Гибсон Уильям. Мона Лиза Овердрайв

   В салоне делалось все холоднее, поэтому Мона перебралась на переднее сиденье и включила обогреватель. Просто прикрутить его и оставить работать вполсилы нельзя, потому что это посадит аккумулятор: Молли сказала, что, если такое произойдет, они окажутся по уши в дерьме.
   — Потому что, когда я вернусь, мы по-быстрому отчалим.
   Потом она показала Моне, где под сиденьем водителя лежит спальник.
   До отказа выкрутив обогреватель, Мона подставила руки под струю теплого воздуха. Поиграла переключателями маленького экрана на приборной доске, замелькали новости. Английский король болен — еще бы, в его-то годы. В Сингапуре новое заболевание; никто от него не умер, но пока неизвестно, как оно передается и как лечится. Поговаривают о заварушке в Японии: мол, ребятишки из двух группировок якудза стараются поубивать друг друга, но никто ничего не знает наверняка. «Якудза» — вот о чем любил потрепаться Эдди. Потом распахнулись двери, и под руку с потрясающим черным парнем вышла Энджи, а голос за кадром говорил, что это прямая трансляция, что звезда только что прибыла в Муравейник после кратких каникул в своему доме в Малибу, последовавших за лечением в частной наркологической клинике...
   В этой огромной шубе Энджи выглядела просто потрясно, но тут ролик закончился.
   Вспомнив, что сделал Джеральд, Мона коснулась своего лица.
   Она выключила телевизор, потом обогреватель и снова перебралась назад. Протерла уголком спальника стекло, запотевшее от ее дыхания. Посмотрела на здание с горным склоном, на море огней за провисающими цепями ограждения по краю стоянки. Похоже, там — целая страна, может, Колорадо или еще что-то, как в том стиме, где Энджи отправилась в Аспен и встретила одного парнишку, только потом, как почти всегда, появился Робин.
   Вот чего ей никак не понять, так это разговоров о клинике. Бармен говорил, что Энджи поехала туда, потому что подсела на какое-то дерьмо, а теперь она только что слышала, как то же самое говорил мужик в новостях, так что, видимо, это правда. Но зачем таким людям, как Энджи, с такой жизнью, как у нее, с таким любовником, как Робин Ланье, им-то зачем наркотики?
   Глядя на далекое здание, Мона покачала головой, радуясь тому, что сама она, в общем-то, ухитрилась не попасть на крючок.
   Потом она, наверное, на минуточку задремала, задумавшись о Ланетте, потому что, когда она снова выглянула в окно, над гористым зданием уже завис большой вертолет — черный и блестящий. Классно, действительно — как в большом городе.
   Она знала в Кливленде пару девочек из крутых, с которыми никто не связывался, но Молли — совсем другое. Вспомнить только, как Прайор прошиб собой дверь, как он потом вопил... Мона подумала, а в чем, собственно, он тогда признался, потому что слышала, как он говорил, и Молли больше его не мучила. Они оставили Прайора привязанным к хирургическому креслу, и Мона тогда еще спросила у Молли, как она думает, сможет ли он освободиться? Или сможет, ответила та, или кто-то его найдет, или он погибнет от жажды.
   Вертолет опустился ниже, исчез. Большой был, с вертящимися штуками по обоим бокам.
   А она сидит тут и ждет и, черт побери, понятия не имеет, что же ей делать дальше.
   Ланетта кое-чему ее научила: иногда стоит составить как бы перечень своих преимуществ. Преимущество — это то, что тебе на руку, а об остальном можно просто забыть. Ладно. Она выбралась из Флориды. Она — на Манхэттене. Она похожа на Энджи... Тут Мона запнулась. Преимущество ли это? Хорошо, скажем иначе: ей повезло воспользоваться услугами бесплатной косметической хирургии, и теперь у нее просто великолепные зубы. Во всяком случае, если взглянуть на это с такой стороны, все не так уж и плохо. Вспомни о мухах в сквоте. Да уж. Если потратить оставшиеся деньги на стрижку и макияж, можно соорудить что-нибудь, что не будет так явно подчеркивать сходство с Энджи. Вот это, пожалуй, неплохая идея, потому что вдруг кто-то ее ищет?
   И снова вертолет. На этот раз поднимается.
   Эй, да что же это!
   Кварталах, может быть, в двух и пятьюдесятью этажами выше нос машины развернулся в ее направлении, нырнул... Нет, это все «магик». Вертолет покачался там из стороны в сторону, потом стал снижаться... Глюки, это все не взаправду. Прямо вниз. К ней. Он просто все увеличивается и увеличивается. Прямо к ней. Но это же «магик», правда? Тут жуткая машина исчезла, скрылась за другим зданием. Глюки, конечно, глюки...
   Вертолет выплыл из-за угла. Теперь он был только на пять этажей выше стоянки и все снижался, и это был вовсе не «магик». Черная громадина зависла прямо над головой, вот вырывается узкий белый луч, чтобы найти серую машину. И Мона, рванув замок двери, выкатилась на снег, стараясь остаться в тени машины, а вокруг нее — гул лопастей, вой работающих моторов. Прайор или тот, на кого он работал... Они пришли за ней. Тут прожектор погас, звук лопастей изменился, и вертолет быстро, слишком быстро пошел на посадку. Подпрыгнул на выпущенных шасси. Снова ударился о землю. С кашлем выбросив синее пламя, заглохли моторы.
   Мона на четвереньках застыла у заднего бампера — поскользнулась, когда пыталась встать на ноги.
   Раздался резкий хлопок, похожий на пистолетный выстрел, и квадратный кусок вертолетной обшивки отскочил и лег на посыпанный солью бетон стоянки. Выскочил яркий оранжевый желоб пятиметрового аварийного трапа, вздулся, как детская пляжная игрушка. Мона осторожно поднялась на ноги, держась за крыло серой машины. Темная закутанная фигура перебросила ноги через борт желоба и сидя скатилась вниз — совсем как ребенок на детской площадке. За ней — вторая, в огромной куртке под цвет желоба, голова в капюшоне.
   Мона вздрогнула, когда та, в оранжевом, повела другую по крыше, прочь от черного вертолета. Это была... Но как же?!
   — Садитесь назад, — приказала Молли, открывая дверь со стороны водителя.
   — Это ты, — выдавила Мона, глядя в самое знаменитое лицо в мире.
   — Да, — отозвалась Энджи, не отрывая глаз от лица Моны. — Это... кажется...
   — Пошевеливайтесь, — сказала Молли, положив руку на плечо звезды. — Забирайся внутрь. Твой марсианский полукровка уже просыпается.
   Мона оглянулась на вертолет. С погашенными огнями он казался детской игрушкой, будто гигант-ребенок поиграл с ней здесь и забыл...
   — Хорошо, раз так, — сказала Энджи, забираясь на заднее сиденье.
   — И ты, золотце, — сказала Молли, подталкивая Мону к открытой двери.
   — Но... Я хочу сказать...
   — Пошевеливайся!
   Мона забралась внутрь, чувствуя запах духов Энджи, скользнув запястьем по ее сверхъестественно мягкой огромной шубе.
   — Я тебя видела, — услышала она свой собственный голос, — в новостях.
   Энджи промолчала.
   Молли скользнула на место водителя, захлопнула дверь, тихонько запел мотор. Оранжевый капюшон плотно затянут, лицо — как белая маска с пустыми серебристыми глазами. Тут они покатили под навес к пандусу, вписываясь в первый поворот. И так пять уровней вниз по узкой спирали, а потом Молли завернула в проход меж рядами огромных дальнобойных грузовиков под тусклыми диагоналями осветительных полос.
   — Парасенсорное наблюдение, — сказала Молли. — Ты когда-нибудь видела в «Агентстве» подобное оборудование?
   — Нет, — ответила Энджи.
   — Если у службы безопасности «Сенснета» оно есть, то они, возможно, уже внизу...
   Она завела машину за огромный, похожий на вагон ховер, белый, с выведенными через всю заднюю дверь квадратными синими буквами названия.
   — Что там написано»? — спросила Мона и тут же почувствовала, что краснеет.
   — «Китайские Катоды», — сказала Энджи.
   Моне показалось, что она раньше уже где-то слышала это название.
   Молли вышла из машины и теперь открывала огромные двери ховера. Скинула вниз желтые пластиковые сходни.
   Потом она вернулась в машину. Взревел мотор, и они въехали прямо в кузов ховера. Сорвав с головы оранжевый капюшон, Молли встряхнула головой, высвобождая волосы.
   — Мона, ты как, сможешь выбраться отсюда и втянуть сходни обратно? Они не тяжелые.
   Звучало это не как вопрос.
   Они были действительно не тяжелые. Мона втянула сходни и помогла Молли закрыть двери.
   Она кожей чувствовала в темноте присутствие Энджи.
   Это и вправду была Энджи.
   — В кабину. Пристегивайтесь. А теперь держитесь.
   Энджи. Она сидит рядом с Энджи. Потом шипение — это Молли подала воздух в воздушную подушку, и их вновь понесло вниз по спиральному пандусу.
   — Твой друг уже очнулся, — сказала Молли, — но пока не способен двигаться. Еще четверть часа. — Она снова съехала с пандуса на очередной уровень — но на этот раз Мона уже потеряла счет этажам. Этот был набит модными тачками. Ховер пронесся по центральному проходу и свернул налево.
   — Тебе очень повезет, если он не ждет нас внизу, — сказала Энджи.
   Молли затормозила в десяти метрах от больших металлических ворот, разрисованных диагональными желтыми и черными полосами.
   — Нет, — ответила она, вынимая из бардачка маленькую синюю коробочку. — Это ему повезло, если он не ждет нас снаружи.
   Оранжевая вспышка и грохот: Моне будто хорошим хуком справа ударило в диафрагму. Ворота сорвало с петель. В облаке дыма створка ворот вывалилась на мокрую мостовую, и вот они уже проскочили над ней, свернули. Ховер набирал скорость.
   — Ужасно грубо, не так ли? — спросила Энджи и по-настоящему рассмеялась.
   — Знаю, — ответила Молли, сосредоточившись на дороге. — Иногда только так и можно. Мона, расскажи ей о Прайоре. О Прайоре и о твоем приятеле. То, что ты рассказывала мне.
   Никогда в жизни Мона не испытывала подобной робости.
   — Пожалуйста, — сказала Энджи, — расскажи мне, Мона.
   Вот так. Ее имя. Энджи Митчелл наяву произнесла ее имя. Обратилась к ней. Прямо тут.
   От этого хотелось упасть в обморок.

Глава 34

МАРГЕЙТ-РОУД

   — Похоже, ты потерялась, — сказал продавец лапши по-японски.
   Кумико решила, что он кореец. У отца были партнеры-корейцы; они занимались строительным бизнесом, так говорила мать. Как и этот, они, как правило, оказывались крупными мужчинами, почти таких же габаритов, как Петал, с широкими серьезными лицами.
   — И, кажется, очень замерзла, — продолжал кореец.
   — Я ищу одного человека, — устало сказала Кумико. — Он живет на Маргейт-роуд.
   — Где это?
   — Не знаю.
   — Зайди, — предложил торговец, обведя жестом конец стойки.
   Его палатка была собрана из щитов розового рифленого пластика.
   Она прошла между плакатом с рекламой лапши и стендом, рекламировавшим какое-то роти — это слово было составлено из окрашенных в бредовые цвета дутых букв, с которых будто соскальзывали светящиеся капли. От прилавка пахло специями и тушеным мясом. Холод кусал за ноги, щипал уши.
   Пригнувшись, Кумико проскользнула под затуманенный паром кусок полиэтилена. В самой палатке оказалось очень тесно: приземистые синие баллоны с бутаном, три плитки, заставленные высокими кастрюлями, пластиковые мешки с не готовой еще лапшой, стопки пластиковых мисок — среди всего этого двигался громадный кореец, ухаживая за своими кастрюлями.
   — Садись, — сказал он.
   Когда девочка присела на желтую пластмассовую емкость с глютаматом натрия, голова ее оказалась ниже прилавка.
   — Ты японка?
   — Да, — ответила она.
   — Из Токио?
   Кумико помедлила.
   — Одежда такая, — пояснил кореец, потом спросил, кивая на ее ноги: — Почему ты ходишь в этом зимой? Такая теперь в Токио мода?
   — Я потеряла сапоги.
   Он протянул ей пластиковые миску и палочки; в прозрачном желтом бульоне плавали слипшиеся комки лапши. Девочка жадно ела, потом выпила бульон. Кумико смотрела, как кореец обслуживает африканку, которая забрала лапшу с собой в собственной посудине с крышкой.
   — Маргейт, — задумчиво повторил торговец, когда женщина ушла.
   Вынув из-под прилавка книгу в бумажном, с жирными пятнами переплете, он начал ее листать, слюнявя большой палец.
   — Вот, — сказал он, наконец, ткнув пальцем в карту с невероятно мелким масштабом. — Вниз по Экр-лейн.
   Порывшись под прилавком, он нашел синюю перьевую ручку и начертил маршрут на грубой серой салфетке.
   — Спасибо, — сказала Кумико, — мне пора идти.
   * * *
   Пока она брела к Маргейт-роуд, к ней пришла мать.
   Салли — в опасности, где-то в Муравейнике, и Кумико верила, что Тику удастся отыскать способ с ней связаться. Если не по телефону, то через матрицу. Может быть, Тик знает Финна, мертвого человека из тупика...
   Постоянно растущий коралловый риф метрополии в Брикстоне дал убежище совсем иной, незнакомой форме жизни. Лица, светлые и темные, мешанина бесчисленных национальностей и рас. Кирпичные фасады испещрены надписями, рисунками — буйство красок и символов, какие и представить себе не могли первоначальные строители или владельцы. Из открытой двери паба, мимо которого она проходила, выплескивались бой барабанов, жар и раскаты смеха. Лавки продавали совсем незнакомую Кумико еду, тюки яркой одежды, китайские инструменты, японскую косметику...
   Задержавшись у освещенной витрины с коллекцией помад и румян, где ее лицо отразилось в серебристом заднике декорации, девочка почувствовала, как на нее из ночи обрушилась смерть матери. Мать так любила подобные вещи.
   Безумие матери. Отец никогда не упоминал о нем. В мире отца не было места безумию. Безумие матери было европейским, импортной западней горестей и иллюзий... Отец убил ее мать, сказала она Салли на Ковент-Гарден. Но правда ли это? Он привозил врачей из Дании, Австралии и, под конец, из Тибы. Врачи выслушивали сны принцессы-балерины, чертили карты и временные графики ее синапсов и брали анализы крови. Но принцесса-балерина отказывалась и от их таблеток, и от их утонченной хирургии.
   — Они хотят изрезать мне мозг лазерами, — шептала она Кумико.
   Она нашептывала и другие вещи.
   По ночам, говорила она, из своих кубиков в кабинете отца Кумико, как дымок, восстают злые духи. «Эти старики... — говорила она, — они высасывают наше дыхание. Этот город пьет мое дыхание. Здесь нет покоя. Нет настоящего сна».
   Перед концом она совсем перестала спать. Шесть ночей мать молча и совершенно неподвижно сидела в своей голубой европейской комнате. На седьмой день она ушла из квартиры одна — достойный упоминания подвиг, учитывая усердие секретарей — и отыскала дорогу к холодной реке.
   Но в заднике витрины ей еще чудились линзы Салли. Кумико вытащила из рукава свитера карту корейца.
   * * *
   У обочины на Маргейт-роуд стояла сожженная машина. Девочка помедлила возле нее, оглядывая молчаливые фасады на противоположной стороне улицы, и тут услышала какой-то звук за спиной. Оглянулась и увидела в свете полуоткрытой двери ближайшего дома перекошенное лицо горгульи под лавиной сальных кудрей.
   — Тик!
   — По правде говоря, Терренс, — сказал тот, когда исчезла искажающая лицо гримаса.
   * * *
   Тик жил под самой крышей. Нижние этажи пустовали, светлые прямоугольники на обоях — призраки исчезнувших картин — провожали их взглядом.
   Хромота Тика, когда он взбирался перед ней вверх по лестнице, сделалась еще более явной. На нем был серый костюм из блестящей плащевки и табачного цвета замшевые «оксфорды» на толстой подошве.
   — А я тебя ждал, — сказал он, с усилием перенося тело с одной ступеньки на другую.
   — Правда?
   — Я знал, что ты сбежала от Суэйна. Копировал понемногу себе в буфер его трафик, когда у меня было время, свободное от того, другого...
   — Другого?
   — Ты что, не знаешь?
   — Прости?
   — Все дело в матрице. Там что-то происходит. Проще показать, чем пытаться объяснить. Тем более что объяснить это я все равно не могу. Готов поспорить, три четверти всего человечества сейчас подключились к сети, смотрят шоу...
   — Я не понимаю.
   — Сомневаюсь, что найдется кто-то, кто понимает. В секторе, представляющем собой Муравейник, возник новый макроформ.
   — Макроформ?
   — Очень большая база-конструкт.
   — Я пришла предупредить Салли. Суэйн и Робин Ланье собираются сдать ее тем, кто планирует украсть Анджелу Митчелл.
   — Как раз об этом я бы волноваться не стал, — сказал Тик, поднимаясь на верхнюю площадку. — Салли уже увела у них из-под носа Митчелл и чуть было не прикончила их человека в Муравейнике. Теперь они в любом случае за ней охотятся. Черт побери, вскоре за ней станут охотиться все и каждый! Тем не менее, можно попробовать это ей передать, когда она позвонит для проверки. Если она позвонит...
   * * *
   Тик жил в мансарде, состоящей из одной большой комнаты, причудливая форма которой заставляла предположить, что в ней убрали внутренние перегородки. Несмотря на ее размеры, всю комнату заполняли вещи. На взгляд Кумико, выглядела она так, как будто кто-то разложил содержимое какой-нибудь мастерской по ремонту модулей в Акихабара на пространстве, уже в избытке заставленном — в стиле гайдзинов — предметами массивной меблировки. И, тем не менее, комната отличалась удивительным порядком и чистотой; даже стопки журналов были тщательно выровнены по углам низкого стеклянного столика, где они покоились рядом с девственно-чистой керамической пепельницей и скромной белой вазой со срезанными цветами.
   Пока Тик наливал в электрический чайник воду из фильтрующего кувшина, она снова попыталась вызвать Колина.
   — Что это? — спросил Тик, ставя кувшин на место.
   — Модуль-гид «Маас-Неотек». Он разбился, и я не могу вызвать Колина...
   — Колина? Это стим-устройство?
   — Да.
   — Давай посмотрим... — он протянул руку.
   — Мне подарил его отец...
   Тик присвистнул.
   — Должно быть, стоит целое состояние. Ну, конечно же, один из мини-ИскИнов «Мааса». Как он работает?
   — Нужно сжать модуль в руке, тогда появится Колин. Но никто, кроме меня, не может ни видеть его, ни слышать.
   Тик поднес модуль к уху и встряхнул.
   — Он разбился? Как?
   — Я его уронила.
   — Видишь ли, разбит только корпус. Биософт вытек из капсулы, так что ты не можешь войти в него, так сказать, вручную.
   — Ты можешь его починить?
   — Нет. Но если хочешь, мы можем войти в него через деку... — он вернул ей модуль.
   Закипел чайник.
   За чаем девочка рассказала ему про свое путешествие в Муравейник и про визит Салли к святилищу в тупичке.
   — Он называл ее Молли, — сказала она.
   Тик раза четыре попеременно кивнул и подмигнул.
   — Ну и чего она там добилась? О чем они разговаривали?
   — Говорили о каком-то месте под названием «Блуждающий огонек». О человеке по имени Кейс. О каком-то враге, женщине...
   — Тессье-Эшпул. Я это выяснил для нее, когда ворошил барахлишко Суэйна. Суэйн собирается продать Молли этой так называемой леди З-Джейн. У этой леди самое полное досье пикантнейшего грязного белья, какое только можно себе представить, — вообще на всех и вся. Я был страшно осторожен и не подходил к этому слишком близко. Суэйн сейчас торгует этими скандалами направо и налево, по ходу дела сколачивая себе множество состояний. Уверен, что у нее достаточно грязи и на нашего мистера Суэйна...
   — А она здесь? В Лондоне?
   — Вроде бы где-то на орбите, хотя поговаривают, что она умерла. По правде говоря, я как раз над этим и работал, когда этот увалень возник в матрице...
   — Прости, я не поняла.
   — Подожди минутку, я тебе покажу.
   Он вернулся к обеденному столу с неглубоким квадратным подносиком в руках, на котором расположился целый набор всяческих миниатюрных устройств. Поставив поднос на стол, Тик тронул крохотную клавишу. Над подносом-проектором вспыхнула трехмерная голограмма: неоновые линии решетки киберпространства с рядами ярких фигур — одновременно простых и сложных, — графическое представление безмерных скоплений хранимых данных.
   — Вот они, все наши стандартные большие говнюки. Корпорации. Можно сказать, довольно стабильный ландшафт. Иногда какая-нибудь отращивает приложение, или у тебя на глазах происходит захват, или две сливаются. Вряд ли здесь увидишь что-то действительно новое, во всяком случае, не в таком масштабе. Они начинают с малого: растут, сливаются с другими мелкими формациями... — он коснулся другого переключателя. — Часа четыре назад — точно в центре проекции возникла гладкая вертикальная колонна белого цвета — выросло вот это. Или выскочило.
   Цветным кубам, сферам и пирамидам все время приходилось менять расположение, уступая место круглому белому столпу, соседство с которым превращало их в карликов. Его верхушка была гладко срезана верхней границей проекции.
   — Этот сукин сын намного больше всего остального, — с некоторым даже удовлетворением сказал Тик, — и никто не знает, что это или кому это принадлежит.
   — Но кто-то же должен знать, — возразила Кумико.
   — В общем-то, разумно. Должен. Но людям моего, так сказать, амплуа — а нас таких миллионы — не удалось это выяснить. А это еще более странно, чем сам факт того, что эта штука вообще существует. Перед твоим приходом я как раз обшаривал решетку в поисках жокея, у которого была бы хоть какая-то зацепка. Ничего. Вообще ничего.
   — Как это может быть, что З-Джейн мертва? — но тут она вспомнила Финна, черные кубики в кабинете отца. — Я должна рассказать все Салли.
   — Тут ничего не поделаешь, остается только ждать, — сказал Тик. — Она, наверное, позвонит. А пока, если хочешь, мы могли бы попробовать войти в этот твой маленький ИскИн.
   — Хочу, — ответила девочка. — Пожалуйста.
   — Будем надеяться, что типы из Особого отдела, которым теперь платит Суэйн, тебя не выследили. Но опять же, чтобы это проверить, нам остается только ждать...
   — Да, — сказала Кумико, совсем не обрадованная перспективой подобного ожидания.

Глава 35

ВОЙНА НА ФАБРИКЕ

   Черри снова отыскала его в темноте, возле Судьи. Он сидел на одном из Следователей с фонариком в руке, освещая панцирь Судьи из полированной ржавчины. Слик не помнил, как он пришел сюда, но не чувствовал и рваного края подступающего синдрома. Он твердо помнил взгляд девушки в комнате, про которую Бобби сказал, что это Лондон.
   — Джентри подключил Графа и его ящик к киберпространственной деке, — сказала Черри. — Ты это знаешь?
   Слик кивнул, не отрывая взгляда от Судьи:
   — Бобби сказал, так будет лучше.
   — Что все-таки происходит? Что произошло, когда вы подключились?
   — Джентри и Бобби, они вроде одного поля ягоды, напали на какой-то след. Оба помешаны на одном и том же. Подключившись, мы оказались где-то на орбите, но Бобби там не было... Потом, думаю, была Мексика. Кто такая Тэлли Ишэм?
   — Королева стимов во времена моего детства. Как сейчас Энджи Митчелл...
   — Митчелл... она была его бабой.
   — Кого?
   — Бобби. Он рассказывал об этом Джентри в Лондоне.
   — В Лондоне?
   — Ага. Мы двинули туда после Мексики.
   — И он сказал, что раньше был с Энджи Митчелл? Бред какой-то.
   — Да, и еще он сказал, что именно так наткнулся на этот «алеф». — Слик повел фонариком, и луч уперся в скелетообразную утробу Трупожора. — Болтался со всякими богатыми и от них прослышал об «алефе». Называли эту штуку «ловцом душ». Его хозяева сдавали время на нем в аренду тем богачам. Бобби разок его опробовал, потом вернулся и украл ящик. Увез в Мехико-Сити и начал проводить внутри все свое время. Но они пришли за ним...
   — А ты, похоже, кое-что вспоминаешь...
   — Поэтому он оттуда сбежал. Приехал в Кливленд и заключил сделку с Африкой. Дал Африке денег, чтобы тот его спрятал и заботился о нем, пока он под током, потому что он подходил действительно близко...
   — Близко к чему?
   — Не знаю. К чему-то странному. Что-то наподобие разговоров Джентри об Образе.
   — Ну, — протянула Черри, — думаю, это может его прикончить, то, что он так подключен. Показатели начинают валять дурака. Он слишком давно под этими капельницами. Потому я и стала тебя искать.
   В луче фонарика поблескивали ощетинившиеся стальными клыками кишки Трупожора.
   — Это то, чего он хочет. Во всяком случае, если он платит Малышу, то получается, ты работаешь на него. Но эти ребята, которых сегодня видел Пташка, работают на парней из Лос-Анджелеса, на тех, у кого Бобби украл этот...
   — Скажи мне кое-что.
   — Что?
   — Что это за штуки ты построил? Африка говорил, что ты этакий трехнутый белый парень, который строит роботов из лома. Говорил, что летом ты выводишь их во двор и устраиваешь большие бои...
   — Это не роботы, — прервал он, переведя луч на низко посаженные, с серпами на концах, руки паучьеногой Ведьмы. — Они в основном управляются по радио.
   — Ты строишь их для того, чтобы потом разломать?
   — Нет. Но мне нужно их как-то тестировать. Убедиться, правильно ли я все сделал...
   Он щелчком выключил свет.
   — Трехнутый белый парень, — сказала она. — У тебя здесь есть девушка?
   — Нет.
   — Прими душ. Побрейся...
   Черри вдруг оказалась совсем близко к нему, так близко, что он ощутил ее дыхание у себя на лице.
   — О'кей, ребята, слушайте...
   — Какого черта...
   — ...потому что я не намерен повторять это дважды.
   Слик зажал Черри рот рукой.
   — Нам нужен ваш гость и его оборудование. Вот и все. Повторяю: гость и оборудование. — Пропущенный через усилитель голос гулко отдавался в железной пустоте Фабрики. — Так вот, вы можете выдать его прямо сейчас — это нетрудно, — или мы просто войдем и всех вас к дьяволу перестреляем. Это тоже не составит нам никакого труда. Пять минут на размышление.