Страница:
—
Недоумок! Ты мог бы попасть в меня!
— Научись уворачиваться, —резко бросил Криспин. Он тяжело дышал. — Извини. Мне было плохо видно. —Двор освещали лишь слабые лучи света, проникающие из закрытых ставнями окон общего зала.
— Сюда! — крикнул Криспин. — Я его поймал! Света, чтоб вас всех! Света, во имя Джада!
Кричали люди, звучала смесь голосов, акцентов, языков, кто-то хрипел что-то на незнакомом диалекте. Над головами появился факел у открытой ставни его собственного окна. Он слышал приближающиеся шаги, громкие голоса, это люди из общего зала и слуги с другой стороны выбежали из передней двери и бросились к нему. Хоть какое-то развлечение в дождливую осеннюю ночь. Криспин больше ничего не говорил и смотрел вниз при свете единственного факела над головой, а потом при постепенно разрастающемся оранжевом сиянии, когда его окружило кольцо людей: некоторые принесли с собой факелы.
— Храни нас, святой Джад! — сказал хозяин постоялого двора Моракс, задыхаясь от изнеможения. Он сбегал наверх, а потом снова вниз. Ограбление на постоялом дворе едва ли удалось бы сохранить в тайне, но тут все обстояло несколько иначе. Виновным оказался не слуга и не раб. Криспин, испытывая сложные чувства и понимая, что они только начали то, что им предстояло сделать, обернулся и увидел, как испуганный взгляд хозяина гостиницы быстро перенесся с его лица на ничего не выражающее лицо купца, Эрита, который уже стоял над телом племянника.
— Он мертв? — спросил, наконец, Эрит. Он не захотел сам опуститься на колени и проверить, отметил Криспин.
— Что происходит? Я ничего не вижу! Он засунул меня внутрь!
— Так слушай. Видеть почти нечего. Но помолчи. Теперь мне надо действовать осторожно.
— Теперь тебе надо действовать осторожно? После того, как я чуть не разбилась на кусочки?
— Прошу тебя, дорогая моя.
Криспин подумал о том, что он никогда ничего подобного птице не говорил. Наверное, Линон тоже об этом подумала. Она замолчала.
Один из кузенов все же опустился на колени и наклонился к распростертому человеку.
— Он жив, — сказал он, глядя на своего отца. Криспин на мгновение прикрыл глаза. Он ударил сильно, но не так сильно, как мог бы. Он все еще держал в руках этот посох.
Во дворе было холодно. Дул северный ветер. Никто не успел набросить плащ или накидку. Криспин чувствовал, как расползается грязь под его ногами, обутыми в сандалии. Дождь уже прекратился, хотя ветер пахнул дождем. Ни одной из лун не было видно, только звезды по очереди появлялись в просветах бегущих туч на южной стороне неба, у невидимых гор.
Криспин набрал в грудь воздуха. Пора было продолжать, и ему нужны слушатели. Он посмотрел прямо на хозяина гостиницы и сказал самым ледяным тоном, который дома приводил в ужас подмастерьев:
— Мне хотелось бы знать, хозяин, имеется ли у этого вора, да и у всей его компании, подорожная, дающая им право останавливаться на постоялом дворе имперской почты. Я хотел бы узнать это немедленно.
Во дворе вдруг наступила тишина, нарушаемая лишь шарканьем ног. Моракс буквально зашатался. Этого он никак не ожидал. Он открыл рот. Но не произнес ни звука.
Зазвучали новые голоса. Другие люди подходили к кругу из факелов. Криспин оглянулся и увидел ту девушку, Касию, которую волокли двое слуг, крепко держа с двух сторон за локти. Они обращались с ней отнюдь не мягко. Она споткнулась, они потащили ее вперед.
— Что происходит? Мне не видно!
— Девушка здесь.
— Сделай из нее героиню.
— Конечно. Как ты думаешь, зачем я послал ее наверх?
— А! Ты ведь сегодня днем размышлял.
— Я понимаю, это внушает тревогу.
— Отпустите ее, чтоб вас! — громко приказал он мужчинам, которые тащили Касию. — Эта девушка спасла мой кошелек и мою подорожную. — Они быстро отпустили ее. Криспин увидел, что она босая. Большая часть слуг ходили босиком.
Он снова неторопливо повернулся к Мораксу.
— Я не получил ответа на свой вопрос, хозяин. — Моракс беспомощно развел руками, потом умоляюще сложил ладони. Криспин увидел за спиной Моракса его жену. Глаза ее горели яростью, ни на кого в частности не направленной, но жгучей.
— Я отвечу на этот вопрос. У нас нет подорожной, Мартиниан. — Это произнес Эрит, дядя. Его узкое лицо казалось бледным при свете факелов. — Сейчас осень. Моракс так добр, что позволяет нам пользоваться его гостеприимством в те дни, когда на постоялом дворе не очень много народа.
— Этот постоялый двор полон, купец. И я полагаю, что доброта Моракса имеет свою цену, и эти деньги не пойдут в казну имперской почты. Я должен был оплатить перерасход твоему племяннику?
— О, хороший ход! Выстрел из лука в них обоих!
— Линон! Замолчи!
Ремешок кошелька оставался в руке племянника. Никто не осмеливался к нему прикоснуться. Лежащий в грязи Телон Мегарийский не шевелился с тех пор, как Криспин свалил его. Однако дышал он ровно. Криспин с облегчением заметил это. Убийство этого человека не входило в его планы, хоть он и понимал, что другой на его месте мог бы убить. «На севере воров вешают на дереве бога». Он действовал быстро, у него было мало времени на оценку и еще меньше на обдумывание того, почему он так поступает.
Эрит с трудом глотнул, но ничего не ответил. Моракс прочистил горло, взглянул на купца, потом опять на Криспина. Его жена стояла у него за спиной, и он это знал. Он сильно сгорбился и выглядел испуганным.
Криспин, превратившись из рыбака с наживкой в охотника с луком, ледяным тоном произнес:
— Выясняется, что этот презренный вор остановился здесь незаконно, с ведома наделенного полномочиями хозяина постоялого двора имперской почты. Сколько они тебе платят, Моракс? Гезий, возможно, захочет знать. Или Фастин, начальник канцелярии.
— Господин мой! Ты им расскажешь? — голос Моракса сорвался на писк и оборвался. Это было бы смешно при других обстоятельствах.
— Ты, несчастный! — Криспину разъяренный тон давался с трудом. — Мою подорожную и кошелек украл человек, который находится здесь только по причине твоей жадности, а ты спрашиваешь, буду ли я жаловаться? Ты даже еще ни слова не сказал о наказании, и я пока что вижу только, как притащили девушку, которая помешала краже! Как поступают с пойманным вором здесь, в Саврадии, Моракс? Я знаю, как поступают в Сарантии с управляющим имперским постоялым двором, который не оправдал оказанного доверия ради личной выгоды. Ты недоумок!
— Ха! Только будь осторожен. Он может тебя убить, ведь его доход поставлен на карту.
— Я знаю. Но здесь полно людей.
Криспин до боли ясно понимал, что никого из стоящих во дворе нельзя считать союзником. Большинство из них ночевали здесь нелегально и хотели в будущем сохранить эту возможность. В данный момент он представлял собой угрозу не только для Моракса.
— Все имперские постоялые дворы, почти все, осенью и зимой пускают на ночлег честных путешественников. В виде одолжения.
— Честных путешественников. В самом деле. Понятно. Я непременно приведу этот довод в твое оправдание, если канцлер спросит. Но я задал тебе другой вопрос: как здесь поступают с ворами? И как ты возмещаешь убытки пострадавшим постояльцам, которые ночуют здесь на законных основаниях?
Криспин увидел, как Моракс опять быстро взглянул на Эрита. Хозяин буквально умолял о чем-то. Заговорил купец:
— Какое возмещение тебя устроит, Мартиниан? Я беру на себя ответственность за своего племянника.
Криспин, который заговорил о возмещении ущерба, горячо надеясь именно на такой ответ, повернулся к Эриту и сделал вид, что гнев уже покидает его.
— Достойное заявление, но он уже совершеннолетний, не так ли? И наверняка отвечает сам за себя.
— Должен отвечать. Но здесь проявились его… недостатки. Горе для его родителей. И для меня, уверяю тебя. Что надо сделать, чтобы все уладить?
— У нас дома воров вешают, — проворчал один из каршитов. Криспин бросил на него взгляд. Это был один из тех, кто недавно поднимал кружку с пивом за его здоровье. В его глазах горел пьяный огонь. Перспектива насилия, возможность поразвлечься в скучную ночь.
— Здесь их тоже вешают! — произнес чей-то голос из задних рядов толпы. Поднялся взволнованный ропот. Страсти разгорались. Плясал огонь факелов в холодном воздухе, толпа придвинулась ближе.
— Или отрубают им руки, — с притворным равнодушием заметил Криспин. Он оттолкнул факел, оказавшийся слишком близко от его лица. — Мне все равно, чего требует здешний закон. Делайте с ним, что хотите. Эрит, ты — честный человек, я вижу. Ты не можешь возместить риск потери моей подорожной, но удвой сумму в моем кошельке — сумму, которой я мог бы лишиться, — и меня это устроит.
— Договорились, — без промедления ответил купец. Это был высохший, чопорный человек, но он внушал определенное уважение.
Криспин сказал, стараясь сохранить тот же небрежный тон:
— И еще выкупи для меня девушку, которая спасла мой кошелек. Ты сам договорись о цене с хозяином. И не позволяй ему себя надуть.
— Что? — вскинулся Моракс.
— Эту девушку! — тревожно воскликнула его жена у него за спиной. — Но…
— Договорились, — снова повторил Эрит, довольно спокойно. У него на лице отражалось легкое неодобрение и одновременно облегчение.
— Мне понадобятся слуги для дома, когда я доберусь до Города, а я перед ней в долгу. — Они решат, что он — жадная свинья из Родиаса; и хорошо, и прекрасно. Криспин нагнулся и выдернул ремешок кошелька из пальцев распростертого человека. Выпрямился и посмотрел на Моракса. — Я понимаю, что не только ты так поступаешь. Другие хозяева постоялых дворов тоже так делают. Я по натуре не доносчик. Предлагаю тебе назначить цену Эриту Мегарийскому по справедливости, и я готов доложить, что благодаря вмешательству одной из твоих честных и хорошо обученных служанок мне не нанесли большого ущерба.
— Значит, его не повесят? — разочарованно спросил каршит. Эрит мрачно посмотрел на него.
Криспин слегка улыбнулся.
— Понятия не имею, что с ним сделают. Мне наплевать. Меня здесь не будет. Меня вызывает император, и я не собираюсь задерживаться, даже ради суда и повешения. Мне представляется, что добросердечный Моракс, глубоко огорченный тем, что нам пришлось выйти на холод, собирается предложить кандарийского вина всем, кто ощущает потребность согреться. Я прав, хозяин?
Окружившая их толпа разразилась радостным смехом и одобрительными возгласами. Криспин улыбнулся еще шире в ответ на взгляды из толпы.
— Еще раз хорошая работа. Мыши и кровь! Неужели мне придется начать тебя уважать?
— Этого мы не переживем.
— Муж! Муж! — настойчиво дергала Моракса жена уже в третий или четвертый раз. При свете факелов казалось, что ее лицо покрылось красными пятнами. Криспин видел, как она уставилась на Касию. Девушка выглядела ошеломленной, непонимающей. Или так и было, или она изумительная актриса.
Моракс не обернулся к жене. Он прерывисто вздохнул, взял Криспина за локоть и увлек на несколько шагов в темноту.
— Канцлер? Начальник канцелярии? — прошептал он.
— У них есть более неотложные дела. Я не стану их беспокоить. Эрит возместит мне риск потери, а ты продашь девушку и оформишь все необходимые бумаги с подписями в качестве компенсации. Назначь справедливую цену, Моракс. — Господин, ты хочешь… именно эту девушку, из всех остальных?
— Все они мне вряд ли пригодятся, хозяин. Эта девушка спасла мой кошелек. — Он позволил себе еще раз улыбнуться. — Она твоя любимица?
Хозяин заколебался.
— Да, господин.
— Хорошо, — резко произнес Криспин. — Должен же ты тоже что-нибудь потерять на этой истории, хотя бы светловолосую любовницу. Выберешь другую из своих девушек, на которую можно забираться в темноте, пока жена спит. — Он замолчал, улыбка исчезла с его лица. — Я проявляю щедрость, хозяин.
Это было правдой, и Моракс это понимал.
— Я не… то есть она не… моя жена… — Хозяин постоялого двора осекся. Сделал дрожащий вдох. — Да, мой господин. — Он попытался улыбнуться. — У меня и правда есть другие девушки.
Криспин понимал, что это значит.
— Я тебе говорила,— сказала Линон.
— Ничего не поделаешь, —молча ответил он. В этой истории было много вопросов, на которые он не мог ответить. Вслух он сказал:
— Я говорю серьезно, Моракс, — назначь Эриту очень справедливую цену. И подай нам вино.
Моракс с трудом глотнул и мрачно кивнул головой. Криспин не стал его жалеть. Дорогое вино будет единственной потерей для хозяина, а Криспину было нужно, чтобы другие постояльцы почувствовали к нему расположение и чтобы Моракс об этом знал.
Начался дождь. Криспин посмотрел вверх. Темные тучи закрыли небо. Лес находился на севере, очень близко, его присутствие чувствовалось. Кто-то подошел к ним из темноты за светом факелов: крепкий, внушающий уверенность человек, в руках он держал плащ Криспина. Криспин коротко улыбнулся ему.
— Все в порядке, Варгос. Мы пойдем в дом. — Варгос кивнул, внимательно наблюдая за происходящим.
Телона Мегарийского подняли на руки и понесли в дом. Его дядя и двоюродные братья шагали рядом; слуги несли факелы. Девушка, Касия, не решалась идти в дом, и жена хозяина тоже медлила, ее взгляд источал яд.
— Что происходит?
— Ты слышала. Мы возвращаемся в дом.
— Иди наверх, Котенок, — мягко произнес Криспин, направляясь к свету. — Тебя мне продадут. Больше у тебя нет обязанностей в этом доме, понятно? — несколько мгновений она не шевелилась, глаза ее были огромными, потом она один раз кивнула, дернув головой, как кролик. Он видел, что она дрожит. — Жди меня в комнате. Я выпью обещанного мне хорошего вина, а потом приду. Согрей ложе. Смотри, не усни. — Важно было говорить небрежным тоном. Она — рабыня, купленная по минутной прихоти; больше ему ничего не известно.
— Насчет вина, господин… — Стоящий рядом Моракс говорил тихо, тоном соучастника. — Кандарийское? Большинство из них все равно не почувствуют разницы, мой господин. — И это была правда.
— Мне все равно, — холодно ответил Криспин.
А вот это было неправдой. Ему это было почти неприятно. Вино кандарийских островов славилось повсюду, оно было слишком хорошим, чтобы расходовать его зря. При обычных обстоятельствах.
— Мыши и кровь, ремесленник. Ты все же недоумок. Ты ведь знаешь, что будет завтра?
— Конечно, знаю. Ничего не поделаешь. Мы не можем остаться. Я рассчитываю, что ты нас защитишь. —Он хотел, чтобы это прозвучало с иронией, но получилось не совсем так. Птица не ответила.
Где-то в том лесу, у дороги, стоит дерево бога, а завтра День Мертвых. И вопреки тому, что советовал Зотик, им придется уйти отсюда и отправиться в путь с восходом солнца или даже раньше.
Криспин вошел в дом вместе с хозяином. Отослал наверх девушку с ключом. Снова сел за стол в общем зале, чтобы выпить бутылку-другую вина, предусмотрительно разбавленного водой, и завоевать расположение тех, кто разделил с ним это угощение, насколько это возможно. На этот раз он оставил при себе кошелек с деньгами, подорожной и птицей.
Через некоторое время снова появился Эрит Мегарийский, который уже закончил переговоры с Мораксом. Он вручил Криспину бумаги, в которых указывалось, что девушка-рабыня из племени инициев, Касия, является теперь законной собственностью ремесленника Мартиниана Варенского. Эрит также настоял на том, чтобы уладить вопрос с компенсацией, о которой они договорились. Криспин разрешил ему пересчитать содержимое своего кошелька. Эрит достал свой кошелек и выложил такую же сумму. Каршитские купцы наблюдали за ними, но они сидели слишком далеко и почти ничего не могли разглядеть.
Эрит согласился выпить только маленькую чашу вина, в знак дружеского расположения. У него был очень усталый и грустный вид. Он снова извинился за недостойное поведение племянника и через несколько минут собрался уходить. Криспин встал и обменялся с ним поклонами. Этот человек вел себя безупречно. Собственно говоря, на это Криспин и рассчитывал.
Глядя на бумаги и на довольно тяжелый кошелек, лежащие на столе рядом с ним, Криспин прихлебывал хорошее вино. Он надеялся, что компания из Мегария уедет утром еще раньше, чем он сам, если племяннику позволят уехать. Он подозревал, что для этого Эриту придется пойти на дальнейшие расходы, если он еще этого не сделал. И обнаружил, что надеется именно на это. Молодой человек был вором, но его подтолкнули к этому преступлению, и за это он поплатился разбитой головой, а после ему еще хорошенько достанется от родственников. Криспину не особенно хотелось, чтобы из-за него этого юношу повесили на языческом дубе в Саврадии.
Он огляделся. Оживленные каршиты и несколько других гостей — в том числе веселый курьер в серой одежде — поглощали красное кандарийское вино неразбавленным, они глотали его залпом, как пиво. Ему удалось не поморщиться от этого зрелища, и он поднял свой кубок, приветливо салютуя им. Криспин чувствовал, что находится очень далеко от своего собственного мира. Обычные обстоятельства остались далеко позади, дома, за городскими стенами. Ему тоже следовало остаться там, создавая прекрасные образы из тех материалов, которые были под рукой. Здесь красоты не было.
Ему пришло в голову, что не следовало бы оставлять новую рабыню одну слишком надолго, даже при наличии замка на двери. Если она сейчас исчезнет и не объявится, он ничего не сможет поделать. Он поднялся наверх.
— Ты собираешься в нее засадить!— неожиданно хихикнула Линон. Грубость этого выражения, патрицианский голос и настроение Криспина резко противоречили друг другу. Он не ответил.
У девушки был ключ. Он тихо постучал и окликнул ее. Она отодвинула засов, узнав его голос, и открыла дверь. Он вошел, закрыл дверь и снова задвинул засов. В комнате было очень темно. Она не зажгла свечи, снова закрыла ставни и заперла их на крючки. Он слышал шум дождя снаружи. Она стояла очень близко от него и молчала. Криспин был смущен, он остро ощущал ее присутствие и все еще гадал, почему сегодня поступил именно так, а не иначе. Касия с шорохом опустилась на колени, смутная женская фигура, потом склонила голову и поцеловала его ступню раньше, чем он успел ее убрать. Кай быстро шагнул назад, прочистил горло, не зная, что сказать.
Он отдал ей верхнее одеяло с постели и велел ложиться спать на лежанке для слуги у дальней стенки. Она все время молчала. Отдав ей это распоряжение, он тоже замолчал. Лег в постель и долго прислушивался к шуму дождя. Он думал о царице антов, чью ступню сам целовал перед тем, как отправиться в путешествие. Вспоминал, как жена сенатора стучалась к нему в дверь. Другой постоялый двор. Другая страна. В конце концов он уснул. Ему снился Сарантий, как он создает там мозаику из сверкающей смальты и из любых сияющих драгоценных камней, какие только ему нужны: на ней были изображены огромный купол дуба в роще и зигзаги молний в синевато-багровом небе.
За подобное богохульство его бы сожгли, но это был всего лишь сон. Никто не умирает из-за своих снов.
Криспин проснулся в темноте перед рассветом. В течение нескольких мгновений пришел в себя, спрыгнул с постели и прошел по холодному полу к окну. Открыл ставни. Дождь прекратился, но с крыши еще капало. Стоял плотный туман. Криспин едва различал двор внизу. Там двигались люди — среди них должен быть и Варгос, седлающий мула, — но звуки доносились приглушенно, словно издалека. Девушка уже проснулась. Она стояла рядом со своей лежанкой, бледная, худая, похожая на призрак, и молча наблюдала за ним.
— Поехали, — через секунду сказал он.
Вскоре они уже шли по дороге, втроем, шагали на восток в окутанном туманом, сумеречном мире. Рассвет Дня Мертвых наступил, но солнце не взошло.
Глава 4
— Научись уворачиваться, —резко бросил Криспин. Он тяжело дышал. — Извини. Мне было плохо видно. —Двор освещали лишь слабые лучи света, проникающие из закрытых ставнями окон общего зала.
— Сюда! — крикнул Криспин. — Я его поймал! Света, чтоб вас всех! Света, во имя Джада!
Кричали люди, звучала смесь голосов, акцентов, языков, кто-то хрипел что-то на незнакомом диалекте. Над головами появился факел у открытой ставни его собственного окна. Он слышал приближающиеся шаги, громкие голоса, это люди из общего зала и слуги с другой стороны выбежали из передней двери и бросились к нему. Хоть какое-то развлечение в дождливую осеннюю ночь. Криспин больше ничего не говорил и смотрел вниз при свете единственного факела над головой, а потом при постепенно разрастающемся оранжевом сиянии, когда его окружило кольцо людей: некоторые принесли с собой факелы.
— Храни нас, святой Джад! — сказал хозяин постоялого двора Моракс, задыхаясь от изнеможения. Он сбегал наверх, а потом снова вниз. Ограбление на постоялом дворе едва ли удалось бы сохранить в тайне, но тут все обстояло несколько иначе. Виновным оказался не слуга и не раб. Криспин, испытывая сложные чувства и понимая, что они только начали то, что им предстояло сделать, обернулся и увидел, как испуганный взгляд хозяина гостиницы быстро перенесся с его лица на ничего не выражающее лицо купца, Эрита, который уже стоял над телом племянника.
— Он мертв? — спросил, наконец, Эрит. Он не захотел сам опуститься на колени и проверить, отметил Криспин.
— Что происходит? Я ничего не вижу! Он засунул меня внутрь!
— Так слушай. Видеть почти нечего. Но помолчи. Теперь мне надо действовать осторожно.
— Теперь тебе надо действовать осторожно? После того, как я чуть не разбилась на кусочки?
— Прошу тебя, дорогая моя.
Криспин подумал о том, что он никогда ничего подобного птице не говорил. Наверное, Линон тоже об этом подумала. Она замолчала.
Один из кузенов все же опустился на колени и наклонился к распростертому человеку.
— Он жив, — сказал он, глядя на своего отца. Криспин на мгновение прикрыл глаза. Он ударил сильно, но не так сильно, как мог бы. Он все еще держал в руках этот посох.
Во дворе было холодно. Дул северный ветер. Никто не успел набросить плащ или накидку. Криспин чувствовал, как расползается грязь под его ногами, обутыми в сандалии. Дождь уже прекратился, хотя ветер пахнул дождем. Ни одной из лун не было видно, только звезды по очереди появлялись в просветах бегущих туч на южной стороне неба, у невидимых гор.
Криспин набрал в грудь воздуха. Пора было продолжать, и ему нужны слушатели. Он посмотрел прямо на хозяина гостиницы и сказал самым ледяным тоном, который дома приводил в ужас подмастерьев:
— Мне хотелось бы знать, хозяин, имеется ли у этого вора, да и у всей его компании, подорожная, дающая им право останавливаться на постоялом дворе имперской почты. Я хотел бы узнать это немедленно.
Во дворе вдруг наступила тишина, нарушаемая лишь шарканьем ног. Моракс буквально зашатался. Этого он никак не ожидал. Он открыл рот. Но не произнес ни звука.
Зазвучали новые голоса. Другие люди подходили к кругу из факелов. Криспин оглянулся и увидел ту девушку, Касию, которую волокли двое слуг, крепко держа с двух сторон за локти. Они обращались с ней отнюдь не мягко. Она споткнулась, они потащили ее вперед.
— Что происходит? Мне не видно!
— Девушка здесь.
— Сделай из нее героиню.
— Конечно. Как ты думаешь, зачем я послал ее наверх?
— А! Ты ведь сегодня днем размышлял.
— Я понимаю, это внушает тревогу.
— Отпустите ее, чтоб вас! — громко приказал он мужчинам, которые тащили Касию. — Эта девушка спасла мой кошелек и мою подорожную. — Они быстро отпустили ее. Криспин увидел, что она босая. Большая часть слуг ходили босиком.
Он снова неторопливо повернулся к Мораксу.
— Я не получил ответа на свой вопрос, хозяин. — Моракс беспомощно развел руками, потом умоляюще сложил ладони. Криспин увидел за спиной Моракса его жену. Глаза ее горели яростью, ни на кого в частности не направленной, но жгучей.
— Я отвечу на этот вопрос. У нас нет подорожной, Мартиниан. — Это произнес Эрит, дядя. Его узкое лицо казалось бледным при свете факелов. — Сейчас осень. Моракс так добр, что позволяет нам пользоваться его гостеприимством в те дни, когда на постоялом дворе не очень много народа.
— Этот постоялый двор полон, купец. И я полагаю, что доброта Моракса имеет свою цену, и эти деньги не пойдут в казну имперской почты. Я должен был оплатить перерасход твоему племяннику?
— О, хороший ход! Выстрел из лука в них обоих!
— Линон! Замолчи!
Ремешок кошелька оставался в руке племянника. Никто не осмеливался к нему прикоснуться. Лежащий в грязи Телон Мегарийский не шевелился с тех пор, как Криспин свалил его. Однако дышал он ровно. Криспин с облегчением заметил это. Убийство этого человека не входило в его планы, хоть он и понимал, что другой на его месте мог бы убить. «На севере воров вешают на дереве бога». Он действовал быстро, у него было мало времени на оценку и еще меньше на обдумывание того, почему он так поступает.
Эрит с трудом глотнул, но ничего не ответил. Моракс прочистил горло, взглянул на купца, потом опять на Криспина. Его жена стояла у него за спиной, и он это знал. Он сильно сгорбился и выглядел испуганным.
Криспин, превратившись из рыбака с наживкой в охотника с луком, ледяным тоном произнес:
— Выясняется, что этот презренный вор остановился здесь незаконно, с ведома наделенного полномочиями хозяина постоялого двора имперской почты. Сколько они тебе платят, Моракс? Гезий, возможно, захочет знать. Или Фастин, начальник канцелярии.
— Господин мой! Ты им расскажешь? — голос Моракса сорвался на писк и оборвался. Это было бы смешно при других обстоятельствах.
— Ты, несчастный! — Криспину разъяренный тон давался с трудом. — Мою подорожную и кошелек украл человек, который находится здесь только по причине твоей жадности, а ты спрашиваешь, буду ли я жаловаться? Ты даже еще ни слова не сказал о наказании, и я пока что вижу только, как притащили девушку, которая помешала краже! Как поступают с пойманным вором здесь, в Саврадии, Моракс? Я знаю, как поступают в Сарантии с управляющим имперским постоялым двором, который не оправдал оказанного доверия ради личной выгоды. Ты недоумок!
— Ха! Только будь осторожен. Он может тебя убить, ведь его доход поставлен на карту.
— Я знаю. Но здесь полно людей.
Криспин до боли ясно понимал, что никого из стоящих во дворе нельзя считать союзником. Большинство из них ночевали здесь нелегально и хотели в будущем сохранить эту возможность. В данный момент он представлял собой угрозу не только для Моракса.
— Все имперские постоялые дворы, почти все, осенью и зимой пускают на ночлег честных путешественников. В виде одолжения.
— Честных путешественников. В самом деле. Понятно. Я непременно приведу этот довод в твое оправдание, если канцлер спросит. Но я задал тебе другой вопрос: как здесь поступают с ворами? И как ты возмещаешь убытки пострадавшим постояльцам, которые ночуют здесь на законных основаниях?
Криспин увидел, как Моракс опять быстро взглянул на Эрита. Хозяин буквально умолял о чем-то. Заговорил купец:
— Какое возмещение тебя устроит, Мартиниан? Я беру на себя ответственность за своего племянника.
Криспин, который заговорил о возмещении ущерба, горячо надеясь именно на такой ответ, повернулся к Эриту и сделал вид, что гнев уже покидает его.
— Достойное заявление, но он уже совершеннолетний, не так ли? И наверняка отвечает сам за себя.
— Должен отвечать. Но здесь проявились его… недостатки. Горе для его родителей. И для меня, уверяю тебя. Что надо сделать, чтобы все уладить?
— У нас дома воров вешают, — проворчал один из каршитов. Криспин бросил на него взгляд. Это был один из тех, кто недавно поднимал кружку с пивом за его здоровье. В его глазах горел пьяный огонь. Перспектива насилия, возможность поразвлечься в скучную ночь.
— Здесь их тоже вешают! — произнес чей-то голос из задних рядов толпы. Поднялся взволнованный ропот. Страсти разгорались. Плясал огонь факелов в холодном воздухе, толпа придвинулась ближе.
— Или отрубают им руки, — с притворным равнодушием заметил Криспин. Он оттолкнул факел, оказавшийся слишком близко от его лица. — Мне все равно, чего требует здешний закон. Делайте с ним, что хотите. Эрит, ты — честный человек, я вижу. Ты не можешь возместить риск потери моей подорожной, но удвой сумму в моем кошельке — сумму, которой я мог бы лишиться, — и меня это устроит.
— Договорились, — без промедления ответил купец. Это был высохший, чопорный человек, но он внушал определенное уважение.
Криспин сказал, стараясь сохранить тот же небрежный тон:
— И еще выкупи для меня девушку, которая спасла мой кошелек. Ты сам договорись о цене с хозяином. И не позволяй ему себя надуть.
— Что? — вскинулся Моракс.
— Эту девушку! — тревожно воскликнула его жена у него за спиной. — Но…
— Договорились, — снова повторил Эрит, довольно спокойно. У него на лице отражалось легкое неодобрение и одновременно облегчение.
— Мне понадобятся слуги для дома, когда я доберусь до Города, а я перед ней в долгу. — Они решат, что он — жадная свинья из Родиаса; и хорошо, и прекрасно. Криспин нагнулся и выдернул ремешок кошелька из пальцев распростертого человека. Выпрямился и посмотрел на Моракса. — Я понимаю, что не только ты так поступаешь. Другие хозяева постоялых дворов тоже так делают. Я по натуре не доносчик. Предлагаю тебе назначить цену Эриту Мегарийскому по справедливости, и я готов доложить, что благодаря вмешательству одной из твоих честных и хорошо обученных служанок мне не нанесли большого ущерба.
— Значит, его не повесят? — разочарованно спросил каршит. Эрит мрачно посмотрел на него.
Криспин слегка улыбнулся.
— Понятия не имею, что с ним сделают. Мне наплевать. Меня здесь не будет. Меня вызывает император, и я не собираюсь задерживаться, даже ради суда и повешения. Мне представляется, что добросердечный Моракс, глубоко огорченный тем, что нам пришлось выйти на холод, собирается предложить кандарийского вина всем, кто ощущает потребность согреться. Я прав, хозяин?
Окружившая их толпа разразилась радостным смехом и одобрительными возгласами. Криспин улыбнулся еще шире в ответ на взгляды из толпы.
— Еще раз хорошая работа. Мыши и кровь! Неужели мне придется начать тебя уважать?
— Этого мы не переживем.
— Муж! Муж! — настойчиво дергала Моракса жена уже в третий или четвертый раз. При свете факелов казалось, что ее лицо покрылось красными пятнами. Криспин видел, как она уставилась на Касию. Девушка выглядела ошеломленной, непонимающей. Или так и было, или она изумительная актриса.
Моракс не обернулся к жене. Он прерывисто вздохнул, взял Криспина за локоть и увлек на несколько шагов в темноту.
— Канцлер? Начальник канцелярии? — прошептал он.
— У них есть более неотложные дела. Я не стану их беспокоить. Эрит возместит мне риск потери, а ты продашь девушку и оформишь все необходимые бумаги с подписями в качестве компенсации. Назначь справедливую цену, Моракс. — Господин, ты хочешь… именно эту девушку, из всех остальных?
— Все они мне вряд ли пригодятся, хозяин. Эта девушка спасла мой кошелек. — Он позволил себе еще раз улыбнуться. — Она твоя любимица?
Хозяин заколебался.
— Да, господин.
— Хорошо, — резко произнес Криспин. — Должен же ты тоже что-нибудь потерять на этой истории, хотя бы светловолосую любовницу. Выберешь другую из своих девушек, на которую можно забираться в темноте, пока жена спит. — Он замолчал, улыбка исчезла с его лица. — Я проявляю щедрость, хозяин.
Это было правдой, и Моракс это понимал.
— Я не… то есть она не… моя жена… — Хозяин постоялого двора осекся. Сделал дрожащий вдох. — Да, мой господин. — Он попытался улыбнуться. — У меня и правда есть другие девушки.
Криспин понимал, что это значит.
— Я тебе говорила,— сказала Линон.
— Ничего не поделаешь, —молча ответил он. В этой истории было много вопросов, на которые он не мог ответить. Вслух он сказал:
— Я говорю серьезно, Моракс, — назначь Эриту очень справедливую цену. И подай нам вино.
Моракс с трудом глотнул и мрачно кивнул головой. Криспин не стал его жалеть. Дорогое вино будет единственной потерей для хозяина, а Криспину было нужно, чтобы другие постояльцы почувствовали к нему расположение и чтобы Моракс об этом знал.
Начался дождь. Криспин посмотрел вверх. Темные тучи закрыли небо. Лес находился на севере, очень близко, его присутствие чувствовалось. Кто-то подошел к ним из темноты за светом факелов: крепкий, внушающий уверенность человек, в руках он держал плащ Криспина. Криспин коротко улыбнулся ему.
— Все в порядке, Варгос. Мы пойдем в дом. — Варгос кивнул, внимательно наблюдая за происходящим.
Телона Мегарийского подняли на руки и понесли в дом. Его дядя и двоюродные братья шагали рядом; слуги несли факелы. Девушка, Касия, не решалась идти в дом, и жена хозяина тоже медлила, ее взгляд источал яд.
— Что происходит?
— Ты слышала. Мы возвращаемся в дом.
— Иди наверх, Котенок, — мягко произнес Криспин, направляясь к свету. — Тебя мне продадут. Больше у тебя нет обязанностей в этом доме, понятно? — несколько мгновений она не шевелилась, глаза ее были огромными, потом она один раз кивнула, дернув головой, как кролик. Он видел, что она дрожит. — Жди меня в комнате. Я выпью обещанного мне хорошего вина, а потом приду. Согрей ложе. Смотри, не усни. — Важно было говорить небрежным тоном. Она — рабыня, купленная по минутной прихоти; больше ему ничего не известно.
— Насчет вина, господин… — Стоящий рядом Моракс говорил тихо, тоном соучастника. — Кандарийское? Большинство из них все равно не почувствуют разницы, мой господин. — И это была правда.
— Мне все равно, — холодно ответил Криспин.
А вот это было неправдой. Ему это было почти неприятно. Вино кандарийских островов славилось повсюду, оно было слишком хорошим, чтобы расходовать его зря. При обычных обстоятельствах.
— Мыши и кровь, ремесленник. Ты все же недоумок. Ты ведь знаешь, что будет завтра?
— Конечно, знаю. Ничего не поделаешь. Мы не можем остаться. Я рассчитываю, что ты нас защитишь. —Он хотел, чтобы это прозвучало с иронией, но получилось не совсем так. Птица не ответила.
Где-то в том лесу, у дороги, стоит дерево бога, а завтра День Мертвых. И вопреки тому, что советовал Зотик, им придется уйти отсюда и отправиться в путь с восходом солнца или даже раньше.
Криспин вошел в дом вместе с хозяином. Отослал наверх девушку с ключом. Снова сел за стол в общем зале, чтобы выпить бутылку-другую вина, предусмотрительно разбавленного водой, и завоевать расположение тех, кто разделил с ним это угощение, насколько это возможно. На этот раз он оставил при себе кошелек с деньгами, подорожной и птицей.
Через некоторое время снова появился Эрит Мегарийский, который уже закончил переговоры с Мораксом. Он вручил Криспину бумаги, в которых указывалось, что девушка-рабыня из племени инициев, Касия, является теперь законной собственностью ремесленника Мартиниана Варенского. Эрит также настоял на том, чтобы уладить вопрос с компенсацией, о которой они договорились. Криспин разрешил ему пересчитать содержимое своего кошелька. Эрит достал свой кошелек и выложил такую же сумму. Каршитские купцы наблюдали за ними, но они сидели слишком далеко и почти ничего не могли разглядеть.
Эрит согласился выпить только маленькую чашу вина, в знак дружеского расположения. У него был очень усталый и грустный вид. Он снова извинился за недостойное поведение племянника и через несколько минут собрался уходить. Криспин встал и обменялся с ним поклонами. Этот человек вел себя безупречно. Собственно говоря, на это Криспин и рассчитывал.
Глядя на бумаги и на довольно тяжелый кошелек, лежащие на столе рядом с ним, Криспин прихлебывал хорошее вино. Он надеялся, что компания из Мегария уедет утром еще раньше, чем он сам, если племяннику позволят уехать. Он подозревал, что для этого Эриту придется пойти на дальнейшие расходы, если он еще этого не сделал. И обнаружил, что надеется именно на это. Молодой человек был вором, но его подтолкнули к этому преступлению, и за это он поплатился разбитой головой, а после ему еще хорошенько достанется от родственников. Криспину не особенно хотелось, чтобы из-за него этого юношу повесили на языческом дубе в Саврадии.
Он огляделся. Оживленные каршиты и несколько других гостей — в том числе веселый курьер в серой одежде — поглощали красное кандарийское вино неразбавленным, они глотали его залпом, как пиво. Ему удалось не поморщиться от этого зрелища, и он поднял свой кубок, приветливо салютуя им. Криспин чувствовал, что находится очень далеко от своего собственного мира. Обычные обстоятельства остались далеко позади, дома, за городскими стенами. Ему тоже следовало остаться там, создавая прекрасные образы из тех материалов, которые были под рукой. Здесь красоты не было.
Ему пришло в голову, что не следовало бы оставлять новую рабыню одну слишком надолго, даже при наличии замка на двери. Если она сейчас исчезнет и не объявится, он ничего не сможет поделать. Он поднялся наверх.
— Ты собираешься в нее засадить!— неожиданно хихикнула Линон. Грубость этого выражения, патрицианский голос и настроение Криспина резко противоречили друг другу. Он не ответил.
У девушки был ключ. Он тихо постучал и окликнул ее. Она отодвинула засов, узнав его голос, и открыла дверь. Он вошел, закрыл дверь и снова задвинул засов. В комнате было очень темно. Она не зажгла свечи, снова закрыла ставни и заперла их на крючки. Он слышал шум дождя снаружи. Она стояла очень близко от него и молчала. Криспин был смущен, он остро ощущал ее присутствие и все еще гадал, почему сегодня поступил именно так, а не иначе. Касия с шорохом опустилась на колени, смутная женская фигура, потом склонила голову и поцеловала его ступню раньше, чем он успел ее убрать. Кай быстро шагнул назад, прочистил горло, не зная, что сказать.
Он отдал ей верхнее одеяло с постели и велел ложиться спать на лежанке для слуги у дальней стенки. Она все время молчала. Отдав ей это распоряжение, он тоже замолчал. Лег в постель и долго прислушивался к шуму дождя. Он думал о царице антов, чью ступню сам целовал перед тем, как отправиться в путешествие. Вспоминал, как жена сенатора стучалась к нему в дверь. Другой постоялый двор. Другая страна. В конце концов он уснул. Ему снился Сарантий, как он создает там мозаику из сверкающей смальты и из любых сияющих драгоценных камней, какие только ему нужны: на ней были изображены огромный купол дуба в роще и зигзаги молний в синевато-багровом небе.
За подобное богохульство его бы сожгли, но это был всего лишь сон. Никто не умирает из-за своих снов.
Криспин проснулся в темноте перед рассветом. В течение нескольких мгновений пришел в себя, спрыгнул с постели и прошел по холодному полу к окну. Открыл ставни. Дождь прекратился, но с крыши еще капало. Стоял плотный туман. Криспин едва различал двор внизу. Там двигались люди — среди них должен быть и Варгос, седлающий мула, — но звуки доносились приглушенно, словно издалека. Девушка уже проснулась. Она стояла рядом со своей лежанкой, бледная, худая, похожая на призрак, и молча наблюдала за ним.
— Поехали, — через секунду сказал он.
Вскоре они уже шли по дороге, втроем, шагали на восток в окутанном туманом, сумеречном мире. Рассвет Дня Мертвых наступил, но солнце не взошло.
Глава 4
Варгос из племени инициев не был рабом. Разумеется, многие из наемных слуг на почтовых постоялых дворах, стоящих на основных имперских дорогах, были рабами. Но Варгос выбрал эту работу по собственной воле, и он без промедления сообщал об этом тем, кто обращался к нему не так, как следовало. Он подписал свой второй контракт на пять лет три года назад и носил копию с собой, хоть и не мог ее прочесть. Два раза в год он получал жалованье, кроме того, ему была гарантирована комната и стол. Это немного, но за эти годы он два раза покупал новые сапоги, приобрел шерстяной плащ, несколько туник, эсперанский кинжал и мог предложить шлюхе пару медных фоллов. Имперская почта предпочитала, естественно, рабов, но их не хватало, так как император Апий когда-то решил мирно договориться с северными варварами, а не усмирять их силой. Для сопровождения на дорогах требовались крепкие парни. Некоторые из таких крепких парней, в том числе и Варгос, были северными варварами.
Дома отец Варгоса часто высказывал свои взгляды — обычно сопровождая высказывания ударом кулака по столу и расплескиванием пива, — на работу и военную службу у толстозадых слабаков из Сарантия, но Варгос имел привычку не соглашаться с родителем по этому вопросу. Собственно говоря, именно после последнего такого спора он и покинул ночью деревню и отправился на юг.
Он уже не мог вспомнить подробностей того спора. Кажется, шла речь о предрассудках насчет вспашки при полной голубой луне, — но спор закончился тем, что старик, с головы которого капала кровь, неторопливо поставил на щеке младшего сына клеймо при помощи охотничьего ножа, пока братья и дяди Варгоса охотно прижимали его к земле. Несмотря на то что тогда Варгос яростно сопротивлялся и даже причинил немалый ущерб, позже он вынужден был признаться самому себе, что этот шрам он, вероятно, заслужил. У инициев не принято избивать отца до полусмерти поленом в пылу сельскохозяйственного спора.
Тем не менее он не стал задерживаться в ожидании дальнейших дискуссий или семейного порицания. За пределами их деревни лежал целый мир, а в самой деревне у младшего сына не было почти никаких перспектив. Варгос вышел из дома той же весенней ночью. Обе почти полные луны стояли высоко над только что засеянными полями и густыми, хорошо знакомыми лесами. Он обратил свое изуродованное лицо к далекому югу и ни разу не оглянулся.
Конечно, он хотел поступить в армию императора, но кто-то в придорожной таверне упомянул о том, что в почтовых постоялых дворах есть вакансии, и Варгос решил попытать счастья там, хотя бы в течение пары сезонов.
Это произошло восемь лет назад. Удивительно, если задуматься: как наскоро принятые решения становятся твоей жизнью. С тех пор он обзавелся новыми шрамами, потому что на дорогах было действительно опасно, а голодные люди легко превращались в разбойников в Саврадии, но работа Варгоса устраивала. Он любил открытые пространства, ему не надо было кланяться какому-то одному хозяину, и он не разделял закоренелой ненависти своего отца к Империям — ни к Сарантийской, ни к прежней, в Батиаре.
Хотя его знали как человека не слишком общительного, у него теперь появились знакомые на каждом почтовом постоялом дворе и в каждой придорожной таверне от границы с Батиарой до Тракезии. Поэтому ему доставалась довольно чистая солома или лежанка для сна, он мог иногда зимой посидеть у очага, получал еду и пиво, а некоторые девушки проявляли снисходительность в тех случаях, когда их не занимали клиенты. Ему помогало то, что он был человеком свободным и мог потратить монету-другую. Он никогда не выходил за пределы Саврадии. Большинство служащих имперской почты останавливались в их провинции, а у Варгоса никогда не возникало ни малейшего желания забрести дальше на юг, чем восемь лет назад, когда из его щеки сочилась кровь.
До этого утра, в День Мертвых, рыжеволосый родианин, который нанял его на постоялом дворе в Лауцене, у границы, отправился в путь в тумане от дома Моракса вместе с рабыней, предназначенной в жертву богу Дуба.
Варгоса обратили в веру джадитов много лет назад, но это не означало, что человек, родившийся у северной окраины Древней Чаши, не способен узнать девушку, которую отдали дереву. Она сама принадлежала к племени инициев. Ее продали работорговцу, возможно, даже из деревни или с фермы, лежащей неподалеку от его собственной. В ее глазах и во взглядах, которые бросали на нее некоторые мужчины и женщины, Варгос еще вчера вечером прочел определенные признаки. Никто не сказал ни слова, но этого и не требовалось. Он знал, какой день наступит завтра.
Обращение Варгоса к вере в бога Солнца, а вместе с ней и к вере в Геладикоса, смертного сына бога, было искренним. Он молился каждый день на рассвете и на закате, ставил свечи в часовнях великомученикам, постился в те дни, когда необходимо соблюдать пост. И теперь он не одобрял старых обычаев, от которых отказался: бога Дуба, деву Урожая, бесконечную жажду крови и поедание сырого человеческого сердца. Но он никогда бы не посмел вмешаться, и он не вмешивался в те два раза, когда находился здесь, у Моракса, недалеко от южного дерева бога в этот день.
«Это меня не касается», — сказал бы он, если бы эта мысль пришла ему в голову или если бы ее высказал кто-нибудь другой. Слуга не станет звать имперскую армию или священников, чтобы помешать языческому жертвоприношению. Не станет, если хочет продолжать жить и работать на этой дороге. А что такое одна девушка в год из всех? Два лета подряд бушевала чума. Смерть была повсюду, среди них.
Дома отец Варгоса часто высказывал свои взгляды — обычно сопровождая высказывания ударом кулака по столу и расплескиванием пива, — на работу и военную службу у толстозадых слабаков из Сарантия, но Варгос имел привычку не соглашаться с родителем по этому вопросу. Собственно говоря, именно после последнего такого спора он и покинул ночью деревню и отправился на юг.
Он уже не мог вспомнить подробностей того спора. Кажется, шла речь о предрассудках насчет вспашки при полной голубой луне, — но спор закончился тем, что старик, с головы которого капала кровь, неторопливо поставил на щеке младшего сына клеймо при помощи охотничьего ножа, пока братья и дяди Варгоса охотно прижимали его к земле. Несмотря на то что тогда Варгос яростно сопротивлялся и даже причинил немалый ущерб, позже он вынужден был признаться самому себе, что этот шрам он, вероятно, заслужил. У инициев не принято избивать отца до полусмерти поленом в пылу сельскохозяйственного спора.
Тем не менее он не стал задерживаться в ожидании дальнейших дискуссий или семейного порицания. За пределами их деревни лежал целый мир, а в самой деревне у младшего сына не было почти никаких перспектив. Варгос вышел из дома той же весенней ночью. Обе почти полные луны стояли высоко над только что засеянными полями и густыми, хорошо знакомыми лесами. Он обратил свое изуродованное лицо к далекому югу и ни разу не оглянулся.
Конечно, он хотел поступить в армию императора, но кто-то в придорожной таверне упомянул о том, что в почтовых постоялых дворах есть вакансии, и Варгос решил попытать счастья там, хотя бы в течение пары сезонов.
Это произошло восемь лет назад. Удивительно, если задуматься: как наскоро принятые решения становятся твоей жизнью. С тех пор он обзавелся новыми шрамами, потому что на дорогах было действительно опасно, а голодные люди легко превращались в разбойников в Саврадии, но работа Варгоса устраивала. Он любил открытые пространства, ему не надо было кланяться какому-то одному хозяину, и он не разделял закоренелой ненависти своего отца к Империям — ни к Сарантийской, ни к прежней, в Батиаре.
Хотя его знали как человека не слишком общительного, у него теперь появились знакомые на каждом почтовом постоялом дворе и в каждой придорожной таверне от границы с Батиарой до Тракезии. Поэтому ему доставалась довольно чистая солома или лежанка для сна, он мог иногда зимой посидеть у очага, получал еду и пиво, а некоторые девушки проявляли снисходительность в тех случаях, когда их не занимали клиенты. Ему помогало то, что он был человеком свободным и мог потратить монету-другую. Он никогда не выходил за пределы Саврадии. Большинство служащих имперской почты останавливались в их провинции, а у Варгоса никогда не возникало ни малейшего желания забрести дальше на юг, чем восемь лет назад, когда из его щеки сочилась кровь.
До этого утра, в День Мертвых, рыжеволосый родианин, который нанял его на постоялом дворе в Лауцене, у границы, отправился в путь в тумане от дома Моракса вместе с рабыней, предназначенной в жертву богу Дуба.
Варгоса обратили в веру джадитов много лет назад, но это не означало, что человек, родившийся у северной окраины Древней Чаши, не способен узнать девушку, которую отдали дереву. Она сама принадлежала к племени инициев. Ее продали работорговцу, возможно, даже из деревни или с фермы, лежащей неподалеку от его собственной. В ее глазах и во взглядах, которые бросали на нее некоторые мужчины и женщины, Варгос еще вчера вечером прочел определенные признаки. Никто не сказал ни слова, но этого и не требовалось. Он знал, какой день наступит завтра.
Обращение Варгоса к вере в бога Солнца, а вместе с ней и к вере в Геладикоса, смертного сына бога, было искренним. Он молился каждый день на рассвете и на закате, ставил свечи в часовнях великомученикам, постился в те дни, когда необходимо соблюдать пост. И теперь он не одобрял старых обычаев, от которых отказался: бога Дуба, деву Урожая, бесконечную жажду крови и поедание сырого человеческого сердца. Но он никогда бы не посмел вмешаться, и он не вмешивался в те два раза, когда находился здесь, у Моракса, недалеко от южного дерева бога в этот день.
«Это меня не касается», — сказал бы он, если бы эта мысль пришла ему в голову или если бы ее высказал кто-нибудь другой. Слуга не станет звать имперскую армию или священников, чтобы помешать языческому жертвоприношению. Не станет, если хочет продолжать жить и работать на этой дороге. А что такое одна девушка в год из всех? Два лета подряд бушевала чума. Смерть была повсюду, среди них.