Страница:
Бёкендорфские друзья пополняли запасы братьев Гримм все новыми и новыми сказками для второго тома. Некоторые сказки поступили и от семьи Дросте-Хюльсхофф. Братья были бесконечно благодарны им за это. Август фон Гакстгаузен, участвовавший в войне против Наполеона, в конце 1813 года прислал сказку даже из военного похода, которую он услышал от своего товарища ночью, находясь с ним на сторожевом посту. А спустя несколько месяцев, весной 1814 года, Вильгельм благодарил Людовину фон Гакстгаузен за присланные сказки, предания и легенды, которые в зимние месяцы были собраны и записаны в Бёкендорфе для братьев Гримм. «Вы, уважаемая сударыня, — писал он, — доставили мне весьма неожиданную радость. Прежде всего я хочу поблагодарить Вас за сказки. Они для меня вдвойне дороги — из-за того, что собирали их Вы, и из-за их милого сказочного сюжета; они станут украшением второго тома. Вы не представляете, какое чувство я испытываю от подготовки второго тома, в особенности от участия и помощи других людей».
В сентябре 1814 года подоспели и сказки от Августа фон Гакстгаузена. Второй том украсили следующие сказки, полученные от семьи фон Гакстгаузенов: «Лесная старушка», «Ягненок и рыбка», «Королевские дети», «Шестеро слуг», «Живая вода», «Белая и черная невеста», «Вороны», «Дух в бутылке» и многие другие. Не у всех этих историй счастливый конец, и не все они оканчиваются словами: «...если они не умерли, то здравствуют и по сей день». Века и эпохи прошли через эти сказки и оставили на их сюжетах свои следы — следы горя, бед и несчастий. В вестфальских сказках и легендах ощущалась тоска по освобождению, избавлению от страданий и злых чар, и обязательно с добрым концом. Вот сказка «Ягненок и рыбка»: «И произнесла ведунья над ягненочком и рыбкой свое доброе слово, и вот обернулись они опять сестрицею и братцем. Потом она отвела братца и сестрицу в дремучий лес, в маленькую избушку, и стали они там жить да поживать одни и были счастливы и довольны». Так все просто — одно хорошее заклинание помогло стать человеком, помогло стать счастливым. Да, это кажется простым, но в этих простых историях чувствуется одновременно и жизненная мудрость народа, ибо для того, чтобы быть счастливым, людям нужна милость и доброта.
Примерно о том же, то есть о счастье, рассказывали и сказки, попавшие во второй том из Мюнстера от семьи Дросте-Хюльсхофф. В одной сказке «бедный солдат, который был ранен и не мог больше нести службу», узнал тайну «стоптанных туфелек». Владея этой тайной, солдат сумел добиться такого успеха, какого не добился ни один из заносчивых королевских сыновей. В конце сказки солдат получил в жены старшую дочь короля: «В тот же день и свадьбу сыграли, и было ему обещано после смерти короля и все государство». А в сказке «Солдат и столяр» двое подмастерьев попадают к владельцу замка, «у которого две прекрасные дочери; они получат дочерей в жены и проживут всю жизнь в удовольствии, как великие рыцари».
Неудивительно, что народ, которому в течение веков всегда доставалась самая тяжелая доля, в своих сказках мечтал о радостном, светлом. Хотелось свободно пожить хотя бы в мечтах. Однако эти мечты, хотя и были наполнены чудесами, не были лишены реальности. Весь ужас, все горе, что выпадало на долю простых людей во время господских сражений, отражались потом в сказочных приключениях. Народ в своих мечтах приходил к счастью благодаря справедливости, трудолюбию и доброте. И это отвечало страстному стремлению людей к более совершенному и чистому мирозданию. Кто же осмелится осуждать народ и его сказки за эти стремления!
Таким образом, основную часть второго тома «Сказок» братьев Гримм составили сказки из разных местностей Гессена и Вестфалии. В количественном отношении больше всего было сказок из Гессена. Как и в первом томе, задача братьев опять состояла в том, чтобы все истории и рассказы, полученные от разных рассказчиков и переписчиков, так отредактировать и литературно обработать, чтобы был выдержан единообразный сказочный стиль. С одной стороны, следует оставить, сохранить первоначальное содержание, с другой — манера изложения должна быть едина и гармонична по звучанию. Якоб, а еще в большей степени Вильгельм, которого поэтическая сторона привлекала значительно сильнее, чем написание предисловий и комментариев, постоянно работали, оттачивая и шлифуя каждую фразу. Языковое оформление вплоть до мелочей, произведенное осторожно, бережно, сделало книгу не только антологией нового типа, не только сборником, но и своеобразным произведением братьев Гримм.
Осенью 1814 года второй том «Сказок» был отдан издателем Раймером в печать, в декабре отпечатаны листы, но лишь в январе книга была выпущена с указанием года издания — 1815. Братья получили авторские экземпляры, в том числе «два на великолепной гладкой веленевой бумаге», и они смогли подарить их своим друзьям.
Книгу открывало предисловие, написанное Вильгельмом. Поясняя смысл издания, он говорил, что собирание сказок служит двум целям. Во-первых, сохранить древнее поэтическое наследие народа, во-вторых, познакомить с этим наследием взрослых и юных читателей. Братья надеялись, что этот том «Сказок», как и первый, станет надолго хорошей, живой детской книгой: «Своим сборником мы не только хотим оказать услугу истории поэзии, мы намерены сделать так, чтобы сама поэзия, живущая в книге, воздействовала на читателя — радовала, кого она может радовать, кроме того, чтобы она превратилась в настоящую воспитательную книгу. Против последнего некоторые возражали, говоря, что в ней то одно, то другое вступает в противоречие с этой целью, не подходит или является неприличным для детей — например, когда речь идет о некоторых обстоятельствах или отношениях, а то и о черте — и поэтому родители не хотели им давать эту книгу в руки. Может быть, в отдельных случаях такая озабоченность обоснованна, но ведь очень легко выбрать для чтения другую сказку; в целом же эта озабоченность излишняя. Ничто нас здесь не может оправдать лучше, чем сама природа, которая те или иные цветы и листья окрасила именно в этот подходящий цвет и придала им именно эту форму; кому же это из-за их собственного вкуса не нравится, о чем природа не знает, тот легко может пройти мимо, но он не может требовать, чтобы все было перекроено и перекрашено по-другому. Или еще: выпадающие дождь и роса — благодеяние для всего на земле; кто же не хочет выставлять свои растения, опасаясь, что они слишком чувствительны и могут быть повреждены, тот поливает их дома, но ведь он не будет требовать, чтобы так делали все. Развиться и разрастись может все, что естественно, и к этому мы должны стремиться... При правильном чтении ничего плохого из нее вычитать нельзя; а наоборот, она становится, по удачному выражению, «свидетельством нашего сердца». Дети без страха указывают на звезды пальцем, а некоторые считают, по народному поверью, что они этим оскорбляют ангелов».
Братья Гримм были правы. Они, конечно же, и не представляли, что этой книге сказок, изданной скромным тиражом (первое издание первого тома составляло около девятисот экземпляров), суждено в миллионах экземпляров победно прошествовать по всему миру. Детские сказки как «свидетельство нашего сердца» пришли к нам из народа, поэтому они завоевали такой успех, поэтому их читает и стар и млад вплоть до наших дней.
Будни, полные труда
Результаты этих лет
В сентябре 1814 года подоспели и сказки от Августа фон Гакстгаузена. Второй том украсили следующие сказки, полученные от семьи фон Гакстгаузенов: «Лесная старушка», «Ягненок и рыбка», «Королевские дети», «Шестеро слуг», «Живая вода», «Белая и черная невеста», «Вороны», «Дух в бутылке» и многие другие. Не у всех этих историй счастливый конец, и не все они оканчиваются словами: «...если они не умерли, то здравствуют и по сей день». Века и эпохи прошли через эти сказки и оставили на их сюжетах свои следы — следы горя, бед и несчастий. В вестфальских сказках и легендах ощущалась тоска по освобождению, избавлению от страданий и злых чар, и обязательно с добрым концом. Вот сказка «Ягненок и рыбка»: «И произнесла ведунья над ягненочком и рыбкой свое доброе слово, и вот обернулись они опять сестрицею и братцем. Потом она отвела братца и сестрицу в дремучий лес, в маленькую избушку, и стали они там жить да поживать одни и были счастливы и довольны». Так все просто — одно хорошее заклинание помогло стать человеком, помогло стать счастливым. Да, это кажется простым, но в этих простых историях чувствуется одновременно и жизненная мудрость народа, ибо для того, чтобы быть счастливым, людям нужна милость и доброта.
Примерно о том же, то есть о счастье, рассказывали и сказки, попавшие во второй том из Мюнстера от семьи Дросте-Хюльсхофф. В одной сказке «бедный солдат, который был ранен и не мог больше нести службу», узнал тайну «стоптанных туфелек». Владея этой тайной, солдат сумел добиться такого успеха, какого не добился ни один из заносчивых королевских сыновей. В конце сказки солдат получил в жены старшую дочь короля: «В тот же день и свадьбу сыграли, и было ему обещано после смерти короля и все государство». А в сказке «Солдат и столяр» двое подмастерьев попадают к владельцу замка, «у которого две прекрасные дочери; они получат дочерей в жены и проживут всю жизнь в удовольствии, как великие рыцари».
Неудивительно, что народ, которому в течение веков всегда доставалась самая тяжелая доля, в своих сказках мечтал о радостном, светлом. Хотелось свободно пожить хотя бы в мечтах. Однако эти мечты, хотя и были наполнены чудесами, не были лишены реальности. Весь ужас, все горе, что выпадало на долю простых людей во время господских сражений, отражались потом в сказочных приключениях. Народ в своих мечтах приходил к счастью благодаря справедливости, трудолюбию и доброте. И это отвечало страстному стремлению людей к более совершенному и чистому мирозданию. Кто же осмелится осуждать народ и его сказки за эти стремления!
Таким образом, основную часть второго тома «Сказок» братьев Гримм составили сказки из разных местностей Гессена и Вестфалии. В количественном отношении больше всего было сказок из Гессена. Как и в первом томе, задача братьев опять состояла в том, чтобы все истории и рассказы, полученные от разных рассказчиков и переписчиков, так отредактировать и литературно обработать, чтобы был выдержан единообразный сказочный стиль. С одной стороны, следует оставить, сохранить первоначальное содержание, с другой — манера изложения должна быть едина и гармонична по звучанию. Якоб, а еще в большей степени Вильгельм, которого поэтическая сторона привлекала значительно сильнее, чем написание предисловий и комментариев, постоянно работали, оттачивая и шлифуя каждую фразу. Языковое оформление вплоть до мелочей, произведенное осторожно, бережно, сделало книгу не только антологией нового типа, не только сборником, но и своеобразным произведением братьев Гримм.
Осенью 1814 года второй том «Сказок» был отдан издателем Раймером в печать, в декабре отпечатаны листы, но лишь в январе книга была выпущена с указанием года издания — 1815. Братья получили авторские экземпляры, в том числе «два на великолепной гладкой веленевой бумаге», и они смогли подарить их своим друзьям.
Книгу открывало предисловие, написанное Вильгельмом. Поясняя смысл издания, он говорил, что собирание сказок служит двум целям. Во-первых, сохранить древнее поэтическое наследие народа, во-вторых, познакомить с этим наследием взрослых и юных читателей. Братья надеялись, что этот том «Сказок», как и первый, станет надолго хорошей, живой детской книгой: «Своим сборником мы не только хотим оказать услугу истории поэзии, мы намерены сделать так, чтобы сама поэзия, живущая в книге, воздействовала на читателя — радовала, кого она может радовать, кроме того, чтобы она превратилась в настоящую воспитательную книгу. Против последнего некоторые возражали, говоря, что в ней то одно, то другое вступает в противоречие с этой целью, не подходит или является неприличным для детей — например, когда речь идет о некоторых обстоятельствах или отношениях, а то и о черте — и поэтому родители не хотели им давать эту книгу в руки. Может быть, в отдельных случаях такая озабоченность обоснованна, но ведь очень легко выбрать для чтения другую сказку; в целом же эта озабоченность излишняя. Ничто нас здесь не может оправдать лучше, чем сама природа, которая те или иные цветы и листья окрасила именно в этот подходящий цвет и придала им именно эту форму; кому же это из-за их собственного вкуса не нравится, о чем природа не знает, тот легко может пройти мимо, но он не может требовать, чтобы все было перекроено и перекрашено по-другому. Или еще: выпадающие дождь и роса — благодеяние для всего на земле; кто же не хочет выставлять свои растения, опасаясь, что они слишком чувствительны и могут быть повреждены, тот поливает их дома, но ведь он не будет требовать, чтобы так делали все. Развиться и разрастись может все, что естественно, и к этому мы должны стремиться... При правильном чтении ничего плохого из нее вычитать нельзя; а наоборот, она становится, по удачному выражению, «свидетельством нашего сердца». Дети без страха указывают на звезды пальцем, а некоторые считают, по народному поверью, что они этим оскорбляют ангелов».
Братья Гримм были правы. Они, конечно же, и не представляли, что этой книге сказок, изданной скромным тиражом (первое издание первого тома составляло около девятисот экземпляров), суждено в миллионах экземпляров победно прошествовать по всему миру. Детские сказки как «свидетельство нашего сердца» пришли к нам из народа, поэтому они завоевали такой успех, поэтому их читает и стар и млад вплоть до наших дней.
Будни, полные труда
Первые научные статьи братьев Гримм были хорошо встречены в научном мире, а поэтические сборники сказок значительно обогатили литературу.
Еще в начале 1814 года Вильгельм получил место библиотечного секретаря в Касселе, и это было весьма кстати, так как Якоб после ухода из дипломатического ведомства в 1816 году некоторое время пребывал в ожидании какого-нибудь места. Правда, жалованье продолжало еще поступать, и он мог бы воспользоваться свободным временем, но ему поскорее хотелось заняться делом.
14 апреля 1816 года Якоб вновь написал курфюрсту: «После того как Ваше высочество милостиво изволили освободить меня от дипломатической службы, в течение многих месяцев я продолжаю получать жалованье секретаря посольства, лишь пребывая в постоянной надежде вскоре получить новое назначение, соответствующее моим скромным способностям. И насколько с благодарностью я принимаю это благодеяние, настолько оно противоречит моим принципам — не получать жалованья, не заработанного никаким трудом, которое к тому же связывает меня и заставляет пребывать в неопределенности относительно нового места работы. Поэтому я, ссылаясь на причины, почтительнейше изложенные в моих прежних представлениях, осмеливаюсь настоящим возобновить мою покорнейшую просьбу о назначении на вакантное место придворного архивариуса». На этот раз решение было принято быстро. Хотя Якоб и не получил места в архиве, но 16 апреля 1816 года он был назначен вторым библиотекарем Кассельской библиотеки. Это была неплохая должность. 600 талеров — такое же жалованье, какое он получал, будучи секретарем посольства. Первым библиотекарем был назначен Йоганн Людвиг Фёлькель, который был старше Якоба на 20 с лишним лет, а потому братья Гримм не видели в этом какой-либо обиды для себя. С ним они были дружны и работали в полном согласии.
Якоб и Вильгельм теперь трудились вместе — осуществилась их давнишняя мечта. Вильгельм так писал по этому поводу: «Важнее повышения для меня была надежда, что мой брат, может быть, получит место (в Кассельской библиотеке). Мы твердо решили, что до тех пор, пока это в наших силах, мы останемся вместе, и такая совместная работа отвечала нашему самому заветному желанию. Почти против ожидания просьба была удовлетворена».
Условия работы в Касселе для братьев были в высшей степени благоприятны. Библиотека с прекрасным залом, в котором можно было принимать и консультировать посетителей. Темы бесед были весьма разнообразны, поскольку желавшие получить консультацию представляли самые различные области. Кроме воскресных и праздничных дней, братья бывали в библиотеке ежедневно. Для посетителей библиотека была открыта в течение трех часов, остальное время оставалось для чисто служебных дел. После окончания дневной работы можно было заняться и собственными исследованиями. Об этих годах Вильгельм писал: «Благодарные, мы наслаждались счастливым временем, когда нашли приятное и полезное занятие в четко работающем учреждении, а также свободные часы для занятий исследовательской работой и осуществления некоторых литературных планов». Якоб дополнял: «С этого момента начинается самое спокойное, наполненное интенсивной работой и, по-видимому, самое плодотворное время моей жизни».
Случалось, когда братьям приходилось туго. В 1821 году после смерти гессенского курфюрста Вильгельма I его сын и преемник Вильгельм II приказал объединить личную библиотеку своего отца с Кассельской. Сюда поступили многие тысячи томов из библиотеки замка Вильгельмсхёе. Приходилось в тесных комнатах распаковывать ящики, составлять скучные реестры, выискивать дублетные экземпляры, переставлять целые стеллажи с книгами — короче говоря, налаженный, размеренный ход рабочего дня тогда сильно нарушился.
Особое неудовольствие библиотекарей после смены владельца трона вызвало подчинение библиотеки ведомству обер-гофмаршалa 24. В связи с этим для установления контроля потребовалось переписать каталог библиотеки. Понятно, что такая никчемная работабыла весьма неприятна братьям. Но они вместе со старым библиотекарем Фёлькелем вынуждены были подчиниться приказу — скопировать строчка в строчку все восемьдесят фолиантов каталога. Эта утомительная и бессмысленная работа продолжалась полтора года. «Всегда с удовольствием делаешь все, — писал Якоб, — в чем есть хоть какая-то польза, но я должен признаться, что это занятие оказалось самым неприятным в моей жизни, оно угнетало меня и портило мне настроение на долгие часы и дни».
Но это были временные неприятности. А в общем братья Гримм были довольны своей работой. Именно библиотека дала им возможность находиться вместе дома и на работе, а это для них было очень важно. На протяжении многих лет они жили в прекрасной квартире на Вильгельмсхёер Аллее, перед городскими воротами. Зимой за окнами завывал пронизывающий ветер. С приближением весны опять украшали зеленью балконы, сажали подсолнухи, горошек, вьюны и желтофиоли. Особенно хорошо было в этой полузагородной квартире летом, когда из окон можно смотреть в безоблачное небо, на вершины окрестных гор, и вообще, как говорили братья, «нельзя было налюбоваться природой, наполненной счастьем и радостью».
Счастье Якоба и Вильгельма не было бы столь полным, если бы с ними рядом не были младшие братья и сестра Лотта, которая вела хозяйство в доме. О сильной их взаимной привязанности говорит «Домашний дневник нашей жизни», который Якоб отпечатал в своем издательстве, снабдив его портретом Лотты, и подарил на рождество своим братьям и сестре. В дневнике он записал даты жизни своих родственников и оставил достаточно свободного места для дальнейших записей. Впоследствии этот дневник стал их семейной хроникой. Обращаясь в предисловии к братьям и сестре, Якоб писал: «Дорогие братья и сестра, на это Рождество я дарю вам всем вечный домашний дневник, над составлением которого мне пришлось немного потрудиться, и заверяю вас в том, что изложенные в нем дела и события занимают в моем сердце больше места, чем все остальное, что когда-либо бродило в моей голове.
Будьте и дальше добры ко мне, терпите во мне все человеческое, что когда-нибудь кончится, хотя будет продолжаться главное — наша взаимная любовь. Что касается меня, то я постараюсь исправить все свои ошибки, выровнять все свои щербинки, даже если от этого сточится лезвие моего ножа. Каждый может записывать все, что он пожелает. Звездочка означает рождение, крест — смерть... На страницах оставлено достаточно места, чтобы дорисовать восходящую звезду или уходящий в землю крест; на какой день придутся эти знаки, знает один лишь господь бог. Пусть он поможет мне никогда и ни при каких обстоятельствах не быть помехой никому из вас».
Это было время, когда братья вели оживленную переписку с учеными и друзьями и при этом успевали много трудиться. Однажды Вильгельм получил от Людовины фон Гакстгаузен из сказочного дома в Бёкендорфе «чудесный веночек из мха и химонантов», который вместе с прикрепленными к нему добрыми пожеланиями положил на стол перед своими рукописями.
Но в 1822 году братьям пришлось оставить дом на Вильгельмсхёер Аллее. Новый курфюрст, больше интересовавшийся своими амурными делами, чем успехами ученых, предложил им подыскать другую квартиру. Новая же ни в какое сравнение не шла с предыдущей. Переезд оторвал братьев от их обычной ежедневной работы. Снова и снова приходилось перебирать оставшиеся от отца и деда вещи. Трудно было расставаться с предметами, с которыми было связано столько воспоминаний. Но, как и в прошлый раз, было оставлено только то, без чего нельзя обойтись на новом месте. Упаковывая вещи, Якоб размышлял: «В это время убеждаешься, сколько мелочей дорого сердцу».
После переезда он записал: «Три дня назад мы окончательно переехали и живем теперь намного хуже; мне досталась очень тесная комнатенка с одним окном, в которой после расстановки книг и столов помещаются всего лишь два стула; окно в ней выходит не на север, а на запад, и я не вижу больше мое любимое созвездие Большую Медведицу и Полярную звезду». Правда, из комнаты Якоба был виден сад с газонами и яблонями. Вильгельму привыкание к новой обстановке давалось тоже нелегко, он признавался: «Я не могу забыть прежнюю квартиру с видом на прекрасные горы и широкие просторы, а здесь я вижу на заднем плане недавно выстроенную казарму, откуда ежедневно появляются одни и те же мундиры и фигуры. Мне может понравиться все, кроме штабного трубача, который по вечерам упражняется на своем инструменте, разрывая мозг окружающим». Днем же было так шумно, что порой невозможно было сосредоточиться. В том же доме, внизу, находилась кузница. Тяжелый молот с грохотом опускался на наковальню, заставляя всякий раз вздрагивать.
1822 год принес в семью Гриммов еще одно важное изменение. Вскоре после того, как они устроились в новой квартире, братскую обитель покинула сестра Лотта, которая вела все это большое хозяйство. Ее мужем стал асессор Ганс Даниель Людвиг Фридрих Хассенпфлуг. Этот «абсолютно порядочный, серьезный и душевный человек, — писал Вильгельм, — сделал хорошую карьеру, став впоследствии министром юстиции и министром внутренних дел в Касселе, а также занимал другие высокие посты». В день свадьбы Лотта простилась с братьями. На ней было праздничное подвенечное платье, на голове — миртовый венок; серьезным выражением глаз и бледным, несколько болезненным цветом лица она напоминала братьям их мать. И братья желали лишь одного — чтобы она была здорова. В этом случае ничто не помешало бы ее супружескому счастью с честным и добрым Хассенпфлугом.
Беспокоила не только сестра. Вильгельм снова стал жаловаться на боли в желудке и сердце, и Якоб, одолеваемый сомнениями, писал своему другу Лахману: «Я было очень испугался вновь начавшихся многократных приступов, но постепенно они стали ослабевать, и вселяло надежду, что злая болезнь отступит». Но надежды не оправдались. Уже через несколько месяцев, весной 1823 года, у Вильгельма начался жар; боялись, что болезнь перейдет в нервную лихорадку. Все ночи Якоб дежурил у постели больного брата, а днем выполнял на службе работу за двоих. Наконец наступило улучшение, и Якоб пишет друзьям: «Благодарю бога, что все закончилось благополучно и не случилось ничего ужасного. Мысль о смерти Вильгельма, которая разрушила бы всю мою жизнь, пронизывала душу; даже сейчас я все еще боюсь писать это слово. Я буду терпеливо переносить все невзгоды, возникшие из-за этой болезни».
Пока Вильгельм отдыхал за городом, Якоб занимался хозяйством: сам вытирал пыль с книг, расставлял их на полках, заботился о чистоте и порядке во всех комнатах, следил за тем, чтобы подметали полы, мыли окна, чистили мебель. К возвращению Вильгельма была не только вычищена квартира, но и, как писал Якоб, в это время по счастливому совпадению перед окнами дома «царила ни с чем не сравнимая прозрачность, чистота и невинность первых весенних дней».
Только наблюдать это из окна Якобу было мало, для него стало необходимостью изо дня в день бродить по окрестным полям и лугам. Тогда он говорил о себе, что «наизусть знает все тропинки и мостики через ручьи». Летом 1823 года Якоб отправляется пешком в те места, где он, теперь уже тридцативосьмилетний человек, провел дни своей юности. Двенадцать дней он провел в пути.
В 1824 году пришлось опять переезжать. Якоб писал: «Мы переезжаем из тесного чулана в бельведер — одну из самых прекрасных квартир в городе, с абсолютно открытым видом на небо, горы и деревья; вместо грохота кузнечных молотов мы будем слушать трели соловьев и других птиц!» С 1816 года, когда братья стали вместе работать в Кассельской библиотеке, прошло почти десятилетие. Работа в библиотеке, исследования... Счастье здоровых и хлопоты больных дней.
На политической арене это десятилетие принесло с собой перемены, волновавшие многих. В 1815 году после окончательного изгнания Наполеона великие державы-победительницы — Россия, Пруссия и Австрия — образовали Священный союз. Другие европейские государства присоединились к нему. Народы надеялись на длительный мир. Они больше не желали, чтобы ими управляли абсолютистские династии и бюрократы. Требовали права на участие в управлении, конституций от суверенов. Многие немецкие князья выполнили эти требования и определили в конституциях права правителей и управляемых. Например, великий герцог Веймарский. В 1818 году последовала его примеру Бавария. Но Австрия под руководством Меттерниха и Пруссия всячески этому препятствовали. В это время получают все большее распространение появившиеся еще в 1815 году в Йене студенческие корпорации («буршеншафты») и основанные Яном гимнастические школы, в которых провозглашались лозунги единства и свободы. На Вартбургском празднике 1817 года 25под черно-красно-золотым знаменем были продемонстрированы национальные стремления студенчества, направленные против реакционных правительств. Но силы реакции были значительнее. Так называемые Карлсбадские постановления 1819 года вводили предварительную цензуру газет, надзор над университетами, запрещали студенческие корпорации, отстраняя от работы революционно настроенных преподавателей. От работы был отстранен Эрнст Мориц Арндт, бывший в то время профессором Боннского университета, а «отец» гимнастических школ Ян арестован. Противоречие между реакционной властью и новым духом времени осталось неразрешенным. Более того, выдвигавшиеся народом требования конституций и ограничений княжеской власти были отвергнуты. Монархические конгрессы в Троппау, Лайбахе и Вероне, состоявшиеся в 1820—1822 годах, были призваны укрепить абсолютистские идеи государственности. Попытки переворотов ликвидировались с помощью оружия. Казалось, реакция навсегда задушила в народе всякое свободомыслие и стремление к единству.
Правда, в других областях это десятилетие человечество отметило значительными успехами. Начался век техники. Был сделан ряд важных изобретений, хотя их результаты сказались не сразу. Кёниг изобрел первую плоскопечатную машину — значительно облегчился процесс печатания. Печатное слово охватывало все более широкий круг людей. Начиная с 1810 года кое-где стали появляться газовые рожки, хотя прошло еще немало времени, пока на газ были переведены все уличные фонари, заменившие доморощенные масляные светильники. Уже начались эксперименты с электрическим телеграфом. Заговорили об английском инженере Джордже Стефенсоне, который в 1814 году построил паровоз. Неужели для поездок когда-либо придется пользоваться не почтовой каретой, а чем-то другим? В 1818 году все с изумлением узнали, что по Рейну, который катил к морю свои зеленоватые волны, прошло первое судно с паровым двигателем. Люди удивились еще больше, когда примерно в то же время подобный пароход пересек Атлантику из Нью-Йорка в Ливерпуль. Постепенно все начали понимать, какие возможности таит в себе сила пара и электричества.
Для литературы XIX век оказался веком настоящего расцвета. В немецкой литературе конца 10-х — начала 20-х годов появилось много новых произведений, вошедших в золотой фонд мировой литературы. В 1816—1817 годах Гёте публикует свое «Итальянское путешествие», в 1819-м — цикл лирических стихотворений на восточные темы «Западно-восточный диван», в 1821-м — роман «Годы странствий Вильгельма Мейстера».
Рубеж первого и второго десятилетий ознаменован целым рядом произведений немецких романтиков — он стал одной из вершинных точек развития позднего немецкого романтизма. Арним в 1817 году выпустил в свет первую часть романа «Хранители короны», Брентано в 1818-м — «Хронику странствующего школяра», Эрнст Теодор Амадей Гофман опубликовал в 1819—1821 годах четырехтомный цикл «Серапиоповы братья», в 1820—1822 годах — знаменитый роман «Житейские воззрения кота Мурра» и в это же время две сказки для взрослых — «Принцесса Брамбилла» и «Повелитель блох». Эйхендорф в 1819 году издал новеллу «Мраморная статуя», а в 1821 году вышел в свет первый сборник стихов молодого Гейне.
В это же время жили и творили крупные филологи, историки и философы. В 1819 году Шопенгауэр опубликовал главное произведение своей жизни — «Мир как воля и представление», которое, правда, на протяжении длительного времени оставалось без внимания; за год до этого Гегель был приглашен в Берлинский университет; около 1820 года у Вильгельма фон Гумбольдта уже вырисовались основные черты философии языка. А Фридрих Диц, которому Гёте рекомендовал заняться романскими языками, начал преподавать в 1821 году в Бонне. Повсюду было налицо стремление все лучше и глубже познать историю прошедших столетий, а тем самым и лучше разобраться в современности. В 1823 году появилась «История XVIII века» Шлоссера, в том же году Раумер начал работать над «Историей Гогешнтауфенов», Нибур трудился над «Римской историей», Дальман в 1822—1824 годах опубликовал двухтомные «Исследования в области истории», а Леопольд фон Ранке в 1824 году закончил свое первое произведение — «Историю романских и германских народов».
Братья Гримм, безусловно, видели, как на протяжении этих десяти лет правящие и управляемые все дальше и дальше расходились в словесных баталиях за конституцию. Они, конечно же, замечали, как хотя и медленно, но все же изменялись под влиянием изобретений формы цивилизации. Но эти изменения не представляли собой внезапного разрыва с прошлым. В Кассельской библиотеке они ежедневно соприкасались с литературными новинками, были самым тесным образом связаны с духовными течениями своего времени. Именно в это десятилетие появились и самые значительные их труды.
Еще в начале 1814 года Вильгельм получил место библиотечного секретаря в Касселе, и это было весьма кстати, так как Якоб после ухода из дипломатического ведомства в 1816 году некоторое время пребывал в ожидании какого-нибудь места. Правда, жалованье продолжало еще поступать, и он мог бы воспользоваться свободным временем, но ему поскорее хотелось заняться делом.
14 апреля 1816 года Якоб вновь написал курфюрсту: «После того как Ваше высочество милостиво изволили освободить меня от дипломатической службы, в течение многих месяцев я продолжаю получать жалованье секретаря посольства, лишь пребывая в постоянной надежде вскоре получить новое назначение, соответствующее моим скромным способностям. И насколько с благодарностью я принимаю это благодеяние, настолько оно противоречит моим принципам — не получать жалованья, не заработанного никаким трудом, которое к тому же связывает меня и заставляет пребывать в неопределенности относительно нового места работы. Поэтому я, ссылаясь на причины, почтительнейше изложенные в моих прежних представлениях, осмеливаюсь настоящим возобновить мою покорнейшую просьбу о назначении на вакантное место придворного архивариуса». На этот раз решение было принято быстро. Хотя Якоб и не получил места в архиве, но 16 апреля 1816 года он был назначен вторым библиотекарем Кассельской библиотеки. Это была неплохая должность. 600 талеров — такое же жалованье, какое он получал, будучи секретарем посольства. Первым библиотекарем был назначен Йоганн Людвиг Фёлькель, который был старше Якоба на 20 с лишним лет, а потому братья Гримм не видели в этом какой-либо обиды для себя. С ним они были дружны и работали в полном согласии.
Якоб и Вильгельм теперь трудились вместе — осуществилась их давнишняя мечта. Вильгельм так писал по этому поводу: «Важнее повышения для меня была надежда, что мой брат, может быть, получит место (в Кассельской библиотеке). Мы твердо решили, что до тех пор, пока это в наших силах, мы останемся вместе, и такая совместная работа отвечала нашему самому заветному желанию. Почти против ожидания просьба была удовлетворена».
Условия работы в Касселе для братьев были в высшей степени благоприятны. Библиотека с прекрасным залом, в котором можно было принимать и консультировать посетителей. Темы бесед были весьма разнообразны, поскольку желавшие получить консультацию представляли самые различные области. Кроме воскресных и праздничных дней, братья бывали в библиотеке ежедневно. Для посетителей библиотека была открыта в течение трех часов, остальное время оставалось для чисто служебных дел. После окончания дневной работы можно было заняться и собственными исследованиями. Об этих годах Вильгельм писал: «Благодарные, мы наслаждались счастливым временем, когда нашли приятное и полезное занятие в четко работающем учреждении, а также свободные часы для занятий исследовательской работой и осуществления некоторых литературных планов». Якоб дополнял: «С этого момента начинается самое спокойное, наполненное интенсивной работой и, по-видимому, самое плодотворное время моей жизни».
Случалось, когда братьям приходилось туго. В 1821 году после смерти гессенского курфюрста Вильгельма I его сын и преемник Вильгельм II приказал объединить личную библиотеку своего отца с Кассельской. Сюда поступили многие тысячи томов из библиотеки замка Вильгельмсхёе. Приходилось в тесных комнатах распаковывать ящики, составлять скучные реестры, выискивать дублетные экземпляры, переставлять целые стеллажи с книгами — короче говоря, налаженный, размеренный ход рабочего дня тогда сильно нарушился.
Особое неудовольствие библиотекарей после смены владельца трона вызвало подчинение библиотеки ведомству обер-гофмаршалa 24. В связи с этим для установления контроля потребовалось переписать каталог библиотеки. Понятно, что такая никчемная работабыла весьма неприятна братьям. Но они вместе со старым библиотекарем Фёлькелем вынуждены были подчиниться приказу — скопировать строчка в строчку все восемьдесят фолиантов каталога. Эта утомительная и бессмысленная работа продолжалась полтора года. «Всегда с удовольствием делаешь все, — писал Якоб, — в чем есть хоть какая-то польза, но я должен признаться, что это занятие оказалось самым неприятным в моей жизни, оно угнетало меня и портило мне настроение на долгие часы и дни».
Но это были временные неприятности. А в общем братья Гримм были довольны своей работой. Именно библиотека дала им возможность находиться вместе дома и на работе, а это для них было очень важно. На протяжении многих лет они жили в прекрасной квартире на Вильгельмсхёер Аллее, перед городскими воротами. Зимой за окнами завывал пронизывающий ветер. С приближением весны опять украшали зеленью балконы, сажали подсолнухи, горошек, вьюны и желтофиоли. Особенно хорошо было в этой полузагородной квартире летом, когда из окон можно смотреть в безоблачное небо, на вершины окрестных гор, и вообще, как говорили братья, «нельзя было налюбоваться природой, наполненной счастьем и радостью».
Счастье Якоба и Вильгельма не было бы столь полным, если бы с ними рядом не были младшие братья и сестра Лотта, которая вела хозяйство в доме. О сильной их взаимной привязанности говорит «Домашний дневник нашей жизни», который Якоб отпечатал в своем издательстве, снабдив его портретом Лотты, и подарил на рождество своим братьям и сестре. В дневнике он записал даты жизни своих родственников и оставил достаточно свободного места для дальнейших записей. Впоследствии этот дневник стал их семейной хроникой. Обращаясь в предисловии к братьям и сестре, Якоб писал: «Дорогие братья и сестра, на это Рождество я дарю вам всем вечный домашний дневник, над составлением которого мне пришлось немного потрудиться, и заверяю вас в том, что изложенные в нем дела и события занимают в моем сердце больше места, чем все остальное, что когда-либо бродило в моей голове.
Будьте и дальше добры ко мне, терпите во мне все человеческое, что когда-нибудь кончится, хотя будет продолжаться главное — наша взаимная любовь. Что касается меня, то я постараюсь исправить все свои ошибки, выровнять все свои щербинки, даже если от этого сточится лезвие моего ножа. Каждый может записывать все, что он пожелает. Звездочка означает рождение, крест — смерть... На страницах оставлено достаточно места, чтобы дорисовать восходящую звезду или уходящий в землю крест; на какой день придутся эти знаки, знает один лишь господь бог. Пусть он поможет мне никогда и ни при каких обстоятельствах не быть помехой никому из вас».
Это было время, когда братья вели оживленную переписку с учеными и друзьями и при этом успевали много трудиться. Однажды Вильгельм получил от Людовины фон Гакстгаузен из сказочного дома в Бёкендорфе «чудесный веночек из мха и химонантов», который вместе с прикрепленными к нему добрыми пожеланиями положил на стол перед своими рукописями.
Но в 1822 году братьям пришлось оставить дом на Вильгельмсхёер Аллее. Новый курфюрст, больше интересовавшийся своими амурными делами, чем успехами ученых, предложил им подыскать другую квартиру. Новая же ни в какое сравнение не шла с предыдущей. Переезд оторвал братьев от их обычной ежедневной работы. Снова и снова приходилось перебирать оставшиеся от отца и деда вещи. Трудно было расставаться с предметами, с которыми было связано столько воспоминаний. Но, как и в прошлый раз, было оставлено только то, без чего нельзя обойтись на новом месте. Упаковывая вещи, Якоб размышлял: «В это время убеждаешься, сколько мелочей дорого сердцу».
После переезда он записал: «Три дня назад мы окончательно переехали и живем теперь намного хуже; мне досталась очень тесная комнатенка с одним окном, в которой после расстановки книг и столов помещаются всего лишь два стула; окно в ней выходит не на север, а на запад, и я не вижу больше мое любимое созвездие Большую Медведицу и Полярную звезду». Правда, из комнаты Якоба был виден сад с газонами и яблонями. Вильгельму привыкание к новой обстановке давалось тоже нелегко, он признавался: «Я не могу забыть прежнюю квартиру с видом на прекрасные горы и широкие просторы, а здесь я вижу на заднем плане недавно выстроенную казарму, откуда ежедневно появляются одни и те же мундиры и фигуры. Мне может понравиться все, кроме штабного трубача, который по вечерам упражняется на своем инструменте, разрывая мозг окружающим». Днем же было так шумно, что порой невозможно было сосредоточиться. В том же доме, внизу, находилась кузница. Тяжелый молот с грохотом опускался на наковальню, заставляя всякий раз вздрагивать.
1822 год принес в семью Гриммов еще одно важное изменение. Вскоре после того, как они устроились в новой квартире, братскую обитель покинула сестра Лотта, которая вела все это большое хозяйство. Ее мужем стал асессор Ганс Даниель Людвиг Фридрих Хассенпфлуг. Этот «абсолютно порядочный, серьезный и душевный человек, — писал Вильгельм, — сделал хорошую карьеру, став впоследствии министром юстиции и министром внутренних дел в Касселе, а также занимал другие высокие посты». В день свадьбы Лотта простилась с братьями. На ней было праздничное подвенечное платье, на голове — миртовый венок; серьезным выражением глаз и бледным, несколько болезненным цветом лица она напоминала братьям их мать. И братья желали лишь одного — чтобы она была здорова. В этом случае ничто не помешало бы ее супружескому счастью с честным и добрым Хассенпфлугом.
Беспокоила не только сестра. Вильгельм снова стал жаловаться на боли в желудке и сердце, и Якоб, одолеваемый сомнениями, писал своему другу Лахману: «Я было очень испугался вновь начавшихся многократных приступов, но постепенно они стали ослабевать, и вселяло надежду, что злая болезнь отступит». Но надежды не оправдались. Уже через несколько месяцев, весной 1823 года, у Вильгельма начался жар; боялись, что болезнь перейдет в нервную лихорадку. Все ночи Якоб дежурил у постели больного брата, а днем выполнял на службе работу за двоих. Наконец наступило улучшение, и Якоб пишет друзьям: «Благодарю бога, что все закончилось благополучно и не случилось ничего ужасного. Мысль о смерти Вильгельма, которая разрушила бы всю мою жизнь, пронизывала душу; даже сейчас я все еще боюсь писать это слово. Я буду терпеливо переносить все невзгоды, возникшие из-за этой болезни».
Пока Вильгельм отдыхал за городом, Якоб занимался хозяйством: сам вытирал пыль с книг, расставлял их на полках, заботился о чистоте и порядке во всех комнатах, следил за тем, чтобы подметали полы, мыли окна, чистили мебель. К возвращению Вильгельма была не только вычищена квартира, но и, как писал Якоб, в это время по счастливому совпадению перед окнами дома «царила ни с чем не сравнимая прозрачность, чистота и невинность первых весенних дней».
Только наблюдать это из окна Якобу было мало, для него стало необходимостью изо дня в день бродить по окрестным полям и лугам. Тогда он говорил о себе, что «наизусть знает все тропинки и мостики через ручьи». Летом 1823 года Якоб отправляется пешком в те места, где он, теперь уже тридцативосьмилетний человек, провел дни своей юности. Двенадцать дней он провел в пути.
В 1824 году пришлось опять переезжать. Якоб писал: «Мы переезжаем из тесного чулана в бельведер — одну из самых прекрасных квартир в городе, с абсолютно открытым видом на небо, горы и деревья; вместо грохота кузнечных молотов мы будем слушать трели соловьев и других птиц!» С 1816 года, когда братья стали вместе работать в Кассельской библиотеке, прошло почти десятилетие. Работа в библиотеке, исследования... Счастье здоровых и хлопоты больных дней.
На политической арене это десятилетие принесло с собой перемены, волновавшие многих. В 1815 году после окончательного изгнания Наполеона великие державы-победительницы — Россия, Пруссия и Австрия — образовали Священный союз. Другие европейские государства присоединились к нему. Народы надеялись на длительный мир. Они больше не желали, чтобы ими управляли абсолютистские династии и бюрократы. Требовали права на участие в управлении, конституций от суверенов. Многие немецкие князья выполнили эти требования и определили в конституциях права правителей и управляемых. Например, великий герцог Веймарский. В 1818 году последовала его примеру Бавария. Но Австрия под руководством Меттерниха и Пруссия всячески этому препятствовали. В это время получают все большее распространение появившиеся еще в 1815 году в Йене студенческие корпорации («буршеншафты») и основанные Яном гимнастические школы, в которых провозглашались лозунги единства и свободы. На Вартбургском празднике 1817 года 25под черно-красно-золотым знаменем были продемонстрированы национальные стремления студенчества, направленные против реакционных правительств. Но силы реакции были значительнее. Так называемые Карлсбадские постановления 1819 года вводили предварительную цензуру газет, надзор над университетами, запрещали студенческие корпорации, отстраняя от работы революционно настроенных преподавателей. От работы был отстранен Эрнст Мориц Арндт, бывший в то время профессором Боннского университета, а «отец» гимнастических школ Ян арестован. Противоречие между реакционной властью и новым духом времени осталось неразрешенным. Более того, выдвигавшиеся народом требования конституций и ограничений княжеской власти были отвергнуты. Монархические конгрессы в Троппау, Лайбахе и Вероне, состоявшиеся в 1820—1822 годах, были призваны укрепить абсолютистские идеи государственности. Попытки переворотов ликвидировались с помощью оружия. Казалось, реакция навсегда задушила в народе всякое свободомыслие и стремление к единству.
Правда, в других областях это десятилетие человечество отметило значительными успехами. Начался век техники. Был сделан ряд важных изобретений, хотя их результаты сказались не сразу. Кёниг изобрел первую плоскопечатную машину — значительно облегчился процесс печатания. Печатное слово охватывало все более широкий круг людей. Начиная с 1810 года кое-где стали появляться газовые рожки, хотя прошло еще немало времени, пока на газ были переведены все уличные фонари, заменившие доморощенные масляные светильники. Уже начались эксперименты с электрическим телеграфом. Заговорили об английском инженере Джордже Стефенсоне, который в 1814 году построил паровоз. Неужели для поездок когда-либо придется пользоваться не почтовой каретой, а чем-то другим? В 1818 году все с изумлением узнали, что по Рейну, который катил к морю свои зеленоватые волны, прошло первое судно с паровым двигателем. Люди удивились еще больше, когда примерно в то же время подобный пароход пересек Атлантику из Нью-Йорка в Ливерпуль. Постепенно все начали понимать, какие возможности таит в себе сила пара и электричества.
Для литературы XIX век оказался веком настоящего расцвета. В немецкой литературе конца 10-х — начала 20-х годов появилось много новых произведений, вошедших в золотой фонд мировой литературы. В 1816—1817 годах Гёте публикует свое «Итальянское путешествие», в 1819-м — цикл лирических стихотворений на восточные темы «Западно-восточный диван», в 1821-м — роман «Годы странствий Вильгельма Мейстера».
Рубеж первого и второго десятилетий ознаменован целым рядом произведений немецких романтиков — он стал одной из вершинных точек развития позднего немецкого романтизма. Арним в 1817 году выпустил в свет первую часть романа «Хранители короны», Брентано в 1818-м — «Хронику странствующего школяра», Эрнст Теодор Амадей Гофман опубликовал в 1819—1821 годах четырехтомный цикл «Серапиоповы братья», в 1820—1822 годах — знаменитый роман «Житейские воззрения кота Мурра» и в это же время две сказки для взрослых — «Принцесса Брамбилла» и «Повелитель блох». Эйхендорф в 1819 году издал новеллу «Мраморная статуя», а в 1821 году вышел в свет первый сборник стихов молодого Гейне.
В это же время жили и творили крупные филологи, историки и философы. В 1819 году Шопенгауэр опубликовал главное произведение своей жизни — «Мир как воля и представление», которое, правда, на протяжении длительного времени оставалось без внимания; за год до этого Гегель был приглашен в Берлинский университет; около 1820 года у Вильгельма фон Гумбольдта уже вырисовались основные черты философии языка. А Фридрих Диц, которому Гёте рекомендовал заняться романскими языками, начал преподавать в 1821 году в Бонне. Повсюду было налицо стремление все лучше и глубже познать историю прошедших столетий, а тем самым и лучше разобраться в современности. В 1823 году появилась «История XVIII века» Шлоссера, в том же году Раумер начал работать над «Историей Гогешнтауфенов», Нибур трудился над «Римской историей», Дальман в 1822—1824 годах опубликовал двухтомные «Исследования в области истории», а Леопольд фон Ранке в 1824 году закончил свое первое произведение — «Историю романских и германских народов».
Братья Гримм, безусловно, видели, как на протяжении этих десяти лет правящие и управляемые все дальше и дальше расходились в словесных баталиях за конституцию. Они, конечно же, замечали, как хотя и медленно, но все же изменялись под влиянием изобретений формы цивилизации. Но эти изменения не представляли собой внезапного разрыва с прошлым. В Кассельской библиотеке они ежедневно соприкасались с литературными новинками, были самым тесным образом связаны с духовными течениями своего времени. Именно в это десятилетие появились и самые значительные их труды.
Результаты этих лет
Внимание братьев Гримм к древней немецкой поэзии и языку в кассельский период соответствовало духу времени и отвечало их патриотическому настрою. Якоб так характеризовал это десятилетие: «Мои труды продолжались, после освобождения Германии и возрождения