какое-либо описание. Большая часть вулканов действовала, и я мог судить о
бешеной силе извержений по обилию принятых мной за метеоры камней, все чаще
пролетавших с громом мимо шара.
18 апреля. Объем луны очень увеличился, и быстрота моего спуска стала
сильно тревожить меня. Я уже говорил, что мысль о существовании лунной
атмосферы, плотность которой соответствует массе луны, играла немаловажную
роль в моих соображениях о путешествии на луну, - несмотря на существование
противоположных теорий и широко распространенное убеждение, что на нашем
спутнике нет никакой атмосферы. Но, независимо от вышеупомянутых соображений
относительно кометы Энке и зодиакального света, мое мнение в значительной
мере опиралось на некоторые наблюдения г-на Шретера из Лилиенталя. Он
наблюдал луну на третий день после новолуния, вскоре после заката солнца,
когда темная часть диска была еще незрима, и продолжал следить за ней до тех
пор, пока она не стала видима. Оба рога казались удлиненными, и их тонкие
бледные кончики были слабо освещены лучами заходящего солнца. Вскоре по
наступлении ночи темный диск осветился. Я объясняю это удлинение рогов
преломлением солнечных лучей в лунной атмосфере. Высоту этой атмосферы
(которая может преломлять достаточное количество лучей, чтобы вызвать в
темной части диска свечение вдвое более сильное, чем свет, отражаемый от
земли, когда луна отстоит на 32ь от точки новолуния) я принимал в 1356
парижских футов; следовательно, максимальную высоту преломления солнечного
луча - в 5376 футов. Подтверждение моих взглядов я нашел в восемьдесят
втором томе "Философских трудов", где говорится об оккультации спутников
Юпитера, причем третий спутник стал неясным за одну или две секунды до
исчезновения, а четвертый исчез на некотором расстоянии от диска [Гевелий
пишет, что, наблюдая луну на той же высоте, в том же расстоянии от земли и в
тот же превосходный телескоп, при совершенно ясном небе, даже когда были
видимы звезды шестой и седьмой величины, он, однако, не всегда находил ее
одинаково ясной. Наблюдения показывают, что причину этого нельзя искать в
нашей атмосфере, в свойствах телескопа или в глазу наблюдателя, а что она
коренится в чем-то (в атмосфере?), присущем самой луне.
Кассини часто замечал, что при оккультации Сатурна, Юпитера,
неподвижных звезд их круглая форма сменяется овальной в момент сближения с
лунным диском, хотя при многих оккультациях этого изменения формы не
замечается. Отсюда можно заключить, что, по крайней мере, иногда лучи планет
и звезд встречают лунную атмосферу и преломляются в ней.].
От степени сопротивления или, вернее сказать, от поддержки, которую эта
предполагаемая атмосфера могла оказать моему шару, зависел всецело и
благополучный исход путешествия. Если же я ошибся, то мог ожидать только
конца своим приключениям: мне предстояло разлететься на атомы, ударившись о
скалистую поверхность луны. Судя по всему, я имел полное основание опасаться
подобного конца. Расстояние до луны было сравнительно ничтожно, а обновление
воздуха в камере требовало такой же работы, и я не замечал никаких признаков
увеличения плотности атмосферы.
19 апреля. Сегодня утром, около девяти часов, когда поверхность луны
угрожающе приблизилась и мои опасения дошли до крайних пределов, насос
конденсатора, к великой моей радости, показал наконец очевидные признаки
изменения плотности атмосферы.
К десяти часам плотность эта значительно возросла. К одиннадцати
аппарат требовал лишь ничтожных усилий, а в двенадцать я решился
- после некоторого колебания - отвинтить вертлюг; и, убедившись, что ничего
вредного для меня не воспоследовало, я развязал гуттаперчевый мешок и
отогнул его края. Как и следовало ожидать, непосредственным результатом
этого слишком поспешного и рискованного опыта была жесточайшая головная боль
и удушье. Но, так как они не угрожали моей жизни, я решился претерпеть их в
надежде на облегчение при спуске в более плотные слои атмосферы. Спуск,
однако, происходил с невероятной быстротою, и хотя мои расчеты на
существование лунной атмосферы, плотность которой соответствовала бы массе
спутника, по-видимому, оправдывались, но я, очевидно, ошибся, полагая, что
она способна поддержать корзину со всем грузом. А между тем этого надо было
ожидать, так как сила тяготения и, следовательно, вес предметов также
соответствуют массе небесного тела. Но головокружительная быстрота моего
спуска ясно доказывала, что этого на самом деле не было. Почему?..
Единственное объяснение я вижу в тех геологических возмущениях, на которые
указывал выше. Во всяком случае, я находился теперь совсем близко от луны и
стремился к ней со страшною быстротой. Итак, не теряя ни минуты, я выбросил
за борт балласт, бочонки с водой, конденсирующий прибор, каучуковую камеру
и, наконец, все, что только было в корзине. Ничто не помогало. Я по-прежнему
падал с ужасающей быстротой и находился самое большее в полумиле от
поверхности. Оставалось последнее средство: выбросив сюртук и сапоги, я
отрезал даже корзину, повис на веревках и, успев только заметить, что вся
площадь подо мной, насколько видит глаз, усеяна крошечными домиками,
очутился в центре странного, фантастического города, среди толпы уродцев,
которые, не говоря ни слова, не издавая ни звука, словно какое-то сборище
идиотов, потешно скалили зубы и, подбоченившись, разглядывали меня и мой
шар. Я с презрением отвернулся от них, посмотрел, подняв глаза, на землю,
так недавно - и, может быть, навсегда, - покинутую мною, и увидел ее в виде
большого медного щита, около двух градусов в диаметре, тускло блестевшего
высоко над моей головой, причем один край его, в форме серпа, горел
ослепительным золотым блеском. Никаких признаков воды или суши не было
видно, - я заметил только тусклые, изменчивые пятна да тропический и
экваториальный пояс.
Так, с позволения ваших превосходительств, после жестоких страданий,
неслыханных опасностей, невероятных приключений, на девятнадцатый день моего
отбытия из Роттердама я благополучно завершил свое путешествие, - без
сомнения, самое необычайное и самое замечательное из всех путешествий,
когда-либо совершенных, предпринятых или задуманных жителями земли. Но
рассказ о моих приключениях еще далеко не кончен. Ваши превосходительства
сами понимают, что, проведя около пяти лет на спутнике земли, представляющем
глубокий интерес не только в силу своих особенностей, но и вследствие своей
тесной связи с миром, обитаемом людьми, я мог бы сообщить Астрономическому
обществу немало сведений, гораздо более интересных, чем описание моего
путешествия, как бы оно ни было удивительно само по себе. И я действительно
могу открыть многое и сделал бы это с величайшим удовольствием. Я мог бы
рассказать вам о климате луны и о странных колебаниях температуры -
невыносимом тропическом зное, который сменяется почти полярным холодом, - о
постоянном перемещении влаги вследствие испарения, точно в вакууме, из
пунктов, находящихся ближе к солнцу, в пункты, наиболее удаленные от него;
об изменчивом поясе текучих вод; о здешнем населении - его обычаях, нравах,
политических учреждениях; об особой физической организации здешних
обитателей, об их уродливости, отсутствии ушей - придатков, совершенно
излишних в этой своеобразной атмосфере; об их способе общения, заменяющем
здесь дар слова, которого лишены лунные жители; о таинственной связи между
каждым обитателем луны и определенным обитателем земли (подобная же связь
существует между орбитами планеты и спутника), благодаря чему жизнь и участь
населения одного мира теснейшим образом переплетаются с жизнью и участью
населения другого; а главное - главное, ваши превосходительства, - об
ужасных и отвратительных тайнах, существующих на той стороне луны, которая,
вследствие удивительного совпадения периодов вращения спутника вокруг
собственной оси и обращения его вокруг земли, недоступна и, к счастью,
никогда не станет доступной для земных телескопов. Все это - и многое,
многое еще - я охотно изложил бы в подобном сообщении. Но скажу прямо, я
требую за это вознаграждения. Я жажду вернуться к родному очагу, к семье. И
в награду за дальнейшие сообщения - принимая во внимание, какой свет я могу
пролить на многие отрасли физического и метафизического знания, - я желал бы
выхлопотать себе через посредство вашего почтенного общества прощение за
убийство трех кредиторов при моем отбытии из Роттердама. Такова цель
настоящего письма. Податель его - один из жителей луны, которому я
растолковал все, что нужно, - к услугам ваших превосходительств; он сообщит
мне о прощении, буде его можно получить.
Примите и проч. Ваших превосходительств покорнейший слуга ,
Ганс Пфааль".
Окончив чтение этого необычайного послания, профессор Рубадуб, говорят,
даже трубку выронил, так он был изумлен, а мингер Супербус ван Ундердук снял
очки, протер их, положил в карман и от удивления настолько забыл о
собственном достоинстве, что, стоя на одной ноге, завертелся волчком.
Разумеется, прощение будет выхлопотано, - об этом и толковать нечего. Так,
по крайней мере, поклялся в самых энергических выражениях профессор Рубадуб.
То же подумал и блистательный ван Ундердук, когда, опомнившись наконец, взял
под руку своего ученого собрата и направился домой, чтобы обсудить на
досуге, как лучше взяться за дело. Однако, дойдя до двери бургомистрова
дома, профессор решился заметить, что в прощении едва ли окажется нужда, так
как посланец с луны исчез, без сомнения испугавшись суровой и дикой
наружности роттердамских граждан, - а кто, кроме обитателя луны, отважится
на такое путешествие? Бургомистр признал справедливость этого замечания, чем
дело и кончилось. Но не кончились толки и сплетни. Письмо было напечатано и
вызвало немало обсуждений и споров. Нашлись умники, не побоявшиеся выставить
самих себя в смешном виде, утверждая, будто все это происшествие сплошная
выдумка. Но эти господа называют выдумкой все, что превосходит их понимание.
Я, со своей стороны, решительно не вижу, на чем они основывают такое
обвинение.
Вот их доказательства.
Во-первых: в городе Роттердаме есть такие-то шутники (имярек), которые
имеют зуб против таких-то бургомистров и астрономов (имярек).
Во-вторых: некий уродливый карлик-фокусник с начисто отрезанными за
какую-то проделку ушами недавно исчез из соседнего города Брюгге и не
возвращался в течение нескольких дней.
В-третьих: газеты, которые всюду были налеплены на шар, - это
голландские газеты, и, стало быть, выходили не на луне. Они были очень,
очень грязные, и типограф Глюк готов поклясться, что не кто иной, как он
сам, печатал их в Роттердаме.
В-четвертых: пьяницу Ганса Пфааля с тремя бездельниками, будто бы его
кредиторами, видели два-три дня тому назад в кабаке, в предместье
Роттердама: они были при деньгах и только что вернулись из поездки за море.
И наконец: согласно общепринятому (по крайней мере, ему бы следовало
быть общепринятым) мнению, Астрономическое общество в городе Роттердаме,
подобно всем другим обществам во всех других частях света, оставляя в
стороне общества и астрономов вообще, ничуть не лучше, не выше, не умнее,
чем ему следует быть.
* * *
Примечание. Строго говоря, наш беглый очерк представляет очень мало
общего с знаменитым "Рассказом о Луне" мистера Локка, но, так как оба
рассказа являются выдумкой (хотя один написан в шутливом, другой в сугубо
серьезном тоне), оба трактуют об одном и том же предмете, мало того - в
обоих правдоподобие достигается с помощью чисто научных подробностей, - то
автор "Ганса Пфааля" считает необходимым заметить в целях самозащиты, что
его "jeu d'esprit" [Игра ума (франц.).] была напечатана в "Саутерн литерери
мессенджер" за три недели до появления рассказа мистера Локка в "Нью-Йорк
Сан". Тем не менее некоторые нью-йоркские газеты, усмотрев между обоими
рассказами сходство, которого, быть может, на деле не существует, решили,
что они принадлежат перу одного и того же автора.
Так как читателей, обманутых "Рассказом о Луне", гораздо больше, чем
сознавшихся в своем легковерии, то мы считаем нелишним остановиться на этом
рассказе, - то есть отметить те его особенности, которые должны бы были
устранить возможность подобного легковерия, ибо выдают истинный характер
этого произведения. В самом деле, несмотря на богатую фантазию и бесспорное
остроумие автора, произведение его сильно хромает в смысле убедительности,
ибо он недостаточно уделяет внимания фактам и аналогиям. Если публика могла
хоть на минуту поверить ему, то это лишь доказывает ее глубокое невежество
по части астрономии.
Расстояние луны от земли в круглых цифрах составляет 240 000 миль.
Чтобы узнать, насколько сократится это расстояние благодаря телескопу, нужно
разделить его на цифру, выражающую степень увеличительной силы последнего.
Телескоп, фигурирующий в рассказе мистера Локка, увеличивает в 42 000 раз.
Разделив на это число 240 000 (расстояние до Луны), получаем пять и пять
седьмых мили. На таком расстоянии невозможно рассмотреть каких-либо
животных, а тем более всякие мелочи, о которых упоминается в рассказе. У
мистера Локка сэр Джон Гершель видит на луне цветы (из семейства маковых и
др.), даже различает форму и цвет глаз маленьких птичек. А незадолго перед
тем сам автор говорит, что в его телескоп нельзя разглядеть предметы менее
восемнадцати дюймов в диаметре. Но и это преувеличение: для таких предметов
требуется гораздо более сильный объектив. Заметим мимоходом, что гигантский
телескоп мистера Локка изготовлен в мастерской гг. Гартлей и Грант в
Домбартоне; но гг. Гартлей и Грант прекратили свою деятельность за много лет
до появления этой сказки.
На странице 13 отдельного издания, упоминая о "волосяной вуали" на
глазах буйвола, автор говорит: "Проницательный ум доктора Гершеля усмотрел в
этой вуали созданную самим провидением защиту глаз животного от резких
перемен света и мрака, которым периодически подвергаются все обитатели Луны,
живущие на стороне, обращенной к нам". Однако подобное замечание отнюдь не
свидетельствует о "проницательности" доктора. У обитателей, о которых идет
речь, никогда не бывает темноты, следовательно, не подвергаются они и
упомянутым резким световым переменам. В отсутствие солнца они получают свет
от земли, равный по яркости свету четырнадцати лун.
Топография луны у мистера Локка, даже там, где он старается согласовать
ее с картой луны Блента, расходится не только с нею и со всеми остальными
картами, но и с собой. Относительно стран света у него царит жестокая
путаница; автор, по-видимому, не знает, что на лунной карте они расположены
иначе, чем на земле: восток приходится налево, и т. д.
Мистер Локк, быть может, сбитый с толку неясными названиями "Маге
Nubium", "Mare Tranquillitatis", "Mare Fecunditatis" [Облачное Море, Море
Спокойствия, Море Изобилия (лат.).], которыми прежние астрономы окрестили
темные лунные пятна, очень обстоятельно описывает океаны и другие обширные
водные бассейны на луне; между тем отсутствие подобных бассейнов доказано.
Граница между светом и тенью на убывающем или растущем серпе, пересекая
темные пятна, образует ломаную зубчатую линию; будь эти пятна морями, она,
очевидно, была бы ровною.
Описание крыльев человека - летучей мыши на стр. 21 - буквально копия с
описания крыльев летающих островитян Питера Уилкинса. Уже одно это
обстоятельство должно было бы возбудить сомнение.
На стр. 23 читаем: "Какое чудовищное влияние должен был оказывать наш
земной шар, в тринадцать раз превосходящий размеры своего спутника, на
природу последнего, когда, зарождаясь в недрах времени, оба были игралищем
химических сил!" Это отлично сказано, конечно; но ни один астроном не сделал
бы подобного замечания, особенно в научном журнале, так как земля не в
тринадцать, а в сорок девять раз больше луны. То же можно сказать и о
заключительных страницах, где ученый корреспондент распространяется насчет
некоторых недавних открытий, сделанных в связи с Сатурном, и дает подробное
ученическое описание этой планеты - и это для "Эдинбургского научного
журнала"!
Есть одно обстоятельство, которое особенно выдает автора. Допустим, что
изобретен телескоп, с помощью которого можно увидеть животных на луне, - что
прежде всего бросится в глаза наблюдателю, находящемуся на земле? Без
сомнения, не форма, не рост, не другие особенности, а странное положение
лунных жителей. Ему покажется, что они ходят вверх ногами, как мухи на
потолке. Невымышленный наблюдатель едва ли удержался бы от восклицания при
виде столь странного положения живых существ (хотя бы и предвидел его
заранее), наблюдатель вымышленный не только не отметил этого обстоятельства,
но говорит о форме всего тела, хотя мог видеть только форму головы!
Заметим в заключение, что величина и особенно сила человека - летучей
мыши (например, способность летать в разреженной атмосфере, если, впрочем,
на луне есть какая-нибудь атмосфера) противоречат всякой вероятности. Вряд
ли нужно прибавлять, что все соображения, приписываемые Брюстеру и Гершелю в
начале статьи - "передача искусственного света о помощью предмета,
находящегося в фокусе поля зрения", и проч. и проч., - относятся к разряду
высказываний, именуемых в просторечии чепухой.
Существует предел для оптического изучения звезд - предел, о котором
достаточно упомянуть, чтобы понять его значение. Если бы все зависело от
силы оптических стекол, человеческая изобретательность несомненно справилась
бы в конце концов с этой задачей, и у нас были бы чечевицы каких угодно
размеров. К несчастию, по мере возрастания увеличительной силы стекол,
вследствие рассеяния лучей уменьшается сила света, испускаемого объектом.
Этой беде мы не в силах помочь, так как видим объект только благодаря
исходящему от него свету - его собственному или отраженному. "Искусственный"
свет, о котором толкует мистер Л., мог бы иметь значение лишь в том случае,
если бы был направлен не на "объект, находящийся в поле зрения", а на
действительный изучаемый объект - то есть на луну. Нетрудно вычислить, что
если свет, исходящий от небесного тела, достигнет такой степени рассеяния,
при которой окажется не сильнее естественного света всей массы звезд в
ясную, безлунную ночь, то это тело станет недоступным для изучения.
Телескоп лорда Росса, недавно построенный в Англии, имеет зеркало с
отражающей поверхностью в 4071 квадратный дюйм; телескоп Гершеля - только в
1811 дюймов. Труба телескопа лорда Росса имеет 6 футов в диаметре, толщина
ее на краях - 5 и 1/2. в центре - 5 дюймов. Фокусное расстояние - 50 футов.
Вес - 3 тонны.
Недавно мне случилось прочесть любопытную и довольно остроумную книжку,
на титуле которой значится:
"L'Homme dans la lune, ou le Voyage Chimerique fait au Monde de la
Lune, nouvellement decouvert par Dominique Gonzales, Advanturier Espagnol,
autremet dit le Courier volant. Mis en notre langue par J.B.D.A. Paris, chez
Francois Piot, pres la Fontaine de Saint Benoist. Et chez J. Goignard, au
premier pilier de la grand' salle du Palais, proche les Consultations,
MDCXLVIII", p. 176 ["Человек на луне, или же Химерическое путешествие в
Лунный мир, незадолго перед тем открытый Домиником Гонзалесом, испанским
авантюристом, иначе именуемым Летучим Вестником. Переведено на наш язык Ж.
Б. Д. А. Продается в Париже, у Франсуа Пио, возле фонтана Сен-Бенуа, и у Ж.
Гуаньяра, возле первой колонны в большой дворцовой зале, близ Консультаций,
MDCXLVIII", 176 стр.].
Автор говорит, что перевел книжку с английского подлинника некоего
мистера Д'Ависсона (Дэвидсон?), хотя выражается крайне неопределенно.
"J'en ai eu, - говорит он, - l'original de Monsieur D'Avisson, medecin
des mieux versez qui soient aujourd'huy dans la conoissance des Belles
Lettres, et sur tout de la Philosophie Naturelle. Je lui ai cette obligation
entre les autres, de m'auoir non seulment mis en main ce Livre en anglois,
mais encore ie Manuscrit du Sieur Thomas D'Anan, gentilhomrne Eccossois,
recommandable pour sa vertu, sur la version duquel j'advoue j'ay tire le
plan de la mienne" [Оригинал я получил от господина Д'Ависсона, врача,
одного из наиболее сведущих в области изящной словесности, особливо же в
натурфилософии. Среди прочего я обязан ему тем, что он не только дал мне сию
аглицкую книгу, но также и рукопись господина Томаса Д'Анана, шотландского
дворянина, за свою доблесть достойного хвалы, из коей я, должен признаться,
заимствовал и план собственного моего повествования.]
После разнообразных приключений во вкусе Жиль Блаза, рассказ о которых
занимает первые тридцать страниц, автор попадает на остров Святой Елены, где
возмутившийся экипаж оставляет его вдвоем с служителем-негром. Ради
успешнейшего добывания пищи они разошлись и поселились в разных концах
острова. Потом им вздумалось общаться Друг с другом с помощью птиц,
дрессированных на манер почтовых голубей. Мало-помалу птицы выучились
переносить тяжести, вес которых постепенно увеличивался. Наконец автору
пришло в голову воспользоваться соединенными силами целой стаи птиц и
подняться самому. Для этого он построил машину, которая подробно описана и
изображена в книжке. На рисунке мы видим сеньора Гонзалеса, в кружевных
брыжах и огромном парике, верхом на каком-то подобии метлы, уносимого стаей
диких лебедей (ganzas), к хвостам которых привязана машина.
Главное приключение сеньора обусловлено очень важным фактом, о котором
читатель узнает только в конце книги. Дело в том, что пернатые, которых он
приручил, оказываются уроженцами не острова Святой Елены, а луны. С
незапамятных времен они ежегодно прилетают на землю; но в надлежащее время,
конечно, возвращаются обратно. Таким образом, автор, рассчитывавший на
непродолжительное путешествие, поднимается прямо в небо и в самое короткое
время достигает луны. Тут он находит среди прочих курьезов - население,
которое вполне счастливо. Обитатели луны не знают законов; умирают без
страданий; ростом они от десяти до тридцати футов; живут пять тысяч лет. У
них есть император, по имени Ирдонозур; они могут подпрыгивать на высоту
шестидесяти футов и, выйдя, таким образом, из сферы притяжения, летать с
помощью особых крыльев.
Не могу не привести здесь образчик философствований автора:
"Теперь я расскажу вам, - говорит сеньор Гонзалес, - о природе тех
мест, где я находился. Облака скопились под моими ногами, то есть между мною
и землей. Что касается звезд, то они все время казались одинаковыми, так как
здесь вовсе не было ночи; они не блестели, а слабо мерцали, точно на
рассвете. Немногие из них были видимы и казались вдесятеро больше
(приблизительно), чем когда смотришь на них с земли. Луна, которой
недоставало двух дней до полнолуния, казалась громадной величины.
Не следует забывать, что я видел звезды только с той стороны земли,
которая обращена к луне, и что чем ближе они были к ней, тем казались
больше. Замечу также, что и в тихую погоду, и в бурю я всегда находился
между землей и луной. Это подтверждалось двумя обстоятельствами: во-первых,
лебеди поднимались все время по прямой линии; во-вторых, всякий раз, когда
они останавливались отдохнуть, мы все Же двигались вокруг земного шара. Я
разделяю мнение Коперника, согласно которому земля вращается с востока на
запад не вокруг полюсов Равноденствия, называемых в просторечии полюсами
мира, а вокруг полюсов зодиака. Об этом вопросе я намерен поговорить более
подробно впоследствии, когда освежу в памяти сведения из астрологии, которую
изучал в молодые годы, будучи в Саламанке, но с тех пор успел позабыть".
Несмотря на грубые ошибки, книжка заслуживает внимания как простодушный
образчик наивных астрономических понятий того времени. Между прочим, автор
полагает, что "притягательная сила" земли действует лишь на незначительное
расстояние от ее поверхности, и вот почему он "все же двигался вокруг
земного шара" и т. д.
Есть и другие "путешествия на луну", но их уровень не выше этой книжки.
Книга Бержерака не заслуживает внимания. В третьем томе "Америкен куотерли
ревью" помещен обстоятельный критический разбор одного из таких
"путешествий", - разбор, свидетельствующий столько же о нелепости книжки,
сколько и о глубоком невежестве критика. Я не помню заглавия, но способ
путешествия еще глупее, чем полет нашего приятеля сеньора Гонзалеса.
Путешественник случайно находит в земле неведомый металл, притяжение
которого к луне сильнее, чем к земле, делает из него ящик и улетает на луну.
"Бегство Томаса О'Рука" - не лишенный остроумия jeu d'esprit; книжка эта
переведена на немецкий язык. Герой рассказа Томас, - лесничий одного
ирландского пэра, эксцентричные выходки которого послужили поводом для
рассказа, - улетает на спине орла с Хангри Хилл, высокой горы, расположенной
в конце Бантри Бей.
Все упомянутые брошюры преследуют сатирическую цель; тема - сравнение
наших обычаев с обычаями жителей луны. Ни в одной из них не сделано попытки
придать с помощью научных подробностей правдоподобный характер самому
путешествию. Авторы делают вид, что они люди вполне осведомленные в области
астрономии. Своеобразие "Ганса Пфааля" заключается в попытке достигнуть
этого правдоподобия, пользуясь научными принципами в той мере, в какой это
допускает фантастический характер самой темы.
бешеной силе извержений по обилию принятых мной за метеоры камней, все чаще
пролетавших с громом мимо шара.
18 апреля. Объем луны очень увеличился, и быстрота моего спуска стала
сильно тревожить меня. Я уже говорил, что мысль о существовании лунной
атмосферы, плотность которой соответствует массе луны, играла немаловажную
роль в моих соображениях о путешествии на луну, - несмотря на существование
противоположных теорий и широко распространенное убеждение, что на нашем
спутнике нет никакой атмосферы. Но, независимо от вышеупомянутых соображений
относительно кометы Энке и зодиакального света, мое мнение в значительной
мере опиралось на некоторые наблюдения г-на Шретера из Лилиенталя. Он
наблюдал луну на третий день после новолуния, вскоре после заката солнца,
когда темная часть диска была еще незрима, и продолжал следить за ней до тех
пор, пока она не стала видима. Оба рога казались удлиненными, и их тонкие
бледные кончики были слабо освещены лучами заходящего солнца. Вскоре по
наступлении ночи темный диск осветился. Я объясняю это удлинение рогов
преломлением солнечных лучей в лунной атмосфере. Высоту этой атмосферы
(которая может преломлять достаточное количество лучей, чтобы вызвать в
темной части диска свечение вдвое более сильное, чем свет, отражаемый от
земли, когда луна отстоит на 32ь от точки новолуния) я принимал в 1356
парижских футов; следовательно, максимальную высоту преломления солнечного
луча - в 5376 футов. Подтверждение моих взглядов я нашел в восемьдесят
втором томе "Философских трудов", где говорится об оккультации спутников
Юпитера, причем третий спутник стал неясным за одну или две секунды до
исчезновения, а четвертый исчез на некотором расстоянии от диска [Гевелий
пишет, что, наблюдая луну на той же высоте, в том же расстоянии от земли и в
тот же превосходный телескоп, при совершенно ясном небе, даже когда были
видимы звезды шестой и седьмой величины, он, однако, не всегда находил ее
одинаково ясной. Наблюдения показывают, что причину этого нельзя искать в
нашей атмосфере, в свойствах телескопа или в глазу наблюдателя, а что она
коренится в чем-то (в атмосфере?), присущем самой луне.
Кассини часто замечал, что при оккультации Сатурна, Юпитера,
неподвижных звезд их круглая форма сменяется овальной в момент сближения с
лунным диском, хотя при многих оккультациях этого изменения формы не
замечается. Отсюда можно заключить, что, по крайней мере, иногда лучи планет
и звезд встречают лунную атмосферу и преломляются в ней.].
От степени сопротивления или, вернее сказать, от поддержки, которую эта
предполагаемая атмосфера могла оказать моему шару, зависел всецело и
благополучный исход путешествия. Если же я ошибся, то мог ожидать только
конца своим приключениям: мне предстояло разлететься на атомы, ударившись о
скалистую поверхность луны. Судя по всему, я имел полное основание опасаться
подобного конца. Расстояние до луны было сравнительно ничтожно, а обновление
воздуха в камере требовало такой же работы, и я не замечал никаких признаков
увеличения плотности атмосферы.
19 апреля. Сегодня утром, около девяти часов, когда поверхность луны
угрожающе приблизилась и мои опасения дошли до крайних пределов, насос
конденсатора, к великой моей радости, показал наконец очевидные признаки
изменения плотности атмосферы.
К десяти часам плотность эта значительно возросла. К одиннадцати
аппарат требовал лишь ничтожных усилий, а в двенадцать я решился
- после некоторого колебания - отвинтить вертлюг; и, убедившись, что ничего
вредного для меня не воспоследовало, я развязал гуттаперчевый мешок и
отогнул его края. Как и следовало ожидать, непосредственным результатом
этого слишком поспешного и рискованного опыта была жесточайшая головная боль
и удушье. Но, так как они не угрожали моей жизни, я решился претерпеть их в
надежде на облегчение при спуске в более плотные слои атмосферы. Спуск,
однако, происходил с невероятной быстротою, и хотя мои расчеты на
существование лунной атмосферы, плотность которой соответствовала бы массе
спутника, по-видимому, оправдывались, но я, очевидно, ошибся, полагая, что
она способна поддержать корзину со всем грузом. А между тем этого надо было
ожидать, так как сила тяготения и, следовательно, вес предметов также
соответствуют массе небесного тела. Но головокружительная быстрота моего
спуска ясно доказывала, что этого на самом деле не было. Почему?..
Единственное объяснение я вижу в тех геологических возмущениях, на которые
указывал выше. Во всяком случае, я находился теперь совсем близко от луны и
стремился к ней со страшною быстротой. Итак, не теряя ни минуты, я выбросил
за борт балласт, бочонки с водой, конденсирующий прибор, каучуковую камеру
и, наконец, все, что только было в корзине. Ничто не помогало. Я по-прежнему
падал с ужасающей быстротой и находился самое большее в полумиле от
поверхности. Оставалось последнее средство: выбросив сюртук и сапоги, я
отрезал даже корзину, повис на веревках и, успев только заметить, что вся
площадь подо мной, насколько видит глаз, усеяна крошечными домиками,
очутился в центре странного, фантастического города, среди толпы уродцев,
которые, не говоря ни слова, не издавая ни звука, словно какое-то сборище
идиотов, потешно скалили зубы и, подбоченившись, разглядывали меня и мой
шар. Я с презрением отвернулся от них, посмотрел, подняв глаза, на землю,
так недавно - и, может быть, навсегда, - покинутую мною, и увидел ее в виде
большого медного щита, около двух градусов в диаметре, тускло блестевшего
высоко над моей головой, причем один край его, в форме серпа, горел
ослепительным золотым блеском. Никаких признаков воды или суши не было
видно, - я заметил только тусклые, изменчивые пятна да тропический и
экваториальный пояс.
Так, с позволения ваших превосходительств, после жестоких страданий,
неслыханных опасностей, невероятных приключений, на девятнадцатый день моего
отбытия из Роттердама я благополучно завершил свое путешествие, - без
сомнения, самое необычайное и самое замечательное из всех путешествий,
когда-либо совершенных, предпринятых или задуманных жителями земли. Но
рассказ о моих приключениях еще далеко не кончен. Ваши превосходительства
сами понимают, что, проведя около пяти лет на спутнике земли, представляющем
глубокий интерес не только в силу своих особенностей, но и вследствие своей
тесной связи с миром, обитаемом людьми, я мог бы сообщить Астрономическому
обществу немало сведений, гораздо более интересных, чем описание моего
путешествия, как бы оно ни было удивительно само по себе. И я действительно
могу открыть многое и сделал бы это с величайшим удовольствием. Я мог бы
рассказать вам о климате луны и о странных колебаниях температуры -
невыносимом тропическом зное, который сменяется почти полярным холодом, - о
постоянном перемещении влаги вследствие испарения, точно в вакууме, из
пунктов, находящихся ближе к солнцу, в пункты, наиболее удаленные от него;
об изменчивом поясе текучих вод; о здешнем населении - его обычаях, нравах,
политических учреждениях; об особой физической организации здешних
обитателей, об их уродливости, отсутствии ушей - придатков, совершенно
излишних в этой своеобразной атмосфере; об их способе общения, заменяющем
здесь дар слова, которого лишены лунные жители; о таинственной связи между
каждым обитателем луны и определенным обитателем земли (подобная же связь
существует между орбитами планеты и спутника), благодаря чему жизнь и участь
населения одного мира теснейшим образом переплетаются с жизнью и участью
населения другого; а главное - главное, ваши превосходительства, - об
ужасных и отвратительных тайнах, существующих на той стороне луны, которая,
вследствие удивительного совпадения периодов вращения спутника вокруг
собственной оси и обращения его вокруг земли, недоступна и, к счастью,
никогда не станет доступной для земных телескопов. Все это - и многое,
многое еще - я охотно изложил бы в подобном сообщении. Но скажу прямо, я
требую за это вознаграждения. Я жажду вернуться к родному очагу, к семье. И
в награду за дальнейшие сообщения - принимая во внимание, какой свет я могу
пролить на многие отрасли физического и метафизического знания, - я желал бы
выхлопотать себе через посредство вашего почтенного общества прощение за
убийство трех кредиторов при моем отбытии из Роттердама. Такова цель
настоящего письма. Податель его - один из жителей луны, которому я
растолковал все, что нужно, - к услугам ваших превосходительств; он сообщит
мне о прощении, буде его можно получить.
Примите и проч. Ваших превосходительств покорнейший слуга ,
Ганс Пфааль".
Окончив чтение этого необычайного послания, профессор Рубадуб, говорят,
даже трубку выронил, так он был изумлен, а мингер Супербус ван Ундердук снял
очки, протер их, положил в карман и от удивления настолько забыл о
собственном достоинстве, что, стоя на одной ноге, завертелся волчком.
Разумеется, прощение будет выхлопотано, - об этом и толковать нечего. Так,
по крайней мере, поклялся в самых энергических выражениях профессор Рубадуб.
То же подумал и блистательный ван Ундердук, когда, опомнившись наконец, взял
под руку своего ученого собрата и направился домой, чтобы обсудить на
досуге, как лучше взяться за дело. Однако, дойдя до двери бургомистрова
дома, профессор решился заметить, что в прощении едва ли окажется нужда, так
как посланец с луны исчез, без сомнения испугавшись суровой и дикой
наружности роттердамских граждан, - а кто, кроме обитателя луны, отважится
на такое путешествие? Бургомистр признал справедливость этого замечания, чем
дело и кончилось. Но не кончились толки и сплетни. Письмо было напечатано и
вызвало немало обсуждений и споров. Нашлись умники, не побоявшиеся выставить
самих себя в смешном виде, утверждая, будто все это происшествие сплошная
выдумка. Но эти господа называют выдумкой все, что превосходит их понимание.
Я, со своей стороны, решительно не вижу, на чем они основывают такое
обвинение.
Вот их доказательства.
Во-первых: в городе Роттердаме есть такие-то шутники (имярек), которые
имеют зуб против таких-то бургомистров и астрономов (имярек).
Во-вторых: некий уродливый карлик-фокусник с начисто отрезанными за
какую-то проделку ушами недавно исчез из соседнего города Брюгге и не
возвращался в течение нескольких дней.
В-третьих: газеты, которые всюду были налеплены на шар, - это
голландские газеты, и, стало быть, выходили не на луне. Они были очень,
очень грязные, и типограф Глюк готов поклясться, что не кто иной, как он
сам, печатал их в Роттердаме.
В-четвертых: пьяницу Ганса Пфааля с тремя бездельниками, будто бы его
кредиторами, видели два-три дня тому назад в кабаке, в предместье
Роттердама: они были при деньгах и только что вернулись из поездки за море.
И наконец: согласно общепринятому (по крайней мере, ему бы следовало
быть общепринятым) мнению, Астрономическое общество в городе Роттердаме,
подобно всем другим обществам во всех других частях света, оставляя в
стороне общества и астрономов вообще, ничуть не лучше, не выше, не умнее,
чем ему следует быть.
* * *
Примечание. Строго говоря, наш беглый очерк представляет очень мало
общего с знаменитым "Рассказом о Луне" мистера Локка, но, так как оба
рассказа являются выдумкой (хотя один написан в шутливом, другой в сугубо
серьезном тоне), оба трактуют об одном и том же предмете, мало того - в
обоих правдоподобие достигается с помощью чисто научных подробностей, - то
автор "Ганса Пфааля" считает необходимым заметить в целях самозащиты, что
его "jeu d'esprit" [Игра ума (франц.).] была напечатана в "Саутерн литерери
мессенджер" за три недели до появления рассказа мистера Локка в "Нью-Йорк
Сан". Тем не менее некоторые нью-йоркские газеты, усмотрев между обоими
рассказами сходство, которого, быть может, на деле не существует, решили,
что они принадлежат перу одного и того же автора.
Так как читателей, обманутых "Рассказом о Луне", гораздо больше, чем
сознавшихся в своем легковерии, то мы считаем нелишним остановиться на этом
рассказе, - то есть отметить те его особенности, которые должны бы были
устранить возможность подобного легковерия, ибо выдают истинный характер
этого произведения. В самом деле, несмотря на богатую фантазию и бесспорное
остроумие автора, произведение его сильно хромает в смысле убедительности,
ибо он недостаточно уделяет внимания фактам и аналогиям. Если публика могла
хоть на минуту поверить ему, то это лишь доказывает ее глубокое невежество
по части астрономии.
Расстояние луны от земли в круглых цифрах составляет 240 000 миль.
Чтобы узнать, насколько сократится это расстояние благодаря телескопу, нужно
разделить его на цифру, выражающую степень увеличительной силы последнего.
Телескоп, фигурирующий в рассказе мистера Локка, увеличивает в 42 000 раз.
Разделив на это число 240 000 (расстояние до Луны), получаем пять и пять
седьмых мили. На таком расстоянии невозможно рассмотреть каких-либо
животных, а тем более всякие мелочи, о которых упоминается в рассказе. У
мистера Локка сэр Джон Гершель видит на луне цветы (из семейства маковых и
др.), даже различает форму и цвет глаз маленьких птичек. А незадолго перед
тем сам автор говорит, что в его телескоп нельзя разглядеть предметы менее
восемнадцати дюймов в диаметре. Но и это преувеличение: для таких предметов
требуется гораздо более сильный объектив. Заметим мимоходом, что гигантский
телескоп мистера Локка изготовлен в мастерской гг. Гартлей и Грант в
Домбартоне; но гг. Гартлей и Грант прекратили свою деятельность за много лет
до появления этой сказки.
На странице 13 отдельного издания, упоминая о "волосяной вуали" на
глазах буйвола, автор говорит: "Проницательный ум доктора Гершеля усмотрел в
этой вуали созданную самим провидением защиту глаз животного от резких
перемен света и мрака, которым периодически подвергаются все обитатели Луны,
живущие на стороне, обращенной к нам". Однако подобное замечание отнюдь не
свидетельствует о "проницательности" доктора. У обитателей, о которых идет
речь, никогда не бывает темноты, следовательно, не подвергаются они и
упомянутым резким световым переменам. В отсутствие солнца они получают свет
от земли, равный по яркости свету четырнадцати лун.
Топография луны у мистера Локка, даже там, где он старается согласовать
ее с картой луны Блента, расходится не только с нею и со всеми остальными
картами, но и с собой. Относительно стран света у него царит жестокая
путаница; автор, по-видимому, не знает, что на лунной карте они расположены
иначе, чем на земле: восток приходится налево, и т. д.
Мистер Локк, быть может, сбитый с толку неясными названиями "Маге
Nubium", "Mare Tranquillitatis", "Mare Fecunditatis" [Облачное Море, Море
Спокойствия, Море Изобилия (лат.).], которыми прежние астрономы окрестили
темные лунные пятна, очень обстоятельно описывает океаны и другие обширные
водные бассейны на луне; между тем отсутствие подобных бассейнов доказано.
Граница между светом и тенью на убывающем или растущем серпе, пересекая
темные пятна, образует ломаную зубчатую линию; будь эти пятна морями, она,
очевидно, была бы ровною.
Описание крыльев человека - летучей мыши на стр. 21 - буквально копия с
описания крыльев летающих островитян Питера Уилкинса. Уже одно это
обстоятельство должно было бы возбудить сомнение.
На стр. 23 читаем: "Какое чудовищное влияние должен был оказывать наш
земной шар, в тринадцать раз превосходящий размеры своего спутника, на
природу последнего, когда, зарождаясь в недрах времени, оба были игралищем
химических сил!" Это отлично сказано, конечно; но ни один астроном не сделал
бы подобного замечания, особенно в научном журнале, так как земля не в
тринадцать, а в сорок девять раз больше луны. То же можно сказать и о
заключительных страницах, где ученый корреспондент распространяется насчет
некоторых недавних открытий, сделанных в связи с Сатурном, и дает подробное
ученическое описание этой планеты - и это для "Эдинбургского научного
журнала"!
Есть одно обстоятельство, которое особенно выдает автора. Допустим, что
изобретен телескоп, с помощью которого можно увидеть животных на луне, - что
прежде всего бросится в глаза наблюдателю, находящемуся на земле? Без
сомнения, не форма, не рост, не другие особенности, а странное положение
лунных жителей. Ему покажется, что они ходят вверх ногами, как мухи на
потолке. Невымышленный наблюдатель едва ли удержался бы от восклицания при
виде столь странного положения живых существ (хотя бы и предвидел его
заранее), наблюдатель вымышленный не только не отметил этого обстоятельства,
но говорит о форме всего тела, хотя мог видеть только форму головы!
Заметим в заключение, что величина и особенно сила человека - летучей
мыши (например, способность летать в разреженной атмосфере, если, впрочем,
на луне есть какая-нибудь атмосфера) противоречат всякой вероятности. Вряд
ли нужно прибавлять, что все соображения, приписываемые Брюстеру и Гершелю в
начале статьи - "передача искусственного света о помощью предмета,
находящегося в фокусе поля зрения", и проч. и проч., - относятся к разряду
высказываний, именуемых в просторечии чепухой.
Существует предел для оптического изучения звезд - предел, о котором
достаточно упомянуть, чтобы понять его значение. Если бы все зависело от
силы оптических стекол, человеческая изобретательность несомненно справилась
бы в конце концов с этой задачей, и у нас были бы чечевицы каких угодно
размеров. К несчастию, по мере возрастания увеличительной силы стекол,
вследствие рассеяния лучей уменьшается сила света, испускаемого объектом.
Этой беде мы не в силах помочь, так как видим объект только благодаря
исходящему от него свету - его собственному или отраженному. "Искусственный"
свет, о котором толкует мистер Л., мог бы иметь значение лишь в том случае,
если бы был направлен не на "объект, находящийся в поле зрения", а на
действительный изучаемый объект - то есть на луну. Нетрудно вычислить, что
если свет, исходящий от небесного тела, достигнет такой степени рассеяния,
при которой окажется не сильнее естественного света всей массы звезд в
ясную, безлунную ночь, то это тело станет недоступным для изучения.
Телескоп лорда Росса, недавно построенный в Англии, имеет зеркало с
отражающей поверхностью в 4071 квадратный дюйм; телескоп Гершеля - только в
1811 дюймов. Труба телескопа лорда Росса имеет 6 футов в диаметре, толщина
ее на краях - 5 и 1/2. в центре - 5 дюймов. Фокусное расстояние - 50 футов.
Вес - 3 тонны.
Недавно мне случилось прочесть любопытную и довольно остроумную книжку,
на титуле которой значится:
"L'Homme dans la lune, ou le Voyage Chimerique fait au Monde de la
Lune, nouvellement decouvert par Dominique Gonzales, Advanturier Espagnol,
autremet dit le Courier volant. Mis en notre langue par J.B.D.A. Paris, chez
Francois Piot, pres la Fontaine de Saint Benoist. Et chez J. Goignard, au
premier pilier de la grand' salle du Palais, proche les Consultations,
MDCXLVIII", p. 176 ["Человек на луне, или же Химерическое путешествие в
Лунный мир, незадолго перед тем открытый Домиником Гонзалесом, испанским
авантюристом, иначе именуемым Летучим Вестником. Переведено на наш язык Ж.
Б. Д. А. Продается в Париже, у Франсуа Пио, возле фонтана Сен-Бенуа, и у Ж.
Гуаньяра, возле первой колонны в большой дворцовой зале, близ Консультаций,
MDCXLVIII", 176 стр.].
Автор говорит, что перевел книжку с английского подлинника некоего
мистера Д'Ависсона (Дэвидсон?), хотя выражается крайне неопределенно.
"J'en ai eu, - говорит он, - l'original de Monsieur D'Avisson, medecin
des mieux versez qui soient aujourd'huy dans la conoissance des Belles
Lettres, et sur tout de la Philosophie Naturelle. Je lui ai cette obligation
entre les autres, de m'auoir non seulment mis en main ce Livre en anglois,
mais encore ie Manuscrit du Sieur Thomas D'Anan, gentilhomrne Eccossois,
recommandable pour sa vertu, sur la version duquel j'advoue j'ay tire le
plan de la mienne" [Оригинал я получил от господина Д'Ависсона, врача,
одного из наиболее сведущих в области изящной словесности, особливо же в
натурфилософии. Среди прочего я обязан ему тем, что он не только дал мне сию
аглицкую книгу, но также и рукопись господина Томаса Д'Анана, шотландского
дворянина, за свою доблесть достойного хвалы, из коей я, должен признаться,
заимствовал и план собственного моего повествования.]
После разнообразных приключений во вкусе Жиль Блаза, рассказ о которых
занимает первые тридцать страниц, автор попадает на остров Святой Елены, где
возмутившийся экипаж оставляет его вдвоем с служителем-негром. Ради
успешнейшего добывания пищи они разошлись и поселились в разных концах
острова. Потом им вздумалось общаться Друг с другом с помощью птиц,
дрессированных на манер почтовых голубей. Мало-помалу птицы выучились
переносить тяжести, вес которых постепенно увеличивался. Наконец автору
пришло в голову воспользоваться соединенными силами целой стаи птиц и
подняться самому. Для этого он построил машину, которая подробно описана и
изображена в книжке. На рисунке мы видим сеньора Гонзалеса, в кружевных
брыжах и огромном парике, верхом на каком-то подобии метлы, уносимого стаей
диких лебедей (ganzas), к хвостам которых привязана машина.
Главное приключение сеньора обусловлено очень важным фактом, о котором
читатель узнает только в конце книги. Дело в том, что пернатые, которых он
приручил, оказываются уроженцами не острова Святой Елены, а луны. С
незапамятных времен они ежегодно прилетают на землю; но в надлежащее время,
конечно, возвращаются обратно. Таким образом, автор, рассчитывавший на
непродолжительное путешествие, поднимается прямо в небо и в самое короткое
время достигает луны. Тут он находит среди прочих курьезов - население,
которое вполне счастливо. Обитатели луны не знают законов; умирают без
страданий; ростом они от десяти до тридцати футов; живут пять тысяч лет. У
них есть император, по имени Ирдонозур; они могут подпрыгивать на высоту
шестидесяти футов и, выйдя, таким образом, из сферы притяжения, летать с
помощью особых крыльев.
Не могу не привести здесь образчик философствований автора:
"Теперь я расскажу вам, - говорит сеньор Гонзалес, - о природе тех
мест, где я находился. Облака скопились под моими ногами, то есть между мною
и землей. Что касается звезд, то они все время казались одинаковыми, так как
здесь вовсе не было ночи; они не блестели, а слабо мерцали, точно на
рассвете. Немногие из них были видимы и казались вдесятеро больше
(приблизительно), чем когда смотришь на них с земли. Луна, которой
недоставало двух дней до полнолуния, казалась громадной величины.
Не следует забывать, что я видел звезды только с той стороны земли,
которая обращена к луне, и что чем ближе они были к ней, тем казались
больше. Замечу также, что и в тихую погоду, и в бурю я всегда находился
между землей и луной. Это подтверждалось двумя обстоятельствами: во-первых,
лебеди поднимались все время по прямой линии; во-вторых, всякий раз, когда
они останавливались отдохнуть, мы все Же двигались вокруг земного шара. Я
разделяю мнение Коперника, согласно которому земля вращается с востока на
запад не вокруг полюсов Равноденствия, называемых в просторечии полюсами
мира, а вокруг полюсов зодиака. Об этом вопросе я намерен поговорить более
подробно впоследствии, когда освежу в памяти сведения из астрологии, которую
изучал в молодые годы, будучи в Саламанке, но с тех пор успел позабыть".
Несмотря на грубые ошибки, книжка заслуживает внимания как простодушный
образчик наивных астрономических понятий того времени. Между прочим, автор
полагает, что "притягательная сила" земли действует лишь на незначительное
расстояние от ее поверхности, и вот почему он "все же двигался вокруг
земного шара" и т. д.
Есть и другие "путешествия на луну", но их уровень не выше этой книжки.
Книга Бержерака не заслуживает внимания. В третьем томе "Америкен куотерли
ревью" помещен обстоятельный критический разбор одного из таких
"путешествий", - разбор, свидетельствующий столько же о нелепости книжки,
сколько и о глубоком невежестве критика. Я не помню заглавия, но способ
путешествия еще глупее, чем полет нашего приятеля сеньора Гонзалеса.
Путешественник случайно находит в земле неведомый металл, притяжение
которого к луне сильнее, чем к земле, делает из него ящик и улетает на луну.
"Бегство Томаса О'Рука" - не лишенный остроумия jeu d'esprit; книжка эта
переведена на немецкий язык. Герой рассказа Томас, - лесничий одного
ирландского пэра, эксцентричные выходки которого послужили поводом для
рассказа, - улетает на спине орла с Хангри Хилл, высокой горы, расположенной
в конце Бантри Бей.
Все упомянутые брошюры преследуют сатирическую цель; тема - сравнение
наших обычаев с обычаями жителей луны. Ни в одной из них не сделано попытки
придать с помощью научных подробностей правдоподобный характер самому
путешествию. Авторы делают вид, что они люди вполне осведомленные в области
астрономии. Своеобразие "Ганса Пфааля" заключается в попытке достигнуть
этого правдоподобия, пользуясь научными принципами в той мере, в какой это
допускает фантастический характер самой темы.