Страница:
Но беззаботная жизнь братьев Якоба и Вильгельма в доброй и дружной семье Гриммов, среди свободной природы все чаще омрачалась тревожными известиями, долетавшими и сюда, в этот тихий городок Штайнау. Девяностые годы XVIII столетия — это французская революция и так называемая коалиционная война, которую вели Австрия, Пруссия и другие государства против революционной Франции. Гессен тоже был вовлечен в эти события.
С востока на запад и с запада на восток по дороге, на которой как раз лежал Штайнау, тянулись колонны солдат. Перед изумленными жителями прошло пестрое многообразие мундиров — французы и австрийцы, голландцы и пруссаки, майнцы и гессенцы. Во время обстрела Майнца в 1793 году ребятам казалось, что они слышат грохот далеких орудий.
Конечно, мальчишки, как им и положено, были любопытны, и матушка Гримм во время маршей очень беспокоилась за них. По дорогам бродили пьяные солдаты, мародерствовали, отбирали хлеб, мясо, торговали крадеными вещами. По ночам братья видели из окон дома на лугах сторожевые костры солдат; на следующий день на смену одним появлялись новые отряды. Гремела военная музыка; по дорогам двигались маркитантские повозки, нагруженные тушами забитых быков и свиней. Шли раненые солдаты — руки, головы обмотаны окровавленными тряпками. Пушки тянули с помощью крестьянских лошадей. Среди скота вспыхивали болезни. Жителям городка приходилось отдавать сено и солому, стулья и скамьи, иначе солдаты врывались в их дома и, не считаясь с хозяевами, забирали все сами. Мир не был больше идиллией. Теперь он был полон опасных неожиданностей. Это было видно хотя бы потому, что служебные дела отца становились все напряженнее. Подростков пугали разговоры взрослых. Они узнали, что в 1793 году казнен французский король, а позднее, в 1794-ом, на гильотине погибли революционеры Дантон и Демулен. Это был уже далеко не мир сказок. Вокруг царил неприкрытый страх и ужас. Дедушка Циммер из Ханау постоянно слал тревожные письма своим внукам в Штайнау.
И все-таки дети в семье управителя чувствовали себя в безопасности. Папаша Гримм вел дела так, что семья была защищена от невзгод. Проходившие войска щадили дом управителя и его обитателей.
И вдруг семью Гриммов постигло несчастье. Перед новым, 1796 годом папаша Гримм заболел воспалением легких. Якоб, как самый старший — ему тогда было одиннадцать лет, — писал полные надежд письма дедушке в Ханау. А смерть неумолимо приближалась. 10 января 1796 года глава семейства скончался в возрасте 45 лет, оставив на этом свете сорокалетнюю вдову с шестью детьми-сиротами на руках. Остались на полках одинокими и заброшенными многочисленные книги в красных и зеленых переплетах, бумаги и письма, собранные аккуратным хозяином.
В серой рассветной мгле Якоб в одной ночной сорочке прошмыгнул к двери, слегка приоткрыл ее и заглянул в комнату, где при свете свечи гробовщик снимал мерки. Якоб расслышал, как он сказал своему помощнику: «Человек, который здесь лежит, заслужил гроб из чистого серебра». 12 января, утром, Якоб видел из окна, как несколько мужчин, держа в руке лимоны и розмарины, вынесли черный гроб. Отца, который любил людей, а они любили его, похоронили на кладбище около городской стены.
После похорон Якоб как глава семьи сделал в семейной библии запись о смерти отца. Затем оповестил о печальном событии родственников. Он плакал — отец никогда больше не погладит его по голове.
После смерти мужа вдова Гримм с детьми должна была выехать из дома управителя. Осиротевшая семья временно нашла приют в здании Гуттистского госпиталя, самом старом в городке Штайнау. Но этот романтичный дом оказался слишком тесным для них. Уже через несколько месяцев матушка Гримм купила часть дома около «Старого погребка», недалеко от ворот с мостом. Здесь она прожила до 1805 года.
1796 год. Снова начались бои между австрийскими и французскими войсками. Французский полководец Журдан был разбит у Амберга австрийским эрцгерцогом Карлом и вынужден отойти на левый берег Рейна. Во время отступления французская солдатня угрожала и Гессенской земле. В письмах в Штайнау дедушка Циммер писал, что «все в большой тревоге и озабоченности из-за проходящих масс людей».
Едва опасность миновала, как смерть снова вошла в семью Гриммов. До сих пор в хлопотах по дому помогала сестра отца, энергичная, быстрая тетушка Шлеммер. Но в декабре того же года, который отнял у нее брата, она сама слегла от тяжелой болезни. Почувствовав однажды ночью приближение смерти, она попросила сноху прочесть молитву. Матушка Гримм начала читать молитву больных. «Нет, нет, сестрица, — возразила тетушка, отличавшаяся особой силой духа, — найди молитву умирающих».
Смерть отца и тетушки сильно подействовала на Якоба и Вильгельма. Будто взрослые, делили они теперь с матерью заботы о семье, о младших братьях и сестренке. Конечно, дедушка из Ханау постоянно помнил о них. Конечно, сестра матери, камеристка ландграфского двора в Касселе Генриетта Циммер, тоже участливо помогала племянникам. Якоб и Вильгельм хорошо понимали всю ответственность перед младшими, обязанность служить им хорошим примером. Ведь на их глазах мать, жизнь которой проходила теперь исключительно в заботах о шестерых детях, согнулась под тяжестью невзгод, а ее тонкое лицо становилось все бледнее, все больше появлялось морщин.
В Штайнау Якоб пережил еще одно важное событие в своей жизни. В вербное воскресенье 1798 года в церкви св. Екатерины состоялась его конфирмация, и он впервые подошел к причастию. «Большего благоговения я не испытывал больше никогда», — признавался Якоб позднее.
Братьям недолго оставалось теперь ходить в школу. Якоб с грустью признался матери, что ему в Штайнау больше нечему учиться. Говоря это, он заплакал, ибо всем сердцем полюбил этот городок, родину своего отца. Мать задумалась — ведь ей предстояло многое взвесить и решить, чтобы двое ее старших сыновей могли учиться дальше.
Годы учебы в Касселе
Марбургские студенты
С востока на запад и с запада на восток по дороге, на которой как раз лежал Штайнау, тянулись колонны солдат. Перед изумленными жителями прошло пестрое многообразие мундиров — французы и австрийцы, голландцы и пруссаки, майнцы и гессенцы. Во время обстрела Майнца в 1793 году ребятам казалось, что они слышат грохот далеких орудий.
Конечно, мальчишки, как им и положено, были любопытны, и матушка Гримм во время маршей очень беспокоилась за них. По дорогам бродили пьяные солдаты, мародерствовали, отбирали хлеб, мясо, торговали крадеными вещами. По ночам братья видели из окон дома на лугах сторожевые костры солдат; на следующий день на смену одним появлялись новые отряды. Гремела военная музыка; по дорогам двигались маркитантские повозки, нагруженные тушами забитых быков и свиней. Шли раненые солдаты — руки, головы обмотаны окровавленными тряпками. Пушки тянули с помощью крестьянских лошадей. Среди скота вспыхивали болезни. Жителям городка приходилось отдавать сено и солому, стулья и скамьи, иначе солдаты врывались в их дома и, не считаясь с хозяевами, забирали все сами. Мир не был больше идиллией. Теперь он был полон опасных неожиданностей. Это было видно хотя бы потому, что служебные дела отца становились все напряженнее. Подростков пугали разговоры взрослых. Они узнали, что в 1793 году казнен французский король, а позднее, в 1794-ом, на гильотине погибли революционеры Дантон и Демулен. Это был уже далеко не мир сказок. Вокруг царил неприкрытый страх и ужас. Дедушка Циммер из Ханау постоянно слал тревожные письма своим внукам в Штайнау.
И все-таки дети в семье управителя чувствовали себя в безопасности. Папаша Гримм вел дела так, что семья была защищена от невзгод. Проходившие войска щадили дом управителя и его обитателей.
И вдруг семью Гриммов постигло несчастье. Перед новым, 1796 годом папаша Гримм заболел воспалением легких. Якоб, как самый старший — ему тогда было одиннадцать лет, — писал полные надежд письма дедушке в Ханау. А смерть неумолимо приближалась. 10 января 1796 года глава семейства скончался в возрасте 45 лет, оставив на этом свете сорокалетнюю вдову с шестью детьми-сиротами на руках. Остались на полках одинокими и заброшенными многочисленные книги в красных и зеленых переплетах, бумаги и письма, собранные аккуратным хозяином.
В серой рассветной мгле Якоб в одной ночной сорочке прошмыгнул к двери, слегка приоткрыл ее и заглянул в комнату, где при свете свечи гробовщик снимал мерки. Якоб расслышал, как он сказал своему помощнику: «Человек, который здесь лежит, заслужил гроб из чистого серебра». 12 января, утром, Якоб видел из окна, как несколько мужчин, держа в руке лимоны и розмарины, вынесли черный гроб. Отца, который любил людей, а они любили его, похоронили на кладбище около городской стены.
После похорон Якоб как глава семьи сделал в семейной библии запись о смерти отца. Затем оповестил о печальном событии родственников. Он плакал — отец никогда больше не погладит его по голове.
После смерти мужа вдова Гримм с детьми должна была выехать из дома управителя. Осиротевшая семья временно нашла приют в здании Гуттистского госпиталя, самом старом в городке Штайнау. Но этот романтичный дом оказался слишком тесным для них. Уже через несколько месяцев матушка Гримм купила часть дома около «Старого погребка», недалеко от ворот с мостом. Здесь она прожила до 1805 года.
1796 год. Снова начались бои между австрийскими и французскими войсками. Французский полководец Журдан был разбит у Амберга австрийским эрцгерцогом Карлом и вынужден отойти на левый берег Рейна. Во время отступления французская солдатня угрожала и Гессенской земле. В письмах в Штайнау дедушка Циммер писал, что «все в большой тревоге и озабоченности из-за проходящих масс людей».
Едва опасность миновала, как смерть снова вошла в семью Гриммов. До сих пор в хлопотах по дому помогала сестра отца, энергичная, быстрая тетушка Шлеммер. Но в декабре того же года, который отнял у нее брата, она сама слегла от тяжелой болезни. Почувствовав однажды ночью приближение смерти, она попросила сноху прочесть молитву. Матушка Гримм начала читать молитву больных. «Нет, нет, сестрица, — возразила тетушка, отличавшаяся особой силой духа, — найди молитву умирающих».
Смерть отца и тетушки сильно подействовала на Якоба и Вильгельма. Будто взрослые, делили они теперь с матерью заботы о семье, о младших братьях и сестренке. Конечно, дедушка из Ханау постоянно помнил о них. Конечно, сестра матери, камеристка ландграфского двора в Касселе Генриетта Циммер, тоже участливо помогала племянникам. Якоб и Вильгельм хорошо понимали всю ответственность перед младшими, обязанность служить им хорошим примером. Ведь на их глазах мать, жизнь которой проходила теперь исключительно в заботах о шестерых детях, согнулась под тяжестью невзгод, а ее тонкое лицо становилось все бледнее, все больше появлялось морщин.
В Штайнау Якоб пережил еще одно важное событие в своей жизни. В вербное воскресенье 1798 года в церкви св. Екатерины состоялась его конфирмация, и он впервые подошел к причастию. «Большего благоговения я не испытывал больше никогда», — признавался Якоб позднее.
Братьям недолго оставалось теперь ходить в школу. Якоб с грустью признался матери, что ему в Штайнау больше нечему учиться. Говоря это, он заплакал, ибо всем сердцем полюбил этот городок, родину своего отца. Мать задумалась — ведь ей предстояло многое взвесить и решить, чтобы двое ее старших сыновей могли учиться дальше.
Годы учебы в Касселе
Летом 1798 года матушка Гримм держала совет со своей сестрой, камеристкой кассельского двора Генриеттой Филиппиной Циммер: как устроить Якоба и Вильгельма в Кассель, в школу более высокой ступени. Генриетта, «душа которой была наполнена самой чистой и самоотверженной любовью» к племянникам, согласилась принять их в Касселе и дать кров и пищу. После этого матушке Гримм ничего не оставалось, как примириться с отъездом сыновей. Да и вряд ли она была в силах дать детям больше, чем приличное образование.
Сентябрьским днем 1798 года тринадцатилетний Якоб и двенадцатилетний Вильгельм сидели в украшенной коронами почтовой карете, отъезжавшей из Штайнау. В последний раз они взглянули на дом, сад, увидели, как медленно поднимается туман между яблонями, и у них защемило сердце. Братья прощались с детством. Матушка роняла слезы, кивала им вслед.
Новые, свежие впечатления во время их путешествия в почтовой карете и частая смена лошадей постепенно развеселили братьев, и к месту учебы они приближались уже преисполненными самых радужных надежд. Сначала они прибыли в Ханау, где их встретил дедушка Циммер. Во Франкфурте заботу о братьях взял на себя обер-почтмейстер Рюппель. Их кормили, угощали кофе, почтмейстер даже сводил на представление гастролировавшей в это время в майнцской столице труппы с дикими зверями, слонами, тиграми, попугаями и обезьянами. Потом показал не перестававшим удивляться подросткам музей восковых фигур, где были выставлены восковые скульптуры императоров, королей, генералов и прочих исторических лиц в натуральную величину. По вечерам в гостинице их кормили вкусным ужином, и они ложились спать. На следующее утро в шесть часов, прежде чем почтовая карета отправится в путь, им вручалось рекомендательное письмо для почтмейстера следующей станции. Так братья Гримм благополучно добрались наконец до Касселя.
Тетушка Циммер, как придворная дама, не имела самостоятельного хозяйства, поэтому определила племянников столоваться у одного из придворных поваров. Сразу же она одарила своих подопечных разными полезными мелочами — численниками, шелковыми кошельками. Якоб и Вильгельм были вполне довольны таким началом в новом для них мире. Уже вскоре братья поняли, что в преподавании их бывшего учителя Цинкхана в Штайнау кое-что оставляло желать лучшего. Конечно, их научили прилежанию и усидчивости. Но при поступлении в лицей, который впоследствии был преобразован в гимназию имени Фридриха, обнаружились значительные пробелы в их образовании. Якоба, правда, сразу же зачислили в начальный класс первой ступени. А вот Вильгельму пришлось брать дополнительные частные уроки, прежде чем он смог к пасхе 1799 года попасть в тот же класс. Обычно в гимназии обучались семь или восемь лет. Братья Гримм благодаря прилежанию и способностям так быстро овладевали материалом, что, перескочив несколько классов, закончили гимназию через четыре года.
Во время учебы в гимназии братья старались придерживаться советов, которые получали в письмах из Ханау и Штайнау. Дедушка писал внукам, что они постоянно должны видеть конечную цель, которая позвала их в Кассель, и проявлять максимум прилежания на уроках, благодаря своему трудолюбию закладывать «основы будущего благополучия и тем самым доставлять радость всей семье». «Избегайте поэтому сомнительных компаний, которые могут втянуть вас в нехорошие дела, — предостерегал он, — ищите общения с разумными людьми, от которых вы могли бы перенять что-либо полезное для себя, но прежде всего бойтесь бога — начало всяческой мудрости. И какое же удовольствие будет для вашего старого дедушки постоянно получать обо всем этом приятные вести!»
Однако дедушке недолго пришлось получать эти вести. 22 ноября 1798 года девяностолетний старик, намного переживший свою жену, не болевший никогда, заснул и не проснулся. Его смерть потрясла не только внуков. Матушка Гримм признавалась, что со смертью дедушки забот намного прибавилось. «Удар за ударом, — вздыхала она, — моя бедная голова идет кругом».
Матушка со страхом думала о том, что станет с детьми, когда и ее призовут небеса. Ведь тогда старшие сыновья не смогут продолжать учиться. И она предостерегала их от легкомысленных буршей, старалась внушить, что они не могут позволить себе тех удовольствий, которые были естественными для их сверстников. «Благодарю бога, — писала она после смерти дедушки своим сыновьям в Кассель, — что хоть вы здоровы. Продолжайте и дальше так же учиться мне на радость и особенно старайтесь во всем доставлять приятное доброй тетушке. За всю жизнь вы не сможете отблагодарить тетушку за ту любовь, которую она проявляет к вам».
Якоб и Вильгельм старались быть достойными этой любви, старались оправдать ожидания старших. Многие часы учебы в Касселе, с 1798 по 1802 год, ушли на изучение географии, естествознания, антропологии, этики, физики, логики и философии, но основу преподавания составляли филологические и исторические дисциплины. Якобу гораздо приятнее было бы изучать только языки и историю — уже тогда он испытывал к этим предметам особый интерес. По шесть часов ежедневно проводили братья в лицее, к этому добавлялись еще четыре-пять часов домашних занятий. Здесь, дома, с особым удовольствием, участием и большим терпением помогал им в изучении французского и латинского языков воспитатель пажей Дитмар Штёр. Выходило, что юноши занимались по десять-одиннадцать часов в день, фактически с утра до вечера, и на отдых почти не оставалось времени. Якоб, жадно воспринимавший и усваивавший все новое, годы спустя говорил: «Вообще нас все же слишком перегружали; несколько свободных часов были бы нам очень полезны».
Несмотря на перегрузки, Якоб довольно бодро выдержал годы учебы в лицее. Он был худощав и строен, почти изящен, но вместе с тем более вынослив, чем мечтательный Вильгельм. Без особого вреда для здоровья Якоб перенес и сидячий образ жизни, и постоянный недостаток свежего воздуха, и эту вечную зубрежку, и отсутствие всяких спортивных занятий. Вильгельм же, переболев скарлатиной, стал жаловаться на боль в груди и тяжесть при дыхании. С этих пор дорога в лицей, особенно зимой, при холодном ветре, дувшем навстречу, стала даваться ему нелегко.
Иногда братьям удавалось урвать свободный часок-другой, и они использовали его для рисования. Занимаясь самостоятельно, они стали искусными рисовальщиками. Когда Якоб и Вильгельм несколько позднее показывали свои рисунки дома, все приходили в восторг, особенно младший брат Людвиг Эмиль. И кто знает, не под влиянием ли и впечатлением от рисунков старших братьев Людвиг Эмиль стал тоже заниматься рисованием. В историю искусств он вошел как известный гравер и живописец. Одновременно с занятиями рисованием братья увлеклись коллекционированием. Особым видом коллекционирования стали выписки из самых разных книг, которые они при своих скромных средствах не могли приобретать. Сбольшой аккуратностью выписывали они интересные, понравившиеся им места в тексте в специальные тетради.
Благодаря трудолюбию и целеустремленности братья выдвинулись в число хороших учеников в лицее. Когда по субботам проводилась недельная проверка, Якоб, светлая голова и почти всегда первый ученик в классе, блестяще отвечал на все вопросы.
Вильгельм же не всегда мог угнаться за братом. В лицее Якоб впервые столкнулся с несправедливостью. Он знал, что перед законами и обычаями все равны. Но почему же тогда один преподаватель, обращаясь ко всем ученикам на «вы» — так было принято, ему упорно говорил «ты»? Неужели только из-за того, что он из провинции? «Подчеркивание такого неравенства, — возмущался Якоб, — преподаватель никогда не должен себе позволять, так как это очень остро воспринимается учениками».
Из кассельских учителей особой любовью пользовался ректор лицея профессор Рихтер, слывший к тому же серьезным филологом. Несмотря на преклонный возраст, ему была свойственна живая и располагающая к себе манера общения, за что он пользовался симпатией питомцев. Были и другие: проректор Хосбах, неуравновешенный, человек настроения; преподаватель по имени Роберт, не пользовавшийся среди учеников абсолютно никаким уважением, а потому на его уроках всегда был шум и гам. Этот лицей, как позднее писал Якоб Гримм, «отнюдь не мог быть причислен к самым совершенным заведениям такого типа». И все же ученики получали в нем основательную подготовку для поступления в университет.
Среди друзей Якоба и Вильгельма в кассельский период учебы были будущие писатели Эрнст Отто фон дер Мальсбург и Пауль Виганд. Мальсбург позднее поддерживал дружеские отношения с романтиком Тиком, сам писал романтические стихи и переводил Кальдерона и Лопе де Вега. Виганд стал юристом и историком, опубликовал много исторических исследований. Эта дружба сохранилась на долгие годы и после лицея. Свидетельство тому переписка братьев Гримм с Мальсбургом и Вигандом.
В свободное время братья Гримм с друзьями гуляли по Касселю, иногда выбирались за город, где ловили бабочек или собирали растения. Как и их сверстники, они любили помериться силой, попроказничать, стукнуть иной раз друг друга ранцем, обменяться во время скучных уроков стихами собственного сочинения. Однако это не мешало им быть старательными и целеустремленными учениками, но пай-мальчиками они не были. Проявлять рвение им приходилось в силу необходимости, чтобы как можно быстрее при своих скудных средствах окончить лицей.
В этом возрасте братья Гримм много читают — поначалу все подряд, без разбора. У них еще нет собственного суждения, что хорошо, а что плохо. Особенно любили они стихи и баллады, собирая их целые тетради, зачитывались мудрыми баснями Лафонтена. Иметь свои собственные книги — это желание становилось все сильнее. А поскольку с карманными деньгами было не густо, то братья Гримм с друзьями часто появлялись у букинистов и старьевщиков в поисках дешевых изданий.
Годы учебы в Касселе, постоянно требовавшие от Якоба и Вильгельма старания и упорства, имели и приятные моменты. Каждый год, осенью, после одиннадцатимесячной разлуки с матерью братья приезжали на несколько недель домой, в Штайнау, к «Старому погребку». А поскольку и при этом доме Гриммов были коровник, конюшня, сарай, небольшой сад и огород, то для братьев каникулы означали возвращение в деревню. По указанию матери резали поросенка, и братья могли есть досыта. Мать прямо-таки расцветала за эти несколько недель! По вечерам она зажигала в доме самодельные свечи и просила братьев рассказывать о школе. Якобу и Вильгельму хорошо было дома: они по-отечески интересовались успехами братьев и сестренки, рассказывали о своих учителях и друзьях. Гуляли по улицам Штайнау, раскланиваясь со всеми. И опять возвращались в сказочный мир детства.
Веселые каникулы вновь сменялись напряженными школьными буднями в Касселе. Но воспоминания о матушке и тетушке Генриетте помогали им пережить трудные дни. Свою благодарность братья стремились выразить в простых, но искренних стихах. Якоб по случаю нового, 1802 года преподнес тетушке такое рифмованное поздравление:
После этого Якобу открылась возможность поступить в университет. Лишь одно омрачало его радость — предстояло на некоторое время расстаться с братом Вильгельмом, которому прежде всего нужно было вылечиться от астмы.
Сентябрьским днем 1798 года тринадцатилетний Якоб и двенадцатилетний Вильгельм сидели в украшенной коронами почтовой карете, отъезжавшей из Штайнау. В последний раз они взглянули на дом, сад, увидели, как медленно поднимается туман между яблонями, и у них защемило сердце. Братья прощались с детством. Матушка роняла слезы, кивала им вслед.
Новые, свежие впечатления во время их путешествия в почтовой карете и частая смена лошадей постепенно развеселили братьев, и к месту учебы они приближались уже преисполненными самых радужных надежд. Сначала они прибыли в Ханау, где их встретил дедушка Циммер. Во Франкфурте заботу о братьях взял на себя обер-почтмейстер Рюппель. Их кормили, угощали кофе, почтмейстер даже сводил на представление гастролировавшей в это время в майнцской столице труппы с дикими зверями, слонами, тиграми, попугаями и обезьянами. Потом показал не перестававшим удивляться подросткам музей восковых фигур, где были выставлены восковые скульптуры императоров, королей, генералов и прочих исторических лиц в натуральную величину. По вечерам в гостинице их кормили вкусным ужином, и они ложились спать. На следующее утро в шесть часов, прежде чем почтовая карета отправится в путь, им вручалось рекомендательное письмо для почтмейстера следующей станции. Так братья Гримм благополучно добрались наконец до Касселя.
Тетушка Циммер, как придворная дама, не имела самостоятельного хозяйства, поэтому определила племянников столоваться у одного из придворных поваров. Сразу же она одарила своих подопечных разными полезными мелочами — численниками, шелковыми кошельками. Якоб и Вильгельм были вполне довольны таким началом в новом для них мире. Уже вскоре братья поняли, что в преподавании их бывшего учителя Цинкхана в Штайнау кое-что оставляло желать лучшего. Конечно, их научили прилежанию и усидчивости. Но при поступлении в лицей, который впоследствии был преобразован в гимназию имени Фридриха, обнаружились значительные пробелы в их образовании. Якоба, правда, сразу же зачислили в начальный класс первой ступени. А вот Вильгельму пришлось брать дополнительные частные уроки, прежде чем он смог к пасхе 1799 года попасть в тот же класс. Обычно в гимназии обучались семь или восемь лет. Братья Гримм благодаря прилежанию и способностям так быстро овладевали материалом, что, перескочив несколько классов, закончили гимназию через четыре года.
Во время учебы в гимназии братья старались придерживаться советов, которые получали в письмах из Ханау и Штайнау. Дедушка писал внукам, что они постоянно должны видеть конечную цель, которая позвала их в Кассель, и проявлять максимум прилежания на уроках, благодаря своему трудолюбию закладывать «основы будущего благополучия и тем самым доставлять радость всей семье». «Избегайте поэтому сомнительных компаний, которые могут втянуть вас в нехорошие дела, — предостерегал он, — ищите общения с разумными людьми, от которых вы могли бы перенять что-либо полезное для себя, но прежде всего бойтесь бога — начало всяческой мудрости. И какое же удовольствие будет для вашего старого дедушки постоянно получать обо всем этом приятные вести!»
Однако дедушке недолго пришлось получать эти вести. 22 ноября 1798 года девяностолетний старик, намного переживший свою жену, не болевший никогда, заснул и не проснулся. Его смерть потрясла не только внуков. Матушка Гримм признавалась, что со смертью дедушки забот намного прибавилось. «Удар за ударом, — вздыхала она, — моя бедная голова идет кругом».
Матушка со страхом думала о том, что станет с детьми, когда и ее призовут небеса. Ведь тогда старшие сыновья не смогут продолжать учиться. И она предостерегала их от легкомысленных буршей, старалась внушить, что они не могут позволить себе тех удовольствий, которые были естественными для их сверстников. «Благодарю бога, — писала она после смерти дедушки своим сыновьям в Кассель, — что хоть вы здоровы. Продолжайте и дальше так же учиться мне на радость и особенно старайтесь во всем доставлять приятное доброй тетушке. За всю жизнь вы не сможете отблагодарить тетушку за ту любовь, которую она проявляет к вам».
Якоб и Вильгельм старались быть достойными этой любви, старались оправдать ожидания старших. Многие часы учебы в Касселе, с 1798 по 1802 год, ушли на изучение географии, естествознания, антропологии, этики, физики, логики и философии, но основу преподавания составляли филологические и исторические дисциплины. Якобу гораздо приятнее было бы изучать только языки и историю — уже тогда он испытывал к этим предметам особый интерес. По шесть часов ежедневно проводили братья в лицее, к этому добавлялись еще четыре-пять часов домашних занятий. Здесь, дома, с особым удовольствием, участием и большим терпением помогал им в изучении французского и латинского языков воспитатель пажей Дитмар Штёр. Выходило, что юноши занимались по десять-одиннадцать часов в день, фактически с утра до вечера, и на отдых почти не оставалось времени. Якоб, жадно воспринимавший и усваивавший все новое, годы спустя говорил: «Вообще нас все же слишком перегружали; несколько свободных часов были бы нам очень полезны».
Несмотря на перегрузки, Якоб довольно бодро выдержал годы учебы в лицее. Он был худощав и строен, почти изящен, но вместе с тем более вынослив, чем мечтательный Вильгельм. Без особого вреда для здоровья Якоб перенес и сидячий образ жизни, и постоянный недостаток свежего воздуха, и эту вечную зубрежку, и отсутствие всяких спортивных занятий. Вильгельм же, переболев скарлатиной, стал жаловаться на боль в груди и тяжесть при дыхании. С этих пор дорога в лицей, особенно зимой, при холодном ветре, дувшем навстречу, стала даваться ему нелегко.
Иногда братьям удавалось урвать свободный часок-другой, и они использовали его для рисования. Занимаясь самостоятельно, они стали искусными рисовальщиками. Когда Якоб и Вильгельм несколько позднее показывали свои рисунки дома, все приходили в восторг, особенно младший брат Людвиг Эмиль. И кто знает, не под влиянием ли и впечатлением от рисунков старших братьев Людвиг Эмиль стал тоже заниматься рисованием. В историю искусств он вошел как известный гравер и живописец. Одновременно с занятиями рисованием братья увлеклись коллекционированием. Особым видом коллекционирования стали выписки из самых разных книг, которые они при своих скромных средствах не могли приобретать. Сбольшой аккуратностью выписывали они интересные, понравившиеся им места в тексте в специальные тетради.
Благодаря трудолюбию и целеустремленности братья выдвинулись в число хороших учеников в лицее. Когда по субботам проводилась недельная проверка, Якоб, светлая голова и почти всегда первый ученик в классе, блестяще отвечал на все вопросы.
Вильгельм же не всегда мог угнаться за братом. В лицее Якоб впервые столкнулся с несправедливостью. Он знал, что перед законами и обычаями все равны. Но почему же тогда один преподаватель, обращаясь ко всем ученикам на «вы» — так было принято, ему упорно говорил «ты»? Неужели только из-за того, что он из провинции? «Подчеркивание такого неравенства, — возмущался Якоб, — преподаватель никогда не должен себе позволять, так как это очень остро воспринимается учениками».
Из кассельских учителей особой любовью пользовался ректор лицея профессор Рихтер, слывший к тому же серьезным филологом. Несмотря на преклонный возраст, ему была свойственна живая и располагающая к себе манера общения, за что он пользовался симпатией питомцев. Были и другие: проректор Хосбах, неуравновешенный, человек настроения; преподаватель по имени Роберт, не пользовавшийся среди учеников абсолютно никаким уважением, а потому на его уроках всегда был шум и гам. Этот лицей, как позднее писал Якоб Гримм, «отнюдь не мог быть причислен к самым совершенным заведениям такого типа». И все же ученики получали в нем основательную подготовку для поступления в университет.
Среди друзей Якоба и Вильгельма в кассельский период учебы были будущие писатели Эрнст Отто фон дер Мальсбург и Пауль Виганд. Мальсбург позднее поддерживал дружеские отношения с романтиком Тиком, сам писал романтические стихи и переводил Кальдерона и Лопе де Вега. Виганд стал юристом и историком, опубликовал много исторических исследований. Эта дружба сохранилась на долгие годы и после лицея. Свидетельство тому переписка братьев Гримм с Мальсбургом и Вигандом.
В свободное время братья Гримм с друзьями гуляли по Касселю, иногда выбирались за город, где ловили бабочек или собирали растения. Как и их сверстники, они любили помериться силой, попроказничать, стукнуть иной раз друг друга ранцем, обменяться во время скучных уроков стихами собственного сочинения. Однако это не мешало им быть старательными и целеустремленными учениками, но пай-мальчиками они не были. Проявлять рвение им приходилось в силу необходимости, чтобы как можно быстрее при своих скудных средствах окончить лицей.
В этом возрасте братья Гримм много читают — поначалу все подряд, без разбора. У них еще нет собственного суждения, что хорошо, а что плохо. Особенно любили они стихи и баллады, собирая их целые тетради, зачитывались мудрыми баснями Лафонтена. Иметь свои собственные книги — это желание становилось все сильнее. А поскольку с карманными деньгами было не густо, то братья Гримм с друзьями часто появлялись у букинистов и старьевщиков в поисках дешевых изданий.
Годы учебы в Касселе, постоянно требовавшие от Якоба и Вильгельма старания и упорства, имели и приятные моменты. Каждый год, осенью, после одиннадцатимесячной разлуки с матерью братья приезжали на несколько недель домой, в Штайнау, к «Старому погребку». А поскольку и при этом доме Гриммов были коровник, конюшня, сарай, небольшой сад и огород, то для братьев каникулы означали возвращение в деревню. По указанию матери резали поросенка, и братья могли есть досыта. Мать прямо-таки расцветала за эти несколько недель! По вечерам она зажигала в доме самодельные свечи и просила братьев рассказывать о школе. Якобу и Вильгельму хорошо было дома: они по-отечески интересовались успехами братьев и сестренки, рассказывали о своих учителях и друзьях. Гуляли по улицам Штайнау, раскланиваясь со всеми. И опять возвращались в сказочный мир детства.
Веселые каникулы вновь сменялись напряженными школьными буднями в Касселе. Но воспоминания о матушке и тетушке Генриетте помогали им пережить трудные дни. Свою благодарность братья стремились выразить в простых, но искренних стихах. Якоб по случаю нового, 1802 года преподнес тетушке такое рифмованное поздравление:
Благодарностью нена словах, а на деле были отметки в аттестате Якоба об окончании лицея, полученном им на пасху 1802 года из рук ректора. В письменном отзыве, приложенном к аттестату, было сказано: «Прекрасные дарования и усердие сего благородного юноши заслуживают самой высокой похвалы. Проявляя редкое упорство в овладении науками и изящными искусствами, преподаваемыми в сем лицее, он обнаружил не только свои природные склонности и таланты, но и благородное и похвальное стремление развивать и совершенствовать их своим трудом».
Туда, туда, к небесным светлым сферам,
Я возношу признательную речь
О благородстве сердца, страсти веры
Плюс бережность, чье благо стоит свеч.
Мою мольбу, что смешана с отрадой,
Услышит тот, кто в небе нам Отец.
И будут доброте твоей наградой
Благословенье — здесь, а там — венец 17.
После этого Якобу открылась возможность поступить в университет. Лишь одно омрачало его радость — предстояло на некоторое время расстаться с братом Вильгельмом, которому прежде всего нужно было вылечиться от астмы.
Марбургские студенты
В 1802—1804 годах, когда Якоб Гримм был уже студентом Марбургского университета, в Германии под влиянием политики Наполеона произошли события, которые в какой-то степени коснулись и братьев Гримм. Упразднены некоторые немецкие государства. Подвергнуты конфискации монастырские владения. Проложены новые внутригерманские границы. Введены новые звания и должности.
Родина братьев Гримм, небольшая область Гессен-Кассель, была возведена в ранг курфюршества 18 .
В то время университеты представляли собой учебные заведения, где все были на виду, где преподаватели и студенты хорошо знали друг друга. В Марбургском университете тогда насчитывалось всего около двухсот студентов; среди них был и Якоб, избравший юриспруденцию своей будущей специальностью, правда, его всегда влекла к себе природа, таинственный и нераскрытый мир растений — он не раз подумывал об изучении ботаники. Но в память об отце он решил стать все же юристом. Отец всегда пытался пробудить в мальчике любовь к этой профессии, объясняя ему положения и правила свода законов; он даже записывал различные случаи из своей практики, которые могли бы в дальнейшем пригодиться сыну.
В то время как Якоб осваивал азы юриспруденции, Вильгельм из-за приступов астмы был месяцами прикован к больничной койке. Только к весне 1803 года ему стало лучше, и Якоб перевез его в Марбург. Вильгельм тоже поступил на юридический факультет. Братья опять вместе будут учиться в университете, помогать друг другу. Правда, и в Марбурге Вильгельму требовалось регулярное врачебное наблюдение.
Марбург, в котором проходили студенческие годы братьев Гримм, был значительным и интересным городом. Много архитектурных памятников, в том числе готическая церковь св. Елизаветы, шпиль которой уходил высоко в небо, с витражами, склепами и картиной Дюрера. Как и полагается, над городом возвышался древний замок, откуда открывался великолепный вид на долину, окрестности Марбурга: холмы, поросшие деревьями, луга, покрытые зеленым ковром, ручьи, журчащие в высокой траве. Этот чудесный пейзаж манил братьев — они бегали к роднику, наблюдали за солнцем, золотившим деревенские крыши, погружались в мечтания, сидя под старой вербой.
Но, к сожалению, слишком мало времени было у братьев для подобных прогулок. Как и в лицее, день их был отдан занятиям в университете. Денежные средства по-прежнему были скудны, жили они с «большими ограничениями», как отмечал с горечью Якоб, им так ни разу и не удалось получить хотя бы незначительную материальную поддержку от государства. А ведь мать, вдова государственного служащего, воспитывала пятерых сыновей. В то же время другие студенты получали большие стипендии, как, например, их соученик Отто фон дер Мальсбург, происходивший из семьи богатых землевладельцев и принадлежавший к респектабельному сословию гессенского дворянства. Братьям приходилось подавлять в себе горькую обиду на несправедливое и неравное отношение со стороны властей. Это в то же время придавало им силы, делало их более упорными, более настойчивыми. Кому пришлось выбиваться из самых низов, думал Якоб, тот может гордиться достигнутым гораздо больше, чем тот, кому успехи давались легко благодаря происхождению и богатству. Они слушали лекции по логике и истории, естественному, государственному, частному и уголовному праву; изучали юридическую методологию и порядки наследования по закону; постигали тайны истории римского права; не было пропущено и обязательственное право, не говоря уже об институциях и пандектах — своде законов римского права. Иногда лекцию читали так быстро, что ее удавалось законспектировать лишь наскоро, с помарками, а уж потом дома переписать.
Имена большинства тогдашних преподавателей Марбургского университета не представляют особого интереса для читателя. Зато имя Фридриха Карла фон Савиньи относится к числу тех, кто оказал наибольшее влияние на братьев Гримм, их жизнь и творчество. Юрист, специалист по истории римского права, ставший позднее министром, Савиньи был одним из самых молодых профессоров — всего на шесть лет старше Якоба Гримма. В 1803 году он опубликовал книгу «Право владения», заложив тем основы исторической школы права 19.
Как-то на одном из занятий, которое проводил Савиньи, Якоб написал работу, посвященную толкованию каких-то законов. Молодой профессор хорошо отозвался о студенте, сказал, что тот безукоризненно правильно решил поставленную задачу. Эта оценка воодушевила Якоба. Довольно часто ему приходилось носить учителю на дом работы других студентов — у них установились личные контакты, и Якоб получил приглашение пользоваться богатой библиотекой состоятельного Савиньи. Вскоре лекции Савиньи стали для Якоба самыми любимыми, а учителя своего он боготворил.
Летними днями 1803 года Якоб часто бывал у Савиньи. Минуя небольшой дом на Барфюсерштрассе, входил в узенький переулочек, затем опять кружил, как по винтовой лестнице, до самого кладбища, откуда открывался прекрасный вид на город с уходящими вниз крышами и садами. Пройдя вдоль каменной стены, Якоб попадал в переулок уже ступенью выше. А вот и дом, как гнездо прилепившийся к одной из больших ступеней. В этом доме жил Савиньи, и никакие внешние заботы не мешали его научным занятиям. Слуга открывал дверь и провожал посетителя в освещенные солнцем комнаты. Мягкая мебель, светлые стены и развешанные по ним медные гравюры — все располагало к дружеской и приятной беседе. А за окном — долина, река Лан, луга по ее берегам и далеко-далеко в нежной дымке едва видимые очертания гор.
Хозяин дома был высок и худ. Одетый в серый сюртук и коричневый с синими полосами жилет, задумчиво стоял он среди книжных полок. А книг у профессора было много, очень много. И Якоб мог не только смотреть на огромные шкафы, заполненные книгами, но, поднявшись по лестнице, брать книги, читать их и даже уносить с собой.
Вильгельм Гримм, как и его брат Якоб, тоже с упоением слушал лекции Савиньи. Профессор читал живо и свободно, отнюдь не стремясь ослепить слушателей красивостью риторики. Он был разносторонне образован, знал и любил литературу и иногда, чтобы оживить свои лекции, читал стихотворения или отрывки из «Вильгельма Мейстера» Гёте.
Внимательно, умно, с большой человеческой чуткостью Савиньи вводил братьев Гримм в мир научных исследований — именно у своего учителя научились они ценить историзм в рассмотрении общественных явлений, от него переняли умение во всем придерживаться определенного метода как в учебе, так и в научном поиске.
Молодые студенты в это время с большим интересом следили за появлением новых произведений веймарских классиков. Но прислушивались и к голосам представителей нового течения в литературе — немецкого романтизма. Первая и, как оказалось, решающая встреча братьев Гримм с романтизмом также произошла в студенческие годы благодаря другу и наставнику Савиньи. В конце XVIII столетия, в эпоху коренных исторических сдвигов и катастроф в духовной жизни Европы, возникло новое течение, обращавшееся к историческому величию прошлого. Представители этого течения не удовлетворялись более реальностью повседневного бытия, классической размеренностью, рационализмом, их влекла вселенская бесконечность, они стремились к звездам.
Родина братьев Гримм, небольшая область Гессен-Кассель, была возведена в ранг курфюршества 18 .
В то время университеты представляли собой учебные заведения, где все были на виду, где преподаватели и студенты хорошо знали друг друга. В Марбургском университете тогда насчитывалось всего около двухсот студентов; среди них был и Якоб, избравший юриспруденцию своей будущей специальностью, правда, его всегда влекла к себе природа, таинственный и нераскрытый мир растений — он не раз подумывал об изучении ботаники. Но в память об отце он решил стать все же юристом. Отец всегда пытался пробудить в мальчике любовь к этой профессии, объясняя ему положения и правила свода законов; он даже записывал различные случаи из своей практики, которые могли бы в дальнейшем пригодиться сыну.
В то время как Якоб осваивал азы юриспруденции, Вильгельм из-за приступов астмы был месяцами прикован к больничной койке. Только к весне 1803 года ему стало лучше, и Якоб перевез его в Марбург. Вильгельм тоже поступил на юридический факультет. Братья опять вместе будут учиться в университете, помогать друг другу. Правда, и в Марбурге Вильгельму требовалось регулярное врачебное наблюдение.
Марбург, в котором проходили студенческие годы братьев Гримм, был значительным и интересным городом. Много архитектурных памятников, в том числе готическая церковь св. Елизаветы, шпиль которой уходил высоко в небо, с витражами, склепами и картиной Дюрера. Как и полагается, над городом возвышался древний замок, откуда открывался великолепный вид на долину, окрестности Марбурга: холмы, поросшие деревьями, луга, покрытые зеленым ковром, ручьи, журчащие в высокой траве. Этот чудесный пейзаж манил братьев — они бегали к роднику, наблюдали за солнцем, золотившим деревенские крыши, погружались в мечтания, сидя под старой вербой.
Но, к сожалению, слишком мало времени было у братьев для подобных прогулок. Как и в лицее, день их был отдан занятиям в университете. Денежные средства по-прежнему были скудны, жили они с «большими ограничениями», как отмечал с горечью Якоб, им так ни разу и не удалось получить хотя бы незначительную материальную поддержку от государства. А ведь мать, вдова государственного служащего, воспитывала пятерых сыновей. В то же время другие студенты получали большие стипендии, как, например, их соученик Отто фон дер Мальсбург, происходивший из семьи богатых землевладельцев и принадлежавший к респектабельному сословию гессенского дворянства. Братьям приходилось подавлять в себе горькую обиду на несправедливое и неравное отношение со стороны властей. Это в то же время придавало им силы, делало их более упорными, более настойчивыми. Кому пришлось выбиваться из самых низов, думал Якоб, тот может гордиться достигнутым гораздо больше, чем тот, кому успехи давались легко благодаря происхождению и богатству. Они слушали лекции по логике и истории, естественному, государственному, частному и уголовному праву; изучали юридическую методологию и порядки наследования по закону; постигали тайны истории римского права; не было пропущено и обязательственное право, не говоря уже об институциях и пандектах — своде законов римского права. Иногда лекцию читали так быстро, что ее удавалось законспектировать лишь наскоро, с помарками, а уж потом дома переписать.
Имена большинства тогдашних преподавателей Марбургского университета не представляют особого интереса для читателя. Зато имя Фридриха Карла фон Савиньи относится к числу тех, кто оказал наибольшее влияние на братьев Гримм, их жизнь и творчество. Юрист, специалист по истории римского права, ставший позднее министром, Савиньи был одним из самых молодых профессоров — всего на шесть лет старше Якоба Гримма. В 1803 году он опубликовал книгу «Право владения», заложив тем основы исторической школы права 19.
Как-то на одном из занятий, которое проводил Савиньи, Якоб написал работу, посвященную толкованию каких-то законов. Молодой профессор хорошо отозвался о студенте, сказал, что тот безукоризненно правильно решил поставленную задачу. Эта оценка воодушевила Якоба. Довольно часто ему приходилось носить учителю на дом работы других студентов — у них установились личные контакты, и Якоб получил приглашение пользоваться богатой библиотекой состоятельного Савиньи. Вскоре лекции Савиньи стали для Якоба самыми любимыми, а учителя своего он боготворил.
Летними днями 1803 года Якоб часто бывал у Савиньи. Минуя небольшой дом на Барфюсерштрассе, входил в узенький переулочек, затем опять кружил, как по винтовой лестнице, до самого кладбища, откуда открывался прекрасный вид на город с уходящими вниз крышами и садами. Пройдя вдоль каменной стены, Якоб попадал в переулок уже ступенью выше. А вот и дом, как гнездо прилепившийся к одной из больших ступеней. В этом доме жил Савиньи, и никакие внешние заботы не мешали его научным занятиям. Слуга открывал дверь и провожал посетителя в освещенные солнцем комнаты. Мягкая мебель, светлые стены и развешанные по ним медные гравюры — все располагало к дружеской и приятной беседе. А за окном — долина, река Лан, луга по ее берегам и далеко-далеко в нежной дымке едва видимые очертания гор.
Хозяин дома был высок и худ. Одетый в серый сюртук и коричневый с синими полосами жилет, задумчиво стоял он среди книжных полок. А книг у профессора было много, очень много. И Якоб мог не только смотреть на огромные шкафы, заполненные книгами, но, поднявшись по лестнице, брать книги, читать их и даже уносить с собой.
Вильгельм Гримм, как и его брат Якоб, тоже с упоением слушал лекции Савиньи. Профессор читал живо и свободно, отнюдь не стремясь ослепить слушателей красивостью риторики. Он был разносторонне образован, знал и любил литературу и иногда, чтобы оживить свои лекции, читал стихотворения или отрывки из «Вильгельма Мейстера» Гёте.
Внимательно, умно, с большой человеческой чуткостью Савиньи вводил братьев Гримм в мир научных исследований — именно у своего учителя научились они ценить историзм в рассмотрении общественных явлений, от него переняли умение во всем придерживаться определенного метода как в учебе, так и в научном поиске.
Молодые студенты в это время с большим интересом следили за появлением новых произведений веймарских классиков. Но прислушивались и к голосам представителей нового течения в литературе — немецкого романтизма. Первая и, как оказалось, решающая встреча братьев Гримм с романтизмом также произошла в студенческие годы благодаря другу и наставнику Савиньи. В конце XVIII столетия, в эпоху коренных исторических сдвигов и катастроф в духовной жизни Европы, возникло новое течение, обращавшееся к историческому величию прошлого. Представители этого течения не удовлетворялись более реальностью повседневного бытия, классической размеренностью, рационализмом, их влекла вселенская бесконечность, они стремились к звездам.