Страница:
– Государственная тайна, – упорно твердили оба офицера.
Но на третий или четвертый день Райе нехотя процедил:
– Это секретный подземный бронированный многожильный кабель.
– Для чего его проложили? – спросил Кузнецов. – Для прямой связи Берлина с Якуншинцами.
– Когда?
– Летом.
– Кто прокладывал?
– Русские пленные, двенадцать тысяч.
– Где они сейчас?
Подполковник отвел глаза…
– Отвечайте на вопрос! – повысил голос Кузнецов. Давясь словами, Райе еле слышно пробормотал:
– Их ликвидировали… Был секретный приказ… Служба безопасности…
Кузнецов, взяв себя в руки, продолжал допрос:
– Если я вас правильно понял, подполковник, проложен специальный кабель, чтобы фюрер в Берлине мог в любой момент переговорить по прямому проводу с этой деревушкой… Как ее – Якушинцы?
– Наоборот, – хмуро буркнул Райе. – Чтобы фюрер из Якушинцев мог говорить с Берлином.
– Как прикажете вас понять?
Безнадежно, как человек, которому уже нечего терять, Райе ответил:
– В Якушинцах находится полевая ставка фюрера.
– Расскажите о ней подробнее, – потребовал Кузнецов.
– Подробностей не знаю, – отрицательно покачал головой Райе. – Мое дело только связь. Об остальном спрашивайте Гаана.
За несколько дней пребывания в плену с графа Гаана слетела вся его первоначальная спесь. Он рассказал обо всем, чего не знал Райе.
По словам майора, ставка была расположена в двух километрах от села Коло-Михайловки, в роще, в двухстах метрах восточнее шоссе Винница – Киев. Севернее ставки большой стратегический аэродром для прикрытия с воздуха. Но пролетать над ставкой строго запрещено даже немецким самолетам.
Сама ставка представляет собой последнее слово инженерно-фортификационной техники. Условное кодированное название – объект «Вервольф» («Оборотень»). Раньше называлась «Дубовый дом». Все сооружения возводила организация «Тодт» при участии фирм «Ферренганте арматурен гезелынафт», «МВН», «Мангейм», «Галас», «Нейман» и другие. Кроме немецких специалистов, были еще голландцы, чехи, поляки.
Бункер главной квартиры фюрера, бомбоубежища, службы находятся глубоко под землей. Стены и потолки из железобетона толщиной в три-пять метров. Все сооружения обнесены густой стальной сеткой высотой в два метра, на метр сетка заглублена в землю. Кроме сетки, несколько рядов колючей проволоки, через которую пропускается электрический ток. Заборы оборудованы электросигнализацией.
Гаан говорил долго. Кузнецов быстро записывал каждое его слово.
…Под лесом с северной стороны – электростанция. Сооружены две радиостанции, водокачка, водопровод. Для фюрера построен одноэтажный кирпичный дом. Снаружи, для маскировки, он обложен сосновыми бревнами. Из дома ход в подземное бомбоубежище из железобетона. Перед домом оборудован специальный бетонный бассейн и разбит цветник: фюрер очень любит цветы…
Все постройки выкрашены в темно-зеленый цвет. Над сооружениями посажены деревья – сосна, граб, дуб. Их привезли из Черного леса и Винницкого городского парка. На территории сооружены также три мощных железобетонных дота. Рядом со ставкой посадочная площадка для связных самолетов.
Около аэродрома в Калиновке – штабс-квартира рейхсмаршала Геринга.
Кроме Берлина, «Вервольф» связан подземными кабелями с Киевом, Харьковом, Днепропетровском, Ростовом и Житомиром, где расположена полевая ставка рейхсфюрера СС Гиммлера. Вокруг леса тридцать шесть наблюдательных вышек… В пяти километрах от леса с трех сторон замаскированы батареи противотанковых орудий, с четвертой стороны, помимо батарей в лесу, вдоль линии железной дороги Калиновка – Винница постоянно курсирует бронепоезд. В лесу и вокруг леса в бараках размещены войска СС внутренней охраны ставки. Через каждые двести метров – специальные секретные заставы. Установлен строжайший режим. Все посторонние лица, узнавшие что-либо о ставке, подлежат немедленному расстрелу. Местных жителей проверяет и фильтрует специальная группа гестапо – СД Даннера… Вся охрана подчинена начальнику имперской службы безопасности при ставке обергруппенфюреру СС, генералу войск СС Роттенхуберу. Он подчинен непосредственно рейхсфюреру Гиммлеру.
Тайна объекта «Вервольф» перестала существовать. Подробная информация о местонахождении ставки Гитлера поступила в Москву.
Мощные удары Красной Армии, уже разгромившей немцев в Сталинграде и перешедшей в решительное наступление, вынудили Гитлера перевести свою полевую ставку из-под Винницы в район города Растенбурга в Восточной Пруссии (ныне территория Польской Народной Республики), где она получила уже новое кодированное название – «Вольфшанце» («Волчье логово»).
Но Гитлер не забыл и о «Вервольфе». Винницкие подпольщики, связанные с отрядом, видели Гитлера в 1943 году, когда он приезжал на совещание командования Восточного фронта. Это совещание проходило на территории… психиатрической лечебницы.
…Закончив допрос пленных офицеров, Николай Кузнецов в сопровождении Михаила Шевчука, Николая Гнидюка, Николая Струтинского и Виктора Орлова направился в Ровно. Ехали на санях, застланных ковром и запряженных парой добрых рысаков. За кучера – Николай Приходько. Кузнецов и Приходько были в немецкой форме, Орлов – в форме полицая.
На рассвете приехали в Здолбуново, остановились на квартире братьев Шмерег. В тот же день Струтинский и Гнидюк раздельно ушли в Ровно, а Приходько и Шевчук отправились в ближайшее село, чтобы, по указанию Кузнецова, обменять сани на бричку: в лесу сани были хороши, но в городе уже наступала ранняя весна. На квартире Шмерег Кузнецов встретился с местными подпольщиками и передал им взрывчатку, в которой здолбуновцы остро нуждались.
Обменная операция «сани – бричка» завершилась успешно, и в тот же вечер Кузнецов, Шевчук, Приходько и Орлов выехали в Ровно, спрятав под сиденьем рацию и оружие.
Перед въездом в город бричку остановил патруль фельджандармов, но документы лейтенанта Зиберта подозрений или сомнений не вызвали.
В Ровно остановились в доме Ивана Приходько. Виктор Орлов потом вспоминал:
«Квартира находилась на втором этаже, и со двора к ней вела открытая крутая лестница с перилами по одной стороне. Первым стал подниматься Шевчук, за ним – Николай Иванович, а за Николаем Ивановичем – я с чемоданами в руках. И тут едва не стряслась беда: я споткнулся о ступеньку и, пытаясь удержаться, лицом и коленями уткнулся в ступеньки. Лишь чудом я удержался, не загремел вместе с чемоданами вниз. Кузнецов обернулся и на немецком языке закричал на меня.
В квартире, помогая мне разбирать чемоданы, Николай Иванович сказал: «Здорово я тебя отчитал, но ничего, так надо было, ведь во дворе находились люди».
Беда могла действительно стрястись: если бы Виктор уронил чемодан с рацией, нежные радиолампы почти наверняка вышли бы из строя.
По указаниям Кузнецова Орлов провел несколько сеансов связи с отрядом. Но потом обстановка в городе снова усложнилась: участились облавы, на улицах то и дело поголовно проверяли документы, появились машины с радиопеленгаторами.
Кузнецов, оценив создавшуюся обстановку как угрожающую, принял решение временно всей группой покинуть Ровно. Несколько дней разведчики пережидали на Кудринских хуторах, а затем снова вернулись в Ровно, оставив на месте Орлова. Рацией Кузнецов больше пользоваться не мог, пришлось снова обратиться к помощи связных.
Нежданная беда пришла 22 февраля: выполняя задание командования, героически погиб в неравном бою Николай Приходько, всеобщий любимец, один из лучших разведчиков отряда, человек чрезвычайного мужества и высоких душевных качеств.
Узнав о гибели Николая, Кузнецов ходил сам не свой – за месяцы совместной работы он по-настоящему привязался к своему связному и товарищу, на которого полагался во всем, как на самого себя. Особенно удручало его, что погиб Приходько на пути к нему, Кузнецову… И как рассказать о случившемся, какими словами передать горестную весть сестре и брату Николая?
И не мог, не хотел поверить, что больше никогда не увидит своего молодого товарища живым. И вспоминал, вспоминал, вспоминал…
Самой броской чертой характера Николая Приходько была, пожалуй, горячность.
Частенько бывая по делам разведки в городе или окрестных селах, Приходько с болью видел, что творили гитлеровцы. В одной из деревень Николай стал свидетелем, как молодежь угоняли в рабство, в Германию. Голосили женщины, плакали дети. А полицаи, здоровые, сытые, сгоняли прикладами мобилизованных, хлестали плетями беззащитных людей. И Николай не выдержал… Раздвинув толпу плечом, он подошел к старшему полицаю.
– Что здесь происходит?
Полицай с удивлением оглядел стоящего перед ним рослого хлопца и сквозь зубы пробурчал:
– Не бачишь? Людей забираем до неметчины. А ты сам-то кто такой?
– Кто такой? А вот я сейчас представлюсь!
Старший полицай и ахнуть не успел, как Приходько схватил за шиворот и стукнул лбами двух его подчиненных так, что они рухнули на землю, как мешки с песком, а у третьего вырвал автомат и крикнул:
– Ни с места! Бросай оружие!
Потрясенные столь решительными действиями, полицаи, хоть их и было пятеро, послушно подняли руки.
– А теперь пошли вон отсюда! – скомандовал Приходько. – Да быстрее, пока я не передумал.
Когда в село явились разведчики, шедшие следом за Приходько, они увидели своего товарища в окружении горячо благодаривших его крестьян.
Но Николаю было не до благодарностей, он чувствовал, что провинился. Нарушил приказ: разведчику, идущему на задание, никак нельзя ввязываться в подобные дела. И когда возвращались в отряд, Приходько попросил товарищей, чтобы они ничего не говорили о случившемся. И, быть может, Медведев никогда не узнал бы об этом происшествии, если бы не отнятое у полицаев оружие. Как того требовал партизанский закон, его пришлось сразу же сдать хозяйственникам.
Тут-то Николая и вызвал командир.
– Откуда принес оружие?
Приходько замялся.
– Я спрашиваю: где ты достал эти винтовки и автомат?
Краснея и смущаясь, Николай рассказал, как было дело.
Некоторое время Медведев не говорил ни слова, глядя в упор на переминавшегося с ноги на ногу разведчика.
– Как же ты мог? – строго сказал наконец Дмитрий Николаевич. – Как ты мог совершить такое при выполнении важного задания? Ты знал, что стрелять нельзя?
– Так ведь я ни разу и не выстрелил!
– Все равно не должен был ни с кем связываться.
Тут Приходько взорвался:
– Не мог я, товарищ командир!
Медведев иронически сказал:
– Вы поглядите на него! Внимательно поглядите. Оказывается, мы все, наши товарищи могут терпеть и не трогать фашистов, если идут на задание, а вот он, Николай Тарасович Приходько, никак не может этого делать. Он, видите ли, ненавидит оккупантов и предателей больше чем мы…
Приходько вздохнул:
– Так я…
– Подожди! – остановил его Медведев. – Ты вдумайся: безрассудный риск может провалить любую операцию. Трезвый расчет – вот что отличает разведчика. Кроме того: рискуя собой, ты рискуешь и товарищами. Делом рискуешь! Понял? Сейчас иди…
Медведев посмотрел вслед Приходько, который вышел из землянки, огорченный сделанным ему внушением, и сказал:
– А все-таки замечательный парень! Конечно, он не полностью согласился с моими доводами. Но не сомневаюсь, что этого с ним больше не повторится.
Николай Приходько был основным связным Кузнецова. На фурманке, велосипеде, а то и просто пешком он мотался из Ровно на «маяк», а зачастую и прямиком в отряд с пакетом от Кузнецова и обратно.
Велика была его радость побыть хоть недолго среди товарищей по оружию. Коля веселился как ребенок. Он «спивал» свои родные украинские песни, смеялся, слушал занятные партизанские байки. Но вот приходило время возвращаться. Тут Приходько преображался. От беспечности и веселья не оставалось и следа. Он молча выслушивал приказ, принимал пакет и отправился в опасный путь – подтянутый, спокойный, настоящий разведчик.
Николай Приходько никогда не просил отложить задание, дать отдохнуть лишний денек. Всегда, днем и ночью, в непогоду, в любых условиях – Приходько был готов к активным действиям против врага.
Его не очень-то удовлетворяла осторожная и кропотливая, хотя и полная опасностей, работа разведчика-связного. Мечтал Коля о боях, о рукопашных схватках, о диверсиях под носом у врага – в общем обо всем, в чем мог проявиться его открытый, рвущийся наружу темперамент. Встречаться с фашистами в открытом бою и уничтожать их – вот о чем только и думал партизанский богатырь.
Свои обязанности связного Коля выполнял образцово, Дорожил доверием боевых товарищей и старался его оправдать. Но если представлялась возможность повоевать – тут уж Приходько не упускал случая.
В начале 1943 года в лагере ожидали разведчиков, вызванных из Ровно и с «маяка». Предстояла важная операция, и в ней немалая роль отводилась тем, кого с минуты на минуту ждали, – Кузнецову, Приходько, Гнидюку, Шевчуку, Николаю и Жоржу Струтинским и другим.
Время шло, а разведчиков все не было. В штабе чрезвычайно волновались. Что могло случиться? Попали в засаду? Вступили в бой с карателями?
Решили ждать до утра, а затем идти на розыски.
В три часа ночи пришел дежурный. С трудом сдерживая радостную улыбку, он доложил, что разведчики прибыли в лагерь. Через несколько минут Кузнецов докладывал. Вот что произошло.
Разведчики уже собирались покинуть «маяк», на котором они сделали привал, когда стало известно, что начальник людвипольского гестапо Вебер, известный своими зверствами, собрался ехать в отпуск в Германию. Вместе с этим палачом отправлялось несколько подвод с награбленным добром. До станции подводы сопровождали жандармы. Вебер должен был выехать следом на машине.
Кузнецов, принявший на себя командование над разведчиками, рассудил, что такой случай упустить жаль. Связываться с отрядом и получать разрешение провести операцию времени не оставалось.
Короткий военный совет с товарищами – и Кузнецов принял решение лично познакомиться с Вебером и его охраной. Тем более что однажды Веберу уже повезло. Группа партизан под командованием Владимира Фролова и Валентина Семенова совершила налет на Людвиполь. Было уничтожено много гитлеровцев, освобождены заключенные из местной тюрьмы, захвачены трофеи и взято большое количество зерна, предназначенного для отправки в Германию. Зерно партизаны, разумеется, вернули крестьянам, у которых оно было реквизировано. При налете был убит и гебитскомиссар Людвиполя Браун, но начальник гестапо сумел бежать.
Партизаны устроили засаду возле шоссе Людвиполь – Костополь. Испанец Гросс заложил мину натяжного действия. Конец тщательно замаскированного шнура держал в руке Коля Приходько.
Ждать пришлось долго.
Наконец за перелеском послышались автоматные очереди, показались густые клубы черного дыма. Это горела соседняя деревня…
Что случилось? Неужели Вебер решил устроить прощальную иллюминацию?
Прошел еще час, и со стороны пожарища показалось десятка два фурманок в сопровождении эсэсовцев в черных шинелях, жандармов, полицейских.
Видимо, Вебер узнал о готовящейся засаде и выслал карателей. Они-то и подожгли по дороге деревню.
Когда передние подводы поравнялись с Колей Приходько, он дернул шнур. Взрыв и огонь партизанских автоматов прогремели одновременно. В коротком, но ожесточенном бою разведчики разгромили гитлеровцев. На этот раз Вебер не ушел от возмездия.
– Коля Приходько был похож на богатыря, – рассказывал Кузнецов, обнимая за плечи товарища.
А сам Коля сидел у костра, смущенно опустив голову. Он всегда стеснялся, когда о нем рассказывали. И всегда старался в таких случаях сказать, что он стрелял наравне со всеми.
– А вот Николай Васильевич, вот Коля Струтинский, вот Миша Шевчук – вот те да!
– Ну ладно уж, ладно, не скромничай! – улыбнулся Медведев. – Видишь, все-таки бывают случаи, когда и разведчику можно подраться! Доволен?
– Доволен, товарищ командир.
…Утром 22 февраля, попрощавшись с товарищами и пожелав им по-боевому отметить День Красной Армии, Приходько с важным пакетом для Кузнецова на подводе отправился в Ровно. Под сеном были спрятаны автомат и гранаты. Как всегда, Коля ехал в город под видом лестного жителя. Документы его были вне подозрений. Казалось, и на этот раз все обойдется благополучно. Но такова доля разведчика: смерть всегда за плечами. И никогда он не знает, в какой момент она нанесет Удар…
Кузнецов так и не дождался Приходько. Не дождались его и в отряде. А днем до Николая Ивановича в Ровно дошли слухи, что у села Великий Житень какой-то человек, может местный, а может и партизан, вступил в неравный бой с немцами, и хотя он сам погиб, но уничтожил и много гитлеровцев.
Спустя некоторое время ровенские товарищи рассказали, что им удалось узнать от очевидцев.
Примерно в десяти километрах от Ровно Приходько остановил патруль из двенадцати фельджандармов.
– Стой! Куда едешь?
Коля протянул документ. Жандарм внимательно проверил его, отдал обратно и сказал:
– Можешь ехать.
Но один из жандармов решил проверить содержимое подводы и запустил руку под сено, где у Коли было спрятано оружие. Опередив жандарма, Приходько выхватил автомат и дал по фашистам длинную очередь. Несколько фельджандармов упали на землю. Остальные, пригибаясь, кинулись за угол амбара и открыли по Николаю стрельбу. Приходько был ранен в левую руку. Стегнув по лошадям, он погнал в Ровно.
Показались дома села Великий Житень. Главное – проскочить село, а там уже до города рукой подать. Там знакомые улицы и переулки, там спасение! Лишь бы в город!
Но у Великого Житня его уже поджидал грузовик, набитый немецкими солдатами в боевой готовности – и стальных касках, с ручными пулеметами и автоматами. Телефонное предупреждение обогнало разведчика.
Завидев повозку Приходько, гитлеровцы без предупреждения открыли огонь. Раненый вторично, Коля бросил повозку и спрыгнул в придорожную канаву. Огонь его автомата ударил по грузовику. Пули прошили борт. Еще несколько убитых фашистов вывалилось в придорожную грязь.
Но бой был неравный.
И когда уже опустел автоматный диск, а в пистолете остался лишь один патрон, Коля прикрепил пакет к гранате и метнул ее в подползающих все ближе и ближе врагов. Последнюю пулю Николай оставил себе…
Президиум Верховного Совета СССР 26 декабря 1943 года посмертно присвоил Николаю Тарасовичу Приходько звание Героя Советского Союза.
Николай был в городе своим человеком, и командование справедливо опасалось, что немцы его опознают, установят личность, арестуют родственников – и в первую очередь Ивана Приходько, нащупают следы к подполью в Ровно. Поэтому, чтобы не рисковать, группе Кузнецова было дано указание на время выехать из города. Вначале Николай Кузнецов, Михаил Шевчук, Николай Гнидюк и Николай Струтинский перебрались в Здолбуново. Но выбраться из города на сей раз оказалось неожиданно трудно: в начале марта раньше обычного вскрылась Горинь. Единственный мост через нее тщательно охранялся, а кружной путь превышал триста километров.
На квартире Шмерег Николай Иванович спросил одного из здолбуновских разведчиков, Петра Бойко, нельзя ли нанять какого-нибудь шофера, чтобы тот отвез его группу хотя бы за мост, в ближайший населенный пункт. Бойко, подумав, сказал:
– Работает здесь бывший военнопленный Леонтий Клименко. Шофер. Человек он замкнутый, но верный, наш, советский. Может быть, попросить его?
Другого выхода не было.
Клименко принял предложение Бойко охотно. На следующее утро Шевчук, Струтинский и Гнидюк подошли к условленному месту. Возле старенькой полуторки возился худой человек лет тридцати. Гнидюк назвал пароль:
– В каком направлении следует машина?
– В сторону Гощи, а там видно будет…
Разведчики взобрались в кузов. Тут же из-за угла показался Кузнецов в форме и сел в кабину. Клименко растерялся – этого он, конечно, не ожидал. Но немец только кивнул головой: «Трогай, мол…»
По пути полуторку раза три останавливали патрули, но, завидя в кабине офицера, беспрепятственно пропускали ее дальше. Переехав мост, машина вырвалась на шоссе. Через час-полтора Кузнецов знаком показал Леонтию, что нужно остановиться. Разведчики сунули шоферу деньги и быстро зашагали к лесу.
Клименко стоял подавленный, ему было стыдно, что он вез партизан за деньги. Правда, Бойко не говорил ему, что это будут партизаны, он просто договаривался о «левой» поездке, но Клименко сам обо всем догадался. Вечером Леонтий пришел на квартиру Бойко, вернул ему обратно весь заработок и категорически потребовал принять его в подполье. Так в отряде появился новый разведчик и связной.
На хуторах разведчики соединились с остальными участниками подвижной засады. Теперь им всем вместе предстояло вернуться в отряд. Выехали на пяти фурманках, ночью переправились через реку Случь и в селе Хотынь напоролись на банду националистов. Силы были неравны: партизан всего двадцать три, а бандеровцев свыше ста пятидесяти. Завязался бой. Николай Иванович принял на себя командование и, судя по результатам схватки и рассказам ее участников, проявил себя настоящим строевым командиром.
Разведчики отразили первый натиск бандеровцев, а затем с возгласами: «За Родину!», «За Колю Приходько!» сами бросились в контратаку. Потеряв несколько человек убитыми, бандиты бежали. Семнадцать бандеровцев оказались в плену…
ГЛАВА 8
Но на третий или четвертый день Райе нехотя процедил:
– Это секретный подземный бронированный многожильный кабель.
– Для чего его проложили? – спросил Кузнецов. – Для прямой связи Берлина с Якуншинцами.
– Когда?
– Летом.
– Кто прокладывал?
– Русские пленные, двенадцать тысяч.
– Где они сейчас?
Подполковник отвел глаза…
– Отвечайте на вопрос! – повысил голос Кузнецов. Давясь словами, Райе еле слышно пробормотал:
– Их ликвидировали… Был секретный приказ… Служба безопасности…
Кузнецов, взяв себя в руки, продолжал допрос:
– Если я вас правильно понял, подполковник, проложен специальный кабель, чтобы фюрер в Берлине мог в любой момент переговорить по прямому проводу с этой деревушкой… Как ее – Якушинцы?
– Наоборот, – хмуро буркнул Райе. – Чтобы фюрер из Якушинцев мог говорить с Берлином.
– Как прикажете вас понять?
Безнадежно, как человек, которому уже нечего терять, Райе ответил:
– В Якушинцах находится полевая ставка фюрера.
– Расскажите о ней подробнее, – потребовал Кузнецов.
– Подробностей не знаю, – отрицательно покачал головой Райе. – Мое дело только связь. Об остальном спрашивайте Гаана.
За несколько дней пребывания в плену с графа Гаана слетела вся его первоначальная спесь. Он рассказал обо всем, чего не знал Райе.
По словам майора, ставка была расположена в двух километрах от села Коло-Михайловки, в роще, в двухстах метрах восточнее шоссе Винница – Киев. Севернее ставки большой стратегический аэродром для прикрытия с воздуха. Но пролетать над ставкой строго запрещено даже немецким самолетам.
Сама ставка представляет собой последнее слово инженерно-фортификационной техники. Условное кодированное название – объект «Вервольф» («Оборотень»). Раньше называлась «Дубовый дом». Все сооружения возводила организация «Тодт» при участии фирм «Ферренганте арматурен гезелынафт», «МВН», «Мангейм», «Галас», «Нейман» и другие. Кроме немецких специалистов, были еще голландцы, чехи, поляки.
Бункер главной квартиры фюрера, бомбоубежища, службы находятся глубоко под землей. Стены и потолки из железобетона толщиной в три-пять метров. Все сооружения обнесены густой стальной сеткой высотой в два метра, на метр сетка заглублена в землю. Кроме сетки, несколько рядов колючей проволоки, через которую пропускается электрический ток. Заборы оборудованы электросигнализацией.
Гаан говорил долго. Кузнецов быстро записывал каждое его слово.
…Под лесом с северной стороны – электростанция. Сооружены две радиостанции, водокачка, водопровод. Для фюрера построен одноэтажный кирпичный дом. Снаружи, для маскировки, он обложен сосновыми бревнами. Из дома ход в подземное бомбоубежище из железобетона. Перед домом оборудован специальный бетонный бассейн и разбит цветник: фюрер очень любит цветы…
Все постройки выкрашены в темно-зеленый цвет. Над сооружениями посажены деревья – сосна, граб, дуб. Их привезли из Черного леса и Винницкого городского парка. На территории сооружены также три мощных железобетонных дота. Рядом со ставкой посадочная площадка для связных самолетов.
Около аэродрома в Калиновке – штабс-квартира рейхсмаршала Геринга.
Кроме Берлина, «Вервольф» связан подземными кабелями с Киевом, Харьковом, Днепропетровском, Ростовом и Житомиром, где расположена полевая ставка рейхсфюрера СС Гиммлера. Вокруг леса тридцать шесть наблюдательных вышек… В пяти километрах от леса с трех сторон замаскированы батареи противотанковых орудий, с четвертой стороны, помимо батарей в лесу, вдоль линии железной дороги Калиновка – Винница постоянно курсирует бронепоезд. В лесу и вокруг леса в бараках размещены войска СС внутренней охраны ставки. Через каждые двести метров – специальные секретные заставы. Установлен строжайший режим. Все посторонние лица, узнавшие что-либо о ставке, подлежат немедленному расстрелу. Местных жителей проверяет и фильтрует специальная группа гестапо – СД Даннера… Вся охрана подчинена начальнику имперской службы безопасности при ставке обергруппенфюреру СС, генералу войск СС Роттенхуберу. Он подчинен непосредственно рейхсфюреру Гиммлеру.
Тайна объекта «Вервольф» перестала существовать. Подробная информация о местонахождении ставки Гитлера поступила в Москву.
Мощные удары Красной Армии, уже разгромившей немцев в Сталинграде и перешедшей в решительное наступление, вынудили Гитлера перевести свою полевую ставку из-под Винницы в район города Растенбурга в Восточной Пруссии (ныне территория Польской Народной Республики), где она получила уже новое кодированное название – «Вольфшанце» («Волчье логово»).
Но Гитлер не забыл и о «Вервольфе». Винницкие подпольщики, связанные с отрядом, видели Гитлера в 1943 году, когда он приезжал на совещание командования Восточного фронта. Это совещание проходило на территории… психиатрической лечебницы.
…Закончив допрос пленных офицеров, Николай Кузнецов в сопровождении Михаила Шевчука, Николая Гнидюка, Николая Струтинского и Виктора Орлова направился в Ровно. Ехали на санях, застланных ковром и запряженных парой добрых рысаков. За кучера – Николай Приходько. Кузнецов и Приходько были в немецкой форме, Орлов – в форме полицая.
На рассвете приехали в Здолбуново, остановились на квартире братьев Шмерег. В тот же день Струтинский и Гнидюк раздельно ушли в Ровно, а Приходько и Шевчук отправились в ближайшее село, чтобы, по указанию Кузнецова, обменять сани на бричку: в лесу сани были хороши, но в городе уже наступала ранняя весна. На квартире Шмерег Кузнецов встретился с местными подпольщиками и передал им взрывчатку, в которой здолбуновцы остро нуждались.
Обменная операция «сани – бричка» завершилась успешно, и в тот же вечер Кузнецов, Шевчук, Приходько и Орлов выехали в Ровно, спрятав под сиденьем рацию и оружие.
Перед въездом в город бричку остановил патруль фельджандармов, но документы лейтенанта Зиберта подозрений или сомнений не вызвали.
В Ровно остановились в доме Ивана Приходько. Виктор Орлов потом вспоминал:
«Квартира находилась на втором этаже, и со двора к ней вела открытая крутая лестница с перилами по одной стороне. Первым стал подниматься Шевчук, за ним – Николай Иванович, а за Николаем Ивановичем – я с чемоданами в руках. И тут едва не стряслась беда: я споткнулся о ступеньку и, пытаясь удержаться, лицом и коленями уткнулся в ступеньки. Лишь чудом я удержался, не загремел вместе с чемоданами вниз. Кузнецов обернулся и на немецком языке закричал на меня.
В квартире, помогая мне разбирать чемоданы, Николай Иванович сказал: «Здорово я тебя отчитал, но ничего, так надо было, ведь во дворе находились люди».
Беда могла действительно стрястись: если бы Виктор уронил чемодан с рацией, нежные радиолампы почти наверняка вышли бы из строя.
По указаниям Кузнецова Орлов провел несколько сеансов связи с отрядом. Но потом обстановка в городе снова усложнилась: участились облавы, на улицах то и дело поголовно проверяли документы, появились машины с радиопеленгаторами.
Кузнецов, оценив создавшуюся обстановку как угрожающую, принял решение временно всей группой покинуть Ровно. Несколько дней разведчики пережидали на Кудринских хуторах, а затем снова вернулись в Ровно, оставив на месте Орлова. Рацией Кузнецов больше пользоваться не мог, пришлось снова обратиться к помощи связных.
Нежданная беда пришла 22 февраля: выполняя задание командования, героически погиб в неравном бою Николай Приходько, всеобщий любимец, один из лучших разведчиков отряда, человек чрезвычайного мужества и высоких душевных качеств.
Узнав о гибели Николая, Кузнецов ходил сам не свой – за месяцы совместной работы он по-настоящему привязался к своему связному и товарищу, на которого полагался во всем, как на самого себя. Особенно удручало его, что погиб Приходько на пути к нему, Кузнецову… И как рассказать о случившемся, какими словами передать горестную весть сестре и брату Николая?
И не мог, не хотел поверить, что больше никогда не увидит своего молодого товарища живым. И вспоминал, вспоминал, вспоминал…
Самой броской чертой характера Николая Приходько была, пожалуй, горячность.
Частенько бывая по делам разведки в городе или окрестных селах, Приходько с болью видел, что творили гитлеровцы. В одной из деревень Николай стал свидетелем, как молодежь угоняли в рабство, в Германию. Голосили женщины, плакали дети. А полицаи, здоровые, сытые, сгоняли прикладами мобилизованных, хлестали плетями беззащитных людей. И Николай не выдержал… Раздвинув толпу плечом, он подошел к старшему полицаю.
– Что здесь происходит?
Полицай с удивлением оглядел стоящего перед ним рослого хлопца и сквозь зубы пробурчал:
– Не бачишь? Людей забираем до неметчины. А ты сам-то кто такой?
– Кто такой? А вот я сейчас представлюсь!
Старший полицай и ахнуть не успел, как Приходько схватил за шиворот и стукнул лбами двух его подчиненных так, что они рухнули на землю, как мешки с песком, а у третьего вырвал автомат и крикнул:
– Ни с места! Бросай оружие!
Потрясенные столь решительными действиями, полицаи, хоть их и было пятеро, послушно подняли руки.
– А теперь пошли вон отсюда! – скомандовал Приходько. – Да быстрее, пока я не передумал.
Когда в село явились разведчики, шедшие следом за Приходько, они увидели своего товарища в окружении горячо благодаривших его крестьян.
Но Николаю было не до благодарностей, он чувствовал, что провинился. Нарушил приказ: разведчику, идущему на задание, никак нельзя ввязываться в подобные дела. И когда возвращались в отряд, Приходько попросил товарищей, чтобы они ничего не говорили о случившемся. И, быть может, Медведев никогда не узнал бы об этом происшествии, если бы не отнятое у полицаев оружие. Как того требовал партизанский закон, его пришлось сразу же сдать хозяйственникам.
Тут-то Николая и вызвал командир.
– Откуда принес оружие?
Приходько замялся.
– Я спрашиваю: где ты достал эти винтовки и автомат?
Краснея и смущаясь, Николай рассказал, как было дело.
Некоторое время Медведев не говорил ни слова, глядя в упор на переминавшегося с ноги на ногу разведчика.
– Как же ты мог? – строго сказал наконец Дмитрий Николаевич. – Как ты мог совершить такое при выполнении важного задания? Ты знал, что стрелять нельзя?
– Так ведь я ни разу и не выстрелил!
– Все равно не должен был ни с кем связываться.
Тут Приходько взорвался:
– Не мог я, товарищ командир!
Медведев иронически сказал:
– Вы поглядите на него! Внимательно поглядите. Оказывается, мы все, наши товарищи могут терпеть и не трогать фашистов, если идут на задание, а вот он, Николай Тарасович Приходько, никак не может этого делать. Он, видите ли, ненавидит оккупантов и предателей больше чем мы…
Приходько вздохнул:
– Так я…
– Подожди! – остановил его Медведев. – Ты вдумайся: безрассудный риск может провалить любую операцию. Трезвый расчет – вот что отличает разведчика. Кроме того: рискуя собой, ты рискуешь и товарищами. Делом рискуешь! Понял? Сейчас иди…
Медведев посмотрел вслед Приходько, который вышел из землянки, огорченный сделанным ему внушением, и сказал:
– А все-таки замечательный парень! Конечно, он не полностью согласился с моими доводами. Но не сомневаюсь, что этого с ним больше не повторится.
Николай Приходько был основным связным Кузнецова. На фурманке, велосипеде, а то и просто пешком он мотался из Ровно на «маяк», а зачастую и прямиком в отряд с пакетом от Кузнецова и обратно.
Велика была его радость побыть хоть недолго среди товарищей по оружию. Коля веселился как ребенок. Он «спивал» свои родные украинские песни, смеялся, слушал занятные партизанские байки. Но вот приходило время возвращаться. Тут Приходько преображался. От беспечности и веселья не оставалось и следа. Он молча выслушивал приказ, принимал пакет и отправился в опасный путь – подтянутый, спокойный, настоящий разведчик.
Николай Приходько никогда не просил отложить задание, дать отдохнуть лишний денек. Всегда, днем и ночью, в непогоду, в любых условиях – Приходько был готов к активным действиям против врага.
Его не очень-то удовлетворяла осторожная и кропотливая, хотя и полная опасностей, работа разведчика-связного. Мечтал Коля о боях, о рукопашных схватках, о диверсиях под носом у врага – в общем обо всем, в чем мог проявиться его открытый, рвущийся наружу темперамент. Встречаться с фашистами в открытом бою и уничтожать их – вот о чем только и думал партизанский богатырь.
Свои обязанности связного Коля выполнял образцово, Дорожил доверием боевых товарищей и старался его оправдать. Но если представлялась возможность повоевать – тут уж Приходько не упускал случая.
В начале 1943 года в лагере ожидали разведчиков, вызванных из Ровно и с «маяка». Предстояла важная операция, и в ней немалая роль отводилась тем, кого с минуты на минуту ждали, – Кузнецову, Приходько, Гнидюку, Шевчуку, Николаю и Жоржу Струтинским и другим.
Время шло, а разведчиков все не было. В штабе чрезвычайно волновались. Что могло случиться? Попали в засаду? Вступили в бой с карателями?
Решили ждать до утра, а затем идти на розыски.
В три часа ночи пришел дежурный. С трудом сдерживая радостную улыбку, он доложил, что разведчики прибыли в лагерь. Через несколько минут Кузнецов докладывал. Вот что произошло.
Разведчики уже собирались покинуть «маяк», на котором они сделали привал, когда стало известно, что начальник людвипольского гестапо Вебер, известный своими зверствами, собрался ехать в отпуск в Германию. Вместе с этим палачом отправлялось несколько подвод с награбленным добром. До станции подводы сопровождали жандармы. Вебер должен был выехать следом на машине.
Кузнецов, принявший на себя командование над разведчиками, рассудил, что такой случай упустить жаль. Связываться с отрядом и получать разрешение провести операцию времени не оставалось.
Короткий военный совет с товарищами – и Кузнецов принял решение лично познакомиться с Вебером и его охраной. Тем более что однажды Веберу уже повезло. Группа партизан под командованием Владимира Фролова и Валентина Семенова совершила налет на Людвиполь. Было уничтожено много гитлеровцев, освобождены заключенные из местной тюрьмы, захвачены трофеи и взято большое количество зерна, предназначенного для отправки в Германию. Зерно партизаны, разумеется, вернули крестьянам, у которых оно было реквизировано. При налете был убит и гебитскомиссар Людвиполя Браун, но начальник гестапо сумел бежать.
Партизаны устроили засаду возле шоссе Людвиполь – Костополь. Испанец Гросс заложил мину натяжного действия. Конец тщательно замаскированного шнура держал в руке Коля Приходько.
Ждать пришлось долго.
Наконец за перелеском послышались автоматные очереди, показались густые клубы черного дыма. Это горела соседняя деревня…
Что случилось? Неужели Вебер решил устроить прощальную иллюминацию?
Прошел еще час, и со стороны пожарища показалось десятка два фурманок в сопровождении эсэсовцев в черных шинелях, жандармов, полицейских.
Видимо, Вебер узнал о готовящейся засаде и выслал карателей. Они-то и подожгли по дороге деревню.
Когда передние подводы поравнялись с Колей Приходько, он дернул шнур. Взрыв и огонь партизанских автоматов прогремели одновременно. В коротком, но ожесточенном бою разведчики разгромили гитлеровцев. На этот раз Вебер не ушел от возмездия.
– Коля Приходько был похож на богатыря, – рассказывал Кузнецов, обнимая за плечи товарища.
А сам Коля сидел у костра, смущенно опустив голову. Он всегда стеснялся, когда о нем рассказывали. И всегда старался в таких случаях сказать, что он стрелял наравне со всеми.
– А вот Николай Васильевич, вот Коля Струтинский, вот Миша Шевчук – вот те да!
– Ну ладно уж, ладно, не скромничай! – улыбнулся Медведев. – Видишь, все-таки бывают случаи, когда и разведчику можно подраться! Доволен?
– Доволен, товарищ командир.
…Утром 22 февраля, попрощавшись с товарищами и пожелав им по-боевому отметить День Красной Армии, Приходько с важным пакетом для Кузнецова на подводе отправился в Ровно. Под сеном были спрятаны автомат и гранаты. Как всегда, Коля ехал в город под видом лестного жителя. Документы его были вне подозрений. Казалось, и на этот раз все обойдется благополучно. Но такова доля разведчика: смерть всегда за плечами. И никогда он не знает, в какой момент она нанесет Удар…
Кузнецов так и не дождался Приходько. Не дождались его и в отряде. А днем до Николая Ивановича в Ровно дошли слухи, что у села Великий Житень какой-то человек, может местный, а может и партизан, вступил в неравный бой с немцами, и хотя он сам погиб, но уничтожил и много гитлеровцев.
Спустя некоторое время ровенские товарищи рассказали, что им удалось узнать от очевидцев.
Примерно в десяти километрах от Ровно Приходько остановил патруль из двенадцати фельджандармов.
– Стой! Куда едешь?
Коля протянул документ. Жандарм внимательно проверил его, отдал обратно и сказал:
– Можешь ехать.
Но один из жандармов решил проверить содержимое подводы и запустил руку под сено, где у Коли было спрятано оружие. Опередив жандарма, Приходько выхватил автомат и дал по фашистам длинную очередь. Несколько фельджандармов упали на землю. Остальные, пригибаясь, кинулись за угол амбара и открыли по Николаю стрельбу. Приходько был ранен в левую руку. Стегнув по лошадям, он погнал в Ровно.
Показались дома села Великий Житень. Главное – проскочить село, а там уже до города рукой подать. Там знакомые улицы и переулки, там спасение! Лишь бы в город!
Но у Великого Житня его уже поджидал грузовик, набитый немецкими солдатами в боевой готовности – и стальных касках, с ручными пулеметами и автоматами. Телефонное предупреждение обогнало разведчика.
Завидев повозку Приходько, гитлеровцы без предупреждения открыли огонь. Раненый вторично, Коля бросил повозку и спрыгнул в придорожную канаву. Огонь его автомата ударил по грузовику. Пули прошили борт. Еще несколько убитых фашистов вывалилось в придорожную грязь.
Но бой был неравный.
И когда уже опустел автоматный диск, а в пистолете остался лишь один патрон, Коля прикрепил пакет к гранате и метнул ее в подползающих все ближе и ближе врагов. Последнюю пулю Николай оставил себе…
Президиум Верховного Совета СССР 26 декабря 1943 года посмертно присвоил Николаю Тарасовичу Приходько звание Героя Советского Союза.
Николай был в городе своим человеком, и командование справедливо опасалось, что немцы его опознают, установят личность, арестуют родственников – и в первую очередь Ивана Приходько, нащупают следы к подполью в Ровно. Поэтому, чтобы не рисковать, группе Кузнецова было дано указание на время выехать из города. Вначале Николай Кузнецов, Михаил Шевчук, Николай Гнидюк и Николай Струтинский перебрались в Здолбуново. Но выбраться из города на сей раз оказалось неожиданно трудно: в начале марта раньше обычного вскрылась Горинь. Единственный мост через нее тщательно охранялся, а кружной путь превышал триста километров.
На квартире Шмерег Николай Иванович спросил одного из здолбуновских разведчиков, Петра Бойко, нельзя ли нанять какого-нибудь шофера, чтобы тот отвез его группу хотя бы за мост, в ближайший населенный пункт. Бойко, подумав, сказал:
– Работает здесь бывший военнопленный Леонтий Клименко. Шофер. Человек он замкнутый, но верный, наш, советский. Может быть, попросить его?
Другого выхода не было.
Клименко принял предложение Бойко охотно. На следующее утро Шевчук, Струтинский и Гнидюк подошли к условленному месту. Возле старенькой полуторки возился худой человек лет тридцати. Гнидюк назвал пароль:
– В каком направлении следует машина?
– В сторону Гощи, а там видно будет…
Разведчики взобрались в кузов. Тут же из-за угла показался Кузнецов в форме и сел в кабину. Клименко растерялся – этого он, конечно, не ожидал. Но немец только кивнул головой: «Трогай, мол…»
По пути полуторку раза три останавливали патрули, но, завидя в кабине офицера, беспрепятственно пропускали ее дальше. Переехав мост, машина вырвалась на шоссе. Через час-полтора Кузнецов знаком показал Леонтию, что нужно остановиться. Разведчики сунули шоферу деньги и быстро зашагали к лесу.
Клименко стоял подавленный, ему было стыдно, что он вез партизан за деньги. Правда, Бойко не говорил ему, что это будут партизаны, он просто договаривался о «левой» поездке, но Клименко сам обо всем догадался. Вечером Леонтий пришел на квартиру Бойко, вернул ему обратно весь заработок и категорически потребовал принять его в подполье. Так в отряде появился новый разведчик и связной.
На хуторах разведчики соединились с остальными участниками подвижной засады. Теперь им всем вместе предстояло вернуться в отряд. Выехали на пяти фурманках, ночью переправились через реку Случь и в селе Хотынь напоролись на банду националистов. Силы были неравны: партизан всего двадцать три, а бандеровцев свыше ста пятидесяти. Завязался бой. Николай Иванович принял на себя командование и, судя по результатам схватки и рассказам ее участников, проявил себя настоящим строевым командиром.
Разведчики отразили первый натиск бандеровцев, а затем с возгласами: «За Родину!», «За Колю Приходько!» сами бросились в контратаку. Потеряв несколько человек убитыми, бандиты бежали. Семнадцать бандеровцев оказались в плену…
ГЛАВА 8
К весне 1943 года Ровно стал для Пауля Вильгельма Зиберта («произведенного» к тому времени в отряде в обер-лейтенанты) вполне обжитым городом. Он располагал в нем и хорошими квартирами, и многими знакомствами. Наконец, у него появилась в Ровно невеста. Невеста Зиберта, разумеется, была партизанского происхождения.
…Как-то еще осенью 1942 года группе разведчиков было поручено установить связи в районном центре Клесово, где находился постоянный и довольно значительный гарнизон. Там и познакомились они с работником Клесовского лесничества Константином Ефимовичем Довгером.
Довгер был немолод, до революции он закончил в Петербурге Лесной институт и, хотя большая часть его жизни прошла в Польше, никогда не забывал о России. Константин Ефимович с радостью стал собирать и передавать в отряд информацию. Постепенно отцу стала помогать семнадцатилетняя дочь Валентина. Но совместная их работа длилась недолго. В марте 1943 года Константин Ефимович Довгер попал в руки врагов. Его избивали, подвергали пыткам. Он молчал. Тогда его живого затолкнули в прорубь…
Вскоре командование решило послать Валю в Ровно. При этом учтено было и знание ею немецкого языка, и наличие у семьи Довгеров в городе знакомств. Для нее была разработана легенда, что отца, немца-фольксдойче, за активное содействие оккупационным властям убили партизаны. По той же легенде, Валентина должна была считаться невестой Пауля Зиберта. Во многих отношениях это было очень удобной ширмой для Кузнецова.
День ото дня круг знакомств обер-лейтенанта Зиберта продолжал расширяться. И каждое новое лицо в нем было чем-то нужно, чем-то полезно. Среди них оказался и некий Леон, сотрудник немецкой строительной фирмы «Гуго Парпарт». Леон предложил Зиберту пойти с ним в гости к одной его знакомой – пани Леле, у которой, по его словам, иногда собирается интересное общество. Когда Леон назвал и полное имя своей знакомой – Лидия Лисовская, Кузнецов пришел в некоторое замешательство.
Дело в том, что о Лидии Ивановне Лисовской в отряде знали. Впервые о ней рассказал пришедший к партизанам бывший военнопленный Владимир Грязных. После освобождения из плена он работал при кухне лучшего в Ровно ресторана «Дойчегофф», где и познакомился с Лисовской, в то время работавшей там же старшей официанткой.
В ресторане было известно, что она вдова капитана польской армии, чуть ли не графа, что она закончила Варшавское балетное училище и консерваторию, что до войны ее даже приглашали сниматься в Голливуд, что в бытность офицерской женой она брала призы в состязаниях по стрельбе и верховой езде. Все это льстило посетителям.
Своих многочисленных поклонников она не отталкивала, но умела, что называется, держать их на почтительном расстоянии. Похвастаться сколь-либо серьезным успехом у нее никто не мог, но некоторые из постоянных посетителей заслужили у нее право приходить в гости, иногда даже – с ее разрешения – приводить друзей-офицеров, оказавшихся в Ровно проездом с фронта или на фронт. Так постепенно в ее квартире в доме № 15 по улице Легионов составилась компания, где бывал и Леон. Учитывая, что местные жители сидели на скудном оккупационном пайке, гости сами приносили вино и закуску. Вечеринки проходили весело, однако никто никаких вольностей себе не позволял.
Лисовская была очень хороша: лет двадцати пяти с виду гибкая, стройная фигура спортсменки, большие серые глаза, пышные волосы цвета спелой ржи. С другими официантками она близко не сходилась. Ей откровенно завидовали, называли за глаза гордячкой, но побаивались – знали, что в обиду она себя никому и никогда не даст. По-настоящему Лидия дружила только со своей двоюродной сестрой Марией Микота, или, как ее обычно называли, Майей. Мария тоже была красавицей, но совсем в другом роде: живая, худощавая, с темными длинными волосами и необычного разреза зелеными глазами. Жили они вместе. Лидия держалась с сестрой, как с ровней, хотя Майя была намного моложе – ей не исполнилось еще и восемнадцати. Майя тоже работала в каком-то кафе «нур фюр дойче» – «только для немцев», но почти каждый день забегала к Лидии в «Дойчегофф» и, разумеется, принимала участие во всех вечеринках.
…Как-то еще осенью 1942 года группе разведчиков было поручено установить связи в районном центре Клесово, где находился постоянный и довольно значительный гарнизон. Там и познакомились они с работником Клесовского лесничества Константином Ефимовичем Довгером.
Довгер был немолод, до революции он закончил в Петербурге Лесной институт и, хотя большая часть его жизни прошла в Польше, никогда не забывал о России. Константин Ефимович с радостью стал собирать и передавать в отряд информацию. Постепенно отцу стала помогать семнадцатилетняя дочь Валентина. Но совместная их работа длилась недолго. В марте 1943 года Константин Ефимович Довгер попал в руки врагов. Его избивали, подвергали пыткам. Он молчал. Тогда его живого затолкнули в прорубь…
Вскоре командование решило послать Валю в Ровно. При этом учтено было и знание ею немецкого языка, и наличие у семьи Довгеров в городе знакомств. Для нее была разработана легенда, что отца, немца-фольксдойче, за активное содействие оккупационным властям убили партизаны. По той же легенде, Валентина должна была считаться невестой Пауля Зиберта. Во многих отношениях это было очень удобной ширмой для Кузнецова.
День ото дня круг знакомств обер-лейтенанта Зиберта продолжал расширяться. И каждое новое лицо в нем было чем-то нужно, чем-то полезно. Среди них оказался и некий Леон, сотрудник немецкой строительной фирмы «Гуго Парпарт». Леон предложил Зиберту пойти с ним в гости к одной его знакомой – пани Леле, у которой, по его словам, иногда собирается интересное общество. Когда Леон назвал и полное имя своей знакомой – Лидия Лисовская, Кузнецов пришел в некоторое замешательство.
Дело в том, что о Лидии Ивановне Лисовской в отряде знали. Впервые о ней рассказал пришедший к партизанам бывший военнопленный Владимир Грязных. После освобождения из плена он работал при кухне лучшего в Ровно ресторана «Дойчегофф», где и познакомился с Лисовской, в то время работавшей там же старшей официанткой.
В ресторане было известно, что она вдова капитана польской армии, чуть ли не графа, что она закончила Варшавское балетное училище и консерваторию, что до войны ее даже приглашали сниматься в Голливуд, что в бытность офицерской женой она брала призы в состязаниях по стрельбе и верховой езде. Все это льстило посетителям.
Своих многочисленных поклонников она не отталкивала, но умела, что называется, держать их на почтительном расстоянии. Похвастаться сколь-либо серьезным успехом у нее никто не мог, но некоторые из постоянных посетителей заслужили у нее право приходить в гости, иногда даже – с ее разрешения – приводить друзей-офицеров, оказавшихся в Ровно проездом с фронта или на фронт. Так постепенно в ее квартире в доме № 15 по улице Легионов составилась компания, где бывал и Леон. Учитывая, что местные жители сидели на скудном оккупационном пайке, гости сами приносили вино и закуску. Вечеринки проходили весело, однако никто никаких вольностей себе не позволял.
Лисовская была очень хороша: лет двадцати пяти с виду гибкая, стройная фигура спортсменки, большие серые глаза, пышные волосы цвета спелой ржи. С другими официантками она близко не сходилась. Ей откровенно завидовали, называли за глаза гордячкой, но побаивались – знали, что в обиду она себя никому и никогда не даст. По-настоящему Лидия дружила только со своей двоюродной сестрой Марией Микота, или, как ее обычно называли, Майей. Мария тоже была красавицей, но совсем в другом роде: живая, худощавая, с темными длинными волосами и необычного разреза зелеными глазами. Жили они вместе. Лидия держалась с сестрой, как с ровней, хотя Майя была намного моложе – ей не исполнилось еще и восемнадцати. Майя тоже работала в каком-то кафе «нур фюр дойче» – «только для немцев», но почти каждый день забегала к Лидии в «Дойчегофф» и, разумеется, принимала участие во всех вечеринках.