Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Георгий Свиридов
Отвага и риск
© Свиридов Г.И., 2011
© ООО «Издательский дом «Вече», 2011
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
© ООО «Издательский дом «Вече», 2011
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
От автора
Судьба главного героя книги не выдумана, несмотря на всю ее необычность. Она взята из жизни. В основу романа положен сложный жизненный путь и боевые подвиги героя необъявленной войны в Афганистане, летчика-снайпера, полковника Александра Викторовича Белякова, многочисленные воспоминания его боевых друзей и сослуживцев, участников тех легендарных событий, а также использованы исторические материалы, архивные документы. Однако роман нельзя считать документальным, поскольку автор стремился не к соблюдению биографической и фактической точности, а к созданию художественного образа и воссозданию атмосферы, которая сложилась в то время в стране и на необъявленной войне.
Глава первая
1
«Зачем я женился?
Зачем? Куда смотрел? Зачем торопился? Никто же не заставлял, никто не принуждал, в спину не подталкивал. Раз, два и с бухты-барахты, сразу в дамки! Решил – сделал! Одним словом, закрыв глаза, шагнул в неизвестность, в житейскую пропасть. Сделал всего-навсего лишь один шаг!
Но шаг ответственный. Прежде чем его совершить, надо было просто пораскинуть мозгами, сесть и подумать. Хорошо подумать! Подумать, а не соображать. Надо было остановиться, сосредоточиться, напрячь извилины и спокойно все расставить по местам, оценить не только сегодняшнюю ситуацию, но и ту, которая может возникнуть в будущем».
Беляк почесал затылок, грустно усмехнулся. В последнее время он больше привык соображать. Жизнь научила, вернее, борьба за жизнь. В небе некогда думать и размышлять. В твоем распоряжении считанные секунды, а часто и доли секунды. Да еще когда с земли по тебе стреляют, и не из одного пулемета. И эти мгновения порой решают всё – пан или пропал. Думать некогда! Каждый полет – это выход навстречу неизвестности, а по сути, навстречу опасности.
А это значит, если он, Александр Беляк, до сих пор жив, летает и воюет не первый год, то выходит, что он выработал и отшлифовал в себе одно из главных качеств летчика – умение соображать! Научился не теряться в любой обстановке и, превозмогая страх, быстро оценивать обстановку, мгновенно принимать решение и, уже не думая, претворять его в действительность. Одним словом, говоря армейским языком, его «соображалка» работает на все сто!
Но это хорошо в воздухе, в бою. А на земле, особенно когда отправляешься в длительное, многолетнее плавание по житейскому морю, необходимы уже совсем иной подход, совсем иные качества. На первый план выходит не тактика, а стратегия. Необходимо не соображать, а думать не спеша, тщательно осмысливать и оценивать каждую ситуацию, каждый свой шаг. Главное – не ошибиться, выбирая себе друга, единомышленника, готового идти с тобой в ногу по сложному маршруту жизни, на которого можно будет положиться в трудную минуту, который не подведет, не предаст, которому можно будет доверять, как самому себе. А на жизненном маршруте не все всегда гладко и просто; возникает множество преград, бытовых трудностей и всяческих соблазнов.
Именно эти вопросы о тактике и жизненной стратегии, о выборе себе спутника жизни растревожили сегодня Александра. Раньше над этими вопросами он никогда не задумывался. Они просто не встречались на его жизненном пути. А сегодня встали перед ним во всей своей полноте и значимости. Второй раз за последнее время.
Первый раз он задумался над ними в самолете, когда летел в Москву из Уфы, спешил по окончании отпуска в подмосковный город Люберцы получать новый вертолет. Сразу же после своей скоропалительной свадьбы. Самолет летел над облаками, в круглый иллюминатор светило слепящее солнце; монотонное гудение моторов и легкая вибрация убаюкивали, располагали к спокойному размышлению.
Какие-то неясные сомнения закрадывались в его душу; как туча на горизонте, они невольно вызывали смутную тревогу, серой тенью накрывшую пьяняще-радостное состояние последних дней. Он впервые засомневался в правильности своего решения о женитьбе. Невольно припоминал слова, вычитанные в одной из книг: «Жизнь прекрасна и удивительна, только люди ее часто сами портят». Но тогда в самолете Александр особенно долго не размышлял, отгонял тревожные мысли, уверенный, что жизнь сама все расставит по своим местам. Чему быть, того не миновать!
И жизнь расставила. Сегодня. Да так, что заставила глубоко задуматься. «А правильно ли я поступил, поддавшись давлению мамы, которая постоянно долбила одно и то же: женись, женись, женись?».
С утра вся вторая эскадрилья, а может быть, и весь полк, главным образом женатые мужчины, были встревожены сообщением, которое пришло из Союза, с Кавказа, из родного авиационного гарнизона в Цхинвали. Там произошло чрезвычайное событие. Эльвира, жена старшего лейтенанта Валентина Легостаева, загуляла с местными осетинами, а два дня назад ушла из военного городка, оставив без присмотра двух малолетних детей – двухлетнюю Катю и Сережу пяти лет и записку на столе: «Меня не ищите, ухожу навсегда. А детей пусть Валентин сам воспитывает. Я от них устала и хочу пожить красиво и свободно, а не губить свою молодость в этой дыре, в казарме военного гарнизона».
Александр Беляк хорошо знал Валентина Легостаева еще по училищу в Сызрани, он учился на курс старше. Видный парень, высокий ростом, капитан волейбольной команды, мог красиво, в прыжке, подавать крученый мяч, который пробивал любую защиту. И жену его, Эльвиру, – солнечную блондинку с голубыми глазами – знал еще девушкой, когда она приходила на танцы в клуб училища и где на нее заглядывались многие курсанты, а в гарнизоне офицеры. Жили они, казалось со стороны, вполне нормально, Легостаеву одному из первых как женатому выделили просторную комнату. И летчик он был приличный, воевал отважно, был командиром экипажа, награжден орденом Красной Звезды.
– Кукушка драная! – выругался Сергей Поспелов, бортовой техник, который в экипаже Беляка заменил Артамонова, переведенного в другой экипаж. – Кукушка подкладывает свои яйца в чужие гнезда, чтоб другие птицы выращивали их птенцов, а эта, гадина, тоже бросила своих родных детей, чтоб другие их воспитывали.
– Стерва! – коротко сказал Виталий Корняхин, командир второго вертолета, о жене Легостаева. – Чего ей не хватало?
– Мужика рядом, – веско сказал Виктор Микитюк, укладывая карту в планшет.
– Мы тоже уже почти год в Афгане без баб мучаемся, – поддержал его Курницын, летчик-оператор из экипажа Корняхина.
– А там, в Союзе, нашим бабам приходится терпеть не меньше, чем нам в Афгане, – грустно произнес Микитюк.
– Это почему же? – удивился Поспелов.
– А ты пошевели шариками, сразу поймешь!
– Я тоже что-то не врубаюсь, – сказал Виталий Корняхин.
– Да вы что, ребята? – удивился Микитюк. – Все просто, как дважды два четыре! У нас тут, в Афгане, нет русских женщин, потому мы о них и вспоминаем нечасто. А там, в Союзе, в нашем гарнизоне, вокруг наших баб мужиков навалом да еще кавказцы, самцы черноусые, пристают на каждом углу. Каково им, а?
– Кому, кавказцам? – не понял Корняхин, подписывая что-то в журнале.
– Бабам нашим!
– Понятно! – кивнул Корняхин.
– Не знаю, как там насчет баб, женщин наших, но хуже всех сегодня Вальке Легостаеву, – произнес озабоченно Александр Беляк, который молча выслушивал мнения своих экипажей. – У него получается сплошная невезуха! Куда ни кинь, везде клин!
– Это точно, командир! – поддержал Беляка новый бортовой техник. – Легостаеву хреновее всех! Удавку ему на шею закинула змея подколодная!
– Его поддержать надо хотя бы нашим общим мужским сочувствием, – сказал Корняхин.
– Наше сочувствие надо выразить не только одними душевными словами, а конкретно в материальном виде, – сказал Александр Беляк.
Он вспомнил, как совсем недавно устраивал свою свадьбу, сколько денег потратил на нее, выложился подчистую. Ушли все деньги, которые Александр привез с собой из Афганистана, и офицерское жалованье за месяцы службы за границей, да еще и отцовских ушло немало.
– Пустим шапку по кругу, – предложил Беляк. – Детей привести в порядок надо? Отвезти к родителям, а куда еще? А там устраивать их, обустраивать, дать вперед на пропитание да одежды накупить – впереди зима. Одним словом, своих, кровных, ему не хватит!
Предложение Беляка было встречено с пониманием, его поддержали летчики не только своей, второй, эскадрильи, но первой и третьей. К вечеру, собрав приличную сумму чеков, Александр Беляк вручил ее растерянному Валентину Легостаеву, который сразу же начал отказываться, мол, обойдусь и своими.
– Бери и не обижай товарищей, – сказал ему Беляк. – В годы войны пацанов зачисляли в части как сыновей полка, а твоих малышей, считай, мы зачисляем детьми нашей эскадрильи!
В этот же день старший лейтенант Валентин Легостаев, получив краткий отпуск по семейным делам, улетел в Союз с первым транспортным самолетом.
Вечером в большой брезентовой палатке, превращенной в клуб, состоялось подведение итогов дня, разбор полетов, оценка выполненных боевых заданий. А потом в каждой эскадрилье командиры ставили своим летчикам задачи на следующий день.
Майор Владимирский, командир второй эскадрильи, поставил задачи каждой паре летчиков. Не спеша прошелся вдоль строя пилотов, которые выстроились около своего модуля, стандартного, казарменного типа щитового дома, возведенного здесь же на аэродроме, неподалеку от стоянок вертолетов. Полноватый, солидный, выглядевший старше своих тридцати лет. На лице, загорелом под афганским солнцем, темнели небольшие усы. Остановился около Александра.
– Старший лейтенант Беляк!
– Здесь! – Александр вышел из строя.
– Хвалю за проявленную инициативу! – Владимирский пожал ему руку, сказал еще несколько теплых слов в адрес летчиков эскадрильи, что не оставили в беде своего товарища, Валентина Легостаева, а потом, сделав паузу, посоветовал Беляку, а заодно и всем: – В полку новый командир и новый замполит, постарайтесь в полете не нарушать инструкций и наставлений, чтобы не нарываться на неприятности. И меня не подводите! Особенно это касается тебя, старший лейтенант Беляк!
– Буду стараться! – ответил Александр.
– Плохо стараешься! Вот опять в комбинезоне пришел, одет не по форме. Приказ новый все читали, расписывались под ним. Не моя инициатива, а требование нового командира полка. Что по Уставу и инструкциями предусмотрено, то и надо исполнять. Мы же не дома, а за границей и, как сказал командир полка, на нас смотрят воины дружественной страны, они стараются нам подражать во всем. А какой пример мы им подаем своим внешним неряшливым видом? Пояснять не надо, – закончил майор Владимирский.
– Буду стараться, товарищ майор! – отчеканил Александр Беляк стандартной фразой.
– Надеюсь, что такое разгильдяйство больше не повторится!
Хорошее настроение мгновенно улетучилось. Александр вернулся в строй. Над модулем низко пролетела пара «зеленых» – вертолетов Ми-8, шедших на посадку, накрыв гулом моторов, обдав сверху едким запахом отработанного горючего и потоком горячего пыльного воздуха.
Кабульский аэродром расположен в небольшой продолговатой долине и со всех сторон окружен высочайшими горами. В долине густеют вечерние сумерки, стелется белесый туман, а вершины гор, покрытые вечными льдами, четко выделяются на синем небе светло-розовыми пиками и хребтами, отражая последние лучи заходящего солнца. Аэродромный шум, наполненный гулом и рокотом различных машин и моторов, как бесконечно играющий оркестр, постоянно пронизывался мощными сольными голосами взлетавших или шедших на посадку вертолетов и самолетов.
К аэродромному шуму Александр, как и многие пилоты, давно привык и научился не обращать на него внимания. В комнате монотонно работал кондиционер, нагоняя прохладу. Шумно хлопнула дверь, и в комнату вошел летчик-оператор Виктор Микитюк, внося с собой жаркий воздух улицы.
– Командир, тебе письмо!
– И все?
– Извини, командир! Докладываю! – поправился Микитюк, произнося, как обычно, фразы отрывисто и громко. – Маршрут, как и вчера. Сопровождаем колонну! На карту все занес! Бортовой техник заправляет вертолет горючим.
– А у Корняхина как?
Виталий Корняхин, старший лейтенант, командир второго вертолета его пары.
– Полный порядок! Он у своей машины.
– Если и у Виталия полный порядок, тогда все хорошо, – сказал Беляк слова, которые повторял почти каждый день, и протянул руку. – Давай письмо!
Письмо пришло из Союза, из дома. Взглянув на конверт, Александр узнал почерк Надежды, младшей сестры. Улыбнулся. Но это была его последняя улыбка. Письмо из далекой родной Ломовки, как душманская мина, разом взорвало его душевное спокойствие и сделало жизнь напряженной на многие месяцы службы в Афганистане.
Развернул листок, вырванный из школьной тетради в клеточку, стал читать ровные буквы с легким наклоном. Письмо писала мама. Как всегда, она сначала передавала приветы и добрые пожелания от всей семьи и родни, но последующие строчки заставили Александра невольно нахмуриться и насторожиться.
«Дорогой сынок мой, сообщаю тебе нашу новость, которую писать тебе рука моя не поднималась. Позавчера утром жена твоя молодая, сноха моя Лена, собрала свои вещи и уехала к своим, то есть к матери своей и отцу, жить. И сказала мне Лена, что жить будет там, в Белорецке, у своих родных до самого твоего приезда.
Ты, сынок, не думай чего плохого про нас, мы ее не забижали, ни слова плохого или там обидного ни разу не высказали. Она жила в нашем доме, как у Христа за пазухой и при полной своей свободе. И делала она, что хотела, и ходила, куды хотела. Как ты наставлял нам, сынок, мы полностью исполняли твои слова. Лена хорошая, приятная во всем, обходительная и милая такая.
Только за последнее время Надюшка наша тоже стала краситься. Губы помадою наводит и ногти красным лаком вонючим. Отец выпорол ее ремнем, и все причиндалы ее выбросил в сортир. А мне велел нашу сноху приучать к хозяйству. Тут все и произошло у нас с ней и без всякого скандала. Она, жена твоя Лена, мне сказала культурно, что она выходила замуж за офицера и военного летчика, а не за скотника и животновода. Вот так прямо и сказала, за офицера и военного летчика, а вовсе не за скотника. Она корову никогда в жизни не доила, за свиньями не ухаживала. Собрала свои вещи и уехала жить к своим отцу и матери в Белорецк.
Вот так все и было у нас в доме. Ты прости меня, Христом Богом прошу, потому как виновата я перед тобою, сын мой родной. Тебе печенки проела, пилила нещадно изо дня в день, чтоб был, как остальные молодые мужики, при деле, при семье и у меня бы была сноха, помощница по дому и по хозяйству. Старею я, а хозяйство у нас доброе. Корова хорошая, молока дает по ведру, овцы жирные, кролики расплодились, а свинья Машка недавно опоросилась, принесла шесть штук розовеньких поросяток. А еще гуси, утки и куры. Надюшка мне помогает, но больше по хозяйству сама кручусь. Радовалась, что сноха в доме появилась, чтобы в будущем в ее руки все хозяйство наше передать, а вышло все совсем по-другому.
Вот такие, сынок, новости у нас. Прости меня, грешную, прости Христа ради, что толкала тебя на поспешную женитьбу, прости, Христом Богом молю…».
Александр дважды прочел письмо мамы. Задумался. Жизнь в одно мгновение обрела мрачные краски. На душе острыми когтями зацарапали не кошки, а тигры. Сложил листок, сунул в конверт, а конверт – в полевой планшет. Молча лег на кровать, отвернулся к стене, грустно задумался. Невеселые мысли поползли в голову со всех сторон, одна другой чернее и мрачнее. Выходит, не только одному Валентину Легостаеву неприятности свалились на голову.
Александр грустно усмехнулся. У Валентина что? Улетел в Союз, отбыл по семейным обстоятельствам. А там, в Союзе, в своем гарнизоне сам будет во всем разбираться и, смотря по обстоятельствам, принимать необходимые меры. А вот ему, Александру Беляку, как ни проси, никто не даст даже на пару дней слетать в Союз «по семейным обстоятельствам». И зачем он поспешно женился?
Беляк смотрел перед собой на стену и, как на экране в кинотеатре, мысленно прокручивал на ней свою личную кинокартину, где исполнителем главной роли был он сам. Смотрел на себя со стороны, как посторонний зритель, и критически оценивал свои по-мальчишески глупые и необдуманные поспешные действия, совершенные совсем недавно.
Вспоминал подробно, день за днем. В сложных местах прокручивал пленку своего кино по нескольку раз, медленно, припоминая каждый поступок в те дни краткого отпуска с войны, каждое сказанное слово. Снова увидел недоуменно взволнованные, вытянутые лица родных – отца, Виктора Максимовича, и матери, Елизаветы Ивановны, когда он нежданно-негаданно объявил им о своей женитьбе. Как они оба засуетились, забеспокоились, но не отважились перечить своему сыну, такому образованному, такому отважному летчику с боевыми орденами на груди. А надо было бы, ох как надо!
Вспомнил и первую поездку в Белорецк, на «охоту за невестой». Здесь Александр задержал свое внимание, стал просматривать каждый кадр, а точнее, вспоминать каждый час своего поведения. Как он внутренне взорвался, не вытерпел очередной материнской проработки: «все при деле, поженились, а ты все гуляешь, давно остепениться пора!». И понял, что именно в те минуты его слабости и произошла основная завязка конфликта и драматических последствий. Сам заварил кашу, которую теперь приходится расхлебывать.
Но и в эти минуты раздумий Александр даже не мог представить, насколько крутую заварил кашу, что расхлебывать ее ему придется еще долго, в течение многих лет будущей своей жизни. Что сегодняшнее терзание сердца есть только начало, а впереди его ждут горькие часы переживаний и разочарований, непреодолимые трудности и многие преграды.
А что послужило толчком к действию? Смешно подумать – рейсовый автобус из Белорецка, который прогромыхал по улице мимо окон дома. Александр привык действовать быстро и решительно, не останавливаясь и не думая о последствиях, как действовал в боях. Быстро собрался, ринулся на танцевальную площадку. Осмотрелся, как купец, выбирая и оценивая товар. Обратил внимание на Лену. Пригласил на танец, потанцевал, поговорил, познакомился и решил – подходит! Пошел провожать.
Беляк задержал свое внимание и на этих ночных минутах. Они тоже несли важную информацию, которая начала раскрываться ему только теперь. Вспомнил каждый шаг по вечернему городу. На аллее парка его с Леной окружила ватага агрессивно настроенных местных парней. В те минуты Александр думал о неминуемой драке, но она его не пугала. А сейчас думал о словах, которые тогда прозвучали.
Старший из них, коренастый и плотный, в кепке, надвинутой на глаза, процедил: «Ты, фраер, вали отсюда туда, откуда прибыл! Чтоб мы тут тебя больше никогда не видели!»
Александр не успел ответить. Тогда, к его удивлению, ответила Лена, ответила смело и решительно: «Фурцев, убери свою кодлу!» Она предотвратила драку. А дальше тоже не простые слова, а со смыслом. «Понятно! – сказал Фурцев и спросил Лену: – А как же твой Серега?».
Фурцев, как потом выяснилось, был ее двоюродным братом, потому Лена и вела себя с ним так уверенно. А кто такой Серега, еще предстояло выяснить. Впрочем, Беляка конкуренты не волновали. У него были свои козыри и своя цель. Не волновали тогда. А теперь? Кто такой Серега, он так и не выяснил, Лена толком так и не объяснила. Но он, загадочный Серега, существует, и не где-нибудь, а в Белорецке, в городе, в который уехала Лена… Вопросы, вопросы, вопросы… и нет на них ответа!
Александр заскрипел зубами и стукнул кулаком по экрану своего кино, по стене. Сильно и громко. В комнате летчики его обоих экипажей, которые улеглись спать, вздрогнули от неожиданности.
– Командир, ты что? – удивленно воскликнул Микитюк.
– Что-то приснилось? – озабоченно спросил Корняхин.
Беляк опомнился. Тряхнул головой, словно сбрасывал свои грустные размышления.
– Ага! Приснилось…
– Ты разденься и ложись спать, – посоветовал Поспелов.
Александр встал, молча разделся и крёхтом, как кабан, снова завалился на кровать. Закрыл глаза. Но сна не было, перед ним снова проходили кадры из кино его жизни.
Зачем? Куда смотрел? Зачем торопился? Никто же не заставлял, никто не принуждал, в спину не подталкивал. Раз, два и с бухты-барахты, сразу в дамки! Решил – сделал! Одним словом, закрыв глаза, шагнул в неизвестность, в житейскую пропасть. Сделал всего-навсего лишь один шаг!
Но шаг ответственный. Прежде чем его совершить, надо было просто пораскинуть мозгами, сесть и подумать. Хорошо подумать! Подумать, а не соображать. Надо было остановиться, сосредоточиться, напрячь извилины и спокойно все расставить по местам, оценить не только сегодняшнюю ситуацию, но и ту, которая может возникнуть в будущем».
Беляк почесал затылок, грустно усмехнулся. В последнее время он больше привык соображать. Жизнь научила, вернее, борьба за жизнь. В небе некогда думать и размышлять. В твоем распоряжении считанные секунды, а часто и доли секунды. Да еще когда с земли по тебе стреляют, и не из одного пулемета. И эти мгновения порой решают всё – пан или пропал. Думать некогда! Каждый полет – это выход навстречу неизвестности, а по сути, навстречу опасности.
А это значит, если он, Александр Беляк, до сих пор жив, летает и воюет не первый год, то выходит, что он выработал и отшлифовал в себе одно из главных качеств летчика – умение соображать! Научился не теряться в любой обстановке и, превозмогая страх, быстро оценивать обстановку, мгновенно принимать решение и, уже не думая, претворять его в действительность. Одним словом, говоря армейским языком, его «соображалка» работает на все сто!
Но это хорошо в воздухе, в бою. А на земле, особенно когда отправляешься в длительное, многолетнее плавание по житейскому морю, необходимы уже совсем иной подход, совсем иные качества. На первый план выходит не тактика, а стратегия. Необходимо не соображать, а думать не спеша, тщательно осмысливать и оценивать каждую ситуацию, каждый свой шаг. Главное – не ошибиться, выбирая себе друга, единомышленника, готового идти с тобой в ногу по сложному маршруту жизни, на которого можно будет положиться в трудную минуту, который не подведет, не предаст, которому можно будет доверять, как самому себе. А на жизненном маршруте не все всегда гладко и просто; возникает множество преград, бытовых трудностей и всяческих соблазнов.
Именно эти вопросы о тактике и жизненной стратегии, о выборе себе спутника жизни растревожили сегодня Александра. Раньше над этими вопросами он никогда не задумывался. Они просто не встречались на его жизненном пути. А сегодня встали перед ним во всей своей полноте и значимости. Второй раз за последнее время.
Первый раз он задумался над ними в самолете, когда летел в Москву из Уфы, спешил по окончании отпуска в подмосковный город Люберцы получать новый вертолет. Сразу же после своей скоропалительной свадьбы. Самолет летел над облаками, в круглый иллюминатор светило слепящее солнце; монотонное гудение моторов и легкая вибрация убаюкивали, располагали к спокойному размышлению.
Какие-то неясные сомнения закрадывались в его душу; как туча на горизонте, они невольно вызывали смутную тревогу, серой тенью накрывшую пьяняще-радостное состояние последних дней. Он впервые засомневался в правильности своего решения о женитьбе. Невольно припоминал слова, вычитанные в одной из книг: «Жизнь прекрасна и удивительна, только люди ее часто сами портят». Но тогда в самолете Александр особенно долго не размышлял, отгонял тревожные мысли, уверенный, что жизнь сама все расставит по своим местам. Чему быть, того не миновать!
И жизнь расставила. Сегодня. Да так, что заставила глубоко задуматься. «А правильно ли я поступил, поддавшись давлению мамы, которая постоянно долбила одно и то же: женись, женись, женись?».
С утра вся вторая эскадрилья, а может быть, и весь полк, главным образом женатые мужчины, были встревожены сообщением, которое пришло из Союза, с Кавказа, из родного авиационного гарнизона в Цхинвали. Там произошло чрезвычайное событие. Эльвира, жена старшего лейтенанта Валентина Легостаева, загуляла с местными осетинами, а два дня назад ушла из военного городка, оставив без присмотра двух малолетних детей – двухлетнюю Катю и Сережу пяти лет и записку на столе: «Меня не ищите, ухожу навсегда. А детей пусть Валентин сам воспитывает. Я от них устала и хочу пожить красиво и свободно, а не губить свою молодость в этой дыре, в казарме военного гарнизона».
Александр Беляк хорошо знал Валентина Легостаева еще по училищу в Сызрани, он учился на курс старше. Видный парень, высокий ростом, капитан волейбольной команды, мог красиво, в прыжке, подавать крученый мяч, который пробивал любую защиту. И жену его, Эльвиру, – солнечную блондинку с голубыми глазами – знал еще девушкой, когда она приходила на танцы в клуб училища и где на нее заглядывались многие курсанты, а в гарнизоне офицеры. Жили они, казалось со стороны, вполне нормально, Легостаеву одному из первых как женатому выделили просторную комнату. И летчик он был приличный, воевал отважно, был командиром экипажа, награжден орденом Красной Звезды.
– Кукушка драная! – выругался Сергей Поспелов, бортовой техник, который в экипаже Беляка заменил Артамонова, переведенного в другой экипаж. – Кукушка подкладывает свои яйца в чужие гнезда, чтоб другие птицы выращивали их птенцов, а эта, гадина, тоже бросила своих родных детей, чтоб другие их воспитывали.
– Стерва! – коротко сказал Виталий Корняхин, командир второго вертолета, о жене Легостаева. – Чего ей не хватало?
– Мужика рядом, – веско сказал Виктор Микитюк, укладывая карту в планшет.
– Мы тоже уже почти год в Афгане без баб мучаемся, – поддержал его Курницын, летчик-оператор из экипажа Корняхина.
– А там, в Союзе, нашим бабам приходится терпеть не меньше, чем нам в Афгане, – грустно произнес Микитюк.
– Это почему же? – удивился Поспелов.
– А ты пошевели шариками, сразу поймешь!
– Я тоже что-то не врубаюсь, – сказал Виталий Корняхин.
– Да вы что, ребята? – удивился Микитюк. – Все просто, как дважды два четыре! У нас тут, в Афгане, нет русских женщин, потому мы о них и вспоминаем нечасто. А там, в Союзе, в нашем гарнизоне, вокруг наших баб мужиков навалом да еще кавказцы, самцы черноусые, пристают на каждом углу. Каково им, а?
– Кому, кавказцам? – не понял Корняхин, подписывая что-то в журнале.
– Бабам нашим!
– Понятно! – кивнул Корняхин.
– Не знаю, как там насчет баб, женщин наших, но хуже всех сегодня Вальке Легостаеву, – произнес озабоченно Александр Беляк, который молча выслушивал мнения своих экипажей. – У него получается сплошная невезуха! Куда ни кинь, везде клин!
– Это точно, командир! – поддержал Беляка новый бортовой техник. – Легостаеву хреновее всех! Удавку ему на шею закинула змея подколодная!
– Его поддержать надо хотя бы нашим общим мужским сочувствием, – сказал Корняхин.
– Наше сочувствие надо выразить не только одними душевными словами, а конкретно в материальном виде, – сказал Александр Беляк.
Он вспомнил, как совсем недавно устраивал свою свадьбу, сколько денег потратил на нее, выложился подчистую. Ушли все деньги, которые Александр привез с собой из Афганистана, и офицерское жалованье за месяцы службы за границей, да еще и отцовских ушло немало.
– Пустим шапку по кругу, – предложил Беляк. – Детей привести в порядок надо? Отвезти к родителям, а куда еще? А там устраивать их, обустраивать, дать вперед на пропитание да одежды накупить – впереди зима. Одним словом, своих, кровных, ему не хватит!
Предложение Беляка было встречено с пониманием, его поддержали летчики не только своей, второй, эскадрильи, но первой и третьей. К вечеру, собрав приличную сумму чеков, Александр Беляк вручил ее растерянному Валентину Легостаеву, который сразу же начал отказываться, мол, обойдусь и своими.
– Бери и не обижай товарищей, – сказал ему Беляк. – В годы войны пацанов зачисляли в части как сыновей полка, а твоих малышей, считай, мы зачисляем детьми нашей эскадрильи!
В этот же день старший лейтенант Валентин Легостаев, получив краткий отпуск по семейным делам, улетел в Союз с первым транспортным самолетом.
Вечером в большой брезентовой палатке, превращенной в клуб, состоялось подведение итогов дня, разбор полетов, оценка выполненных боевых заданий. А потом в каждой эскадрилье командиры ставили своим летчикам задачи на следующий день.
Майор Владимирский, командир второй эскадрильи, поставил задачи каждой паре летчиков. Не спеша прошелся вдоль строя пилотов, которые выстроились около своего модуля, стандартного, казарменного типа щитового дома, возведенного здесь же на аэродроме, неподалеку от стоянок вертолетов. Полноватый, солидный, выглядевший старше своих тридцати лет. На лице, загорелом под афганским солнцем, темнели небольшие усы. Остановился около Александра.
– Старший лейтенант Беляк!
– Здесь! – Александр вышел из строя.
– Хвалю за проявленную инициативу! – Владимирский пожал ему руку, сказал еще несколько теплых слов в адрес летчиков эскадрильи, что не оставили в беде своего товарища, Валентина Легостаева, а потом, сделав паузу, посоветовал Беляку, а заодно и всем: – В полку новый командир и новый замполит, постарайтесь в полете не нарушать инструкций и наставлений, чтобы не нарываться на неприятности. И меня не подводите! Особенно это касается тебя, старший лейтенант Беляк!
– Буду стараться! – ответил Александр.
– Плохо стараешься! Вот опять в комбинезоне пришел, одет не по форме. Приказ новый все читали, расписывались под ним. Не моя инициатива, а требование нового командира полка. Что по Уставу и инструкциями предусмотрено, то и надо исполнять. Мы же не дома, а за границей и, как сказал командир полка, на нас смотрят воины дружественной страны, они стараются нам подражать во всем. А какой пример мы им подаем своим внешним неряшливым видом? Пояснять не надо, – закончил майор Владимирский.
– Буду стараться, товарищ майор! – отчеканил Александр Беляк стандартной фразой.
– Надеюсь, что такое разгильдяйство больше не повторится!
Хорошее настроение мгновенно улетучилось. Александр вернулся в строй. Над модулем низко пролетела пара «зеленых» – вертолетов Ми-8, шедших на посадку, накрыв гулом моторов, обдав сверху едким запахом отработанного горючего и потоком горячего пыльного воздуха.
Кабульский аэродром расположен в небольшой продолговатой долине и со всех сторон окружен высочайшими горами. В долине густеют вечерние сумерки, стелется белесый туман, а вершины гор, покрытые вечными льдами, четко выделяются на синем небе светло-розовыми пиками и хребтами, отражая последние лучи заходящего солнца. Аэродромный шум, наполненный гулом и рокотом различных машин и моторов, как бесконечно играющий оркестр, постоянно пронизывался мощными сольными голосами взлетавших или шедших на посадку вертолетов и самолетов.
К аэродромному шуму Александр, как и многие пилоты, давно привык и научился не обращать на него внимания. В комнате монотонно работал кондиционер, нагоняя прохладу. Шумно хлопнула дверь, и в комнату вошел летчик-оператор Виктор Микитюк, внося с собой жаркий воздух улицы.
– Командир, тебе письмо!
– И все?
– Извини, командир! Докладываю! – поправился Микитюк, произнося, как обычно, фразы отрывисто и громко. – Маршрут, как и вчера. Сопровождаем колонну! На карту все занес! Бортовой техник заправляет вертолет горючим.
– А у Корняхина как?
Виталий Корняхин, старший лейтенант, командир второго вертолета его пары.
– Полный порядок! Он у своей машины.
– Если и у Виталия полный порядок, тогда все хорошо, – сказал Беляк слова, которые повторял почти каждый день, и протянул руку. – Давай письмо!
Письмо пришло из Союза, из дома. Взглянув на конверт, Александр узнал почерк Надежды, младшей сестры. Улыбнулся. Но это была его последняя улыбка. Письмо из далекой родной Ломовки, как душманская мина, разом взорвало его душевное спокойствие и сделало жизнь напряженной на многие месяцы службы в Афганистане.
Развернул листок, вырванный из школьной тетради в клеточку, стал читать ровные буквы с легким наклоном. Письмо писала мама. Как всегда, она сначала передавала приветы и добрые пожелания от всей семьи и родни, но последующие строчки заставили Александра невольно нахмуриться и насторожиться.
«Дорогой сынок мой, сообщаю тебе нашу новость, которую писать тебе рука моя не поднималась. Позавчера утром жена твоя молодая, сноха моя Лена, собрала свои вещи и уехала к своим, то есть к матери своей и отцу, жить. И сказала мне Лена, что жить будет там, в Белорецке, у своих родных до самого твоего приезда.
Ты, сынок, не думай чего плохого про нас, мы ее не забижали, ни слова плохого или там обидного ни разу не высказали. Она жила в нашем доме, как у Христа за пазухой и при полной своей свободе. И делала она, что хотела, и ходила, куды хотела. Как ты наставлял нам, сынок, мы полностью исполняли твои слова. Лена хорошая, приятная во всем, обходительная и милая такая.
Только за последнее время Надюшка наша тоже стала краситься. Губы помадою наводит и ногти красным лаком вонючим. Отец выпорол ее ремнем, и все причиндалы ее выбросил в сортир. А мне велел нашу сноху приучать к хозяйству. Тут все и произошло у нас с ней и без всякого скандала. Она, жена твоя Лена, мне сказала культурно, что она выходила замуж за офицера и военного летчика, а не за скотника и животновода. Вот так прямо и сказала, за офицера и военного летчика, а вовсе не за скотника. Она корову никогда в жизни не доила, за свиньями не ухаживала. Собрала свои вещи и уехала жить к своим отцу и матери в Белорецк.
Вот так все и было у нас в доме. Ты прости меня, Христом Богом прошу, потому как виновата я перед тобою, сын мой родной. Тебе печенки проела, пилила нещадно изо дня в день, чтоб был, как остальные молодые мужики, при деле, при семье и у меня бы была сноха, помощница по дому и по хозяйству. Старею я, а хозяйство у нас доброе. Корова хорошая, молока дает по ведру, овцы жирные, кролики расплодились, а свинья Машка недавно опоросилась, принесла шесть штук розовеньких поросяток. А еще гуси, утки и куры. Надюшка мне помогает, но больше по хозяйству сама кручусь. Радовалась, что сноха в доме появилась, чтобы в будущем в ее руки все хозяйство наше передать, а вышло все совсем по-другому.
Вот такие, сынок, новости у нас. Прости меня, грешную, прости Христа ради, что толкала тебя на поспешную женитьбу, прости, Христом Богом молю…».
Александр дважды прочел письмо мамы. Задумался. Жизнь в одно мгновение обрела мрачные краски. На душе острыми когтями зацарапали не кошки, а тигры. Сложил листок, сунул в конверт, а конверт – в полевой планшет. Молча лег на кровать, отвернулся к стене, грустно задумался. Невеселые мысли поползли в голову со всех сторон, одна другой чернее и мрачнее. Выходит, не только одному Валентину Легостаеву неприятности свалились на голову.
Александр грустно усмехнулся. У Валентина что? Улетел в Союз, отбыл по семейным обстоятельствам. А там, в Союзе, в своем гарнизоне сам будет во всем разбираться и, смотря по обстоятельствам, принимать необходимые меры. А вот ему, Александру Беляку, как ни проси, никто не даст даже на пару дней слетать в Союз «по семейным обстоятельствам». И зачем он поспешно женился?
Беляк смотрел перед собой на стену и, как на экране в кинотеатре, мысленно прокручивал на ней свою личную кинокартину, где исполнителем главной роли был он сам. Смотрел на себя со стороны, как посторонний зритель, и критически оценивал свои по-мальчишески глупые и необдуманные поспешные действия, совершенные совсем недавно.
Вспоминал подробно, день за днем. В сложных местах прокручивал пленку своего кино по нескольку раз, медленно, припоминая каждый поступок в те дни краткого отпуска с войны, каждое сказанное слово. Снова увидел недоуменно взволнованные, вытянутые лица родных – отца, Виктора Максимовича, и матери, Елизаветы Ивановны, когда он нежданно-негаданно объявил им о своей женитьбе. Как они оба засуетились, забеспокоились, но не отважились перечить своему сыну, такому образованному, такому отважному летчику с боевыми орденами на груди. А надо было бы, ох как надо!
Вспомнил и первую поездку в Белорецк, на «охоту за невестой». Здесь Александр задержал свое внимание, стал просматривать каждый кадр, а точнее, вспоминать каждый час своего поведения. Как он внутренне взорвался, не вытерпел очередной материнской проработки: «все при деле, поженились, а ты все гуляешь, давно остепениться пора!». И понял, что именно в те минуты его слабости и произошла основная завязка конфликта и драматических последствий. Сам заварил кашу, которую теперь приходится расхлебывать.
Но и в эти минуты раздумий Александр даже не мог представить, насколько крутую заварил кашу, что расхлебывать ее ему придется еще долго, в течение многих лет будущей своей жизни. Что сегодняшнее терзание сердца есть только начало, а впереди его ждут горькие часы переживаний и разочарований, непреодолимые трудности и многие преграды.
А что послужило толчком к действию? Смешно подумать – рейсовый автобус из Белорецка, который прогромыхал по улице мимо окон дома. Александр привык действовать быстро и решительно, не останавливаясь и не думая о последствиях, как действовал в боях. Быстро собрался, ринулся на танцевальную площадку. Осмотрелся, как купец, выбирая и оценивая товар. Обратил внимание на Лену. Пригласил на танец, потанцевал, поговорил, познакомился и решил – подходит! Пошел провожать.
Беляк задержал свое внимание и на этих ночных минутах. Они тоже несли важную информацию, которая начала раскрываться ему только теперь. Вспомнил каждый шаг по вечернему городу. На аллее парка его с Леной окружила ватага агрессивно настроенных местных парней. В те минуты Александр думал о неминуемой драке, но она его не пугала. А сейчас думал о словах, которые тогда прозвучали.
Старший из них, коренастый и плотный, в кепке, надвинутой на глаза, процедил: «Ты, фраер, вали отсюда туда, откуда прибыл! Чтоб мы тут тебя больше никогда не видели!»
Александр не успел ответить. Тогда, к его удивлению, ответила Лена, ответила смело и решительно: «Фурцев, убери свою кодлу!» Она предотвратила драку. А дальше тоже не простые слова, а со смыслом. «Понятно! – сказал Фурцев и спросил Лену: – А как же твой Серега?».
Фурцев, как потом выяснилось, был ее двоюродным братом, потому Лена и вела себя с ним так уверенно. А кто такой Серега, еще предстояло выяснить. Впрочем, Беляка конкуренты не волновали. У него были свои козыри и своя цель. Не волновали тогда. А теперь? Кто такой Серега, он так и не выяснил, Лена толком так и не объяснила. Но он, загадочный Серега, существует, и не где-нибудь, а в Белорецке, в городе, в который уехала Лена… Вопросы, вопросы, вопросы… и нет на них ответа!
Александр заскрипел зубами и стукнул кулаком по экрану своего кино, по стене. Сильно и громко. В комнате летчики его обоих экипажей, которые улеглись спать, вздрогнули от неожиданности.
– Командир, ты что? – удивленно воскликнул Микитюк.
– Что-то приснилось? – озабоченно спросил Корняхин.
Беляк опомнился. Тряхнул головой, словно сбрасывал свои грустные размышления.
– Ага! Приснилось…
– Ты разденься и ложись спать, – посоветовал Поспелов.
Александр встал, молча разделся и крёхтом, как кабан, снова завалился на кровать. Закрыл глаза. Но сна не было, перед ним снова проходили кадры из кино его жизни.
2
Полковник Крушицын Евгений Николаевич прошелся по кабинету, постоял под прохладной воздушной струей, которая плавно лилась из кондиционера, устало опустился на стул. Взгляд его остановился на папке с бумагами, которые предстояло прочесть, обдумать и каждой дать ход к исполнению. Текучка заедала, наваливалась очередной волной, но он каждую свободную минуту возвращался к тому, что задумал претворить в жизнь. Сделать то, что требовалось от каждого командира: навести и утвердить должный армейский порядок во вверенном ему полку. Претворить в жизнь четкие параграфы Уставов, инструкций и наставлений, не взирая ни на какие местные условия и особенности пребывания в этой отсталой азиатской стране. И он это сделает! Приложит все усилия и добьется!
С чего начинается порядок? С четкого соблюдения параграфов Устава. А соблюдение параграфов Устава? С дисциплины. Дисциплины везде и во всем. И прежде всего с главного – с внешнего вида. Чистая опрятная форма одежды без слов характеризует не только солдата и офицера, но и их командира. А неряшливая и грязная? Да еще и без соблюдения требований Устава? А если эти элементарные требования к внешнему виду нарушают офицеры? Какой пример они подают низшим чинам? Что тогда требовать от солдат и сержантов?
В первый же день своего прибытия в Афганистан на военном аэродроме Кабула ему бросилась в глаза здешняя непонятная чехарда с обмундированием, безалаберное отношение к ношению повседневной формы. Особенно задел его внешний вид летчиков. В его полку, в котором ему служить и командовать! Кто в комбинезоне, кто в спортивной куртке, кто в засаленной выгоревшей рубахе, на головах – панамы, пилотки, фуражки, а на ногах – даже кеды, сандалии и домашние тапочки… Черт знает что! И это за границей, рядом с афганскими летными частями и столичным международным портом, где иностранцы смотрят на советских воинов! Какое впечатление они, улетая в разные страны, увезут с собой?
За длинные три дня отбывавший в Союз командир полка Юрий Иванович Климов, не прерывая руководство боевыми действиями, ввел Крушицына в обстановку по всем вопросам. Полк – отдельный, смешанно-авиационный, в его составе три эскадрильи. Первая эскадрилья – военно-транспортная авиация, самолеты – Ан-12 и Ан-26 и другие. Вторая и третья эскадрильи – вертолетные, на плечах которых лежит основная нагрузка по боевому обеспечению сухопутных войск. Во второй эскадрилье – экипажи вертолетов Ми-24, прозванные за пестроту «полосатыми», «крокодилами», – главная боевая ударная сила и мощь полка, а в третьей – экипажи вертолетов Ми-8 – трудовые «пчелки», «зеленые», которые выполняют разнообразные функции – от высадки десантных групп, вывоза раненых, патрулирования на дорогах до доставки боеприпасов и продовольствия в отдаленные районы.
Особенностью службы было еще и то, что командир авиационного полка одновременно являлся начальником гарнизона, на территории которого находились еще семь отдельных воинских частей различного назначения. На начальника гарнизона кроме всех прочих обязанностей возлагалась координация действий по охране и обороне аэродрома, военного городка, а также поддержание уставного воинского порядка.
День загружен до предела. С утра – вопросы авиационные, потом гарнизонное совещание, на котором рассматривались и ставились задачи руководящему составу по проведению боевых действий, обсуждались вопросы по обеспечению горюче-смазочными материалами, боеприпасами, продовольствием, водоснабжением; радиотехническое обеспечение боевых вылетов, мероприятия по противоэпидемической обработке, вопросы медицины и культуры, торговли, строительства модуля для проживания личного состава. А после внутренних совещаний – поездки в штаб армии, детальное изучение поступивших боевых задач, их уяснение, оценка обстановки на земле и в воздухе и принятие решения на постановку задач по эскадрильям всему летному составу. С утра и до вечера, а на следующий день все повторялось сначала.
Но это не весь перечень обязанностей.
Аэродром Кабул – это еще и ворота страны, через которые прилетало и вылетало руководство различных рангов, включая наше и афганское. И на плечи начальника гарнизона легла официальная обязанность быть «дежурным по перрону», встречать и провожать самолеты с именитыми особами, важными государственными чинами и начальством и тут же получать указания и распоряжения.
С первых дней своего самостоятельного командования Евгений Николаевич почувствовал резко возросшую нагрузку и навалившуюся ответственность. Все было здесь, в Афганистане, не так, как было принято в Союзе, и к чему привык за многие годы службы.
С чего начинается порядок? С четкого соблюдения параграфов Устава. А соблюдение параграфов Устава? С дисциплины. Дисциплины везде и во всем. И прежде всего с главного – с внешнего вида. Чистая опрятная форма одежды без слов характеризует не только солдата и офицера, но и их командира. А неряшливая и грязная? Да еще и без соблюдения требований Устава? А если эти элементарные требования к внешнему виду нарушают офицеры? Какой пример они подают низшим чинам? Что тогда требовать от солдат и сержантов?
В первый же день своего прибытия в Афганистан на военном аэродроме Кабула ему бросилась в глаза здешняя непонятная чехарда с обмундированием, безалаберное отношение к ношению повседневной формы. Особенно задел его внешний вид летчиков. В его полку, в котором ему служить и командовать! Кто в комбинезоне, кто в спортивной куртке, кто в засаленной выгоревшей рубахе, на головах – панамы, пилотки, фуражки, а на ногах – даже кеды, сандалии и домашние тапочки… Черт знает что! И это за границей, рядом с афганскими летными частями и столичным международным портом, где иностранцы смотрят на советских воинов! Какое впечатление они, улетая в разные страны, увезут с собой?
За длинные три дня отбывавший в Союз командир полка Юрий Иванович Климов, не прерывая руководство боевыми действиями, ввел Крушицына в обстановку по всем вопросам. Полк – отдельный, смешанно-авиационный, в его составе три эскадрильи. Первая эскадрилья – военно-транспортная авиация, самолеты – Ан-12 и Ан-26 и другие. Вторая и третья эскадрильи – вертолетные, на плечах которых лежит основная нагрузка по боевому обеспечению сухопутных войск. Во второй эскадрилье – экипажи вертолетов Ми-24, прозванные за пестроту «полосатыми», «крокодилами», – главная боевая ударная сила и мощь полка, а в третьей – экипажи вертолетов Ми-8 – трудовые «пчелки», «зеленые», которые выполняют разнообразные функции – от высадки десантных групп, вывоза раненых, патрулирования на дорогах до доставки боеприпасов и продовольствия в отдаленные районы.
Особенностью службы было еще и то, что командир авиационного полка одновременно являлся начальником гарнизона, на территории которого находились еще семь отдельных воинских частей различного назначения. На начальника гарнизона кроме всех прочих обязанностей возлагалась координация действий по охране и обороне аэродрома, военного городка, а также поддержание уставного воинского порядка.
День загружен до предела. С утра – вопросы авиационные, потом гарнизонное совещание, на котором рассматривались и ставились задачи руководящему составу по проведению боевых действий, обсуждались вопросы по обеспечению горюче-смазочными материалами, боеприпасами, продовольствием, водоснабжением; радиотехническое обеспечение боевых вылетов, мероприятия по противоэпидемической обработке, вопросы медицины и культуры, торговли, строительства модуля для проживания личного состава. А после внутренних совещаний – поездки в штаб армии, детальное изучение поступивших боевых задач, их уяснение, оценка обстановки на земле и в воздухе и принятие решения на постановку задач по эскадрильям всему летному составу. С утра и до вечера, а на следующий день все повторялось сначала.
Но это не весь перечень обязанностей.
Аэродром Кабул – это еще и ворота страны, через которые прилетало и вылетало руководство различных рангов, включая наше и афганское. И на плечи начальника гарнизона легла официальная обязанность быть «дежурным по перрону», встречать и провожать самолеты с именитыми особами, важными государственными чинами и начальством и тут же получать указания и распоряжения.
С первых дней своего самостоятельного командования Евгений Николаевич почувствовал резко возросшую нагрузку и навалившуюся ответственность. Все было здесь, в Афганистане, не так, как было принято в Союзе, и к чему привык за многие годы службы.