Мужчина поспешил в дом Балнейна и узнал, что хозяин куда-то уехал, а его жена и маленький сын исчезли. Человек разыскал священника и привел его на волшебный холм. Священник проклял камни холма и окропил их святой водой. Тотчас тьма ночная сгустилась и загремел гром. После этого луна вышла из-за облаков и осветила женщину, жену Балнейна, которая без сил лежала на траве с маленьким сыном на руках. Женщина так устала, словно прошла длинный путь, но она не помнила, где была и как туда попала.
Я супруга лэрда Балнейна,
Похитили гномы меня…
У присутствующих в холле тоже было что порассказать; Гуиллин сидел на своем стуле и потягивал винцо, пока другие рассказчики выходили по очереди к камину и каждый излагал свое, вызывая неизменное восхищение в зале.
Многие из этих историй я слушала вполуха. Все это и вправду было восхитительно, но мысли мои не давали мне покоя, крутились в голове в полном беспорядке под воздействием вина, музыки и волшебных сказок.
«В шотландских сказаниях все происходит непременно двести лет назад… – прозвучал у меня в ушах голос достопочтенного Уэйкфилда. – Это все равно что сказать “давным-давно в старину” – так ведь начинаются английские сказки, верно?»
Женщина угодила в каменную ловушку на волшебном холме, побывала далеко и вернулась без сил, но неизвестно, где она была и как туда попала.
Я почувствовала, что волосы у меня на голове поднялись, словно от холода, и кое-как пригладила их. Двести лет назад. С 1945-го по 1743-й – достаточно точно. А женщины, которые проходили сквозь камень… Всегда ли это были женщины?
И еще кое-что пришло мне в голову. Женщины возвращались. Святая вода помогала этому, проклятия или нож, но они возвращались. Я должна вернуться к стоячим камням Крэг-на-Дуна… Вдруг это возможно… хотя бы вероятно… Я ощутила растущее возбуждение и одновременно тошноту. Потянулась за бокалом с вином, чтобы успокоить себя.
– Осторожно!
Я ощупью ухватилась за край почти полного бокала, который неосмотрительно оставила прямо на скамейке возле себя. Длинная рука Джейми перекинулась через мои колени и едва удержала бокал от падения на пол. Он приподнял бокал, бережно держа его двумя сильными и крупными пальцами, поводил перед носом из стороны в сторону, принюхиваясь, потом передал мне. Вздернул брови.
– Рейнское вино, – только и могла пролепетать я.
– Да, я знаю, – отозвался он, поглядывая на меня лукаво. – Вино Колума, верно?
– Ну да. Хотите попробовать? Оно очень хорошее.
Неуверенной рукой я протянула ему вино. Он немного помедлил, но взял бокал и пригубил немного.
– Да, хорошее, – сказал он, возвращая мне бокал. – К тому же двойной крепости. Колум пьет его по ночам, когда у него ноют ноги. Сколько вы выпили? – спросил он, близко наклоняясь ко мне.
– Два, нет, три бокала, – с некоторой гордостью за себя ответила я. – Вы имеете в виду, то есть вы считаете, что я пьяна?
– Нет, – ответил он. – Я удивлен, что вы не пьяны. Большинство из тех, кто пьет его с Колумом, валится под стол после второго бокала.
Он забрал у меня вино и, наклонив бокал, медленно выпил его сам.
– Достаточно, – твердо произнес он. – Думаю, вам пить больше не следует, иначе вы не сможете подняться по лестнице.
Он протянул пустой бокал Лаогере, не глядя на нее.
– Отнесите это, барышня, – небрежно проговорил он. – Уже поздно. Я, пожалуй, провожу миссис Бошан в ее комнату.
Он взял меня под руку и повел к выходу, а девушка стояла и смотрела нам вслед с таким выражением, заметив которое я порадовалась, что взглядом нельзя убить.
Джейми довел меня до дверей моей комнаты и, к моему удивлению, вошел следом за мной. Но удивление испарилось, когда он, закрыв за собой дверь, начал стягивать рубашку. Я забыла о повязке, которую хотела снять еще два дня назад.
– Я был бы рад избавиться от этого, – сказал он, проводя пальцами по сбруе из вискозы и полотна. – Целыми днями щекочет и натирает кожу.
– Удивляюсь, почему вы не сняли повязку сами, – ответила я и начала распутывать узлы.
– Боялся после того, как вы меня изругали, когда перевязывали в первый раз, – ответил он, глядя на меня с высоты своего роста и нахально ухмыляясь. – Думал, вы надаете мне по заднице, если я дотронусь до повязки.
– Я вам сейчас надаю, если вы не сядете и не будете вести себя спокойно, – полушутя-полусерьезно сказала я и, надавив обеими руками на его здоровое плечо, усадила на стул возле кровати.
Я сняла всю сбрую и осторожно ощупала сустав. Опухоль еще не совсем сошла, и кровоподтек был заметен, но, к моей большой радости, порванных мускулов я не обнаружила.
– Если вам так не терпелось избавиться от этого, почему вы не позволили мне сделать это вчера днем?
Меня сильно озадачило его тогдашнее поведение в загоне – тем более это казалось странным теперь, когда я увидела, что грубые края полотняных бинтов стерли кожу чуть ли не до ссадин. Повязку я снимала очень осторожно, но под ней все было в порядке.
Джейми покосился на меня, потом застенчиво опустил глаза.
– Видите ли… ну, я просто не хотел снимать рубашку при Алеке.
– Вы такой скромник? – сухо спросила я и попросила его поднять и опустить руку, чтобы проверить подвижность сустава.
Он слегка поморщился от усилия, но на мою реплику тотчас улыбнулся.
– Если бы так, то я вряд ли сидел бы в вашей комнате полуголый, верно? Нет, это из-за рубцов у меня на спине.
Заметив мое удивление, он начал объяснять:
– Алек знает, кто я такой, то есть он знает, что меня пороли, но рубцов он не видел. Но знать о чем-то и видеть собственными глазами – разные вещи.
Отведя взгляд в сторону, он осторожно дотронулся до больного плеча. Хмуро уставился в пол.
– Это, как бы вам сказать… может, вам непонятно, что я хочу сказать. Ну, предположим, вы знаете, что какой-то человек пострадал, это просто одна из тех вещей, которые вы о нем знаете, и это не играет роли в ваших отношениях. Алеку известно, что меня пороли, так же как ему известно, что у меня рыжие волосы, и это не влияет на его отношение ко мне. Но если вы увидите собственными глазами… – Он запнулся, подыскивая нужные слова. – Это… нечто личное, может быть, так следует назвать. Я считаю… если бы он увидел рубцы, то уже не мог бы смотреть на меня и не думать о моей спине. И я понимал бы, что он о ней всегда думает, и сам все время вспоминал бы, и…
Он пожал плечами и умолк.
– Ну вот, – заговорил он снова. – Глупо все это объяснять, верно? Просто я очень уж чувствителен к таким вещам. В конце концов, сам-то я этого не видел, может, оно выглядит совсем не так ужасно, как мне кажется.
– А вы не возражали бы, если бы я осмотрела вашу спину?
– Нет, не возражал бы. – Он даже как будто немного удивился и несколько секунд молчал, обдумывая это. – Наверное, потому, что вы как-то умеете дать понять… короче, вы сочувствуете мне, но не жалеете меня, и я это понимаю.
Он сидел терпеливо и неподвижно, пока я крутилась возле него, осматривая спину. Не знаю, насколько скверным он считал это сам, но это было достаточно скверно. Даже при свете свечей, даже после того, как я бегло видела его рубцы однажды, я все равно ужасалась. Впрочем, раньше я видела лишь одно плечо. Рубцы же покрывали всю спину от плеч до пояса. Многие из них побелели и превратились в тонкие светлые полоски, но были и такие, которые образовали как бы утолщенные белые клинья, пересекавшие мускулы. С некоторым сожалением я подумала, что в свое время у Джейми была необычайно красивая спина. Кожа светлая и свежая, линии костей и мышц мощные и гармоничные даже теперь, плечи широкие, прямые, а позвоночник – словно гибкий глубокий желоб между округлыми колоннами мышц.
Джейми был прав. Глядя на эти чудовищные следы насилия, нельзя было не представлять себе действие, которое их оставило. Я старалась не думать о том, что эти вот мускулистые руки были вытянуты, распластаны и связаны, медно-рыжая голова поникла в агонии, прижатая к столбу, но рубцы, на которые я сейчас смотрела, невольно вызывали в воображении ужасные картины. Кричал ли он, когда они делали это? Я прогнала такую мысль немедленно. Я слышала рассказы, доходившие до нас из послевоенной Германии, о мучениях куда более страшных, но он был прав: слышать – совсем не то, что видеть.
Я невольно стала дотрагиваться до рубцов, как бы пытаясь своими прикосновениями стереть отметины. Джейми глубоко вдыхал, но не двигался, когда я трогала самые страшные шрамы, один за другим, будто бы показывая ему то, чего он сам не мог увидеть. Наконец я положила руки ему на плечи и замерла в молчании, ища слова.
Он накрыл мою руку своей и легонько сжал ее, давая мне почувствовать тем самым, что понимает, о чем я молчу, не находя слов.
– С другими случались вещи и похуже, – произнес он тихо и будто снял злые чары. – Она вроде бы заживает, – продолжал он, пытаясь разглядеть рану на плече. – Почти совсем не болит.
– Это хорошо, – согласилась я, откашлявшись, чтобы устранить некое препятствие в горле. – Заживает отлично, корочка сухая, никакого нагноения. Держите рану в чистоте и в ближайшие дни старайтесь по возможности не напрягать руку.
Я похлопала его по здоровому плечу в знак того, что отпускаю с миром. Он надел рубашку без моей помощи, заправив длинный подол в килт.
Был один неловкий момент, когда он задержался у выхода, кажется, собираясь что-то сказать на прощание. Наконец просто пригласил завтра прийти в конюшню посмотреть новорожденного жеребенка. Я пообещала, что приду, и мы в один голос пожелали друг другу спокойной ночи. Засмеялись и кивнули, когда я закрывала дверь. Я сразу легла в постель, еще не совсем протрезвевшая, и видела какие-то несусветные сны, которые утром не могла вспомнить.
На следующий день с утра я долго принимала пациентов, потом обшарила кладовую в поисках целебных трав для пополнения моей аптеки, записала – соблюдая правила – подробности сегодняшнего приема в черную книгу Дэви Битона и только после этого покинула свой тесный кабинет в жажде свежего воздуха и свободных телодвижений.
Вокруг никого не было, и я воспользовалась возможностью осмотреть верхние помещения замка; я заглядывала в пустующие комнаты, поднимаясь по винтовым лестницам, и составляла в уме план замка. План, по правде говоря, получался весьма беспорядочный. Столько пристроек и пристроечек появилось с течением лет, что невозможно было определить, каким был первоначальный замысел постройки. Вот в этом зале, например, находился альков, к которому вела особая лестница, но который был слишком мал, чтобы считаться самостоятельной комнатой.
Альков был частично скрыт занавеской из полосатого полотна; я бы миновала его, не задерживаясь, если бы мое внимание не привлекло нечто белое, мелькнувшее из-под занавески. Я остановилась и заглянула внутрь – узнать, что там такое. «Такое» оказалось белым рукавом рубашки Джейми, прижавшего к себе девушку и целующего ее. Девушка сидела у него на коленях, и ее золотистые волосы отражали проникший за занавеску солнечный луч, словно спинка форели в ручье в утренний час.
Я замерла, не зная, как себя повести. У меня не было ни малейшего желания подглядывать за ними, но я опасалась, что мои шаги по каменным плитам пола привлекут их внимание. Пока я медлила, Джейми расслабил объятие и поднял голову. Наши глаза встретились; узнав меня, он сразу успокоился, и вспыхнувшее было на лице выражение тревоги исчезло. Приподняв брови и чуть заметно пожав плечами, он усадил девушку поудобнее у себя на коленях и продолжил свое занятие. Я отступила и на цыпочках удалилась прочь. Это не мое дело. Однако я полагала, что и Колум, и отец девицы сочтут подобного «принца-консорта» весьма нежелательным. Если парочка не станет выбирать менее опасные места для встреч, то как бы не пришлось Джейми принять еще раз побои уже на свой собственный счет.
За ужином в этот день я увидела его вместе с Алеком и уселась напротив них за длинным столом. Джейми поздоровался со мной вполне приветливо, но в глазах его была некая напряженность. Старина Алек удостоил меня своего обычного «ммфм». Женщины, как он объяснил мне в загоне, ничего не понимают в лошадях, так что с ними и говорить не о чем.
– Успешно ли идет укрощение лошадей? – спросила я, чтобы прервать хоть ненадолго механическое движение челюстей на противоположной стороне стола.
– Вполне успешно, – отозвался Джейми.
Я поглядела прямо на него поверх блюда с отварной репой.
– У вас губы сильно припухли, Джейми. Это лошадь вас ударила? – спросила я не без ехидства.
– Ага, – ответил он, сощурившись. – Мордой ткнула, чуть я отвернулся.
Он говорил спокойно, однако тяжелая нога надавила под столом на кончик моей туфли. Надавила слегка, но все было ясно.
– Как скверно, – посочувствовала я с самым невинным выражением. – Ваши кобылки могут быть опасны.
Нога нажала сильнее, когда Алек вмешался в разговор:
– Кобылки? Но ты вроде с кобылами сейчас не работаешь, а, паренек?
Я попробовала воспользоваться другой ногой как рычагом, чтобы столкнуть тяжелый сапог; это не помогло, тогда я с силой пнула Джейми в лодыжку. Он дернулся и убрал ногу.
– Что это с тобой? – поинтересовался Алек.
– Язык прикусил, – ответил Джейми, глядя на меня поверх руки, которой он прикрыл рот.
– Ну и нескладный же ты дуралей! Чего еще ждать от идиота, который вовремя не может от лошади увернуться…
И Алек приступил к долгому обличению своего помощника в неуклюжести, лени, глупости и вообще всяческой неспособности. Джейми, наименее неуклюжий человек из всех, кого я знала, опустил голову и продолжал бесстрастно пережевывать пищу в течение всей этой обвинительной речи, но щеки у него горели огнем. Что касается меня, то весь остаток трапезы я провела, скромно опустив глаза в тарелку.
Джейми отказался от второй порции тушеного мяса и поспешно покинул стол, не дослушав тираду Алека. Несколько минут я и старый конюх жевали молча. Вытерев тарелку последним кусочком хлеба, Алек отправил его в рот и откинулся назад, сардонически поглядывая на меня своим единственным голубым глазом.
– Вы бы не дразнили парня, мой вам совет, – заявил он. – Ежели ее отец или Колум дознаются про это дело, Джейми заработает побольше, чем синяк под глазом.
– Жену, например? – сказала я, глядя ему в лицо.
Он медленно кивнул.
– Возможно. А это не такая жена, которая ему нужна.
– Неужели?
Я удивилась его суждению, тем более после подслушанных мною в загоне замечаний Алека.
– Ни в коем случае. Ему нужна настоящая женщина, а не девчонка. Лаогера останется девчонкой и в пятьдесят лет. – Суровый рот изобразил некое подобие улыбки. – Вы, видно, думаете, что я всю жизнь провел в конюшне. Но у меня была жена, стоящая женщина, и разницу я понимаю очень даже хорошо. – Голубой глаз вспыхнул, когда Алек поднялся со скамейки. – И вы тоже, барышня.
Я невольно подняла руку, чтобы задержать его.
– Откуда вы узнали… – начала я, но Алек насмешливо фыркнул.
– У меня только один глаз, барышня, но это не значит, что я слепой.
И он удалился, фыркнув еще раз на прощание.
Я вскоре тоже ушла и, поднимаясь по лестнице к себе в комнату, размышляла, что хотел сказать старый лошадник своей последней репликой – если действительно хотел.
Глава 9
Собрание
Жизнь моя не то чтобы вошла в определенную колею, но приобрела некую стабильность. Я подымалась на заре вместе со всеми другими обитателями замка, завтракала в большом холле, и если у миссис Фиц не оказывалось пациентов, которых я должна была посмотреть, то отправлялась работать на один из обширных замковых огородов. Еще несколько женщин работали там постоянно, им помогала целая ватага мальчишек разного роста и возраста; мальчишки бегали повсюду, увозили мусор и притаскивали инструменты для работы, они же приносили в корзинах навоз. На огородах я бывала примерно через день, иногда помогала на кухне делать заготовки из плодов нового урожая и просто блюда для ежедневного стола, пока какой-нибудь медицинский казус не призывал меня вернуться в мое убежище, как я про себя называла кабинет ужасов покойного Битона.
Иногда я пользовалась приглашением Алека и навещала конюшни или загон, радуясь тому, как лошади сбрасывают с себя клочья свалявшейся зимней шерсти и на весенней травке становятся такими гладкими и блестящими.
Были вечера, когда я сразу после ужина валилась в постель, измотанная целодневной работой. В иные дни, если у меня не опускались веки от усталости, я посещала ассамблеи в большом холле, чтобы послушать вечерние песнопения или рассказы, игру на арфе и на волынке. Валлийского барда Гуиллина я могла слушать часами как зачарованная, несмотря на то что в большинстве случаев не понимала слов.
Обитатели замка начали привыкать к моему присутствию, а я – к ним, кое-кто из женщин делал робкие попытки подружиться со мной и вовлечь меня в свои разговоры. Их снедало любопытство, но на все их расспросы я отвечала, варьируя историю, которую рассказала Колуму, и через некоторое время они смирились с тем, что больше им ничего не узнать. Обнаружив, что я разбираюсь в медицине и в лечении, они проявили к этому значительный интерес и принялись донимать меня вопросами о недомоганиях их детей, мужей и домашних животных, не делая особых различий по важности между двумя последними.
Помимо обыденных расспросов и болтовни, немало серьезных разговоров велось о предстоящем собрании, о котором я впервые услыхала от Алека в загоне. Я пришла к заключению, что это событие весьма значительное, и стала внимательно наблюдать за приготовлениями к нему. Продовольствие в огромные кухни текло непрерывным потоком; больше двадцати ободранных туш висело под навесом, возле которого резали скот, их окуривали приятно пахнущим дымом, отгоняя мух. На телегах привозили большие бочки эля и спускали их в подвалы, с деревенской мельницы доставляли мешки с отличной мукой, а из садов, разбитых за стенами замка, приносили корзины вишен и абрикосов.
Меня пригласили принять участие в одной из этих экспедиций за ягодами и фруктами вместе с другими молодыми женщинами из замка; я откликнулась на приглашение с радостью: так хотелось вырваться из мрачной тени замковых стен.
В саду было чудесно, я с восторгом бродила между деревьями в прохладной дымке шотландского утра, нащупывая во влажной листве темно-алые вишни и пушистые округлые абрикосы, осторожно проверяя, насколько они спелые. Мы собирали только самые лучшие, складывали их в корзины сочными грудами, ели сколько душе угодно, а все остальное носили в замок, где из плодов готовили торты и пироги. Просторные полки кладовых были заставлены сластями, напитками и разными деликатесами.
– Сколько народу обычно прибывает на собрание? – спросила я у Магдален, одной из девушек, с которыми я подружилась.
Она сморщила веснушчатый носик и задумалась.
– Я точно не знаю, – сказала она. – Последнее большое собрание было в Леохе больше двадцати лет назад, и тогда приехало… ой, наверное, зарубок[18] десять мужчин. Тогда умер старый Джейкоб и лэрдом стал Колум. В этом году, может, приедет народу побольше, потому что урожай хороший и у людей денежки завелись, так что многие привезут с собой жен и детей.
Участники собрания уже начали прибывать в замок, хотя я слышала, что официальная часть, принятие присяги, тинчал и игры состоятся только через несколько дней. Наиболее известные крупные и мелкие арендаторы Колума разместились в самом замке, в то время как люд победнее и батраки разбили лагерь на поле под паром вдоль берега речки, которая питала замковый пруд. Бродячие лудильщики, цыгане, торговцы разным мелким товаром устроили нечто вроде ярмарки поблизости от моста. Обитатели замка, так же как и жители близлежащей деревни, посещали это место по вечерам, окончив дневную работу; они покупали инструменты, украшения и прочее, смотрели представления фокусников и узнавали последние сплетни.
Я внимательно следила за тем, кто и когда приезжает, а кто уезжает, и поставила себе за правило почаще бывать в конюшне и загоне. Лошадей там теперь было множество, потому что конюшнями замка пользовались и приезжие. Мне думалось, что в суете и толчее собрания нетрудно будет найти возможность бежать.
Во время одного из походов за фруктами в сад я впервые повстречалась с Джейлис Дункан. Я как раз нашла небольшую кучку грибов Ascaria под ольхой, у самых корней, и решила поискать еще. Грибы с темно-алыми шляпками так и росли кучками по нескольку штук – четыре, пять, – кое-где они притаились и в высокой траве этой части сада. Голоса женщин, собирающих фрукты, доносились до меня все слабее по мере того, как я продвигалась к границе сада, время от времени опускаясь на колени, чтобы обломить хрупкие ножки.
– А ведь они ядовитые, – произнес чей-то голос у меня за спиной.
Я распрямилась – и крепко ударилась головой о ветку сосны, под которой росли грибы.
Когда мое зрение прояснилось, я увидела, что так звонко смеется высокая молодая женщина, возможно, на несколько лет старше меня, светловолосая, со светлой кожей и удивительно красивыми зелеными глазами – красивее ее глаз я в жизни не встречала.
– Простите, что смеюсь над вами, – извинилась она, и на щеках заиграли ямочки. – Ничего не могу с собой поделать.
Она спустилась в неглубокую впадину, в которой я стояла.
– Я догадываюсь, что выглядела достаточно смешно, – неловко ответила я, потирая ладонью ушибленную макушку. – Спасибо вам за предостережение, но мне известно, что эти грибы ядовиты.
– Ах вот как? Вы знаете об этом? От кого же вы хотите избавиться с их помощью? Может быть, от мужа? Сообщите мне, если у вас получится, и я тогда попробую на своем.
Улыбка у нее была такая заразительная, что я невольно улыбнулась в ответ.
Я объяснила, что сырые грибы и в самом деле ядовиты, но если их высушить и растереть в порошок, то можно приготовить лекарство, которое прекрасно останавливает кровотечение, если его приложить к ране. Так, во всяком случае, говорила миссис Фиц, а ей я верила куда больше, чем «Путеводителю» Битона.
– Это любопытно, – сказала женщина, все еще улыбаясь. – А вы знаете, что вот это, – она нагнулась и тотчас выпрямилась, протягивая мне пучок мелких голубых цветочков с сердцевидными листьями, – вызывает кровотечение?
– Нет, – с удивлением ответила я. – Но зачем кому-то понадобилось бы вызывать кровотечение?
Она поглядела на меня с выражением иссякающего терпения.
– Затем, чтобы избавиться от ребенка, которого вы не хотите рожать. Это помогает, но только если принять вовремя, то есть при маленьком сроке. Опоздаете – и оно может убить вас вместе с ребенком.
– Кажется, вы много знаете о таких вещах, – заметила я, все еще не придя в себя из-за дурацкого положения, в котором оказалась перед этой женщиной в момент нашего знакомства.
– Кое-что знаю. Девушки из деревни время от времени обращаются ко мне, а иногда и замужние женщины. Они считают меня колдуньей, – прибавила она, широко раскрывая глаза в притворном изумлении, и снова улыбнулась. – Но мой муж – помощник окружного прокурора, так что слишком громко они болтать не смеют… Ко мне не раз обращались за приворотным зельем для того молодого человека, с которым вы вместе приехали. Он ваш?
– Мой? Кто? Вы имеете в виду… Джейми?
Молодую женщину, казалось, позабавило мое удивление. Она уселась на бревно и принялась медленно и лениво накручивать светлый локон на указательный палец.
– Ну да. Кое-кто не прочь заполучить парня с такими глазами и волосами, как у него, несмотря на то что за его голову назначена награда и что у него самого денег ни гроша. Но их папаши, конечно, судят по-иному.
Устремив взор куда-то вдаль, она продолжала:
– Вот, например, я – женщина практичная. Вышла за человека, у которого хороший дом, деньги и положение. Волос у него совсем нет, а что касается глаз, на них я никогда не обращала внимания, они меня не волнуют.
Она протянула мне свою корзину, на дне которой лежали четыре клубневидных корня.
– Это корни мальвы, – пояснила она. – Мой муж мается животом. Пердит не хуже быка.
Я решила, что пора переменить тему разговора, пока он не зашел слишком далеко, и сказала, протягивая руку, чтобы помочь моей собеседнице подняться с бревна:
– Я не представилась вам, извините. Меня зовут Клэр. Клэр Бошан.
Рука, ухватившаяся за мою, была узкая, с длинными, тонкими белыми пальцами, кончики которых потемнели – видимо, от сока растений и ягод, лежавших в корзине рядом с корнями мальвы.
– Я знаю кто вы такая, – сказала она. – Вся деревня гудит от разговоров о вас с того самого дня, как вы приехали. А меня зовут Джейлис. Джейлис Дункан.
Она заглянула в мою корзину.
– Если вы ищете балган-буахрах, – (так она назвала собранные мной грибы), – то я могу показать, где их много.
Я приняла ее предложение, и мы некоторое время бродили вместе по узким лощинам поблизости от сада и по берегам глубоких карстовых озер, где крохотные поганки росли в изобилии. Джейлис очень много знала о местных растениях и их медицинском применении, хотя некоторые ее «рецепты» казались мне по меньшей мере сомнительными. Трудно было поверить, например, что кровохлебка обеспечит вам бородавки на носу у соперницы в любви, и я сильно сомневалась, что при помощи чистеца можно превращать жаб в цыплят. Свои пояснения Джейлис давала с коварным огоньком в глазах, из чего я заключила, что она проверяет мои познания.
Иногда я пользовалась приглашением Алека и навещала конюшни или загон, радуясь тому, как лошади сбрасывают с себя клочья свалявшейся зимней шерсти и на весенней травке становятся такими гладкими и блестящими.
Были вечера, когда я сразу после ужина валилась в постель, измотанная целодневной работой. В иные дни, если у меня не опускались веки от усталости, я посещала ассамблеи в большом холле, чтобы послушать вечерние песнопения или рассказы, игру на арфе и на волынке. Валлийского барда Гуиллина я могла слушать часами как зачарованная, несмотря на то что в большинстве случаев не понимала слов.
Обитатели замка начали привыкать к моему присутствию, а я – к ним, кое-кто из женщин делал робкие попытки подружиться со мной и вовлечь меня в свои разговоры. Их снедало любопытство, но на все их расспросы я отвечала, варьируя историю, которую рассказала Колуму, и через некоторое время они смирились с тем, что больше им ничего не узнать. Обнаружив, что я разбираюсь в медицине и в лечении, они проявили к этому значительный интерес и принялись донимать меня вопросами о недомоганиях их детей, мужей и домашних животных, не делая особых различий по важности между двумя последними.
Помимо обыденных расспросов и болтовни, немало серьезных разговоров велось о предстоящем собрании, о котором я впервые услыхала от Алека в загоне. Я пришла к заключению, что это событие весьма значительное, и стала внимательно наблюдать за приготовлениями к нему. Продовольствие в огромные кухни текло непрерывным потоком; больше двадцати ободранных туш висело под навесом, возле которого резали скот, их окуривали приятно пахнущим дымом, отгоняя мух. На телегах привозили большие бочки эля и спускали их в подвалы, с деревенской мельницы доставляли мешки с отличной мукой, а из садов, разбитых за стенами замка, приносили корзины вишен и абрикосов.
Меня пригласили принять участие в одной из этих экспедиций за ягодами и фруктами вместе с другими молодыми женщинами из замка; я откликнулась на приглашение с радостью: так хотелось вырваться из мрачной тени замковых стен.
В саду было чудесно, я с восторгом бродила между деревьями в прохладной дымке шотландского утра, нащупывая во влажной листве темно-алые вишни и пушистые округлые абрикосы, осторожно проверяя, насколько они спелые. Мы собирали только самые лучшие, складывали их в корзины сочными грудами, ели сколько душе угодно, а все остальное носили в замок, где из плодов готовили торты и пироги. Просторные полки кладовых были заставлены сластями, напитками и разными деликатесами.
– Сколько народу обычно прибывает на собрание? – спросила я у Магдален, одной из девушек, с которыми я подружилась.
Она сморщила веснушчатый носик и задумалась.
– Я точно не знаю, – сказала она. – Последнее большое собрание было в Леохе больше двадцати лет назад, и тогда приехало… ой, наверное, зарубок[18] десять мужчин. Тогда умер старый Джейкоб и лэрдом стал Колум. В этом году, может, приедет народу побольше, потому что урожай хороший и у людей денежки завелись, так что многие привезут с собой жен и детей.
Участники собрания уже начали прибывать в замок, хотя я слышала, что официальная часть, принятие присяги, тинчал и игры состоятся только через несколько дней. Наиболее известные крупные и мелкие арендаторы Колума разместились в самом замке, в то время как люд победнее и батраки разбили лагерь на поле под паром вдоль берега речки, которая питала замковый пруд. Бродячие лудильщики, цыгане, торговцы разным мелким товаром устроили нечто вроде ярмарки поблизости от моста. Обитатели замка, так же как и жители близлежащей деревни, посещали это место по вечерам, окончив дневную работу; они покупали инструменты, украшения и прочее, смотрели представления фокусников и узнавали последние сплетни.
Я внимательно следила за тем, кто и когда приезжает, а кто уезжает, и поставила себе за правило почаще бывать в конюшне и загоне. Лошадей там теперь было множество, потому что конюшнями замка пользовались и приезжие. Мне думалось, что в суете и толчее собрания нетрудно будет найти возможность бежать.
Во время одного из походов за фруктами в сад я впервые повстречалась с Джейлис Дункан. Я как раз нашла небольшую кучку грибов Ascaria под ольхой, у самых корней, и решила поискать еще. Грибы с темно-алыми шляпками так и росли кучками по нескольку штук – четыре, пять, – кое-где они притаились и в высокой траве этой части сада. Голоса женщин, собирающих фрукты, доносились до меня все слабее по мере того, как я продвигалась к границе сада, время от времени опускаясь на колени, чтобы обломить хрупкие ножки.
– А ведь они ядовитые, – произнес чей-то голос у меня за спиной.
Я распрямилась – и крепко ударилась головой о ветку сосны, под которой росли грибы.
Когда мое зрение прояснилось, я увидела, что так звонко смеется высокая молодая женщина, возможно, на несколько лет старше меня, светловолосая, со светлой кожей и удивительно красивыми зелеными глазами – красивее ее глаз я в жизни не встречала.
– Простите, что смеюсь над вами, – извинилась она, и на щеках заиграли ямочки. – Ничего не могу с собой поделать.
Она спустилась в неглубокую впадину, в которой я стояла.
– Я догадываюсь, что выглядела достаточно смешно, – неловко ответила я, потирая ладонью ушибленную макушку. – Спасибо вам за предостережение, но мне известно, что эти грибы ядовиты.
– Ах вот как? Вы знаете об этом? От кого же вы хотите избавиться с их помощью? Может быть, от мужа? Сообщите мне, если у вас получится, и я тогда попробую на своем.
Улыбка у нее была такая заразительная, что я невольно улыбнулась в ответ.
Я объяснила, что сырые грибы и в самом деле ядовиты, но если их высушить и растереть в порошок, то можно приготовить лекарство, которое прекрасно останавливает кровотечение, если его приложить к ране. Так, во всяком случае, говорила миссис Фиц, а ей я верила куда больше, чем «Путеводителю» Битона.
– Это любопытно, – сказала женщина, все еще улыбаясь. – А вы знаете, что вот это, – она нагнулась и тотчас выпрямилась, протягивая мне пучок мелких голубых цветочков с сердцевидными листьями, – вызывает кровотечение?
– Нет, – с удивлением ответила я. – Но зачем кому-то понадобилось бы вызывать кровотечение?
Она поглядела на меня с выражением иссякающего терпения.
– Затем, чтобы избавиться от ребенка, которого вы не хотите рожать. Это помогает, но только если принять вовремя, то есть при маленьком сроке. Опоздаете – и оно может убить вас вместе с ребенком.
– Кажется, вы много знаете о таких вещах, – заметила я, все еще не придя в себя из-за дурацкого положения, в котором оказалась перед этой женщиной в момент нашего знакомства.
– Кое-что знаю. Девушки из деревни время от времени обращаются ко мне, а иногда и замужние женщины. Они считают меня колдуньей, – прибавила она, широко раскрывая глаза в притворном изумлении, и снова улыбнулась. – Но мой муж – помощник окружного прокурора, так что слишком громко они болтать не смеют… Ко мне не раз обращались за приворотным зельем для того молодого человека, с которым вы вместе приехали. Он ваш?
– Мой? Кто? Вы имеете в виду… Джейми?
Молодую женщину, казалось, позабавило мое удивление. Она уселась на бревно и принялась медленно и лениво накручивать светлый локон на указательный палец.
– Ну да. Кое-кто не прочь заполучить парня с такими глазами и волосами, как у него, несмотря на то что за его голову назначена награда и что у него самого денег ни гроша. Но их папаши, конечно, судят по-иному.
Устремив взор куда-то вдаль, она продолжала:
– Вот, например, я – женщина практичная. Вышла за человека, у которого хороший дом, деньги и положение. Волос у него совсем нет, а что касается глаз, на них я никогда не обращала внимания, они меня не волнуют.
Она протянула мне свою корзину, на дне которой лежали четыре клубневидных корня.
– Это корни мальвы, – пояснила она. – Мой муж мается животом. Пердит не хуже быка.
Я решила, что пора переменить тему разговора, пока он не зашел слишком далеко, и сказала, протягивая руку, чтобы помочь моей собеседнице подняться с бревна:
– Я не представилась вам, извините. Меня зовут Клэр. Клэр Бошан.
Рука, ухватившаяся за мою, была узкая, с длинными, тонкими белыми пальцами, кончики которых потемнели – видимо, от сока растений и ягод, лежавших в корзине рядом с корнями мальвы.
– Я знаю кто вы такая, – сказала она. – Вся деревня гудит от разговоров о вас с того самого дня, как вы приехали. А меня зовут Джейлис. Джейлис Дункан.
Она заглянула в мою корзину.
– Если вы ищете балган-буахрах, – (так она назвала собранные мной грибы), – то я могу показать, где их много.
Я приняла ее предложение, и мы некоторое время бродили вместе по узким лощинам поблизости от сада и по берегам глубоких карстовых озер, где крохотные поганки росли в изобилии. Джейлис очень много знала о местных растениях и их медицинском применении, хотя некоторые ее «рецепты» казались мне по меньшей мере сомнительными. Трудно было поверить, например, что кровохлебка обеспечит вам бородавки на носу у соперницы в любви, и я сильно сомневалась, что при помощи чистеца можно превращать жаб в цыплят. Свои пояснения Джейлис давала с коварным огоньком в глазах, из чего я заключила, что она проверяет мои познания.