Страница:
— Никогда в жизни, — отвечает она.
Глава 9
Глава 9
Касия очнулась от сна на рассвете. Она лежала в постели, полусонная, сбитая с толку, и только постепенно начала осознавать, что на улице звонят колокола. Дома колокола Джада не звонили, там боги обитали в черном лесу, или у рек, или на хлебных полях, и их умиротворяли кровью. Звон колоколов святилищ был частью городской жизни. Она в Сарантии. Полмиллиона людей, сказал Карулл. Он сказал, что она привыкнет к толпе, научится спать под звон колоколов, если захочет.
Ей снился водопад дома, летом. Она сидела на берегу пруда, ниже водопада, в тени лиственных деревьев, низко склонившихся над водой. С ней рядом находился мужчина, чего никогда не случалось в настоящей жизни там, дома.
Во сне ей не удалось разглядеть его лицо.
Колокола продолжали звонить, призывая сарантийцев на молитву. Джад, бог Солнца, поднимался в своей колеснице на небо. Все, кто искал защиты у бога при жизни и заступничества после смерти, должны были подниматься вместе с ним и идти, уже сейчас, в часовни и святилища.
Касия лежала очень тихо, вспоминая свой сон. Она чувствовала себя странно, тревожно; ведь что-то заставило ее проснуться. Потом она вспомнила: мужчины не вернулись вчера ночью, по крайней мере, до того как она уснула. И еще этот неприятный визит придворного мозаичника. Нервный человек, испуганный. Она не сумела предупредить о нем Криспина до того, как его увели ко двору. Карулл уверял ее, что это не имеет значения, что родианин сумеет постоять за себя в Императорском квартале, что у него там есть защитники.
Касия поняла: само понятие защитника означает, что там может оказаться человек, от которого нужно иметь защиту, но не произнесла этого вслух. Они с Каруллом и Варгосом поужинали вместе, а потом вернулись назад по очень шумным улицам, чтобы спокойно выпить по чаше вина. Касия знала, что трибун с большой радостью побродил бы по городу в последнюю ночь Дайкании с бутылкой эля в руке, что он остался в гостинице ради нее. Она была ему благодарна за доброту, за его веселый рассказ. Несколько рассказов. Он заставил ее улыбнуться и сам ухмыльнулся в ответ. Он свалил Криспина с ног железным шлемом, так что тот лишился чувств, в первый момент их встречи. А Варгоса сильно избили его люди. Многое изменилось за короткое время.
Позднее из праздничного хаоса на улицах в зал деловито вошел гонец. Он искал солдат: им следовало идти к Императорскому кварталу и ждать у Бронзовых Врат — или там, где им прикажут, когда они туда явятся, — и сопровождать домой родианского мозаичника, Кая Криспина Варенского, когда его отпустят. То было распоряжение канцлера.
Карулл улыбнулся Касии через стол.
— Я тебе говорил, — сказал он. — Защитники. И ему сошло с рук то, что он явился туда под собственным именем. Это хорошие новости, девушка. — Он и пятеро его людей взяли оружие и ушли.
Варгос, привыкший рано ложиться и рано вставать, уже отправился в постель. Касия снова осталась одна. Она не испытывала страха за себя. Или не совсем так. Она понятия не имела, что будет с ее жизнью. Страх мог появиться, если бы она позволила себе задуматься.
Она оставила недопитое вино на столе, ушла к себе в комнату, заперла дверь, разделась и в конце концов уснула. Ей снились сны всю ночь, она просыпалась от случайного шума на улице, прислушивалась к шагам внизу, в коридоре.
Но их она не слышала.
Сейчас она встала, вымыла лицо и тело до пояса над тазиком в комнате, оделась в то платье, которое носила в дороге и после прибытия в город. Криспин как-то заметил, что надо купить ей одежду. Это замечание снова напомнило ей о неприятном вопросе насчет ее будущего.
Колокола, кажется, смолкли. Она с трудом расчесала спутанные волосы пальцами и вышла в коридор. Там она заколебалась, потом решила, что ей позволительно заглянуть к нему, рассказать о том мозаичнике, который приходил, узнать, что произошло ночью. Если непозволительно, лучше ей узнать об этом сейчас, подумала Касия. Она свободна. Гражданка Сарантийской империи. Была рабыней меньше года. «Это не определяет твою жизнь», — сказала она себе.
Его дверь оказалась запертой, конечно. Она подняла руку, чтобы постучать, и услышала за дверью голоса.
Сердце у нее подпрыгнуло, что очень ее удивило, хотя после она перестала удивляться. Тем не менее слова, которые она услышала, повергли ее в шок, как и ответ Криспина. Касия залилась краской, ее поднятая рука задрожала в воздухе.
Она не постучала. Повернулась в страшном замешательстве, чтобы спуститься вниз.
На лестнице она встретила двух людей Карулла, которые поднимались наверх. Они рассказали ей о ночном нападении.
Слушая их, Касия прислонилась к стене. У нее почему-то подгибались ноги. Двое солдат погибли, маленький сориец и Ферикс из Амории, люди, которых она уже хорошо знала. Все шесть нападавших убиты, кто они — неизвестно. С Криспином все в порядке. Карулл ранен. Эти двое только что вернулись, на рассвете. Их видели, когда они поднимались по лестнице, но они не остановились, чтобы поговорить.
Нет, сказали солдаты, с ними никого не было.
Она не слышала их шаги в коридоре. Или, возможно, слышала, и это — а не колокола — вырвало ее из сна или повлияло на ее сон. Безликий человек у водопада. Люди Карулла, суровые и хмурые, прошли мимо нее в свою общую комнату, чтобы взять оружие. Они теперь повсюду будут брать с собой оружие, поняла она. Гибель людей все изменила.
Касия помедлила на площадке лестницы, потрясенная и растерянная. Варгос уже в часовне, внизу ей не с кем побыть. Ей пришло в голову, что враг мог уже оказаться наверху, но в голосе Криспина она не услышала тревоги. Ей пришло в голову, что следовало рассказать кому-нибудь или самой проверить, рискуя попасть в неловкое положение. Кто-то пытался убить его сегодня ночью. И убил двух человек. Она глубоко вздохнула. Камень стены под ее плечом был шершавым. Голос Криспина действительно не казался встревоженным. А второй голос принадлежал женщине.
Она повернула обратно и пошла к комнате Карулла. Они сказали, что он ранен. Касия решительно постучала к нему. Он откликнулся усталым голосом. Она назвала свое имя. Дверь открылась.
Мелочи способны изменить жизнь. Изменить жизни.
— А! — произнес женский голос в полумраке спальни за закрытыми ставнями. — Это ты, родианин. Хорошо, а то я опасалась за свою честь.
Она положила кинжал. Позже он вспомнил, как подумал тогда, что это не то оружие, которое ей необходимо. А тогда он потерял дар речи.
— Итак, — сказала Стилиана Далейна, непринужденно сидя на постели, — мне рассказали, что эта маленькая актриса распустила для тебя волосы в своих покоях. А она опускалась на колени, как обычно, по слухам, поступала еще на сцене, чтобы доставить тебе удовольствие?
Она улыбалась, полностью владея собой.
Криспин почувствовал, что бледнеет, глядя на нее. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы обрести голос.
— По-видимому, тебя неправильно информировали. В лагере Синих не было актрис, когда я пришел туда, — очень осторожно произнес он. Он понимал, что она имеет в виду. Но не собирался в этом признаваться. — И я был только на кухне, а не в чьих-то личных апартаментах. Что ты делаешь в моей спальне? — Ему следовало называть ее «госпожой».
Она уже успела переодеться. Придворный наряд исчез. На ней была темно-синяя одежда с капюшоном, откинутым сейчас назад и обрамлявшим ее золотистые волосы, которые она заколола наверх, но уже без всяких украшений. Он подумал, что ей пришлось надеть капюшон, чтобы пройти по улицам и войти сюда. Она кого-то подкупила? Ей пришлось это сделать, не так ли?
Она не ответила на заданный им вслух вопрос. По крайней мере, не ответила словами. Она долгое мгновение смотрела на него с постели, затем встала. Очень высокая женщина, голубоглазая, светловолосая, окруженная ароматом духов: Криспин подумал о цветах на горном лугу, с легкой примесью опьяняющего мака. Сердце у него сильно билось: опасность и — быстро нарастающее против его воли — желание. Выражение ее лица было задумчивым, оценивающим. Не спеша, она подняла одну руку и провела пальцем по его бритому подбородку. Прикоснулась к его уху, провела по его краю. Потом привстала на цыпочки и поцеловала в губы.
Он не шевелился. Он мог бы отстраниться, подумал он позже, мог сделать шаг назад. Он не был невинным мальчиком и понял, несмотря на усталость, этот оценивающий взгляд, когда она стояла в полосах тени и света его комнаты. Он не сделал этого шага. Но все же сдержался и не стал отвечать, насколько ему это удалось, даже когда ее язык…
Казалось, ей все равно. По-видимому, она находила даже забавным, что он себя сдерживает, стоя неподвижно перед ней. Она не торопилась, очень медленно прижалась к нему всем телом, ее язык скользил по его губам, раздвинул их, потом проник внутрь, к самому горлу. Он услышал тихий смех, ее теплое дыхание касалось его кожи.
— Надеюсь все же, что она оставила в тебе немного жизни, — пробормотала аристократка — жена верховного стратига Империи, и ее ладонь скользнула в разрез его туники вниз, до талии — и мимо нее, — словно спрашивала позволения.
На этот раз Криспин все же шагнул назад, тяжело дыша, но она успела прикоснуться к нему сквозь шелк его одежды. Он увидел ее улыбку, маленькие, ровные зубы. Она была изящна, эта Стилиана Далейна, как бледное стекло, как светлая слоновая кость, как клинок одного из кинжалов, сделанного далеко на западе, в Эсперанье, где подобные вещи изготавливали как произведения искусства, а не только как орудия смерти.
— Хорошо, — снова повторила она. Она смотрела на него, уверенная, насмешливая, дочь богатства и власти, обвенчанная с ней. Он ощущал ее вкус, чувствовал то место, где ее губы скользили по его шее. Она задумчиво произнесла:
— Теперь я боюсь, что разочарую тебя. Как могу я соревноваться в этом с актрисой? Говорят, она в молодости жаловалась, что святой Джад дал ей слишком мало отверстий для акта любви.
— Перестань! — хрипло ответил Криспин. — Это игра. Зачем ты играешь в нее? Зачем ты здесь? — Она снова улыбнулась. Белые зубы, руки, взлетевшие к волосам, длинные широкие рукава одежды, которые соскользнули и обнажили тонкие руки. Он гневно произнес, борясь с желанием: — Кто-то пытался убить меня сегодня ночью.
— Я знаю, — ответила Стилиана Далейна. — Это тебя возбуждает? Надеюсь, что возбуждает.
— Ты знаешь? А что еще ты об этом знаешь? — спросил Криспин. Пока он говорил, она начала вынимать шпильки из золотистых волос.
Она остановилась. Посмотрела на него, на этот раз выражение ее глаз изменилось.
— Родианин, если бы я желала тебе смерти, ты бы был мертв. К чему члену семейства Далейнов нанимать пьяниц в таверне? Зачем мне утруждать себя убийством художника?
— Зачем тебе утруждать себя и приходить незваной в эту комнату? — резко ответил Криспин.
В ответ она снова рассмеялась. Ее руки еще несколько секунд занимались волосами, вынимали шпильки; затем она тряхнула головой, и роскошные волосы хлынули вниз, рассыпались по плечам, заполнили капюшон ее одежды.
— Разве актриса должна получать всех интересных людей? — сказала она.
Криспин покачал головой, знакомый гнев снова охватил его. Он искал в нем убежище.
— Я повторю: ты играешь в какую-то игру. Ты здесь не потому, что хочешь переспать с художником из чужой страны. — Она не отступила. Между ними оставалось очень мало пространства, и ее аромат окутывал их обоих. Темно-красный аромат, пьянящий, как маки, как неразбавленное вино. Совсем не похожий на аромат императрицы. Так и должно быть. Карулл, а потом евнухи рассказывали ему об этом.
Криспин медленно сел на деревянный сундук, стоящий под окном. Набрал в грудь воздуха.
— Я задал несколько вопросов. При данных обстоятельствах они кажутся разумными. Я жду, — произнес он, потом прибавил: — Моя госпожа.
— И я тоже, — пробормотала она, одной рукой отводя назад волосы. Но ее голос снова изменился в ответ на его тон. В комнате повисло молчание. Криспин слышал, как по улице внизу прогрохотала повозка. Кто-то закричал. Наступило утро. Полосы света и тени ложились на ее тело. «Эффект, — подумал он, — получился очень красивым».
Она сказала:
— Возможно, ты склонен себя недооценивать, родианин. Ты слабо разбираешься в обстановке нашего двора. Никого прежде не приглашали во дворец так быстро, как тебя. Послы ждут неделями, художник. Но император одержим своим святилищем. За одну ночь тебя позвали ко двору, поручили твоим заботам все мозаики, ты удостоился беседы наедине с императрицей, и из-за тебя отправили в отставку человека, который делал эту работу до тебя.
— Твоего человека, — заметил Криспин.
— В некотором смысле, — небрежно согласилась она. — Он выполнил для нас кое-какую работу. Я считала, что будет полезно сделать Валерия нашим должником, найдя ему мастера. Леонт с этим не соглашался, но у него имелись свои причины предпочесть Спроса. У него… свои взгляды на то, что следует позволять делать в святилищах тебе и другим художникам.
Криспин заморгал. Надо будет задуматься над этим. Позже.
— Значит, это Сирос нанял тех солдат? — высказал он догадку. — У меня не было намерений разрушить чью-то карьеру.
— Тем не менее ты это сделал, — ответила женщина. Холодность аристократки, которую он запомнил с прошлого раза, снова звучала в голосе Стилианы. — И очень успешно. Но нет, я могу засвидетельствовать, что Сирос не мог нанять убийц сегодня ночью. Поверь мне.
Криспин сглотнул. В ее тоне не было ничего утешительного, но он звучал правдиво. Он решил, что ему не хочется спрашивать, почему она так в этом уверена.
— Так кто же тогда?
Стилиана Далейна подняла руки ладонями наружу — элегантным, равнодушным жестом.
— Понятия не имею. Проверь список своих врагов. Выбери имя. Понравилось ли актрисе мое ожерелье? Она его надела?
— Император ей не позволил, — медленно ответил Криспин.
И увидел, что удивил ее.
— Валерий был там?
— Он там был. И она не опускалась на колени.
У Стилианы было поразительное самообладание. Ее жизнь проходила среди интриг и людей, намного ниже себя. Она слегка улыбнулась.
— Пока нет, — сказала она, тембр ее голоса стал ниже, взгляд прямым. Это была игра. И Криспин это понимал, но совершенно против воли снова почувствовал, как в нем шевельнулось желание.
Он сказал, как можно осторожнее:
— Я не привык, чтобы мне предлагали заняться любовью после столь краткого знакомства, разве только проститутки. Моя госпожа, я вообще-то и их предложений обычно не принимаю.
Она смотрела на него, и у Криспина возникло ощущение, что — возможно, впервые — она затрудняется в оценке находящегося с ней в комнате человека. До этого она стояла. Теперь она опустилась на край постели, рядом с сундуком, на котором он сидел. Ее колени задели его колени, потом слегка отодвинулись.
— Тебе доставило бы удовольствие, — прошептала она, — обращаться со мной, как с проституткой, родианин? Уткнуть меня лицом в подушку, овладеть мною сзади? Держать меня за волосы, пока я буду говорить тебе шокирующие, волнующие слова? Рассказать тебе, что любит делать Леонт? Возможно, это тебя удивит. Ему нравится…
— Нет! — хрипло и с некоторым отчаянием воскликнул Криспин. — Что все это значит? Тебя забавляет игра в распутницу? Ты бродишь по улицам, заманивая любовников? В этой гостинице есть и другие комнаты.
Выражение ее лица невозможно было прочесть. Он надеялся, что туника скрывает свидетельство его возбуждения. Но не смел опустить глаза, чтобы проверить.
Она ответила:
— Он спрашивает, что все это значит. Я считала тебя умным, родианин. В тронном зале ты проявил некоторые признаки ума. Или ты отупел от усталости? Не можешь догадаться, что в этом городе есть люди, которые считают вторжение в Батиару губительным безумием? Которые могли предположить, что ты, будучи родианином, можешь разделять эти убеждения и испытывать желание спасти свою семью и свою страну от последствий вторжения?
Эти слова были похожи на кинжалы, острые и точные, как боевое оружие, в своей прямоте. Тем же тоном она прибавила:
— Прежде чем ты безнадежно запутаешься в сетях актрисы и ее мужа, имело смысл оценить тебя.
Криспин провел ладонью по глазам и по лбу. Она все же дала ему частичное объяснение. Новый прилив гнева прогнал усталость.
— Ты ложишься в постель со всеми, кого хочешь привлечь на свою сторону? — холодно глядя на нее, спросил он.
Она покачала головой.
— Тебе не хватает учтивости, родианин. Я ложусь там, куда приводит меня желание. — Криспина не тронул ее упрек. «Она говорит, — подумал он, — с безграничной уверенностью человека, никогда не сдерживавшего своих желаний». «Актриса и ее муж».
— И строишь заговор, чтобы сорвать планы своего императора?
— Он убил моего отца, — напрямик ответила Стилиана Далейна, сидя на его постели. Светлые волосы обрамляли ее тонкое лицо патрицианки. — Сжег его сарантийским огнем.
— Старый олух, — сказал Криспин, но он был потрясен и пытался скрыть это. — Зачем ты мне рассказываешь?
Она совершенно неожиданно улыбнулась.
— Чтобы возбудить тебя?
И ему пришлось рассмеяться. Как он ни пытался сдержаться, непринужденная смена тона, ее шутка оказались слишком остроумными.
— Боюсь, жертвоприношение меня не возбуждает. Если я правильно понял, верховный стратиг разделяет мнение, что не следует вести войну с Батиарой? Это он послал тебя сюда?
Она заморгала.
— Ничего подобного. Леонт сделает то, что скажет ему Валерий. Он вторгнется к вам, как вторгся в пустыню маджритов или в северные степи или как осаждал города бассанидов на востоке.
— И все это время его молодая, любимая жена будет действовать против него?
Она впервые заколебалась.
— Его новый приз, вот нужное тебе выражение, родианин. Открой глаза и уши, есть вещи, которые тебе следует узнать перед тем, как Петр Тракезиец и его маленькая танцовщица примут тебя к себе на службу.
В ее аристократическом голосе звучало неприкрытое презрение. Криспин понял, что у нее не было выбора в вопросе о браке. Однако стратиг молод, знаменит, он был победителем и неоспоримо красивым мужчиной. Криспин смотрел на женщину, сидящую рядом с ним в этой комнате, и у него возникло ощущение, что он вошел в темную воду с невообразимо сложными течениями, которые пытаются затянуть его вниз. Он сказал:
— Я всего лишь мозаичник, моя госпожа. Меня привезли сюда, чтобы помочь создать картины на стенах и куполе святилища.
— Расскажи мне, — ответила Стилиана Далейна, словно он ничего не говорил, — о царице антов. Она тоже предлагала тебе свое тело в обмен на услугу? Ты сейчас пресытился из-за этого? Я пришла слишком поздно и не привлекаю тебя? Ты отвергаешь меня, как менее ценный товар? Мне следует зарыдать?
Темные воды закружились. Это должно быть блефом, догадкой. Эта тайная встреча поздней ночью не может быть настолько широко известна. Криспина посетило воспоминание: другая рука в его волосах, когда он опустился на колени, чтобы поцеловать протянутую ступню. Другая женщина, еще моложе этой, также знакомая с коридорами власти и интригами. Или, возможно… нет. Запад и восток. Может ли Варена когда-нибудь достичь коварства Сарантия? Или любой другой город мира?
Он покачал головой.
— Мне неведомы мысли или… милости правителей нашего мира. Эта встреча в моем жизненном опыте уникальна, моя госпожа. — Это была ложь, и все же, когда он смотрел на нее сквозь полосы света и тьмы, падающие из щелей в ставнях, это была совсем не ложь.
Снова улыбка, уверенная, сбивающая с толку. «Кажется, — подумал Кай, — Стилиана способна переходить от имперских интриг к интригам спален без паузы».
— Как мило, — произнесла она. — Мне нравится быть уникальной. И все же ты понимаешь, что для дамы унизительно предлагать себя и получить отказ? Я тебе сказала, я ложусь в постель там, куда приводит меня удовольствие, а не необходимость. — Она помолчала. — Или скорее там, куда притягивает меня необходимость другого рода.
Криспин сглотнул. Он не верил ей, но ее колено под простой синей одеждой находилось на расстоянии ладони от его колена. Он отчаянно цеплялся за свой гнев, за ощущение, что его используют.
— Гордого человека унижает, когда его считают фигурой в игре.
Ее брови быстро выгнулись дугой, а тон снова изменился.
— Но ты и есть фигура, глупец. Конечно, фигура. Гордость не имеет к этому никакого отношения. Все при дворе имеют гордость, и все — фигуры в игре. Во многих играх сразу — одни игры связаны с убийством, другие — со страстью, — но лишь одна игра имеет значение в конечном счете, а все другие — лишь часть ее.
Что, наверное, и было ответом на его мысль. Ее колено прикоснулось к его колену. Намеренно. В этой женщине не было ничего случайного, в этом он был уверен. «Другие — со страстью».
— Почему ты считаешь себя не таким, как все? — тихо прибавила Стилиана Далейна.
— Потому что я не желаю быть им, — ответил он, удивив себя.
— Ты становишься интересным, родианин, должна признать, но это почти наверняка самообман. Я подозреваю, что актриса уже очаровала тебя, а ты даже не знаешь об этом. Наверное, я и правда заплачу. — Выражение ее лица изменилось, но никаких слез не было видно. Она внезапно встала, в три шага пересекла комнату и оказалась у двери, а там обернулась.
Криспин тоже встал. Теперь, когда она отошла от него, он ощутил хаос эмоций: страх, сожаление, любопытство, пугающей силы желание. Он так долго не испытывал желания! Под его взглядом она снова набросила капюшон, пряча рассыпавшееся золото волос.
— Я также пришла поблагодарить тебя за драгоценный камень, конечно. Это был… интересный жест. Меня нетрудно найти, художник, если у тебя появятся какие-нибудь мысли насчет твоего дома и о перспективах войны. Скоро тебе станет ясно, полагаю, что человек, который привез тебя сюда, чтобы создать для него святые образы, также намеревается применить насилие к Батиаре исключительно ради собственной славы.
Криспин кашлянул.
— Рад узнать, что ты сочла мой скромный дар достойным благодарности. — Он помолчал. — Я всего лишь художник, моя госпожа.
Она покачала головой, выражение ее лица снова стало холодным.
— Это в тебе говорит трус, который прячется от правды жизни, родианин.
Ее ум вызывал восхищение. Как недавно ум императрицы. У Кая мелькнула мысль, что если бы он не познакомился сначала с Аликсаной, то не смог бы защититься от этой женщины. Стилиана Далейна, в конце концов, могла быть права. Интересно, подумала ли об этом императрица. Может быть, он именно поэтому сразу же получил приглашение в Траверситовый дворец. Неужели эти женщины так быстро соображают и столь коварны? У него болела голова.
— Я пробыл здесь два дня, моя госпожа, и сегодня не спал. Ты настраиваешь меня против императора, который пригласил меня в Сарантий, и даже против твоего мужа, если я правильно понял. Разве меня можно подкупить женскими волосами на моей подушке на одну ночь или утро? — Он заколебался. — Даже твоими.
Ответом на это стала улыбка, загадочная и соблазнительная.
— Это бывает, — прошептала она. — Иногда это длиннее, чем ночь… длиннее, чем обычная ночь. Время движется странно при некоторых обстоятельствах. Ты никогда этого не замечал, Кай Криспин?
Он не посмел ответить. Но она и не ждала ответа. Сказала:
— Можем продолжить этот разговор в другой раз. — Она помолчала. Ему показалось, что она борется с чем-то. Потом она прибавила: — Насчет твоих мозаик. Купола и стены? Не слишком… увлекайся своей работой здесь, родианин. Я говорю это из добрых побуждений, вероятно, мне не следовало этого делать. Это проявление слабости.
Он шагнул к ней. Она подняла руку.
— Никаких вопросов.
Он остановился. Она стояла в его комнате, словно воплощение ледяной, далекой красоты. Но она не была далекой. Ее язык касался его языка, ее руки, скользящие вниз…
И эта женщина, кажется, умела читать его мысли. Она снова улыбнулась.
— Теперь ты взволнован? Заинтригован? Тебе нравится, когда женщина проявляет слабость, родианин? Мне следует это запомнить и подушку тоже?
Он вспыхнул, но встретил ее насмешливый взгляд.
— Мне нравятся люди, которые немного приоткрывают… самих себя. Нерасчетливые. Движения вне тех игр, о которых ты упоминала. Да, это меня привлекает.
Теперь настала ее очередь промолчать, стоя неподвижно возле двери. Солнечный свет, скользящий сквозь ставни, падал полосами бледного утреннего золота на стену, на пол и на ее синее платье.
Наконец она сказала:
— Боюсь, что этого нельзя ожидать в Сарантии. — Похоже, она собиралась что-то прибавить, но затем покачала головой и только прошептала: — Ложись спать, родианин.
Она открыла дверь, вышла, закрыла ее и исчезла, остался лишь аромат, легкий беспорядок на постели и большой беспорядок в душе Криспа.
Он рухнул на кровать в одежде. Лежал с открытыми глазами, сперва ни о чем не думая, потом думал о высоких, величественных стенах с мраморными колоннами поверх мраморных колонн, о подавляющем, грациозном размахе купола, который отдали ему, а потом он долго думал о некоторых женщинах, живых и мертвых, а потом закрыл глаза и уснул.
Ей снился водопад дома, летом. Она сидела на берегу пруда, ниже водопада, в тени лиственных деревьев, низко склонившихся над водой. С ней рядом находился мужчина, чего никогда не случалось в настоящей жизни там, дома.
Во сне ей не удалось разглядеть его лицо.
Колокола продолжали звонить, призывая сарантийцев на молитву. Джад, бог Солнца, поднимался в своей колеснице на небо. Все, кто искал защиты у бога при жизни и заступничества после смерти, должны были подниматься вместе с ним и идти, уже сейчас, в часовни и святилища.
Касия лежала очень тихо, вспоминая свой сон. Она чувствовала себя странно, тревожно; ведь что-то заставило ее проснуться. Потом она вспомнила: мужчины не вернулись вчера ночью, по крайней мере, до того как она уснула. И еще этот неприятный визит придворного мозаичника. Нервный человек, испуганный. Она не сумела предупредить о нем Криспина до того, как его увели ко двору. Карулл уверял ее, что это не имеет значения, что родианин сумеет постоять за себя в Императорском квартале, что у него там есть защитники.
Касия поняла: само понятие защитника означает, что там может оказаться человек, от которого нужно иметь защиту, но не произнесла этого вслух. Они с Каруллом и Варгосом поужинали вместе, а потом вернулись назад по очень шумным улицам, чтобы спокойно выпить по чаше вина. Касия знала, что трибун с большой радостью побродил бы по городу в последнюю ночь Дайкании с бутылкой эля в руке, что он остался в гостинице ради нее. Она была ему благодарна за доброту, за его веселый рассказ. Несколько рассказов. Он заставил ее улыбнуться и сам ухмыльнулся в ответ. Он свалил Криспина с ног железным шлемом, так что тот лишился чувств, в первый момент их встречи. А Варгоса сильно избили его люди. Многое изменилось за короткое время.
Позднее из праздничного хаоса на улицах в зал деловито вошел гонец. Он искал солдат: им следовало идти к Императорскому кварталу и ждать у Бронзовых Врат — или там, где им прикажут, когда они туда явятся, — и сопровождать домой родианского мозаичника, Кая Криспина Варенского, когда его отпустят. То было распоряжение канцлера.
Карулл улыбнулся Касии через стол.
— Я тебе говорил, — сказал он. — Защитники. И ему сошло с рук то, что он явился туда под собственным именем. Это хорошие новости, девушка. — Он и пятеро его людей взяли оружие и ушли.
Варгос, привыкший рано ложиться и рано вставать, уже отправился в постель. Касия снова осталась одна. Она не испытывала страха за себя. Или не совсем так. Она понятия не имела, что будет с ее жизнью. Страх мог появиться, если бы она позволила себе задуматься.
Она оставила недопитое вино на столе, ушла к себе в комнату, заперла дверь, разделась и в конце концов уснула. Ей снились сны всю ночь, она просыпалась от случайного шума на улице, прислушивалась к шагам внизу, в коридоре.
Но их она не слышала.
Сейчас она встала, вымыла лицо и тело до пояса над тазиком в комнате, оделась в то платье, которое носила в дороге и после прибытия в город. Криспин как-то заметил, что надо купить ей одежду. Это замечание снова напомнило ей о неприятном вопросе насчет ее будущего.
Колокола, кажется, смолкли. Она с трудом расчесала спутанные волосы пальцами и вышла в коридор. Там она заколебалась, потом решила, что ей позволительно заглянуть к нему, рассказать о том мозаичнике, который приходил, узнать, что произошло ночью. Если непозволительно, лучше ей узнать об этом сейчас, подумала Касия. Она свободна. Гражданка Сарантийской империи. Была рабыней меньше года. «Это не определяет твою жизнь», — сказала она себе.
Его дверь оказалась запертой, конечно. Она подняла руку, чтобы постучать, и услышала за дверью голоса.
Сердце у нее подпрыгнуло, что очень ее удивило, хотя после она перестала удивляться. Тем не менее слова, которые она услышала, повергли ее в шок, как и ответ Криспина. Касия залилась краской, ее поднятая рука задрожала в воздухе.
Она не постучала. Повернулась в страшном замешательстве, чтобы спуститься вниз.
На лестнице она встретила двух людей Карулла, которые поднимались наверх. Они рассказали ей о ночном нападении.
Слушая их, Касия прислонилась к стене. У нее почему-то подгибались ноги. Двое солдат погибли, маленький сориец и Ферикс из Амории, люди, которых она уже хорошо знала. Все шесть нападавших убиты, кто они — неизвестно. С Криспином все в порядке. Карулл ранен. Эти двое только что вернулись, на рассвете. Их видели, когда они поднимались по лестнице, но они не остановились, чтобы поговорить.
Нет, сказали солдаты, с ними никого не было.
Она не слышала их шаги в коридоре. Или, возможно, слышала, и это — а не колокола — вырвало ее из сна или повлияло на ее сон. Безликий человек у водопада. Люди Карулла, суровые и хмурые, прошли мимо нее в свою общую комнату, чтобы взять оружие. Они теперь повсюду будут брать с собой оружие, поняла она. Гибель людей все изменила.
Касия помедлила на площадке лестницы, потрясенная и растерянная. Варгос уже в часовне, внизу ей не с кем побыть. Ей пришло в голову, что враг мог уже оказаться наверху, но в голосе Криспина она не услышала тревоги. Ей пришло в голову, что следовало рассказать кому-нибудь или самой проверить, рискуя попасть в неловкое положение. Кто-то пытался убить его сегодня ночью. И убил двух человек. Она глубоко вздохнула. Камень стены под ее плечом был шершавым. Голос Криспина действительно не казался встревоженным. А второй голос принадлежал женщине.
Она повернула обратно и пошла к комнате Карулла. Они сказали, что он ранен. Касия решительно постучала к нему. Он откликнулся усталым голосом. Она назвала свое имя. Дверь открылась.
Мелочи способны изменить жизнь. Изменить жизни.
* * *
Криспин резко нырнул в сторону, уходя от нацеленного на него кинжала. Он крепко схватился за столб в ногах кровати, чтобы не упасть.— А! — произнес женский голос в полумраке спальни за закрытыми ставнями. — Это ты, родианин. Хорошо, а то я опасалась за свою честь.
Она положила кинжал. Позже он вспомнил, как подумал тогда, что это не то оружие, которое ей необходимо. А тогда он потерял дар речи.
— Итак, — сказала Стилиана Далейна, непринужденно сидя на постели, — мне рассказали, что эта маленькая актриса распустила для тебя волосы в своих покоях. А она опускалась на колени, как обычно, по слухам, поступала еще на сцене, чтобы доставить тебе удовольствие?
Она улыбалась, полностью владея собой.
Криспин почувствовал, что бледнеет, глядя на нее. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы обрести голос.
— По-видимому, тебя неправильно информировали. В лагере Синих не было актрис, когда я пришел туда, — очень осторожно произнес он. Он понимал, что она имеет в виду. Но не собирался в этом признаваться. — И я был только на кухне, а не в чьих-то личных апартаментах. Что ты делаешь в моей спальне? — Ему следовало называть ее «госпожой».
Она уже успела переодеться. Придворный наряд исчез. На ней была темно-синяя одежда с капюшоном, откинутым сейчас назад и обрамлявшим ее золотистые волосы, которые она заколола наверх, но уже без всяких украшений. Он подумал, что ей пришлось надеть капюшон, чтобы пройти по улицам и войти сюда. Она кого-то подкупила? Ей пришлось это сделать, не так ли?
Она не ответила на заданный им вслух вопрос. По крайней мере, не ответила словами. Она долгое мгновение смотрела на него с постели, затем встала. Очень высокая женщина, голубоглазая, светловолосая, окруженная ароматом духов: Криспин подумал о цветах на горном лугу, с легкой примесью опьяняющего мака. Сердце у него сильно билось: опасность и — быстро нарастающее против его воли — желание. Выражение ее лица было задумчивым, оценивающим. Не спеша, она подняла одну руку и провела пальцем по его бритому подбородку. Прикоснулась к его уху, провела по его краю. Потом привстала на цыпочки и поцеловала в губы.
Он не шевелился. Он мог бы отстраниться, подумал он позже, мог сделать шаг назад. Он не был невинным мальчиком и понял, несмотря на усталость, этот оценивающий взгляд, когда она стояла в полосах тени и света его комнаты. Он не сделал этого шага. Но все же сдержался и не стал отвечать, насколько ему это удалось, даже когда ее язык…
Казалось, ей все равно. По-видимому, она находила даже забавным, что он себя сдерживает, стоя неподвижно перед ней. Она не торопилась, очень медленно прижалась к нему всем телом, ее язык скользил по его губам, раздвинул их, потом проник внутрь, к самому горлу. Он услышал тихий смех, ее теплое дыхание касалось его кожи.
— Надеюсь все же, что она оставила в тебе немного жизни, — пробормотала аристократка — жена верховного стратига Империи, и ее ладонь скользнула в разрез его туники вниз, до талии — и мимо нее, — словно спрашивала позволения.
На этот раз Криспин все же шагнул назад, тяжело дыша, но она успела прикоснуться к нему сквозь шелк его одежды. Он увидел ее улыбку, маленькие, ровные зубы. Она была изящна, эта Стилиана Далейна, как бледное стекло, как светлая слоновая кость, как клинок одного из кинжалов, сделанного далеко на западе, в Эсперанье, где подобные вещи изготавливали как произведения искусства, а не только как орудия смерти.
— Хорошо, — снова повторила она. Она смотрела на него, уверенная, насмешливая, дочь богатства и власти, обвенчанная с ней. Он ощущал ее вкус, чувствовал то место, где ее губы скользили по его шее. Она задумчиво произнесла:
— Теперь я боюсь, что разочарую тебя. Как могу я соревноваться в этом с актрисой? Говорят, она в молодости жаловалась, что святой Джад дал ей слишком мало отверстий для акта любви.
— Перестань! — хрипло ответил Криспин. — Это игра. Зачем ты играешь в нее? Зачем ты здесь? — Она снова улыбнулась. Белые зубы, руки, взлетевшие к волосам, длинные широкие рукава одежды, которые соскользнули и обнажили тонкие руки. Он гневно произнес, борясь с желанием: — Кто-то пытался убить меня сегодня ночью.
— Я знаю, — ответила Стилиана Далейна. — Это тебя возбуждает? Надеюсь, что возбуждает.
— Ты знаешь? А что еще ты об этом знаешь? — спросил Криспин. Пока он говорил, она начала вынимать шпильки из золотистых волос.
Она остановилась. Посмотрела на него, на этот раз выражение ее глаз изменилось.
— Родианин, если бы я желала тебе смерти, ты бы был мертв. К чему члену семейства Далейнов нанимать пьяниц в таверне? Зачем мне утруждать себя убийством художника?
— Зачем тебе утруждать себя и приходить незваной в эту комнату? — резко ответил Криспин.
В ответ она снова рассмеялась. Ее руки еще несколько секунд занимались волосами, вынимали шпильки; затем она тряхнула головой, и роскошные волосы хлынули вниз, рассыпались по плечам, заполнили капюшон ее одежды.
— Разве актриса должна получать всех интересных людей? — сказала она.
Криспин покачал головой, знакомый гнев снова охватил его. Он искал в нем убежище.
— Я повторю: ты играешь в какую-то игру. Ты здесь не потому, что хочешь переспать с художником из чужой страны. — Она не отступила. Между ними оставалось очень мало пространства, и ее аромат окутывал их обоих. Темно-красный аромат, пьянящий, как маки, как неразбавленное вино. Совсем не похожий на аромат императрицы. Так и должно быть. Карулл, а потом евнухи рассказывали ему об этом.
Криспин медленно сел на деревянный сундук, стоящий под окном. Набрал в грудь воздуха.
— Я задал несколько вопросов. При данных обстоятельствах они кажутся разумными. Я жду, — произнес он, потом прибавил: — Моя госпожа.
— И я тоже, — пробормотала она, одной рукой отводя назад волосы. Но ее голос снова изменился в ответ на его тон. В комнате повисло молчание. Криспин слышал, как по улице внизу прогрохотала повозка. Кто-то закричал. Наступило утро. Полосы света и тени ложились на ее тело. «Эффект, — подумал он, — получился очень красивым».
Она сказала:
— Возможно, ты склонен себя недооценивать, родианин. Ты слабо разбираешься в обстановке нашего двора. Никого прежде не приглашали во дворец так быстро, как тебя. Послы ждут неделями, художник. Но император одержим своим святилищем. За одну ночь тебя позвали ко двору, поручили твоим заботам все мозаики, ты удостоился беседы наедине с императрицей, и из-за тебя отправили в отставку человека, который делал эту работу до тебя.
— Твоего человека, — заметил Криспин.
— В некотором смысле, — небрежно согласилась она. — Он выполнил для нас кое-какую работу. Я считала, что будет полезно сделать Валерия нашим должником, найдя ему мастера. Леонт с этим не соглашался, но у него имелись свои причины предпочесть Спроса. У него… свои взгляды на то, что следует позволять делать в святилищах тебе и другим художникам.
Криспин заморгал. Надо будет задуматься над этим. Позже.
— Значит, это Сирос нанял тех солдат? — высказал он догадку. — У меня не было намерений разрушить чью-то карьеру.
— Тем не менее ты это сделал, — ответила женщина. Холодность аристократки, которую он запомнил с прошлого раза, снова звучала в голосе Стилианы. — И очень успешно. Но нет, я могу засвидетельствовать, что Сирос не мог нанять убийц сегодня ночью. Поверь мне.
Криспин сглотнул. В ее тоне не было ничего утешительного, но он звучал правдиво. Он решил, что ему не хочется спрашивать, почему она так в этом уверена.
— Так кто же тогда?
Стилиана Далейна подняла руки ладонями наружу — элегантным, равнодушным жестом.
— Понятия не имею. Проверь список своих врагов. Выбери имя. Понравилось ли актрисе мое ожерелье? Она его надела?
— Император ей не позволил, — медленно ответил Криспин.
И увидел, что удивил ее.
— Валерий был там?
— Он там был. И она не опускалась на колени.
У Стилианы было поразительное самообладание. Ее жизнь проходила среди интриг и людей, намного ниже себя. Она слегка улыбнулась.
— Пока нет, — сказала она, тембр ее голоса стал ниже, взгляд прямым. Это была игра. И Криспин это понимал, но совершенно против воли снова почувствовал, как в нем шевельнулось желание.
Он сказал, как можно осторожнее:
— Я не привык, чтобы мне предлагали заняться любовью после столь краткого знакомства, разве только проститутки. Моя госпожа, я вообще-то и их предложений обычно не принимаю.
Она смотрела на него, и у Криспина возникло ощущение, что — возможно, впервые — она затрудняется в оценке находящегося с ней в комнате человека. До этого она стояла. Теперь она опустилась на край постели, рядом с сундуком, на котором он сидел. Ее колени задели его колени, потом слегка отодвинулись.
— Тебе доставило бы удовольствие, — прошептала она, — обращаться со мной, как с проституткой, родианин? Уткнуть меня лицом в подушку, овладеть мною сзади? Держать меня за волосы, пока я буду говорить тебе шокирующие, волнующие слова? Рассказать тебе, что любит делать Леонт? Возможно, это тебя удивит. Ему нравится…
— Нет! — хрипло и с некоторым отчаянием воскликнул Криспин. — Что все это значит? Тебя забавляет игра в распутницу? Ты бродишь по улицам, заманивая любовников? В этой гостинице есть и другие комнаты.
Выражение ее лица невозможно было прочесть. Он надеялся, что туника скрывает свидетельство его возбуждения. Но не смел опустить глаза, чтобы проверить.
Она ответила:
— Он спрашивает, что все это значит. Я считала тебя умным, родианин. В тронном зале ты проявил некоторые признаки ума. Или ты отупел от усталости? Не можешь догадаться, что в этом городе есть люди, которые считают вторжение в Батиару губительным безумием? Которые могли предположить, что ты, будучи родианином, можешь разделять эти убеждения и испытывать желание спасти свою семью и свою страну от последствий вторжения?
Эти слова были похожи на кинжалы, острые и точные, как боевое оружие, в своей прямоте. Тем же тоном она прибавила:
— Прежде чем ты безнадежно запутаешься в сетях актрисы и ее мужа, имело смысл оценить тебя.
Криспин провел ладонью по глазам и по лбу. Она все же дала ему частичное объяснение. Новый прилив гнева прогнал усталость.
— Ты ложишься в постель со всеми, кого хочешь привлечь на свою сторону? — холодно глядя на нее, спросил он.
Она покачала головой.
— Тебе не хватает учтивости, родианин. Я ложусь там, куда приводит меня желание. — Криспина не тронул ее упрек. «Она говорит, — подумал он, — с безграничной уверенностью человека, никогда не сдерживавшего своих желаний». «Актриса и ее муж».
— И строишь заговор, чтобы сорвать планы своего императора?
— Он убил моего отца, — напрямик ответила Стилиана Далейна, сидя на его постели. Светлые волосы обрамляли ее тонкое лицо патрицианки. — Сжег его сарантийским огнем.
— Старый олух, — сказал Криспин, но он был потрясен и пытался скрыть это. — Зачем ты мне рассказываешь?
Она совершенно неожиданно улыбнулась.
— Чтобы возбудить тебя?
И ему пришлось рассмеяться. Как он ни пытался сдержаться, непринужденная смена тона, ее шутка оказались слишком остроумными.
— Боюсь, жертвоприношение меня не возбуждает. Если я правильно понял, верховный стратиг разделяет мнение, что не следует вести войну с Батиарой? Это он послал тебя сюда?
Она заморгала.
— Ничего подобного. Леонт сделает то, что скажет ему Валерий. Он вторгнется к вам, как вторгся в пустыню маджритов или в северные степи или как осаждал города бассанидов на востоке.
— И все это время его молодая, любимая жена будет действовать против него?
Она впервые заколебалась.
— Его новый приз, вот нужное тебе выражение, родианин. Открой глаза и уши, есть вещи, которые тебе следует узнать перед тем, как Петр Тракезиец и его маленькая танцовщица примут тебя к себе на службу.
В ее аристократическом голосе звучало неприкрытое презрение. Криспин понял, что у нее не было выбора в вопросе о браке. Однако стратиг молод, знаменит, он был победителем и неоспоримо красивым мужчиной. Криспин смотрел на женщину, сидящую рядом с ним в этой комнате, и у него возникло ощущение, что он вошел в темную воду с невообразимо сложными течениями, которые пытаются затянуть его вниз. Он сказал:
— Я всего лишь мозаичник, моя госпожа. Меня привезли сюда, чтобы помочь создать картины на стенах и куполе святилища.
— Расскажи мне, — ответила Стилиана Далейна, словно он ничего не говорил, — о царице антов. Она тоже предлагала тебе свое тело в обмен на услугу? Ты сейчас пресытился из-за этого? Я пришла слишком поздно и не привлекаю тебя? Ты отвергаешь меня, как менее ценный товар? Мне следует зарыдать?
Темные воды закружились. Это должно быть блефом, догадкой. Эта тайная встреча поздней ночью не может быть настолько широко известна. Криспина посетило воспоминание: другая рука в его волосах, когда он опустился на колени, чтобы поцеловать протянутую ступню. Другая женщина, еще моложе этой, также знакомая с коридорами власти и интригами. Или, возможно… нет. Запад и восток. Может ли Варена когда-нибудь достичь коварства Сарантия? Или любой другой город мира?
Он покачал головой.
— Мне неведомы мысли или… милости правителей нашего мира. Эта встреча в моем жизненном опыте уникальна, моя госпожа. — Это была ложь, и все же, когда он смотрел на нее сквозь полосы света и тьмы, падающие из щелей в ставнях, это была совсем не ложь.
Снова улыбка, уверенная, сбивающая с толку. «Кажется, — подумал Кай, — Стилиана способна переходить от имперских интриг к интригам спален без паузы».
— Как мило, — произнесла она. — Мне нравится быть уникальной. И все же ты понимаешь, что для дамы унизительно предлагать себя и получить отказ? Я тебе сказала, я ложусь в постель там, куда приводит меня удовольствие, а не необходимость. — Она помолчала. — Или скорее там, куда притягивает меня необходимость другого рода.
Криспин сглотнул. Он не верил ей, но ее колено под простой синей одеждой находилось на расстоянии ладони от его колена. Он отчаянно цеплялся за свой гнев, за ощущение, что его используют.
— Гордого человека унижает, когда его считают фигурой в игре.
Ее брови быстро выгнулись дугой, а тон снова изменился.
— Но ты и есть фигура, глупец. Конечно, фигура. Гордость не имеет к этому никакого отношения. Все при дворе имеют гордость, и все — фигуры в игре. Во многих играх сразу — одни игры связаны с убийством, другие — со страстью, — но лишь одна игра имеет значение в конечном счете, а все другие — лишь часть ее.
Что, наверное, и было ответом на его мысль. Ее колено прикоснулось к его колену. Намеренно. В этой женщине не было ничего случайного, в этом он был уверен. «Другие — со страстью».
— Почему ты считаешь себя не таким, как все? — тихо прибавила Стилиана Далейна.
— Потому что я не желаю быть им, — ответил он, удивив себя.
— Ты становишься интересным, родианин, должна признать, но это почти наверняка самообман. Я подозреваю, что актриса уже очаровала тебя, а ты даже не знаешь об этом. Наверное, я и правда заплачу. — Выражение ее лица изменилось, но никаких слез не было видно. Она внезапно встала, в три шага пересекла комнату и оказалась у двери, а там обернулась.
Криспин тоже встал. Теперь, когда она отошла от него, он ощутил хаос эмоций: страх, сожаление, любопытство, пугающей силы желание. Он так долго не испытывал желания! Под его взглядом она снова набросила капюшон, пряча рассыпавшееся золото волос.
— Я также пришла поблагодарить тебя за драгоценный камень, конечно. Это был… интересный жест. Меня нетрудно найти, художник, если у тебя появятся какие-нибудь мысли насчет твоего дома и о перспективах войны. Скоро тебе станет ясно, полагаю, что человек, который привез тебя сюда, чтобы создать для него святые образы, также намеревается применить насилие к Батиаре исключительно ради собственной славы.
Криспин кашлянул.
— Рад узнать, что ты сочла мой скромный дар достойным благодарности. — Он помолчал. — Я всего лишь художник, моя госпожа.
Она покачала головой, выражение ее лица снова стало холодным.
— Это в тебе говорит трус, который прячется от правды жизни, родианин.
Ее ум вызывал восхищение. Как недавно ум императрицы. У Кая мелькнула мысль, что если бы он не познакомился сначала с Аликсаной, то не смог бы защититься от этой женщины. Стилиана Далейна, в конце концов, могла быть права. Интересно, подумала ли об этом императрица. Может быть, он именно поэтому сразу же получил приглашение в Траверситовый дворец. Неужели эти женщины так быстро соображают и столь коварны? У него болела голова.
— Я пробыл здесь два дня, моя госпожа, и сегодня не спал. Ты настраиваешь меня против императора, который пригласил меня в Сарантий, и даже против твоего мужа, если я правильно понял. Разве меня можно подкупить женскими волосами на моей подушке на одну ночь или утро? — Он заколебался. — Даже твоими.
Ответом на это стала улыбка, загадочная и соблазнительная.
— Это бывает, — прошептала она. — Иногда это длиннее, чем ночь… длиннее, чем обычная ночь. Время движется странно при некоторых обстоятельствах. Ты никогда этого не замечал, Кай Криспин?
Он не посмел ответить. Но она и не ждала ответа. Сказала:
— Можем продолжить этот разговор в другой раз. — Она помолчала. Ему показалось, что она борется с чем-то. Потом она прибавила: — Насчет твоих мозаик. Купола и стены? Не слишком… увлекайся своей работой здесь, родианин. Я говорю это из добрых побуждений, вероятно, мне не следовало этого делать. Это проявление слабости.
Он шагнул к ней. Она подняла руку.
— Никаких вопросов.
Он остановился. Она стояла в его комнате, словно воплощение ледяной, далекой красоты. Но она не была далекой. Ее язык касался его языка, ее руки, скользящие вниз…
И эта женщина, кажется, умела читать его мысли. Она снова улыбнулась.
— Теперь ты взволнован? Заинтригован? Тебе нравится, когда женщина проявляет слабость, родианин? Мне следует это запомнить и подушку тоже?
Он вспыхнул, но встретил ее насмешливый взгляд.
— Мне нравятся люди, которые немного приоткрывают… самих себя. Нерасчетливые. Движения вне тех игр, о которых ты упоминала. Да, это меня привлекает.
Теперь настала ее очередь промолчать, стоя неподвижно возле двери. Солнечный свет, скользящий сквозь ставни, падал полосами бледного утреннего золота на стену, на пол и на ее синее платье.
Наконец она сказала:
— Боюсь, что этого нельзя ожидать в Сарантии. — Похоже, она собиралась что-то прибавить, но затем покачала головой и только прошептала: — Ложись спать, родианин.
Она открыла дверь, вышла, закрыла ее и исчезла, остался лишь аромат, легкий беспорядок на постели и большой беспорядок в душе Криспа.
Он рухнул на кровать в одежде. Лежал с открытыми глазами, сперва ни о чем не думая, потом думал о высоких, величественных стенах с мраморными колоннами поверх мраморных колонн, о подавляющем, грациозном размахе купола, который отдали ему, а потом он долго думал о некоторых женщинах, живых и мертвых, а потом закрыл глаза и уснул.