Страница:
кружились уже в воздухе, не смея опуститься на землю. По утрам тонкой
корочкой льда затягивались лужи, а небо к закату было красным, как медь.
Зима подступала, и владельцы земель спешили объехать свои владения -
собрать с вилланов последний оброк.
По старому Ватлингу, по широкому Эрмину, по каменистым горным тропам,
по топким просекам, по глухим и людным проселкам, мимо кельтских
могильников, мимо затопленных золотым орешником римских военных лагерей,
мимо грузных норманнских церквей и угловатых замков, лениво влегая в ярмо,
тащили волы повозки, скрипящие под тяжестью нового урожая. Ветер уносил в
облака пыльные клочья овечьей шерсти, мякину, запах янтарного меда, дым
коптящихся окороков.
Настежь были распахнуты двери монастырских амбаров, подвалов; и днем и
ночью опущены были подъемные мосты.
Громко визжали свиньи и гоготали гуси, громко стучали цепы по гумнам,
буйный ячмень задорно хлопал, вышибая затычки из бочек, но все эти звуки
заглушал громкий и протяжный скрип колес.
Красные клены и медные дубы бросали охапки листьев под широкие копыта
воловьих упряжек. Воробьи неохотно уступали дорогу копытам, словно
уговорились, что скорее дадут раздавить себя, чем позволят увезти с полей
золотое зерно.
Собаки бежали между возами, то зазывая вперед ленивых волов, то
отставая у верстового столба, чтобы, задрав лапу, проверить, на месте ли
еще надпись, высеченная по твердому камню: "Сделал дорогу Гай Юлий
Цезарь".
С высокой вершины каштана, что стоит на холме в том месте, где дорога
на Бернисдэль пересекает дорогу на Сайлс, Мук, сын мельника, увидел
большой обоз.
Как ящерица, он соскользнул по гладкому стволу и спрыгнул на землю,
где, с головой укутавшись в плащи, крепким сном спали востроносый Скарлет
и Билль Белоручка.
- Двенадцать упряжек по восемь волов, вьючных лошадей не то семь, не то
восемь, - сказал Мук, растолкав товарищей. - Сам епископ не ездит с таким
обозом! Клянусь крестом, они не оставили в Вотерсе ни свиньи, ни куренка!
- Какая охрана? - потягиваясь, спросил Скарлет.
- Считать будем после драки. Хватило бы стрел.
Билль Белоручка выглянул из чащи.
Скрип колес приближался. Ветер донес мычание коров, гоготанье гусей,
кудахтанье, крики погонщиков и хлопанье бичей.
- Прямо ярмарка на колесах! Достанется нам от Робина, если мы упустим
такой подарок!
Пятеро вооруженных всадников подвигались вперед в голове обоза, трое
монахов трусили следом за ними. Низко пригнув головы, брели привязанные к
повозкам коровы. Вьючные лошади шли понуро, покачиваясь под тяжелой
кладью.
- Передний - мой, - сказал Мук, натягивая тетиву. - Бери, Скарлет, на
прицел большого, на белой кобыле. А ты, Белоручка, - того, что толкует с
монахом.
Три стрелы сразу сорвались с луков, будто их спустила одна рука.
Всадник, ехавший впереди, мешком повалился на шею лошади. Тот, что
беседовал с монахом, упал бы, не подхвати его спутник. Третья стрела,
скользнув по кольчуге стражника, воткнулась в морду белой кобылы. Лошадь
вскинулась на дыбы и опрокинулась в сторону, на переднюю упряжку волов.
Скрип колес оборвался, облако пыли скрыло обоз.
Волы ревели, сбившись в кучу, опрокидывая повозки; гуси хлопали
крыльями, свиньи визжали, вьючные лошади бились копытами кверху,
пригвожденные кладью к земле.
- Люди, ко мне! - кричал стражник, упавший с белой кобылы. - С нами бог
и святые угодники! Ко мне, Жоффруа, Бонвалет! Все на разбойников!
Он стоял с обнаженным мечом, прикрывая своим телом монахов, которые
поспешили опуститься на колени, сложив руки на груди. Рядом с ними лежал
всадник, раненный стрелой Белоручки.
Но воин напрасно звал на помощь. Испуганные кони, закусив удила, далеко
унесли уже и Бонвалета и Жоффруа. А погонщики волов исчезли под своими
повозками с такой быстротой, как суслики прячутся в норки.
Стрелки под могучим каштаном дружно расхохотались, увидав чудесное
действие трех хорошо направленных стрел.
- Клянусь святым требником, тысяча стрел не заменит нам имени Робин
Гуда!
С этими словами Скарлет выскочил на дорогу следом за Муком, сыном
мельника, и Белоручкой. Стрелки тотчас же взяли на прицел единственного
готового к обороне врага.
- Послушай, вояка, - сказал Мук, обращаясь к стражнику, - если ты
будешь брыкаться, мы подарим тебе три добрые стрелы, сработанные хромым из
Трента. Только боюсь, что ты отправишься в преисподнюю прежде, чем успеешь
их хорошенько сосчитать. Ну-ка, вкладывай свой меч в ножны, чтоб не ржавел
на осеннем ветру... Так! А теперь посмотрим, каких гостинцев прислал нам
господь.
Не спеша он прошелся взад и вперед мимо сбившегося в кучу обоза.
Скарлет и Билль Белоручка зорко следили за возницами и провожатыми, не
выпуская из рук направленных на стражника луков.
- Так, - повторял Мук, сын мельника, - так. Мед и эль - хорошо. Надо
думать, ваш мед вкуснее, чем дикий. Рожь хорошая. Овес нам не нужен. Для
чего бы нам сдался овес, если лошадей мы не держим? Ба! Какая свинья! С
хорошего аббата будет. Это ты раскормил такую, виллан? Да не прячься ты
под повозку! Разве я дьявол? Отвечай, если есть у тебя язык. Это ты
откормил свинью так, что она стала поперек себя толще?
Погонщик робко выбрался из-под повозки.
- Твоя свинья? - снова спросил Мук.
- Была моя, - несмело ответил виллан.
- А зачем ты ее отдал монахам?
- За выпас. Я держу от аббатства землю.
- А еще чего отдал?
- Двух гусей отдал, десять кур, три чельдрона овса.
- Они, верно, у тебя лишние были?
Из-под всех повозок теперь вылезли погонщики. Не решаясь подойти
поближе к стрелку, они вытянули шеи, прислушиваясь к разговору.
- Почему ж это лишнее? - с обидой в голосе спросил крестьянин. - У меня
кур всего-то и было двенадцать да дни петуха. А свинья - такой свиньи во
всем Вотерсе нету, всякий скажет.
- Так бери их себе, если они нужны, - вдруг сказал Мук.
Виллан разинул рот и захлопал глазами. Он весь подался назад, испуганно
глядя на стрелка.
- Мне? И кур? И свинью? А эти что скажут?
Он кивнул на монахов, которые продолжали стоять на коленях, тесно
прижавшись друг к другу, с руками, сложенными на груди. Мук рассмеялся.
- Они свое получили. Да шевелись попроворнее! Забирай свое добро и тащи
домой. Жена-то есть у тебя?
- Есть.
- Так скажи ей, что это подарок от Робин Гуда. - Только тут все поняли,
что стрелок не шутит.
Первый крестьянин топтался еще на месте, не зная, каких угодников
благодарить за свое счастье, а уж другой, косясь на Мука, принялся
отвязывать от повозки корову.
- Ну, ну, смелее! - подбодрил погонщиков стрелок.
Вилланы везли свой оброк на своих же волах. И едва Мук кивнул головой,
как упряжки были повернуты, опрокинутые повозки поставлены на колеса и
ремни звонко защелкали по спинам волов. И хотя волы на подъем ленивы, обоз
тронулся с места и скрылся с глаз так быстро, точно его подхватило вихрем.
Посреди взрытой дороги осталась колода меду, пузатая бочка эля и
несколько мешков с пшеницей и рожью. Когда скрипучий обоз скрылся вдали,
Мук, сын мельника, обернулся к монахам. Святые отцы все еще стояли на
коленях, побелевшими губами шепча молитвы.
Билль Белоручка и Скарлет давно опустили луки, но стрелы держали на
тетиве. Стражник, неподвижный, как каменное изваяние, смотрел в ту
сторону, где еще клубилась пыль, поднятая колесами повозок.
- Ты, парень, ступай, откуда пришел, - сказал Мук стражнику. - Да
прихвати с собой эту падаль, пока ее не склевали вороны.
Взвалив раненого товарища на седло, стражник взял под уздцы свою белую
кобылу, взглянул исподлобья на монахов и побрел прочь.
- Ну, вилланы, не каждый день посылает господь такое утешение! -
воскликнул Скарлет. - Как жеребята, как жеребята! Волы-то скакали, как
жеребята!.. Вставайте, вставайте, святые отцы! Помолились - и хватит. Все
равно не замолить вам своих грехов. И какой толк по сто раз повторять
"Ave", если пречистая слышит вас с первого слова? Поднимайтесь живее да
помогите нам погрузить лошадей.
Взгромоздив мед и эль, пшеницу и рожь на свои же седла, монахи
старательно увязали кладь и повели лошадей в поводу вслед за Скарлетом к
Бернисдэльским пещерам. Вспоминая, с каким проворством вилланы скрылись с
глаз со своим добром, Скарлет то и дело принимался хохотать, трясясь всем
своим поджарым телом.
Мук, сын мельника, и Билль Белоручка шли позади.
- Ого-го! - окликнул кто-то стрелков, когда они вышли на широкую лесную
поляну, и эхо трижды повторило веселый крик.
Знакомый свист прорезал воздух. И навстречу стрелку, обгоняя друг
друга, понеслись, заливаясь приветственным лаем, псы фриара Тука.
- Эге! И ты ведешь добрых гостей, фриар Тук? - крикнул Мук, сын
мельника, и эхо снова принялось перебрасывать слова, как игральные кости.
- Ну и славный же выдался денек! А в мешках у вас что за добыча?
- Подарок Робину от лорда шерифа. Маленький Джон вернулся. Этого парня
он сманил с шерифова двора, а мальчика они нашли по дороге. Как тебя
звать? Я запамятовал, молодец.
- Эльфер! - воскликнули в один голос Скарлет и Билль Белоручка.
А юноша ничего не ответил, потому что его слишком крепко стиснули
старые друзья, добрые вилланы. Так крепко, что он едва не скатился с коня.
Олень прекрасный промелькнул,
Сверкнул зеленым блеском,
И три десятка молодых -
За этим перелеском.
Опустив к земле мокрые носы, задевая стрелков упругими хвостами, псы
фриара Тука вбежали в пещеру, деловито обрыскали все углы и, найдя все в
порядке, улеглись вокруг медвежьей шкуры, на которой сидел Робин, обхватив
руками колени.
"Сейчас придут!" - говорили их веселые морды, а глаза, скошенные ко
входу в пещеру, и хвосты, нетерпеливо постукивающие по земле, говорили
другое: "Куда ж они запропастились? Почему их не видно?"
Наконец в дальнем конце просеки, освещенной ясным холодным солнцем,
показался караван: фриар Тук рядом с парнем в плаще, расшитом крестами;
нагруженный двумя мешками конь; стройный всадник в кольчуге, с перевязкой
на руке; трое монахов вели тяжело навьюченных лошадей, а позади всех с
горделивым видом шагали Мук, сын мельника, Билль Белоручка и востроносый
маленький Скарлет.
- Привет Робин Гуду от лорда шерифа! - сказал повар, бросая к ногам
Робина мешки с серебром. - Маленький Джон просил приготовиться к встрече
знатного гостя: не дальше как к вечеру он приведет сюда моего господина.
- А ты кто же будешь?
- Шерифов слуга, - ответил повар. - И если ты хочешь, Робин, чтобы
шериф остался доволен обедом, я зажарю оленя в точности так, как это делал
всегда в Ноттингеме.
Отец Тук подтолкнул вперед Эльфера.
- Вот молодой волчонок, из которого вырастет добрый волк! Он привез нам
весточку из Сайлса.
- Выпей вина и ложись, - заботливо сказал Робин, взглянув на бледное
лицо юноши. - Цела ли кость? Снимите, ребята, с него эти тряпки и
перевяжите рану получше... Мир вам, снятые отцы!
Монахи жались друг к другу, с тревогой осматриваясь по сторонам.
Стрелки окружили их тесным зеленым кольцом.
- Что-то знакомо мне твое лицо, - обратился Робин к одному из святых
отцов. - А ну, подними капюшон немного повыше! Голову ставлю, что мы
когда-то встречались! Только, помнится, на плаще у тебя тогда был крест.
Не с тобой ли мы однажды молились господу богу, чтобы он подарил нам от
своих щедрот десяток золотых? А этот уж, верно, тогдашний твой спутник, не
так ли?
Маленький толстый монах при этих словах попятился, стараясь спрятаться
за спину долговязого крестоносца; но и тот сделал шаг назад, промямлив
что-то невнятное в ответ.
- Вот хорошо, что нам снова привелось встретиться! - сказал Робин,
вставая. - Скорей же за стол - вы, наверное, устали с дороги.
Серебряные блюда и золотые кубки шерифа заблестели на широком столе.
Монахи покорно жевали, не решаясь поднять глаза на стрелков, угрюмые и
молчаливые, точно летучие мыши, укутавшиеся в свои перепонки. Стрелки
наперебой угощали и потчевали безмолвных гостей.
- Выбирайте куски пожирнее, ведь сегодня не пост. Поглядите, как
управляется с ветчиной отец Тук, а ведь он тоже духовного звания и с юных
лет привык к воздержанию в пище! А вот это вино - из монастырских
подвалов. Брат крестоносец уж, верно, знает в нем толк?
Когда же гости, покушав, ополоснули руки, Робин спросил их:
- Скажите, святые отцы, далеко ли ваш монастырь?
Монахи переглянулись.
Толстенький с отчаянием в глазах посмотрел на крестоносца; тот
заморгал, но рта не раскрыл. Ответил третий монах, у которого голова была
узкая и голая, как утиное яйцо, а нос походил на утиный клюв.
- Мы из аббатства святой Марии, - сказал он тонким, птичьим голосом. -
Я главный эконом аббатства и не потерплю никакой обиды!
- Святой отец, - улыбнулся Робин, - зачем бы я стал тебя обижать?
Большая честь для меня, что пречистая дева избрала своего главного
эконома, чтобы возвратить мне долг!
Монах откинул голову назад, как делают утки, когда пьют.
- О каком долге ты говоришь, мой сын?
Робин Гуд переглянулся со своими стрелками; веселые искорки бегали у
него в глазах, когда он снова обернулся к монахам.
- Однажды был такой случай, что дева Мария поручилась своим словом за
рыцаря, которому я отсчитал четыреста марок.
- Вы слыхали что-нибудь об этом, приор? Я ничего не знаю об этом долге.
- Полно шутить, монах! - воскликнул Робин. - Кто поверит тебе, чтобы
святая дева забывала свои обещания? Ты - эконом аббатства святой Марии,
кому же знать, как не тебе? Она, конечно, прислала с тобой червонцы,
потому что сегодня срок.
Эконом даже взвизгнул, во все стороны тыча своим утиным клювом,
точь-в-точь как утка, когда подавится коркой.
- Но я клянусь, - прошипел он, - что у нас нет ни фартинга!
- И переметные сумы пусты?
Глаза монаха на миг закрылись веками, по его сухому горлу пробежал
бугорок, будто он проглотил наконец свою корку.
- Там есть только двадцать марок, которые мы собрали в Вотерсе с наших
вилланов. Клянусь, у нас больше нет ничего!
- Клянусь и я! - сказал Робин. - Если так бедна дева Мария, я ни
фартинга не возьму из этих денег и даже прибавлю к ее добру! Но, если там
найдется больше двадцати, это значит, что пречистая дева прислала свой
долг. Пойди сосчитай, Скарлет! Я знаю, что ты не собьешься в счете.
Скарлет выскочил из пещеры, как заяц, ловким прыжком и раскинул свой
плащ на траве. Он отвязал кошели, притороченные к седлам монахов, и вытряс
из них на сукно холмик золота и горсть серебра.
Он долго считал монеты, потом вернулся к столу.
- Восемь сотен марок прислала непорочная дева! Я не считал серебра.
- Видишь, монах! Недаром я сказал тому рыцарю: пройди всю Англию от
моря до моря, ты но найдешь поручителя надежнее. Если снова святой Марии
случится нужда, я всегда приду ей на помощь.
Голова эконома вытянулась еще больше, а нос опять принялся клевать
воздух. Рот его открывался и закрывался, и все стрелки с любопытством
ожидали, какие вылетят из этого рта слова.
Но в это время у входа в пещеру раздался громкий, веселый голос
Маленького Джона:
- Вот, лорд шериф, в этой пещере скрылся от меня зеленый олень с
золотыми рогами. Он ослепил меня - я не посмел пустить в него стрелу.
Всадник и пеший остановились на пороге. И всадник крикнул, рванув
удила:
- Проклятье! Ты обманул меня, Рейнольд Гринлиф!
Искры брызнули из-под копыт жеребца, но Маленький Джон успел схватить
его под уздцы с одной стороны, Робин Гуд - с другой.
- Прости, лорд шериф, - сказал Робин, - почему ты зовешь моего стрелка
Рейнольдом Гринлифом? Он всегда назывался у нас Маленьким Джоном. Помоги,
Маленький Джон, благородному лорду сойти с коня.
- Привет дорогому гостю! - дружно грянули все стрелки, какие были в
пещере.
А Робин усадил шерифа за стол рядом с экономом аббатства святой Марии.
- Рад тебя видеть, шериф, - промолвил он. - Я давно не видал тебя; с
тех самых пор, как проезжий горшечник подарил твоей жене три отличных
кувшина и ты пригласил его к своему столу. Наконец я смогу расплатиться с
тобой честь по чести! Хороша ли была охота? Ты видал, не всех еще
королевских оленей перебил в лесу Робин Гуд. Мы выбираем обычно самых
жирных, таких, которые сами просятся в котел. Вот отведай. Его приготовил
твой повар и клялся, что работал старательнее, чем в Ноттингеме. Не
гнушайся и элем - за вкус его и за цвет ручается главный эконом аббатства
святой Марии!
То ли желтые лица монахов, сидевших бок о бок с ним, напоминали о
благостях воздержания и поста, то ли серебряное блюдо, на котором повар
подал ему сочный ломоть оленины, показалось шерифу слишком знакомым, то ли
повар, посмеивавшийся в лицо своему господину, показался ему
непочтительным и нерадивым слугой, только шериф, несмотря на все уговоры,
не притронулся к еде.
- Отпусти меня, дерзкий стрелок, - сказал шериф Робин Гуду. - Я заплачу
тебе, сколько потребуешь, хотя рад был бы вздернуть тебя на виселицу, как
вздергивал твоих людей.
- Нет! - твердо ответил Робин. - Ничего нет дороже хорошего гостя. Вот
если мои люди согласны за несколько золотых простить тебе все обиды, я
послушаюсь их. Скателок, Билль Белоручка, Мук, Скарлет, Билль Статли и
Маленький Джон! - Робин обвел глазами своих стрелков. - Благородный шериф
предлагает вам выкуп. Сколько возьмешь ты, Скателок, за руку, которую
слуги Ральфа Мурдаха отрубили твоему сыну?
Скателок не спеша отхлебнул вина, потом подмигнул фриару Туку, который
сидел с ними рядом.
- Сколько взять с него? Одну или две руки?
- А сколько возьмешь ты, Скарлет, за след от ошейника, который я снял с
твоей шеи?
Стрелок ничего не ответил.
- Мук, сын мельника, - сказал Робин, - мне помнится, что твою жену
затравили собаками лесничие благородного лорда шерифа. За сколько марок ты
продашь память о своей жене? Сотни марок с тебя довольно? Ты видишь,
шериф, мои люди молчат. Конечно, не все еще в сборе; может быть, к утру
подойдут остальные и кто-нибудь из них польстится на твое добро, - слепой
Генрих, которому ты выколол глаза, или Давид Донкастерский, тот самый, чью
землю ты подарил сэру Гаю Гисборну. А сегодня придется тебе заночевать
вместе с нами в веселом Бернисдэльском лесу.
Пес, лежавший у ног фриара Тука, перевалился на бок и зевнул, завив
колечком розовый язык.
Толстенький монах с тоской посмотрел на тающую в сизых сумерках
просеку.
- Отпустите хоть нас! - всхлипнул он. - Ведь скоро ночь.
Столько заячьей трусости было в этом возгласе, что Робин Гуд
рассмеялся.
- Ну ступайте, - сказал он монахам. - Вы честно исполнили поручение
непорочной девы Марии, и я не хочу, чтобы слуги ее дурно ославили меня в
своей святой обители. Дай им лошадей, Билль Статли. А этот, - он кивнул на
шерифа, - пусть попробует сегодня, как сладко спать на траве и корнях под
зеленым линкольнским сукном.
Вмиг с шерифа был содран бархатный плащ и кафтан, отороченный мехом, с
ног - сапоги с золотыми шпорами. Зеленый плащ линкольнского сукна накинули
ему на плечи. И до утра он корчился на мерзлой земле, измышляя страшную
казнь для Робин Гуда.
- Проклятье! - стуча зубами от холода, повторял шериф. - Ты дорого мне
заплатишь за эту ночь, разбойник!..
- Хорошо ли спалось тебе, благородный лорд? - приветствовал его поутру
веселый стрелок. - Не правда ли, эти дубы поют колыбельные песни?
- За все богатства Англии я не просплю здесь второй ночи! - угрюмо
ответил шериф, опуская глаза под жестким взглядом стрелка.
- Но ты будешь жить здесь со мной не месяц и не год, - сказал Робин. -
Ты будешь спать под этим дубом, пока не слетит с тебя спесь, шериф. Я дарю
тебе жизнь на этот раз за то, что ты был ласков с моим Маленьким Джоном.
Шериф сидел на обомшелом пне, неловко кутаясь в зеленый плащ.
Растрепанная седая борода его вздрагивала на ветру. Былинки травы и мха
прилипли к морщинистой шее.
Скателок, Мук, сын мельника, фриар Тук, Билль Статли и Билль Белоручка
стояли рядом. Маленький Джон сплюнул сквозь зубы и махнул рукой.
- Хорошо, - сказал Робин. - Вот мой меч, шериф. Поклянись мне на нем:
не вредить ни мне, ни моим стрелкам ни на земле, ни на морском пути.
Шериф вскочил так поспешно, что плащ распахнулся, обнажив сухую белую
грудь.
- Клянусь! Клянусь! Клянусь! - повторил он трижды. - Я буду верным
другом тебе, Робин Гуд!
- Так беги же отсюда прочь, старик! И спеши, пока не раздумали мои
молодцы.
Босую ногу продел шериф в стремя; ветер рвал с его плеч зеленый
линкольнский плащ.
- Я выжгу это гнездо каленым железом!.. - скрипел сквозь зубы шериф,
нахлестывая плетью коня.
А стрелы какие - длиною в ярд!
Оперенье - павлинье перо!
Блестящей насечкою радует глаз
Белое серебро.
Полная луна светила так ярко, что муравьи видны были на лесной
тропинке. Серебряные ветви дубов бросали на траву черную тень, а там, где
листва была реже, дымчатые столбы лучей тянулись к земле.
Возле сторожки лесничего, срубленной из толстых бревен, остановилась
невзрачная лошаденка. Сухонький старичок неловко сполз с седла и, сильно
припадая на одну ногу, проковылял к окну. Он постучал по доске, которой
изнутри было закрыто окно, и к щелке тотчас же прильнул недоверчивый глаз.
- Открой, добрый человек, - тихо сказал поздний гость. - Я совсем
заплутался у вас в лесу.
Полоска красного света брызнула в щель, погасла, вспыхнула снова:
хозяин сторожки вздул огонь.
- Кого еще там принесло?
Старичок уткнулся бородкой в окно и громко закричал:
- Башмачник я, в Ноттингем еду за кожей, на ярмарку! Пусти
переночевать, хозяин!
Загремел засов.
Тяжелая дверь отворилась, и в лунном свете блеснуло лезвие ирландского
ножа. Черный Билль, лесничий королевских лесов, встретил позднего гостя на
пороге.
- Ты один? - спросил лесничий, вглядываясь в тень за спиной старика.
- Как Адам, когда еще не было Евы, - повеселевшим голосом ответил
старичок. - Впрочем, есть при мне кости святого Гуга.
Он вошел в сторожку, ведя за собой лошадь. Поставив лошадь в тот угол,
где гремел о кормушку цепью жеребец лесничего, старичок скинул с плеча
небольшую кожаную сумку.
Черный Билль, угрюмо насупившись, разглядывал гостя.
- А что у тебя в сумке, башмачник?
Старичок развязал котомку и поднес к носу лесничего десяток ножей,
шильев и сверл. Лукаво ухмыляясь в седую бороденку, он заговорил
быстро-быстро, так что Черный Билль не мог вставить ни словечка.
- Великое дело - мощи святого Гуга! Святой Гуг ведь тоже был бродячий
башмачник, вроде меня. А когда накинули ему на шею петлю за то, что он
полюбил прекрасную Финифред, он воскликнул в великом горе: "Слушайте, все
башмачники, какие есть на божьей земле! Мне нечего вам завещать. Жизнь у
меня отнимает палач, мясо мое склюют жадные птицы. Я оставлю вам свои
кости, пусть они принесут вам счастье". Нацеди мне кружку эля, хозяин, дай
промочить горло с дороги... Хорош, хорош у тебя эль, лесник! Вот шли мимо
виселицы веселые башмачники, слышат - стучат на ветру белые кости святого
Гуга. "Глядите, - говорит один, - вот кости, что завещал нам святой!" - "А
на что живому нужны мертвые кости?" - спрашивает другой. "Как на что? В
этих костях такая же сила, как в мозгу бобра или в языке лягушки. Потому
что, если ты высушишь мозг бобра, растолчешь в порошок и добавишь сычуга,
который хозяйки кладут в сыр, и этой мазью натрешь порог, ни один вор не
войдет в твой дом. А язык лягушки имеет такую силу, что если положишь его
на грудь спящего, то спящий ответит тебе на всякий вопрос и расскажет, что
будет завтра и через десять лет. А если лист чернобыльника положишь в
башмак - хоть сорок миль пройди, не устанешь. А если кости святого Гуга
башмачник положит в сумку..."
- Да постой, не тараторь, старик! - перебил гостя Черный Билль. - Никто
не поверит тебе, что ты башмачник. Зачем башмачнику сверла? Уж больно
знакома мне твоя борода. Не хромой ли ты стрельник из Трента? Как, и
колчан у тебя при седле?
- А хоть бы так, - не моргнув глазом, ответил старик. - Если мощи
святого Гуга помогают башмачнику, почему бы им не сослужить службу доброму
стрельнику?
- Какой же ветер занес тебя сюда, старик?
- Уж ты-то знаешь какой, - подмигнул гость. - Тот самый ветер, который
тридцать лет не дает мне покою и таскает, как палый лист, по всему
северному краю. Слыхать, шериф в Ноттингеме объявил состязание лучников в
день святого Петра? Значит, смекаю я, кому-нибудь да понадобятся меткие
стрелы.
- А давно, однако, не видно тебя в наших лесах, - заметил лесничий,
подливая старику темного эля.
- Да мало ли в Англии городов и сел! Рук-то у меня, на беду, только
две. Трудно стало мне таскать по дорогам свои старые кости, а хороший
стрелок всегда отыщет хромого из Трента. Только третьего дня приходили ко
мне в Донкастер здешние молодцы. Говорят, красного зверя в Шервуде много,
да шерифовы заставы караулят у каждого пня.
Черный Билль нахмурился.
- Смотри, старик, не сносить тебе головы! Я давно примечаю, у
разбойников стрелы твоей работы.
- Ремесло наше такое. Разве ткач виноват, если веселые молодцы ходят в
сукнах его работы? Были бы стрелы чисто сделаны, а чья рука их спустит с
тетивы и в какую мишень, это дело не наше. Погляди, видал ты такие стрелы?
Стрельник прохромал к своей лошади, отвязал от седла объемистый кожаный
колчан и положил его на стол перед лесничим.
- Вот на этих широких боевых - настоящие фландрские наконечники. Вот
корочкой льда затягивались лужи, а небо к закату было красным, как медь.
Зима подступала, и владельцы земель спешили объехать свои владения -
собрать с вилланов последний оброк.
По старому Ватлингу, по широкому Эрмину, по каменистым горным тропам,
по топким просекам, по глухим и людным проселкам, мимо кельтских
могильников, мимо затопленных золотым орешником римских военных лагерей,
мимо грузных норманнских церквей и угловатых замков, лениво влегая в ярмо,
тащили волы повозки, скрипящие под тяжестью нового урожая. Ветер уносил в
облака пыльные клочья овечьей шерсти, мякину, запах янтарного меда, дым
коптящихся окороков.
Настежь были распахнуты двери монастырских амбаров, подвалов; и днем и
ночью опущены были подъемные мосты.
Громко визжали свиньи и гоготали гуси, громко стучали цепы по гумнам,
буйный ячмень задорно хлопал, вышибая затычки из бочек, но все эти звуки
заглушал громкий и протяжный скрип колес.
Красные клены и медные дубы бросали охапки листьев под широкие копыта
воловьих упряжек. Воробьи неохотно уступали дорогу копытам, словно
уговорились, что скорее дадут раздавить себя, чем позволят увезти с полей
золотое зерно.
Собаки бежали между возами, то зазывая вперед ленивых волов, то
отставая у верстового столба, чтобы, задрав лапу, проверить, на месте ли
еще надпись, высеченная по твердому камню: "Сделал дорогу Гай Юлий
Цезарь".
С высокой вершины каштана, что стоит на холме в том месте, где дорога
на Бернисдэль пересекает дорогу на Сайлс, Мук, сын мельника, увидел
большой обоз.
Как ящерица, он соскользнул по гладкому стволу и спрыгнул на землю,
где, с головой укутавшись в плащи, крепким сном спали востроносый Скарлет
и Билль Белоручка.
- Двенадцать упряжек по восемь волов, вьючных лошадей не то семь, не то
восемь, - сказал Мук, растолкав товарищей. - Сам епископ не ездит с таким
обозом! Клянусь крестом, они не оставили в Вотерсе ни свиньи, ни куренка!
- Какая охрана? - потягиваясь, спросил Скарлет.
- Считать будем после драки. Хватило бы стрел.
Билль Белоручка выглянул из чащи.
Скрип колес приближался. Ветер донес мычание коров, гоготанье гусей,
кудахтанье, крики погонщиков и хлопанье бичей.
- Прямо ярмарка на колесах! Достанется нам от Робина, если мы упустим
такой подарок!
Пятеро вооруженных всадников подвигались вперед в голове обоза, трое
монахов трусили следом за ними. Низко пригнув головы, брели привязанные к
повозкам коровы. Вьючные лошади шли понуро, покачиваясь под тяжелой
кладью.
- Передний - мой, - сказал Мук, натягивая тетиву. - Бери, Скарлет, на
прицел большого, на белой кобыле. А ты, Белоручка, - того, что толкует с
монахом.
Три стрелы сразу сорвались с луков, будто их спустила одна рука.
Всадник, ехавший впереди, мешком повалился на шею лошади. Тот, что
беседовал с монахом, упал бы, не подхвати его спутник. Третья стрела,
скользнув по кольчуге стражника, воткнулась в морду белой кобылы. Лошадь
вскинулась на дыбы и опрокинулась в сторону, на переднюю упряжку волов.
Скрип колес оборвался, облако пыли скрыло обоз.
Волы ревели, сбившись в кучу, опрокидывая повозки; гуси хлопали
крыльями, свиньи визжали, вьючные лошади бились копытами кверху,
пригвожденные кладью к земле.
- Люди, ко мне! - кричал стражник, упавший с белой кобылы. - С нами бог
и святые угодники! Ко мне, Жоффруа, Бонвалет! Все на разбойников!
Он стоял с обнаженным мечом, прикрывая своим телом монахов, которые
поспешили опуститься на колени, сложив руки на груди. Рядом с ними лежал
всадник, раненный стрелой Белоручки.
Но воин напрасно звал на помощь. Испуганные кони, закусив удила, далеко
унесли уже и Бонвалета и Жоффруа. А погонщики волов исчезли под своими
повозками с такой быстротой, как суслики прячутся в норки.
Стрелки под могучим каштаном дружно расхохотались, увидав чудесное
действие трех хорошо направленных стрел.
- Клянусь святым требником, тысяча стрел не заменит нам имени Робин
Гуда!
С этими словами Скарлет выскочил на дорогу следом за Муком, сыном
мельника, и Белоручкой. Стрелки тотчас же взяли на прицел единственного
готового к обороне врага.
- Послушай, вояка, - сказал Мук, обращаясь к стражнику, - если ты
будешь брыкаться, мы подарим тебе три добрые стрелы, сработанные хромым из
Трента. Только боюсь, что ты отправишься в преисподнюю прежде, чем успеешь
их хорошенько сосчитать. Ну-ка, вкладывай свой меч в ножны, чтоб не ржавел
на осеннем ветру... Так! А теперь посмотрим, каких гостинцев прислал нам
господь.
Не спеша он прошелся взад и вперед мимо сбившегося в кучу обоза.
Скарлет и Билль Белоручка зорко следили за возницами и провожатыми, не
выпуская из рук направленных на стражника луков.
- Так, - повторял Мук, сын мельника, - так. Мед и эль - хорошо. Надо
думать, ваш мед вкуснее, чем дикий. Рожь хорошая. Овес нам не нужен. Для
чего бы нам сдался овес, если лошадей мы не держим? Ба! Какая свинья! С
хорошего аббата будет. Это ты раскормил такую, виллан? Да не прячься ты
под повозку! Разве я дьявол? Отвечай, если есть у тебя язык. Это ты
откормил свинью так, что она стала поперек себя толще?
Погонщик робко выбрался из-под повозки.
- Твоя свинья? - снова спросил Мук.
- Была моя, - несмело ответил виллан.
- А зачем ты ее отдал монахам?
- За выпас. Я держу от аббатства землю.
- А еще чего отдал?
- Двух гусей отдал, десять кур, три чельдрона овса.
- Они, верно, у тебя лишние были?
Из-под всех повозок теперь вылезли погонщики. Не решаясь подойти
поближе к стрелку, они вытянули шеи, прислушиваясь к разговору.
- Почему ж это лишнее? - с обидой в голосе спросил крестьянин. - У меня
кур всего-то и было двенадцать да дни петуха. А свинья - такой свиньи во
всем Вотерсе нету, всякий скажет.
- Так бери их себе, если они нужны, - вдруг сказал Мук.
Виллан разинул рот и захлопал глазами. Он весь подался назад, испуганно
глядя на стрелка.
- Мне? И кур? И свинью? А эти что скажут?
Он кивнул на монахов, которые продолжали стоять на коленях, тесно
прижавшись друг к другу, с руками, сложенными на груди. Мук рассмеялся.
- Они свое получили. Да шевелись попроворнее! Забирай свое добро и тащи
домой. Жена-то есть у тебя?
- Есть.
- Так скажи ей, что это подарок от Робин Гуда. - Только тут все поняли,
что стрелок не шутит.
Первый крестьянин топтался еще на месте, не зная, каких угодников
благодарить за свое счастье, а уж другой, косясь на Мука, принялся
отвязывать от повозки корову.
- Ну, ну, смелее! - подбодрил погонщиков стрелок.
Вилланы везли свой оброк на своих же волах. И едва Мук кивнул головой,
как упряжки были повернуты, опрокинутые повозки поставлены на колеса и
ремни звонко защелкали по спинам волов. И хотя волы на подъем ленивы, обоз
тронулся с места и скрылся с глаз так быстро, точно его подхватило вихрем.
Посреди взрытой дороги осталась колода меду, пузатая бочка эля и
несколько мешков с пшеницей и рожью. Когда скрипучий обоз скрылся вдали,
Мук, сын мельника, обернулся к монахам. Святые отцы все еще стояли на
коленях, побелевшими губами шепча молитвы.
Билль Белоручка и Скарлет давно опустили луки, но стрелы держали на
тетиве. Стражник, неподвижный, как каменное изваяние, смотрел в ту
сторону, где еще клубилась пыль, поднятая колесами повозок.
- Ты, парень, ступай, откуда пришел, - сказал Мук стражнику. - Да
прихвати с собой эту падаль, пока ее не склевали вороны.
Взвалив раненого товарища на седло, стражник взял под уздцы свою белую
кобылу, взглянул исподлобья на монахов и побрел прочь.
- Ну, вилланы, не каждый день посылает господь такое утешение! -
воскликнул Скарлет. - Как жеребята, как жеребята! Волы-то скакали, как
жеребята!.. Вставайте, вставайте, святые отцы! Помолились - и хватит. Все
равно не замолить вам своих грехов. И какой толк по сто раз повторять
"Ave", если пречистая слышит вас с первого слова? Поднимайтесь живее да
помогите нам погрузить лошадей.
Взгромоздив мед и эль, пшеницу и рожь на свои же седла, монахи
старательно увязали кладь и повели лошадей в поводу вслед за Скарлетом к
Бернисдэльским пещерам. Вспоминая, с каким проворством вилланы скрылись с
глаз со своим добром, Скарлет то и дело принимался хохотать, трясясь всем
своим поджарым телом.
Мук, сын мельника, и Билль Белоручка шли позади.
- Ого-го! - окликнул кто-то стрелков, когда они вышли на широкую лесную
поляну, и эхо трижды повторило веселый крик.
Знакомый свист прорезал воздух. И навстречу стрелку, обгоняя друг
друга, понеслись, заливаясь приветственным лаем, псы фриара Тука.
- Эге! И ты ведешь добрых гостей, фриар Тук? - крикнул Мук, сын
мельника, и эхо снова принялось перебрасывать слова, как игральные кости.
- Ну и славный же выдался денек! А в мешках у вас что за добыча?
- Подарок Робину от лорда шерифа. Маленький Джон вернулся. Этого парня
он сманил с шерифова двора, а мальчика они нашли по дороге. Как тебя
звать? Я запамятовал, молодец.
- Эльфер! - воскликнули в один голос Скарлет и Билль Белоручка.
А юноша ничего не ответил, потому что его слишком крепко стиснули
старые друзья, добрые вилланы. Так крепко, что он едва не скатился с коня.
Олень прекрасный промелькнул,
Сверкнул зеленым блеском,
И три десятка молодых -
За этим перелеском.
Опустив к земле мокрые носы, задевая стрелков упругими хвостами, псы
фриара Тука вбежали в пещеру, деловито обрыскали все углы и, найдя все в
порядке, улеглись вокруг медвежьей шкуры, на которой сидел Робин, обхватив
руками колени.
"Сейчас придут!" - говорили их веселые морды, а глаза, скошенные ко
входу в пещеру, и хвосты, нетерпеливо постукивающие по земле, говорили
другое: "Куда ж они запропастились? Почему их не видно?"
Наконец в дальнем конце просеки, освещенной ясным холодным солнцем,
показался караван: фриар Тук рядом с парнем в плаще, расшитом крестами;
нагруженный двумя мешками конь; стройный всадник в кольчуге, с перевязкой
на руке; трое монахов вели тяжело навьюченных лошадей, а позади всех с
горделивым видом шагали Мук, сын мельника, Билль Белоручка и востроносый
маленький Скарлет.
- Привет Робин Гуду от лорда шерифа! - сказал повар, бросая к ногам
Робина мешки с серебром. - Маленький Джон просил приготовиться к встрече
знатного гостя: не дальше как к вечеру он приведет сюда моего господина.
- А ты кто же будешь?
- Шерифов слуга, - ответил повар. - И если ты хочешь, Робин, чтобы
шериф остался доволен обедом, я зажарю оленя в точности так, как это делал
всегда в Ноттингеме.
Отец Тук подтолкнул вперед Эльфера.
- Вот молодой волчонок, из которого вырастет добрый волк! Он привез нам
весточку из Сайлса.
- Выпей вина и ложись, - заботливо сказал Робин, взглянув на бледное
лицо юноши. - Цела ли кость? Снимите, ребята, с него эти тряпки и
перевяжите рану получше... Мир вам, снятые отцы!
Монахи жались друг к другу, с тревогой осматриваясь по сторонам.
Стрелки окружили их тесным зеленым кольцом.
- Что-то знакомо мне твое лицо, - обратился Робин к одному из святых
отцов. - А ну, подними капюшон немного повыше! Голову ставлю, что мы
когда-то встречались! Только, помнится, на плаще у тебя тогда был крест.
Не с тобой ли мы однажды молились господу богу, чтобы он подарил нам от
своих щедрот десяток золотых? А этот уж, верно, тогдашний твой спутник, не
так ли?
Маленький толстый монах при этих словах попятился, стараясь спрятаться
за спину долговязого крестоносца; но и тот сделал шаг назад, промямлив
что-то невнятное в ответ.
- Вот хорошо, что нам снова привелось встретиться! - сказал Робин,
вставая. - Скорей же за стол - вы, наверное, устали с дороги.
Серебряные блюда и золотые кубки шерифа заблестели на широком столе.
Монахи покорно жевали, не решаясь поднять глаза на стрелков, угрюмые и
молчаливые, точно летучие мыши, укутавшиеся в свои перепонки. Стрелки
наперебой угощали и потчевали безмолвных гостей.
- Выбирайте куски пожирнее, ведь сегодня не пост. Поглядите, как
управляется с ветчиной отец Тук, а ведь он тоже духовного звания и с юных
лет привык к воздержанию в пище! А вот это вино - из монастырских
подвалов. Брат крестоносец уж, верно, знает в нем толк?
Когда же гости, покушав, ополоснули руки, Робин спросил их:
- Скажите, святые отцы, далеко ли ваш монастырь?
Монахи переглянулись.
Толстенький с отчаянием в глазах посмотрел на крестоносца; тот
заморгал, но рта не раскрыл. Ответил третий монах, у которого голова была
узкая и голая, как утиное яйцо, а нос походил на утиный клюв.
- Мы из аббатства святой Марии, - сказал он тонким, птичьим голосом. -
Я главный эконом аббатства и не потерплю никакой обиды!
- Святой отец, - улыбнулся Робин, - зачем бы я стал тебя обижать?
Большая честь для меня, что пречистая дева избрала своего главного
эконома, чтобы возвратить мне долг!
Монах откинул голову назад, как делают утки, когда пьют.
- О каком долге ты говоришь, мой сын?
Робин Гуд переглянулся со своими стрелками; веселые искорки бегали у
него в глазах, когда он снова обернулся к монахам.
- Однажды был такой случай, что дева Мария поручилась своим словом за
рыцаря, которому я отсчитал четыреста марок.
- Вы слыхали что-нибудь об этом, приор? Я ничего не знаю об этом долге.
- Полно шутить, монах! - воскликнул Робин. - Кто поверит тебе, чтобы
святая дева забывала свои обещания? Ты - эконом аббатства святой Марии,
кому же знать, как не тебе? Она, конечно, прислала с тобой червонцы,
потому что сегодня срок.
Эконом даже взвизгнул, во все стороны тыча своим утиным клювом,
точь-в-точь как утка, когда подавится коркой.
- Но я клянусь, - прошипел он, - что у нас нет ни фартинга!
- И переметные сумы пусты?
Глаза монаха на миг закрылись веками, по его сухому горлу пробежал
бугорок, будто он проглотил наконец свою корку.
- Там есть только двадцать марок, которые мы собрали в Вотерсе с наших
вилланов. Клянусь, у нас больше нет ничего!
- Клянусь и я! - сказал Робин. - Если так бедна дева Мария, я ни
фартинга не возьму из этих денег и даже прибавлю к ее добру! Но, если там
найдется больше двадцати, это значит, что пречистая дева прислала свой
долг. Пойди сосчитай, Скарлет! Я знаю, что ты не собьешься в счете.
Скарлет выскочил из пещеры, как заяц, ловким прыжком и раскинул свой
плащ на траве. Он отвязал кошели, притороченные к седлам монахов, и вытряс
из них на сукно холмик золота и горсть серебра.
Он долго считал монеты, потом вернулся к столу.
- Восемь сотен марок прислала непорочная дева! Я не считал серебра.
- Видишь, монах! Недаром я сказал тому рыцарю: пройди всю Англию от
моря до моря, ты но найдешь поручителя надежнее. Если снова святой Марии
случится нужда, я всегда приду ей на помощь.
Голова эконома вытянулась еще больше, а нос опять принялся клевать
воздух. Рот его открывался и закрывался, и все стрелки с любопытством
ожидали, какие вылетят из этого рта слова.
Но в это время у входа в пещеру раздался громкий, веселый голос
Маленького Джона:
- Вот, лорд шериф, в этой пещере скрылся от меня зеленый олень с
золотыми рогами. Он ослепил меня - я не посмел пустить в него стрелу.
Всадник и пеший остановились на пороге. И всадник крикнул, рванув
удила:
- Проклятье! Ты обманул меня, Рейнольд Гринлиф!
Искры брызнули из-под копыт жеребца, но Маленький Джон успел схватить
его под уздцы с одной стороны, Робин Гуд - с другой.
- Прости, лорд шериф, - сказал Робин, - почему ты зовешь моего стрелка
Рейнольдом Гринлифом? Он всегда назывался у нас Маленьким Джоном. Помоги,
Маленький Джон, благородному лорду сойти с коня.
- Привет дорогому гостю! - дружно грянули все стрелки, какие были в
пещере.
А Робин усадил шерифа за стол рядом с экономом аббатства святой Марии.
- Рад тебя видеть, шериф, - промолвил он. - Я давно не видал тебя; с
тех самых пор, как проезжий горшечник подарил твоей жене три отличных
кувшина и ты пригласил его к своему столу. Наконец я смогу расплатиться с
тобой честь по чести! Хороша ли была охота? Ты видал, не всех еще
королевских оленей перебил в лесу Робин Гуд. Мы выбираем обычно самых
жирных, таких, которые сами просятся в котел. Вот отведай. Его приготовил
твой повар и клялся, что работал старательнее, чем в Ноттингеме. Не
гнушайся и элем - за вкус его и за цвет ручается главный эконом аббатства
святой Марии!
То ли желтые лица монахов, сидевших бок о бок с ним, напоминали о
благостях воздержания и поста, то ли серебряное блюдо, на котором повар
подал ему сочный ломоть оленины, показалось шерифу слишком знакомым, то ли
повар, посмеивавшийся в лицо своему господину, показался ему
непочтительным и нерадивым слугой, только шериф, несмотря на все уговоры,
не притронулся к еде.
- Отпусти меня, дерзкий стрелок, - сказал шериф Робин Гуду. - Я заплачу
тебе, сколько потребуешь, хотя рад был бы вздернуть тебя на виселицу, как
вздергивал твоих людей.
- Нет! - твердо ответил Робин. - Ничего нет дороже хорошего гостя. Вот
если мои люди согласны за несколько золотых простить тебе все обиды, я
послушаюсь их. Скателок, Билль Белоручка, Мук, Скарлет, Билль Статли и
Маленький Джон! - Робин обвел глазами своих стрелков. - Благородный шериф
предлагает вам выкуп. Сколько возьмешь ты, Скателок, за руку, которую
слуги Ральфа Мурдаха отрубили твоему сыну?
Скателок не спеша отхлебнул вина, потом подмигнул фриару Туку, который
сидел с ними рядом.
- Сколько взять с него? Одну или две руки?
- А сколько возьмешь ты, Скарлет, за след от ошейника, который я снял с
твоей шеи?
Стрелок ничего не ответил.
- Мук, сын мельника, - сказал Робин, - мне помнится, что твою жену
затравили собаками лесничие благородного лорда шерифа. За сколько марок ты
продашь память о своей жене? Сотни марок с тебя довольно? Ты видишь,
шериф, мои люди молчат. Конечно, не все еще в сборе; может быть, к утру
подойдут остальные и кто-нибудь из них польстится на твое добро, - слепой
Генрих, которому ты выколол глаза, или Давид Донкастерский, тот самый, чью
землю ты подарил сэру Гаю Гисборну. А сегодня придется тебе заночевать
вместе с нами в веселом Бернисдэльском лесу.
Пес, лежавший у ног фриара Тука, перевалился на бок и зевнул, завив
колечком розовый язык.
Толстенький монах с тоской посмотрел на тающую в сизых сумерках
просеку.
- Отпустите хоть нас! - всхлипнул он. - Ведь скоро ночь.
Столько заячьей трусости было в этом возгласе, что Робин Гуд
рассмеялся.
- Ну ступайте, - сказал он монахам. - Вы честно исполнили поручение
непорочной девы Марии, и я не хочу, чтобы слуги ее дурно ославили меня в
своей святой обители. Дай им лошадей, Билль Статли. А этот, - он кивнул на
шерифа, - пусть попробует сегодня, как сладко спать на траве и корнях под
зеленым линкольнским сукном.
Вмиг с шерифа был содран бархатный плащ и кафтан, отороченный мехом, с
ног - сапоги с золотыми шпорами. Зеленый плащ линкольнского сукна накинули
ему на плечи. И до утра он корчился на мерзлой земле, измышляя страшную
казнь для Робин Гуда.
- Проклятье! - стуча зубами от холода, повторял шериф. - Ты дорого мне
заплатишь за эту ночь, разбойник!..
- Хорошо ли спалось тебе, благородный лорд? - приветствовал его поутру
веселый стрелок. - Не правда ли, эти дубы поют колыбельные песни?
- За все богатства Англии я не просплю здесь второй ночи! - угрюмо
ответил шериф, опуская глаза под жестким взглядом стрелка.
- Но ты будешь жить здесь со мной не месяц и не год, - сказал Робин. -
Ты будешь спать под этим дубом, пока не слетит с тебя спесь, шериф. Я дарю
тебе жизнь на этот раз за то, что ты был ласков с моим Маленьким Джоном.
Шериф сидел на обомшелом пне, неловко кутаясь в зеленый плащ.
Растрепанная седая борода его вздрагивала на ветру. Былинки травы и мха
прилипли к морщинистой шее.
Скателок, Мук, сын мельника, фриар Тук, Билль Статли и Билль Белоручка
стояли рядом. Маленький Джон сплюнул сквозь зубы и махнул рукой.
- Хорошо, - сказал Робин. - Вот мой меч, шериф. Поклянись мне на нем:
не вредить ни мне, ни моим стрелкам ни на земле, ни на морском пути.
Шериф вскочил так поспешно, что плащ распахнулся, обнажив сухую белую
грудь.
- Клянусь! Клянусь! Клянусь! - повторил он трижды. - Я буду верным
другом тебе, Робин Гуд!
- Так беги же отсюда прочь, старик! И спеши, пока не раздумали мои
молодцы.
Босую ногу продел шериф в стремя; ветер рвал с его плеч зеленый
линкольнский плащ.
- Я выжгу это гнездо каленым железом!.. - скрипел сквозь зубы шериф,
нахлестывая плетью коня.
А стрелы какие - длиною в ярд!
Оперенье - павлинье перо!
Блестящей насечкою радует глаз
Белое серебро.
Полная луна светила так ярко, что муравьи видны были на лесной
тропинке. Серебряные ветви дубов бросали на траву черную тень, а там, где
листва была реже, дымчатые столбы лучей тянулись к земле.
Возле сторожки лесничего, срубленной из толстых бревен, остановилась
невзрачная лошаденка. Сухонький старичок неловко сполз с седла и, сильно
припадая на одну ногу, проковылял к окну. Он постучал по доске, которой
изнутри было закрыто окно, и к щелке тотчас же прильнул недоверчивый глаз.
- Открой, добрый человек, - тихо сказал поздний гость. - Я совсем
заплутался у вас в лесу.
Полоска красного света брызнула в щель, погасла, вспыхнула снова:
хозяин сторожки вздул огонь.
- Кого еще там принесло?
Старичок уткнулся бородкой в окно и громко закричал:
- Башмачник я, в Ноттингем еду за кожей, на ярмарку! Пусти
переночевать, хозяин!
Загремел засов.
Тяжелая дверь отворилась, и в лунном свете блеснуло лезвие ирландского
ножа. Черный Билль, лесничий королевских лесов, встретил позднего гостя на
пороге.
- Ты один? - спросил лесничий, вглядываясь в тень за спиной старика.
- Как Адам, когда еще не было Евы, - повеселевшим голосом ответил
старичок. - Впрочем, есть при мне кости святого Гуга.
Он вошел в сторожку, ведя за собой лошадь. Поставив лошадь в тот угол,
где гремел о кормушку цепью жеребец лесничего, старичок скинул с плеча
небольшую кожаную сумку.
Черный Билль, угрюмо насупившись, разглядывал гостя.
- А что у тебя в сумке, башмачник?
Старичок развязал котомку и поднес к носу лесничего десяток ножей,
шильев и сверл. Лукаво ухмыляясь в седую бороденку, он заговорил
быстро-быстро, так что Черный Билль не мог вставить ни словечка.
- Великое дело - мощи святого Гуга! Святой Гуг ведь тоже был бродячий
башмачник, вроде меня. А когда накинули ему на шею петлю за то, что он
полюбил прекрасную Финифред, он воскликнул в великом горе: "Слушайте, все
башмачники, какие есть на божьей земле! Мне нечего вам завещать. Жизнь у
меня отнимает палач, мясо мое склюют жадные птицы. Я оставлю вам свои
кости, пусть они принесут вам счастье". Нацеди мне кружку эля, хозяин, дай
промочить горло с дороги... Хорош, хорош у тебя эль, лесник! Вот шли мимо
виселицы веселые башмачники, слышат - стучат на ветру белые кости святого
Гуга. "Глядите, - говорит один, - вот кости, что завещал нам святой!" - "А
на что живому нужны мертвые кости?" - спрашивает другой. "Как на что? В
этих костях такая же сила, как в мозгу бобра или в языке лягушки. Потому
что, если ты высушишь мозг бобра, растолчешь в порошок и добавишь сычуга,
который хозяйки кладут в сыр, и этой мазью натрешь порог, ни один вор не
войдет в твой дом. А язык лягушки имеет такую силу, что если положишь его
на грудь спящего, то спящий ответит тебе на всякий вопрос и расскажет, что
будет завтра и через десять лет. А если лист чернобыльника положишь в
башмак - хоть сорок миль пройди, не устанешь. А если кости святого Гуга
башмачник положит в сумку..."
- Да постой, не тараторь, старик! - перебил гостя Черный Билль. - Никто
не поверит тебе, что ты башмачник. Зачем башмачнику сверла? Уж больно
знакома мне твоя борода. Не хромой ли ты стрельник из Трента? Как, и
колчан у тебя при седле?
- А хоть бы так, - не моргнув глазом, ответил старик. - Если мощи
святого Гуга помогают башмачнику, почему бы им не сослужить службу доброму
стрельнику?
- Какой же ветер занес тебя сюда, старик?
- Уж ты-то знаешь какой, - подмигнул гость. - Тот самый ветер, который
тридцать лет не дает мне покою и таскает, как палый лист, по всему
северному краю. Слыхать, шериф в Ноттингеме объявил состязание лучников в
день святого Петра? Значит, смекаю я, кому-нибудь да понадобятся меткие
стрелы.
- А давно, однако, не видно тебя в наших лесах, - заметил лесничий,
подливая старику темного эля.
- Да мало ли в Англии городов и сел! Рук-то у меня, на беду, только
две. Трудно стало мне таскать по дорогам свои старые кости, а хороший
стрелок всегда отыщет хромого из Трента. Только третьего дня приходили ко
мне в Донкастер здешние молодцы. Говорят, красного зверя в Шервуде много,
да шерифовы заставы караулят у каждого пня.
Черный Билль нахмурился.
- Смотри, старик, не сносить тебе головы! Я давно примечаю, у
разбойников стрелы твоей работы.
- Ремесло наше такое. Разве ткач виноват, если веселые молодцы ходят в
сукнах его работы? Были бы стрелы чисто сделаны, а чья рука их спустит с
тетивы и в какую мишень, это дело не наше. Погляди, видал ты такие стрелы?
Стрельник прохромал к своей лошади, отвязал от седла объемистый кожаный
колчан и положил его на стол перед лесничим.
- Вот на этих широких боевых - настоящие фландрские наконечники. Вот