Особое место всегда отводилось Му'аллакат (значение этого названия до сих пор не объяснено удовлетворительно), сборнику из семи од, составленному неким рави восьмого века, к которому добавляют еще три другие оды. Эти десять произведений принадлежат десяти авторам, и каждое из них считается шедевром своего творца. Представленные в сборнике поэты являются мастерами арабской поэзии шестого века; помимо этих стихотворений, мы имеем диван, или собрание поэтических произведений, каждого из этих десяти и нескольких других поэтов. Более полный сборник, современный Му'аллакат и названный по имени его составителя, филолога ал-Муфаддала, Муфаддалийат, содержит около 120 од и фрагментов, принадлежащих главным образом менее значительным доисламским поэтам. Имеется также ряд более поздних сборников, не столь знаменитых и достоверных. Кроме диванов и сборников од, существуют многочисленные антологии, содержащие отрывки и краткие случайные фрагменты. Наиболее знаменитая антология - Диван ал-хамаса ("Сборник стихотворений о доблести")-составлена Абу Таммамом, который сам был довольно известным поэтом девятого века. {20} Этот сборник, превосходно переведенный Рюккертом на немецкий язык, тематически делится на десять разделов, первый и самый большой из которых дал название всему произведению. Другая антология, носящая то же заглавие, составлена поэтом ал-Бухтури несколько лет спустя. Отрывки из древних стихотворений содержатся также в Китаб ал-агани ("Книге песен") Абу-л-Фараджа ал-Исфахани (ум. в 976 г.), обширном и очень ценном сборнике биографий, откуда почерпнута большая часть наших сведений о древнеарабском обществе и его обычаях, в "Книге поэзии и поэтов" филолога Ибн Кутайбы, почитаемой некоторыми крупными учеными за лучшую антологию арабской поэзии, и во многих других филологических и художественных произведениях.
При первом чтении древняя поэзия производит впечатление однообразия и бедности. Ее темы ограничены горизонтом аравийской пустыни, идеи - духом и характером бедуинского общества. Она отражает однообразие жизни в пустыне, ее примитивность, реальность, отсутствие оттенков и субъективности чувства. Отсюда - недостаток живости и изобретательности, в чем ее часто упрекают. Те, кто читает древнеарабскую поэзию в переводе, видят в ней только рабское и бесцветное подражание стандартному образцу, за исключением лишь немногих коротких стихотворений, главным образом элегий и описаний битв, которые больше соответствуют вкусу западного читателя. Но такие читатели совершенно не понимают намерения поэта. Он не стремился прокладывать новые пути и пленять слушателей оригинальностью и полетом мысли; поступив так, он попросту не был бы понят современниками. Целью его было, развивая ту или иную тему по четко обозначенной канве, украсить ее всеми доступными средствами искусства, превзойти своих предшественников и соперников красотой, выразительностью, сжатостью фразы, правдивостью описания и восприятия действительности.. Древнеарабскую поэзию никогда не удастся удовлетворительно перевести на какой-либо другой язык именно потому, что ее содержание так однообразно и все мастерство заключено в неподдающейся передаче поэтической манере. Индивидуальность поэта раскрывается лишь после внимательнейшего его изучения, довольно трудного уже для {21} арабов последующих поколений и требующего целой жизни от европейцев.
Типичным образцом законченного стихотворения является касида, или ода, состоящая из ряда картин, отображающих различные стороны жизни арабов и свободно связанных между собой в чисто условной последовательности. Какова бы ни была основная тема стихотворения, поэт может подойти к ней, лишь пройдя ряд последовательных этапов (хотя один или несколько из них он волен опустить).
"В начале предполагается, что поэт - в пути, конечно, на спине неизменного верблюда в сопровождении одного или чаще двух своих друзей: путешествие по пустыне в одиночку опасно и всегда требует спутников. Дорога приводит его к месту прежней стоянки своего или дружественного племени, с кольями от палаток, закопченными камнями, на которых стоял котел для варки пищи, с осыпавшейся канавкой около места палатки для стока дождевой воды. Поэт просит путников помедлить немного - с этого обыкновенно начинается стихотворение,- ведь эта лощина с кустами терновника, с высохшим теперь ковром травы хорошо знакома ему; он узнает прежнюю стоянку, где когда-то провел лучшее время своей жизни вместе с возлюбленной, когда они были молоды. Теперь жизнь и постоянные кочевки давно разлучили их друг с другом. На минуту останавливается он над этими опустелыми местами, где вместо людей бродят теперь только дикие антилопы, и погружается в воспоминания, проливая слезы"**.
______________
** Автор приводит эту цитату в свободном пересказе по статье И. Ю. Крачковского "Арабская поэзия" ("Восток", IV, М.-Л., 1924, стр. 101; И Ю. Крачковский, Избранные сочинения. II, М.-Л., 1956, стр. 251-252). Здесь мы воспроизводим ее в полном виде (прим. перев.).
Остановитесь оба, мы поплачем, вспомнив о любимой и о
жилье у песчаной извилины, что между ад-Дахулем и Хаумалем,
Тудихом и ал-Макратом. Следы там не исчезли, потому что
южный и северный ветры там сменялись.
Мои спутники стояли подле меня на верблюдах, говоря: "Не убивайся
от горя и крепись!"
Лишь слезы обильные могли меня исцелить; но что пользы рыдать
у стершихся следов? *** {22}
______________
*** Из му 'аллаки Имру' ал-Кайса.
Нередко эта часть стихотворения развертывается в более или менее подробное описание любимой:
Тогда она пленила меня устами с рядом белых зубов, которые
сладко целовать, приятно вкушать.
Словно мешочек с мускусом от торговца [благовониями] на
красавице, благоухание из ее уст опережает их приближение к тебе;
Или девственный луг, незасоренный, незатоптанный, где траву оросил
дождь.
Луг, который часто поливают ранние щедрые облака и оставляют
лужи, [круглые и сверкающие], как [серебряный] дирхем.
[Поливают] обильным ливнем, беспрерывным, так что воды покрывают
каждую травинку ****.
______________
**** Из му'аллаки 'Антары.
После любовного зачина (называемого насибом) поэт, опомнившись, продолжает свой путь и пользуется случаем, чтобы дать описание своего верблюда или коня со всем воодушевлением знатока. Быстрота его бега дает поэту повод сравнить его с диким ослом, страусом или антилопой, но сравнение вскоре забывается, когда поэт начинает рисовать яркую картину жизни животных или сцену охоты, которая для европейца составляет самую привлекательную часть стихотворения.
Она, белая самка онагра, виднеется сквозь ночной мрак,
светящаяся подобно жемчужине морской, снятой с своей нитки,
Пока не рассеивается ночной мрак и не настает утро; тогда
она пускается бежать, едва дотрагиваясь ногами до земли.
Вдруг ей слышатся издали голоса людей, и она испугалась,
не видя их, ибо люди - ее погибель.
Она заметалась и туда и сюда, чуя опасность всюду,
и впереди и позади.
И вот стрелки [из лука] промахнулись и спустили
вислоухих, приученных, с поджарыми боками [собак].
Они настигли ее, а она повернулась к ним рогами,
длинными и острыми, как самхарийские копья,
Чтобы отогнать, хорошо зная, что, если не отгонит,
близок конец ее - смерть.
И она убила из них Касаби, обагрив кровью, повторным
нападением повергла другую из них - Сухам **.
______________
** Из му'аллаки Лабида.
Только после этого поэт, как правило, подходит к настоящей теме своего произведения. Употребляя тща-{23}тельно отобранные эпитеты, он раскрывает перед своими слушателями ряд картин из жизни племени, сцену пирушки или грозы в пустыне; он превозносит собственную доблесть или дерзко возвещает о славных подвигах своего племени; он воздает хвалу своему покровителю и воспевает его щедрость; в ликующих тонах описывает он битву или успешный набег или преподносит этику пустыни в духе назидательного пессимизма. Этими стихотворениями, наряду с элегиями (которыми в особенности прославились несколько поэтесс), песнями мести и сатирами, по сути дела исчерпывается круг тем древней арабской поэзии. Нетрудно понять, как просто было поздним составителям антологий выделить часть свободной канвы оды и рассматривать ее в качестве самостоятельного стихотворения.
Мы ограничимся здесь кратким рассмотрением некоторых наиболее характерных авторов. Среди поэтов пустыни первое место по времени, а также, согласно мнению многих критиков, и по заслугам принадлежит Имру ал-Кайсу, "вождю поэтов на пути в огненный ад" в представлении раннего мусульманского пуританства. Распутный сын главы недолго просуществовавшего арабского царства, он провел остаток своей жизни в изгнании и безуспешных попытках отомстить за смерть отца и восстановить распавшееся царство. Его му'аллака, содержащая прекрасное изображение бури, свидетельствует о его даре описывать явления природы, а также об искренности его любовных стихов. Эгоцентризм, пронизывающий его произведение, находит, однако, наиболее яркое выражение у странствующих поэтов Та'аббаты Шарра и аш-Шанфары, "Песнь мести" первого и "Поэма, рифмующаяся на Л" аш-Шанфары - блестящий калейдоскоп картин жизни в пустыне - являются двумя самыми знаменитыми и часто переводимыми арабскими стихотворениями. В другом стихотворении Та'аббата Шарра изобразил свой идеал в выразительной и яркой манере:
Он не любит жаловаться на несчастья и заботы, всегда
жаждет порывов и странствий.
День проводит в одной пустыне, вечером он уединяется в
другой и садится верхом на спины опасностей.
Непрерывно быстро скача, он обгоняет [порыв] ветра, что,
разорванный, уносится в сторону. {24}
Когда сон смежает его глаза, чуткое смелое сердце всегда
настороже.
А глазам он поручает наблюдать за тем, как бы не направили:
против его сердца острие крепкого вонзающегося [меча].
Большинство бедуинских поэтов растворяют свою индивидуальность в том племени, к которому они принадлежат или примкнули. Каждый превозносит его свободу и неодолимую мощь, доходя до крайности в хвастовстве, которое несомненно, вызвало улыбку:
Нам принадлежит весь мир и все, кто греются под солнцем;
мы властно хватаем все, когда хотим...
Мы заполнили сушу так, что стала она нам тесна, и поверхность
моря мы заполняем кораблями **.
______________
** Из му'аллаки 'Амра ибн Кулсума.
По-иному развивается тема у Зухайра, большая часть дивана которого посвящена восхвалению двух вождей, уладивших долго длившуюся братоубийственную распрю между своими племенами. Как подобает старцу, он выступает глашатаем бедуинской этики, выражая в своей назидательной поэзии почти все бедуинские моральные идеалы.
Другая группа поэтов - те, кто, оставаясь истинными бедуинами, подпали под влияние цивилизованных общин в Йемене и в еще большей степени - таких же общин на севере. Цари Хиры, видя в поэтах вершителей общественного мнения Аравии, щедрыми наградами привлекали их к своему двору в надежде расширить таким образом свое влияние среди кочевников. Те же методы усвоили и противники Хиры, христианские гассанидские цари Трансиордании, перенявшие некоторый внешний лоск византийской культуры. Через посредство этих поэтов арамейская культура была в какой-то мере передана кочевникам. Наиболее знаменит поэт ан-Набига из племени зубйан; в его творчестве преобладает серьезный морализующий и назидательный тон, навеянный его пребыванием при обоих дворах и послуживший поводом для предания о принятии им христианства. Однако в конечном счете все эти влияния были поверхностны, что отчетливо видно в стихотворениях его младшего современника ал-А'ша, бродячего певца, который "вобрал в себя все элементы культуры, существовавшей в то {25} время в Аравии". Славу ему принесли сатиры и пиршественные стихотворения, в веселом тоне которых, несмотря на его связи с северными и южными христианскими общинами, нет и тени серьезности ан-Набиги. Кроме того, не следует забывать, что и в земледельческих юдаизированных племенах в Хиджазе и в городах также были свои поэты, но от них, равно как и от своеобразной поэзии самой Хиры, сохранилось лишь немногое, хотя последняя оказала известное влияние на арабскую поэзию девятого века.
Важнейшей культурной заслугой поэтов этой эпохи было то, что они, четко выразив различие между арабами и неарабами, перешагнули узкие племенные границы и создали новое понимание арабской национальности. Это национальное чувство, возросшее в ходе дальнейших исторических событий, нашло свое выражение в великом движении - экспансии, - вспыхнувшем с поразительной внезапностью, когда города, с их огромными организующими возможностями, стали сплачивающей силой, которой так недоставало племенному обществу. {26}
IV. ЭПОХА ЭКСПАНСИИ (622-750 гг.)
Те влияния, которые проникали через поэтов в среду кочевников, активно, хотя и в иной форме, сказывались также в городах. Горожане, сохраняя примитивную родо-племенную организацию, обладали более широким кругозором благодаря торговым сношениям с севером и югом. Торговые центры Хиджаза и Наджда были естественными очагами культуры, проникавшей на полуостров, а христианская и иудейская пропаганда закрепляла результаты их соприкосновения с цивилизованным миром. Поэзия Умаййи из Та'ифа (если его стихи действительно подлинные) выражает разочарование, которое испытывали мыслящие люди по поводу пустых суеверий своих предков.
В то время как поселения в Наджде оказывали лишь косвенное влияние на арабскую литературу, в Мекке разрослось движение за реформы, которое в конце концов нашло свое выражение в учении Мухаммада ибн 'Абдаллаха, рядового члена правящего рода курайш. Его биография так обросла позднейшими преданиями, что почти ничего не известно о нем до начала его миссии. Ребенком он жил среди кочевников, а юношей побывал в Сирии вместе с торговыми караванами. В среднем возрасте он, по-видимому, много лет предавался глубоким размышлениям в одиночестве. Наконец он почувствовал себя призванным провозгласить согражданам свою глубокую веру в мощь и величие единого бога и в неминуемую кару, когда все, кто восстает против его законов, будут низвергнуты в адский огонь. После десяти лет упорной борьбы ему удалось собрать лишь небольшую группу последователей, но тут предложение уладить племенные распри в городе Йасрибе открыло перед ним но-{27}вое поле деятельности. В 622 г., с которого начинается эра новой общины людей, уже тогда называвшихся мусульманами, он с группой своих последователей переселился в Йасриб, который с этого времени стал называться ал-Мадина город пророка. В течение восьми лет он вел вооруженную борьбу против Мекки и бедуинских племен Северо-западной Аравии, постепенно расширяя свою власть, пока, наконец, в 630 г. не капитулировала сама Мекка. С этих пор он стал безраздельно править Западной Аравией, и в последние два года его жизни депутации со всех концов полуострова стекались в Медину, чтобы засвидетельствовать свою покорность или заручиться его поддержкой в междоусобных распрях, раздиравших их племена.
Только после смерти Мухаммада последователи записали его проповеди, главным образом по памяти, и собрали их в единую книгу, известную под названием Коран (ал-Кур'ан, буквально - "Чтение"). Достоверность этого сборника никогда не подвергалась сколько-нибудь серьезному сомнению, поскольку случайность выбора, помимо самого существа проповедей, считалась доказательством его подлинности. Не было предпринято никаких попыток расположить фрагменты в хронологическом или смысловом порядке; ранние и поздние проповеди, моральные рассуждения и законодательные положения располагаются рядом, нередко даже в одной главе (суре), без всякой системы. Как мусульманские, так и европейские ученые занимались установлением хронологического порядка отрывков, и теперь имеется возможность разместить их в приблизительной последовательности.
Для мусульман Коран есть подлинное слово божие, открытое его пророку Мухаммаду через посредство архангела Гавриила. Для них не может быть и речи о раннем или позднем стиле, фразеологии или доктрине, но для европейского ученого, рассматривающего Коран как произведение Мухаммада-человека, наиболее интересно в нем постепенное развитие обаятельной личности и этапы перерастания его учения в новую религию.
Ранние главы Корана создают у читателя впечатление, что Мухаммад борется с идеями, которые он не в силах выразить. Он не был опытным оратором, не мог найти слов, чтобы рассказать о новой миссии, к которой {28} он чувствовал себя призванным. Дар слова пришел вместе с опытом, но и в поздних главах Корана встречаются неуклюжие выражения, навязанные с самого начала недостатком средств для передачи философских понятий. Нелегко было Мухаммеду выработать и подходящий стиль. Литературным языком до того времени пользовались только в поэзии и лирических монологах в рифмованной прозе. Поскольку это была высшая форма выражения, известная арабам, Мухаммаду оставалось лишь принять стиль рифмованной прозы, и, соответственно, ранние главы Корана представляют собой краткие полулирические проповеди, нередко огромной силы и красоты. Вместе со стилем Мухаммад перенял также многие соответствующие литературные приемы, как, например, тщательно разработанные формулы клятвы, предваряющие многие суры, (например, "Клянусь звездным небом! Клянусь обещанным днем! Клянусь свидетелем и свидетельством!"). Люди, естественно, ставили его в один ряд с поэтами и предсказателями, которых в народном представлении вдохновляли гении (джинны). Стремясь опровергнуть это мнение и вместе с тем все лучше овладевая языком, он постепенно перешел к менее лирическому стилю. Этому способствовало изменение содержания откровений, которые, начавшись с пророческих предостережений, угроз и смутных теологических доктрин, превратились в беседы о пророках прошлого (основанные главным образом на иудейских источниках) и наконец - в мединский период - в злободневные речи и законодательные предписания. Таким образом, позднейшие суры изложены обыкновенной прозой, если не считать вольных конечных рифм.
Как литературный памятник Коран не знает себе равных. Немного найдется явлений столь же замечательных, как развитие прозаического стиля на основе поэтического языка в пределах одной книги. Мусульмане всех эпох единодушно провозглашают неподражаемым не только его содержание, но и стиль. Но именно из-за своеобразных литературных достоинств Коран, как и древнюю поэзию, невозможно сколько-нибудь успешно перевести на другие языки, и мусульманская ортодоксия мудро осуждает подобные попытки. Язык теряет свою выразительность, грамматические формы лишаются своей суггестивности, риторические фразы рас-{29}плываются, и от Корана не остается почти ничего, кроме грубых, на первый взгляд, концепций, небрежно и без всякого искусства и живости связанных между собой.
Влияние Корана на развитие арабской литературы неизмеримо. Несмотря на то что в течение по меньшей мере нескольких десятилетий, кроме него, не существовало ни одного прозаического произведения на арабском языке и что он почти не оказал непосредственного влияния на поэтов, большинство видов арабской литературы обязано своим возникновением изучению Корана. Более того, хотя норма литературного арабского языка фактически была установлена не Кораном, а языческими поэтами, именно благодаря тому, что Коран служил "Библией, молитвенником, хрестоматией и первым сводом законов для мусульман всех сект", арабский язык приобрел мировое значение и стал общим литературным средством общения для всех мусульманских народов. В течение большей части периода, рассматриваемого в этой главе, продолжалось тщательное изучение священного текста и собирание материалов для его истолкования, не накладывая заметного отпечатка на арабскую литературу, но подготовляя внезапный ее расцвет, знаменующий начало следующего периода.
Прежде чем проследить этот процесс, необходимо кратко охарактеризовать исторические условия, вызвавшие его к жизни. При преемниках Мухаммада арабы, впервые объединенные общим девизом и централизованной властью, направлявшей их действия, вторглись из Аравии в Сирию и Ирак, где разгромили армии императора Ираклия с помощью его недовольных подданных и подорванные силы сасанидского Ирана. Затем несколькими стремительными бросками они покорили Египет, восточный Иран, северо-африканское побережье и за какое-то столетие стали хозяевами империи, простиравшейся от Пиренеев до Памира. Рассмотрение устройства новой империи не входит в нашу задачу, но сложившееся в результате ее возникновения соотношение сил оказало огромное влияние на развитие мусульманской религии и литературы. Теократическая власть, существовавшая в Медине, оказалась непригодной для управления столь обширной территорией, и гражданская столица империи была перенесена в Дамаск при Омей-{30}ядской династии - семействе, родом из Мекки, состоявшем в близком родстве с Мухаммадом, но отстаивавшем политические идеи, шедшие вразрез с позицией теократической партии. Однако Медина оставалась центром религиозной учености, и именно там были заложены основы "мусульманских наук" (т. е. тех наук, которые связаны с изучением Корана). С другой стороны, Мекка, обогатившаяся за счет завоеваний и растущего паломничества, быстро усвоила привычку к роскоши и наслаждениям, что было позором для верующих. Самые разительные перемены претерпела центральная Аравия. Ее наиболее деятельные элементы присоединились к мусульманским армиям и уже не вернулись в Аравию. Большая их часть поселилась в Месопотамии, а оттуда распространилась далее на восток; мелкие группы рассеялись от Египта до самой Испании. Сохранив в массе свои кочевые обычаи, они в большинстве своем в конечном счете перешли к оседлой жизни в городах и сельских местностях. Поэтому не приходится удивляться, что подлинные преемники древних поэтов почти все происходят из Месопотамии и очень редко из Аравии.
Однако наиболее существенным результатом арабских завоеваний было постепенное растворение завоеванных народов в мусульманской общине. Каждый из них принес с собой опыт и особенности своей цивилизации, и таким образом арабская литература и мысль поднялись до такого уровня развития, какого сами арабы никогда не смогли бы достичь. Но их влияние начало ощущаться лишь к концу рассматриваемого нами периода. За редкими исключениями, все исследования, проводившиеся в течение первого столетия мусульманской эры, принадлежали арабам, хотя наплыв в мусульманскую общину стольких народов, не говорящих по-арабски, отчасти послужил первым толчком для развития "мусульманских наук".
К тому времени, когда составлялась священная книга, арабский язык передавался весьма несовершенным письмом, которое было недоступно тем, кто не знал языка досконально. Возникла необходимость оградить текст от искажения, во-первых, путем введения более приемлемого письма, во-вторых, путем установления правил арабской грамматики. Поскольку эта необходимость настоятельней всего ощущалась в бывших персидских {31} провинциях, то и первые попытки решить проблему были предприняты в гарнизонных городах Ирака. Толкование Корана требовало внимательного изучения его грамматического строя и словаря. Чтобы уловить точные оттенки значения слов, обращались к доисламским поэтам, что привело к собиранию и увековечению их произведений. Так возникли две смежные науки - филология и лексикография, которые, следовательно, были основаны фактически не на самом Коране, а на древней поэзии. Сфера приложения отдельных мест Корана устанавливалась по воспоминаниям о поступках и изречениях пророка, так или иначе связанных с данным вопросом или текстом. Правила поведения в повседневной жизни и делах также выводились из биографии пророка, и таким образом возникла одна из самых характерных отраслей мусульманской литературы - наука о предании. Изучение Корана и предания послужило фундаментом, на котором возникли теология и юриспруденция- две стороны священного закона. Хотя центром этих изысканий оставалась Медина, имеются многочисленные свидетельства того, что они велись также в кругах, менее изолированных от чужеземных влияний, - как в Сирии, так и Ираке.
При первом чтении древняя поэзия производит впечатление однообразия и бедности. Ее темы ограничены горизонтом аравийской пустыни, идеи - духом и характером бедуинского общества. Она отражает однообразие жизни в пустыне, ее примитивность, реальность, отсутствие оттенков и субъективности чувства. Отсюда - недостаток живости и изобретательности, в чем ее часто упрекают. Те, кто читает древнеарабскую поэзию в переводе, видят в ней только рабское и бесцветное подражание стандартному образцу, за исключением лишь немногих коротких стихотворений, главным образом элегий и описаний битв, которые больше соответствуют вкусу западного читателя. Но такие читатели совершенно не понимают намерения поэта. Он не стремился прокладывать новые пути и пленять слушателей оригинальностью и полетом мысли; поступив так, он попросту не был бы понят современниками. Целью его было, развивая ту или иную тему по четко обозначенной канве, украсить ее всеми доступными средствами искусства, превзойти своих предшественников и соперников красотой, выразительностью, сжатостью фразы, правдивостью описания и восприятия действительности.. Древнеарабскую поэзию никогда не удастся удовлетворительно перевести на какой-либо другой язык именно потому, что ее содержание так однообразно и все мастерство заключено в неподдающейся передаче поэтической манере. Индивидуальность поэта раскрывается лишь после внимательнейшего его изучения, довольно трудного уже для {21} арабов последующих поколений и требующего целой жизни от европейцев.
Типичным образцом законченного стихотворения является касида, или ода, состоящая из ряда картин, отображающих различные стороны жизни арабов и свободно связанных между собой в чисто условной последовательности. Какова бы ни была основная тема стихотворения, поэт может подойти к ней, лишь пройдя ряд последовательных этапов (хотя один или несколько из них он волен опустить).
"В начале предполагается, что поэт - в пути, конечно, на спине неизменного верблюда в сопровождении одного или чаще двух своих друзей: путешествие по пустыне в одиночку опасно и всегда требует спутников. Дорога приводит его к месту прежней стоянки своего или дружественного племени, с кольями от палаток, закопченными камнями, на которых стоял котел для варки пищи, с осыпавшейся канавкой около места палатки для стока дождевой воды. Поэт просит путников помедлить немного - с этого обыкновенно начинается стихотворение,- ведь эта лощина с кустами терновника, с высохшим теперь ковром травы хорошо знакома ему; он узнает прежнюю стоянку, где когда-то провел лучшее время своей жизни вместе с возлюбленной, когда они были молоды. Теперь жизнь и постоянные кочевки давно разлучили их друг с другом. На минуту останавливается он над этими опустелыми местами, где вместо людей бродят теперь только дикие антилопы, и погружается в воспоминания, проливая слезы"**.
______________
** Автор приводит эту цитату в свободном пересказе по статье И. Ю. Крачковского "Арабская поэзия" ("Восток", IV, М.-Л., 1924, стр. 101; И Ю. Крачковский, Избранные сочинения. II, М.-Л., 1956, стр. 251-252). Здесь мы воспроизводим ее в полном виде (прим. перев.).
Остановитесь оба, мы поплачем, вспомнив о любимой и о
жилье у песчаной извилины, что между ад-Дахулем и Хаумалем,
Тудихом и ал-Макратом. Следы там не исчезли, потому что
южный и северный ветры там сменялись.
Мои спутники стояли подле меня на верблюдах, говоря: "Не убивайся
от горя и крепись!"
Лишь слезы обильные могли меня исцелить; но что пользы рыдать
у стершихся следов? *** {22}
______________
*** Из му 'аллаки Имру' ал-Кайса.
Нередко эта часть стихотворения развертывается в более или менее подробное описание любимой:
Тогда она пленила меня устами с рядом белых зубов, которые
сладко целовать, приятно вкушать.
Словно мешочек с мускусом от торговца [благовониями] на
красавице, благоухание из ее уст опережает их приближение к тебе;
Или девственный луг, незасоренный, незатоптанный, где траву оросил
дождь.
Луг, который часто поливают ранние щедрые облака и оставляют
лужи, [круглые и сверкающие], как [серебряный] дирхем.
[Поливают] обильным ливнем, беспрерывным, так что воды покрывают
каждую травинку ****.
______________
**** Из му'аллаки 'Антары.
После любовного зачина (называемого насибом) поэт, опомнившись, продолжает свой путь и пользуется случаем, чтобы дать описание своего верблюда или коня со всем воодушевлением знатока. Быстрота его бега дает поэту повод сравнить его с диким ослом, страусом или антилопой, но сравнение вскоре забывается, когда поэт начинает рисовать яркую картину жизни животных или сцену охоты, которая для европейца составляет самую привлекательную часть стихотворения.
Она, белая самка онагра, виднеется сквозь ночной мрак,
светящаяся подобно жемчужине морской, снятой с своей нитки,
Пока не рассеивается ночной мрак и не настает утро; тогда
она пускается бежать, едва дотрагиваясь ногами до земли.
Вдруг ей слышатся издали голоса людей, и она испугалась,
не видя их, ибо люди - ее погибель.
Она заметалась и туда и сюда, чуя опасность всюду,
и впереди и позади.
И вот стрелки [из лука] промахнулись и спустили
вислоухих, приученных, с поджарыми боками [собак].
Они настигли ее, а она повернулась к ним рогами,
длинными и острыми, как самхарийские копья,
Чтобы отогнать, хорошо зная, что, если не отгонит,
близок конец ее - смерть.
И она убила из них Касаби, обагрив кровью, повторным
нападением повергла другую из них - Сухам **.
______________
** Из му'аллаки Лабида.
Только после этого поэт, как правило, подходит к настоящей теме своего произведения. Употребляя тща-{23}тельно отобранные эпитеты, он раскрывает перед своими слушателями ряд картин из жизни племени, сцену пирушки или грозы в пустыне; он превозносит собственную доблесть или дерзко возвещает о славных подвигах своего племени; он воздает хвалу своему покровителю и воспевает его щедрость; в ликующих тонах описывает он битву или успешный набег или преподносит этику пустыни в духе назидательного пессимизма. Этими стихотворениями, наряду с элегиями (которыми в особенности прославились несколько поэтесс), песнями мести и сатирами, по сути дела исчерпывается круг тем древней арабской поэзии. Нетрудно понять, как просто было поздним составителям антологий выделить часть свободной канвы оды и рассматривать ее в качестве самостоятельного стихотворения.
Мы ограничимся здесь кратким рассмотрением некоторых наиболее характерных авторов. Среди поэтов пустыни первое место по времени, а также, согласно мнению многих критиков, и по заслугам принадлежит Имру ал-Кайсу, "вождю поэтов на пути в огненный ад" в представлении раннего мусульманского пуританства. Распутный сын главы недолго просуществовавшего арабского царства, он провел остаток своей жизни в изгнании и безуспешных попытках отомстить за смерть отца и восстановить распавшееся царство. Его му'аллака, содержащая прекрасное изображение бури, свидетельствует о его даре описывать явления природы, а также об искренности его любовных стихов. Эгоцентризм, пронизывающий его произведение, находит, однако, наиболее яркое выражение у странствующих поэтов Та'аббаты Шарра и аш-Шанфары, "Песнь мести" первого и "Поэма, рифмующаяся на Л" аш-Шанфары - блестящий калейдоскоп картин жизни в пустыне - являются двумя самыми знаменитыми и часто переводимыми арабскими стихотворениями. В другом стихотворении Та'аббата Шарра изобразил свой идеал в выразительной и яркой манере:
Он не любит жаловаться на несчастья и заботы, всегда
жаждет порывов и странствий.
День проводит в одной пустыне, вечером он уединяется в
другой и садится верхом на спины опасностей.
Непрерывно быстро скача, он обгоняет [порыв] ветра, что,
разорванный, уносится в сторону. {24}
Когда сон смежает его глаза, чуткое смелое сердце всегда
настороже.
А глазам он поручает наблюдать за тем, как бы не направили:
против его сердца острие крепкого вонзающегося [меча].
Большинство бедуинских поэтов растворяют свою индивидуальность в том племени, к которому они принадлежат или примкнули. Каждый превозносит его свободу и неодолимую мощь, доходя до крайности в хвастовстве, которое несомненно, вызвало улыбку:
Нам принадлежит весь мир и все, кто греются под солнцем;
мы властно хватаем все, когда хотим...
Мы заполнили сушу так, что стала она нам тесна, и поверхность
моря мы заполняем кораблями **.
______________
** Из му'аллаки 'Амра ибн Кулсума.
По-иному развивается тема у Зухайра, большая часть дивана которого посвящена восхвалению двух вождей, уладивших долго длившуюся братоубийственную распрю между своими племенами. Как подобает старцу, он выступает глашатаем бедуинской этики, выражая в своей назидательной поэзии почти все бедуинские моральные идеалы.
Другая группа поэтов - те, кто, оставаясь истинными бедуинами, подпали под влияние цивилизованных общин в Йемене и в еще большей степени - таких же общин на севере. Цари Хиры, видя в поэтах вершителей общественного мнения Аравии, щедрыми наградами привлекали их к своему двору в надежде расширить таким образом свое влияние среди кочевников. Те же методы усвоили и противники Хиры, христианские гассанидские цари Трансиордании, перенявшие некоторый внешний лоск византийской культуры. Через посредство этих поэтов арамейская культура была в какой-то мере передана кочевникам. Наиболее знаменит поэт ан-Набига из племени зубйан; в его творчестве преобладает серьезный морализующий и назидательный тон, навеянный его пребыванием при обоих дворах и послуживший поводом для предания о принятии им христианства. Однако в конечном счете все эти влияния были поверхностны, что отчетливо видно в стихотворениях его младшего современника ал-А'ша, бродячего певца, который "вобрал в себя все элементы культуры, существовавшей в то {25} время в Аравии". Славу ему принесли сатиры и пиршественные стихотворения, в веселом тоне которых, несмотря на его связи с северными и южными христианскими общинами, нет и тени серьезности ан-Набиги. Кроме того, не следует забывать, что и в земледельческих юдаизированных племенах в Хиджазе и в городах также были свои поэты, но от них, равно как и от своеобразной поэзии самой Хиры, сохранилось лишь немногое, хотя последняя оказала известное влияние на арабскую поэзию девятого века.
Важнейшей культурной заслугой поэтов этой эпохи было то, что они, четко выразив различие между арабами и неарабами, перешагнули узкие племенные границы и создали новое понимание арабской национальности. Это национальное чувство, возросшее в ходе дальнейших исторических событий, нашло свое выражение в великом движении - экспансии, - вспыхнувшем с поразительной внезапностью, когда города, с их огромными организующими возможностями, стали сплачивающей силой, которой так недоставало племенному обществу. {26}
IV. ЭПОХА ЭКСПАНСИИ (622-750 гг.)
Те влияния, которые проникали через поэтов в среду кочевников, активно, хотя и в иной форме, сказывались также в городах. Горожане, сохраняя примитивную родо-племенную организацию, обладали более широким кругозором благодаря торговым сношениям с севером и югом. Торговые центры Хиджаза и Наджда были естественными очагами культуры, проникавшей на полуостров, а христианская и иудейская пропаганда закрепляла результаты их соприкосновения с цивилизованным миром. Поэзия Умаййи из Та'ифа (если его стихи действительно подлинные) выражает разочарование, которое испытывали мыслящие люди по поводу пустых суеверий своих предков.
В то время как поселения в Наджде оказывали лишь косвенное влияние на арабскую литературу, в Мекке разрослось движение за реформы, которое в конце концов нашло свое выражение в учении Мухаммада ибн 'Абдаллаха, рядового члена правящего рода курайш. Его биография так обросла позднейшими преданиями, что почти ничего не известно о нем до начала его миссии. Ребенком он жил среди кочевников, а юношей побывал в Сирии вместе с торговыми караванами. В среднем возрасте он, по-видимому, много лет предавался глубоким размышлениям в одиночестве. Наконец он почувствовал себя призванным провозгласить согражданам свою глубокую веру в мощь и величие единого бога и в неминуемую кару, когда все, кто восстает против его законов, будут низвергнуты в адский огонь. После десяти лет упорной борьбы ему удалось собрать лишь небольшую группу последователей, но тут предложение уладить племенные распри в городе Йасрибе открыло перед ним но-{27}вое поле деятельности. В 622 г., с которого начинается эра новой общины людей, уже тогда называвшихся мусульманами, он с группой своих последователей переселился в Йасриб, который с этого времени стал называться ал-Мадина город пророка. В течение восьми лет он вел вооруженную борьбу против Мекки и бедуинских племен Северо-западной Аравии, постепенно расширяя свою власть, пока, наконец, в 630 г. не капитулировала сама Мекка. С этих пор он стал безраздельно править Западной Аравией, и в последние два года его жизни депутации со всех концов полуострова стекались в Медину, чтобы засвидетельствовать свою покорность или заручиться его поддержкой в междоусобных распрях, раздиравших их племена.
Только после смерти Мухаммада последователи записали его проповеди, главным образом по памяти, и собрали их в единую книгу, известную под названием Коран (ал-Кур'ан, буквально - "Чтение"). Достоверность этого сборника никогда не подвергалась сколько-нибудь серьезному сомнению, поскольку случайность выбора, помимо самого существа проповедей, считалась доказательством его подлинности. Не было предпринято никаких попыток расположить фрагменты в хронологическом или смысловом порядке; ранние и поздние проповеди, моральные рассуждения и законодательные положения располагаются рядом, нередко даже в одной главе (суре), без всякой системы. Как мусульманские, так и европейские ученые занимались установлением хронологического порядка отрывков, и теперь имеется возможность разместить их в приблизительной последовательности.
Для мусульман Коран есть подлинное слово божие, открытое его пророку Мухаммаду через посредство архангела Гавриила. Для них не может быть и речи о раннем или позднем стиле, фразеологии или доктрине, но для европейского ученого, рассматривающего Коран как произведение Мухаммада-человека, наиболее интересно в нем постепенное развитие обаятельной личности и этапы перерастания его учения в новую религию.
Ранние главы Корана создают у читателя впечатление, что Мухаммад борется с идеями, которые он не в силах выразить. Он не был опытным оратором, не мог найти слов, чтобы рассказать о новой миссии, к которой {28} он чувствовал себя призванным. Дар слова пришел вместе с опытом, но и в поздних главах Корана встречаются неуклюжие выражения, навязанные с самого начала недостатком средств для передачи философских понятий. Нелегко было Мухаммеду выработать и подходящий стиль. Литературным языком до того времени пользовались только в поэзии и лирических монологах в рифмованной прозе. Поскольку это была высшая форма выражения, известная арабам, Мухаммаду оставалось лишь принять стиль рифмованной прозы, и, соответственно, ранние главы Корана представляют собой краткие полулирические проповеди, нередко огромной силы и красоты. Вместе со стилем Мухаммад перенял также многие соответствующие литературные приемы, как, например, тщательно разработанные формулы клятвы, предваряющие многие суры, (например, "Клянусь звездным небом! Клянусь обещанным днем! Клянусь свидетелем и свидетельством!"). Люди, естественно, ставили его в один ряд с поэтами и предсказателями, которых в народном представлении вдохновляли гении (джинны). Стремясь опровергнуть это мнение и вместе с тем все лучше овладевая языком, он постепенно перешел к менее лирическому стилю. Этому способствовало изменение содержания откровений, которые, начавшись с пророческих предостережений, угроз и смутных теологических доктрин, превратились в беседы о пророках прошлого (основанные главным образом на иудейских источниках) и наконец - в мединский период - в злободневные речи и законодательные предписания. Таким образом, позднейшие суры изложены обыкновенной прозой, если не считать вольных конечных рифм.
Как литературный памятник Коран не знает себе равных. Немного найдется явлений столь же замечательных, как развитие прозаического стиля на основе поэтического языка в пределах одной книги. Мусульмане всех эпох единодушно провозглашают неподражаемым не только его содержание, но и стиль. Но именно из-за своеобразных литературных достоинств Коран, как и древнюю поэзию, невозможно сколько-нибудь успешно перевести на другие языки, и мусульманская ортодоксия мудро осуждает подобные попытки. Язык теряет свою выразительность, грамматические формы лишаются своей суггестивности, риторические фразы рас-{29}плываются, и от Корана не остается почти ничего, кроме грубых, на первый взгляд, концепций, небрежно и без всякого искусства и живости связанных между собой.
Влияние Корана на развитие арабской литературы неизмеримо. Несмотря на то что в течение по меньшей мере нескольких десятилетий, кроме него, не существовало ни одного прозаического произведения на арабском языке и что он почти не оказал непосредственного влияния на поэтов, большинство видов арабской литературы обязано своим возникновением изучению Корана. Более того, хотя норма литературного арабского языка фактически была установлена не Кораном, а языческими поэтами, именно благодаря тому, что Коран служил "Библией, молитвенником, хрестоматией и первым сводом законов для мусульман всех сект", арабский язык приобрел мировое значение и стал общим литературным средством общения для всех мусульманских народов. В течение большей части периода, рассматриваемого в этой главе, продолжалось тщательное изучение священного текста и собирание материалов для его истолкования, не накладывая заметного отпечатка на арабскую литературу, но подготовляя внезапный ее расцвет, знаменующий начало следующего периода.
Прежде чем проследить этот процесс, необходимо кратко охарактеризовать исторические условия, вызвавшие его к жизни. При преемниках Мухаммада арабы, впервые объединенные общим девизом и централизованной властью, направлявшей их действия, вторглись из Аравии в Сирию и Ирак, где разгромили армии императора Ираклия с помощью его недовольных подданных и подорванные силы сасанидского Ирана. Затем несколькими стремительными бросками они покорили Египет, восточный Иран, северо-африканское побережье и за какое-то столетие стали хозяевами империи, простиравшейся от Пиренеев до Памира. Рассмотрение устройства новой империи не входит в нашу задачу, но сложившееся в результате ее возникновения соотношение сил оказало огромное влияние на развитие мусульманской религии и литературы. Теократическая власть, существовавшая в Медине, оказалась непригодной для управления столь обширной территорией, и гражданская столица империи была перенесена в Дамаск при Омей-{30}ядской династии - семействе, родом из Мекки, состоявшем в близком родстве с Мухаммадом, но отстаивавшем политические идеи, шедшие вразрез с позицией теократической партии. Однако Медина оставалась центром религиозной учености, и именно там были заложены основы "мусульманских наук" (т. е. тех наук, которые связаны с изучением Корана). С другой стороны, Мекка, обогатившаяся за счет завоеваний и растущего паломничества, быстро усвоила привычку к роскоши и наслаждениям, что было позором для верующих. Самые разительные перемены претерпела центральная Аравия. Ее наиболее деятельные элементы присоединились к мусульманским армиям и уже не вернулись в Аравию. Большая их часть поселилась в Месопотамии, а оттуда распространилась далее на восток; мелкие группы рассеялись от Египта до самой Испании. Сохранив в массе свои кочевые обычаи, они в большинстве своем в конечном счете перешли к оседлой жизни в городах и сельских местностях. Поэтому не приходится удивляться, что подлинные преемники древних поэтов почти все происходят из Месопотамии и очень редко из Аравии.
Однако наиболее существенным результатом арабских завоеваний было постепенное растворение завоеванных народов в мусульманской общине. Каждый из них принес с собой опыт и особенности своей цивилизации, и таким образом арабская литература и мысль поднялись до такого уровня развития, какого сами арабы никогда не смогли бы достичь. Но их влияние начало ощущаться лишь к концу рассматриваемого нами периода. За редкими исключениями, все исследования, проводившиеся в течение первого столетия мусульманской эры, принадлежали арабам, хотя наплыв в мусульманскую общину стольких народов, не говорящих по-арабски, отчасти послужил первым толчком для развития "мусульманских наук".
К тому времени, когда составлялась священная книга, арабский язык передавался весьма несовершенным письмом, которое было недоступно тем, кто не знал языка досконально. Возникла необходимость оградить текст от искажения, во-первых, путем введения более приемлемого письма, во-вторых, путем установления правил арабской грамматики. Поскольку эта необходимость настоятельней всего ощущалась в бывших персидских {31} провинциях, то и первые попытки решить проблему были предприняты в гарнизонных городах Ирака. Толкование Корана требовало внимательного изучения его грамматического строя и словаря. Чтобы уловить точные оттенки значения слов, обращались к доисламским поэтам, что привело к собиранию и увековечению их произведений. Так возникли две смежные науки - филология и лексикография, которые, следовательно, были основаны фактически не на самом Коране, а на древней поэзии. Сфера приложения отдельных мест Корана устанавливалась по воспоминаниям о поступках и изречениях пророка, так или иначе связанных с данным вопросом или текстом. Правила поведения в повседневной жизни и делах также выводились из биографии пророка, и таким образом возникла одна из самых характерных отраслей мусульманской литературы - наука о предании. Изучение Корана и предания послужило фундаментом, на котором возникли теология и юриспруденция- две стороны священного закона. Хотя центром этих изысканий оставалась Медина, имеются многочисленные свидетельства того, что они велись также в кругах, менее изолированных от чужеземных влияний, - как в Сирии, так и Ираке.