Страница:
— Это все, что осталось от вчерашней телочки, — прохихикал Винни. Мне он не нравился.
Джиллианна провела меня вниз и представила Смитти. Он выглядел, как любитель мороженого. Чистенький. Из тех, кто втихую заядлый мастурбатор. Очень чистая кожа. Пучки песчаных волос. Толстые стекла. Выражение нетерпеливое и расстроенное. Я не стал пожимать ему руку.
— Джиллианна, ты ему сказала?
— О, извиняюсь! Джим? — Она повернулась ко мне и стала сплошным кокетством, схватив двумя пальцами воротник моей рубашки. Она блестела на меня глазами — гротескная имитация женщины, этакого создания, которую сексуально возбуждает смерть трех собак в гигантской ярко красной гусенице. Она понизила голос: — О, Джим… не даш ли ты Смитти пятьдесят кейси?
— Что?
— Это за…; ты понимаешь? — Она повела головой к стене, за которой нечто розовое тихо насвистывало трелями.
Я был так поражен, что уже достал бумажник: — Пятьдесят кейси?
Смитти, похоже, извинялся: — Это за…; ну, протекцию. То есть, понимаете, мы не разрешаем находится здесь недопущенному персоналу — и особенно, когда его кормим. Мне кажется, вам повезло, что вас сюда пустили.
Джиллианна разрешила проблему, выдернув бумажник из моей руки и достав хрустящую голубую бумажку: — Вот тебе, Смитти, купи себе новую резиновую куклу.
— Скажешь, — сказал он, но не очень сурово. И сунул деньги в карман.
Я забрал бумажник у Джиллианны и мы вышли. В затылке я ощущал темное давление. Джилианна сжала мою руку и давление стало темнее и тяжелее. Я чувствовал себя человеком, идущим на виселицу.
Я остановил ее до того, как мы дошли до флоутера. Мне не хотелось говорить это, но я не мог вынести этот ужас более ни секунды.
Я пытался быть вежливым. — Э-э, ну… спасибо, что мне показали, — сказал я. — Мне, э-э, кажется, я запомню эту ночку.
Не сработало.
— А как же мы?, — спросила она. Она требовала. Наклонилась ко мне.
Я удержал ее. Я сказал: — Мне кажется, э-э, я слишком устал.
Она поиграла волосами моей руки. — У меня есть немного порошка…. — сказала она. Пальцы добежали до моего локтя.
— Э-э… я так не думаю. От этого я просто сплю. Слушай, я смогу отсюда
дойти до своих бараков…
— Джимми? Пожалуйста, останься со мной?… — На какое-то мгновение она казалась похожей на потерянного щенка и я заколебался. — Пожалуйста?… Мне нужен кто-нибудь.
Слово «нужен» достало меня. Как нож в печенку: — Я… я не могу, Джиллианна. В самом деле. Я не могу. Дело не в тебе. Во мне. Я прошу прощения.
Она с любопытством поглядела на меня, изогнув одну прелестную бровь наподобие вопросительного знака.
— Это, э-э, хторр, — сказал я. — Я не смогу сконцентрироваться.
— Хочешь сказать, что не находишь его сексуальным?
— Сексуальным?.. Мой бог, он ужасен! Бедный пес обезумел!
— Это был просто старый матт, Джим, а хторр — нечто великолепное. Действительно. Ты должен взглянуть на них новыми глазами. Я тоже привыкла думать, что он ужасен, но потом перестала антропоморфизировать, перестала отождествлять себя с собаками, и начала смотреть на хторров объективно. Сила, независимость — мне бы хотелось, чтобы у людей была такая мощь. Я бы хотела стать, как он. Пожалуйста, Джим, останься со мной сегодня. Сделай это для меня! — Она дергала мой пиджак, рубашку, повисла на шее.
— Спасибо…. — сказал я, вспомнив, что говорил отец. О том, что надо знать, во что вступаешь. Я высвободился из ее рук. — … но… — Хотелось сказать больше, но остаточное чувство такта не позволило высказать Джиллианне, что я на самом деле думаю о ней. Наверное, у хторров нет выбора не быть теми, что они есть. У нее есть выбор. Я повернулся уходить…
— Ты со странностями, да?
К черту такт: — А ты — нет? — Потом я повернулся и пошел прочь.
Она молчала, пока я пересек половину участка. Потом ее прорвало: —
Педераст! — Я обернулся посмотреть, но она уже неслась к флоутеру.
Дерьмо.
Я замерз, пока нашел дорогу к баракам. Но совсем не дрожал и совсем не был зол. Я был только… болен. И устал. Мне хотелось снова стать маленьким, чтобы выплакаться в отцовские колени. Я чувствовал себя очень, очень одиноким.
Постель была как пустая могила и я лежал в ней, пытаясь ощутить сострадание, пытаясь понять — пытаясь быть зрелым. Но я не мог быть зрелым — когда был окружен идиотами и задницами, слепыми и себялюбивыми, запутавшимися в собственных грязных играх, фетишах и власти. Что я на самом деле хотел — это бить, пинать, жечь, громить и разрушать. Я хотел толочь, толочь и толочь. Я хотел схватить этих людишек и трясти их так сильно, чтобы шарики звенели в их башках.
Я хотел безопасности. Я хотел чувствовать, что кто-то, где-то — где-нибудь — знал, что он делает. Но сейчас я не думал, что во всем мире хоть один знал, что он делает, даже я.
Они все слепы, злы — или глупы?
Почему они не видят правду, стоящую перед ними?
Спат-фат.
Почему они не видят?
Шоу Лоу, Аризона — это не розыгрыш!
19
20
Джиллианна провела меня вниз и представила Смитти. Он выглядел, как любитель мороженого. Чистенький. Из тех, кто втихую заядлый мастурбатор. Очень чистая кожа. Пучки песчаных волос. Толстые стекла. Выражение нетерпеливое и расстроенное. Я не стал пожимать ему руку.
— Джиллианна, ты ему сказала?
— О, извиняюсь! Джим? — Она повернулась ко мне и стала сплошным кокетством, схватив двумя пальцами воротник моей рубашки. Она блестела на меня глазами — гротескная имитация женщины, этакого создания, которую сексуально возбуждает смерть трех собак в гигантской ярко красной гусенице. Она понизила голос: — О, Джим… не даш ли ты Смитти пятьдесят кейси?
— Что?
— Это за…; ты понимаешь? — Она повела головой к стене, за которой нечто розовое тихо насвистывало трелями.
Я был так поражен, что уже достал бумажник: — Пятьдесят кейси?
Смитти, похоже, извинялся: — Это за…; ну, протекцию. То есть, понимаете, мы не разрешаем находится здесь недопущенному персоналу — и особенно, когда его кормим. Мне кажется, вам повезло, что вас сюда пустили.
Джиллианна разрешила проблему, выдернув бумажник из моей руки и достав хрустящую голубую бумажку: — Вот тебе, Смитти, купи себе новую резиновую куклу.
— Скажешь, — сказал он, но не очень сурово. И сунул деньги в карман.
Я забрал бумажник у Джиллианны и мы вышли. В затылке я ощущал темное давление. Джилианна сжала мою руку и давление стало темнее и тяжелее. Я чувствовал себя человеком, идущим на виселицу.
Я остановил ее до того, как мы дошли до флоутера. Мне не хотелось говорить это, но я не мог вынести этот ужас более ни секунды.
Я пытался быть вежливым. — Э-э, ну… спасибо, что мне показали, — сказал я. — Мне, э-э, кажется, я запомню эту ночку.
Не сработало.
— А как же мы?, — спросила она. Она требовала. Наклонилась ко мне.
Я удержал ее. Я сказал: — Мне кажется, э-э, я слишком устал.
Она поиграла волосами моей руки. — У меня есть немного порошка…. — сказала она. Пальцы добежали до моего локтя.
— Э-э… я так не думаю. От этого я просто сплю. Слушай, я смогу отсюда
дойти до своих бараков…
— Джимми? Пожалуйста, останься со мной?… — На какое-то мгновение она казалась похожей на потерянного щенка и я заколебался. — Пожалуйста?… Мне нужен кто-нибудь.
Слово «нужен» достало меня. Как нож в печенку: — Я… я не могу, Джиллианна. В самом деле. Я не могу. Дело не в тебе. Во мне. Я прошу прощения.
Она с любопытством поглядела на меня, изогнув одну прелестную бровь наподобие вопросительного знака.
— Это, э-э, хторр, — сказал я. — Я не смогу сконцентрироваться.
— Хочешь сказать, что не находишь его сексуальным?
— Сексуальным?.. Мой бог, он ужасен! Бедный пес обезумел!
— Это был просто старый матт, Джим, а хторр — нечто великолепное. Действительно. Ты должен взглянуть на них новыми глазами. Я тоже привыкла думать, что он ужасен, но потом перестала антропоморфизировать, перестала отождествлять себя с собаками, и начала смотреть на хторров объективно. Сила, независимость — мне бы хотелось, чтобы у людей была такая мощь. Я бы хотела стать, как он. Пожалуйста, Джим, останься со мной сегодня. Сделай это для меня! — Она дергала мой пиджак, рубашку, повисла на шее.
— Спасибо…. — сказал я, вспомнив, что говорил отец. О том, что надо знать, во что вступаешь. Я высвободился из ее рук. — … но… — Хотелось сказать больше, но остаточное чувство такта не позволило высказать Джиллианне, что я на самом деле думаю о ней. Наверное, у хторров нет выбора не быть теми, что они есть. У нее есть выбор. Я повернулся уходить…
— Ты со странностями, да?
К черту такт: — А ты — нет? — Потом я повернулся и пошел прочь.
Она молчала, пока я пересек половину участка. Потом ее прорвало: —
Педераст! — Я обернулся посмотреть, но она уже неслась к флоутеру.
Дерьмо.
Я замерз, пока нашел дорогу к баракам. Но совсем не дрожал и совсем не был зол. Я был только… болен. И устал. Мне хотелось снова стать маленьким, чтобы выплакаться в отцовские колени. Я чувствовал себя очень, очень одиноким.
Постель была как пустая могила и я лежал в ней, пытаясь ощутить сострадание, пытаясь понять — пытаясь быть зрелым. Но я не мог быть зрелым — когда был окружен идиотами и задницами, слепыми и себялюбивыми, запутавшимися в собственных грязных играх, фетишах и власти. Что я на самом деле хотел — это бить, пинать, жечь, громить и разрушать. Я хотел толочь, толочь и толочь. Я хотел схватить этих людишек и трясти их так сильно, чтобы шарики звенели в их башках.
Я хотел безопасности. Я хотел чувствовать, что кто-то, где-то — где-нибудь — знал, что он делает. Но сейчас я не думал, что во всем мире хоть один знал, что он делает, даже я.
Они все слепы, злы — или глупы?
Почему они не видят правду, стоящую перед ними?
Спат-фат.
Почему они не видят?
Шоу Лоу, Аризона — это не розыгрыш!
19
Тед ввалился в шесть утра, хлопая дверьми, зажигая свет, с шумом и грохотом прокладывая путь от стены до стены в ванную комнату. — Эгей!, — зашумел он, — неделю буду слабым и радоваться — две! — Остальное потерялось в шуме льющейся воды.
Топором будет много пачкотни, решил я. Надо заиметь револьвер.
— Эй, Джим! Ты проснулся?
— Теперь да, — огрызнулся я. — Нет, револьвер — слишком быстро. Я хочу, чтобы было больно. Я сделаю это голыми руками.
Он нетвердо вошел в комнату, улыбаясь: — Эй, ты встаешь? — Все лицо было в чем-то.
— Да. Надо кое-что сделать.
— Ну, это подождет. Есть более важное. Тебе повезло, что я зашел сменить одежду. Можешь вернуться со мной, но поторопись!
Я сел на краешек постели: — Вернуться куда?
— Назад в отель. Первая сессия не начнется до десяти, но у меня встреча за завтраком…
— За завтраком?
— Ага. У тебя есть вытрезвин?
— Нету. Надо посмотреть…
— Оставь, найду в отеле. Вставай, одевайся…
— Подожди минуту… — Я сидел, протирая глаза. Голова болела. Я пожаловал ему временную приостановку казни, пока не выслушаю свидетельские показания: — О чем ты все? Где ты был всю ночь?
— Раскрашивал город голубым и зеленым. Пошли…. — он потащил меня за ногу, — … в душ со мной. У меня была вечеринка на ходу.
— Вечеринка на ходу?
— У нас что здесь, эхо? Ага, вечеринка на ходу: — Он стучал чем-то в душе. Вставай, снимай это — иначе ты попадешь под душ в белье.
— Подожди минуту!… — Я начал присаживаться на скамеечку.
— У нас нет ни минуты! — Он внезапно поднял меня в воздух, шагнул под душ и держал под бегущей водой. — Черт побери! — Теперь даже телефонный звонок от губернатора не мог спасти его. Все, в чем я нуждался, был горшок меду, муравейник и четыре колышка.
Мое бумажное белье размокло и свалилось. Он дал мне мыло, потом разодрал свою влажную майку. Он сбросил килт — настоящий — м выпихнул его ногой из душа на пол ванной.
— Я спросил: — Ты забыл его где-то?
— Забыл что?
— Свое белье?
— Никогда не ношу. Это традиция. Ничего под килтом. — Он глуповато улыбнулся. — Ну, он немного изношен этим утром, но дай мне пару дней — и все будет олл райт.
Я отвернулся, сунул голову под душ и просто стоял. О-о-о!
— Во всяком случае, — продолжал он, — пошел я на вечеринку. — Может, если я налью воду в уши, я перестану его слышать? — Только на этот раз у меня была цель. Я начал на первом этаже вестибюля с полковником Баствортом, помнишь его?
Того, с девушкой? С ним важно познакомиться — он ответственный за реквизиции, материальное обеспечение и транспорт для всего района Денвера. Он прекрасный бюрократ, у него бумаги идут быстро. Тем не менее — Джим, стань ближе к мылу! Мы торопимся! Тем не менее я оставался с ним достаточно долго, чтобы попасть на частную вечеринку в пентхаусе. Комитет конференции. Сидел в уголке с тремя председателями и слушал сплетни. Через пятнадцать минут я знал, кто в этой комнате важен, а кто нет. Еще пятнадцать минут, и они узнали, кто я — племянник сенатора Джексона из Мормонского университета!
— Что?…
— Заткнись и трись мочалкой — я еще не кончил.
— Тед, нельзя же так лгать…
— А как надо было говорить?
— Ты знаешь, о чем я. Ни конгрессменов, ни генералов, ни бог знает кто еще!
— Джим, это неважно. Никто их них не уделял никакого внимания ничему, кроме того, что выходило с их собственных ртов — или входило. И когда они собрались отплыть на другую вечеринку, я дрейфовал с ними. И попал еще в одну комнату полную народа и еще раз проделал то же самое. Слушал сплетни, отмечал самых важных — это нелегко, сплетни обычно грязные — и держался к ним близко, насколько мог. Так я прошел через семь вечеринок, одна лучше другой. Был прием в Объединенных Нациях только для дипкорпуса, ты знаешь, что здесь полмира? Дядя Сэм снял большой зал — я видел сенатора, спящего в салате — коммунистам расточали наибольшую заботу: им дали президентский номер. Я даже попал в Общество за Оптовую Агрессию — странная компания. Но полезная. Знаешь, как важны наемники для поддержания баланса мировых сил?
— Нет и не хочу знать. — Немного подумав: — Они устраивают убийства? И
много берут?
— Только репутацию — если ты задаешь подобные вопросы, значит не можешь себе это позволить.
Я начал выбираться из душа, но Тед схватил меня: — Подожди, ты не дослушал самое лучшее.
— Дослушал!
Нежным толчком он впихнул меня назад. — Ты красив, когда злишься…
— Отстань, Тед!
— … и я люблю, когда ты играешь твердо. — Но он меня выпустил. Я выскочил, кипя. Единственное, оставившее теперь Теодора Эндрю Натэниела Джексона в живых, была невозможность придумать подходящий способ разделаться с телом.
Я снова встал под душ — он размазал мыло по всей спине. Струи были между умеренно теплыми и горячими. — Хочется отрубить тебе это, Тед.
— Можешь не беспокоиться — все знают, что между нами все кончено. Я встретил прошлой ночью девушку и позволил ей «излечить» себя. О, я не хотел этого, Джим. Я пытался остаться верным — сказал ей, что дал торжественную клятву — но она убедила меня попробовать еще раз другим способом — и оказалась права. Именно в этом я и нуждался.
— Ужасно. Я очень счастлив за тебя. Ты не только убедил всех, что я педик — теперь я уже брошенный педик. А я даже не знаю, как все началось. — Я повернулся под душем, подняв руки, чтобы прополоскаться. Точно в этот момент струи стали ледяными — внезапный тугой удар чертовски холодной воды, целый поток из местного ледника. — А-а-а!, — сказал Тед. — Чувствуешь величие? Это разбудило тебя?
Я не ответил. Был слишком занят ругательствами — выскочил из душа и трясся в полотенце, пока от стен не исчезло эхо. Теперь я совершенно пробудился и меня совсем не заботило, есть ли у меня способ разделаться с телом, или нет.
— Открой дверь, Джим!
— Что?
— Дверь — слышишь, стучат?
Я недовольно вышел из ванной и накапал до двери. — Да?…. — рявкнул я.
Это была костлявая девица с глазами спаниеля. Почему она так напоминает кого-то? О, да, одна из тех, кто подливал Форману в стакан. Она ухаживала за ним весь вечер, теперь я вспомнил. — Хай, Джим!, — сказала она, — Нас не представили друг другу формально… — Она схватила моя руку и сильно сжала ее. — … меня зовут Динни. Парни, вы еще не готовы? — У нее были плохие зубы.
— Э-э, нет.
— Окей, я подожду. — Она пронеслась мимо меня и расположилась в единственном кресле.
— Э-э, хорошо. Подождите. — Я схватил немного одежды и отступил в ванную.
— Боже, — сказал Тед, выходя из-под душа. — Разве утро не чудесно? — И ткнул меня в ребра, проходя.
— Ага. Наверное, ни один судья страны не осудит меня. Я быстро напялил одежду.
Когда я вышел из ванной, Динни как раз вручала Теду ярко-коричневую майку с надписью: «Не просто еще одна любовная интрижка…» — Вот, — говорила она, от этого женщины обезумеют. Она подчеркивает твои мускулы.
— Особенно тот, что между ушей, — пробормотал я. Они меня игнорировали.
Тед улыбнулся, натянул майку и темно-красную ветровку. Он подхватил свою сумку и начал двигаться к двери. — Все готовы? Пошли.
Я схватил пиджак и двинулся следом. Когда мы вышли на утреннее солнце, я смахнул с глаз внезапные слезы. Не думал, что так ярко может быть в Колорадо днем. Тед уже свалился в водительское сидение длинного серебряного…
— Тед! Где ты взял это?
— Я говорил тебе. Полковник Бастворт — важный человек. Нравится?
— Тебе не кажется, что это немного… э-э, экстравагантно?
— Нет такого понятия, как небольшая экстравагантность, — ответил Тед. — Ты садишься? — Он повернул ключ и двигатель проснулся с гортанным ревом, от которого задрожали стекла на километр вокруг.
Я забрался на заднее сидение. Тед даже не подождал, пока я закрою дверь, просто врубил акселератор и ввинтился в воздух под углом, достаточным, чтобы выкатились монеты из кармана моих джинсов.
— Ввви-и-у!, — взвизгнула Динни с тщательно подготовленным энтузиазмом. Она аплодировала взлету и склонилась со своего кресла к пилоту. Может быть, это будет двойным убийством.
Тед перешел к менее крутому подъему. Динни повернулась ко мне: — Дядя Дэниел не был ужасен, Джим?
— Кто?
— Доктор Форман?
— Он ваш дядя?
— Ну, не как родственник. — Она показала носом вверх. — Он мой духовный дядя. Знаете, идеационисты все — одна большая семья.
— О-о, — сказал я.
— Ты встречался с Форманым?, — спросил Тед. — Те не рассказывал.
— А ты не спрашивал. Он, э-э, интересен. — Я спросил Динни: — Вы работаете на него?
— О, нет, но мы очень хорошие друзья. Я, наверное, знаю его лучше других. Этот человек — гений.
— Наверное. — Я бы не сказал. Для меня он выглядел просто, как еще один напыщенный осел.
Она сказала: — Парни от сохи не должны тянуть на пушку номер один. Вам повезло, что у него было хорошее настроение. Она объяснила Теду: — Джим, поспорил с ним.
— Джим? — Тед демонстрировал полное недоверие. — Наш Джимми?
— Я просто спросил его о… ну, неважно. — Мое лицо горело.
Динни повернулась ко мне: — Как вам Джиллианна?
— Что?, — сказал Тед. — Какая Джиллианна?
— Джим ушел с ней вчера ночью. Все обратили внимание.
— Я и не знал, что так… популярен, — пробормотал я.
— О, это не вы. Это Джиллианна. У нее та еще репутация. Был полковник ВВС, который умер в седле — «обширный коронарный инфаркт» — но это не остановило Джиллианну, по крайней мере пока она не закончила собственную скачку. На вас обратила внимание женщина с таким самообладанием. И взгляните фактам в лицо: с кем еще можно дотрахаться до того, что кровь потечет из ушей? — Динни глядела на меня искренними широко раскрытыми глазами. — Так, пупсик? Она была достаточно хороша, чтобы ваше сердце остановилось?
— Хм, — хмыкнул я. — Я ничем с ней не занимался. — Может мне следовало просто выброситься из машины?
— Таков наш Джимми, — сказал Тед. Я мог видеть улыбку даже на его затылке.
— Какое расточительство, — сказала Динни, снова поворачиваясь вперед. — Джиллианна так красива. Однажды она положила глаз даже на меня, но я ее завернула. Теперь бы нет, но тогда я дала клятву безбрачия на год. Просто доказать, что смогу. Было так много людей, пытающихся залезть в мои трусики. Матерь Божья! Свои я надеваю сама.
Что-то у меня в затылке сделало «цванг»! Прошлой ночью Тед занялся социальным восхождением — намеренно — и достиг вот этого!
Она чистосердечно продолжала: — Однако, хорошо, что я так сделала. Позволяет мне больше ценить эти вещи. Я имею в виду, что прошлой ночью я кончила по крайней мере одиннадцать раз. Я знаю, что ты кончил, — сказала она Теду. — Потом я потеряла счет.
Великий Боже! Я скрестил руки на груди и повернулся к окну. Мне действительно надо все это слушать? Внизу я видел обширные выжженные зоны — полосы почерневшего щебня, покрывавшие ровные марши улиц до самого горизонта.
Все было неподвижно. Ни машин, ни автобусов, ни пешеходов, ни велосипедистов — ничего. Я увидел трех собак, бежавших по середине улицы, и это было все. Безмолвие этого тихого ландшафта выводило из себя.
Кто-то вывел гигантское граффити на стене длиной в квартал. Буквы, должно быть, были метра три высотой, их можно было прочесть даже с воздуха: КУДА УШЛИ ВСЕ ЛЮДИ?
Пыль мелась поземкой в порывах желтого ветра, собираясь в кучи возле заборов, обочин и домов. Теперь здесь была пустыня — или что? Может быть, прерии потребуют обратно землю, почти в совершенстве сохранив записи последних дней нашей цивилизации для археологов далекого неведомого времени?
Что они получат от нас, эти любопытные глаза будущего? Я понял, что возмущаюсь ими. Как они осмелились раскапывать нашу трагедию?!
Динни сломала это настроение.
Одной рукой она откинула волосы на сторону, они были странного оранжевого цвета. — Так много людей просто не понимают, как он чувствителен; я-то понимаю. Этот человек слишком талантлив. Если б он не научился управлять своими чувствами, то был бы опасен.
Я поглядел на Теда — о чем он думает? — но он сейчас сидел без выражения. Временами он кивал или хрюкал, но его реакции были лишь уклончивыми подтверждениями. Динни, похоже, не замечала этого, а если замечала, то не обращала внимания. Великий Боже! Когда-нибудь ее язык загорит на солнце?
— Что у вас за встреча?, — спросил я Теда.
Он открыл рот ответить, но Динни сказала: — Всемирная ассоциация свободных спиралистов.
— Спирализм? Вы теперь перешли в спирализм? Я…. — я поперхнулся. — Впрочем, все равно, — я поднял руки, — это не мой бизнес. Каждый может катиться со своей сумкой.
— Там только завтрак, Джим…. — начал говорить он.
Динни пропахала прямо по нему: — Они действительно милые люди. И это у Рагамуффина, в одном из немногих мест, где знают, как приготовить приличный континентальный завтрак, хотя я не думаю, что их список вин очень хорош и поэтому не рекомендую его для чего-нибудь после позднего завтрака. Рассказать вам, как я однажды отправили назад соммелье?
Внезапно я больше не злился на Теда. Он обрел гораздо более подходящую судьбу, чем я мог ему запланировать. — Ну, это конечно звучит… э-э, интересно. И — не будут ли они этим утром пить кровь каких-нибудь благородных детей?
Я увидел, как Тед быстро глянул в зеркало заднего вида, увидел выражение моего лица и показал, какой длинный язык у меня за зубами. По крайней мере это были мои собственные зубы.
— Послушай, Джим, — сказал он серьезно. — Я оставлю тебя перед отелем. Но на самом деле это больше не отель. Дядя Сэм забрал его и использует как центр для конференций. На время. Что делает это постоянным. Во всяком случае я достал для нас обоих допуск по форме С — не задавай вопросов — так, что у тебя будет доступ на почти все пленарные сессии и большинство неформальных встреч. Я не знаю, включаются ли сюда секретные. Ты должен разнюхать это сам — но будь осторожен. Слушай, тебе нельзя допускать, чтобы твои верительные грамоты проверялись слишком дотошно, ты годишься, но только чуть, так что постарайся не вызывать подозрений, окей?
— Конечно, мне это нравится. Но как тебе удалось?
— Я веду свой род от длинной цепи разбойников. Теперь слушай — ты должен прежде всего зарегистрироваться. Набери CORDCOM REG — любой из терминалов может перезаписать твою карточку. О, кстати, твой допуск позволяет пользоваться транспортным пулом. Неограниченный доступ. Очень удобно. Не надо беспокоиться о бумагах. Можно почти все, кроме президентского лимузина и танка Паттон.
— А зачем бы мне лазерный танк?
Тед пожал плечами: — Покататься. — Приземлившись на дорогу, машина подпрыгнула и тяжело покатилась. Тед слегка тронул тормоза, чтобы сбросить скорость.
— Знаешь, ты мог бы получить его, если он действительно нужен. Потому что ты, э-э… военный. Спецвойска, помнишь? Вот откуда наши допуска. Все, что требуется — это пара часов тренировок. И подтверждение, что он в самом деле нужен.
— Спасибо, я пас.
— Ну, держи это в памяти. Можешь представить выражение лица у Дюка, или Оби, если бы ты прикатил на таком?
Я обдумал. Нет, не могу представить.
Тед развернулся у рампы и остановился у нужного входа: — Увидимся позже, окей?
— Конечно. Э-э, приятно было встретиться, Динни. — Я пошел, а они покатили. Спирализм?
Я сунул руки в карманы пиджака и направился в отель — эй? А это что? О, это коробочка доктора Обама. Я почти забыл, что ношу ее.
Я увидел ряд терминалов и нырнул в будочку. Набрать CORDCOM REG заняло секунду. Моя карточка исчезла в щели и вылезла назад с желтой полосой надпечатки. В правом верхнем углу была напечатана громадная буква С в красном квадрате. Вот оно?
Я сбросил экран и набрал DIR — подполковник Айра Валлачстейн.
На экране замигало: SORRY, NOT FOUND. (Извините, не найден.) Что?
Может, я ошибся клавишей? Я набрал снова.
SORRY, NOT FOUND.
Что ж, это было… несколько странно. Я вызвал PROJECT JEFFERSON, пытаясь найти список их персонала.
SORRY, NOT AVAILABLE. (Извините, не доступно.) Попытал счастья с каталогом военной зоны Денвера. Такого вообще не было в списке.
Секунду я сидел озадаченный, думая, что делать дальше. Поскреб голову. Почему доктор Обама дала мне посылку человеку, которого здесь нет? Или, может быть, этот полковник Валлачстейн уехал и не дал знать доктору Обама? Может, мне надо позвонить доктору Обама и спросить? Нет, что-то подсказывало мне, что так делать не надо.
Я вытащил коробку из кармана и разглядел. В ней не было ничего экстраординарного, просто нечто легкое. Закругленные углы. Никакой маркировки, только несколько кнопок и замок. Вообще не о чем говорить. Я подумаю над этим. Не хочу ее уничтожать. Пока. Это может оказаться ошибкой.
Я снова сунул ее в карман. Может, завтра, за бараками. Может, я пропустил что-то очевидное.
Я сбросил экран и вызвал расписание текущего дня конференции. Общая сессия о биологии и поведении хторров начинается в десять. По-видимому, это была недельная сессия. Я просмотрел остаток расписания, снял твердую копию, завершил сеанс и направился на поиски завтрака.
Я взял оладьи и клубнику с кремом. Я ел в одиночестве, но все же в лучшей компании, чем Тед.
Топором будет много пачкотни, решил я. Надо заиметь револьвер.
— Эй, Джим! Ты проснулся?
— Теперь да, — огрызнулся я. — Нет, револьвер — слишком быстро. Я хочу, чтобы было больно. Я сделаю это голыми руками.
Он нетвердо вошел в комнату, улыбаясь: — Эй, ты встаешь? — Все лицо было в чем-то.
— Да. Надо кое-что сделать.
— Ну, это подождет. Есть более важное. Тебе повезло, что я зашел сменить одежду. Можешь вернуться со мной, но поторопись!
Я сел на краешек постели: — Вернуться куда?
— Назад в отель. Первая сессия не начнется до десяти, но у меня встреча за завтраком…
— За завтраком?
— Ага. У тебя есть вытрезвин?
— Нету. Надо посмотреть…
— Оставь, найду в отеле. Вставай, одевайся…
— Подожди минуту… — Я сидел, протирая глаза. Голова болела. Я пожаловал ему временную приостановку казни, пока не выслушаю свидетельские показания: — О чем ты все? Где ты был всю ночь?
— Раскрашивал город голубым и зеленым. Пошли…. — он потащил меня за ногу, — … в душ со мной. У меня была вечеринка на ходу.
— Вечеринка на ходу?
— У нас что здесь, эхо? Ага, вечеринка на ходу: — Он стучал чем-то в душе. Вставай, снимай это — иначе ты попадешь под душ в белье.
— Подожди минуту!… — Я начал присаживаться на скамеечку.
— У нас нет ни минуты! — Он внезапно поднял меня в воздух, шагнул под душ и держал под бегущей водой. — Черт побери! — Теперь даже телефонный звонок от губернатора не мог спасти его. Все, в чем я нуждался, был горшок меду, муравейник и четыре колышка.
Мое бумажное белье размокло и свалилось. Он дал мне мыло, потом разодрал свою влажную майку. Он сбросил килт — настоящий — м выпихнул его ногой из душа на пол ванной.
— Я спросил: — Ты забыл его где-то?
— Забыл что?
— Свое белье?
— Никогда не ношу. Это традиция. Ничего под килтом. — Он глуповато улыбнулся. — Ну, он немного изношен этим утром, но дай мне пару дней — и все будет олл райт.
Я отвернулся, сунул голову под душ и просто стоял. О-о-о!
— Во всяком случае, — продолжал он, — пошел я на вечеринку. — Может, если я налью воду в уши, я перестану его слышать? — Только на этот раз у меня была цель. Я начал на первом этаже вестибюля с полковником Баствортом, помнишь его?
Того, с девушкой? С ним важно познакомиться — он ответственный за реквизиции, материальное обеспечение и транспорт для всего района Денвера. Он прекрасный бюрократ, у него бумаги идут быстро. Тем не менее — Джим, стань ближе к мылу! Мы торопимся! Тем не менее я оставался с ним достаточно долго, чтобы попасть на частную вечеринку в пентхаусе. Комитет конференции. Сидел в уголке с тремя председателями и слушал сплетни. Через пятнадцать минут я знал, кто в этой комнате важен, а кто нет. Еще пятнадцать минут, и они узнали, кто я — племянник сенатора Джексона из Мормонского университета!
— Что?…
— Заткнись и трись мочалкой — я еще не кончил.
— Тед, нельзя же так лгать…
— А как надо было говорить?
— Ты знаешь, о чем я. Ни конгрессменов, ни генералов, ни бог знает кто еще!
— Джим, это неважно. Никто их них не уделял никакого внимания ничему, кроме того, что выходило с их собственных ртов — или входило. И когда они собрались отплыть на другую вечеринку, я дрейфовал с ними. И попал еще в одну комнату полную народа и еще раз проделал то же самое. Слушал сплетни, отмечал самых важных — это нелегко, сплетни обычно грязные — и держался к ним близко, насколько мог. Так я прошел через семь вечеринок, одна лучше другой. Был прием в Объединенных Нациях только для дипкорпуса, ты знаешь, что здесь полмира? Дядя Сэм снял большой зал — я видел сенатора, спящего в салате — коммунистам расточали наибольшую заботу: им дали президентский номер. Я даже попал в Общество за Оптовую Агрессию — странная компания. Но полезная. Знаешь, как важны наемники для поддержания баланса мировых сил?
— Нет и не хочу знать. — Немного подумав: — Они устраивают убийства? И
много берут?
— Только репутацию — если ты задаешь подобные вопросы, значит не можешь себе это позволить.
Я начал выбираться из душа, но Тед схватил меня: — Подожди, ты не дослушал самое лучшее.
— Дослушал!
Нежным толчком он впихнул меня назад. — Ты красив, когда злишься…
— Отстань, Тед!
— … и я люблю, когда ты играешь твердо. — Но он меня выпустил. Я выскочил, кипя. Единственное, оставившее теперь Теодора Эндрю Натэниела Джексона в живых, была невозможность придумать подходящий способ разделаться с телом.
Я снова встал под душ — он размазал мыло по всей спине. Струи были между умеренно теплыми и горячими. — Хочется отрубить тебе это, Тед.
— Можешь не беспокоиться — все знают, что между нами все кончено. Я встретил прошлой ночью девушку и позволил ей «излечить» себя. О, я не хотел этого, Джим. Я пытался остаться верным — сказал ей, что дал торжественную клятву — но она убедила меня попробовать еще раз другим способом — и оказалась права. Именно в этом я и нуждался.
— Ужасно. Я очень счастлив за тебя. Ты не только убедил всех, что я педик — теперь я уже брошенный педик. А я даже не знаю, как все началось. — Я повернулся под душем, подняв руки, чтобы прополоскаться. Точно в этот момент струи стали ледяными — внезапный тугой удар чертовски холодной воды, целый поток из местного ледника. — А-а-а!, — сказал Тед. — Чувствуешь величие? Это разбудило тебя?
Я не ответил. Был слишком занят ругательствами — выскочил из душа и трясся в полотенце, пока от стен не исчезло эхо. Теперь я совершенно пробудился и меня совсем не заботило, есть ли у меня способ разделаться с телом, или нет.
— Открой дверь, Джим!
— Что?
— Дверь — слышишь, стучат?
Я недовольно вышел из ванной и накапал до двери. — Да?…. — рявкнул я.
Это была костлявая девица с глазами спаниеля. Почему она так напоминает кого-то? О, да, одна из тех, кто подливал Форману в стакан. Она ухаживала за ним весь вечер, теперь я вспомнил. — Хай, Джим!, — сказала она, — Нас не представили друг другу формально… — Она схватила моя руку и сильно сжала ее. — … меня зовут Динни. Парни, вы еще не готовы? — У нее были плохие зубы.
— Э-э, нет.
— Окей, я подожду. — Она пронеслась мимо меня и расположилась в единственном кресле.
— Э-э, хорошо. Подождите. — Я схватил немного одежды и отступил в ванную.
— Боже, — сказал Тед, выходя из-под душа. — Разве утро не чудесно? — И ткнул меня в ребра, проходя.
— Ага. Наверное, ни один судья страны не осудит меня. Я быстро напялил одежду.
Когда я вышел из ванной, Динни как раз вручала Теду ярко-коричневую майку с надписью: «Не просто еще одна любовная интрижка…» — Вот, — говорила она, от этого женщины обезумеют. Она подчеркивает твои мускулы.
— Особенно тот, что между ушей, — пробормотал я. Они меня игнорировали.
Тед улыбнулся, натянул майку и темно-красную ветровку. Он подхватил свою сумку и начал двигаться к двери. — Все готовы? Пошли.
Я схватил пиджак и двинулся следом. Когда мы вышли на утреннее солнце, я смахнул с глаз внезапные слезы. Не думал, что так ярко может быть в Колорадо днем. Тед уже свалился в водительское сидение длинного серебряного…
— Тед! Где ты взял это?
— Я говорил тебе. Полковник Бастворт — важный человек. Нравится?
— Тебе не кажется, что это немного… э-э, экстравагантно?
— Нет такого понятия, как небольшая экстравагантность, — ответил Тед. — Ты садишься? — Он повернул ключ и двигатель проснулся с гортанным ревом, от которого задрожали стекла на километр вокруг.
Я забрался на заднее сидение. Тед даже не подождал, пока я закрою дверь, просто врубил акселератор и ввинтился в воздух под углом, достаточным, чтобы выкатились монеты из кармана моих джинсов.
— Ввви-и-у!, — взвизгнула Динни с тщательно подготовленным энтузиазмом. Она аплодировала взлету и склонилась со своего кресла к пилоту. Может быть, это будет двойным убийством.
Тед перешел к менее крутому подъему. Динни повернулась ко мне: — Дядя Дэниел не был ужасен, Джим?
— Кто?
— Доктор Форман?
— Он ваш дядя?
— Ну, не как родственник. — Она показала носом вверх. — Он мой духовный дядя. Знаете, идеационисты все — одна большая семья.
— О-о, — сказал я.
— Ты встречался с Форманым?, — спросил Тед. — Те не рассказывал.
— А ты не спрашивал. Он, э-э, интересен. — Я спросил Динни: — Вы работаете на него?
— О, нет, но мы очень хорошие друзья. Я, наверное, знаю его лучше других. Этот человек — гений.
— Наверное. — Я бы не сказал. Для меня он выглядел просто, как еще один напыщенный осел.
Она сказала: — Парни от сохи не должны тянуть на пушку номер один. Вам повезло, что у него было хорошее настроение. Она объяснила Теду: — Джим, поспорил с ним.
— Джим? — Тед демонстрировал полное недоверие. — Наш Джимми?
— Я просто спросил его о… ну, неважно. — Мое лицо горело.
Динни повернулась ко мне: — Как вам Джиллианна?
— Что?, — сказал Тед. — Какая Джиллианна?
— Джим ушел с ней вчера ночью. Все обратили внимание.
— Я и не знал, что так… популярен, — пробормотал я.
— О, это не вы. Это Джиллианна. У нее та еще репутация. Был полковник ВВС, который умер в седле — «обширный коронарный инфаркт» — но это не остановило Джиллианну, по крайней мере пока она не закончила собственную скачку. На вас обратила внимание женщина с таким самообладанием. И взгляните фактам в лицо: с кем еще можно дотрахаться до того, что кровь потечет из ушей? — Динни глядела на меня искренними широко раскрытыми глазами. — Так, пупсик? Она была достаточно хороша, чтобы ваше сердце остановилось?
— Хм, — хмыкнул я. — Я ничем с ней не занимался. — Может мне следовало просто выброситься из машины?
— Таков наш Джимми, — сказал Тед. Я мог видеть улыбку даже на его затылке.
— Какое расточительство, — сказала Динни, снова поворачиваясь вперед. — Джиллианна так красива. Однажды она положила глаз даже на меня, но я ее завернула. Теперь бы нет, но тогда я дала клятву безбрачия на год. Просто доказать, что смогу. Было так много людей, пытающихся залезть в мои трусики. Матерь Божья! Свои я надеваю сама.
Что-то у меня в затылке сделало «цванг»! Прошлой ночью Тед занялся социальным восхождением — намеренно — и достиг вот этого!
Она чистосердечно продолжала: — Однако, хорошо, что я так сделала. Позволяет мне больше ценить эти вещи. Я имею в виду, что прошлой ночью я кончила по крайней мере одиннадцать раз. Я знаю, что ты кончил, — сказала она Теду. — Потом я потеряла счет.
Великий Боже! Я скрестил руки на груди и повернулся к окну. Мне действительно надо все это слушать? Внизу я видел обширные выжженные зоны — полосы почерневшего щебня, покрывавшие ровные марши улиц до самого горизонта.
Все было неподвижно. Ни машин, ни автобусов, ни пешеходов, ни велосипедистов — ничего. Я увидел трех собак, бежавших по середине улицы, и это было все. Безмолвие этого тихого ландшафта выводило из себя.
Кто-то вывел гигантское граффити на стене длиной в квартал. Буквы, должно быть, были метра три высотой, их можно было прочесть даже с воздуха: КУДА УШЛИ ВСЕ ЛЮДИ?
Пыль мелась поземкой в порывах желтого ветра, собираясь в кучи возле заборов, обочин и домов. Теперь здесь была пустыня — или что? Может быть, прерии потребуют обратно землю, почти в совершенстве сохранив записи последних дней нашей цивилизации для археологов далекого неведомого времени?
Что они получат от нас, эти любопытные глаза будущего? Я понял, что возмущаюсь ими. Как они осмелились раскапывать нашу трагедию?!
Динни сломала это настроение.
Одной рукой она откинула волосы на сторону, они были странного оранжевого цвета. — Так много людей просто не понимают, как он чувствителен; я-то понимаю. Этот человек слишком талантлив. Если б он не научился управлять своими чувствами, то был бы опасен.
Я поглядел на Теда — о чем он думает? — но он сейчас сидел без выражения. Временами он кивал или хрюкал, но его реакции были лишь уклончивыми подтверждениями. Динни, похоже, не замечала этого, а если замечала, то не обращала внимания. Великий Боже! Когда-нибудь ее язык загорит на солнце?
— Что у вас за встреча?, — спросил я Теда.
Он открыл рот ответить, но Динни сказала: — Всемирная ассоциация свободных спиралистов.
— Спирализм? Вы теперь перешли в спирализм? Я…. — я поперхнулся. — Впрочем, все равно, — я поднял руки, — это не мой бизнес. Каждый может катиться со своей сумкой.
— Там только завтрак, Джим…. — начал говорить он.
Динни пропахала прямо по нему: — Они действительно милые люди. И это у Рагамуффина, в одном из немногих мест, где знают, как приготовить приличный континентальный завтрак, хотя я не думаю, что их список вин очень хорош и поэтому не рекомендую его для чего-нибудь после позднего завтрака. Рассказать вам, как я однажды отправили назад соммелье?
Внезапно я больше не злился на Теда. Он обрел гораздо более подходящую судьбу, чем я мог ему запланировать. — Ну, это конечно звучит… э-э, интересно. И — не будут ли они этим утром пить кровь каких-нибудь благородных детей?
Я увидел, как Тед быстро глянул в зеркало заднего вида, увидел выражение моего лица и показал, какой длинный язык у меня за зубами. По крайней мере это были мои собственные зубы.
— Послушай, Джим, — сказал он серьезно. — Я оставлю тебя перед отелем. Но на самом деле это больше не отель. Дядя Сэм забрал его и использует как центр для конференций. На время. Что делает это постоянным. Во всяком случае я достал для нас обоих допуск по форме С — не задавай вопросов — так, что у тебя будет доступ на почти все пленарные сессии и большинство неформальных встреч. Я не знаю, включаются ли сюда секретные. Ты должен разнюхать это сам — но будь осторожен. Слушай, тебе нельзя допускать, чтобы твои верительные грамоты проверялись слишком дотошно, ты годишься, но только чуть, так что постарайся не вызывать подозрений, окей?
— Конечно, мне это нравится. Но как тебе удалось?
— Я веду свой род от длинной цепи разбойников. Теперь слушай — ты должен прежде всего зарегистрироваться. Набери CORDCOM REG — любой из терминалов может перезаписать твою карточку. О, кстати, твой допуск позволяет пользоваться транспортным пулом. Неограниченный доступ. Очень удобно. Не надо беспокоиться о бумагах. Можно почти все, кроме президентского лимузина и танка Паттон.
— А зачем бы мне лазерный танк?
Тед пожал плечами: — Покататься. — Приземлившись на дорогу, машина подпрыгнула и тяжело покатилась. Тед слегка тронул тормоза, чтобы сбросить скорость.
— Знаешь, ты мог бы получить его, если он действительно нужен. Потому что ты, э-э… военный. Спецвойска, помнишь? Вот откуда наши допуска. Все, что требуется — это пара часов тренировок. И подтверждение, что он в самом деле нужен.
— Спасибо, я пас.
— Ну, держи это в памяти. Можешь представить выражение лица у Дюка, или Оби, если бы ты прикатил на таком?
Я обдумал. Нет, не могу представить.
Тед развернулся у рампы и остановился у нужного входа: — Увидимся позже, окей?
— Конечно. Э-э, приятно было встретиться, Динни. — Я пошел, а они покатили. Спирализм?
Я сунул руки в карманы пиджака и направился в отель — эй? А это что? О, это коробочка доктора Обама. Я почти забыл, что ношу ее.
Я увидел ряд терминалов и нырнул в будочку. Набрать CORDCOM REG заняло секунду. Моя карточка исчезла в щели и вылезла назад с желтой полосой надпечатки. В правом верхнем углу была напечатана громадная буква С в красном квадрате. Вот оно?
Я сбросил экран и набрал DIR — подполковник Айра Валлачстейн.
На экране замигало: SORRY, NOT FOUND. (Извините, не найден.) Что?
Может, я ошибся клавишей? Я набрал снова.
SORRY, NOT FOUND.
Что ж, это было… несколько странно. Я вызвал PROJECT JEFFERSON, пытаясь найти список их персонала.
SORRY, NOT AVAILABLE. (Извините, не доступно.) Попытал счастья с каталогом военной зоны Денвера. Такого вообще не было в списке.
Секунду я сидел озадаченный, думая, что делать дальше. Поскреб голову. Почему доктор Обама дала мне посылку человеку, которого здесь нет? Или, может быть, этот полковник Валлачстейн уехал и не дал знать доктору Обама? Может, мне надо позвонить доктору Обама и спросить? Нет, что-то подсказывало мне, что так делать не надо.
Я вытащил коробку из кармана и разглядел. В ней не было ничего экстраординарного, просто нечто легкое. Закругленные углы. Никакой маркировки, только несколько кнопок и замок. Вообще не о чем говорить. Я подумаю над этим. Не хочу ее уничтожать. Пока. Это может оказаться ошибкой.
Я снова сунул ее в карман. Может, завтра, за бараками. Может, я пропустил что-то очевидное.
Я сбросил экран и вызвал расписание текущего дня конференции. Общая сессия о биологии и поведении хторров начинается в десять. По-видимому, это была недельная сессия. Я просмотрел остаток расписания, снял твердую копию, завершил сеанс и направился на поиски завтрака.
Я взял оладьи и клубнику с кремом. Я ел в одиночестве, но все же в лучшей компании, чем Тед.
20
Человек на подиуме смотрел печально.
Cлишком много пустых мест. Аудитория было заполнена лишь на треть.
Я поколебался в задних рядах. Присутствующие уже начали разбиваться на группки.
Военные сидели кучно, все по одну сторону. Я не знал, можно ли сесть рядом. В первых пяти рядах находились странные личности. Серьезные типы скучились в центре. Тюрбаны и бурнусы — их было здесь ужасно много — раздробились по бокам, болтая друг с другом быстро, как они могут, игнорируя хмурящегося человека на кафедре.
Зал гудел от шума тысяч отдельных разговоров — журчащий поток слов. Они не понимали, как громко говорят все вместе? Каждый кричал, чтобы быть услышанным, каждый повышал голос и остальные, соответственно, говорили еще громче. Не трудно догадаться, почему человек на подиуме столь несчастен.
Я нашел пустой ряд на полпути и занял место ближе к центру. Вставил свежую кассету в рекордер и положил его в карман.
Печальный человек подошел к краю возвышения и зашептал что-то помощнику, тот пожал плечами, человек стал еще несчастнее. Он проверил свои часы, я — свои: сессия опаздывала уже на пятнадцать минут. Он снова вернулся на подиум и пощелкал микрофон. — Джентльмены? Леди? — Он порчистил горло. — Будьте добры занять места, мы начинаем…
Не сработало. Шум разговоров только увеличился, когда каждый говорящий добавил голоса, чтобы быть услышанным на фоне системы трансляции. Я видел, что это займет определенное время.
— Делегаты? Будьте добры!… — Он попытался снова. — Я призываю сессию к порядку.
Никто не обратил внимания. У всех и каждого было такое важное для высказывания, что заменяло любое другое событие в аудитории.
Несчастный человек сделал еще попытку, потом достал крошечный деревянный молоточек и начал стучать по старинному корабельному колоколу, торчащему на верху подиума. Он быстро ударил в него четыре раза, потом еще четыре, потом снова и снова. Он продолжал и продолжал звонить в него, опять и опять, ровным ритмичным звоном, который нельзя было игнорировать. Я увидел, как он смотрит на часы. По-видимому, такое с ним уже бывало.
Группы начали таять. Разнообразные разговоры раскалывались и прекращались — не могли больше состязаться с колоколом — и участники двинулись по местам. Единственный разговор, продолжавшийся в полном объеме, шел между тремя глухими женщинами — может, это были переводчицы — на американском языке жестов.
— Благодарю вас!, — сказал наконец несчастный человек. Он нажал несколько кнопок на подиуме и экран позади него засветился официальными объявлениями. Они повторялись каждые пятнадцать секунд, каждый раз на другом языке: французский, русский, итальянский, китайский, японский, суахили, арабский — остальные я не смог распознать. Английская версия гласила: «Английские синхронные переводы идут по пятнадцатому каналу. Благодарю вас.» Он подождал, пока делегаты приладили наушники. Они зашелестели меж собой, заглатывая фразы, каждый — невыносимо долго.
Cлишком много пустых мест. Аудитория было заполнена лишь на треть.
Я поколебался в задних рядах. Присутствующие уже начали разбиваться на группки.
Военные сидели кучно, все по одну сторону. Я не знал, можно ли сесть рядом. В первых пяти рядах находились странные личности. Серьезные типы скучились в центре. Тюрбаны и бурнусы — их было здесь ужасно много — раздробились по бокам, болтая друг с другом быстро, как они могут, игнорируя хмурящегося человека на кафедре.
Зал гудел от шума тысяч отдельных разговоров — журчащий поток слов. Они не понимали, как громко говорят все вместе? Каждый кричал, чтобы быть услышанным, каждый повышал голос и остальные, соответственно, говорили еще громче. Не трудно догадаться, почему человек на подиуме столь несчастен.
Я нашел пустой ряд на полпути и занял место ближе к центру. Вставил свежую кассету в рекордер и положил его в карман.
Печальный человек подошел к краю возвышения и зашептал что-то помощнику, тот пожал плечами, человек стал еще несчастнее. Он проверил свои часы, я — свои: сессия опаздывала уже на пятнадцать минут. Он снова вернулся на подиум и пощелкал микрофон. — Джентльмены? Леди? — Он порчистил горло. — Будьте добры занять места, мы начинаем…
Не сработало. Шум разговоров только увеличился, когда каждый говорящий добавил голоса, чтобы быть услышанным на фоне системы трансляции. Я видел, что это займет определенное время.
— Делегаты? Будьте добры!… — Он попытался снова. — Я призываю сессию к порядку.
Никто не обратил внимания. У всех и каждого было такое важное для высказывания, что заменяло любое другое событие в аудитории.
Несчастный человек сделал еще попытку, потом достал крошечный деревянный молоточек и начал стучать по старинному корабельному колоколу, торчащему на верху подиума. Он быстро ударил в него четыре раза, потом еще четыре, потом снова и снова. Он продолжал и продолжал звонить в него, опять и опять, ровным ритмичным звоном, который нельзя было игнорировать. Я увидел, как он смотрит на часы. По-видимому, такое с ним уже бывало.
Группы начали таять. Разнообразные разговоры раскалывались и прекращались — не могли больше состязаться с колоколом — и участники двинулись по местам. Единственный разговор, продолжавшийся в полном объеме, шел между тремя глухими женщинами — может, это были переводчицы — на американском языке жестов.
— Благодарю вас!, — сказал наконец несчастный человек. Он нажал несколько кнопок на подиуме и экран позади него засветился официальными объявлениями. Они повторялись каждые пятнадцать секунд, каждый раз на другом языке: французский, русский, итальянский, китайский, японский, суахили, арабский — остальные я не смог распознать. Английская версия гласила: «Английские синхронные переводы идут по пятнадцатому каналу. Благодарю вас.» Он подождал, пока делегаты приладили наушники. Они зашелестели меж собой, заглатывая фразы, каждый — невыносимо долго.