомого ей человека, из-за которого... Из-за которого только что пострадали два человека, третий был без сознания, и бог весть, что там сейчас творил Монгол — или бог знает, что творили с ним. Странно все это было.
   Первым делом Морозова схватила фотоальбом, вытащила несколько семейных снимков и несколько снимков, видимо относившихся к работе главы семьи: какие-то мужчины за столом, на фоне машин, на природе...
   Что еще? Что еще можно успеть? Морозова металась по комнатам, скользя взглядом по стенам, мебели — взгляд именно скользил, ни на чем не задерживаясь, потому что все было слишком стандартно, слишком обыденно. Ничего из ряда вон выходящего, ничего, что бы как-то объясняло продолжающийся с пятницы кавардак внутри «Рослава»...
   Морозова влетела в следующую комнату — спальня. Почему-то на полу лежал опрокинутый стул. Морозова осторожно покосилась на него, будто стул мог вскочить и наброситься на нее сзади — стул Морозовой не понравился. Боковым зрением она заметила приоткрытую дверцу платяного шкафа. Морозова раскрыла его настежь — вешалки с одеждой. Несколько пустых вешалок, но это в том конце шкафа, где женская одежда.
   Дальше, дальше... Один ящик в другом шкафу не до конца задвинут... Морозова заглянула — женское белье. На всякий случай ладонь скользнула в самый низ, прошлась по дну ящика — нет, никаких секретов. Да и если они были — СБ «Рослава» наверняка о них позаботилась. Поэтому Морозова не полезла в холодильник, не полезла под кровать... Вот только опрокинутый стул не давал ей покоя.
   Она выскочила из спальни и в два прыжка оказалась в дверях детской комнаты. Что здесь? Мягкие игрушки, письменный стол, маленький магнитофон, плакаты... Прямо под плакатом группы «Руки вверх» — на глянцевом листе большеглазая японская мультяшка в неприлично короткой юбочке держала в руках флажок с надписью: «Расписание уроков». От руки было дописано: «Олеси Романовой». Морозова почему-то сразу посмотрела на квадратик под заглавием «пятница». И затем содрала со стены расписание уроков романовской дочери — еще один бесполезный трофей.
   И уже на пути к выходу Морозова замерла, дернулась назад, к телефонному аппарату на тумбочке, сняла трубку, и на дисплее высветился номер последнего исходящего звонка. Его было очень легко запомнить.
   Внезапно рация разразилась на удивление отчетливым матом, и это словно подхлестнуло Морозову — она выскочила из квартиры, пронеслась два этажа по пожарной лестнице, сбросила темп, восстановила дыхание и неспешно подошла к лифту. После чего абсолютно спокойно спустилась вниз. Где и столкнулась нос к носу с вооруженным охранником.
   — Что вы здесь делаете?
   Этот вопрос не был для Морозовой неожиданностью. Она протянула охраннику пропуск, выписанный на имя той голубоглазой девушки, которой так безжалостно испортили вечер, и Морозова затруднилась бы точно сказать, кто в этом виноват — Монгол, Романов, она сама или же, например, господин Лавровский.
   — Были в гостях, — сам сообразил охранник, и Морозова не стала его в этом разубеждать.
   — Через две недели пропуск нужно будет обновить, — сказал охранник, изучив печати. — Иначе вас не пропустят... Держите.
   — Спасибо, — сказала Морозова. Если бы охранник сосредоточил свое внимание не на печатях, а на фотографии, то он мог бы спросить, почему у Морозовой другой цвет волос, нежели на снимке. Морозова могла бы ответить, что фотографировалась для пропуска крашеной. А если бы охранник спросил, почему Морозова не похожа на сфотографированную девушку, ей пришлось бы его убить. Или покалечить.
   Но охранник ничего такого не спросил, вернул Морозовой пропуск и убежал — наверное, ловить Монгола.
   Морозова вышла из дома на улицу и размеренным шагом двинулась по освещенной аллее к выходу. Больше никто ее не останавливал, больше никто ей не задавал никаких вопросов, и оставался лишь тот вопрос, который задавала себе сама Морозова:
   — Ну и что теперь делать со всей той кучей барахла, которую утащила из квартиры Романова?

Борис Романов: час X (3)

   Вот так время стало его врагом. Сначала он отвел себе на уход сутки. Потом, когда Борис вынужденно украл триста с лишним тысяч, сутки съежились до нескольких часов. И вот — словно почуяв неладное, проснулась СБ и отобрала у Бориса то немногое, что еще оставалось. Теперь времени не было совсем, и не было возможности остановиться, переиграть план, перебросить уход на следующую неделю. В СБ явно не посчитают удачной шуткой, если он придет к ним и скажет: «Знаете, ребята, я тут совершенно случайно куда-то не туда отправил кучу ваших денег... Извините, я больше так не буду».
   Поэтому Борис продолжал начатое, однако вместо триумфального движения по размеченному и выверенному пути получилось нечто совсем иное. Будто бы прыгал Борис из окна горящего дома, прыгал, видя внизу подставленный брезент, но затем этот брезент куда-то исчез, и получился такой вот дурацкий самоубийственный прыжок в никуда, в пустоту...
   Хуже всего было, что прыгал он не один, а в компании с женой и дочкой. Борис посмотрел на часы — еще куча времени до четырех. Время это нужно было использовать не на занятия в художественной школе, а на срочный рывок из Москвы.
   Он шел не торопясь, чтобы не вызывать подозрений у встречных сотрудников корпорации, а тем более — у людей из СБ. Он шел спокойной, размеренной походкой человека, у которого чистая совесть, чистые мысли и... И что там еще должно быть чистым у порядочного человека? Он шел, играя в человека, который на сто процентов уверен в завтрашнем дне. На самом деле он не был уверен, что ему удастся дойти до автостоянки.
   Однако он дошел, сел в машину и выехал с территории главного офиса «Рослава». Пересечение белой линии на асфальте подействовало на него, как наркотик — Борис перестал дрожать, он расслабленно и негромко рассмеялся, потом посмотрел в зеркало заднего вида на башню «Рослава» и рассмеялся громче:
   — Все, ребята, все... Я от вас свалил... — это был торжествующий смех победителя.
   Потом улыбка исчезла с его лица — он снова посмотрел на часы и вдавил в пол педаль газа. До заезда в художественную школу нужно было еще многое сделать. Борис промчался до отвращения знакомым маршрутом с такой скоростью, на которую еще не отваживался ни разу. Пропускной пункт «Славянки» он преодолел не без страха, что вот сейчас зазвонит мобильник у кого-нибудь из охраны, его попросят выйти из машины и пройти в офис...
   Черта с два. Борис резко затормозил возле своего дома, выскочил из машины, но спохватился — нельзя спешить, нельзя привлекать внимание. Он вошел в подъезд, поднялся на лифте наверх, вошел в квартиру. Жены дома не было, и это было, с одной стороны, хорошо, а с другой, не очень. Хорошо, что в эти нервные минуты не пришлось на ходу объяснять Марине, а что, собственно, происходит и почему она должна немедленно прыгать в машину и ехать с ним черт знает куда... Борис объяснит ей все потом, когда подберет их с Олеськой возле художественной школы — это будет только в четыре, господи, как долго, как долго, они уже могут начать его искать до четырех... Плохо, что Марина не могла помочь ему собирать вещи. Впрочем, много вещей Борис брать и не собирался — выйди он с парой огромных чемоданов, это моментально заметят. Да и кто их потом потащит, потом, когда они бросят машину? Борис взял заранее подготовленную спортивную сумку и стал набивать ее Мариниными и Олеськиными вещами. О себе он не беспокоился, он беспокоился лишь о своих женщинах и о времени. Ну и немного — о деньгах. Борис вытащил из шкатулки в спальне несколько разномастных купюр — Марина думала, что это деньги на текущие расходы, однако на самом деле это были их последние деньги. Плюс тысяча долларов в кармане у Бориса. И плюс триста с лишним тысяч, лежащие в далеком пражском банке.
   Все... Борис остановился в прихожей, обвел квартиру прощальным взглядом. Здесь, в отличие от коридоров «Рослава», внутри его шевельнулось нечто щемящее и тоскливое. Жаль уходить отсюда, но уходить необходимо, потому что лишь с виду это место казалось раем, на самом же деле оно было собственностью дьявола, то есть «Рослава».
   Борис понимал это, но все стоял и смотрел, смотрел, пока... Пока вдруг не проснулся его мобильник. Это было как звук стартового пистолета — Борис выскочил из квартиры, потом спохватился, остановился, чтобы отключить мобильник... И подумал: «Что значит этот звонок? ОНИ уже в курсе? ОНИ уже знают? Уже ищут?»
   Звонок навел его на плохие мысли. Тём не менее Борис сохранял спокойствие, хотя бы внешнее. Он спустился вниз, забросил спортивную сумку на заднее сиденье, завел мотор и медленно выехал с территории «Славянки». Знакомый охранник кивнул ему и махнул рукой. Борис махнул в ответ, вложив в этот жест смысл, о котором охранник совершенно не подозревал.
   Примерно на полпути между «Славянкой» и художественной школой Борис остановил машину, вышел и пробежал метров пятьдесят до трансагентства. Здесь он потратил чуть больше десяти минут, после чего вернулся в машину и продолжил путь. Вскоре ему стало понятно, что к школе он подъедет не позже пятнадцати минут четвертого, то есть за сорок пять минут до назначенного им срока. Было бы очень хорошо, если б Марина тоже подъехала туда пораньше — тогда бы они хоть немного отыграли у беспощадного времени...
   Но Марина пораньше не подъехала. Борис внимательно оглядел вестибюль художественной школы, заглянул в коридор, потом поднялся на этаж, где занималась Олеська, — Марины не было. «Ничего, ничего, — говорил он себе. — Это еще не страшно...» Даже если его уже хватились по-серьезному, то есть начали отлавливать за пределами главного офиса, то ловить его будут сначала на территории «Славянки». Потом... Потом они станут выяснять, где его жена и дочь. Жену они черта с два найдут, потому что даже Борис иногда не мог разыскать ее посреди дня — уйдя с работы, Марина перестала быть привязанной ко времени и пространству. А дочь они побегут искать в гимназию, которая опять-таки находится на территории «Славянки», однако в гимназии ее не будет — пятница потому и была выбрана, что Олеська естественным путем оказывалась вне охраняемого рославского пространства. В пятницу после обеда она находилась на свободной земле. Именно так — на свободной, потому что с некоторых пор Борис относился к пространству, контролируемому «Рославом», как к оккупированной территории. И первая стадия ухода заключалась в том, чтобы собрать в единой точке свободной земли всех троих — себя, Марину и Олеську. Борис был на месте, Олеська тоже — он проверил это, подглядев в замочную скважину аудитории, — оставалось лишь дождаться Марины.
   И оставалось надеяться, что ОНИ вычислят нахождение этой самой точки слишком поздно.
   Но Борису было мало надежды, ему нужны были гарантии — потому что слишком многое стояло на кону. «Я никогда не опаздываю», — сказала Марина. Сказала она это про четыре часа, четырех еще не было, и получалось, что Марина не обманула. С другой стороны, Борис маялся уже пятнадцать минут в этом вестибюле, вздрагивая от каждого резкого звука, особенно от стука открывающихся и закрывающихся дверей. Сюда входили женщины, мужчины и дети. Отсюда выходили мужчины, дети и женщины. Кто угодно, но только не Марина. Но и не люди из СБ.
   Где-то внутри бывшего Дворца пионеров громыхали ремонтники, откуда-то вдруг внезапно прорывались фортепианные аккорды, звенел детский смех, такой несозвучный настроению Бориса. Он перемещался от одной колонны к другой, переминался с ноги на ногу, смотрел на часы, пугался резких звуков... И внезапно понял, что здесь он как в ловушке. Если ОНИ окажутся быстрее, чем он думал, и войдут через эту не знающую покоя дверь, то куда он денется? Где-то там есть выход во двор, но он захламлен мешками с цементом, стремянками и рабочими в грязных робах. Бежать будет некуда, его возьмут под руки и выволокут на улицу, а там уже будет стоять машина — непременно черная. И дальше — все по сценарию... А в конце этого сценария — холодный подвал, жесткий стул, от которого уже не оторваться, видеокамера, направленная точно в лицо, и настойчивый голос оператора: «Ну, давай, давай...» А наготове уже и палач с ножом, который знает кровь многих и многих... Впрочем, они могут придумать и что-нибудь другое, более современное. Электрический стул, например. Или раствор кислоты. Вот, кстати, способ абсолютно надежно спрятать тело. Тело...
   Борис снова увидел экран телевизора и бивший с этого экрана кошмар. Только теперь у мужчины, попавшего под нож, словно ягненок на бойне, было лицо самого Бориса. А что это там в углу? Кто это так неловко изогнулся? Чье это бледное, навсегда замершее лицо?
   — Извините, — Борис так толкнул дверь аудитории, что она едва не слетела с петель. — Я отец Олеси Романовой...
   — Да? — Молодая преподавательница в круглых очках вопросительно уставилась на него. — Занятия заканчиваются через пятнадцать минут, так что...
   — Семейные обстоятельства, — сказал Борис. — У нас срочные семейные обстоятельства. Я не могу ждать пятнадцать минут... Олеся!
   Дочь выглядела изумленной не менее, чем преподавательница, когда Борис взял ее за руку и повел к выходу.
   — Мне нужно собрать веши, — буркнула Олеська. Борис едва не брякнул сгоряча: «Они тебе больше не понадобятся», но вовремя опомнился, сжал губы и кивнул. Дочь чертовски медленно укладывала рюкзак, и Борис не выдержал:
   — Оставь здесь...
   Олеська посмотрела на него как на идиота и продолжила неторопливо складывать какие-то баночки, какие-то папочки и альбомы. И все это под любопытствующим взглядом преподавательницы.
   Наконец этот кошмар кончился, Борис вытащил дочь в коридор и молча потащил за собой к выходу из здания.
   — Мама же должна была меня забрать... — буркнула в спину Олеська.
   — Я знаю, — не снижая скорости, ответил Борис. У двери он остановился, осторожно выглянул наружу, не увидел возле своей машины никаких подозрительных личностей и махнул дочери рукой: — Пошли...
   — Что там еще за семейные обстоятельства? — бурчала она, пока Борис открывал дверцу. — Что еще за спешка такая?
   — Потом узнаешь, — Борис затолкнул ее в машину и обернулся к зданию художественной школы, боясь проморгать момент, когда подойдет Марина. Часы показывали без семи четыре. Часы показывали без шести четыре. Часы показывали без пяти четыре. Борис вдруг осознал, что грызет согнутый указательный палец, оставляя на коже полукруглый след. Марины не было.
   Он вздрогнул и обернулся: дочь стучала в стекло.
   — Что?
   — Твой мобильный звонит.
   — Какого черта, ты его включила?!
   — Я звонила домой, думала, там мама... Может, случилось чего.
   — Случилось! — Борис вырвал у Олеськи телефон, отключил его и швырнул на переднее сиденье. — Случилось, только не с мамой!
   — Наверное, с тобой что-то случилось, — обиженно ответила дочь. — Какой-то ты нервный... — Она отодвинулась к противоположной дверце, достала из рюкзака плеер и демонстративно воткнула себе в уши наушники.
   Без двух четыре. Пытка ожиданием продолжалась. Борис понял, что еще немного — и он сделает что-то абсолютно безумное. Или начнет биться головой о капот «Ауди», или заорет на всю улицу, перекрывая шум машин, или...
   Или просто закроет глаза и перестанет о чем-либо думать.
   — Послушайте...
   Вахтерша подняла на него глаза — невероятно спокойные, Борис даже не мог представить, что такие где-то существуют, не затронутые всеобщим и его собственным безумием...
   — Послушайте, сюда должна подойти моя жена... Романова ее фамилия. Она придет, чтобы забрать нашу дочь после занятий, но я уже ее забрал... Когда она придет, скажите, пусть немедленно уходит отсюда и едет...